Высокие-Каблуки
Вк-7 Си Финал

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • © Copyright Высокие-Каблуки(elenakanaeva@gmail.com)
  • Добавление работ: Хозяин конкурса, Голосуют: Члены Жюри (13)
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 10кб до 30кб
  • Подсчет оценок: Среднее, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7,8,9,10
  • Аннотация:

    СКОРО НОВЫЙ КОНКУРС!

    • Журнал Самиздат: Высокие-Каблуки. Конкурс женской прозы Высокие Каблуки
    Конкурс. Номинация "Финал Семейные истории" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 Сто_свиней Вк-7: Архив брошенных семей   16k   "Рассказ" Проза
    2 Невестькто Вк-7: Своя кровь   20k   Оценка:7.00*3   "Рассказ" Проза
    3 Девушка с.в. Вк-7: Бабулечка   22k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза
    4 Сказочница н.к. Вк-7 Куклы их счастья   20k   Оценка:9.00*5   "Рассказ" Проза
    5 Мунчайлд Вк-7: Простота дней   17k   "Рассказ" Проза
    6 Евгения Вк-7 Папина дочка   30k   "Рассказ" Проза
    7 Иплхаус А.ф. В К -7. Тысяча и один оттенок серого   13k   Оценка:7.00*3   "Рассказ" Проза
    8 Bestыжая Вк7: Деревенская сказка   20k   Оценка:7.00*3   "Рассказ" Проза
    9 Лучик Вк-7: Трава-мурава   22k   "Рассказ" Проза
    10 Снегурочка Вк-7: Личная жизнь мамы   23k   Оценка:6.80*5   "Рассказ" Проза
    11 Ночная р. Вк-7: Сын евнуха   30k   Оценка:6.26*5   "Рассказ" Проза
    12 Бреда Б. Вилла Нереида   27k   "Рассказ" Проза

    1

    Сто_свиней Вк-7: Архив брошенных семей   16k   "Рассказ" Проза

      - Мне всё время кажется, что они шепчут, - сказал Ефим. - На волю хотят.
      Сказал - и поднёс к губам чашку с чаем. Поспешно, точно смутился. Не к лицу было Архивариусу верить в такие глупости.
      Раскисший ломтик лимона шлёпнулся на блюдце.
      Степан Лукич терпеливо, по-стариковски улыбнулся и тоже сделал шумный глоток. Серебристый подстаканник в его руках играл рыжеватыми отблесками.
      - Хотят - не хотят, а было бы хорошо, - спокойно ответил он. - На волю. Только кто ж их, несчастных, возьмёт? Брошенные души - не брошенные дети. И даже не бездомные собаки...
      - Со Светом договариваться? Чтоб они пока не появлялись? Будем по картотеке новым семьям подбирать. Индивидуально. Или подумаем, как бы так сделать, чтоб душа из семьи после распада не уходила. Время у нас есть...
      Ефим отставил чашку на плетёную салфетку. За небольшим, в колючих узорах изморози окном с деревянной рамой тускнел зимний день. Снег падал медленно и торжественно. Время увязало в январских сугробах. Безмятежная тишина окутывала город, разливая в воздухе сон. Неурядицы у людей сглаживались и ненадолго забывались. Даже сами Архивариусы чаще обычного делали перерывы и долго пили чай за столиком у окна. Редко когда в такие деньки к двери Архива прибивались души брошенных семей.
      - Железо к шёлку не пришьёшь, - вздохнул Степан Лукич. - А если оно проржавело, то не удержится в нем ни душа, ни сила. Свет это знает... да и не нам с тобой, желторотикам, ему указания давать. Ладно, делу время, потехе час. Перерыв окончен.
      Он допил чай, аккуратно вернул стакан на поднос, и Ефим убрал всё на кухню. В глубине зала их ждал длинный скрипучий стол, где теснились ящички картотеки.
      Степан Лукич неторопливо надел очки и раскрыл учётный журнал.
      - Последняя - номер триста пятнадцать-сорок, Рублёвы.
      Он ждал, а Ефим всё не мог унять трепет новичка. Перебирал карточки бережно-бережно, словно боясь сделать больно жёсткому картону. Касался самых краешков, стараясь не задевать фотографии на обороте: брошенные семьи. Ещё целые, не распавшиеся.
      Вчитывался в каллиграфические подписи, похожие на чёрные костюмы заточённых в картоне душ.
      И вдруг...
      - Степан Лукич! - услышали пыльные своды. - Одна пропала!
      
      
    ***
      
      - Надо мной девчонки опять смеялись, - сказала Таня. - Папа обещал прийти ко мне и не пришёл. Они говорили - я такая чебурашка, что даже папе не нужна... Мам, я правда на Чебурашку похожа?
      - Конечно, не похожа. Не дружи с этими девчонками, - посоветовала Ольга. - Что, папа обещал тебя в парк повести? Я поведу. Вот прямо сейчас и поедем. Там Дед Мороз, игрушки продают. Хочешь уши? Нет? Ну не плачь, детка, не плачь, куплю что захочешь. Да, и пончики. И кока-колу. Ну что, одеваемся?
      Когда всё успело испортиться?
      Ольга помогала дочке влезть в тёплый ярко-сиреневый пуховик и чувствовала, как улыбка примерзает к лицу. Всё стало не таким. Всё. И семейные прогулки - уже не семейные. И игры с дочкой какие-то преувеличенные - подчёркнуто весёлые, нарочито беззаботные. Даже воспитание пошло наперекосяк. Чебурашка... Когда Артём с ними жил, Танюшка и не думала комплексовать. Сама наряжалась обезьянкой, носилась по квартире и дёргала себя за уши - ну торчат немного, кто вообще на это смотрит? Всё испортилось, потекло, как растаявший лёд, смазалось, будто на неряшливой акварели - была семья, осталась карикатура...
      Может, не стоило и позволять Артёму общаться с дочкой? Бередить ей душу? Нужно было вычеркнуть его сразу, как только он заговорил о том, что обстоятельства меняются, чувства ослабевают и нужно остаться друзьями?
      А если бы он вернулся? Может, наоборот, стоило побороться?
      Горячие пончики, купленные в расписном ларьке-избушке, отдавали прогорклым маслом. Полосатые лошади и пёстрые зайцы бежали по кругу карусели, и колокольчики позвякивали уныло и устало. Сгущались сумерки - чернильные, в отблесках разноцветных лампочек.
      Таня украдкой зевнула.
      
      
    ***
      
      - Если верить прошлогодним записям, это семья Марковых, - недоумённо хмурясь, сказал Степан Лукич. - Посмотри в соседних карточках, нет Марковых? Артём, Ольга и их дочь Татьяна. Значит, они...
      Он снял очки и задумчиво потёр лоб. Потом огляделся. Уже начинало темнеть. Ранний зимний вечер укутал зал густым покровом теней.
      - Ну что ж, - невозмутимо продолжил Степан Лукич. - Дело необычное. Включи, пожалуйста, лампы и принеси с кухни угощение. Спросим, что видели наши стражи.
      Ефим побежал за печеньем и пряниками. Его одолевало любопытство. С тех пор как Свет привёл его сюда год назад, ещё не приходилось обращаться к стражам. Ефиму с трудом верилось, что они могут заговорить. Но раз Степан Лукич знает...
      Из зала уже неслось наждачное шипение старого транзистора и ворчливое щёлканье ручки. Потом заиграла тихая мелодия: трель, перелив, трель, пауза...
      Когда Ефим вернулся, они уже сидели на столе. Двенадцать серых мышей выстроились полукругом и принюхивались, дёргая бледно-розовыми носами. Транзистор не играл.
      - Спасибо, - буднично сказал Степан Лукич и принялся крошить пряник.
      Мыши подходили по одной. Они брали крошки осторожно, будто не лакомились, а выполняли некий ритуал. Крошечные коготки касались полировки еле слышно - не громче, чем падают песчинки.
      - Что тебя тревожит, Архивариус? - прошелестело над столом.
      Мышиные пасти были закрыты. Голос не напоминал писк. Он казался... да, казался скорее мыслью вслух. А двенадцать мышей - единым организмом.
      - Пропавшая душа. Марковы, Артём, Ольга и Татьяна. Как исчезла карточка?
      - Мы не видели карточку. Мы не чувствовали освобождения души, значит, карточка цела, её только украли, а не уничтожили. Но это было сделано очень ловко...
      - И вы не замечали ничего подозрительного прошлой ночью?
      - Нет... Да, - поправилась мысль. - Болезнь. Здесь побывала болезнь. Но мы не знаем, одна или в человеке...
      - Ну конечно, они не видят людей, они видят только нематериальное и неодушевлённое, - пробормотал Степан Лукич. - Благодарю вас.
      Мыши взяли ещё по крошке пряника - и исчезли, вереницей спустившись по ножке стола.
      - Болезнь. Любопытно. Это не мог быть человек... Что же, утром спрошу в Архиве ничьих болезней.
      За окном уже стояла тьма. Звонить в другие Архивы после заката было не принято, что бы ни стряслось. У правила даже имелось объяснение, только сейчас оно не шло на ум.
      Ефим застыл, переваривая увиденное. Вот какие они - чрезвычайные ситуации в Архиве. В этом царстве бумажной пыли, пожелтевшего картона, полированного дерева и застывшего времени такое случалось редко. На памяти молодого Архивариуса - в первый раз.
      Ведь люди не видели окованную зеленоватой медью дверь в полуподвал под козырьком.
      А все беды, как известно, от людей.
      
      
    ***
      
      Артём лениво приоткрыл один глаз. Вставать не хотелось. И не потому, что не выспался. Просто...
      Он поморщился. Арина уже на кухне. Вон как шумит закипающий кофе и воняет газом от включенной на всю мощность конфорки. Опять открутила газ до упора. Потом пойдёт умываться - вся ванная будет в брызгах. А сама Арина начнёт приставать с разговорами, надувать губы, вопрошать риторически: "Почему ты такой хмурый, ты меня больше не любишь?". С самого утра...
      Он её любил, конечно. За постель и вкусную еду - просто обожал. За безотказность, которой с бывшей женой после рождения Танюшки стало сильно не хватать... А, чёрт, Танюшка. Обещал же зайти за ней в школу и повести в парк! Забыл напрочь. Так и просидел весь вечер за стрелялкой. И Ольга хороша, не могла позвонить и напомнить.
      Недавно была годовщина совместной жизни с Ариной - тоже из головы вылетело. Память работала еле-еле, и на новые даты, и на старые. Почему-то именно семейные, а не служебные.
      Нужно было что-то решать.
      - Почему ты такой хмурый? Надулся на меня, ну прямо как мышь на крупу! Если ты меня больше не любишь...
      А оно вообще надо - терпеть эту надоедливую ду... ну скажем так, любовницу, которой следовало и оставаться любовницей? Лучше всего - бывшей. Ольга хоть не устраивала цирк утром и вечером. И с ней было о чём поговорить за пределами постели.
      На кухне Артём открыл окно и затянулся сигаретой, по опыту зная, что Арина замашет руками и сбежит. Он пил кофе в тишине. Блаженной зимней тишине, которую нарушало только чириканье воробьёв на ветвях рябины.
      Откуда-то вдруг послышался резкий звук, и Артём завертел головой. Звук шёл не из квартиры. И не с улицы.
      Будто кто-то рвал плотную бумагу или картон.
      Может, у соседей ребёнок шалит... Он не знал, есть ли у соседей дети.
      Зато у него дочь была.
      Решено. Нужно возвращаться. К чёрту Арину. Оступился, с кем не бывает. Ольга поймёт.
      
      
    ***
      
      - Обещали проверить и перезвонить, - сказал Степан Лукич. Тяжёлая трубка со звяканьем легла на рычаг. - Только это займёт не меньше недели. У них инвентаризация прошла совсем недавно, ничего не пропало.
      Он отодвинул телефон, аккуратно водружая его на салфетку. Диска на телефоне не было. Как и провода. В чёрном корпусе отражался глаз настольной лампы. Рассветная синь вкрадчиво заглядывала в окна, натыкалась на этот яркий глаз и отползала, прижимая уши.
      - И что, мы будем просто сидеть и ждать? - Ефим забегал по залу. Доски пола поскрипывали в такт шагам. - Нужно ехать к Марковым! Душа могла вернуться к ним! Куда ей ещё идти?
      - Она могла бы, если бы убежала сама. Но её похитили заточённой в карточке. И потом... - Степан Лукич недовольно, как строгий учитель, посмотрел на Ефима из-под густых бровей. - Ефим, юный мой друг, почему из брошенных семей сразу же уходят души?
      Тот замер у подставки со взъерошенным папоротником.
      - Да... Точно... Не подумал.
      - То-то же, - подытожил Степан Лукич. - Нет, съездить можно на всякий случай. Только если мать с дочкой до сих пор в одном месте, а отец в другом, то старая душа семьи у них не удержится. Не сможет.
      Он встал с продавленного кресла, поправил на нём накидку и зашаркал в кладовую. Но не успел дойти, как вдруг легко и глухо стукнул дверной молоток.
      Ефим подскочил к двери. Ключ, как назло, застревал в замочной скважине.
      Первой в зал скользнула метель. Снежинки ворвались в щель, полукругом легли на гладкие некрашеные доски, задевая край лоскутной дорожки... и смазались, когда над ними зависло что-то мутное. Белёсое, слежавшееся, оно подрагивало, как желе. Снег под ним не таял в тепле помещения.
      Душа! Бледная и тусклая, ещё не успевшая обрести цвет после заточения. Или не способная обрести цвет?
      - Спасите её, - прошелестела она. - Спасите... меня...
      И в приоткрытую дверь вползло ещё одно облако. Свинцовое. Рваное.
      
      
    ***
      
      - Зачем ты пришёл?
      Ольга стояла на сквозняке, не торопясь впускать Артёма в квартиру. Она всё ещё не могла переварить то, что он вывалил на голову. Решил вернуться? Навсегда?
      Спустя год?
      Бормочет что-то об ошибке, глупости и раскаянии, обещает, что больше никогда...
      Предавший единожды, кто тебе поверит?
      Она уже готова была захлопнуть дверь у него перед носом, когда раздались быстрые шаги. Танюшка, сонная, растрёпанная, в пижаме с волшебницами Винкс, тёрла глаза. И смотрела на отца с таким неподдельным восторгом, что Ольга умолкла, не досказав упрёк.
      - Папа пришёл!
      Сквозняк удивлённо присвистнул и затих.
      - А вещи где? Ты что вообще себе думал?..
      
      
    ***
      
      Степан Лукич сделал всё быстро и умело. Из шкафа с материалами появились запасные карточки, чистая фотоплёнка, проявитель и зернистая бумага. Откуда ни возьмись, на столе возникла ванночка. Первая душа сама опустила краешек в проявитель. Вторую пришлось подталкивать к нему веером. Осторожно заполняя карточки чернильной ручкой, Ефим поглядывал на раствор. Там на совершенно новой, неотснятой плёнке медленно проступали негативы. На одном кадре три лица. На другом - два.
      Эта плёнка не боялась засветки.
      Души заговорили, только когда процедуры закончились и их поместили в картонные хранилища.
      - Поставьте мне печать. Я не могу вернуться к Марковым, мне некуда идти...
      - Нет, мне! Я ушла от Маркова и Иванниковой. У меня нет сил жить. Все, какие были, я потратила, чтобы выпустить старую душу Марковых. Она здорова. Ей не больно и не плохо, её не раздирает на клочки любая ссора. Пусть живёт она. Поставьте мне печать, пожалуйста, я хочу, чтобы это закончилось... закончилось...
      Казалось, говорил сам картон. Степан Лукич болезненно морщился, словно чувства второй души передавались и ему. Ефим тоже морщился: он не любил союзы без брака. Душонки в них зарождались чахлые, еле живые. Когда такая семья распадалась, они молили об архивной печати, чтобы законсервироваться в картоне и не мучиться больше.
      - Никогда бы не подумал, - проронил Степан Лукич. - Уйти из новой семьи, освободить душу старой... Безумие! Ни одна душа не бросит свою семью, это нонсенс.
      - Настоящую семью - не бросит, - едва слышно донеслось от карточки с двумя лицами на обороте. - А тот союз, где появилась я... Ни любви, ни понимания, ни дружбы, ни даже магнитов в паспортах. Не хочу так жить. Старая - она сильная, она сможет.
      - Натворила же ты дел, - мотнул седой головой Степан Лукич. - Одна не может, другая не хочет. Нештатная, понимаешь, ситуация. У Света спросить, что ли?
      - Он бы все равно ушёл, - песком прошуршало от второй карточки. - Артём. Теперь, когда меня нет, уйдёт наверняка.
      - Я постараюсь, - чуть окрепшим голосом сказала первая. - Но если Артём Марков не вернётся к Ольге и Татьяне через сутки, то я всё равно не удержусь там.
      - Удержишься, - печально отозвалась вторая.
      Печать ударила с твёрдостью судейского молотка.
      
      
    ***
      
      - Я отпрошусь с работы. Заберём Таню, поедем... в парк или куда она захочет, - Ольга строго посмотрела на Артёма от плиты. - У тебя ведь сегодня выходной? Она очень расстроилась, когда ты не пришёл. Над ней смеются в классе, - еле слышно добавила она. Таня возилась в коридоре. - Отнесись к ребёнку серьёзно. Хоть раз.
      Артём лишь раздражённо вздохнул. Начинается. От одной пилы сбежал - другая нарисовалась. Хотя ладно, к дочке и правда нужно. Если бы она ещё не капризничала так часто... И если бы Ольга не хмурилась по любому поводу и не требовала бы чего-то постоянно...
      Снаружи на подоконнике лежал толстый слой снега. Артём повернул голову, и на миг показалось: снег - лежало-белый. Чуть сероватый, как кожа у больного человека. Вон и поры - искорки под солнцем...
      Он протёр глаза, и иллюзия пропала. Снег по-прежнему сверкал бриллиантовой пылью.
      Может, не стоило возвращаться?

    2

    Невестькто Вк-7: Своя кровь   20k   Оценка:7.00*3   "Рассказ" Проза

      Люблю я встать с утра пораньше, когда небо наливается румянцем, когда красные отблески льдинками скользят по хрустальным вазам и бокалам в моей столовой. Когда муж с сыном ещё спят, а я могу насладиться алым таинством жизни.
      Но вот хлопает дверь в ванную, по трубам с шипением бежит вода, и мой восторг от нового дня вдребезги разбивается о суровый кафель. Я набираю побольше воздуха в легкие, не дышу секунд десять в горькой попытке унять раздражение, но когда выдыхаю, все же вижу две отчетливые струи пара. Ничего не могу с собой поделать. Фуриям не так просто справиться с гневом, и если честно, мне не очень-то и хотелось.
      В ванной моется она. Смотрится в моё зеркало. Стоит под моим душем. И не дай бог тронет моё полотенце!
      Окрутила моего сыночка, запудрила ему мозги, а ведьма-то в итоге я.
      Мама, Дашенька такая хорошая. Она так вкусно готовит. Вся такая-растакая...
      А на самом-то деле?
      Расхаживает по квартире словно какая знаменитость, задрав нос и сложив губы бантиком. А все вокруг должны прыгать, чтобы сыскать её благосклонность. Ой, Дашенька! Ах, Дашенька! Не желаешь ли того али сего. Ее королевское высочество...
      А ручонки у нее тонюсенькие такие, нежные, и тянутся прямо из самого мягкого места. Коли у Витёчка на носке дырка глаз разует или пуговица отвалится, возьмется эта девица за иголку что ли? Не тут то было.
      И что, простите, такого неземного она приготовила? Пиццу на Витькин День Рождения? Весь день, девка, трудилась. Это ведь десять институтов закончить надо, чтобы покидать все в хлебопечку, а потом уложить нарезочку поверх раскатанного теста. Да она же сама раскатала тесто! Ну давайте памятник ей поставим, прям в коридоре. Я бы вешала на него пальто...
      Вагончик с моими мыслями несется в самое жерло вулкана, и если его не остановить, быть беде. Фурии не то чтобы вспыльчивые... они просто экспрессивные.
      Желая как-то снять стресс, я перехожу на кухню и открываю кран с горячей водой. С моих губ срывается одно единственное слово, вплетаясь в струю. Все, улетел воробышек!
      Из ванной я слышу крик. Контрастный душ не заказывали? Так-то, деточка. Думала, снохой быть просто?
      Рельсы в моей голове переключились, посылая вагончик в ином направлении и останавливаясь возле тощей старой карги, коей была моя свекровка, Агафья Емельяновна. Сколько ж нервов она мне попортила, эта прекрасная женщина. Вот была ведьма так ведьма. И отнюдь не в переносном смысле.
      "Если рожу сына, никогда не буду такой, как она!" - давала я себе зарок, клялась всеми старыми и новыми богами. Но кто бы знал, что мне достанется вот эта клуша. Это инфантильное пустоголовое существо.
      Только духи у нее, черти, хорошие. Вчера, когда все разбежались по делам, я брызнулась маленько. Авось не заметит. Должна же я в конце концов знать, чем мой сынулька дышит! Может, она, зараза, его отравить удумала.
      Кстати, об этом...
      Ставлю кипятиться чайник, вынимаю из шкафчика банку кофе, две чашечки с блюдцами. А еще солонку с перечницей - там у меня снадобья чудесные припасены. В одну чашку сыплю беленького порошка. Пусть помучается немного наша краля. Заодно проверим, насколько крепкий у нее желудок. Во вторую - черного. А это для меня, любимой. Чтобы красота моя не увядала, а распускалась пуще прежнего. Все-таки хорошая была бабка Агафья! Многому меня научила.
      На кухню лениво заходит наша прима балерина, с полотенцем на голове и в белом халате.
      - Доброе утро, Валентина Вениаминовна, - давясь от зевоты, говорит она.
      - Доброе, Дарья, - отвечаю я и разливаю кипяток по чашкам. - Кофе?
      Ее высочество снисходительно кивает и садится за стол так, будто это ее квартира и все здесь принадлежит ей. Внутри меня кипит и клокочет ярость, но я выбираю из своего арсенала маску доброжелательности, чтобы, так сказать, усыпить вражескую бдительность. Ставлю перед снохой чашку с сюрпризом и сажусь напротив. Буркнув мне "спасибочки", она делает глоток, потом еще один. По моему лицу плывет сахарная улыбка, ярость слегка отступает. "За что же с ней так? Как несправедливо!" - в сердцах воскликнула бы я лет двадцать пять назад. Но с тех пор в моей огненной крови прибавилось желчи и яду и мне ничего не остается, как поделиться сими дарами с созданием еще юным и неопытным.
      - А ты чего так рано встала? - спрашиваю я. - Даже мужики еще не проснулись.
      - Так у меня сегодня собеседование! - восторженно говорит сноха, и я одним глотком опустошаю кофейную чашку. Пожалуй не слишком удачное я выбрала времечко для своих развлечений, но с другой стороны - и поделом ей, хитрой гадюке.
      - Буду пробоваться на должность помощника руководителя крупной компании, - со странной гордостью добавляет она, точно заявляет об участии в конкурсе "Мисс Вселенная".
      Еще не хватало, чтобы жена моего сыночка в секретарши подалась! Знаю я этих развратниц. Нет бы сидеть себе тихонько и перекладывать листочки с места на место да аллокать в нужный момент, а они еще начальству ресницами хлопать успевают и походочкой своей фирменной кофеек подносить. Была тут в подчинении у муженька моего, Петеньки, одна такая швабра длинноволосая и черноглазая. Ну куда ей с фурией тягаться. Фурии они как фуры, сшибут и не заметят. Ой, даже не вспомнить уже, под какой осинкой я ее отдыхать оставила, но грибы там, наверное, так и прут...
      - На работу, значит, пойти решила, - говорю я, разглядывая свой идеально алый маникюр.
      - Пора уже, - скривив губки, отвечает сноха, - засиделась что-то после свадьбы.
      С этим я поспорить не могла. Интересно только, сама ли голубушка додумалась или Витёк идею подкинул.
      - Пора-пора... - чуть ли не пропела я с задором мушкетеров. - Двум хозяйкам бок о бок в одной квартире тесновато. Я-то в твои года работала до умопомрачения. Тогда Петр Степаныч еще таким начальником не был. Только, Дарья, не вздумай идти в сек...
      В проеме появляется взъерошенный Витька. Еще толком не проснулся, а уже смотрит на свою благоверную взглядом, полным нежнейших чувств. Такой он у меня, интересный товарищ вышел. Умеет по уши влюбиться, как папанька его, до трепета, до боготворения. Но и моей, неспокойной крови сыну тоже перепало. Вспыхнет порой как спичка и не знаешь, куда бежать. Правда, гнев его быстротечен. Не успеет и пяти минут пройти, а он уже к тебе котом ластится и сметанки клянчит.
      - С добрым утром, мам. - Сын подходит и чмокает меня в щеку. - Дашенька, ты собирайся, я тебя отвезу, - говорит он, снимая чалму с ее головы и проводя рукой по влажным темным волосам.
      - Я мигом, милый. - Сноха встает из-за стола и хищной рептилией виснет не шее моего сына, что-то нашептывая ему на ушко. Стоит проверить, нет ли у нее в роду сирен или, хуже того, ламий. Больно сладкий голосок...
      Я кидаю на Дарью пронзительный взгляд и ставлю сковороду на плиту. Претендентка на роль секретарши удаляется с кухни, виляя бедрами, будто отрабатывает походку перед собеседованием.
      - Вить, иди-ка отца растолкай, - говорю я, - и садитесь за стол, в столовой. Завтрак через десять минут.
      Все в семье должно быть четко организовано, как в армии. И ни шаг в сторону, а то...
      На плите накаляется сковорода, гарцует масло, потихоньку нагревается моя кровь. Вроде и успокоилась, да ненадолго. Щас ведь эта... глаза себе намалюет как следует и придет вместе со всеми завтракать. Нет бы самой любимому завтрак приготовить или хотя бы помощь предложить. Да че париться, как молодежь скажет. Для таких случаев Валентина Вениаминовна есть. Не то чтобы мне сложно, просто обидно.
      Разбиваю на сковороду яйца, правда сейчас их хоть у меня на ладони жарь, не хуже выйдет. Срочно нужно остыть! А то я ненароком тут что-нибудь подплавлю или пожар учиню, как тогда, с Агафьей Емельяновной. Ну довела меня бабка до белого каления, что поделать.
      В морозилке нахожу дубовый шмат сала и прикладываю ко лбу, потом к щекам. Появляется настойчивое желание посидеть с полчасика в холодильнике, только вот домочадцы не поймут. Придется ждать, пока все выветрятся из помещения и оставят меня наедине со мной. Лучше этой компании и быть не может.
      В столовой уже все собрались, ждут меня, своего командира. Чувствую прилив гордости и отлив ярости. Петенька и Витенька толкуют про ремонт в новой квартире, Дарья сидит.
      - Вот, родненькие, - говорю я, - яичница с салом, здесь огурчики и грибочки. Кушайте хорошо, чтоб работа спорилась.
      - Вам помочь? - спрашивает сноха. Разрази меня гром Юпитера! Она это сказала!
      - Нет, милочка, сиди, сиди, - до едкости приторно говорю я. - Все уже готово.
      После собираю тарелки, Дарья порывается помыть посуду - да что это, в самом деле, с ней сегодня такое! - но я выхватываю тарелку из ее белых ручек. Не иначе как в доверие втереться решила. Нет уж, дорогуша, со мной этот фокус не пройдет. Не позволю себе голову морочить. Нет, нет и нет!
      Закутавшись в плотную кольчугу отрицания, я ухожу на кухню и там до скрипа, до блеска намываю посуду.
      - Пока, мам! - кричит из коридора Витька, хлопая дверью и уводя за собой Дарью. Так, объект моего раздражения удалился, теперь можно вздохнуть полной грудью. Пробую, не получается. Опять, наверное, легкие гарью забились. Целое утро все в себе держу, так и закоптиться изнутри недолго.
      Я залетаю в столовую, где все еще сидит мой муженек, потягивая кофе и шурша газетными новостями.
      - Ты чего расселся, на работу опоздаешь! - рявкаю я.
      - Начальство не опаздывает, - важным тоном отвечает мне Петр Степаныч.
      - Это ты мне сказки про начальников не рассказывай, - говорю я. - Дуй, давай, в офис. А то работнички с тебя пример брать будут.
      - Валечка, тебя какая муха укусила? - улыбается муж, откладывая газетенку в сторону. - Цеце?
      - Це-це, - сморщив нос, передразниваю я. - Скорее та цаца, что к нам в гнездо залетела. Ну ничего, как прилетела, так и вылетит.
      - Это ты про Дашеньку? - таращится на меня Петр Степаныч. - Хорошая девчонка, зря ты так. Лучше бы подружилась.
      - Ха, подружку мне нашел! Мало у меня их что ли?
      - Да что-то ни одной путевой не припомню, - качает седовласой головой муженек и встает из-за стола. - Валь, потерпи немного. Скоро ремонт закончится, переедут они. Еще скучать по ней будешь. - Он отворачивается, переступает порог.
      - Вот еще! - вскидываю я руки, с которых срывается пламя и устремляется к потолку. Пахнет паленым, я плотно закрываю дверь на кухню - с беспорядком разберусь позже - и иду провожать мужа на работу.
      
