Аннотация: Древний мир уступает место христианскому. Но как поступить могущественным римским богам? только одно - месть! (Ранее не публиковалось)
Глиняное сердце бога
"О, Рим! В своей гордыне ты вознесся непомерно: ты гордо отбросил саму гордыню!
Кто твои новые кумиры? Непобедимый Цезарь? Или кровавый Нерон? А может быть, безудержный в страстях Калигула?..
О, боги! Нет! Кучка нищих и рабов, принесших с востока пахнущее сладким тлением зелье надежды на бесконечную доброту мягкого, словно из сырой глины слепленного, бога...
Римский народ! Давно ли видели тебя в храме на Капитолийском холме? Давно ли ты смотрел в глаза того, кто вел тебя к великим победам, кто бросил к твоим ногам полмира?
Мраморные глаза Юпитера удивлением взирают на тебя, Рим..."
Так думала старуха, что, сгорбившись, семенила по узкой улочке под угрожающе нависающими этажами плебейского квартала.
...- Скоро, скоро вы получите по заслугам, - продираясь сквозь толпу бормотала она. В ее полуистлевшей одежде с трудом угадывалась храмовая хламида. Старуха когда-то была весталкой. - Скоро, уже скоро...
Рынок бурлил своей обычной жизнью. Несмотря на тревожные вести, все чаще приходившие из провинций, здесь были торговцы со всего света. Ведь империя и принадлежит им. По крайней мере, так считают сами торговцы, чьи караваны можно встретить во всех уголках ойкумены, и чей флот по размеру уже гораздо больше римского...
Чужестранцы не вызывали старухиного любопытства. Она громко бранилась с продавцами хлеба, что в общем-то не подобало жрице. Однако же и торговцы не выказывали должного уважения к весталке. Среди них было мало коренных римлян.
Рим все больше походил на столицу мира и все меньше - на столицу Империи...
На выходе из рынка, на маленькой площади меж стен, покрытых надписями важного, пустякового и бранного содержания, в странной толчее знати и плебса, старуху задел плечом рослый раб, один из тех четырех, что несли богатые крытые носилки. Весталка упала, как подкошенная. Хлеб и овощи из холщевой сумки посыпались на грязные камни мостовой. Овца, которую она тащила на веревке, вырвалась и убежала. Не успели отсмеяться случайные зрители, как с камней исчез хлеб. Старуха, с трудом привстав с земли, собирала в сумку то, что не успели растащить пронырливые мальчишки.
Из носилок выглянуло полное мужское лицо и тут же изобразило скорбь и сочувствие.
- Извини моего раба, достойная женщина, - сладким голосом произнесло лицо, - Это прискорбно, что столь почтенная особа должна сама посещать эти неприятные места... Прими немного денег от меня. Принеси жертву богам и от моего имени... Как раз наступают майские иды...
Отряхивая пиль с хламиды, старуха недружелюбно наблюдала, как пухлые, в перстнях, пальцы перекатывают монеты в бархатном кошельке.
- Ты настоящий римлянин? - спросила она.
- Да, - с удивлением и одновременно достоинством ответствовал полный, - я истинный патриций из сенаторского рода, что, впрочем, сейчас не имеет значения... Бери же деньги, уважаемая...
- Если ты римлянин, что же ты разъезжаешь на рабах, словно перс, что же ты не верхом или, хотя бы, на колеснице? - спросила старуха.
- Ха-ха-ха! Я же не воин, я поэт...
- Ты же сказал, что ты римлянин!
- Послушай, старая женщина, у меня нет времени на разговоры с тобой... Ты возьмешь деньги?
- Я никак не пойму, за кого мне молиться. Молиться за перса - гневить богов...
- Ну, все, хватит! Ты обидела меня, старуха, не дам я тебе денег. А еще пожалуй, попрошу помолиться за меня христиан - им все равно, за кого просить своего бога, к тому же они с меня даже денег на жертвы не попросят, ха-ха! А ну давай вперед, живо!
