Да кабы знал Ванька, чем все обернется, разве сидел бы сейчас у серой стены, голову скорбно склонив, в мысли невеселые окунувшись? Нет, не сидел. А лежал бы на печке, лузгая семечки да время от времени на жену покрикивая, чтобы блины поскорее сготовила. Эх, да что теперь жалеть. Былого не вернешь, с пути торного не свернешь. А иногда так хочется...
* * *
А ведь как все начиналось! Вернулся Ванька домой, бубен волшебный повидав, и разом решил - все, остепенюсь! Собрал скраб нехитрый, жену с детьми, - и отправился в деревню, где и воздух чище и жизнь посвободнее. Деревня - это хорошо! По себе знаю. Бывает, сядешь на бережку окушков ловить и на душе сразу покой, умиротворение, благость. Разве ж такое в городе возможно? Суета там, оттого и люди злые. Вот кабы всем уехать в деревню, - верю, - разом счастие бы всемирное и настало.
Да только Ваньке-то не до окушков было. Дом отчий, еще прадедом возведенный, уж совсем покосился: крыша просела, венцы протрухлявились, даже труба печная и та раскрошилась. Покряхтел Ваня, кругом дома похаживая, да рубанул рукой - буду новый строить! Запричитала тут жена, захныкали дети, да разве ж остановишь мужика, когда творец в нем просыпается. Куда там... Лучше подальше отойти, не мешать.
Место выбрал с умом: чтобы и до лесу рукой подать, и до реки далеко не ходить, не в низине, но и не выше других, чтобы дурного не подумали. Вроде, и с краю, но не на отшибе, а именно там, где и нужно. Только одна мелочь: прямо в месте этом тропка узенькая пролегала, то ли людская, то ли звериная. Ванька поначалу на нее и внимания не обратил, да только, как заявил деревенским: "Здесь строить буду", так и началось. Залепетали бабки: "Куда ж ты, дурень! Дурное там место! Путь там торный пролегает", а мужики незаметно креститься начали. Хмыкнул только Ваня от слов этих. "Эка невидаль! - воскликнул, - так на то нам и церковь дана, чтобы от мест поганых Русь нашу святую очищать". Слово за словом, а привел попа Ванька из монастыря близкого и заставил ведро святой воды вылить на место то для дома. Опосля ведуна-отшельника сыскал да обряд евонный провел - для верности. После событий тех еще два дня ночью в деревне светло было, как днем, а домовые, словно шальные, по улицам бегали, детей пугая. Но обошлось. Зато мужики разом поверили, что место для дома теперь святое и, стал-быть, пусто не будет.
Строили всем миром, как полагается, без гвоздя, без спешки, поэтому и изба вышла ладной: крутобокая, низкорослая, основательная. Наглядеться не мог Ванька на резной венец, а уж печке радовался, словно дите малое.
И жизнь сразу пошла медовая: жена на огороде корячится, дети по двору мечутся, Ванька на печке нежится. И быть бы так навсегда, да только недели не прошло, как начали дела странные твориться. И не где-нибудь, а прямо у Ванькиного дома.
Первым-то делом, шум ночной и голоса незнакомые на домовых списывали. Но только, когда одним утром обнаружилось, что с крыльца два горшка исчезло: одно с грибочками солеными, другое с ягодами, лишь день назад собранными, а прямо подле дома вновь давешняя тропка возникла, понял Ванька, что дело тут нечисто.
Наперво, забор возвел он. Знатный забор вышел, высокий, в человеческий рост. Забор не забор - стена сосновая!
На день успокоилось. А следующим утром в ограде, словно выбитые зубы, зияли две здоровенные дырищи, как раз там, где тропа заходила во двор и там, где из него же выходила; а выломанные доски аккуратно были сложены рядом. Нахмурившись, Ванька приладил доски на место, подпер их бревнами и опять на печку - сны предобеденные поглядывать.
Ночью шум уже поднялся на всю деревню: трещало дерево, слышалась ругань. Но когда Ванька, ярости полный, выскочил в одном исподнем во двор, все уже стихло, а в заборе на месте прежнем сквозь дыры вновь виднелось ночное небо и темная громада леса. А у самой кромки деревьев силуэт чей-то мелькнул. Прищурился недобро Ванька и до обеда соорудил прям у дыры яму в косую сажень глубиной, чтоб уж наверняка не выбрался ночной злодей. Ветками еловыми яму сию скрыл, землей присыпал да пошел на печку послеобеденные сны смотреть, кои всегда приятнее снов предобеденных.
На этот раз ночью было спокойно, зато утром деревню разбудили не петухи, а гневный крик Ванькин - через ловушку его были переброшены давешние доски наподобие мостика, а с крыльца исчезла лопата, которой все это дело и было выкопано.