      ***
      Удивительно, как все может разом перемениться.
      Я проснулась в прекрасном настроении, в предвкушении чудесного дня, даже встала с правильной ноги и сразу, не промахнувшись, спрятала ее в теплый тапочек. Правда, в душе меня окатило ледяной водой, но и это не беда. Я будто поймала струю живительной энергии и с диким криком приняла ее. Свекровь и та была необычайно приветлива. Как мило с ее стороны угостить меня кофе, приготовить завтрак, даже к посуде не подпустила.
      Но стоило выйти за пределы квартиры, как все посыпалось. Может, Витька слишком сильно захлопнул дверь, но с потолка на мою голову приземлился приличный кусок штукатурки. Мы, конечно, возмутились, потом посмеялись и вполне благополучно добрались до машины. На улице накрапывал дождик, утренние прохожие вооружились зонтами, а я радовалась, что рядом со мной такой любящий, заботливый мужчина.
      В салоне было чуть промозгло, и я уткнулась носом в огромный вязаный шарф. Витька завел машину, вбил в навигатор адрес и включил радио. В наше личное пространство ворвался бодрый голос ведущей.
      - Что нам сегодня поведают звезды...
      Витька чуть было не переключил станцию, но я его остановила. Хотелось услышать чего-нибудь доброго, напутственного.
      - Близнецам сегодня посчастливится встретить второю половинку...
      - Я ее уже встретила, - с улыбкой проворковала я, поворачиваясь к мужу. Тот взял мою ладонь и трогательно поднес к губам.
      - А вот к близкому окружению стоит присмотреться, может, в вашу компанию затесался волк в овечье шкурке...
      - Глупости какие! - фыркнула я, присматриваясь к любимому - на волка он мало походил. - Ладно, переключай.
      - Подожди, сейчас про нас с матерью скажут.
      - Львы, сегодня ваш день. За что бы вы ни взялись, все пойдет как по маслу. Дерзайте!
      Витька с энтузиазмом закивал, я же приуныла. Мне бы сегодня этого масла, чтобы работу заполучить. Заманчивое там местечко: опыта особого не требуют, зато зарплата что надо.
      А потом... началось светопреставление. Навигатор заглючил и завез нас в длиннющую пробку. Мы как раз обсуждали с Витькой ремонт в нашей квартире, и милый невзначай предложил пока пожить с его родителями, а новенькую двушку сдать.
      - Отец в тебе души не чает. С матерью вы тоже поладили, - без капли иронии проговорил муж. - Мою бывшую она как моль изводила. А тебя вот приняла.
      Ага, приняла. Прямо перед свадьбой такой кипеш учинила, чуть не сорвалось все наше торжество. Долго они с Витькой на кухне шумели, закрывшись ото всех. Мы с Петром Степановичем сидели, поджав хвосты и схватившись за телефонные трубки - честное слово, я собиралась звонить во все экстренные службы, даже пожарную. Но все разрешилось без жертв. Витька уперся, настоял на своем, сказал, что жить без меня не может и не будет. С тех пор свекровь притихла, успокоилась. Но жить с ней! Нет, упаси меня боженька.
      - Мы переедем на новую квартиру и точка, - заявила я, но Витю такой ответ не устроил. Решив подискутировать на эту тему, он завел нас в пекло ожесточенного спора.
      Я терпеть не могу скандалов, предпочитаю проявлять дипломатичность, но тут встал вопрос жизни и смерти. И отступать я не собиралась.
      Мой желудок тоже стал роптать не по-детски. Сказывалось, наверное, нервное напряжение - я опаздывала на собеседование, да еще эта заварушка с мужем.
      Он так вспылил, что наговорил мне кучу гадостей, а в конце выдал: "Раз не хочешь по-моему, так давай, шагом марш из машины. Возить я тебя еще должен!"
      Такой подлости я, признаюсь, не ожидала. Да, иногда Витька дуется на меня из-за всяких мелочей, но чтобы выставить из машины - такого еще не приключалось.
      Я видимо подхватила его злобный вирус и, не задумываясь, выпрыгнула из автомобиля, тут же попав под проливной дождь. Кое-как добралась до метро - идти было не так далеко, в этом мне несказанно повезло. На собеседование я ехать не отважилась. Желудок мой скрутило в дудочку, и вот-вот должен был заиграть оркестр. Я предупредила, что не явлюсь - мол, заболела. В принципе, так оно и было, но вакансия, само собой, упорхнула из моих скрюченных пальцев.
      Не помню как, в неком полубреду и застланном слезами забытье, я добралась до дома. Не моего конечно. Витькиного. Мой родной дом находился за тридевять земель. В ином царстве, в ином королевстве. Я могла бы позвонить маме и пожалиться ей, только вот что толку? Лишь ей настроение испорчу, разволную. Нет, буду справляться сама. Я сильная - я смогу и т.д. и т.п.
      Я намеревалась в немом отчаянии ворваться в квартиру, собрать вещи и уехать на некоторое время к Лариске, моей институтской подружке. Та бы точно приютила меня, я нисколько не сомневалась.
      И вот я захожу "домой" и встречаю ее. Вечно в красном, вечно с баклажановыми волосами и гримасой то ли улыбки, то ли неодобрения на удивительно свежем лице. Валентина Вениаминовна вышла в коридор, вытирая руки тряпкой, пропитанной алым.
      Я бы точно решила, что свекровь зарезала чью-то невинную тушку, если бы не знала о ее любви к живописи. Более странной женщины я еще не встречала. Дома, да и не только, все обязаны ходить по струнке. Завтрак, обед и ужин чуть ли не расписаны по часам, а когда дело доходит до семейных праздников или приема гостей, у нее вообще белая горячка. Она дотошно составляет меню, развешивает повсюду цветочные гирлянды и собственные "шедевры", превращая квартиру в картинную галерею. Сама облачается в красный балахон с меховой горжеткой, с ушей и запястий свисают капли бриллиантов. Взглядом она говорит: "Я - Солнце, а вы кто? Мелкие планеты! Ну-ка быстро на орбиту и вращайтесь вокруг меня!"
      Не будь я ее невесткой, возможно наше общение сложилось бы иначе, более мирным образом. Но, вероятно, я скоро перестану занимать этот пост.
      - Дарья, что стряслось? - разводит руками свекровь.
      - Ничего, - с достоинством отвечаю я. - Я ухожу.
      - В смысле, еще на одно собеседование?
      - В смысле - совсем! - Эти слова я произношу на пике эмоций и тут же срываюсь на плач.
      Хочу убежать в спальню, нареветься вдоволь, а потом уйти с высоко поднятой головой. Путь мне преграждает Валентина Вениаминовна.
      - Нет, так не пойдет, - уперев руки в боки, говорит она. - Иди-ка сюда. - Она ведет меня в гостиную, сажает на плюшевый лиловый диван и одним лишь кивком велит молвить слово.
      - Мы поругались... - всхлипываю я, - он меня из машины выставил... а еще желудок на части разрывается.
      - Что значит выставил? - Она сводит вместе рисованные темно-коричневые брови.
      Я не в силах остановить рыданий, меня всю колотит, а с губ срываются какие-то жалкие мяукающие звуки.
      - Вот гаденыш! - грозно говорит свекровь. - Я ему устрою, когда он домой вернется. Разве можно так с женщиной, тем более со своей женой! Ух я ему...
      Сквозь слезы на моем лице невольно пробивается улыбка.
      - Не надо, ничего ему не говорите, - прошу я.
      - Да как же так, Дашенька! Раз им позволишь так с собой обращаться, потом не слезут. Чем раньше ты его возьмешь в ежовые рукавицы, тем лучше. Уж поверь моему опыту.
      Я так поражена словам свекрови, что забываю про обиду и затихаю, будто приняла успокоительного.
      - У вас таблеточки какой-нибудь не найдется? - спрашиваю я, водя ладонью по животу.
      - Ненавижу таблетки! Сплошная химия. А вот настойка одна лекарственная имеется, сейчас принесу.
      Приняв целительной микстуры, я откидываюсь на подушки, а свекровь накрывает меня пледом с бордовыми розами.
      - Поспи часок, ничто так не помогает при ссорах, как сон. Проснешься новым человеком, оставив обиды и горечь в царстве Морфея.
      - Спасибо, - с умиротворенной улыбкой отвечаю я - настойка подействовала мгновенно, принеся с собой гармонию в мой уставший организм. - Вы чудесная женщина...
      Я закрываю глаза и вижу шелковистый луг с розовыми шапочками клевера и Витьку, идущего мне навстречу.
      
       ***
      
      Ох, как я до такого докатилась. Спать Дашеньку уложила, нужно было ей еще песенку спеть. Но эти замашки - уйти она, видите ли, решила! Будто отпускал ее кто.
      Скептически смотрю на творение своей кисти. С полотна на меня злобно щурится темноволосая мегера, которой вместо тела я пририсовала красный змеиный хвост, обвившийся вокруг ее собственной шеи. Выбрасываю несостоявшуюся картину в ведро и берусь за новую. Пожалуй, годится вот эта изумрудная краска...
      Все в жизни, к сожалению, а может к радости, вертится по кругу, думаю я и тяжело вздыхаю. Вглядываюсь в появляющийся на белом полотне портрет. Причудливо зеленое лицо очень напоминает мое собственное, но есть в нем и от невестки. Как странно все перемешалось.
      В коридоре снова шум, выхожу, испытывая острое дежавю, и натыкаюсь на Витьку. Так бы и залепила ему подзатыльник, был бы он ростом поменьше. Но взгляд мой красноречивей любых действий.
      - Мам, где Даша? - взволнованно говорит сын. - На телефон не отвечает...
      - Тише ты, спит твое сокровище, - говорю я, качая головой. - Мой руки и топай на кухню. Разговор серьезный есть. Да и бледный ты какой-то, видать проголодался.
       Финита ля трагедия! Все счастливы, все живы.

    3

    Девушка с.в. Вк-7: Бабулечка   22k   Оценка:8.00*3   "Рассказ" Проза


    Бабулечка

      
       - Мамуля, а ты не хочешь посмотреть свои подарки? - папа придвинул к бабушке пакеты, перевязанные розовой ленточкой.
      Мы сидели в уютной гостиной и отмечали Новый год. Елка в углу сияла огнями. Стол ломился от угощения. Мы с Мишкой изрядно проголодались, но сначала по давно заведенному ритуалу нужно развернуть подарки. Особенно предвкушали подарки от бабулечки. Она всегда найдет что-нибудь прикольное. Вот и в этом году Мишке достался диск с какой-то новой 'стрелялкой', а мне блок-флейта. Давно мечтала!
      Бабулечка развернула пакеты и достала оттуда новенькие плюшевые тапочки и шикарный халат. Мы с мамой выбирали.
      - Вообще-то я надеялась на сноуборд. - Заявила бабушка. - Но все равно спасибо. Когда я стану совсем старенькая этот халат и тапочки мне очень пригодятся.
      - Мама! Ну что ты выдумываешь. Какой сноуборд в твои годы?
      - А в какие годы? У меня другого времени не будет. Надо пользоваться тем, что есть. Да и Мишутка не откажется научить бабушку. Правда, Мишунь?
      Мишка кивнул и хотел что-то сказать, но встретив обеспокоенный взгляд родителей передумал.
      - Мамуля, а наш подарок тебе совсем-совсем не понравился? - Папа казался расстроенным.
      Бабушка обняла его, потом маму и нас с братом.
      - Ну почему же? Понравился. Только у меня такое количество этих плюшевых тряпок, что моль от ожирения дохнет. Хоть спортзал открывай. А вот если действительно порадовать хотите, то подарите мне на восьмое марта велик. Ну, или на худой конец ролики.
      - Вот здорово, ба! Я тебя на роликах живо научу рассекать. Только тебе защитка нужна.
      Вечером, когда бабушка уехала, Мишке здорово досталось от родителей.
      - Какие к черту ролики в семьдесят четыре года?! Ты соображаешь? - папа очень рассердился. Мама его поддержала.
      - Для пожилого человека это просто опасно. А если она себе шею свернет или руки-ноги переломает? Что тогда?
      Мишка пробовал возражать. Но если честно, получалось у него слабо.
      - Она же сама так захотела. Мы же не можем запретить.
      - Ты еще скажи, что она взрослый дееспособный человек. Смешно слушать!
      Мишка пробурчал в ответ что-то невразумительное и поспешил скрыться в нашей комнате. Я пошла следом за братом.
      - А все-таки я ей подарю ролики. И кататься научу. Тогда и посмотрим.
      - Ладно, Мишань, не кисни. Хочешь, скинемся и купим хорошую защитку бабуле?
      - Каринка, ты настоящий друг!

    ***

      Так мы и поступили. На восьмое марта родители подарили бабуле совсем неинтересный подарок: шампунь и мыло. Они бы еще новый фартук подарили. А вот когда бабулечка развернула наш подарок, она так обрадовалась. Такой сияющей мы ее давно не видели. Она расцеловала нас: 'Вот молодежь знает, как порадовать старушку!' Родители нахмурились, но промолчали.
      Оставалось только дождаться настоящего тепла и пойти с бабушкой в парк. В конце апреля снег, наконец, окончательно сошел. Потеплело. И на майские праздники мы поехали к бабуле на первую тренировку. Она довольно скоро научилась стоять на роликах, и Мишка был горд собой. Еще бы! Он же тренер! Я сидела на скамейке и снимала на планшет происходящее. Вот покажем родителям, и они сразу поймут, что волновались зря.
      Однако родители, посмотрев ролик, нашего оптимизма не разделили. Начали говорить что-то скучное про хрупкие кости стариков. И что в возрасте бабулечки нужно сидеть на скамейке и вязать носки, а не рассекать на роликах. Мы с братом не согласились, но решили не спорить. Мишка продолжал регулярно ездить к бабуле на выходных. У меня было гораздо меньше времени. Ведь я уже не была студенткой. Работа занимала все мое время. В выходные хотелось подольше выспаться и пойти погулять с Сашкой - лучшим другом и почти женихом.
      Гром грянул в июне. У Мишки началась сессия. И он уже не мог регулярно кататься с бабулей. Но бабулечка не привыкла отступать в трудных ситуациях. Она поехала кататься одна. Шлем забыла дома, но решила не возвращаться. И надо же было такому случиться, что ее на дорожке подрезал какой-то шкет. Бабуля упала и расшиблась. Вердикт врачей - сотрясение мозга. Хорошо кости остались целы. Родители конечно всыпали нам по первое число. Ведь не подари мы бабуле ролики, она была бы здорова. А потом встал вопрос: что делать дальше? Перевезти бабулечку к себе? Нанять сиделку?
      Бабушке эти идеи категорически не понравились: 'Чего не хватало! Я прекрасно со всем сама справляюсь. Итак вы каждые две недели приезжаете'. Мама поддержала отца: 'Галина Аркадьевна, вам себя поберечь нужно. Мало ли что может случиться, тем более в вашем возрасте'. В конце концов, родители настояли на своем. В качестве добровольного тимуровца и медбрата к бабулечке отрядили моего младшего братца. Ведь это он научил бабулечку ездить на роликах. Братец уехал.Родители каждый день звонили и справлялись о самочувствии бабушки, хорошо ли помогает ей Миша, и не хочет ли она переехать к нам. Бабулечка каждый раз отказывалась и говорила, что прекрасно справляется сама.

    ***

       Мишка появился дома через три недели. Нет, я, конечно, была рада видеть братца. Но вообще-то мы его не ждали.
       - Чего пришел?
       Брательник бросил на пол спортивную сумку с вещами.
       - Я это... вернулся.
       Он поспешно стал стягивать куртку, как будто боялся, что промедли он, и его выставят обратно.
       - Ха! Салага! Не выдержал, значит?
       - Сама ты... - Брат не нашелся что ответить и умолк.
       На шум из комнаты вышел отец. Мне показалось, что, увидев Мишку, он не очень удивился.
       - Значит, вернулся. Ну что ж, пойдем, расскажешь. А ты, дочка, приготовь ему поесть.
       И папа обратился снова к Мишке: "Ты ведь голодный?"
       Мишка с энтузиазмом закивал головой, а я возмутилась: "Я тоже хочу узнать, почему этот слабак вернулся так скоро!" Но мой пыл быстро остудили.
       - Ты все узнаешь, не беспокойся. Приготовь ужин и присоединяйся к нам.
       Я хотела съязвить, что для любимого братика готова забодяжить самый наваристый бомж-пакет с лапшой, но потом передумала. Брата я действительно любила, хотя он часто вел себя как болван. Да и затравленный взгляд Мишки мне не понравился. Поэтому я перестала спорить и отправилась на кухню.
       Через сорок минут вся семья собралась за накрытым столом. Я люблю, когда мы собираемся вместе, разговариваем, делимся планами. Я ждала, что братец расскажет, что его привело в родительское гнездо, но он, похоже, меня игнорировал. Молчание нарушила мама.
       - Карина, ты уже большая девочка. - Я напряглась. Такое начало обычно не предвещало ничего хорошего. А мама продолжила: "Мы с папой хотели попросить тебя на время переехать к бабулечке. Она старенькая, ей помощь нужна. А тебе оттуда до работы ближе".
       - К бабулечке для помощи уже переехали. Вот он! - я показала пальцем на Мишку.
       Мишка впервые за все время ужина подал голос: "Мне сессию сдавать надо. Я уже два экзамена завалил и курсач по сопромату". Может, мне показалось, но он прятал глаза. Короче, я согласилась. Тем более, несколько раз в неделю к ней ходит соцработник. Я с утра до вечера на работе. А в остальное время, отчего не помочь? Помогу.

    ***

       Я собрала необходимые вещи, и Мишка с увеличенным энтузиазмом вызвался погрузить их в такси.
       - Карин, ты не переживай. Это всего на пару недель. Пока сессия длится. В крайнем случае, месяца на два - три.
       Я с подозрением посмотрела на брата.
       - Два-три месяца? У тебя сессия через неделю заканчивается!
       - Но я же могу и не сдать вовремя. Поэтому берем крайний срок - полгода.
       Мне захотелось его прибить. Но вещи были погружены. Мишка обнял меня на прощание: "Не забывай на ночь запирать дверь". Ничего себе напутствие! Но выспрашивать было некогда. Я села в машину и поехала к бабулечке. Помогать.
       Итак, я на месте. Объятия, поцелуи и первый вопрос от моей дорогой бабушки: "А ты обратно когда собираешься?" Я оторопела. Объяснила в очередной раз, что поживу у нее какое-то время. Она ведь старенькая, ей помощь нужна. Ведь договорились же! Бабуля, внимательно выслушав, какая она старая и беспомощная, оценивающе посмотрела на меня и ничего не сказала. Я вздохнула с облегчением. Как оказалось, зря! Проблемы начались уже на следующее утро.
       Меня разбудил грохот. Шум повторялся раз за разом, как будто кто-то в качестве зарядки швырял тумбочки. Я выползла из постели и отправилась искать источник шума. Когда я подошла к комнате бабушки, грохот повторился. Я открыла дверь. Бабулечка лежала на полу. Я испугалась и бросилась к ней, но она меня остановила:
       - Карина, ты уже проснулась? Ранняя пташка. Подожди, я зарядку делаю.
       Тут только я заметила лежащие рядом гантели. Она взяла их в руки, подняла вверх и через несколько секунд опустила, громыхнув железяками об пол.
       Я была рада, что с ней все в порядке, но вставать каждый день в шесть утра под грохот мне совсем не улыбалось. Чертыхнувшись про себя, пошла приводить себя в порядок и готовить завтрак.
       После завтрака начался кошмар. Я в полной мере ощутила себя Золушкой, правда вместо мачехи была бабулечка.
       Началось с того, что срочно нужно было перемыть все люстры в доме - три хрустальных в комнатах, плюс по одной в кухне и коридоре. Я перестирала все белье, накупила 15 кг всякой еды, дважды бегала на почту, протерла пыль со всех шкафов, выбила ковры, отмыла всю бытовую технику. Но добили меня пододеяльники. Я терпеть не могу гладить. Но когда бабулечка принесла стопку из пятнадцати пододеяльников, я еле сдержалась. А что сделаешь? Сама напросилась помогать!
       Вечером бабулечка пришла ко мне в комнату:
       - Как думаешь, ты уже достаточно мне помогла?
       - Нет, бабулечка. Конечно, было бы проще, если бы ты переехала. Но ты ведь отказываешься!

    ***

       На следующий день я вернулась домой поздно. К вечеру разболелось колено. Видно сказалась старая травма. Бабулечка тут же пришла на помощь.
       - Бедная моя, посиди вот тут. - И она усадила меня на банкетку в коридоре, - А я сейчас тебе принесу такое средство, просто чудо.
       Она поспешно удалилась к себе, но вскоре вернулась со стеклянной банкой, которую и сунула мне в руки: "Растирай коленку. Не жалей. Я еще сделаю!"
       В коридоре было темно, я включила свет и тут увидела, что плавало в банке. На визг прибежала бабулечка.
       - Что случилось? Тебе хуже?
       - Это что?!
       - Ах, это? Это аспирин с анальгином, настоянный на водке с добавлением тараканидов.
       - Кого?
       - Тараканидов.
       Я думала, она издевается. Но, нет. Бабуля, похоже, говорила совершенно серьезно.
       - Карина, ты просто не в курсе. Это не тараканы! Это тараканиды! Они похожи на обычных прусаков, но обладают целебными свойствами. Да ты не морщись, погляди: они же в профиль совершенно другие.
       Еще чего не хватало! В профиль тараканов разглядывать.
       - Бабуль, ты всерьез?
       - Конечно! Разве можно шутить здоровьем. Я этих тараканидов по знакомству купила у дядьки одного. Мы на выставке меда познакомились. Он как раз их разведением занимается. Ведь тараканы ужас какие живучие. Ничто их не берет. Это потому что в процессе эволюции у них гены стали невосприимчивые к разной заразе. Вот мы их водкой заливаем, и гены из тараканов т.е. из тараканидов переходят в водку. А разная зараза - она водкой насмерть убивается. Анальгин обезболит. Ну и аспирин тоже не лишний. Попробуй, сразу полегчает. Настой еще можно в кофе по ложечке добавлять для иммунитета. Кстати, сварить тебе кофе?
       Я закрыла лицо руками. Какой ужас!
       - Бабушка, милая, давай эту гадость выльем? Или лучше выкинем вместе с банкой.
       Но бабулечка как будто рассердилась.
       - Если тебе не надо, то и пожалуйста. Зачем хорошую вещь выливать? Тараканиды, между прочим, денег стоят.
       Она забрала у меня банку с этой дрянью и, ворча, удалилась. Странно, коленка уже не болела. С перепугу, наверное. И, кажется, я больше не люблю кофе.

    ***

       Однако приключения на этом не кончились. В три часа ночи, громыхая ведрами, бабуля пришла в мою комнату.
       - Что случилось?
       - Спи, спи. Не обращай на меня внимания. И бабуля подошла к балконной двери.
       - Зачем тебе ведра?
       - Так надо. Спи.
       Она вышла на балкон, а я села на постели и стала наблюдать. Вскоре послышался голос бабушки.
       - Ах вы, паразиты! А ну, марш отсюда!
       С улицы раздался отборный мат. Но моя бабушка в ответ выдала такую "трель", что любой боцман позавидовал. Перепалка продолжалась где-то с полчаса и завершилась полной победой слабого пола. Бабуля вылила содержимое ведер на бузотеров внизу, и все стихло.
       - И что это было?
       Бабуля присела на край постели.
       - Я тебя не очень напугала? У нас алкашня повадилась ходить в кусты под балконом. Драки устраивают, ругаются. Иногда барышень водят. А в темноте разве разберешь, кто там хулиганит? Я уж и в бинокль смотрела, даже трубу подзорную завела. А все равно. Хоть этаж третий, да в темноте не видно. Мне бы прибор ночного видения. Ух, я бы с ними разобралась!
       Вот в этом я не сомневаюсь. И, похоже, я начала понимать, почему сбежал Мишка.
       - А что в ведре? Надеюсь, не кипяток?
       - За кого ты меня принимаешь?! Я же порядочный человек! Там зеленка. С водой смешала, а то накладно выходит. Слушай, Карин, а подарите мне бинокль ночной. День рождения скоро. Вы как раз спрашивали о подарке. Я тогда всех паразитов на чистую воду выведу.
       Я обещала посоветоваться с семьей, но что-то эта идея мне не нравилась. С такой игрушкой она много чего натворить может.

    ***

       Через пару дней бабулечка спросила, играю ли я еще на пианино. Я кивнула: редко, но кое-что из музыкальной школы помню. Она очень обрадовалась: "Кариночка, солнышко, а ты не поможешь мне? Ко мне сегодня зайдет подруга. Сыграешь нам?" Конечно, я согласилась. Почему не устроить для бабулечки и ее подруги музыкальный вечер. Я представила себе тихую семейную обстановку: горящие свечи, фарфоровые чашки на столе, домашний бисквит, чарующая музыка Шопена. Или Чайковского.
       После работы я ехала домой и в метро размышляла о репертуаре. Пожалуй, все-таки начну вечер с Чайковского. Мне очень нравятся "Времена года", особенно "Июнь. Баркарола". А потом посмотрим. Когда я вошла в квартиру, то сразу поняла: гости уже пришли. Из гостиной доносились голоса. На пороге красовалась незнакомая обувь, о которую я сразу и споткнулась. Тут из комнаты грянул хор:

    День за днем идут года - 
    Зори новых поколений, - 
    Но никто и никогда 
    Не забудет имя ЛЕНИН.

       Оказывается, бабулечка решила организовать кружок пенсионеров. Себя она назначила художественным руководителем, а мне предназначалась роль концертмейстера. Ведь я же не откажусь помочь? Ох уж эта помощь! Когда я вошла в комнату, то увидела накрытый стол, за которым хористы отмечали первое занятие и с десяток незнакомых старушек. Мне сунули в рот пирожок и усадили за пианино. Как я выяснила, новый народный хор собирался петь исключительно песни своей юности. Нот у меня, конечно, не было. Пришлось подбирать на слух. Бабуля сияла от счастья и вместе со всеми задорно выводила:

    Во всем нужна сноровка, 
    Закалка, тренировка. 
    Умейте выжидать, 
    Умейте нападать. 
    При каждой неудаче 
    Давать умейте сдачи. 
    Иначе вам удачи не видать.

       Спевку проводили до десяти вечера, потом долго и шумно прощались. Я очень устала и радовалась, что все закончилось. Но тут меня огорошили, что хор в следующий раз соберется через 2 дня. Не могла бы я опять им поиграть? Я очень люблю свою бабулечку. И музыку я тоже люблю. Однако, так долго не выдержу. Нужен был выход. Подумав немного, я решила пожертвовать стареньким ноутбуком брательника: записать на него минусовки, и пусть бабуля поет хоть каждый день. Мишка сказал, что ему для меня ничего не жалко. Вот и славненько. Завтра заеду, заберу ноут, а бабушку попрошу подготовить список. Надо же знать, что скачивать.