Старуха исподлобья посмотрела вслед удаляющимся носилкам и прошипела: "скоро, скоро будет вам, кто называет себя римлянами"...
Рядом с ней стоял и смотрел вслед поэту-патрицию значительного роста сутулый бородатый человек, немолодой, в руках которого, однако угадывалась немалая сила. Эти самые руки были покрыты замысловато пересекающимися рубцами, отчего казались сшитыми из отдельных лоскутков. Эти же руки держали сбежавшую старухину овцу.
- Возьми, женщина, - сказал он и, опустив овцу наземь, протянул старухе веревку, - Я, к несчастью, не истинный римлянин, поэтому, я думаю, ты не будешь сердиться, что я сейчас не верхом...
- Ты гладиатор, - решила старуха.
- В прошлом, конечно, - кивнул человек, - Сейчас я уже свободный житель Рима...
Старуха подтянула к себе овцу. Она шипела и ругалась, пока не успокоила испуганно блеющее животное. Человек улыбался. Теперь было ясно, что у него не хватает нескольких зубов.
- Спасибо, я буду просить за тебя Весту...
- Спасибо, добрая женщина, в этом нет необходимости. Я христианин...
Старуха шарахнулась назад, словно от огня, покрутилась на месте, и, расточая проклятья, кинулась прочь, в толпу. Человек наблюдал за беспокойной старухой и тихо смеялся себе в бороду.
Старуха-весталка, так же забытая всеми, как и великая некогда богиня, даже не остановилась возле заросших травой и лишайником ступеней храма Весты. Она лишь мельком взглянула на недавно разбитое лицо статуи почитаемой некогда весталки Липиды и судорожно вздохнула.
Обернувшись, она подтянула за веревку упирающуюся овцу и по Священной дороге направилась в сторону Капитолийского холма.
Возле арки Тита овца вдруг уперлась изо всех сил и отчаянно заголосила.
- Чувствуешь, чувствуешь, живая тварь, - проворчала старуха и со стоном взвалила дергающуюся овцу себе на плечи.
Встречные с удивлением смотрели на борьбу старухи с овцою. Некоторые остряки выкрикивали насмешки, спрашивая, кому ж старуха завещает овцу, когда сама под ней рассыплется в пыль.
Весталка не отвечала на насмешки. С трудом переставляя ноги, она шла мимо храма божественного Августа, заброшенного храма Кастора, вдоль Форума мимо базилики Юлия, мимо руин храма Сатурна...
Перед ступенями храма Юпитера Капитолийского она обессилено опустилась прямо на землю, а вернее - на отполированные за сотни лет камни площади. Овца мягко плюхнулась на булыжник и заблеяла, пытаясь встать...
Старуха стучала долго, но к двери никто не подходил. Наконец, раздался звук отодвигаемого засова, и огромная дверь с низким скрипом ушла в темноту. В проеме показался человек, немногим моложе старухи.
- Чего тебе женщина? - спросил он и вздрогнул, узнав в гостье весталку.
- Ты, я вижу, удивлен, почтенный понтифик?
- В наше время трудно чему-либо удивиться... Но что привело в храм Юпитера служительницу Весты?..
- Я хочу принести жертву Юпитеру.
- Но... Разве обычаи позволяют весталкам приносить жертвы в иных храмах, кроме посвященных Весте?
- А разве обычаи позволяют жителям Рима забывать своих богов и поклоняться чужим? Я давно закончила служение Весте как жрица. Я живу при храме, так как кроме трех старых служительниц больше некому поддерживать священный огонь. Никто не хочет отдавать девочек в услужение Весте. Их предпочитают крестить по иудейскому обычаю... А огонь Весты гаснет все чаще...
- Дурное предзнаменование, - произнес понтифик, - Хорошо, старая женщина, ты можешь принести здесь свою жертву. Тем более, что теперь редко приходят сюда с такой целью. Люди забыли, что гнев Юпитера неотвратим...
- Он должен быть неотвратим, - тихо сказала старуха.
