|
Ночь. Темнота. Серые людские тени покачиваются взад и вперёд. За окном пустота, вокруг - тоже пустота, и существует лишь голос в голове. Люди плоские, как вырезанные из листа картона. Сидят смирно, женщины сжимают в руках сумочки, мужчины рассеянно смотрят в пространство. Хотя в пространство смотрят все. Тени, как марионетки на нитях, болтаются туда-сюда. Есть только три цвета - серый, оранжевый и чёрный. Всё окрашено в эти цвета. Пугающие лица с провалами вместо глаз, страшные цепкие ручки, похожие на готовые схватить когти. Люди молчат, мотаются, как пьяные куклы. Страшно.
Не слышно ни шороха. Нет ничего, что может издать хоть один звук, все двигаются в молчании, бесшумно, как будто наняты работать смертью, как могильщики, все тихи, плавны и не смотрят друг на друга. Ничей взгляд не шарит по лицам, все замерли, все молчат, все делают то, что должны и ни движением больше. Люди, как наёмные убийцы, ловкие, обученные ассасины. Ждут.
Ни у кого нет оружия, нет и следа оружия, но оно и не нужно - эти убивают словом, взглядом, жестом. У них нет глаз, они не умеют смотреть, но видят. Их лица покрыты ночным мраком, они состоят из оранжево-чёрно-серого, они не люди, не существа, они - нечто, чему нет названия.
Пальчики старушки вцепляются в кожу сумочки на коленях, впиваются в неё, углубляя рисунок теней. Создавая пространство для игры богине Мрака. И она не упускает своё, рисует чудовищные узоры красками тени, рисует пляску оранжевых шаманов в чёрном огне. Играет и на лице старушки, сдирает кожу с черепа, обнажает немой оскал того, что уже не является человеком. Не человек - бумага для упражнений неумелого художника: изрисовать неудачными набросками, скомкать и сжечь в оранжевом пламени фонарей.
Стоит мужчина, схватившись за поручень. Ему не нужен этот поручень, чтобы держаться, но без него мужчина перестанет быть частью рисунка, выйдет за пределы. И поэтому он вынужден держаться за поручень. Тьма ест и его, лизнёт огнём то справа, то слева, озарит пламенем. Но мужчина горит молча. Он ничего не чувствует.
Зловеще тихо. Как будто вот-вот что-то случится, но ничего не случается. Это вечно, это навсегда - не двинуться против воли невидимого хозяина, не шевельнуть рукой. Только то, что позволено, только то, что входит в замысел неизвестного творца. Не умереть, не выйти. Не переиграть, не обернуться. Сидеть. Молчать. Глядеть перед собой. Держаться за поручень, цепляться за сумку. Ничего не спасёт, спасения нет, а лишь повиновение. И, может, тогда только удастся покинуть колдовской круг.
Тишина. И музыка.
Музыка за пределами, музыка вне чёрно-жёлтого ада. Музыка наполняет сердце, звенит в голове, бушует, выводит, кричит. Музыка есть. Она восстаёт против танцев мёртвого цвета, создаёт боль и чувства, даёт надежду. Музыка, голос, песня. Они - часть другого мира.
Значит, можно вырваться. Значит, не всем повелевают тени. Значит, есть другой мир.
Встаю. Поворачиваю голову направо, медленно поднимаю взгляд. Людские лица, безглазые, бездумные, руки, сложенные на коленях, молчание, безумие, ночь, как натянутая нить. Смотрю. Лица, лица, лица. Серое перетекает в оранжевое, на оранжевом проступает чёрное. Три цвета. Больше ничего. Руки, плечи, спины. Люди. Часть картины, нарисованные давно, века назад, по-прежнему сидящие и молчащие люди.
Музыка беснуется в голове. Больше нет ничего.
И открываются двери.
Белое.
Снег.
Схожу в него. Ветер. Сосны. Дорога. Обгоняют, опережают спешащие домой люди, две подружки на ходу болтают и смеются. Оборачиваюсь.
Темно-зелёная прямоугольная машина трогается с места. Мигает на прощание оранжевыми цветками фар.
Увозит с собой мир трёх цветов.
|