    ***

       Когда я приехала домой, родители похвастались, что братец будет получать повышенную стипендию. Если честно, то я удивилась. Как так? Ведь он запорол два экзамена и курсач? Однако у отца на столе лежала зачетка. Я глянула и ахнула: оказывается, этот жук сдал все давным-давно. Еще до моего отъезда к бабулечке. Подозрение, давно зревшее в моем мозгу, превратилось в уверенность. Я ворвалась в комнату к Мишке и приперла подлеца к стенке.
       - А ну-ка, выкладывай, ты почему съехал?
       - Сама ты с ума съехала. Пусти!
       Но я прижала его сильнее к стене. Он попытался рыпнуться, но у меня масса в два раза больше чем у этого хлюпика.
       - Колись, давай.
       - А ты еще не поняла? Ладно, домашние хлопоты. Это можно понять, но зачем каждую неделю гладить пододеяльники?
       Я удивилась: "Не поняла? Это я гладила пододеяльники".
       -Не ты одна. А тараканами она пыталась тебя лечить?
       - Да. Коленку. А что? Тебе тоже перепало?
       - Нет, но она пыталась лечить меня от бронхита.
       - А ты разве болел?
       - Для бабулечки это совершенно не обязательно. А по ночам хулиганов гоняет?
       - Регулярно.
       Сверив по пунктам наше с братом пребывание у бабушки, мы пришли к выводу: старушка явно действовала по плану. И, похоже, она не так уж сильно нуждалась в постоянном присутствии дома помощников. Родители, выслушав нас, согласились. Но решили, что нужно еще побыть с ней, пока она окончательно не поправится. Поэтому, забрав ноутбук, я поехала обратно.
       Через неделю я сбежала от бабулечки. Она воспользовалась моим отсутствием и позвала в гости Сашку. А он и рад стараться! Сашку насильно накормили перловым супом с майонезом и салатом из лопухов. Почему Сашка не сбежал, я не знаю. Может, не успел. Может, отловили и вернули обратно. Но потом его повели смотреть мое приданое. Я не знаю, что она показывала Сашке, но он потом сказал, что все равно меня любит. А я сломалась и вернулась домой. Правда, продержалась на две недели дольше брата.

    ***

       Приближался день рождения бабулечки. За две недели мы поинтересовались, как она хочет отпраздновать.
       - Деточки, готовить и убираться мне тяжело. Но я с удовольствием приеду праздновать к вам.
       - А тебе не тяжело будет в транспорте?
       - Еще чего! Я на такси поеду.
       На том и порешили. Мы убирались, украшали дом, готовили праздничное застолье. Короче, дым коромыслом. Долго думали, что подарить. Наконец решили исполнить ее мечту и купили прибор ночного видения. Игрушка оказалась дороговата, но не каждый раз у бабулечки юбилей. Коробка ждала свою новую хозяйку в прихожей у зеркала. Проходя мимо, я старалась не думать, как она будет свой подарок использовать. Настал день юбилея. Мишка купил бабушкины любимые пионы, и наш дом стал напоминать большую клумбу. Аромат на всю квартиру. И не удивительно: Мишка в ведрах приволок семьдесят пять штук. Где он их взял? К часу дня приехала бабулечка. Отец спустился ее встретить и заодно расплатиться с таксистом. Через пять минут она появилась, и мы упали. Бабуля щеголяла в новом брючном костюме. Волосы ярко фиолетового цвета, уложенные в модную прическу, венчала широкополая шляпа. В сухоньких ручках ее любимый ридикюль и зачем-то зонтик от солнца. А на ногах новые туфли с умопомрачительной платформой. Увидев нашу реакцию, она довольно улыбнулась.
       - Ну как? Не похожа я на старую калошу? А теперь тащите мне тапки. - Бабуля скинула туфли, - пофорсить пофорсила и хватит. Мне еще вечером хвастаться.
       Мишка полез в шкаф за гостевыми тапками. А бабуля сразу уцепила коробку с подарком и очень довольная стала ее рассматривать. Я спросила: "Как? Ты разве не останешься у нас?"
       - Нет, детки. Мы отпразднуем, погуляем. Только я домой должна не поздно вернуться.
       - Может, лучше завтра поедешь? Переночуешь у нас.
       - Не могу. В десять вечера подружки-соседки придут. Такие же старые грымзы.
       - Так поздно? Зачем?
       Бабулечка ухмыльнулась.
       - Зачем-зачем... Коньячку выпьем, пулечку распишем. Да и подарок, - тут она подмигнула мне, - опробовать надо.
       - Вот что с тобой делать?
       Она усмехнулась.
       - Предлагаю оставить в покое. Приезжайте в гости, помогайте. Но не надо брать под контроль мою старость.
       - Что же ты будешь делать одна, бабулечка?
       - Жить. Я буду жить. И вам очень рекомендую. Ну ладно. Где там у вас праздничный стол?

    4

    Сказочница н.к. Вк-7 Куклы их счастья   20k   Оценка:9.00*5   "Рассказ" Проза

      - Ты, девонька, не смейся, а послушай, что нянька старая говорит. Любовь повстречать - дело нехитрое, а вот сохранить её, пронести по жизни, не растеряв - куда сложнее. Обиды большие и малые точат любовь, как черви, и просыпается она песком сквозь червоточины...
      - Так как же быть, няня? Вот вы с Филиппом, мама говорила, прожили в любви до самой старости, и ни разу никто не слышал, чтоб ругались и ссорились. Тут, небось, без чуда не обошлось?
      - А ты, шутница, в самую точку-то и попала. Чудесами весь мир вокруг нас наполнен, только вы, молодые, их не замечаете. Возьми, например, вязание. Ниточка - в петельку, петелька - в рядок, рядок - в куклу... Обида - в любовь, любовь - в счастье...
      - Няня, а меня научишь кукол вязать? Авось, пригодится скоро.
      - Научу, детка, как не научить. А сейчас беги, вон уже, Анри твой, под окнами всю дорожку истоптал...
      
      ***
      Осень наконец-то вступила в свои права, и погода окончательно испортилась. Ветер срывал с деревьев редкие оставшиеся листья и швырял их в лицо вместе с первыми крупными каплями. Анри Милард медленно брёл по дорожке к дому, приволакивая так некстати разболевшуюся от долгого стояния ногу. К лацкану чёрного пальто прилип мокрый оранжевый лист, но он не замечал его, как не замечал и начинающегося дождя.
      Пустота обрушилась на Анри, как только последняя горсть земли упала на могилу Софи. Он стойко держался все эти дни: организовывал, оформлял, приглашал, принимал соболезнования. Казалось, стоит остановиться - и мир вокруг исчезнет, пустота проглотит его. Но вот всё кончено, и что делать теперь?
      Ещё шаг, и ещё. Дом заслонил старика от осеннего ветра. Подняться на ступеньку, повернуть непослушный ключ в замке. Дверь открылась, будто нехотя, впустив его в прихожую. Навстречу дохнуло теплом и уже ставшим таким привычным запахом лекарств. Анри никогда не принимал лекарств. Еще пару дней, и этот запах тоже исчезнет...
      "Нет, так нельзя," - подумал старик. Софи ушла, но с ним навсегда остались их воспоминания, а их ой как немало - пятьдесят лет ведь прожили душа в душу. Ему вдруг захотелось разобрать старые фото, письма, открытки. Заново прокрутить их жизнь день за днём, наслаждаясь памятью. Но как старик ни старался, вглядываясь в молодое лицо жены на слегка пожелтевшей чёрно-белой фотографии, вернуться в те счастливые дни не получалось. Память как будто зациклилась на последней неделе, проведённой им с Софи.
      
      Была суббота, двадцатое октября. Предпоследний день ежегодной осенней ярмарки, куда они неизменно ходили вместе. Софи только что оправилась от гриппа, и Анри волновался: не утомит ли её прогулка и многолюдье рыночной площади? Они даже немного поспорили, но, в конце концов, Анри пришлось согласиться: провести такой день, сидя в четырёх стенах, просто невозможно.
      Как будто бабье лето, с которым все уже распрощались, в последний момент решило вернуться на ярмарку за покупками. Было по-настоящему тепло и солнечно, яркие осенние краски ещё не померкли, и казалось, что на улицу вышли все жители их маленького городка.
      Супруги прогуливались между рядами ярморочных лотков, обнявшись, как влюблённая парочка, вызывая добродушные улыбки знакомых. Анри купил у Жака Пулена нарезку своей любимой ветчины. Софи не устояла перед баночкой свежего ("Всю ночь варил, пенку снимал, вот попробуйте, мадам, ещё тёплое!") ежевичного варенья. У мадам Реньи она купила несколько мотков пряжи для вязания, а от аптекаря Лесара получила в подарок связку сушёной лаванды.
      Жители городка знали и любили Софи Милард, эту энергичную, всегда улыбающуюся старушку. Для всех и каждого, будь то лавочник, полицейский, или разбивший коленку мальчишка, у неё всегда находилось доброе слово. В последнее время Софи не так часто выходила из дома - возраст начал брать своё - и в тот день, казалось, каждый хотел перемолвиться с ней словечком.
      Но через пару часов Софи призналась мужу, что устала. Закружилась голова, и пришлось усадить её за столик кафе. Софи мгновенно заметила, что Анри огорчён, и истолковала это по своему: она слышала, что он только что договорился с приятелями о встрече в баре на площади. Но отправить усталую жену домой одну - об этом и речи быть не могло. К счастью, всё решилось само собой: соседка, проходившая мимо их столика, вызвалась проводить Софи до дома, а Анри отправился на посиделки с друзьями, обещав не задерживаться долго.
      Когда за барной стойкой старого уютного кафе зазвонил телефон, Анри не почувствовал никакого подвоха. И только слегка удивился, когда бармен призывно махнул рукой и протянул ему трубку. Звонили из окружной больницы. Деловитый голос регистратора сообщил, что к ним только что поступила мадам Софи Милард. Её привезла соседка, остановив на улице первую попавшуюся машину, когда Софи стало плохо. Диагноз был поставлен практически сразу: инсульт.
      
      Вечер и ночь, проведённые им в больнице, Анри почти не помнил. К жене его пустили только утром, когда Софи перевели из реанимации в обычную палату. Увидев её, осунувшуюся, почти прозрачную, с закрытыми глазами и необычно серьёзной, слегка перекошенной линией рта, он бы подумал худшее, если бы вовремя подоспевшая медсестра не объяснила, что состояние мадам стабилизировалось, и она крепко спит. Медсестра терпеливо стояла у двери, пока Анри гладил любимую по руке, поправлял седые волосы, что-то шептал. Минут через пятнадцать она попросила его пройти в кабинет врача.
      - Мадам Милард тяжело перенесла инсульт, но теперь её состояние стабильно, - объяснил доктор, моложавый высокий мужчина. - Сейчас ей, прежде всего, нужен покой и хороший уход. Через пару дней можно начать реабилитационные процедуры - физиотерапию, занятия по восстановлению речи...
      - Доктор, - перебил его Анри, который после бессонной ночи с трудом улавливал смысл медицинских терминов, - скажите, сколько времени должно пройти, чтобы моя жена снова...
      Доктор поправил очки на переносице и посмотрел прямо на старика:
      - Чтобы ваша жена снова стала прежней? - Было видно, что ему несчётное количество раз задавали этот вопрос.
      - Способность к восстановлению - одно из замечательных свойств человеческого мозга... Но на это нужны время и силы. Поймите, месье Милард, мы готовы сделать всё возможное, но возраст вашей супруги... Я бы не хотел обманывать вас напрасными надеждами. Наши специалисты постараются помочь восстановить речь. С моторикой же могут возникнуть серьёзные проблемы. Вероятность того, что мадам Милард снова сможет ходить, практически равна нулю.
      - Спасибо доктор. Я могу забрать Софи домой? - Анри делал невероятные усилия, пытаясь сохранить твёрдость голоса.
      - Да, месье, я думаю, что домашняя обстановка пойдёт мадам на пользу. Вы можете забрать её сегодня после обеда. Пройдите с сестрой к стойке регистрации, она поможет вам заполнить необходимые документы. Сиделка приедет к вам на дом не позже пяти вечера.
      - Сиделка?.. Но зачем? Я сам буду ухаживать за своей женой!
      - Не волнуйтесь, всё оплатит страховка, - с улыбкой объяснил доктор.
      Но Анри волновался совсем не об этом. Он просто не мог себе представить, что в доме будет постоянно находиться незнакомый человек, что чужие, равнодушные руки будут прикасаться к его Софи...
      В итоге сошлись на том, что медсестра будет навещать мадам Милард два раза в день, а через несколько дней, когда больная немного окрепнет, за дело возьмутся логопед и физиотерапевт.
      
      В следующие пару дней Милард крутился, как белка в колесе. Беря на себя заботу о жене, он и представить себе не мог, насколько тяжело ухаживать за лежачими больными. Но Анри не привык отступать перед трудностями, он был полон решимости сделать всё, что нужно, и, на удивление, это ему удавалось. В те же редкие минуты, когда можно было просто присесть и отдохнуть в тишине, сон не шёл к старику: голова его была полна тревожными мыслями.
      В дом супругов Милард постоянно тянулись соседи и друзья: справлялись о здоровье мадам, приносили цветы, свежую выпечку и горячие обеды для Анри, наперебой предлагали помочь по дому, пока "мадам Софи не встанет на ноги".
      
      И всё же к концу четвёртого дня Анри неимоверно устал. За окном сгущались ранние октябрьские сумерки, и старик сидел в кресле, не зажигая света, наслаждаясь редкими минутами отдыха. Ему даже удалось слегка задремать, когда тишину вдруг нарушил слабый, похожий на шелест листьев, голос Софи:
      - Анри? Ты здесь? Я должна тебе рассказать...
      Анри встрепенулся, пытаясь понять, не померещилось ли ему. Затем чуть передвинул кресло, так, чтобы быть в поле зрения жены. Нет, не померещилось. Софи смотрела прямо на него, и взгляд её был на удивление ясен. И хотя говорила очень тихо и медленно, но можно было отчётливо разобрать каждое слово:
      - У меня никогда не было тайн от тебя... кроме одной. Ты помнишь мою старую няньку Полину?
      
      Ещё бы Анри не помнил! Он ухаживал за Софи уже больше месяца, когда она, наконец, решила познакомить его с семьёй. И сразу предупредила: получить одобрение от старой Полины будет сложнее, да и важнее, чем понравиться родителям.
      Нянька Полина занимала в семье Стрельцофф - родителей Софи - особое положение. В 1917 году, когда дед Софи, богатый российский коммерсант Григорий Стрельцов, бежал из революционной России во Францию, вместе с женой и детьми уехали двое самых близких к семье людей: приказчик Филипп - правая рука Григория, и Полина - молодая гувернантка его девятилетней дочери. Младшему Стрельцову - отцу Софи - было тогда четыре года. После переезда Полина взяла на себя и воспитание мальчика. Жена Григория так и не смогла смириться с жизнью в эмиграции, постоянно хандрила, болела, и умерла в двадцать втором году. После её смерти Полина практически заменила детям мать. Они с Филиппом обвенчались, но так и остались работать и жить у Стрельцовых, заняв апартаменты цокольного этажа в просторном доме. Полине было доверено и воспитание Софи: она учила девочку русскому языку, литературе и музыке, и рассказывала ей бесконечные истории о далёкой России, в которых быль и сказка смешивались самым невероятным образом. Когда Анри познакомился с Софи, Филиппа уже не было в живых, а Полина так и жила в доме. Она была рада предстоящей свадьбе и полна решимости воспитывать третье поколение отпрысков семьи Стрельцофф. К сожалению, этим мечтам не суждено было сбыться: Полина умерла вскоре после свадьбы...
      
      - ... ты помнишь?
      Анри не хотелось перебивать жену, он только кивнул и легко сжал её руку в знак подтверждения.
      - Перед нашей свадьбой она рассказала мне секрет, как сохранить любовь на долгие годы... никогда не ссориться... она научила меня вязать кукол. Как обидишься или рассердишься - возьми пряжу поярче, свяжи куколку... Вязание - это волшебство, с каждой петелькой светлеет душа, обида станет шуткой, гнев - нежностью...
      - Ох уж эта Полина, - Анри не мог сдержать счастливой улыбки: его любимая снова была с ним. - Старые няньки все, как одна, суеверны, а уж старые русские няньки...
      Но Софи перебила его, хотя разговор явно давался ей с трудом:
      - Подожди, это не всё... Как довяжешь куклу - не оставляй у себя. Её надо обязательно отдать... кому-то, кому она может принести счастье. Вон там, на шкафу...
      У неё не было сил поднять руку, только взгляд указал на самую верхнюю полку, где стоял средних размеров деревянный ларец. Анри знал, что жена хранила там свое рукоделье, но никогда не интересовался содержимым. Он тут же поднялся:
      - Ты хочешь своё вязание? Сейчас, сию минуту, я достану!
      Усталый голос остановил его:
      - Не надо, не сейчас. Позже...
      Софи закрыла глаза. Анри снова опустился в кресло, придвинув его настолько близко к кровати, чтобы не выпускать руку жены. Впервые за три дня ему удалось не просто задремать, а погрузиться в глубокий, спокойный сон. Когда через несколько часов он проснулся, в окно с ночного ясного неба светила луна. Ладонь Софи в его руке была холодной и твёрдой.
      
      ***
      В суете похорон Анри Милард так ни разу и не вспомнил про ларец. Сейчас же его вдруг осенило: Софи ведь пыталась донести до него что-то очень важное, свое последнее желание. Как же он мог забыть! Может это и было то самое недостающее звено, блокировавшее воспоминания? Устало поднявшись из кресла и разогнув ноющую спину, старик направился в спальню. Он осторожно снял ларец с полки и водрузил на кровать, стараясь воссоздать в памяти свой последний разговор с женой, а вот поднимать расписную крышку не торопился. Он чувствовал себя школьником, не решающимся открыть тетрадь с контрольной, волнуясь за оценку.
      Сказать, что супруги Милард любили друг друга - это ничего не сказать. Про такие пары говорят "душа в душу", лучшего определения и не придумаешь. Конечно, бывали разногласия, даже споры, но за все пятьдесят лет они ни разу по настоящему не поссорились. Казалось, стоит зародиться ссоре, как она сама собой тут же превращалась в шутку, весёлую игру или даже романтическое приключение. Сам Анри считал, что это он всегда уступал жене, но делал это охотно, в убеждении, что без её счастья и ему счастливым не быть. Софи же, с её лёгким и веселым характером, была мужу надёжной опорой и поддерживала его во всех начинаниях. И вот надо же, колдовство какое-то, вязание, куклы...
      Сделав глубокий вдох, старик решился всё-таки откинуть крышку. Первым в глаза ему бросился старенький молитвенник, исписанный потускневшей от времени золотой кириллицей - наверняка свадебный подарок Полины. Кроме потрёпанной книжки, в ларце лежали спицы, пёстрые лоскуты и мотки пряжи. Пытаясь справиться с волнением, Анри не сразу заметил куклу. Она была всего одна - вернее, один - взъерошенный рыжий мальчишка с курносым носиком-пуговкой, веснушками и ярко-зелёными глазами. Поразительно, как простая вязаная игрушка могла выглядеть настолько живой. Когда Анри бережно приподнял куклу, она, казалось, улыбнулась ему, и даже подмигнула.
      "Одна, всего одна кукла,- думал Милард с невольным облегчением,- за пятьдесят лет жизни". Но что ему нужно сделать? Чего хотела от него Софи? Ответ нашёлся сам, и очень скоро. Беря куклу в руки, Анри наткнулся на записку, приколотую английской булавкой к синим штанам мальчонки. Записка гласила: "Арнье, 6, 28 октября". Но ведь это же... завтра! Ниже стоял номер телефона, по всей видимости, местного.
      Старик машинально потянулся к трубке, лежащей тут же, у кровати. Бодрый женский голос ответил почти сразу, после второго гудка:
      - Дом в Вишнёвом Саду, здравствуйте, чем я могу вам помочь?
      Всё сразу же встало на свои места. "Дом в Вишнёвом Саду" - так назывался приют для сирот, расположившийся в одноимённом поместье на окраине их городка.
      
      У супругов Милард никогда не было детей. То, что Софи не могла забеременеть, выяснилось уже в первые годы замужества. Но молодая пара не особо переживала из-за этого: Анри, по профессии фотограф-натуралист, постоянно путешествовал, и Софи с удовольствием сопровождала его в поездках. Только когда любимой жене уже было хорошо за тридцать, Анри стал замечать, что она с тоской смотрит на играющих малышей. Единственным возможным решением было усыновить ребёнка, и вот тогда-то судьба и привела Милардов в Дом в Вишнёвом Саду. Однако, осуществить решение оказалось куда сложнее, чем принять его. Супруги приходили в приют раз за разом, наблюдали за играющими в саду детьми, но так и не смогли остановить свой выбор на одном из них. Софи была готова усыновить их всех. После долгих споров и разногласий они решили оставить эту затею. Софи же продолжала навещать приют, играла с детьми, даже одно время давала уроки музыки и рисования. Она стала реже сопровождать мужа в поездках, посвящая освободившееся время сиротам, и скоро снова обрела душевное равновесие. Анри был рад новому занятию жены и, со своей стороны, не скупился на регулярные пожертвования в пользу приюта.
      
      ***
      Дом в Вишнёвом Саду стоял на холме, окружённый витой кованой оградой, а прямо за ним раскинулся огромный сад, которому приют и был обязан своим названием.
      Высокая дверь старого особняка открылась быстро и почти бесшумно. На пороге показалась молодая, невысокого роста женщина с пышной копной ярко-рыжих волос, цветущим лицом и озорными искорками в серых глазах. Женщина глянула на Миларда снизу вверх, улыбнулась легко и открыто, потом вдруг опустила глаза...
      - Здравствуйте, я Анри Милард, мы договаривались по телефону...
      - Ах, месье Милард, - затараторила женщина, - Доброе утро, месье Милард, да, конечно, проходите. Я Мари Люпен, старший воспитатель нашего Дома. Примите мои искренние соболезнования, месье Милард. Директриса Габор хотела лично встретиться с вами, но сейчас она ведёт урок...
      - Да я на минутку, - Милард слегка смешался под этим нескончаемым потоком слов, - я вот только хотел отдать, Софи просила... - он начал вытаскивать из кармана плаща завёрнутую в целлофановый пакет куклу.
      - Да проходите, проходите же в кабинет, месье, - воспитатель Люпен уже тянула старика за руку, и ему ничего больше не оставалось, как следовать за ней по длинному коридору с вереницей высоких дверей.
      Внутри Дома в Вишнёвом Саду сильно пахло ванильной сдобой. "Наверное, кухня где-то совсем близко", думал Анри, тщетно пытаясь сдержать урчание в животе. Он вдруг вспомнил, что ничего не ел с самого вчерашнего утра. Где-то за приоткрытой дверью слышались звуки фортепиано, пение, детский смех. В противоположность его собственному дому, в этом бурлило столько жизни, что Анри не мог постичь, как такое вообще возможно. "Дети, - думал он, - юные, стремительные, бесшабашные. Наверное, всё дело в них". Из-за поворота в конце коридора высунулась любопытная курносая мордашка. Где-то Анри уже видел эти зелёные глаза и веснушки... "Кукла!" - всплыла мысль.
      - Арнье! - позвала воспитательница. - Арнье, ну иди же сюда, проказник, тут месье Милард принёс тебе подарок от мадам Софи!
      Детское личико вспыхнуло румянцем в одно мгновение и тут же скрылось за углом. Маленькие ножки затопали по коридору, удаляясь.
      - Вот, нам сюда, - уже снова щебетала мадемуазель Люпен. - Присаживайтесь, я сейчас попрошу принести кофе. Вам со сливками? Ах, как же так, какое горе! Представляете, мы же ничего не знали до вашего звонка! Надо же... Нам всем будет очень не хватать мадам Софи. Здесь все были без ума от неё: и персонал, и, конечно же, дети! Она ведь просто завораживала их своими сказками! Но главное, конечно, - это её куклы...
      Последнее слово вывело Анри из философских раздумий.
      - Простите...? Что вы сейчас сказали? Куклы?..
      - Ах, ну конечно! - Мари Люпен наклонилась к нему и продолжила на тон ниже, - Мадам Габор строго запретила говорить об этом. Но все у нас в Доме знают о мистическом свойстве кукол мадам Милард. И воспитатели, и дети. Каждый из наших воспитанников мечтает получить такой подарок. Малыш Арнье будет последним счастливчиком, а жаль...
      - Да что же в них такого, в этих куклах? - воскликнул Анри. Он ничего не понимал, и это начинало раздражать.
      - Ой, да вы не знали... - Мари придвинулась еще ближе и говорила уже почти шёпотом, - Каждый из наших подопечных, получивший в подарок от мадам Милард куклу, был усыновлён в считанные недели! Они обрели новых родителей, собственную семью, все без исключения! Это же просто чудо!
      - Ээээ... и сколько было таких случаев, ну, я имею в виду, усыновлений?
      Мадемуазель гордо выпрямилась и произнесла уже в полный голос:
      - По статистике усыновлений наш Дом в Вишнёвом Саду уже много лет входит в десятку лучших в стране!
      
      ***
      Анри Милард шёл по аллее, спускавшейся от Дома в Вишнёвом Саду к центру города. Он чувствовал себя опустошённым, но пустота уже не давила - она была лёгкой, несла его, как поток прозрачного воздуха. Перед глазами стояла чудесная картина - его Софи, молодая, счастливая, идет к нему навстречу с крыльца родительского дома.
      А из цокольного окна глядит на них, улыбаясь одними глазами, старая нянька Полина.
      

    5

    Мунчайлд Вк-7: Простота дней   17k   "Рассказ" Проза

    - Ах ты паскуда! - раздался из кухни крик Антонины Петровны. - Вот я тебе!

    Пулей метнувшись на шкаф, трехцветный комочек с любопытством взирал на расшумевшуюся бабку.

    - Чего орешь? - оторвался от газеты Николай Иванович.

    - Кошка! - продолжала возмущаться она, - опять прямо из-под рук ворует!

    Николай Иванович вздохнул и вновь уткнулся в чтение.

    - Сил моих больше нет, - бормотала Антонина Петровна, яростно протирая стол. - Ты калитку починил? Я тебя когда еще просила!

    - А что с забором? - равнодушно спросил он.

    - Так корова рогом задела! Ох, батюшки...Пойду в огород, хоть там отдохну от вас.

    Едва она скрылась за дверью, Николай Петрович принялся ворчать:

    - Кошка ей не угодила. Ну что за баба такая! - вполголоса бормотал он. - А ворота и чинить не надо, и так держатся!

    В огороде, среди пышных зарослей картошки, настроение у Антонины Петровны стало весьма благодушным.

    - Гляди-ка, - говорила она самой себе, - а картошка-то вроде и ничего!

    Едва она взялась за мотыгу, со спины раздался чей-то голос:

    - Здравствуйте!

    Антонина Петровна резко обернулась.

    - И вам день добрый, - ответила она, подозрительно оглядывая непрошеного гостя.

    - Я ваш новый сосед, Владимир Всеволодович, - представился мужчина.

    - Какой еще сосед? - удивилась она.

    - Недавно переехал. Дочка дом купила, в самом конце улицы, - сообщил тот.

    - Аа, - догадалась Антонина Петровна, - Куликовский дом продали наконец-то. Ну, ясно, - она обернулась, возвращаясь мыслями к картошке. Некогда ей лясы точить.

    - Я вот мимо проходил, увидел, что у вас ворота покосились, - заговорил сосед, заметив, что на него не обращают внимания.

    - Ну, покосились и покосились. Вам-то что за дело! - пожала плечами Антонина Петровна.

    - Вы не подумайте...я с добрыми намерениями. Я ведь плотником когда-то был. Могу починить.

    - Денег не наямишься на всяких плотников, - фыркнула она.

    - Да я же за так! -принялся оправдываться Владимир Всеволодович. - Понимаете, - доверительно начал он, - жена у меня померла недавно. А в новом доме скука - хоть волком вой. А так хоть займу себя делом.

    Антонина Петровна замолчала, тут же пожалев о своих резких словах.

    - Бог с Вами, делайте. Жаль жену Вашу, - как можно мягче пробормотала она.

    - Жаль - со вздохом согласился сосед. - Тогда я пошел за инструментами. Как вас звать-то кстати?

    - Антонина Петровна - проговорила она.

    - Ну, до встречи, Антонина Петровна!

    Проводив его взглядом, она удивленно хмыкнула.

    Спустя пару часов, с трудом разогнувшись, Антонина Петровна отбросила мотыгу и удовлетворенно осмотрела свои труды. Окученная картошка горделиво расправила свою тину, подставив листочки щедрому летнему солнцу. Ополоснув руки в бочке с дождевой водой, Антонина Петровна вспомнила про разговор с соседом. Шустро выбежав из огорода, она с любопытством осмотрела ворота.

    - Ну надо же! - искренне поразилась она. - Как новенькие!

    Соседа тем временем и след простыл.

    Николая Ивановича она нашла дома, на его привычном месте - на диване с газетой. Не говоря ни слова, Антонина Петровна направилась на кухню, откуда спустя мгновение раздалось шуршание и громыхание. Николай Иванович тут же отбросил чтение и засеменил к ней.

    - Что на ужин? - поинтересовался он.

    - Что приготовишь то и будет, - равнодушно бросила его жена. - Или вон в холодильнике рис вчерашний. А я пироги затворяю.