Привязав овцу к железному крюку у жертвенника, не дожидаясь отошедшего понтифика, старуха повернулась к статуе Юпитера, и, воздев руки, срывающимся голосом заговорила:
- О, величайший из богов, солнцеподобный Юпитер, к тебе обращаюсь я. Я, всю жизнь служившая богине Весте, покровительнице римского народа...
Взгляни на римлян! Они отвернулись от богов, волею которых Рим стал Римом, а римляне - римлянами! Они забыли, кто поставил их над поверженными врагами, кто принес им славу и обратил их врагов в рабов. Они возомнили себя вправе объявлять богами смертных, перестали чтить своих истинных богов, и, наконец, стали поклоняться богу поверженного врага, богу рабов, чем сами уподобились рабам.
Почему же только мне, старой и немощной женщине так стыдно за римский народ? Не от того ли, что сотни лет весталки хранили священный огонь веры и силы Рима? Не от того ли, что нам было отказано в радостях жизни во имя процветания Рима? Не от того ли, что нас, весталок, приносили в жертву, закапывая заживо за простую человеческую любовь? И за это все - полное забвение? За то, что сотни лет наш огонь пылал в сердцах римлян - мы должны стать равнодушными свидетельницами превращения их в малодушных скотов?!.
О, Юпитер, я, бывшая жрица Весты, посетила сегодня храмы всех богов Рима, принеся жертвы и взывая к ним. И ни в одном римском храме я не встретила римлян. Они забыли про богов, они не приносят жертвы, и поклоняются теперь не тебе, а богу варваров, что учит их быть слабыми и беспомощными, подставлять щеку под удар, прощать даже самую страшную обиду, нанесенную врагом, сидеть и ждать смерти, потому что только после смерти этот всепрощающий бог соизволит простить и их...
И теперь я обращаюсь к тебе, о, Юпитер, величаший и могущественнейший из богов: покарай римлян за отступничество! Покарай их столь же жестоко, как они карали когда-то весталок за нарушение обета!..
А чтобы доказать тебе, насколько сильна моя жажда справедливого возмездия, я приношу тебе в жертву не эту овцу, нет. Я приношу в жертву себя...
Произнеся эти слова, старуха достала из складок хитона длинный и узкий нож, каким обычно закалывают жертвенных животных. Закатив глаза, она неловко, двумя руками, приставила нож к сердцу и рухнула лицом вниз на мраморный жертвенник.
На полный боли стон подскочил испуганный понтифик и совершенно бледный мальчик-раб. Овца кричала и, словно взбесившись, пыталась сорваться с привязи.
Вдвоем они перевернули старуху. Она была еще жива: по-видимому, лезвие скользнуло по ребрам и прошло мимо сердца. Однако кровь заливала старухин хитон и тяжелыми каплями стекала с жертвенника.
- Сделай так, Юпитер, - еле слышно прошептала старуха и ее тело обмякло.
Мраморный Юпитер равнодушно принял жертву. Но понтифику показалось, что смотрящее на него покрытое трещинами лицо стало еще суровее.
***
Это была большая сенаторская вилла. Некогда многочисленные оливковые деревья давно уже были сожжены или срублены, а трава вокруг обугленных пней - вытоптана лошадьми. Всюду лежали трупы легионеров и рабов, что участвовали в защите виллы. Дом нес на себе следы сражения, массивные двери были раздроблены в щепы, в щелях между каменных плит застряли стрелы. На мраморных колоннах пузырись под палящим солнцем багровые разводы. Пахло потом и кровью.
Двор был заполнен грязными, варварски одетыми вооруженными людьми. Из окон на мраморные плиты выкидывались оружие, одежда и утварь. Все ценное, что не успели вывезти из дома хозяева, теперь растаскивали победители. Поле битвы все больше становилось похоже на восточный базар.
Группа всадников, не останавливаясь, с криками, буквально разметав людей в стороны, промчалась сквозь толпу. Один из них, обернувшись, что-то раздраженно и властно крикнул.