Дело пошло на принцип. Отоспавшись вечером (а сон после ужина - самый крепкий и полезный для здоровья), в полночь Ванька залег с самострелом в кустах возле дома, вознамерившись дождаться того, кто через двор его шастает. Небо покрылось пухлыми, мрачными тучам, заслонив лунный свет и окутав двор густой августовской тьмой; в высокой траве застрекотали цикады. И не успел Ванька, убаюканный их незатейливой песней, заложить кулак под щеку и закрыть на полчасика глаза, как послышался смутный шум, а после в дыру заборную просунулась чья-то голова. Шумно сопя, ночной гость перелез через яму и неспешно направился к выходу, в полголоса бормоча что-то недовольное. Роста он был среднего, облачен в какие-то темные, просторные одежды, голову закрывал капюшон. Затаив дыхание, Ванька прицелился незнакомцу в спину и крикнул: "Стой, кто идет!". К удивлению и негодованию его, незваный гость, не снизойдя до ответа, тут же чуть пригнулся и ринулся бежать, постоянно кидаясь из стороны в сторону, пытаясь сбить Ванькин прицел (и откуда только догадался, проклятый!). Но Ванька тоже был охотник тертый: и кабана с одной стрелы валил, и лося - с трех. Поэтому, дождался он, когда беглец начнет в дырку пролазить, и выстрелил. Ох, и крику же было! Только ночь все-таки сделала свое черное дело - попало ночному гостью чуть пониже спины, так что ухромать он сумел довольно бойко, а Ванька в погоню пускаться не рискнул. Да и зачем? Отповадил - и хватит.
До утра он проспал с блаженной улыбкой на устах, а, проснувшись, обнаружил зареванную жену у истоптанного огорода и бранные надписи на заборе. Осерчал Ванька, кинулся в дом, схватил кольчугу дедовскую, кистень отцовский, кинулся в хлев, распряг коня соседского, на время данного, оседлал, кинулся в дом, сгреб в котомку сухарей, кинулся во двор, вскочил на коня и тронулся к калитке. На причитания жены ответил лишь: "Ты баба хозяйственная, справишься, коли не вернусь. А ежели беда придет в дом - детей в подпол, сама за кол. Не поминай лихом, родная!" Так и уехал.
* * *
Затейливо вьется тропка с холма на холм, через поле, через лес, через веси и города. Куда ведет? Неведомо. Вот и пыл былой погас, и конь устал, кольчуга тянет плечи, сухарь не лезет в горло. И вечер близок к ночи, прохладой своей предвещая безрадостный сон на сырой земле. Совсем уж приуныл Ванька, а тут и видит впереди огни. Ожидание теплого ночлега и доброй чарки распрямило понурую спину, подняло опущенную голову, вернуло былую уверенность в том, что верен путь. Обрадовался и конь, зафыркав в предвкушении овса, припустил пыльной рысью.
Да только скоро понял Ванька, что впереди вовсе не деревня с приветливыми жителями, а нечто другое. Непонятное и пугающее, наподобие башни вздымающееся над землей, обрамленное сотнями движущихся огней. И ритмичный барабанный бой разгоняет тишину наступающей ночи. Страшно!
Встряхнулся Ванька. Да что же это! Родная земля под ногами, березки вот родные по сторонам, - откуда же здесь взяться ворогам? Что бы там ни было, а бояться - удел трусов. Выхватил Ванька кистень да тронул пятками оробевшего коня.
А как подъехал поближе - чуду подивился. Огни оказались фонариками волшебными на шлемах существ странных, кои росту были маленького, человеку по колено, а цвета красного. И строили коротышки эти, действительно, башню необычайную.
Поднялся Ванька в стременах да гаркнул по-богатырски: "Здоровы будьте, люди добрые!" Всполошились от крика того строители малорослые, кинулись в разные стороны, в кучки сбиваясь, ощетиниваясь кирками да лопатами. И сам не заметил Ванька, как оказался в окружении целой армии, а как заметил, так и струхнул. Про мир и намерения добрые начал говорить что-то, а сам боком-боком коня двигает назад. А тут и вышел вперед из рядов многочисленных коротышка вида важного, - видно, главный здесь, - да и говорит: ты, мол, зачем план строительства речами громкими срываешь? Или не видишь, что строится башня Великого Воблина, из которой тот миром всем править собирается?
Опешил от слов этих Ванька, забормотал извинения, объяснил кое-как, что едет вслед за разбойниками, дом его разорившими, что вовсе не собирался ничего ни кому срывать, а лишь переночевать хотел.