    - Пироги я люблю, - мечтательно протянул Николай Иванович, направляясь к холодильнику.

    - Ага, щас! Разбежался, - хмыкнула Антонина Петровна. - Это для соседа.

    - Для какого еще соседа? - опешил бедный Николай Иванович.

    - Владимира Всеволодовича, - невозмутимо ответила она.

    - Так, - Николай Иванович поскреб макушку. - Это за какие-такие заслуги?

    - Сунься в окно-то, - ожидая этого вопроса, бросила Антонина Петровна с укором, - А то сидишь дома, ни черта не видишь, не слышишь.

    Поглядев на отремонтированную калитку, Николай Иванович озадаченно вздохнул.

    - Вот то-то же, - заметила Антонина Петровна. - Ладно, иди с кухни, приготовлю ужин, так позову.

    Разложив румяные, еще теплые пирожки на тарелке, Антонина Петровна накрыла их кружевной салфеткой и величаво выплыла из кухни. Николай Петрович проводил ее тоскливым взглядом. "И чего взъелась?", - ломал он голову. "Ну, подумаешь, про ворота забыл, что ж теперь чужих мужиков просить?".

    В конце улице дома были самые невзрачные. Но только не бывший Куликовский, а теперь уже Владимира Всеволодовича. Он высился зеленой громадой, горделиво выделяясь среди своих собратьев. Краска, конечно, облезла за годы, но было понятно, что добротная постройка прослужит еще нескольким поколениям. Антонина Петровна по-хозяйски растворила калитку и очутилась во дворе.

    - Сосед! - громко позвала она.

    - Я в саду! - тут же отозвался тот. - Проходите, Антонина Петровна!

    Из-за разросшихся кустов смородины показался растрепанный Владимир Всеволодович.

    - Я тут с сорняками воюю, - он потряс тяпкой. - Ворота ваши починил.

    - Я видела, - ответила Антонина Петровна. - Вот пирогов принесла, только-только испекла.

    Владимир Всеволодович широко улыбнулся.

    - Ну что вы, не стоило.

    Не обращая внимания на его слабый протест, Антонина Петровна с любопытством рассматривала огород.

    - Да-а-а,- многозначительно протянула она. - Земли-то много как! Запущено, правда.

    - А! - махнул рукой Владимир Всеволодович. - Как переехал, поздно было сажать-то. На будущий год перекопаю. Зато сад в полном порядке. Хотите посмотреть?

    Антонина Петровна поставила блюдо на лавочку.

    - Ну, показывайте!

    Во время экскурсии он то и дело останавливался.

    - А вот тут у меня крыжовник! Смотрите, какая клубника выросла! Здесь вот мяту посажу...

    Антонина Петровна удивленно покачала головой.

    - И как вы все успеваете! Вы же...- она было осеклась, но тут же продолжила, - мужчина.

    - А я люблю в огороде возиться, - рассмеялся он. - Да и от мыслей, знаете ли, отвлекает. Ой. - вдруг спохватился он. - Давайте я вас лучше чаем угощу.

    Антонина Петровна протестующее вскинула руки:

    - Нет-нет! Дел по горло, да и деда своего кормить надо.

    Сосед понимающе улыбнулся.

    - Ну, тогда до свидания, еще раз спасибо за пироги. Тарелку я вам потом занесу.

    Оказавшись на улице, Антонина Петровна не спеша направилась к дому. Да и куда спешить? До темноты еще долго, успеет она и грядки прополоть, и полить их. "Ох, тошно мне", - с тоской подумала она, вспоминая о домашних заботах. Тридцать четыре года вместе, бок о бок. Вырастили дочку-умницу. Вон, теперь раскатывает на иномарках, да привозит иногда Лизу, их внучку. Лизка-то как две капли воды со своей матерью, утешение старикам. Приедет, и начнутся расспросы: "Бабушка, а что значит "подоплека"? А почему корова всегда жует? Почему нельзя трогать крольчат?". А однажды выдала: "Ба, а что такое любовь?". Антонина Петровна усмехнулась:

    - Любовь, - презрительно протянула она. - Любовь - это привычка, вот что.

    Ну а как иначе-то? Столько лет видишь одно и то же лицо рядом, знаешь наперед: приехал друг давний, значит, напьются как свиньи, и весь следующий день пролежит Николай Иванович на диване. А если и не напьются, то все равно пролежит. Попросишь сделать что-то - может, и сделает, через неделю-другую, так еще потом и вспоминать будет год. Баня разваливается, двор и двором-то не назовешь, всем ветрам открыт, а ему хоть бы хны.

    Обновленная калитка крикливо выделялась на фоне старенького заборчика.

    - Тьфу ты, - в сердцах выпалила Антонина Петровна, закрывая за собой ворота.

    Дома на всю мощь орал телевизор. Она поморщилась и поспешила в огород, единственное свое убежище. На глаза вновь попалась перекошенная баня.

    - Как бельмо в глазу, - пробормотала она себе под нос.

    А ведь не так давно, меньше года назад, осматривал баню печник местный, мужик толковый и хозяйственный.

    - Да тут только печь подлатать, да полы заменить, - деловито заметил он. - Как надумаете, в один день печку сделаю.

    И вот, столько прошло, а они до сих пор не надумали. Ну, как они. Она, конечно же. Деду-то все равно.

    На следующий день решительно настроенная Антонина Петровна принялась за деда.

    - Делов-то баню подправить. Вон, с печником договорюсь, а полы поменять и сам сможешь. Досок на чердаке навалом.
    - Сдалась тебе эта баня, Тоня! И без нее хорошо живем.

    - Очень хорошо! - язвительно ответила та, - К соседям-то бегать.

    Николай Иванович тактично промолчал. "Ничего, перебесится и забудет. Ишь, баню ей приспичило переделать", - подумалось ему.

    Заметив, что слова ее не возымели никакого действия, Антонина Петровна махнула рукой.

    - Сама все сделаю.

    Ярко светило августовское солнце, балуя все живое теплом перед осенью. Монотонно жужжали насекомые над душистыми цветами, зеленели ровные гряды с морковкой, а чуть подальше виднелись и капуста, и огурцы, и лук. Сладко пахло мелиссой. Антонина Петровна задумчиво растерла ароматный листочек в руках. Сотня мыслей роилась ее голове, хоть она и старалась не думать. Сколько прошло с той поры, когда перестала спрашивать себя: "А если б все было по-другому?". Усмехнувшись, она выкинула листочек. "На старость лет вздумала себе, вот дура-то! Горбатого могила исправит".

    Сзади раздалось покашливание. Резко обернувшись, она заметила Владимира Всеволодовича.

    - День добрый, - жизнерадостно поприветствовал он.

    - Добрый, - улыбнулась Антонина Петровна.

    - А я вашу тарелку принес.

    - А я догадалась.

    Повисло неловкое молчание.

    - Владимир Всеволодович, - прямо начала она, - у меня есть еще работа, я вам заплачу.

    - Какая работа?

    - Полы поменять в бане, а то прогнили, черт ногу сломит, - торопливо начала она, - Доски есть у меня...

    - А можно посмотреть? - немного растерянно попросил Владимир Всеволодович.

    - Конечно-конечно, - засуетилась Антонина Петровна, - Вы проходите в огород-то.

    Осмотрев полы, он удовлетворенно крякнул.

    - Сделаю, Антонина Петровна, но вам еще печь придется менять.

    - Насчет этого не волнуйтесь, есть мастер у нас тут.

    - Ну, раз так, то когда начать?

    - Да как вам удобно, - пожала плечами Антонина Петровна. - Главное, до холодов закончить.

    Владимир Всеволодович засмеялся.

    - До сентября готово будет.

    На кухне, даже занимаясь готовкой, Антонина Петровна не скрывала своего довольства. Напевала что-то под нос и даже не замахивалась на кошку, когда та вздумала обследовать стол на предмет наличия колбасы. В дверях показался Николай Иванович.

    - Корова пришла, - сообщил он, снимая кепку.

    Не обращая на него внимания, Антонина Петровна продолжила толочь картошку для пюре.

    - Тонь! Корова, говорю, пришла.

    - Слышу, - спокойно ответила та.

    - Насчет бани-то, - Николай Петрович, кряхтя уселся в кресло, - может, хоть подождем, пока зять приедет? Глядишь, и поможет.

    Антонина Петровна фыркнула.

    - Я уже договорилась с Владимиром Всеволодовичем. А Мишка с соседней улицы печку поменяет.

    - Договорилась она! - внезапно рассердился Николай Иванович. - Ишь, какая деловая!
    - И договорилась! - она сощурила глаза, уперев руки в бока, - От тебя-то не дождешься работы!

    - А! - зло махнул рукой Николай Иванович. - Вот баба худая!

    Тоскливо наблюдая за работой в окно, Николай Иванович раздумывал, подойти ли к мужикам или нет. Наконец, решившись, он нахлобучил кепку и отправился к бане.

    - Здорово!

    Мишка, весь в саже, небрежно обернулся.

    - А, здорово Иваныч! Работу пришел проверить?

    Тот не ответил.

    - Коля, - он протянул руку Владимиру Всеволодовичу, который возился с полом, приподнимая прогнившие доски.

    - Володя. Уф, работы у вас тут!

    - Так я и пришел помочь, - неуверенно проговорил Николай Иванович, - Вместе-то сподручнее.

    - И то правда, - дружелюбно улыбнулся Владимир Всеволодович, - Ну взяли!

    Работа пошла веселее.

    - Жена-то у тебя, Коля, не женщина, а золото. Надо же, такой огород содержать. А еще ж скотину держите. Вот моя Лариса, царствие ей небесное, тоже такая была. Беречь надо таких женщин!

    - Даа, - протянул Николай Иванович, то ли соглашаясь, то ли удивляясь.

    К обеду навестить работников подошла и сама хозяйка. Заметив среди соседей мужа, она шутливо скривила лицо, явно не ожидая его увидеть.

    - А я вам перекусить принесла, - она уселась на лавку в предбаннике, - Устали небось.

    - Спасибо, Антонина Петровна, - довольно потирая руки, сел рядом Владимир Всеволодович.

    Пока она раскладывала на целлофановом пакетике бутерброды и вареные яйца, успела заметить, как Николай Иванович пристально разглядывает их с Владимиром Всеволодовичем. "Ниче-ниче, - подумала она, - надо ж мужиков-то накормить, а то не по-людски...".

    - Ты есть-то будешь, Коль? - она мельком глянула на него.

    - Не хочется, - буркнул тот.

    Вечером, сидя как обычно перед телевизором, Антонина Петровна все никак не могла успокоиться.

    - Прямо не верится, что баня своя будет опять! И чего тянули так долго! А Владимир Всеволодович, ну что за человек, все умеет, да не откажет...

    - Чудо какое...баня! - ворчал в ответ Николай Иванович. - Да я и бы и сам все сделал!

    - Так сделай, - тут же вставила Антонина Петровна. - Сарай нечищеный стоит.

    Николай Петрович промолчал.

    Утром Антонины Петровны дома не оказалось. Пройдясь по огороду, Николай Иванович пожал плечами: "Ушла к сестре наверно". Заниматься сараем очень не хотелось, но вчерашние слова соседа так и звенели в ушах. Посидев немного на лавочке, он вздохнул и взялся за лопату.

    После обеда Антонина Петровна все еще где-то пропадала. Николай Иванович достал из холодильника суп, собираясь обедать в гордом одиночестве. В душу закралась тревога. "Долго ходит что-то", - подумал было он, как вдруг неожиданная, но такая простая догадка возникла в его голове - ушла Тоня! Поставив суп обратно, он облокотился на стол, обдумывая:

    - Ну как пить дать ушла!

    Не зря же этот сосед так посматривал на нее! Да и она хороша! Владимир Всеволодович то, Владимир Всеволодович сё...Решительно стиснув кулаки, он шустро засеменил к двери. Так просто он не сдастся!

    Дом соседа выгодно выделялся на фоне других, но ему недосуг было разглядывать новую краску на стенах.

    - Володька! Ну-ка выходи, - распахнув калитку, закричал он.

    В окне зашевелилась занавеска, показалось встревоженное лицо соседа.

    - Николай Иваныч? Что случилось? Что-то с Антониной Петровной?

    - Щас я тебе покажу Антонину Петровну!

    Выскочив на улицу, Владимир Всеволодович вопросительно уставился на соседа.

    - Чего с-смотришь? Где жена моя, спрашиваю?

    - Антонина Петровна? - переспросил тот, пятясь к двери, - Так откуда ж мне знать.

    - Здесь она, где ж еще!

    Оттолкнув его, Николай Иванович ворвался в дом. На кухне никого не оказалось. В комнатах тоже.

    - Ну, куда подевалась?

    С интересом наблюдая за соседом, Владимир Всеволодович уселся на стул.

    - Да нету здесь никого, - миролюбиво сказал он, - Так что случилось?

    Чуть растеряв свой пыл, Николай Иванович остановился.

    - И правда нету, - неуверенно ответил он. - Пропала Тоня. С утра нет.

    - Так может у подруги или в магазин пошла? - предположил сосед.

    - Не знаю, - Николай Иванович обессилено опустился на соседний стул. - Я думал, что она...ты...того.

    Владимир Всеволодович округлил глаза.

    - Да ты что, Коля, - хохотнул он. - На старость-то лет.

    Бедный Николай Иванович совсем погрустнел.

    - Так, - поднялся Владимир Всеволодович, - вот что.

    На столе возникла чекушка, пара стопок и нехитрая закуска - хлеб и колбаса. А спустя какое-то время от былой обиды и следа не осталось.

    - А хороший ты мужик, Володя! - заявил Николай Иванович, поморщившись после очередной опрокинутой стопки.

    - А! - тот отмахнулся. - Наливай еще! За женщин!

    - Давай, - одобряюще крякнул Николай Иванович. - За них и выпить не грех!

    Через пару рюмок он вдруг вспомнил, зачем пришел.

    - Домой п-п-пора, - старательно выговорил он, пытаясь подняться.

    Владимир Всеволодович согласно и кивнул, уронив голову на грудь, да так и заснул. Николай Иванович осторожно встал, убедился, что ноги его еще держат, и поковылял к дому.

    - Тоня! - выкрикнул он, взбираясь по лестнице на крыльцо. - Ты пришла?
    В дверях показалась его жена с полотенцем в руках.

    - Ах ты паразитина! Опять нахлестался!

    Николай Иванович поморщился, вскинув руку в останавливающем жесте.

    - Ш-ш-ш! Не кричи, п-п-пожалуйста.

    - Ох, горе луковое! - вздохнула Антонина Петровна, спускаясь вниз, - Держись давай, а то завалишься еще.

    - А ты где была? - пролепетал Николай Иванович.

    - Где-где! Я тебе еще неделю назад сказала, что в больницу поеду, в город!

    - А. - успокоено закрыл глаза он, - А я думал, ты к соседу ушла.

    Антонина Петровна на мгновение остановилась, рассматривая мужа, а потом рассмеялась.

    - К соседу! Во выдумал!

    - А-а-а что! Сама говорила, хороший мужик, - возразил Николай Иванович, с трудом переставляя ноги.

    Антонина Петровна вздохнула. Кое-как поддерживая мужа, она, наконец, довела его до дивана.

    - Все! Спи! И чтоб глаза мои тебя не видели!

    Николай Иванович собрался было что-то ответить, но не успел - заснул. Антонина Петровна осторожно сняла с его ног шлепанцы, а потом, немного подумав, принесла плед. На кухне мерно отсчитывали время часы, а из распахнутого окна виднелся вычищенный сарай.


    6

    Евгения Вк-7 Папина дочка   30k   "Рассказ" Проза

      
      
      Дом встретил его непривычной тишиной. Егор скинул пальто на вешалку. Из кухни выглянула Аля, расцвела улыбкой. А вот Тошка почему-то не выбежала навстречу, как обычно. Опять дуется? Что на этот раз? Из-за Серафимы что ли? Неделю назад он решил отказаться от услуг старушки, в качестве няньки приглядывавшей за дочерью. Уж больно они с Алей не сошлись характерами.
      Тошка калачиком лежала на диване.
       - По какому поводу грусть? Двойку что ли получила? - он присел рядом и дернул дочь за тонкую косичку. Тошка вздохнула.
       Взгляд Егора задержался на семейной фотографии над столом. Фото из той, прошлой жизни: Егор и Нина весело улыбаются, Тошка с пышными бантами на голове, сжимает в руках букет. Первоклассница. Серые глаза, пепельно-русые волосы, упрямый подбородок. Папина дочка. Как будто вчера все было, и вот уже четвертый класс.
      - Пойдем ужинать, хватит страдать! - Он решительно сгреб дочь с дивана, поставил на ноги и увидел широко открытые серые глаза полные слез, распухшую красную щеку и набухающий под глазом синяк.
      - Это что? - изумился Егор. - Откуда? Кто? Это в школе?! Да не молчи ты! - он тряхнул дочь за плечи.
      - Она не хотела, пап, - тихо прошептала Тошка. - Я сама... сама виновата. Я блузку испачкала...
      Кровь моментально бросилась Егору в голову, в ушах зашумело, он выбежал из комнаты и помчался в сторону кухни.
      
      - Егор! - Аля обернулась от плиты. - Ну, где вы там? Все готово, - кивнула она на горку золотистых оладий в фарфоровой миске. - Ты почему не переоделся? А руки помыл?
      - Не помыл, - глухо сказал Егор, раздувая ноздри, пытаясь сдержать ярость, рвущуюся наружу. - Мне тоже по морде съездишь?
      - Ты что? - пролепетала она. - Ты о чем?
      - Дрянь! - прошипел он, моментально багровея лицом. - Убирайся! Немедленно! Сейчас! Пошла вон! - лицо его исказилось, и он шваркнул стулом об пол.
      Аля медленно обогнула стол и попятилась в прихожую.
      - Послушай, - пролепетала она, - может, объяснишь, что случилось?
      - Заткнись! - рявкнул Егор, и Аля мгновенно захлебнулась слезами.
      Замок щелкнул, Егор прислонился лбом к металлической поверхности двери и пару раз глубоко вздохнул. Нет, судьбу не обманешь...
      - Па-а-п? - раздался голос дочери. - А ты чего?
      - Все хорошо, - улыбнулся он через силу. - Я Алю проводил. Она уехала.
      - Совсем? - Тошка держалась рукой за щеку. Егор кивнул. - А я есть хочу, - шмыгнула она. - Я деньги дома забыла. Я потому сразу на кухню и пошла, что мне кушать очень хотелось, а она... и потом я... - одинокая слезинка скатилась по ее щеке.
      - Ну, все, все, - Егор подхватил дочку на руки и понес на кухню. - Сейчас мы чаю попьем. С бутербродами. Да?
      Тошка кивнула, слабо улыбнувшись сквозь слезы. К миске с оладьями они так и не притронулись.
      
      - Нам бы завтра пораньше выехать, до пробок. Давно мы с тобой на речку не ездили! - Павел с улыбкой смотрел на Егора. Они негромко, чтобы не разбудить Тошку, обсуждали субботнюю поездку. - А помнишь, как раньше? - начал Павел и осекся.
      Егор мрачно кивнул. Да, давно. С тех пор как заболела жена.
      - Зря ты на них в суд не подал, - правильно истолковал его вздох Павел. - Я бы тебе толкового адвоката из своих парней выделил, зря, ей- богу, зря.
       Егор вздохнул. Павел по своей адвокатской привычке, считал, что все можно решить в суде.
      - А толку? - Егор поболтал остатки коньяка в бокале. - Нина сразу поправится? Знаешь, иногда мне кажется, будто меня проклял кто. Ты же помнишь, какая она была веселая, легкая? И вдруг, как подменили - ревность без причины, скандалы, истерики, головные боли эти ужасные. Надо было сразу ее к врачам тащить, а я с ней ругался. Думал, бабья блажь... А теперь уже ничего не изменишь...
      - Ладно, - сказал Павел, поднимаясь, - время позднее, пойду. На моей машине поедем? Давай, сразу вещи в багажник положу, чтоб завтра время не терять.
      Пока Егор искал в недрах квартиры рыбацкое снаряжение, Павел шумно возился в прихожей, натягивая ботинки.
      - Привет, Тонечка, - кивнул он, заметив, выглядывающую из-за угла смущенную физиономию девочки. - Ты чего не спишь? Поздно уже.
      - Привет. Дядя Паша, а вы с папой куда-то завтра едете?
      - Едем, едем! - Павел улыбнулся. - Сто лет никуда не выбирались. Егор вон зеленого цвета уже. Ему свежий воздух нужен.
      - А я? - губы ее капризно надулись.
      - Ну, Тонечка, мы же на денек только. Вечером приедем.
      Тошка нахмурила светлые бровки и, казалось, задумалась.
      - А вот я папе скажу, что вы ко мне приставали, - решительно вскинула она голову.
      - Как приставал, ты о чем?
      - А вот так. Щупали меня, вот!
      - Ты что мелешь? Тонька, ты что? - громким шепотом возмутился Павел, мгновенно вспотев. - Да ты в своем уме? Ты сериалов, что ли насмотрелась? Я вот Егору скажу...
      Тошка лишь плечами пожала. Павел посмотрел в ее ясные серые глаза. Как, откуда в этой головенке такие мысли? Да не трогал он ее никогда. Ну, возился с малышней, летом на даче. Неужели она могла решить, что?.. И пока мысли сайгаками носились в его голове, девочка улыбнулась. Совсем по-взрослому. И тут он вспотел еще больше. Даже если и не поверит Егор дочери, все равно дружбе их, многолетней и прочной в одно мгновение придет конец... Хотя какое не поверит! Он за Тошку и убить может! И ничего ты не докажешь, хоть умри! И тут он сдался, и чуть слышно пробормотал: - Ты чего добиваешься, а?
      - Мы с папой в аквапарке давно не были, - скромно потупилась Тошка.
      - Понятно, - кивнул Павел и провел рукой по мокрому лбу.
      Егор вынырнул из комнаты, держа в руках рюкзак и спиннинг.
      - Еле нашел, - выдохнул он. - О, дочурка! Ну-ка марш в постель. Я рано уеду, а ты с Серафимой Борисовной останешься.
      Тошка послушно кивнула, продолжая смотреть на Павла влажными глазами.
      - Тут знаешь, какое дело, - пробормотал Павел, не сводя взгляда с безмятежного лица девочки. - Жена только что позвонила, мать у нее заболела. Придется завтра ехать. Сам понимаешь, теща это святое!
      - Черт! - Егор уронил рюкзак на пол. - Ладно, Павел, не судьба, видать. Ну, может, на следующие выходные?
      - Ага, давай попробуем, - Павел заспешил, засуетился. Наскоро пожал руку Егору и вывалился за дверь, чувствуя, как колотится сердце и ноет в правом боку.
      Егор задумчиво смотрел на рюкзак под ногами. Этот рюкзак тоже из той жизни, из прошлой.
      - Па-а-ап! - Тошка потрясла его за руку. - А мы в Аквапарк завтра пойдем?
      - Да, - машинально кивнул Егор, - пойдем, да. - Он посмотрел на дочь, переминающуюся босыми ногами на холодном полу. Ее глаза с надеждой смотрели из-под растрепанной челки. Егор почувствовал комок в горле. - Ну, что ты, мышка? Конечно, пойдем! - он подхватил дочь на руки и подбросил в воздух. - Ну и тяжелая ты стала, однако! Скоро меня перерастешь!
      Уложив дочку и бережно накрыв одеялом, Егор вернулся в комнату, долго смотрел на недопитую бутылку, борясь с искушением. Иногда он завидовал алкоголикам. Если б можно было напиться и забыться. Забыть, что где-то молча умирает самый любимый человек, и ты ничем не можешь ему помочь.
      Он ясно помнил тот день. Нина лежала в реанимации, подключенная к какому-то хитрому аппарату, но им разрешили навестить ее. Он и вышел-то переговорить с лечащим врачом на минутку. А когда вернулся, первое, что увидел - ровную зеленую линию на мониторе, дефибриллятор в руках у врача, а уж потом испуганные глаза дочери, которую медсестра за руку тащила из палаты. Нину тогда удалось откачать, но из комы она так и не вышла. Егор вздохнул и потер лицо руками. Никак нельзя раскисать. У Тошки кроме него никого нет.
      