- А ну, живее! - прижавшись к стене, зарычал десятник, чья одежда отличалась странным сочетанием варварских лохмотьев и римского панциря, - Бросай пожитки, выступаем!
Люди нехотя покидали часть награбленного на землю, и быстро, каким-то подобием строя, направились к разрушенным воротам виллы. Мимо ворот проходила хорошая, мощеная камнем, дорога. Дорога уходила к холмам, за которыми, над обширными крепостными стенами, стелился серый дым.
Это Рим.
По дороге и прилегающим полям в сторону города двигались бесконечные толпы пеших и конных воинов.
...Всадники остановилась у ворот виллы. По обе стороны от въезда на мраморных постаментах стояли статуи. Некоторые были вовсе разбиты, некоторые стояли без голов.
- И хваленые это римские боги? - зло и весело крикнул один из всадников, - Что ж они не защищают свой Рим?
- Римлянам не хватает денег на жертвы своим богам1
- Им некогда молиться, они решают судьбы мира!
- Да, онирешают, кого бы еще сделать рабами !
- Рабы теперь даже молятся за них, самим им лень, ха-ха!
- Это мы скоро посмотрим, кто хозяин, а кто раб...
- Мне не нравится, как эти истуканы смотрят на меня! - зарычал один из всадников и сорвал с седла палицу с длинной железной ручкой, - Не смейте так смотреть на свободного человека! - он пришпорил коня, и подъехав к ближайшей статуе, со всего размаху ударил по ней.
Осколки брызнули во все стороны. На постаменте остались стоять обломки мраморных ног. Всадник с налитыми кровью глазами, как безумный, метался между статуями, нанося по ним беспорядочные удары своей чудовищной палицей. Конь под ним шарахался от каменных брызг и беспокойно ржал. Прочие всадники громко хохотали, наслаждаясь зрелищем.
- Успокойся, Атилла, - крикнул бородатый воин с отсеченным ухом, - Не трать силы! У них много богов, да мало в них проку! Скоро тебе будет кого наградить ударом палицы!
Атилла непонимающе обернулся. Его конь, потоптавшись на месте, вдруг встал на дыбы и понес хозяина по тесаным камням в сторону города.
- Туда, все туда! - потрясая палицей, раскатисто кричал он.
Всадники с криками сорвались вослед. Десятники истошно закричали на воинов, и пестрое войско ускорило ход.
Среди разрушения, дыма и хаоса в тени портика осталась никем не замеченная статуя. Взгляд ее был обращен в ту сторону, куда тянулись варварские орды.
К Риму.
Взгляд Юпитера, выраженный искусным скульптором в камне, когда-то внушал зрителям робость, ощущение мощи и божественной тайны.
Теперь Юпитер взирал на Рим через пыль поверженных богов. И в этом взгляде его не было былой силы и надменности.
Были только усталость и разочарование.
***
Конец приближался неотвратимо. Гунны не знали жалости, а потому не было надежды их разжалобить. Они не знали страха, а потому угрозы были бесполезны. Они были темны и первобытны, а потому их нельзя было убедить в споре.
...Навстречу из римских ворот вышел один лишь человек. Безумец, без оружия и охраны. Испросив встречи с чудовищным Атиллой, он сам искал своей смерти...
Тысячи человек по одну и другую стороны римских стен видели, как человек о чем-то тихо говорил с предводителем варваров.
...Плотные ряды гуннов вдруг вздрогнули и, нехотя, словно сомневаясь, откатились назад.
Это было невозможно, но варвары, оставляя самую богатую добычу, какая только вообще могла достаться варварам, уходили за горизонт. А слабый безоружный человек, простодушно улыбался им вслед...
****
Ничего не понимая, Юпитер в бессильной ярости наблюдал, как ниспосланная всеми римскими богами, неотвратимая, казалось, кара разбилась в черепки об одного ничтожного человечка, за которым стояло одно единственное варварское божество...
И сердце бога, словно старый глиняный кувшин, наполнялось пустотой...