Ответил на то коротышка тем, что здесь, мол, закрытая зона. Проход строго по пропускам. Так что, пусть-ка катится Ваня путем другим, который, через зону не проходит. А зона та, во все стороны на десять верст тянется.
Воскликнул тут Ванька: как так?! Это же какой крюк с гаком делать надобно! А мне времени терять некогда!
Коротышка же лишь плечами пожал да хлыстом в руке поиграл зловеще.
Задумался Ванька: коли в обход поедет, так этак он никогда не догонит лиходеев и знать не узнает, куда путь сей загадочный ведет. Поди найди эту тропку потом. А возвращаться с позором - еще хуже. Ай, погибать так погибать! Ежели суждено, то так тому и быть, а ежели нет - авось, прорвемся!
Закричал дико Иван, кистенем взмахнул да кинул коня в галоп. Троих, вставших на пути тут же стоптал, двоих ударом богатырским опрокинул, а остальных видом своим воинственным в бегство обратил. Славы сыскал немеряно.
Так и проскакал через зону всю, навсегда оставшись в истории маленьких строителей, как злой дух Урус-ван.
А тропку не упустил.
* * *
Ах, ты ж, тропка дивная, все-то ты не кончаешься, по ручейкам-речкам мостиками мощенными прыгая, по горам, по долам проторенная бежишь. Куда? В каком краю неведомом кончаешься, какие тайны чудесные прячешь?
Думал так Ванька и сам не заметил, как очутился у развилки дорожной. Влево дорога широкая вела, и вправо - ничуть не уже. А тропка-проказница, прямо пускалась, теряясь средь деревьев. И прямо на перекрестке путей этих сидел человек в черном одеянии, с головой покрытой капюшоном, так что лица не видать.
"Ну, здравствуй!" - недобро произнес Ванька и кистень из-за пояса вытащил, а незнакомец кивнул в ответ да заговорил вдруг голосом глубоким, перекатистым: "А кто на путь торный встанет, не свернет впредь в сторону. И доля его - неприкаянным через буреломы да овраги, покорному пути сему, идти..."
"Охолынь!" - оборвал его Ванька. - "Ты мне тут зубы не заговаривай! Отвечай, почто забор разломал и огород испоганил?"
"Огород - это не я. Ей богу!" - странный человек перекрестился. По православному, чем подтвердил истинность своих слов.
"А кто же?" - удивился Ванька.
"Много нас тропой торной ходит. Всех и не перечесть. Ты на них не серчай - это не со зла они. Сам поймешь когда-нибудь", - ответствовал незнакомец и вдруг молвил другим голосом. - "Направо пойдешь - в королевство дивное попадешь, принцессу-красавицу найдешь, от злодея-колдуна мир избавишь. Славу обретешь. Налево пойдешь - в горы самоцветные попадешь, где в пещере глубокой сокровища спрятаны. Ловушки обойдешь, змея-хранителя убьешь. Богатства обретешь".
"А прямо что?"
"Болото гиблое. А за ним лес темный. А за ним Царство Битых Костей, стеной великой опоясанное. А за ним горы высокие, а за ними места столь загадочные, что ни словом сказать, ни пером описать".
"А ведет-то этот путь куда, кончается где?"
Вздохнул лишь на это незнакомец, но ничего не ответил.
* * *
Вот так и ушел. И трясины подлые не утянули, и волки лютые не сожрали, и кикиморы злые с лешим не сгубили...
"Ох, куда же тебя занесло опять, дурень!" - пробормотал Ванька, поднимая голову, бросая в который уж раз взгляд на серую стену, возвышающуюся впереди, путь дальнейший скрывшую. Высотой сажени три, гладкая, словно костяная. Прыгнуть - не перепрыгнуть, лезть - не перелезть. Разве ж, птицой только перепорхнуть, да где же крылья взять? Неужто в обход пускаться? А кто ж знает, где она кончается? Вдруг, как зона та строительная, верстами тянется? А тропка-то вот она, прямехонько в поверхность серую упирается, ей-то, эта преграда и не преграда вовсе. Ух, злосчастная! Пригорюнился Ванька да решил помереть здесь, прокляв напоследок словами страшными тропку-обманщицу. И лишь накатила на душу безысходица, как позади вдруг голос прогремел: "Посторонись!"
И тут же: "Шмяк! Бряц! У-ух!"
Дым, грохот, осколки во все стороны. А как стихло все, то оказалось, что в стене не хватает значительной ее части. Поглядел сквозь эту пробоину Ванька и видит: степь ровная, посреди которой, как ни в чем не бывало, вьется ленточка-тропа, уходя за горизонт, по которой несется толи двое, толи трое типов странных. Низеньких, краснокожих. С фонариками на головах.