      Часы на стене тихо шептали так-так, тик-так. Тошка прислушивалась к звукам из гостиной - вот папа выключил телевизор и ушел к себе. Наверное, будет сидеть полночи за компьютером, работать. Как хорошо знать, что папа всегда рядом с тобой - умный и смелый, самый лучший на свете. Только ее и больше ничей. Тошка улыбнулась, вспомнив растерянность и даже страх в глазах дяди Паши. Избавиться от него оказалось даже легче, чем от ненавистной Али. Так же легко, как нажать кнопку на серо-белом корпусе аппарата. А потом молча наблюдать, как зеленые зигзаги на мониторе становятся меньше, реже и постепенно затухают совсем, превращаясь в унылую ровную линию. Главное, не смотреть на неподвижную фигуру на кровати, опутанную проводами и трубками. Это не мама. Это не может быть мамой. Это что-то отнявшее у нее отца, то из-за чего его никогда не бывает дома. Она просто хотела освободить его. Но теперь все будет иначе, все будет хорошо. Завтра они пойдут в аквапарк, и на следующие выходные тоже куда-нибудь пойдут, и так будет всегда. Тошка улыбнулась и повернулась на бок, подложив ладошки под щеку. Через минуту она уже крепко спала.
      ***
      Непривычно теплый ноябрь выдался в этом году. Несмотря на сумерки, во дворах все еще гуляли детишки. Бабульки бурно обсуждали чужие дела. "... так я ж и говорю! Не дай бог такую жизнь! Третий год лежит. Да хоть бы уже отмучилась, что ли! А детям ее каково? Ты ж характер ее помнишь? Всю кровь у них выпила..."
      Егор припарковался и пошел к ярко освещенным дверям супермаркета. На входе он посторонился, пропуская женщину с коляской. Та мельком глянула на него из-под капюшона голубой куртки.
      - Аля? - воскликнул он с удивлением.
       Аля откинула капюшон и внимательно посмотрела ему в лицо.
      - Плохо выглядишь, Егор. Как ты?
      - Как видишь, - он усмехнулся и полез за сигаретами.
      - Много куришь, - Аля покачала головой. - Как Нина? Прости, если...
      Егор махнул рукой.
      - Ничего. Все также. Тошка в пятый перешла. Серафима нам помогает.
      Аля кивнула.
      - Как сама? - Егор посмотрел на малыша, укрытого одеялом.
      Аля мигом развернула коляску, пряча ребенка от любопытных глаз.
      - Как видишь. Извини, нам кушать пора, - она махнула рукой, прощаясь, и быстро пошла прочь.
      Егор задумчиво смотрел ей вслед. После той ссоры прошло чуть больше года. Аля тогда долго еще пыталась помириться, звонила, плакала. В задумчивости он сделал покупки и поехал домой.
      Тошка выскочила из своей комнаты и обняла его обеими руками. Егор отметил помятое лицо, всклокоченные волосы. Опять днем спала? И уроки, наверняка, не сделала.
      Он ковырялся вилкой в тарелке, просматривая почту на планшете, а сам то и дело возвращался мыслями к Але. А что, если она и правда не била девочку? Неужели Тошка соврала? Зачем? И с кем посоветоваться? Паша, друг закадычный, почему-то звонить перестал. Помнится, хотели на рыбалку, да так и не собрались. То теща заболела, то аврал на работе, Егору даже показалось, что Павел избегает его. Может он друга, чем обидел, да не понял? Недолго думая, он набрал номер.
      Они встретились на следующий день и Егор к лишним церемониям не привычный, сразу спросил, что не так, Паша?
      Павел тяжко вздохнул и рассказал. Но то, что он говорил, казалось невероятным. Не могла Тошка такое придумать. Не могла!
      - Ну вот, я тебе все рассказал, прямо гора с плеч. Хочешь, верь, хочешь не верь. Но ты меня сто лет знаешь. Как, по-твоему, педофил я или нет?
      Егор молча развернулся и ушел, играя желваками на лице.
      Тошка выбежала навстречу, повисла на шее. Худенькие плечики, острые лопатки. Совсем не ест ничего, жаловалась нянька. И спит плохо. Мечется во сне, вскрикивает. Разбудишь, не помнит, что снилось, только глаза огромные таращит, да руками в одеяло вцепится, как будто видит что страшное. Темноты стала бояться.
      - Привет, мышонок, - он легонько подкинул ее в воздух. - А я на днях Алю встретил, - сказал он Серафиме Борисовне, которая уже стояла на пороге в своих нелепых войлочных ботах, и сразу почувствовал, как напряглась Тошкина спина. - С коляской.
      - Ишь, ты! - прошамкала Серафима, поджав розово-перламутровые морщинистые губки. - Кто ж такую стервозину замуж взял? Или так, без мужа? Ох и девки ныне пошли!
      Егор проводил няньку и задумался. Нина и Алевтина давние подруги, еще с института. Он догадывался, что Аля была влюблена в него. Нина медленно угасала в больнице, и Аля всегда была рядом с ней и с ним. С ними. Он даже сам не заметил, как их отношения перешли за грань просто дружбы. Мог это быть его ребенок? Почему же она не сказала? Егор качнул головой. Наверное, он виноват перед Алей - заморочил голову, дал надежду, а потом выгнал, как собачонку. Конечно, она не простила.
      ***
      Егор сгружал в багажник пакеты с продуктами, а дочка уже сидела в машине, уткнувшись в телефон. По выходным они вместе ездили за покупками в близлежащий супермаркет. Метрах в пятидесяти, у пешеходного перехода мелькнула голубая куртка. Оглянувшись на Тошку, увлеченную игрой, Егор быстрым шагом догнал Алю. Ему показалось, что она испуганно отпрянула.
      - Ты не рада, я вижу?
      Аля пожала плечами.
      - Все уже отболело и прошло, Егор.
      - А как же ребенок?
      - Причем тут ребенок? Никакого отношения к тебе он не имеет. Это тебе не мексиканский сериал...
      - Аля!
      - Не кричи, - громко зашептала она и несильно оттолкнула его от коляски, - разбудишь.
      Загорелся зеленый свет, толпа хлынула через переход, оттеснив их в сторону. Егор все пытался взять Алю за руку, та вырывалась.
      - Скажи правду! Я должен знать!
      - Правду я уже сказала! Это не твой...
      - Ой! Держите! - раздался истошный вопль.
      Они разом повернули головы. Медленно, но постепенно набирая ход, коляска катилась по проезжей части прямо под колеса черного джипа. В несколько гигантских скачков Егор догнал коляску, ухватился за ручку, дернул на себя. Джип, отчаянно скрипя тормозами, вильнул колесами и с грохотом выкинулся на тротуар. Раздался лязг металла, перекрытый пронзительным женским криком. Аля подбежала, взглянула на ребенка, зашаталась, и Егор еле успел подхватить ее под руку. Из джипа медленно выкарабкивался молодой мужик с перекошенным лицом.
      ***
      - Мы нашли видеозапись с камеры уличного наблюдения, - сказал, вызвавший его через пару дней дознаватель ГИБДД. - Посмотрите.
      Егор насторожился, чувствуя подвох. Водитель джипа оказался, в принципе, неплохим парнем. Да и ремонт машины Егор оплатил.
      Вот коляска, вон там, за толпой виднеется спина Егора и рукав Алиной куртки. Что это? Егор вытаращился изо всех сил, не смея поверить.
      - Вы узнали ее? - спросил дознаватель, как ему показалось, сочувственно.
      - Это моя дочь, Тошка. Антонина, - хрипло выдавил он. Все еще не веря своим глазам - это Тошка толкнула коляску на дорогу. Толкнула и пошла дальше, как ни в чем не бывало. Он потер лицо, стирая наваждение.
      Егор вошел в дом, мрачно кинул пальто на вешалку. Он все еще не придумал, как ему говорить с дочерью. Он смотрел на нее и не видел. Такая милая маленькая мышка, его девочка - чудовище...
      - Я все знаю, - сказал он, сев напротив дочери. Тошка вздрогнула. - Есть запись, где видно, как ты толкаешь коляску. - Тошка выкатила огромные глаза и застыла, вцепившись руками в косички. - Не знаю, зачем ты это сделала. Но можешь не бояться, ты еще маленькая, тебе ничего не будет. По закону за детей отвечают родители. Так что в тюрьму посадят меня. А тебя отдадут в детдом. - Егор сурово смотрел на дочь.
      - Папа! Папочка! - закричала Тошка, мгновенно залившись слезами. - Не отдавай меня в детдом! Не отдавай! - она сорвалась с места и вцепилась в него руками, уткнувшись лицом в рубашку. - Она тоже меня хотела отдать! Не отдавай! Как у вас ребеночек появится, так вы меня в детдом сдадите!
      - Да кто тебе это сказал? - Егор силился оторвать от себя ее руки, но Тошка вцепилась в него мертвой хваткой. - Что за бред!
      - Я знаю, знаю! Ненужных детей всегда сдают!
      - Бред! А Павел? Он-то чем тебе помешал? Ты ж его любила?
      - Вы с дядей Пашей пьете все время! Если будешь пить, меня от тебя заберут, - всхлипнула она.
      - Да кто ж тебе такое наговорил? Кто?
      Тошка тряслась от рыданий, что-то лепетала, но толком объяснить ничего не могла. Егор еле-еле успокоил ее.
      ***
      - Ну, слава богу, значит, ты все же мне поверил, - воскликнул Павел, выслушав рассказ Егора. Тот приехал к нему в офис после работы.
      - Тебя только это волнует? - раздраженно воскликнул Егор.
      - И это тоже, не кипятись! Вот же фантазия у девчонки! Кто ж ее так настроил? Неужели Аля? Да нет, не верю я, что она могла ребенку такое сказать. Может это Сима-Серафима твоя?
      - Да я, вообще, ничего не понимаю! Тошка тает на глазах. Совсем, как Нина. Сначала истерики, скандалы, потом вялая стала, аппетит пропал. Я боюсь, Паш. Я не могу ее потерять. Мне тогда и жить не зачем.
      Павел мрачно вздохнул и похлопал друга по плечу.
      - Не паникуй раньше времени. А давай камеру установим? Я тебе, как адвокат, скажу, что это суровая необходимость в наше время. Ты же ни черта про ребенка не знаешь, чем они там с этой Серафимой занимаются?
      Егор скривился и неуверенно пожал плечами.
      ***
      Проводив Тошку с нянькой на сольфеджио, Егор включил компьютер. Вняв совету друга, он установил видеонаблюдение. Посмотрев запись, он позвонил другу, и Павел вскоре приехал.
      - Ты что китайскую камеру-то купил? Ни черта не записалось.
      - Нормальная камера, - буркнул Егор. - Вон, в начале, все же нормально видно.
      - Ага. Нормально. Пустая комната. И что?
      - Да то! Камера срабатывает на движение. А в комнате никого нет. А потом вот такая фигня - рябь и шум.
      - Полтергейст? - усмехнулся Павел. - У тебя серой не попахивает в квартире?
      - Не до шуток! - Егор мрачно посмотрел на друга. - Или помоги хоть чем-то или...
      - Чтоб ты без меня делал! - Пашка отодвинул его от монитора и достал из портфеля флешку. - Есть у меня такая вот замечательная программка - убирает помехи. Я же диктофоном постоянно пользуюсь, а звук иногда вообще никакой, вот и помогает эта чудесная штучка. - Он вставил флешку и немного повозился в настройках. - Ну вот - немного удалось помехи убрать.
      По экрану гуляли разноцветные сполохи, раздался какой-то космический шум, треск, потом, как будто издалека донесся шепот. Егор напряг слух. '...ирод проклятый (шипение) опять поздно придет, шляется, паразит... а я скажу, где... водку пьет с дружками... алкаши все... придут (снова шипение)...заберут от такого папаши... как пить дать заберут... трое детей... всех забрали... будут теперь сирые корку хлеба глодать...'
      - Ну, это, это... - Егор растерянно смотрел на Павла. - Это кто говорит? Серафима? Но в комнате же нет никого. И голос-то какой... неживой что ли?
      - Не знаю, Егор, но сам подумай - в квартире только ты, Тошка и Серафима.
      - И что мне теперь с этим делать? - Егор мрачно сдвинул брови.
      Павел пожал плечами.
      Телефон Егора затренькал.
      - Егор Николаевич! - заверещал в трубке голос Серафимы. - Беда! Ох ты, батюшки, беда у нас...
      Егор побледнел, стиснул трубку так, что пальцы побелели.
      - Что случилось? - чужим голосом спросил он, и минуту слушал ее сбивчивый рассказ. Павел застыл рядом, вывернув голову, прислушиваясь к разговор. - Аля... Аля увезла Тошку, - шепотом пояснил ему Егор.
      Павел вытаращил глаза и покрутил пальцем у виска.
      - Она что совсем того?
      Егор уже судорожно рассовывал по карманам телефон, сигареты, зажигалку.
      - Если она с телефоном ее забрала, мы ее найдем. У Тошки в телефоне маячок стоит.
      ***
      Павел гнал Ауди по кольцевой. Егор не отрывал взгляд от зеленой точки на экране. Точка быстро перемещалась вдоль Киевского шоссе.
      - Куда она едет, как думаешь? - Павел искоса бросил взгляд на карту.
      - Не знаю, догадываюсь только, - Егор мрачно потер лоб. Когда-то давно Алька возила их с Ниной к своей бабке, то ли колдунье, то ли ведунье. Алька и сама во всю эту чушь верит.
      Сзади причитала Серафима.
      - Ой, батюшки, что ж это деется! Мы с музыки-то идем, а она как подлетит! Хвать ее за руку и в машину и фьють!
      Старушку пришлось взять с собой, а то помрет, не дай бог, прямо на улице. Он не сразу понял, что произошло. А потом его как громом ударило - Аля узнала, что Тошка толкнула коляску!
      - Смотри, свернули, - кивнул Павел. - Черт, минут на тридцать опаздываем! Ладно, сейчас будем нарушать.
      За городом дорога почти опустела, и Павел вдавил педаль газа в пол. Вскоре они свернули на грунтовку, скорость пришлось снизить. Дорога слабо освещалась редкими фонарями, но вскоре и они кончились. Автомобиль осторожно пробирался по зажатой меж деревьев дороге, выхватывая изломанные тени стволов.
      Ауди проехала еще немного и остановилась. В свете фар виднелся бампер светлой Тойоты и небольшое деревянное строение. Они выскочили из машины. Где-то рядом шумела вода. Зеленая точка на планшете стояла неподвижно и находилась совсем рядом с ними.
      - Смотри, - ткнул его Павел, - свет!
      Егор побежал на мерцающий за деревьями огонь, спотыкаясь, и крепко жмурясь от веток хлещущих его по глазам, где-то сзади топал Павел.
      У большого дерева спиной к ним стояла женщина, факел в ее руке освещал поляну. Она медленно повернулась, и Егор с ужасом увидал за ее спиной завернутую в белую ткань, словно в кокон, маленькую фигурку, привязанную к стволу дерева.
      - Стой, Егор! - Аля выкинула вперед руку с факелом. - Не подходи!
      Егор застыл, глядя на ее исказившееся лицо. Светлые волосы в отблесках пламени светились кроваво красным, горящие безумием глаза, перебегали с одного мужчины на другого. Остро пахло какой-то химией, то ли бензином, то ли ацетоном.
      Павел сзади тоже принюхивался.
      - Черт! Егор, тут все бензином залито, - тихо прошептал он.
      - Аля, просто отпусти ребенка и все будет хорошо, - Егор медленно буквально по сантиметру приближался в женщине.
      - Ты не понимаешь, - покачала она головой, - ее надо убить. Она не остановится.
      - Ох ты, батюшки! - раздалось рядом.
      Аля сверкнула глазами на Серафиму, доковылявшую до поляны, и тут же молниеносно сделала выпад. Факел прошелся над головой Егора, тот отшатнулся, чувствуя, как трещат волосы на голове. Яркий сноп искр взлетел в воздух, рядом истошно заголосила Серафима, охнул Павел. Егор помахал руками перед лицом, отгоняя красные сполохи. Еще выпад, и снова искры посыпались на землю. Серафима верещала безостановочно.
      Аля сделала пару быстрых шагов назад и поднесла факел к белому кокону. Он вспыхнул весь и сразу. Егор рванулся, но не смог сдвинуться с места. Ноги его приросли к земле. Крик застыл на онемевших губах. Глаза с ужасом смотрели, как огонь пожирает маленькую фигурку. Рядом в таком же ступоре застыл Павел.
      'Огонь! Найди злодея зло направившего, зло пославшего...' - исступленно выкрикнула Алевтина. Красные языки пламени, взвились вверх, вспыхнули ярче и вдруг потянулись в сторону, будто многочисленные хищные руки. Егор почувствовал, как огонь лизнул лицо. Сквозь красную пелену перед глазами он с трудом различил силуэт Серафимы, окутанную ядовитым желто-зеленым свечением. Жирной змеёй свечение тянулось к объятой пламенем фигурке у дерева. Огонь с жадностью накинулся на эту змею, раздирая ее в клочья. Серафима вдруг взвыла, бросилась на колени и принялась кататься по земле, беспорядочно суча по ней сухонькими ногами в войлочных ботах. 'И-и-и-и-и', - тонко и жалобно выла она, корчась и скребя землю старческими птичьими лапками.
      Егор смотрел на борьбу красного с ядовито-зеленым, не мигая, и даже, кажется, не дыша. '... и увеличь тысячекратно, отправь назад - убей!' - выкрикнула огненная фурия, воздев руки. Истошный вопль ринулся ввысь, остатки зеленой змеи вспыхнули, выстрелили вверх россыпью мелких искр. Огонь фыркнул, хлопнул и погас. На секунду воцарилась тишина, прерванная всхлипом - Аля упала на колени, словно подрубленная, голова ее склонилась к земле, плечи сотряслись в беззвучных рыданиях.
      Егор очнулся от странного оцепенения, бросился к дереву, сдернул закопченную ткань, увидел безвольно повисшую голову, схватил ее руками, поднял. Слава богу, жива! Даже не обгорела. Веревка лопнула и Тошка свалилась ему на руки.
      - Купель, - раздался хриплый голос. - В купель. Окуни ее туда и сам... сам тоже! Три раза. С головой, - голос затих.
      Егор подхватил дочку и бросился на шум журчащей воды. Он осторожно спустился по деревянным перилам, и не чувствуя ни холода, ни дрожи, крепко прижав Тошку к груди, погрузился в воду с головой. Холодная вода залилась в нос, в уши, и даже, кажется, в рот. Егор вынырнул, фыркнул и тут окончательно пришел в себя. В груди сильно билось сердце, разгоняя замершую кровь, а рядом часто-часто стучало маленькое сердечко дочери. Он перевел дыхание и снова ушел под воду.
      - Вы там живы? - фигура Павла склонилась над деревянными поручнями. Он протянул руку и помог Егору подняться по скользким ступеням. - У меня в багажнике одеяло есть и куртка моя охотничья. Сейчас принесу.
      Егор качнул головой, собираясь сказать, что ему совсем не холодно. По телу разливалась мощная волна жара.
      - Жарко, - прошептала Тошка. - Очень жарко.
      - Тошка, Тошенька! - Егор опустился на колени и заглянул ей в лицо, убирая со лба мокрые пряди. - Как ты? Что-то болит? Где?
      - Жарко, папа, - Тошка прижалась к нему.
      - Девочка ты моя! - радостно засмеялся Егор. - Мышка моя маленькая!
      - И все же куртку принесу, - кивнул Павел и протопал по хрустким листьям к машине.
      Егор встал, держа Тошку на руках, и посмотрел в сторону поляны, где догорал факел. Сгорбленная фигура неподвижно сидела на земле. Егор осторожно подошел.
      - Я никогда, никогда не делала этот ритуал. Никогда, - чуть слышно всхлипнула Аля. - Бабушка рассказывала... но сама никогда, никогда!
      - Ты совсем с ума сошла, - Егор опустился рядом, пристроив Тошку на колени. - А если бы ты Тошку убила? Как ты могла!
      - Я защищала своего ребенка - прошептала Аля.
      Павел подошел и накинул на Егора с Тошкой одеяло. Подумал секунду, подошел к Але и надел ей на плечи большую камуфляжную куртку. - Смотрите от Серафимы только боты остались! - Пнул он ногой темную кучку на земле. Телефон в его кармане выдал звонкую трель, и он отошел в сторону.
      - Аля, ребенок... ну, скажи, мой?
      - Нет, Егор, - она подняла глаза и твердо посмотрела ему в лицо. - Не твой.
      - Мне хоть кто-нибудь объяснит, что это было? - вмешался Павел.
      - Вампир. Энергетический. Из тонкого мира, - Аля посмотрела на них, ожидая усмешек. Но они смотрели на нее серьезно, как никогда. - Бабушка их лярвами называла. Присасывается такая тварь к человеку и питается его эмоциями. Я только ни разу не слышала, чтобы лярва в физическом теле воплощалась. Думаю, кто-то очень злой ее в мир выпустил.
      Вернулся Павел, возбужденно махая руками: - Егор! Я тут справки просил навести. Так вот - Серафима Борисовна Нефедова уже третий год из дома не выходит - ноги отнялись после инсульта. Говорят, черт в юбке, а не женщина. Весь дом от нее стонет - до сих пор жалобы во все инстанции строчит на соседей.
      - Бабушка, пока жива была, учила меня немного, - тихо сказала Аля. - Я и раньше себя при Серафиме не очень хорошо чувствовала. А после рождения ребенка я, вдруг, видеть начала. Как бабушка. - Аля вздохнула. - Я возле дома Серафиму с Тошкой встретила. Смотрю, а это и не человек вовсе, оболочка одна. Я знала, что она за девочкой придет. Эти существа без донора не могут.
      Егор плотнее завернул Тошку в одеяло, та свернулась клубочком и тихонько посапывала, спала.
      - Сначала она к Нине прицепилась, высосала ее, потом за Тоню принялась. Эта тварь в человеке все самое плохое, низменное пробуждает, все страхи, а потом когда его совесть грызть начинает тут она энергию и высасывает. И чем больше человек терзается, тем вкуснее ей, тем сильнее она.
      Откуда-то, словно сбоку, зазвонил мобильник. Павел похлопал себя по карманам, огляделся и поднял с земли телефон.
      - Егор, твой! Выронил, наверное.
      - Слушаю, - обреченно проговорил Егор, узнав номер. - Да. Я. Что? - вскричал он диким, не своим голосом. - Когда? - Телефон упал на землю, Егор стиснул мигом проснувшуюся от его крика Тошку. - Господи, господи, - шептал он, уткнувшись в пепельно-русые все еще мокрые и пахнувшие талой водой волосы дочери.
      - Папа, папочка, что случилось? - Тошка гладила его по лицу.
      Аля с Павлом переглянулись.
      - Егор! - Павел опустился на землю и обнял друга за шею. - Крепись! У тебя Тошка... жизнь штука такая...
      - Нина вышла из комы, - Егор поднял заблестевшие глаза. - Тошка! - он тряхнул дочь за плечи. - Мама очнулась! Она в сознании. Про тебя спрашивает. Тошка! Мама будет жить!
      Охнул Павел. Засмеялась Аля, прикрыв лицо руками.
      - Смотрите, снег! - закричала Тошка и поймала на ладошку мохнатую, бесформенную снежинку.
      С темного неба густо сыпались чистые белые хлопья.
      - Первый, - сказал Аля.
      - Что-то рано, - сказал Павел.
      - В самый раз, - сказал Егор и потерся носом о теплую щеку дочери. Ее волосы уже покрылись белой шапочкой снега. Он набрал воздух в легкие и сильно дунул. Снежинки взвились над ее головой, и Тошка весело засмеялась, откинув голову назад. Совсем как мама. Его девочка. Папина дочка.

    7

    Иплхаус А.ф. В К -7. Тысяча и один оттенок серого   13k   Оценка:7.00*3   "Рассказ" Проза

      
      Она долго не подозревала, насколько обездолена. Пианино, куда её впрягли с раннего детства, чётко делило мир на чёрное-белое, бемоли и диезы, семиладовую и - о дерзновенно, неслыханно! Безумец Шнитке! - двенадцатиладовую систему. Cтояло перед глазами, засело в пальцах, проникло под черепную коробку.
      Моральные ценности юного строителя коммунизма. Кто не с нами - тот против нас.
      Бах с его хорошо темперированным клавиром, тонко препарированные ломтики единой мировой мелодии. А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб?
      Хрупкий лад в семье - против бесконечных неладов и неурядиц, перед которыми под конец оказываешься беззащитна. Семь Я, семь ДА, двенадцать НЕТ.
      Муж был гениальный игрок, прямо по рассказу Александра Грина, причём - как и Элиза - на фортепиано. Музыкальный брак по расчёту. Глава семьи гастролировал по всей стране из конца в конец, жена еле поспевала за ним с белейшими глажеными рубахами, накрахмаленным пластроном и угольно-чёрной фрачной парой, перекинутыми через одну руку, кастрюлькой с пламенеющим борщом - в другой. Её ученики могли подождать.
      Вообще-то они её любили. Элизой, прямо по Бетховену, заменили скучное "Лизавета Санна" те мальчишки и девчонки из разных мест и местечек, которые выпархивали из её объятий в продвинутый музыкальный колледж. Добротная работа, не более: таланта ей не было отпущено. Однако птенцы нередко вновь прилетали к Элизе - не за утешением, похоже; скорей, ради одного молчания, в котором равно угадывались и сочувствие, и безразличие. И которое отлично помогало им правильно мыслить.
      Своих детей у них с мужем не было, хоть именно они были конечной целью всей затеи: перелётная птица не свивает гнезда под стрехой тёплой зимней хаты. "Мне нужен толковый союзник, - всё чаще ворчал её Николай. - У тебя ведь руки трясутся, когда надо взять в руки иголку и пришить пуговицу или крючок. Нитку вдеваешь какую попало - можешь красное чёрным, зелёное - коричневым зашить. Да и щи у тебя выходят какие-то серо-буро-малиновые - прямо есть тошно".
      Дело уж явно было не в щах и пуговицах - денег на домработницу бы хватило, он и в перестройку, и в послестройку приносил не так мало, да и родители юных звёздочек помогали в беде. Только вот родить жене надо чётко от мужа, да и ему не прислугу же брюхатить и не дальнюю родственницу!
      Разошлись по обоюдному согласию: Лизе обстоятельства встали поперёк горла, великому пианисту подвернулась прямая выгода в лице даровитой скрипачки - отличный семейный дуэт, в котором аккомпаниатором должна была выступить мать тире тёща, моложавая и, как наука в поговорке, умеющая много гитик, особенно по части ведения натурального хозяйства. Лиза-то в школе сподобилась по домоводству лишь тройки. Как, впрочем, и по рисованию. Сквозь точные дисциплины пробиралась с блеском, особенно ей удавались геометрия и черчение: но это к слову.
      Некое просветление в судьбе настало, когда мало сведущая в законах Елизавета Александровна узнала, что родительскую дачу, с самого начала записанную покойниками на неё, нельзя продать без согласия супруга, пускай и состоящего в вялотекущем бракоразводном процессе. Его квартиру она покинула в первый же день после объяснения в нелюбви - даже любимый громогласный рояль бросила, пускай пользуются. Крадучись перевезла в свой летний дом - благо тёплый, ещё большее благо, что в дальнем Подмосковье, - одно пианино, старинное, из светлого, гладкого на ощупь дерева, со струнами, натянутыми на массивную раму серого чугуна. Сам домик достался ей неким смутным образом - отступной дар, который незадолго до свадьбы дочери был выдан отцу ради погашения долга и чтоб тому отцову другу не платить налог с недвижимости. Новобрачный о том не прознал: не хватало им ещё и ревности к предполагаемому женину любовнику.
      Будешь уступчивой - скорее доберёшься до логического конца. А за ним, каким бы ни был, - грядет перемена.
      Буквально через день после того, как их развели по всей форме, Лизавета сподобилась от друга привета. Тест показал беременность, гинеколог - по их спецкалендарю без малого четырёхмесячную. Непривычная в сексу женская натура не сумела вовремя предупредить о последнем нападении, совершённом с досады, крови до поры до времени продолжали течь через плод как ни в чём не бывало.
      - По времени это не мой, - бурно среагировал её бывший.
      - Согласна, - отозвалась Лиза. - Одной меня. Как и та земля, на которой стою.
      Бурное выяснение деталей происходило, надо понимать, на спорной даче.
      Мужчина намёк понял, благо артачиться из-за голимой сосны пополам с шашелем и короедом было глупо. Документ о продаже подписал, алименты, какие уж ни на есть, платил потом исправно. В конце концов, анализ на определение отцовства встал бы ему дороже.
      Из летней усадьбы на деньги, вырученные от продажи земли и хлама, назначенного на снос, удалось сотворить вполне приемлемое жильё: недурные печь и камин, колодец со своей водой, современные гигиенические блага. И остались кое-какие деньги: ждать учеников. Ждать ребёнка.
      Девочки появились на свет легко, с разрывом от силы в пять минут. Иных разрывов не произошло, с иголкой к ней даже не подступались. Оттого Лиза всё недоумевала, зачем вокруг неё так суетятся. Слыхала, от поздних родов тугоухие напрочь глохнут, но музыкальный слух у неё всегда был тончайший. Абсолютный. Или оттого, что у старой первородки всё по определению должно быть не как у людей?
      Когда она уже отдыхала в палате, к ней подошли двое в белом и спросили в лоб:
      - Елизавета Александровна, ваш покойный батюшка ведь был дальтоник?
      - Конечно, - ответила она с долей машинальности. - ... Но ведь женщины этим не болеют!
      Ибо её осенило сразу и навсегда. С ней вот это самое. И с дочками как бы не...
      - Почти не болеют, - поправили её. - А у вас это в латентной форме и неплохо компенсируется. Тем более машину не водите, в картинные галереи и к окулисту не захаживаете - зрение-то само по себе острей бритвы. В разных оттенках серого приладились разбираться так виртуозно, что недуга для вас как бы отродясь не существовало.
      И не существует, решила она про себя. Вышла на волю - так это одно тебе и хлеб, и вино, и зрелища.
      Дочки росли счастливо. Иногда двое младенцев переносятся матерью легче одного - до поры до времени замкнуты друг на друге, пришла пора - стоят друг за друга горой. Нередко время приносит скудные, но плоды: бурно растущие дети вечно тянутся к детям, а все они скопом - к музыке. Просить же бесплатных уроков их родителям неудобно. Опять же Николаевы отступные - лыко в строку, хотя лаптей уж точно не сплетёшь: музыки в жизни молодых супругов поубавилось, квартет - не дуэт, даже если бабуся у внука исправная.
      Капля за каплей точат камень. Росинка за росинкой способны наполнить собой океан. Елизавете хватало пруда и альпийской горки, куда её дочери сажали нечто курчавое и неразличимо пёстрое.
      Один был непреходящий, совершенно идиотский страх: вдруг с ними то же самое, что с дедом и матерью? Назло ему Елизавета покупала сказки с иллюстрациями мастеров и дорогие альбомы, чуть прорезалось чувство цвета - сговаривалась со школой, нанимала дополнительных учителей.
      И сполна получила за труды.
      Девочки дружно пошли в искусство - называлось это по-новому, "культурология". Добродушно смеялись, когда обнаруживали, что вместо великих шедевров мамочка видит одну лишь неразборчивую мазню. Удивлялись тонкому вкусу, который заставлял её предпочитать "Мертвеца" всем другим фильмам с их любимым Джонни Деппом. Подкладывали образцы разного качества и фактуры - лоскутки, чурбачки, бусины, - попутно объясняя, где какой цвет. А уж с гладкостью - шероховатостью и прочим сама его свяжешь...
      Так, по слухам, учили знаменитую слепоглухонемую Скороходову, но у Елизаветы, что ни говори, с контактами был полный порядок. "Редко у кого бывает такое согласие с дочерьми, как у меня", - думала иногда без слов, одной внутренней музыкой, - чтобы не спугнуть удачу.
      Спустя время цвет стал как-то парадоксально связываться с фактурой. Елизавета слышала когда-то, что тёмный волос крепче, грубее светлого, поперечное сечение иной формы, и уж этого не изменишь, как ни крась: микроскоп выдаст. И со всем прочим, должно быть, так же.
      Так она, почти играючи, училась различать материи всякого рода по интенсивности цветов и связывать одно с другим: словно глаза прорастали на кончиках пальцев, как, по слухам, у той феноменальной девочки, Розы Кулешовой. Лизе для познания всегда были нужны конкретные вещи, а не абстракции...
      Игры постепенно истощались. Старшая дочь, которая пошла чуть больше в блондинистого отца, вышла замуж, свила гнездо, родила в него ребятёнка и жутко гордилась этим. Бабушка гостила бы у чужого очага чаще, но был риск столкнуться нос к носу с бывшим мужем, теперь - полноправным дедом в законе. Не то чтобы вражда какая была или длилась - просто набил оскомину по жизни, как выразилась дочурка. Эта младшая дочь, вся с ног до головы словно гладкий спелый каштан, не спешила уходить из дома на сторону: пробовала на вкус и цвет каждую каплю жизни, водила приятелей обоего пола, таких же увлечённых художников, вкусно пахнущих краской и закрепителем, кожей и брезентом. Они всей бригадой таскались по клубам, подрабатывали свободными искусствами, кто во что горазд, на нехватку монеты не жаловались, излишек распределяли по-братски.
      Кто из них однажды принёс и положил Елизавете на колени узкий запелёнутый свёрток длиной чуть меньше метра, тёплый и необычно тяжёлый? Но именно дочь сказала:
      - Знаешь, это такой младенец. Полгода от рождения и двадцать лет по виду. Его только что отлили. Их называют шарнирными куклами, но он - просто Джонни. Не копия Джонни Деппа, их ещё называют "миними". Что-то от всех его ролей и ипостасей: индеец, цыган, тихоня клерк, в котором прорезался убийца, маргинал, живущий по ту сторону добра и зла.
      Мать тем временем осторожно сняла пелёнку...
      - Его прислали всего в скотче и пупырке, словно мумию, - тихонько проговорила дочь. - Мы тут уже пораскрутили.
      ...Не глядя дотронулась, провела ладонью вдоль от макушки до ступней: настоящий маленький мужчина, всё как есть при нём. И кожа - как скорлупа страусиного яйца, словно тончайшая прохладная замша...
      - Сейчас он не в образе, мы отказались от фирменного "мейка", - продолжали ей говорить. - Я и сама умею, раньше обучилась. Боевая раскраска, паричок, глазки... А вот шить в упор не могу, хоть из брызгалки с клиром застрелись.
      Что-то непонятное вошло в кончики пальцев матери, поднялось по капиллярам и кровеносным жилам, вспыхнуло яркими брызгами в мозгу. Так бывало, хотя и очень редко, когда она решалась музицировать не для чужой науки, не ради тренировок - для одной себя.
      - А покупать готовое с фирмы и накладно, и дурной тон? - наполовину утвердительно спросила Элиза. - Знаешь, я, пожалуй, рискну. Пальцы по-молодому гибкие, дальнозоркость несолидная... Годна и сапоги печь, и пироги тачать, что называется. Только купите мне продвинутую швейную машинку. С программированием и трикотажным швом. Ах да, и с автоматической подачей нитки в ушко, чтобы не заморачиваться. С иголкой я по-прежнему ведь не дружу.
      Ей не сказали: "таких агрегатов не бывает, да и жуть до чего дорого". Просто купили, привезли и поставили.
      Её не упрекали: "Ты и выкроек таких крошечных делать не сумеешь". Ибо давняя задушевная - задушенная браком - дружба с точными науками выбралась на волю и выручила. Не напрасно она всю жизнь мыслила черно-белыми чертежами и расчётами. И выкройки получались отменные на любую понравившуюся куклу - свою или чужую, и ткани - тончайший батист и плотная джинса, скользкий шёлк и тягучая искожа - ложились под машинную иглу без малейшего ропота. И загоралась под руками Элизы многоцветная радуга: на все семь, и семижды семь, и двенадцать, и двенадцать в квадрате ладов и оттенков. Все их она воспринимала и сочетала без ошибки.
      Несмотря на то, что глаза её по-прежнему были глазами ущербного дальтоника...
      

    8

    Bestыжая Вк7: Деревенская сказка   20k   Оценка:7.00*3   "Рассказ" Проза

      Любила Софья свою деревню. Бывало, выйдет ни свет ни заря, станет на пороге, вдохнет свежий воздух, пару яблочек с яблони сорвет да присядет на лавочке, что еще её дед сделал. Как тут не залюбоваться? Восход краснеет, чистое небо обещает теплый день, роса на траве серебром блестит, маки среди неё переливаются, будто красавица шла, разноцветные бусы растеряла. Можно посидеть, подумать, к работе приготовиться. А работы много: и свиней покормить, и коз пастись вывести, картошку прополоть, колорадских жуков потравить. Все ровесники Софьи по городам разъехались, в селе - лишь старики одни и Галька.
      
      Галька сюда недавно приехала. Дама явно городская: прибрана, надушена, на сельских баб совсем не похожа. Лицо бледное, будто все время в хате сидит и солнцу не показывается. Вся такая худенькая, как те артистки в телевизоре, а руки её - они уж точно никогда в земле не копались.
      
      Откусила Софья яблоко, глянула на Галькин двор и в очередной раз вопрос себе задала: как соседка тут выживает? Ни мужа, ни брата, ни родителей у той не было, сама к труду непригодна - с сапкой в руках её Софья ни разочка не видела. А огород-то у соседки большой, во дворе яблони и вишни, да чушка пасется - трех подсвинков за собой водит, те упавшие яблоки жрут. Вон, Шарик тоже соседку не любит: как увидит её - залает на всю округу и в халабуду спрячется, что только хвост выглядывает.
      
      Не успела додумать Софья: из хаты детский плач послышался, надо дитё успокоить, покормить да пеленки постирать. Пришла она в хату, Ромчика из люльки взяла, переповила и давай колыхать. Усмехается дитё, ручками к маме тянется, а мама радуется. Вот скоро подрастет её первенец, помогать станет. Долго Софья ребенка хотела, но только недавно получилось. Любила она своего Ромку. Насмотреться не могла.
      "Ты мое сокровище, мое счастье, мое чудо", - приговаривала. Положила она ребенка в люльку и пошла на кухню - молоко греть. Попутно мужа разбудить решила.
      
      - Эй, Борька, поднимайся. Солнце уже взошло.
      
      Не ответил Борька. Смотрит Софья - нет его. Постель разобрана, а мужа нет. Ну, думает, наверняка встал и тихонько на рыбалку ушел. Посидит часик - и словит какого-нибудь карася на обед. Или к Ваське уплелся: тот ему мотоцикл помочь отремонтировать обещал.
      
      Муж у Софьи хороший - всему селу на загляденье. Не раз и не два она говорила 'спасибо' Богу, что ей такой мужик достался. Другие и выпить любили, и загулять, а Борька работящий был, хозяин, а пил только чуть-чуть - по праздникам.
      
      Как приехала Галька, Софья аж испугалась, что та от неё мужа отобьет. Глядела соседка на него да только что не облизывалась. От взгляда этого у Софьи аж сердце хватало. Решила она с мужем на эту тему поговорить. Борька тогда рассмеялся и ответил:
      
      - Галька? И чё я с этой белоручкой делать буду? Кофе ей в постель носить, как в твоем сериале? Еще и худая она, как палка от метлы. Ей бы в школе на уроках биологии скелетом работать. Мацнешь - а она возьмет и рассыплется. Не люблю таких. Мне надо, чтоб было за что ухватиться.
      
      Тогда Софья и успокоилась. Умением врать Борька никогда не славился.
      Покормила она малыша, уложила в колыбельку да занялась домашними делами: свиньям и псу есть дала, кур из курятника выпустила, коз вывела, привязала, и на огород - грядку прополоть.
      
      Утро спокойное и ласковое было - прямо на загляденье. Тихий ветерок мягко нескошенную травку колыхал, в ней кузнечики свои серенады заводили; тихо сплетничали деревья, то и дело роняя пожелтевшую листву; на их ветвях собирались птицы - наверняка, чтоб предстоящую зимовку обсудить. Ромка спал тихо - не отвлекал. Заработалась Софья, и только когда солнце припекать начало, вспомнила, что муж-то так и не вернулся.
      
      Не было на её памяти еще такого, чтоб Борька ушел надолго, ничего не сказав. К кому-то из соседей на минут пять зайти мог или рыбу половить - на часик, но если надолго уходил, всегда сказывался.
      
      Заглянула Софья в сарай - стоят рыболовные снасти нетронутые. К реке не пошел, значится. Занервничала она, принялась по сторонам оглядываться, будто ждала, что он спрятался где-то неподалёку. Нервы зубу на зуб попасть не давали.
      
      И тут смотрит Софья - Галька стоит. Как всегда, разодетая - в юбке узорной, блузке шелковой, с цветастым платком на шее.
      
      - О! Здравствуй, Соф! - протянула она певучим голосом. - Бледная ты какая-то. Со здоровьем плохо?
      
      - Здравствуй, Галь. Ты Борьку моего не видела? - спросила Софья, подойдя к забору и с надеждой взглянув на соседку.
      
      - Нет, - Галька головой покачала, присела, своего подсвинка за ухом почесала. - Пропал, что ли?
      
      - С утра его не видно. К речке не пошел, да и не собирался никуда сегодня.
      
      - Значит, бабу нашел. Ты что, мужиков не знаешь? - засмеялась Галька. - Им юбку покажи - и только их и видели.
      
      - Не такой мой Борька! - воспротивилась Софья.
      
      - Все они из одной породы, - ответила Галька, поглаживая подсвинка, как если бы тот кошкой иль собакой был.
      
      Не хотелось Софье спорить. Да и настроение не то было. Пошла по соседям звонить: может, видел кто Борьку; может, что кому он сказал. И к Никитиным позвонила, и к Федотовым. Даже к Гришиным, хоть с Маруськой она еще год назад поссорилась. Нигде мужа нет. Как в воду канул.
      
      Ромчик в люльке заплакал, материнскую грусть уловил. Обняла Софья сына, успокоить пытаясь. Но как тут успокоишь, когда у самой на душе неспокойно? Никто ничего не видел, никто ничего не знает, вся одежда Борьки - на месте, а самого его нет. Как же такое случиться-то могло?
      К вечеру погода портиться начала: небо черными тучами затянулось, молния засверкала, заговорил басовитый гром. Капли дождя застучали по крыше Софьиной хаты в унисон стуку её сердца, а билось оно так, что грудь было готово прорвать.
      
      - Господи, помоги мне несчастной! - говорила она, стоя на коленях и глядя на деревянный образ, что в спальне висел. - Зачем того, кого я люблю, отбираешь?! Что я сотворила такого?! Не грешила, никого не обижала, даже в мыслях зла не было! За что?!
      
      Разрыдалась Софья. Закричала. Волосы на себе рвала, щеки царапала. Но никто не слышал. Только дождь насмешливо по крыше барабанил, да ветер за окном пронзительно свистел.
      
      ***
      
      На следующий день приехала из города Зоя - сестра Софьина. Редко они виделись: только когда Зоя в отпуске была и приезжала картошки и фруктов набрать. Как уехала десять лет назад учиться, так в деревню жить и не вернулась. Замуж за городского вышла, двух детей родила, живет припеваючи.
      
      Встретила Софья сестру во дворе. Вся в слезах, растрепанная. Ночь не спала - то Ромку колыхала, то плакала, то молилась.
      
      - Помоги! - говорит. - Муж пропал, как сквозь землю провалился! Никто не знает, куда делся.
      
      - Так надо в милицию обращаться!
      - К кому тут обратишься? Один Гришка - участковый, и тот каждый день пьяный в стельку. А соседям всем - до одного места.
      
      - Надо в район звонить, - ответила Зоя. - А то и в область. Люди вот так просто не пропадают. Может, напился, решил искупаться и утонул?
      
      - Не пил он! Только немного по праздникам, чтоб настроение поднять.
      
      - Всякое бывает. Сегодня не пьет - завтра напьется.
      
      - Не верю я в такое, - ответила Софья, и тут ребенок в хате заорал. - Надо пойти Ромчика успокоить. Он тоже всю ночь плакал - как чувствовал.
      
      - Какого Ромчика? - удивилась Зоя.
      
      - Ну, Ромчика, сына моего... Что с тобой? - кинулась Софья в хату, подбежала к люльке, пацаненка на руки подняла. - Описался мальчик мой. Сейчас пеленки сменим, перестелем, будет тепло и сухо.
      
      - Чей это ребенок?! - Зоя воскликнула так, будто дух увидела.
      
      - Ты чего? Пьяная? - обозлилась Софья. - Мой же! Чьему ему еще-то быть? Ты еще на крестины с Володькой своим приезжала...
      
      - Да не было никаких крестин! - сестра вся раскраснелась, щеки надулись, а зрачки всё бегают, как обезумели. - Ты же бесплодная! У тебя детей быть не может! Ты еще к нам в город приезжала на консультацию, и врач сказал, что детей у тебя не будет! Где ты ребенка взяла?!
      
      Затряслась Софья, чуть Ромку на пол не уронила. Побелела - стала как снег. Губы шевелятся, будто что-то молвить хочет, но не может. Посмотрела она на Ромку, на сестру свою, и вспомнила все, как было. Весь тот день у неё перед глазами прошел...
      
      ***
      
      Стояла она во дворе, вишни обрывала. Денек хороший был: по небу тучки плыли, утром дождик прошел, легонький ветерок игрался с листьями - не жарко и не холодно. Для работы - что надо. Нарвала Софья ведерко и загрустила.
      
      - Никогда у меня детей не будет, - говорила, а по щекам слёзы текли. - Никто и никогда не скажет "мама", никто и никогда не прижмется к груди в радости или в горе, никто не утешит в печали. Не видать первого шага дитяти своего, не слышать первого слова...
      
      - О, привет, Соф. Ты чего там грустишь? - Галька в своем дворе стояла, подсвинка гладила и усмехалась. Вся разодетая: каждый день - блузка новая, бусы на шее, духами за версту несет. А двое поросят возле неё снуют - круглые, упитанные, розовые, как с картинки сошли. Хрюкают, яблоки жрут, но глаза странные у них. Может, кормит их соседка химией какой?
      
      - Здравствуй, Галь, - отозвалась Софья.
      
      Хоть и не любила она соседку, но поведала ей о горе своем:
      
      - Бесплодная я. Так и в районном центре сказали, и в областном. А дитятко ой, как хочется! И Борька хочет, но свыкся уже, примирился. Так, видно, и умру в одиночестве, не узнав счастья.
      
      - Слушай, Соф, не плачь, - вздохнула Галька и выпросталась. - Все можно исправить.
      
      - Как исправишь тут? Мы с Борькой и у врачей были, и у Марьи в соседнем селе. Она, говорят, молитвами всем помогает - со всего мира к ней едут. А тут не помогла. Помирать мне в одиночестве.
      
      - Молитва, конечно, хорошее средство, - расхохоталась Галька, - но знаешь, сколько людей каждый день молятся? Там, наверное, очередь - на десять жизней хватит. Да и если бы все исполняли - жили бы мы в раю, не иначе. Есть способ получше. И побыстрее.
      
      - Способ? - хоть соседка чудаковатой была, но надежда в душе за ниточку уцепилась.
      
      - Пошли, - позвала Галька и устремилась к своей хате.
      
      - Та Борька сейчас с рыбалки явится, надо бы ему суп разогреть да улов почистить, - не доверяла Софья странноватой соседке, но что-то будто в спину её толкало.
      - Пошли-пошли, - поманила Галька. - Успеешь еще. Тут всего-то дела - минут на пять.
      
      Пошли они. Как ступила Софья в соседский двор - что-то не то почувствовала. Словно по льду шла, а в ушах молоточком стучало. Двор совсем чистый был. Будто нет тут ни чушки, ни двух подсвинков с таким умным, как у человека, взглядом. Тропинка к хате чистая - как мылом вымыли, трава яркая - как покрашенная. Даже деревья здесь шуршали как-то не так, иначе.
      
      В доме у Гальки тоже чистота была: ковры на полу - дефицитные, турецкие; стенка большая - на всю стену; в ней сервиз поблескивает, куча разных книг стоит. И диван - большой, новый, будто на него никогда никто и не садился. Щемило у Софьи сердце, но нутряное что-то, бабье, по дитю тоскующее, будто в уши шептало: "А может, и впрямь соседка счастье притягивать умеет?" В ворожбу, заговоры и молитвы она с детства верила.
      
      - Садись, - сказала Галька и табурет посреди комнаты поставила.
      
      - А платить чем? - спохватилась Софья. - Денег у меня нет, только пару рублей на хозяйстве.
      
      - Да забудь ты про деньги, - поморщилась Галька. - Деньги - что? Бумага. Тут не плата, а жертва нужна. Заплатишь тем, что в твоем сердце.
      
      Подумала Софья. Что в её сердце есть? Деревня, хата, хозяйство? Гори оно все огнем, если забеременеть сможет! Позабыла она и про сестру, и про мужа - все отдать была готова. Будто разум ей затуманили.
      
      - Согласна? - спросила Галька и улыбнулась ехидно.
      
      Кивнула Софья.
      
      - Если согласна, будет у тебя ребенок, - ответила соседка; к двери подошла, приоткрыла - а оттуда чушка вышла. Большая, угодованная, с пятном на лбу. Но не до свиньи Софье было, даже не удивилась она. Все мысли - о младенце. Как она его к себе прижимает, утешает, сказки рассказывает.
      
      Сняла Галька с шеи разноцветный платок, потрясла, и голову соседке им покрыла.
      
      - Не снимай, - молвит. - Ни в коем случае не снимай. Что бы ни увидела и ни услышала, не снимай. Поняла? Иначе ничего не выйдет.
      
      А потом руками хлопнула и песню затянула - протяжную и грустную, как завывание сирены. После песня в злобный рык перешла, как будто стая собак вокруг оскалились и броситься собралась.
      
      Софью перепуг хватил: изо всех сил она в кресло вцепилась, зубами язык прикусила, сжалась, как будто места ей не хватало, и смотрит через шелковый платок. По коже словно сотня языков забегала. Жестких, как кошачьи.
      Холодом подуло, будто январь наступил. Пальцы на ногах леденеть начали. Что-то загудело, рыкнуло, зачавкало. Через платок чушка виднелась. Глаза у неё засветились, стала она на глазах расти, выпрямляться, на человека похожей становиться. Горелым потянуло так, что тошнота подкатила. Выросла из животины фигура - высоченная, под потолок - широкая, коренастая. Только глаза, как свечи, желтым светятся. Млосно Софье стало. Хотела перекреститься, да рука не поднялась, намертво к креслу приросла. Закричать хотела, да рот будто зашили. Только сидеть и смотреть через платок могла, как выросшая из свиньи тварь на неё желтыми глазами зыркает.
      
      Потянулась тварь своими лапищами - большими, как весло, трехпалыми. Заревела так, что уши отказали, зачавкала. Прикоснулась к руке Софьи, вроде и легко, а по телу аж жар пошел! Потом до груди дотронулась, а после на живот перешла: что-то шепнула -тихо, как дерево шелестит - и стала снова в свинью превращаться.
      
      - Ты забудешь все, что здесь видела, - Галькин голос послышался. - Навсегда забудешь. Придешь домой и будешь жить, как жила. А завтра в печь посмотришь - там тебя твоё дитё и ждет.
      
      Протянула она руку, платок с головы Софьиной сорвала. Та вся бледная была, как покойник. Поднялась молча, кивнула и домой поплелась. Пока шла, все, что у Гальки в хате было, из головы будто ветер вынес.
      
      На следующий день она к печи бросилась и там дитятко малое нашла. Крохотное, голое, плачущее. Взяла она его на руки, спеленала, успокоила, накормила, а потом вспомнила, как выносила его и родила...
      
      ***
      
      - Я помню! - повернулась Софья к сестре. - Помню! Все вспомнила! Что та ведьма со мной в своей хате делала! Борька! Она Борьку в подсвинка превратила!
      
      И бросилась на улицу, чуть Зою с ног не сбив. Вся в слезах: только теперь поняла, что натворила. Только не было уже ни Гальки, ни хаты её, ни двора, ни свиней. На том месте пшеничное поле простиралось, а посреди поля что-то белело. Вздохнула Софья, всмотрелась... и Борьку своего увидела. Шел он через поле совсем голый, руками наготу прикрывал, приседал, чтоб люди не увидели. Бросилась жена в объятья мужа, обняла, расцеловала. Только мысль в голове мелькнула: на месте ли Ромчик?..
      
      ***
      
      Год сплыл с тех пор, как все стряслось. Гуляли они возле реки - Софья, Зоя, Борис, Володька да маленький Ромчик.
      
      - Река, - показывала Софья своему дитяте на тихо несущую воды речку.
      
      - Лека! - отвечал ребенок, смехом заливаясь.
      
      Погода хорошая, тихая была. Вода ровная-ровная, как зеркало - можно склониться и себя разглядывать. На деревьях птички пели, из села лай собаки и мычание коровы слышалось, утки в камышах плескались. Ребятки постарше - лет по десять - удили рыбу с берега.
      
      - Моя больше!
      
      - Нет, моя! Не видишь?! - вскликивали они, а жабы песни свои жабьи на всю округу затянули, будто и сами спорили, кому крупнее рыбина досталась.
      
      Мужчины, о своих мужских делах толкуя, вперед пошли, а Софья и Зоя в компании Ромчика отстали немного.
      
      - Вот так, молодец, - усмехалась мама, держа пасынка за руки, а тот хохотал громко и по густой траве маленькие, неуверенные шажки делал.
      
      - А все-таки, чей он? - поинтересовалась Зоя. - Мы с мужем искали, справки наводили... Ни у кого ребенок не пропадал.
      
      - Мой! - гордо вскинула голову Софья и подняла смеющееся дитя на руки. - Мой он сынишка!
      
      - Не верится мне как-то в это колдовство, - ответила Зоя и посмотрела на радостную сестру.
      
      - Ты же сама говорила, что твой муж через знакомых у милиции интересовался.
      
      - Да, интересовался. Двух женщин в округе нашли. Их мужья исчезли, а те ничего не помнят. Только одна в лотерею после того выиграла - живет как королева, а вторая с каким-то продюсером случайно познакомилась - певицей стала. Но всему ведь рациональное объяснение должно быть.
      - Да было все, Зой. И Галька была, и хата её, и свиньи. Все было.
      
      - Так почему она такой неосмотрительной была? - спросила сестра, за Софьей наблюдая. Та за год будто расцвела: радостная стала, веселая, Ромкой своим натешиться не может. - Почему я не забыла, что ты бесплодна? Почему она Борьку тебе вернула?
      
      - Потому, Зой, что есть сила в мире, которая любого колдовства сильнее. Даже самого-самого черного. Любовь!
      
      Поцеловала Софья Ромку, улыбнулась ему, а тот в ответ усмехнулся.
      
      - Те бабы своих мужей точно не любили и сами не знали, чего хотели. А ты меня любила. Помнишь, как в детстве тут жаб ловили, от родителей купаться сбегали, а зимой в снежки игрались? Любила ты меня, сестрёнка, потому и бессильной магия оказалась. А я Борьку любила, не смогла забыть его. И Ромку люблю, потому и не сумела ведьма его отнять.
      
      - Может, ты и права.
      
      - Права, права! Если семья крепка, если все любовью связаны, никакая напасть - даже сам черт! - её разрушить не сможет. Испугалась любви колдунья да и сбежала куда глаза глядят.
      
      Жили они долго. Зоя Софью постоянно навещала, гостинцы привозила; сестра её овощами и фруктами благодарила. Ромка вырос, в авиационный институт поступил, летчиком стал, женился, своими детьми обзавелся. Но не забывал к родителям в село приезжать. В любви его воспитали, и знал он, что любовь - самая сильная вещь на свете: все она побеждает, и никакое зло её разрушить не способно.

    9

    Лучик Вк-7: Трава-мурава   22k   "Рассказ" Проза


       Раскалённый воздух чуть подрагивал, полуденное солнце с иезуитским коварством убаюкивало, и в какой-то момент Марина не заметила, как книга незаметно выскользнула из её рук, только и мелькнул хвост ящерки с обложки. На мгновение девушка словно вынырнула из дремоты, сердце гулко ударило в голову. "Не хватало ещё солнечный удар получить", -- подумала Марина, сдвигая треугольники верха бикини и проверяя состояние кожи лёгким нажатием пальцев. Нет, пока всё в порядке, защитный крем работает, белые следы почти не отпечатываются, и всё же по-хорошему с солнца пора уходить. Но перебираться в тень совсем не хотелось, тогда пришлось бы распрощаться с приятным запахом торфяной золы, который ветер доносил с того места, где, как и тридцать, нет, двадцать семь лет назад -- быстро сосчитала в уме девушка -- стоял таган. В шестидесятые прошлого столетия местные резали торф буквально под своими огородами. Заготавливали тёмных "кирпичиков" помногу: и себе хватало на всю зиму, и на продажу. Во времена детства Марины рытвины уже скрылись в раскустившейся зелени.
       ...Накануне прошёл дождь, маленькая девчушка с сандалиями в руке медленно идёт по тропинке через дикий луг. Под босыми ногами чавкает, ступни прилипают к земле. Ощущения скорее приятные, потому что нагретая за день чернозёмная жижа как парное молоко. Чем ближе к речке, тем сильнее и сильнее веет прохладой. Становится холоднее и вода на стёжке, её уже по щиколотку. Девочка старается пройти этот участок побыстрее. Наконец маленькие ножки -- на узком, в две доски мостике. Марина доходит до середины и, подобрав выгоревшую юбку, устраивается на деревянном настиле. Ноги опускает в воду. Она доходит почти до колен: мосток невысок. Река в этом месте неглубока, дно хорошо просматривается, кажется, опусти руку и дотянешься до белого песка. Ветер играет ветками деревьев где-то высоко, и лучик солнца нет-нет да пробирается сквозь шелестящие кроны серебристых ив, высвечивая в воде стайки беспокойных мальков. Девочка не задумывается почему, но точно знает, что запах и перепевы журчащей воды навсегда останутся в её памяти. Марина, как и все дети, не может долго усидеть на одном месте. Мысленно она уже за болотом, обнимает на лугу дядиного коня Ваську, хотя пока только поднимается с мостика и надевает сандалии на мокрые ноги. Торопится, рискуя свернуть себе шею, прыгает с кочки на кочку, идя по кратчайшему пути от речки: чудится, будто на болоте из-за кустов и высокой травы выглядывает кикимора. Сладко и тревожно пахнет таволгой. Недовольно трещат сороки и ухают неведомые птицы...
       Марина щурится на солнце и опять прикрывает глаза. Вдыхая запах золы, воочию видит другую картину из более раннего детства.
       ...Бабушка с палочкой стоит около чугунка и помешивает уже почти готовое варенье из золотой китайки, наливных яблок, уродившихся на родной для себя земле, в Тамбовской области. А она, пятилетняя девочка подбегает, заглядывает в чугунный горшок и любуется сказочными прозрачными яблочками, всё сильнее и сильнее наливающихся золотом и светом.
       --Ба, а можно достать несколько яблочек? -- Cнова и снова канючит маленькая Марина.
       --Нет, пока нельзя, -- отвечает бабушка Маша, оставив деревянную ложку с длинной ручкой кружиться в водовороте варенья. Разогнувшись, поднимает вверх левую ладонь и, сложив ее козырьком, строго смотрит на внучку.
       --Маринка, лучше пойди умойся, чурилку-то где успела испачкать? А яблоки, когда сниму с огня, тогда и отложу.
       Бабушкин платок сбился, и она скинула его на плечи, пригладила волосы, задержавшись рукой на узле. Несмотря на преклонный возраст, он всё ещё тяжёл, да и седина покрыла голову лишь наполовину.
       Жарко. Бабушкины голые бледные ноги, не тронутые солнцем, смотрятся странно, контрастируя с обветренными лицом и руками, загоревшими до локтя, по рукава халата. Сегодня бабуля сделала исключение: с раннего утра на улице, сначала стирала, теперь вот варенье варит, её всегдашние хлопковые в резинку чулки остались в доме на лавке. "И почему стареньким редко бывает жарко", -- удивилась про себя внучка.
       Загорелая девчушка в цветастом сатиновом сарафане с крылышками на плечиках и выбеленной солнцем косынке горюет недолго: сглатывая от обиды так и не выступившие слёзы, уже хитро смотрит в сторону огорода, она придумала, чем заесть детское горе. Через мгновение мчится, на бегу подныривая под забор из жердей. Стайка птиц вспархивает с боярыни, и Маринка, срывая ягоды, горстями набивает ими рот, из-за спешки почти не замечая сладость и аромат тёмно-синих плодов с сизым налётом. Наевшись ирги, а именно так по-научному называется это растение, девочка на всякий случай подходит к маленькой золотой яблоньке. Сперва смотрит на ветках, а потом высматривает плоды под деревом. Косынка сбивается, из-под неё смешно топорщится рыжая чёлка. Нет, не осталось ни одного, всё до последнего яблочка собрано...
       Из воспоминаний Марину буквально выдёргивают детские голоса и топот голых пяток. Несколько ребятишек вихрем пронеслись мимо к роднику по знакомой с детства стёжке. "Море волнуется раз, Море волнуется два, Море волнуется три, Морская фигура замри", -- важно выговаривая каждое слово, произносит мальчишка-вода. Марина приподнимается на локте с травы и с интересом смотрит на причудливые позы, в которых замирают играющие.
       Не хуже театральных софитов, маленькие фигурки детей подсвечивает игра солнечных бликов и полутеней от веток огромной ветлы, которая раскинулась рядом с родником. Соседская белобрысая Лена стоит как вкопанная, изображая что-то из семафорной азбуки, не хватает разве что красных флажков. А её брат Федя, мальчик помладше, лет шести, со вздёрнутым веснушчатым носом, в своём простодушии выбрал позу посложнее и в попытке удержать равновесие на одной ноге всё-таки упал, автоматически выбыв из игры первым. Мимика и движения вихрастого мальчишки оказались настолько потешны и заразительны, что игроки были сражены наповал в буквальном смысле слова. Сдерживаться им становилось всё сложнее и сложнее: смех душил их, наконец плечи заходили ходуном, и ребятишки один за одним, сначала Петя, потом Сашка, а за ними и Катя попадали в траву. Самой стойкой оказалась "семафорщица" Лена, сестрёнка Феди. Она и победила в этом раунде, "отмерев" лишь тогда, когда поняла, что никто не обращает внимание на её героические усилия, продолжая корчиться в траве от смеха.
       Поддавшись детскому беззаботному веселью, Марина не заметила как поднялась с травы и подошла к ребятам.
       --В игру меня примите? -- Нормальным не сюсюкающим голосом спросила девушка.
       --Тёть Марин, так не честно будет, вы же большая, а мы маленькие. -- Насупившись ответил Федя, наверное, сейчас самый серьёзный и расстроенный из-за своего проигрыша.
       --А вот и не прав ты, я, конечно, уже большая, но, в отличие от вас, не играла в "Море волнуется раз" с самого детства, так что никакого преимущества у меня перед вами нет. -- Ясно? -- И хитро улыбнувшись, девушка показала Федьке язык.
       Видимо, язык и стал тем самым аргументом: Марину в игру приняли. Девушка не разочаровала детишек, скоро они позабыли о том, что она их значительно старше, Марина бесилась вместе с ними как ребёнок.
       Никто и не заметил, как подошло время обеда и из дворов ребят одного за другим стали звать домой. За Катей, которая жила в самом начале посёлка пришла бабушка. Оставшись одна, Марина подошла к роднику, сняла с гвоздика эмалированную кружку, отодвинула деревянную крышку и прежде чем зачерпнуть, чуть наклонилась, задержав взгляд на своём отражении. Что-то её насторожило, но мимолетное ощущение тут же покинуло: девушка всё ещё находилась под впечатлением от игры.
       Отпивая маленькими глотками ледяную, но такую вкусную воду, Марина смотрела на немного покосившийся, но всё ещё крепкий домик. Когда-то она приезжала сюда, в родовое гнездо, ежегодно, вместе с бабушкой на летние каникулы. По окончании школы -- уже нет. А потом и бабушки не стало. Опустело родовое гнездо без бабушки Маши. И Дом, как ни старалась её дочь Надежда, мама Марины, через несколько лет будто ушёл вслед за хозяйкой, бабушкой. Не удалось его сохранить для Рода. Внучке, дочке сына бабушки Маши, на которую переоформили Дом он оказался не нужен. Спустя несколько лет продала она его дачникам, никто и не знал из родни, пока новые жильцы не приехали на лето.
       С тех пор долгими зимними вечерами Дом грустит, вспоминая свою почти вековую историю и тех, кто в нём жил. С первыми весенними лучами и переездом из города на лето новых владельцев Дом преображается, в благодарность за память и участие, делится своим теплом и расположением. Радуется бабушкин Дом и Марине -- она всегда это чувствует, когда удаётся выбраться на несколько дней на малую родину. Львиную долю времени девушка проводит возле Дома, просто валясь с книгой в руках на траве-мураве, которая как и раньше выстилает ковром всё пространство от крыльца до родника.
       Марина несколько раз пробовала посадить траву-мураву на даче у родителей, но зелёный "ковёр" из спорыша, как у бабушкиного дома в деревне, так и не вырос. Мама подшучивала над Мариной, мол, не занимайся ерундой. Дочка вспыхивала и обижалась, но также быстро остывала: как и мама, она понимала, даже если трава вырастет, не заменит ту, возле бабушкиного дома. Да и кроме муравки сколько всего памятного! И не только у Марины и многочисленной родни: семья-то большая, бабушка Маша родила пять детей. А у них -- внуки и правнуки. Самая младшая дочь, Надя, мама Марины появилась на свет в 1941-м и росла без отца, не вернулся он с войны. Помнит Дом Марина и глазами мамы, которая много раз делилась с ней картинами из своего детства, взять хотя бы ещё один зелёный "ковёр"... в межрамье.
       ...Раннее утро, окно дышит холодом. Темно. Тусклое пламя керосинки пляшет на посеребренном инеем стекле. Второклашке Надежде не хочется просыпаться. Её уже не первый раз окликает мама. Девочка делает вид, что не слышит, она ещё сильнее обнимает деда, вместе с которым они лежат на тёплой печке. Тогда мать пускается на хитрость.
       --Доча, вставай! После школы пойдем с тобой в лес, подошло время вторые рамы ставить и окошки к празднику украшать.
       Мама, убрав в узел чёрные длинные волосы, подошла к печке и отдёрнула занавеску на печке. Девчушка смешно зажмурила глаза, делая вид, что крепко спит.
       Поток воздуха из-за открытой занавески и быстрые удаляющиеся шаги матери всё-таки поднимают Надю. Она довольно проворно спускается и чуть не опрокидывает лавку, с которой спрыгивает на некрашеный пол, словно выбеленный солнцем. В ту пору хозяйки умудрялись лишь с помощью скребка и воды поддерживать чистоту и естественную красоту дерева. Босые ноги холодит пол, потому они будто сами бегут, но девчонка тут же спохватывается и как бы нехотя бредёт умываться, на ходу заплетая светло-русые волосы в косу. Немного погодя с кряхтением слезает с печки и дед.
       Надя украдкой поглядывает на взрослых, уже с утра озабоченных грядущими делами, подныривает под стол и садится рядом со старшим братом в углу под образами. Проказливое выражение на конопатом лице девочки сменяется на серьёзное. Мать ставит на стол горячий чугунок с пареной репой. А потом выходит в сенцы и возвращается с четырьмя неказистыми отварными картофелинами в руках. Неурожай в этом году, на варку в мундирах идёт самая мелкая. Дедушка режет только что испечённый дочерью ароматный хлеб.
       Девочка нехотя съедает половину картофелины, очищенной для неё дедом. В доме после войны не до разносолов, а поди ж ты, капризничает! Кусок хлеба Надя уже положила в карман -- возьмёт с собой в школу. Она нетерпеливо ёрзает на лавке и изо всех сил сдерживается: так и подмывает переспросить маму, пойдут ли сегодня в лес. Она уже мысленно перенеслась туда, ступает по мягкому зелёному ковру, глаза разбегаются, останавливаясь на полянках, где мох пушистее и красивее...
       Последним в школе будет урок истории. "Скажу учителю, что голова разболелась" -- прикидывает про себя Надя. -- "Сергей Андреевич добрый, отпустит". Щёки девчонки от стыда розовеют, хотя срываться с уроков, сказавшись больной, случалось и раньше. Такое бывало по весне, в конце учебного года, Надя мчалась домой, копала в огороде червей и бежала с удочкой на речку. А ещё всегда прихватывала с собой интересную книжку, читать очень любила. Грёзы наяву прерывает голос дедушки.
       --Маша, ты знаешь, меня ведь Надя чуть не задушила нынче, всю ночь обнимала да бороду трогала. Так и пролежал всю ночь, почитай и не спал, не повернуться, не вздохнуть. -- По-доброму выговаривает дедушка, еле сдерживая смешинку в лице. Мама и брат Володя изо всех сил пытаются не засмеяться. А Надя улыбку не сдерживает, она радуется, что лица взрослых просветлели.
       Надежда запыхалась, одна косичка выбилась. Всю дорогу из школы она бежала, предвкушая поход в лес. Как и задумала утром, отпросилась с последнего урока. Сергей Андреевич, конечно, девочку отпустил, ему и в голову, наверное, не приходило, что отличница Надя в очередной раз сочинила отговорку.
       Скоро праздник Казанской иконы Божией Матери, и каждый год накануне они с мамой ставят вторые рамы, выкладывая внутри зелёную "дорожку" из мха. А ведь вторые рамы по послевоенным временам -- редкость и даже роскошь, Надя это прекрасно знала. А всё благодаря дедушке Григорию, маминому отцу, которому Надя сегодня не дала толком поспать. Всё умел, себя с женой содержал, незамужнюю дочь да Маше чем мог помогал. Ещё две сестры бабушки к тому времени не жили на селе, вышли замуж и уехали искать лучшей доли на Украину. Когда раскулачили -- дедушка в колхоз не вступил, несмотря на то, что зять, муж Маши, председатель колхоза, ночами к нему ходил и уговаривал. Единоличник. Ну а когда во время войны пришло извещение, что зять пропал без вести, и свекровь Маши решила разделить Дом и корову пополам -- дедушка дал денег на печку, а потом и на тёлку. Всех благих дел не перечесть. А ведь и другим людям помогал: женщинам, кто без мужей остался косы отбивал, огородный инвентарь правил. Деревянные грабли и другой инструмент делал, корзины на продажу плёл. Ну и вторые рамы у дочки Маши, конечно, тоже руками деда были справлены.
       Около дома Надя увидела брата, он шёл по стёжке от родника с удочкой. Девочка невольно сглотнула -- очень захотелось суши, так бы сейчас, наверное, назвали кушанье, которое брат умел готовить. Володя недавно вернулся со службы на Сахалине, оттуда и привёз новую и странную для деревенских привычку есть сырую рыбу. Поймает свежую, хоть плотву, хоть краснопёрку, разделает, присолит с двух сторон и буквально через час-два ест. Мама Нади сама побаивалась и ей не разрешала, всё же рыба речная, не морская, лечи потом от паразитов. Ну а девочка на свой страх и риск тайком договаривалась с Володей, и тот её иногда угощал невиданным и непонятным для местных яством.
       --Володь, рыбкой поделишься? -- Поравнявшись с братом, выстрелила вопросом Надя. Лысый, с ввалившимися скулами из-за перенесенной в армии цинги -- почти все зубы выпали -- брат только внешне казался суровым, на самом деле характером был мягок, может даже слишком и меньшую сестрёнку любил и баловал. И не только он. Плохо ли, хорошо -- ни в чём не знала она отказа у домашних.
       --Да засолил только, рано ещё, не клевало, иди в дом, мать ждёт тебя, -- ответил брат, заговорщически подмигнув.
       --А как же рыба? Я успею хоть кусочек попробовать?
       --Успеешь-успеешь!
       Насладившись вкусной водой, Марина решила переключиться, расстегнула заколку, и её рыжие волосы обрушились на плечи. Маленькая Надя, её мама, брат и дедушка остались в своём времени и измерении, а Марина поднялась и пошла с кружкой к роднику, чтобы ещё зачерпнуть воды. Опять при мимолетном взгляде на своё отражение появилось ощущение будто что-то не так. Объяснение нашлось как только девушка отошла от родника. Заправляя волосы за ухо, случайно коснулась ладошкой мочки правого уха. Сердце ёкнуло: серёжки на ней не было.
       Первым делом Марина кинулась к покрывалу, на котором загорала. Исползала всё вокруг на коленях, заглянула под него -- нигде нет. Подогнув под себя одну ногу, девушка с отчаянием опустилась прямо на траву. Сняла серёжку и засмотрелась. В круговой текстуре зелёного камушка будто в калейдоскопе замелькали все её сегодняшние перемещения: вот она собирает травки в овраге, потом лежит с книгой около бабушкиного дома, играет в "Море волнуется раз".
       Девушка встала и пошла осматривать место, где резвилась с детишками. И здесь -- нет. "Идти сейчас в поле за овраг? Даже думать об этом не хочется: на улице самое пекло", -- размышляла про себя Марина. "Может быть завтра? Сегодня ведь собрала только душицу, а там ещё много чего растёт: дикая мята, зверобой, клевер", -- вела внутренний диалог Марина. Она, как её прабабушка и сестра бабы Маши, тоже Мария, любила и знала травки, обращались к ней за советом и лечением сельчане и совсем незнакомые люди, буквально передавая из рук в руки.
       Утро вечера мудренее. Марина убрала серёжку в сумку, перенесла каньёвое покрывало чуть дальше, в тень и погрузилась в чтение. Сказать, что новая вещь Славниковой захватила -- ничего не сказать, даже удивительно. Сколько раньше не пробовала читать этого автора, начиная ещё со "Стрекозы..." -- никак не получалось проникнуться слогом, витиеватой конструкцией предложений, а тут просто не оторваться. Не заметила Марина, как бажовские сюжеты и тепло нагретой земли сморили, как выпала книжка из её рук.
       ... Веки девушки дрогнули, ей показалось, что кто-то пристально смотрит на неё. Открыв глаза, Марина изумилась так, что сразу их закрыла. "Не иначе всё-таки сегодня перегрелась", -- пронеслось в голове. Снова открыла и даже привстала на локте. "Нет всё то же, вернее та же...". На холмике из красной глины недалеко от места, где когда-то стоял таган сидела ящерка с лицом женщины и смотрела на неё в упор. Сначала Марина не поняла, что её так взволновало, она ведь сразу догадалась, что перед ней Малахитница в образе ящерицы. "С обложки что ли сбежала?" -- со смехом подумалось Марине. Наверное, именно чувство юмора и ирония и помогли переключиться. Девушка смогла отвести взгляд от ящерки, и в тот же момент поняла, от чего ей не по себе. Чёрные волосы, заплетённые в две косы, черты лица -- да ведь это её бабушка Маша в молодости! Точь-в-точь как на фото, где они с дедушкой. За исключением нитки жемчуга на шее. Старая чёрно-белая фотография в деревянной крашенной раме когда-то висела на стене в проёме между окнами в бабушкином доме, а потом семейная реликвия переехала в квартиру Марины в Москве.
       --Нашлась твоя пропажа, Маринка, забирай! И не думала вот так лицом к лицу возле Дома свидеться. Какая ты стала... Ладная. А ведь акромя тебя и не приезжает никто... Домок навестить да воды из родника напиться на весь год от всех напастей исцелиться...
       Бабушка говорила, но её губы не шевелились. Марина до конца не понимала, вслух ли звучал голос или только раздавался в голове. Девушка не узнавала его -- он был молодой, а такой она бабу Машу не знала. Неподвижное лицо бабушки-ящерки со старой фотографии ожило, глаза увлажнились и словно потухли, уголки губ опустились...
       От волнения у Марины закружилась голова, перед глазами замелькали звёздочки, локоть подломился, и она упала на покрывало...
       Проснулась девушка от холодного ветра и колючих уколов дождя. Как ни старалась защитить себя во сне, обхватив руками и свернувшись в позе зародыша, тепло уходило. Марина открыла глаза. Редкие тяжёлые капли дождя вдруг обрушились ливнем. Подхватив покрывало и книгу, бросилась к крыльцу. Сняла с петли крючок и заскочила внутрь. Здесь ещё было тепло: застеклённое крыльцо за день нагрелось солнцем. Как и во времена, когда Марина ездила сюда с бабушкой, на лавке вдоль окна стояли вёдра с водой из родника. Одно из них было наполнено до краёв. "И как его только донесли", -- подумала Марина, завороженно глядя на волнующуюся воду. Она пролилась на лавку и пол, когда девушка вбежала на крыльцо, сильно хлопнув дверью. Марине показалось, что в свете вспышки молнии вместе с выплеснувшейся через край водой мелькнул хвост ящерки. Девушка непроизвольно передёрнула плечами, ей вдруг стало жарко, на лбу выступила испарина. Мгновение, и она вспомнила не то сон, не то явь: бабушку в образе ящерки на холмике из красной глины...
       Марина перевела взгляд на дверь в сенцы -- амбарный замок не пускал в дом: сегодня дачники уехали с утра купаться на плотину. Внутрь зайти не получится. Марина рывком раздвинула кружевную белую занавеску на крыльце. Ничего не видно, вода потоком лилась по стеклу. Тогда девушка приоткрыла дверь. Косой ливень прошёлся с головы до ног. Марина секунду помедлила и выбежала в дождь. Несколько метров, и вот она уже около красного холмика. Серёжка лежала на том месте, где она сегодня видела Малахитницу. Рука погрузилась в раскисшую глину и выхватила серебряное украшение с зелёным камушком. Не замечая дождя, девушка медленно пошла обратно. Аккуратно затворив за собой дверь, Марина опустилась прямо на пол. Костяшки пальцев побелели, так сильно она сжала ладошку с серьгой.
       Дождь на улице стих. В небе просветлело. Солнечный лучик прошёл сквозь кружево занавески и перебрался в ведра с водой. Покачиваясь на её поверхности, отталкивался и плясал хороводом причудливых теней. Он играл бликами на влажном лице Марины до тех пор пока она не открыла глаза. Через какое-то время в игре света девушка стала различать фигуры дорогих людей и увидела самые памятные картины из своего детства. Вода срывалась с мокрых волос, стёжкой струилась дальше на потемневший от времени пол. А спустя какое-то время -- уже только с лица, кружась в водовороте мыслей и воспоминаний...

    10

    Снегурочка Вк-7: Личная жизнь мамы   23k   Оценка:6.80*5   "Рассказ" Проза


       Три молодые женщины, которых интриганка жизнь сделала хорошими приятельницами, наконец-то, в кои веки, собрались без своих маленьких семейств.
       Поспешу объясниться по поводу интриганки. Чуть более пяти лет назад в послеродовой палате местного роддома встретились Олеся, Вика, Рита и их сыновья, родившиеся в один день с разницей в несколько часов. Олеся - двадцатипятилетняя сотрудница рекламного агентства, не замужем (так уж сложилось), счастливая мамочка, скучающая по ветреному папаше своего малыша. Вика -- тридцатилетняя предприниматель (владелица сети салонов красоты), не замужем (сознательный выбор), скучающая по работе, мечтающая о хорошей няне и счастливой жизни, не думающая об отце ребёнка (обращалась в центр планирования семьи за донорством). Рита -- двадцатитрёхлетняя продавщица в небольшом частном магазине, замужем за капитаном дальнего плаванья (не замужем, короче говоря), неисправимый оптимист, но практична во всём. С первого дня знакомства между женщинами установились доверительные отношения.
       Так вот, собравшись в недорогом уютном кафе, женщины по очереди стали делится новостями. Обычно, темы для разговора были стандартные: дети и их болезни, весёлые годы института, бывшая любовь, садик, и так бесконечно болезненно, заезжено. Сегодня же был особый день: им всем было о чём рассказать, выходя за рамки обычного запаса тем.
       Давно не виделись, давно не созванивались и вот они -- новости.
      
       Олеся
       Два месяца назад.
       Ей ужасно надоела работа: скучная, рутинная, отупляющая, не оставляющая времени и желания на самосовершенствование. Из-за неполного рабочего дня в офисе, приходится дорабатывать дома ночью. Когда последний раз спала семь часов уже и не вспомнить. Вот и сейчас, по дороге с работы в сад, Олеся вспоминала о всех прелестях декрета и о том, как она (глупая!) мечтала выйти на работу и общаться с людьми (глупая!). Да, декрет это не отпуск, но можно было никуда не спешить, и не было необходимости каждый день краситься и гладить одежду.
       Толик сейчас опять спросит, когда же появится сестричка. "Кто этот доброжелатель, который объяснил моему ребёнку, что в семье должно быть минимум двое детей?".
       Олесю радовал тот факт, что сегодня пятница и завтра утром, они с Толиком согласно "золотому правилу субботы" не будут вставать рано, делать зарядку и умываться. Но сегодня ещё нужно осилить дзюдо и прогулку.
       Как назло, именно сегодня секция Толика перебирается в другой зал (из-за ремонта в родном), который совершенно не по пути. К тому же, одновременно с малышами-дзюдоистами в зале будут заниматься взрослые дядьки -- полицейские. Оказалось, что полиция это единственная организация, которая дала добро на временный приют дзюдоистов у себя.
       Забрав сына из сада, Олеся понеслась выполнять свои материнские обязанности, не забывая при этом слушать рассказы малыша о насыщенном дне из детской жизни.
       Учитывая, то, что Толик рос без отца, а единственным взрослым мужчиной из его окружения был безалаберный дед-баянист, мальчику требовалась строгость и дисциплина. Олеся, как и каждая мать-одиночка, понимала, что отец нужен, но, за неимением такого, нашла выход из положения -- секции дзюдо и хоккея: вполне мужские занятия, есть дисциплина и руководит детьми мужчина.
       Толик в свои пять лет был свято уверен, что в стране - матриархат, мужчины умеют только играть на баяне и шутить, а заведует всем бабушка. Когда сын спросил у Олеси, почему Олин папа (Оля -- девочка-соседка) рубит дрова (это же не мужская работа), потребность в нормальном мужчине, как примере для подражания, возросла в тысячи раз. Поэтому пять дней в неделю Олеся и Толик мужественно посещают тренировки.
       Перед зданием спортивного комплекса МВД, толклись подростки и несколько мужчин, но рассмотреть особо никого не удалось (почти стемнело), да и не хотелось.
       - Девушка! - крикнул кто-то. - Вы шарф уронили!
       Олеся шла дальше.
       - Девушка с ребёнком! - настойчиво повторил мужской голос.
       Олеся украдкой посмотрела есть ли ещё какие-то девушки с детьми рядом. Таких не оказалось. Но ведь шарф на ней. Пришлось обернуться, чтобы сказать:
       - Наверное, это ошибка, но мой шарф на мне.
       - А ребёнка? - спросил мужчина, подходя ближе и отдавая шарф Толика.
       Олеся пыталась понять, как же это Толику удался такой манёвр, если он каждый раз доказывает, что шарф сам снять не может. "Симулянт малолетний" - подумала она, глядя с любовью в невинные глаза сына.
       - Спасибо. - сказала Олеся подошедшему мужчине.
       - Не за что. - ответил добрый самаритянин улыбнувшись и отошёл.
       Олеся, конечно, объяснила сыну, что так вести себя не надо, да и шарф могли они потерять с концами.
       - Мамуля, я так больше не буду. - беззастенчиво солгал главный мужчина её жизни. И мама, как всегда, поверила.
       Во время занятия родители могут себя занимать чем хотят, лишь бы не мешать тренеру. Олеся этот час всегда использует для работы, украдкой наблюдая за тренировкой сына. При этом, как сознательная мама, она всегда старается оставаться незамеченной.
       Вот и сейчас, Олеся наблюдала за сыном и придумывала рекламный слоган для очередного "чуда" косметологии. О работе она благополучно забыла, когда в поле её зрения попал тот самый добрый самаритянин. Он уверенно подошёл к Толику, наклонился и начал что-то говорить. Женское любопытство и материнский инстинкт довели Олесю до того места, откуда было всё слышно и видно, но она сама могла оставаться незамеченной.
       - Как зовут твою маму? - спросил мужчина Толика.
       - Олеся. -- тихо ответил мальчик.
       - А тебя как зовут?
       - Толик.
       - Сколько тебе лет, Толик? - настойчиво допытывался взрослый у ребёнка.
       "Присел бы уж" - подумала Олеся, рассматривая мужчину, который оказался довольно симпатичным.
       - Пять. - ответил ребёнок.
       Олеся была довольна, что сын мог сообщить свои имя, фамилию и адрес. Но нужно будет напомнить малышу, что посторонним (кроме полицейских) таких вещей говорить не стоит.
       - А пойдём искать твою маму. - предложил мужчина, наивно полагая, что тремя вопросами, заслужил доверие мальчика.
       - Пароль. - сказал Толик.
       - Не понял. - удивился взрослый.
       Олеся уже примерно знала, что произойдёт дальше и с любопытством ждала продолжения, позабыв о конспирации.
       - Чтоб идти к маме, нужен пароль. - спокойно объяснил Толик.
       - Но я его не знаю.
       Олеся замерла, в предвкушении, но произошедшего однозначно не ожидала.
       Толик, пару секунд обдумывал ситуацию и... нанёс удар... прямо перед собой. Уж куда достал.
       Через секунду помещение спортивного зала взорвал детский крик: "Помогите!"
       Толик помчался к тренеру, все остальные к Толику, и только один добрый самаритянин тихо выражаясь и переводя дыхание, остался стоять на месте. Через секунду он услышал заливистый смех той самой мамы, на чьи поиски собирался отправиться.
       - Извините. - выдавила из себя Олеся, подходя к пострадавшему. - Я его учила просто начать звать на помощь, а он сымпровизировал. - добавила она, стараясь не смеяться.
       - Хорошая импровизация. - простонал мужчина.
       - Вы как? - участливо спросила Олеся.
       - Жить буду, а вот насчёт потомства -- сомневаюсь. - он проворчал.
       - Сами виноваты!
       - Я?
       - Конечно! Вы (незнакомый человек) хотели увести ребёнка под типичным предлогом "к маме". Толик действовал так, как я его учила, если не учитывать импровизацию.
       Мужчина как-то странно посмотрел на собеседницу. Ей даже показалось, что в его взгляде было уважение.
       - Меня Андрей зовут. А какой пароль?
       - Не скажу. Это секрет, сами понимаете.
       - Я полицейский - мне можно, -- сказал Андрей с улыбкой.
       Прошло два месяца. Андрею уже можно гораздо больше, а не только знать пароль. Сегодня утром Олеся обрадовала его тем, что после удара, нанесённого Толиком, полковник не потерял способность иметь потомство. А это значит, что у Олеси не за горами очередной декрет, но теперь уже в компании с нормальным мужчиной, а не ветреным папашей.
      
       Вика
       Шесть месяцев назад.
       "Максиму нужен гувернёр" - решила Виктория, когда сын попросил купить ему раскраску с принцессами. Сей факт, по мнению деловой женщины, демонстрировал невозможность воспитать мужчину няней-женщиной.
       Рекрутинговые агентства, как взбесившиеся, присылали состоятельной клиентке "самых лучших" кандидатов: знание нескольких языков, владение различными педагогическими методиками, наличие двух высших образований, блестящие рекомендации и т. д., и т.п. Но ни один "нянь" не соответствовал представлению Виктории о гувернёре. Все прекраснейшие кандидаты были слишком мягкими и покладистыми. На каждого можно было бы примерить юбку.
       Одна из подруг в шутку посоветовала пригласить для Максима трудовика или физкультурника из соседней школы. Но в каждой шутке, как говорится, есть только доля шутки, а всё остальное - истина. Вика не стала воспринимать совет буквально, но сменила направление поиска.
       Дома мужчина однозначно был не нужен: Виктория прекрасно справлялась с этой ролью, как сильная личность и прирождённый лидер. Беда в том, что дома она бывала мало.
       Решение проблемы, как это часто бывает, нашлось совершенно случайно. Вика стала свидетельницей разговора своей подчинённой с клиенткой (стилисты часто и обо всём болтают с постоянными клиентами):
       - Ниночка, приехал ваш полковник? - поинтересовалась клиентка с мелированием у стилиста.
       - Да! - улыбнулась Нина. - Соседка (его мама) нас даже познакомила. Знаете, симпатичный, рослый, с военной выправкой, но очень суровый и строгий. Он племянников своих гоняет как солдат: ранний подъём, зарядка, обливание... Они там чуть ли не строевым шагом все ходят. Пусть Евгений и симпатичен, но с таким деспотизмом я мирится не стану. Его мама, конечно, списывает всё на то, что он пока не знает чем себя занять на пенсии, но вряд ли что-то со временем существенно изменится.
       - А кем он служил?
       - Лётчиком. Сейчас вроде бы ему предложили преподавать, но это со слов его матери.
       И вот, Вика сделала то, чего прежде себе не позволяла: вмешалась в чужой разговор.
       - Извините, что вмешиваюсь, - начала она, стараясь не давить, - Нина, вашему знакомому работа случайно не нужна?
       - Не знаю, Виктория Васильевна.
       - А координаты Вы мне его можете дать? Я как раз ищу такого человека для очень важной и хорошо оплачиваемой работы.
       Координаты Евгения Нина добыла к вечеру, и Виктория тут же отправилась к потенциальному гувернёру.
       Увидев Евгения, Вика поняла, что приняла правильное решение, осталось убедить в этом самого полковника.
       Переговоры длились почти два часа, из которых минут двадцать ушло на препирательства и просьбы покинуть квартиру. Но Евгений оказался настоящим мужчиной: когда Вика перестала командовать и диктовать свои условия, он согласился пообщаться с Максимом.
       Так как полковник не был осведомлён о всех тонкостях педагогики, Вика решила оставить Екатерину (няню) для обучающих занятий, а Евгению предложила заниматься с Максимом всё остальное время: забрать из сада, отвести в музыкальную школу и в бассейн, а так же проводить с мальчиком весь субботний день. Полковник попытался предложить отменить занятия в музыкальной школе или хоть "сменить инструмент на более мужественный: пусть гитара, саксофон или ударные". Вика ничего не хотела слышать: "Ксилофон это красиво и развивает музыкальный слух".
       Максим первое время дичился Евгения из-за хорошо поставленного командного голоса бывшего военного. Мальчик даже спросил маму кто главнее она или дядя Женя. Но постепенно сын привык и стал охотно подчинятся командам "гувернёра".
       Положительные изменения Вика заметила уже через две недели, когда Максим попросил купить ему танк и самолёт. От радости, деловая женщина готова была скупить все игрушки, предназначенные для мальчиков. Ещё через две недели Максим начал без напоминания делать утреннюю гимнастику и умываться.
       Воодушевлённая успехами сына, Виктория предложила Евгению жить в гостевой комнате, на что тот охотно согласился.
       Мужское поведение сына радовало маму, но огорчало то, что для полковника она оставалась пустым местом. Обидно! Вика всегда, не без основания, считала себя женщиной эффектной и симпатичной, а тут такое равнодушие. И ведь полковник очень даже приглянулся Виктории. Но лишь изредка она, становилась объектом внимания Евгения:
       - Виктория, наконец-то, Вы похожи на женщину, а не на генерала. - говорил он с улыбкой, превращаясь в самого обаятельного и внимательного мужчину на свете.
       Но "быть неженкой и дурочкой" Вике удавалось не больше чем два часа подряд, и всё возвращалось на круги своя.
       Спустя почти четыре месяца Виктория решилась на безрассудство -- соблазнить мужчину. Это была первая подобная идея в её жизни, которая стала целью. Поставленных целей деловая женщина привыкла достигать не выбирая средств.
       Оставаясь три дня (выдалось столько выходных) белой, мягкой и пушистой (не без усилий) в компании Евгения, Виктория почувствовала всю прелесть фразы "быть желанной": комплименты, ухаживания, обаяние, улыбки, смех, проницательные взгляды, прогулки в парке. Вика, Женя и Максим на несколько дней превратились в настоящую счастливую семью. И оказалось, что не так уж проблемно для деловой женщины, привыкшей быть мужчиной, держать в узде свой нрав.
       - Вика, Вы сегодня неповторимы! - восхищённо сказал Евгений после ужина (ужин приготовила сама хозяйка). - Вот сейчас Вы настоящая женщина! Вас хочется любить и беречь. Будь Вы такой всегда, я бы на Вас женился. Заметьте, раньше я ни о чём подобном не задумывался, а вот в сорок лет решился бы. - закончил он уже с меньшим запалом.
       - Любить, говорите? Покажите как это.
       И он показал, потому что образ счастливой женщины не мог быть завершён без любви.
       Но наступил будний день и Вике пришлось возвращаться в реальность, становясь собой -- жёстким руководителем и лидером.
       Женя сначала пытался выяснить причину изменений такого рода, а потом сдался, и всё вернулось на круги своя.
       Виктории было очень обидно, но терять себя из-за деспота она не собиралась. К сожалению, уволить Евгения она не могла, так как Максим сильно привязался к полковнику, который практически стал мальчику отцом. Вика решила загнать обиду вглубь души и жить как прежде.
       Месяц спустя Виктория предстала перед сложным выбором.
       Вернувшись домой из клиники, где была на осмотре у врача, она нашла записку от Евгения с просьбой посмотреть видео на компьютере. С экрана монитора Максимка серьёзно сообщил: "Мать, дома не может быть трёх мужчин. Поэтому, мы решили, что тебе надо быть женщиной. У нас же есть дядя Женя, и теперь тебе не обязательно командовать. Мы решили пойти в поход и поехать в деревню, пока ты подумаешь. Вернёмся, когда ты станешь такой, какой была недавно... весёлой и довольной. Мамочка, ты не беспокойся - мы в тебя верим".
       Телефон у Евгения был отключён. Мать полковника не имела ни малейшего понятия куда запропастился её сын с ребёнком Вики, но просила полицию не привлекать. Что-то подсказывало сильной женщине, что стоит пойти на уступки мужчинам, но разум твердил обратное.
       Мучительная ночь раздумий привела к решению: попытаться быть счастливой, несмотря на ультиматум. Может и не стать такой, какой её хочет видеть полковник, но что-то изменить необходимо.
       Евгений Максима вернёт в любом случае, а пока нужно думать о другом малыше, чьим отцом по иронии судьбы стал "усатый нянь".
      
       Рита
       Три месяца тому.
       Второй декрет был не таким нудным и тоскливым как первый, потому что Виталик "давал жару" в саду и помогал дома с Сеней. Ещё появились знакомые во дворе и на работе.
       С работы звонили часто, чтоб узнать когда же Рита наконец-то выйдет из декрета, на что она постоянно отвечала: "не скоро". Как можно выйти на работу, когда Сеньке только семь месяцев, а Виталик слишком часто болеет? К тому же, Коля присылает деньги вовремя и много. Приезжает муж очень редко, но метко. Например, последствие прошлого приезда сейчас ползает у Риты под ногами.
       Она раз пять хотела развестись -- не жизнь это быть замужем и без мужа. Хочется любви, романтики, внимания. Конечно, есть оптимизм, скайп, телефон, письма, фотографии, но разве это совместная жизнь.
       Каждый раз, когда Рита предлагала развестись, Коля клялся ей в вечной любви, верности и обещал, что идёт в плаванье последний раз. Будучи капитаном торгового судна, он (отставной полковник) оставался очень востребованным, поэтому соблазн хорошо заработать всегда был слишком велик. А Рите хотелось приключений, прошлых отношений и мужа под боком.
       Телефонный звонок раздался в момент, когда суп был почти готов, Виталик делал аппликацию из осенних листьев, а Сеня пытался выползти из кухни. Перемешивая первое блюдо и придерживая ногой возмущённого ползуна, Рита ответила на звонок:
       - Слушаю Вас!
       - Привет, Риточка! - сказал вроде знакомый мужской голос. - Как дела?
       - Здравствуйте! - ответила она озадачено, не прекращая своих попыток остановить возмущённого Сеню. - Всё зависит от того, кто спрашивает.
       - Не узнала?
       - Нет.
       - Это я - Миша! Учились вместе.
       И вот перед глазами картина: надёжный и романтичный однокурсник Миша, который дарит цветы, держит за руку во время прогулки по парку, целует, признаётся в любви. А потом в её жизни появляется Коля: эмоциональный, авантюрный и совершенно неумеющий жить на одном весте. Рита в свои двадцать лет сделала глупость: предпочла Колю Мише, а теперь жалеет почти каждый день (кроме редких моментов воссоединения семьи). И вот Миша (светлое и счастливое прошлое) сейчас звонит ей.
       - Привет, Мишутка! Ты как меня нашёл?
       - Кто ищет - тот найдёт! - философски изрёк однокурсник. - Ты не занята?
       - Нет, конечно! - Сеня уполз в нужном ему направлении, а газ под супом был выключен. - Я совершенно свободна.
       И счастливое прошлое ворвалось в рутину настоящего и быт. Вроде не было всех этих лет. Вроде нет детей и Коли. Им с Мишей опять по двадцать.
       Однокурсник пригласил Риту на свидание!
       В срочном порядке внукам была вызвана бабушка. Рита совершила набег в магазины одежды и косметики, парикмахерскую и к косметологу. Быть снова самой красивой и счастливой - это так здорово!
       Нервничала счастливая женщина так же, как когда-то собираясь на первое свидание: ничего не ела, сто раз посмотрела на себя в зеркало и десяток - спросила у недоумевающей мамы: "нормально я выгляжу?".
       И вот ресторан. Мишутка. Знакомые глаза с весёлыми искорками, шапка каштановых курчавых волос -- всё, как раньше.
       Чувство, заглушённое тогда, возродилось вновь с обеих сторон. И началась счастливая жизнь: свидания, прогулки, часовые телефонные разговоры, поцелуи и объятия. Миша с пониманием относился к тому, что Рита верна мужу и ни на чём не настаивал, продолжая просто делать её счастливой.
       Две недели спустя, Рита решила подать на развод и начать жизнь заново. Выходя из дому она столкнулась с... Колей.
       - Ритка, привет! Я вернулся! Насовсем! - радостно крикнул супруг.
       - П-привет. - ответила она, пытаясь осознать факт возвращения мужа и смысл его слов. - В смысле насовсем?
       - Вот так! Ты же хотела, чтоб муж был всегда при тебе. Вот я! Теперь навсегда! - весело сказал Коля. - Что же ты меня не обнимаешь, как обычно? Жена, к тебе муж вернулся!
       - Я в шоке! -- ответила Рита и послушно обняла мужа.
       "Всё пропало!" - решила она, покоряясь обстоятельствам.
       Разумеется, о том, чтобы подавать на развод сегодня или в ближайшие дни не могло быть и речи.
       Воссоединение семьи прошло полноценно, оставив счастливыми всех. И вроде даже вернулась прежняя любовь, а может просто ностальгия.
       - Миша, - сказала Рита, когда однокурсник ответил на телефонный звонок, - Коля приехал.
       - Понятно. - сказал он после паузы.
       - Нет, не понятно! - она вспылила. - Я вчера шла подавать на развод, а тут - он. Ты подождёшь немного, пока я поговорю с Колей?
       - Конечно! А ты это сделаешь?
       - Обязательно!
       - Риточка, я буду ждать. Только ты мне обязательно скажи о своём решении, даже если оно будет не в мою пользу.
       Конечно она скажет! Рита долго думала как поступить правильно для всех и себя. В результате решила: "После встречи с подругами поговорю с Колей о разводе. Пусть он вернётся от родителей, и я всё объясню".
      
       ***
       Подруги обменялись новостями, дали друг другу советы, кого поздравили, а кому посочувствовали и разошлись. Сидели бы дольше, но Рита себя плохо чувствовала.
       Вслед подругам весёлым и лукавым взглядом интриганки смотрела пожилая женщина с малиновыми волосами, уложенными в высокую причёску. Она всё время сидела за соседним столиком, прислушивалась к беседе молодых женщин и делала пометки в толстой потрёпанной тетради. Пиговаривала: "Всё именно так, как должно быть". Тихо хихикнув, когда Олеся, Вика и Рита вышли из кафе, интриганка что-то написала на салфетке и довольно улыбнулась. Смеясь какой-то только ей одной известной шутке, женщина вышла из кафе.
       Салфетка, которая так и осталась лежать на столе удивила официанта надписью: "Рита, даже не представляет себе, какой сюрприз её ждёт. Молодец, полковник!", но потом была смята и выброшена, как и весь мусор со стола.
      
       P.s. Следующая встреча Олеси, Вики и Риты состоялась через восемь месяцев в городском роддоме. Подруги сетовали на мужей и сыновей под размеренное сопение дочек. В холле больницы сидели трое совершенно разных полковника, молча переживая за своих женщин. Вахту несла улыбчивая пожилая женщина с малиновыми волосами, уложенными в высокую причёску.
       - Я же говорила: всё именно так, как должно быть. - сказала она с улыбкой, глядя на мужчин.

    11

    Ночная р. Вк-7: Сын евнуха   30k   Оценка:6.26*5   "Рассказ" Проза

      Сын евнуха
      
       Он стоял за пологом, преграждавшим проход в одно из дворцовых помещений второго этажа. Молодой мужчина, высокий, статный. На теле ярко-оранжевый наряд - платье пониже колен, расширяющийся подол, да узкие штаны почти ему в тон, до щиколоток, остроносые туфли. Волосы густые, чёрные, заплетены в косу, та стекает за широкую спину. Голова прикрыта дымчатой, полупрозрачной оранжевой шалью в ромбах, отделанной цветной тесьмой. Глаза светло-карие, усталые, жирно обведены чёрной краской, губы сердито поджаты, яркие, накрашенные. По лбу свисает подвеска из золота, с редкими вкраплениями полудрагоценных камней. На шее тяжёлое широкое ожерелье из золота и многочисленных рубинов и брильянтов - награда за услугу одной любезной госпоже. На руках замерли узкие и широкие браслеты, стеклянные, золотые, серебряные. На левой ноге два золотых браслета с драгоценными камнями - подарок той дурочки, в прошлом месяце умолявшей помочь в неслыханной дерзости. Он стоял, прячась, смотрел то на стражников, проходящих снизу, за стеной здания, то на небо. Он то роптал на бога, то молил его о снисхождении - о смерти. Этот день был ничем не примечателен для всех. Обычный день из жизни гарема, не отмеченный ни казнями, ни наказаниями, ни раскрытием или проявлением каких-либо интриг королевских жён, наложниц или вельмож, родственников нынешнего императора. К нынешнему императору, впрочем, этот день тоже никакого отношения ни имел. Даже к жизни его великих и уважаемых предков. Это был самый проклятый день на свете. Самый ужасный день в его жизни. Это был тот самый день, когда двадцать семь лет назад он появился на свет...
       Мужчина проводил взглядом стайку смеющихся служанок - те на миг вырвались из-под строгих взглядов своих госпожей и сейчас, обсуждая что-то тихо-тихо, громко смеялись. Он перевёл взгляд на воинов-мужчин, идущих за стеной - со второго этажа он мог видеть их. Высокие фигуры, плечистые, мускулистые, копья или мечи в руках. И, хотя были одеты они просто: чёрная одежда, да немного оранжево-красных лент на ней, да на головных уборах, зато они имели возможность носить оружие. И... они были мужчинами. Молодой евнух тяжело вздохнул. Он был никем. Разве что станет личным прислужником какой-нибудь яркой госпожи или присоединится к львиной стае закулисных умельцев, сплетающих яркие нити интриг, тонких, средних и прочных, из силков которых ни одна жертва не вырвется, не уйдёт. Евнухи... По законам империи они приравнивались к женщинам. Но женщины хотя бы могли рожать детей. Евнухи могли только смотреть на чужих... Им о ночи-то с женщиной мечтать было не дано, не то что там о детях, о семье!
       По саду со смехом промчался мальчишка - сын слуги кого-то из императорской родни. За мальчишкой, смеясь и крича, бежали две служанки. Ребёнок ни о чём особенном не думал: он просто убежал и наслаждался свободой, а девушки-служанки могли хотя бы временно развеяться, подхватив подолы и бегая за ним. Ребёнок... А ведь и он когда-то бегал ребёнком вне стен проклятого дворца, тигриного логова и змеиных нор... Он ничего не знал, он не думал о будущем... Кажется, там были горы. И лес. Деревня в горах... Ему было пять или семь, когда на их деревню напало чьё-то войско. Молодую мать забрали в рабыни - служить в гареме - и она там где-то сгинула. Отца убили, а его... его искалечили навек, лишив права называться мужчиной и возможности продолжить свой род...
       "О, Аллах! - взмолился евнух, - Ты либо пошли мне раннюю кончину, либо хоть какую-то радость для жизни моей подари! Я понимаю, что обычного семейного счастья не видать мне. И что в охранники гарема меня вряд ли возьмут - стар я уже учиться. Но хоть что-то! Хоть какую-нибудь радость покажи мне! Хоть на мгновение! Моя жизнь как бездна ада... Я не просил тебя ни о чём... Но сейчас снова год прошёл. Очередной год с того проклятого момента, как я появился на свет. Подари мне хоть какую-то радость, о милостивый Аллах! Мне мучительно так жить! Я боюсь, что дерзну удавиться или выпью кипятка сам, не дожидаясь награды за какой-нибудь проступок..."
       Снаружи зашумели. Он, нахмурившись, выглянул. За стеной гарема воины тащили ту дуру, которая подарила ему оба браслета на ноги. Наложницу, дерзнувшую связаться с чужим мужчиной, каким-то воином из столицы. Поймали-таки несчастную. Вот, идёт, упирается, рвётся из жёстких рук мужчин-воинов. Зарёванная, краска потекла на лице, волосы истрепались, шаль слетела с головы. Ярко-розовая шаль, сочно-розовое платье заляпано и в потёках воды - никак, с кухни или с трапезы увели. Только губы, накрашенные ярко, алеют на побледневшем лице. Что будет с ней? Плетями до полусмерти изобьют? Камнями? Или просто завяжут рот, в мешок запихнут - и утопят? Эх, а вроде была умненькая наложница, смазливая, и император к ней три раза заходил за те лет пять или семь, что она во дворце. Ну, а любовника её-то точно изничтожат - женщину у правителя увёл, наглец, ни императора, ни Бога не побоялся, чужую-то женщину! Чужую жену! Жену самого императора! Евнух вздохнул и отвернулся, зарылся лбом в тяжёлый сиреневый полог. Его-то, скорее всего, не найдут - он хорошо прятался, когда ей помогал. А найдут - так невелика беда. Так скорее закончится эта постылая жизнь. По правде-то говоря, вздыхал он не из-за сочувствия к ней, и не из-за страха за свою судьбу. Он завидовал ей, этой жалкой женщине, дерзкой наложнице правителя империи. У неё было несколько встреч, несколько сладких ночей с любовником. Несколько ночей, за которые она готова была заплатить своей жизнью, молодостью, покоем и красотой. Вот и поплатилась. Теперь расплатится за всё. За все грехи, и вольные, и невольные, и которых даже в мыслях не было. Но он завидовал ей. Он, жалкий евнух, завидовал какой-то женщине!
       Солнце жарило. Небо было чистое-чистое. Эх, хорош был день. Да только в гареме в ближайшее время будет неспокойно: женщины будут плакать. Если были подружки у той, то будут рыдать от боли и сострадания. Если не было, то какие-то женщины всё равно будут плакать - от страха за свою судьбу или отчаяния. Сыто живут здешние женщины, роскошно одеваются, в ярких платьях - в гареме, пожалуй, все цвета радуги и вообще все существующие цвета и оттенки в нарядах можно сыскать - в дорогих украшениях ходят, бывает, что и камнями, обнявшимися с золотом, звенят в подвесках. Сыто живут - и только. Муж по закону и по обычаям на все сотни женщин положен только один, да и тот - если и выпадет любвеобильный хозяин дворца, да правитель империи, навряд ли посетит их всех. Ярко кипели страсти среди женщин, отчаянно и мстительно те, недолюбленные и усердные, травили друг друга. Сколько младенцев искалечили, потравили ещё в утробах матерей, чтобы только получить шанс стать матерью наследника престола... скольких сгубили во младенчестве... Только небу и знать... Сколько было склок между выросшими братьями, принцами, склок обычных, смертельных склок, грубых и хитрых... Сколько раз после смерти очередного правителя брат поднимал руку на брата, скольких родственников друг друга сгубили, кто был самым жутким убийцей из всех - только небу дано знать. Сыто живут здешние женщины. И только. Счастья вкусили лишь десятки из них. Любви же, верно, вкушали ещё меньше. Тут уж люби или не люби супруга, но если хочешь покои роскошнее, да украшения массивнее, придётся завоёвывать его любовь. Да смешно-то про любовь говорить! Внимания бы хоть отвоевать, хоть на миг! Слезы в гареме были обычное дело, лились по поводу и без...
       Вот, во дворе зашумели. Оторвавшись от полога, евнух взглянул и туда. Евнухи-воины тащили через дорогу у сада цепь связанных поникших женщин. Наверное, опять пленниц с завоёванного города или селения привели. Эх, опять кого-то обучать будут, уговаривать, бить... Снова будет шумно в помещениях для рабов и прислуги... Вздрогнув, взглядом вцепился в случившееся снизу - какая-то молоденькая девчонка извернулась, как-то вывернулась из цепи невольниц, рванулась к ближайшему евнуху-воину, вырвала у того меч, да попыталась живот свой насадить на лезвие... Смела! Ах, смела, девчонка! Да, увы, не дали, руки перехватили, ударили по спине. По лицу не били, вдруг императору приглянётся? Хотя, вряд ли, уж больно худа. Из нищеброда, что ли, вырвали? Вот, подняли с земли её, упавшую, она рванулась. Евнух спокойно изучил взглядом её лицо. Лицо красивое. Может, и выйдет чего у девчонки. Но дерзка. Строптивых быстро ломают в гареме. А из несломанных иногда выходят яркие госпожи, своевольные, жестокие. Милосердных, добрых и спокойных легко пересчитать... Кого из деревни вытащили, кого из города, кого из чужого дворца - уже не важно. Кем бы ни была прежде, теперь станет никем. И только самые красивые или умные смогут вознестись, подняться над другими. Став лучшими наложницами, жёнами. А нового наследника родит только одна... Он отвернулся и снова стал смотреть на небо. Не заметив её слёз, покатившихся по замызганным дорожной пылью щекам...
       Она шла, уже не глядя по сторонам... глотала слёзы... Она проклинала тот день, когда родилась на свет... У неё была обычная жизнь... Деревня между леса. Дружелюбные соседи, крепкая семья... Через семь дней должна была быть её свадьба. И она уже подглядела за разговором отца, подслушала разговоры матери и знала, что замуж выйдет за него, за того доброго и трудолюбивого юношу, умелого ремесленника. Ещё бы семь дней - и она бы вышла замуж по любви... Он остался лежать на земле, где-то далеко, в луже крови... А её потащили далеко... Она станет считаться женщиной другого супруга. Она будет считаться чьей-то женой, но её ненавистный супруг в лучшем случае лишь раз или два пригласит её в свои покои. Если вообще вспомнит про неё. Но лучше бы ему вообще про неё не вспоминать...
       Евнух смотрел на небо. Один из жалких обитателей дворца. Один из многочисленных евнухов этого дворца. Рабыня шла по дороге внизу. Всего лишь одна из многочисленных женщин дворца. Глупо бы сказать, что им не повезло. Это была вполне обычная судьба для их страны. Судьба бесправной, пленённой женщины, лишённой опоры и защиты мужчин своего рода. Судьба обычного бесполого существа, когда-то родившегося мужчиной. Обычная судьба. Что уж слёзы проливать?.. Но слёзы всё равно текли...
      
       Она стояла на кухне, мешая овощи и приправы для обеда. Тускло-синее платье и полупрозрачная тёмно-синяя ткань свисали с тощей фигуры - голодом уморить себя не удалось. Проклятая жажда жизни победила. Пленница гарема как-то поднялась на постели и дрожащей рукой дотянулась до тарелки с пищей, стоявшей возле неё. Она уже вкусила еду этого места. Прошлая жизнь и возможность уйти в самом её начале миновали... Вдруг за стенами кухни зашумели, звучный голос объявил приход правителя империи и потребовал всем приветствовать его стоя. Впрочем, все, заслышав шум, поднялись. Мало ли кто из влиятельных особ зайдёт... Девушка стояла, не поднимая головы, уперевшись взглядом в пол. Вдруг подошёл кто-то, сжал жёсткими пальцами её подбородок, заставил поднять голову. Мужчина. Молодой, роскошно одетый. В разноцветных нарядах, обвешенный многочисленными бусами из жемчуга, с драгоценными камнями на кольцах и тюрбане. Взгляд насмешливый, улыбка на тонких губах.
       - Это ты пыталась зарезаться две недели назад? Ты?
       Она промолчала, нервно сглотнула, но глаз не отвела, смотрела в упор.
       - Нахалка! - усмехнулся он ещё шире, и, отвернувшись, бросил кому-то из роскошно одетых сопровождающих, родственнику или слуге, - Откормите её - и приведите-ка ко мне. Посмотрим, будет ли она в постели так же горяча.
       Откормить её. Как зверя. Как на убой. Шехназ задрожала. Но было поздно - император уже обратил на неё своё внимание.
       Заморить себя голодом опять не удалось - за ней бдительно следили другие прислужницы с кухни. Рассыпать муку по полу и получить побои или смерть тоже не удалось. Главная служанка на кухне лишь болезненно ущипнула её за грудь. И сказала, чтоб этими глупостями больше не занималась. Кухонные служанки стали смотреть на неё с завистью или презрением, шептаться, постоянно шептаться о чём-то за её спиной. Пыталась сбежать вечером с прикухонных помещений, найти пруд и утопиться - наткнулась на служанок из покоев госпожей гарема и те её едва не затравили, ядовитыми языками - те тоже завидовали ничтожной рабыне, на которую обратил внимание император империи и хозяин гарема. Она едва вырвалась из их цепких рук, бежала, зажав уши, плача, не разбирая дороги... Они говорили: "За что ей такое счастье? За что?!". Она же хотела хотя бы после смерти спросить у Бога: "За что ей был этот ад?! За что?!". Налетела, с разбега, на высокого мужчину в оранжевых одеждах, застывшего у прохода, смотря на узкую луну. Он сердито развернулся, подхватил руками падающее тело. Глаза густо обведены краской, губы яркие, подвеска свисает с левой стороны лба, браслеты и ожерелье... Не мужчина... евнух...
       - Что ты тут летаешь? - проворчал он. - Как будто за тобой гонится стая голодных тигров!
       - Там... - она указала назад, в полумрак коридора дрожащей рукой, - Женщины... Император... - и разрыдалась.
       - Женщины... - задумчиво сказал прислужник, выпуская её из своих рук, - Женщины, пожалуй, будут пострашнее стаи тигров...
       - Вы... шутите? - от потрясения девчонка даже плакать перестала.
       - Я... - равнодушно протянул он.
       - Вы... шутите?! - яростно вскричала она, сердито сжались маленькие ручки в кулаки.
       - Если тебе так угодно, то, пожалуй, я и шучу, - ответил он - и ухмыльнулся.
       - Да вы... как вы только можете?! Как у вас язык только повернулся сказать мне такое?! Такое?!
       - Не шуми, - евнух зажал ей рот ладонью, - Если разбудишь кого-нибудь из госпожей, у которых днём болела голова или всегда плохой сон, то тебе несдобровать. И вообще, не хами прислужникам. Вдруг тебе попадётся кто-то из слуг влиятельных господ? Тогда твоя жизнь превратится в ад.
       Вдруг девушка укусила его - и он непроизвольно отдёрнул руку.
       - Ты кто, нахалка?!
       - Я - Шехназ!
       Она снова сжала руки в кулаки, того и гляди - бросится его бить. Тощая, сердитая, воинственная. Евнух невольно расхохотался.
       - А я - Шахрияр. Ну и что с того?
       - Да я... я... вы... я...
       Прислужник вздохнул и указал взглядом на приближающихся воинов-евнухов, совершающих ночной обход.
       - Ты откуда шла-то? Новенькая, наверное? Не знаешь, что нельзя самовольно шататься по дворцу, особенно, по ночам?
       - Да мне всё равно!
       - Всё равно, как тебя накажут?
       - Всё равно!
       - А зря. Здесь знают толк в наказаниях для глупых и непокорных.
       Воины выросли рядом, мрачно насупились.
       - Она со мной, - почему-то соврал Шахрияр
       Хотя ему-то какое дело до неё? Шла бы своей дорогой. Влипла в беду - не его забота. Глядишь, и научилась бы молчать и быть поскромнее да потише. Или бы сгинула, не научившись. А стражники поверили ему - уж не один год в одном гареме служили, знали, что у него хорошая репутация. А почему и куда евнух шёл со служанкой - не их умов дело. Меньше знаешь - крепче спишь. Хотя, если и заподозрят в чём, то всё равно спросят. И головы как за правду снесут, так и за неправду...
       - Ну, пойдём, - он сцапал упрямицу за запястье, - Ты где живёшь? Откуда такая сердитая и злая взялась?
       Она промолчала. Шахрияр медленно тащил её по дворцу, тихо рассказывая истории былых дерзких девчонок и наглецов... Худшие из историй, которые он в здешних стенах видал... Вскоре она примолкла и даже перестала пытаться вырвать свою руку из тяжёлого кольца его пальцев. И, чуть погодя, даже призналась, что она из кухонной прислуги.
       - Не та ли нахалка, которая пыталась прирезаться ещё до того, как взглянула на императора? - усмехнулся евнух, припомнив день своего рождения и пленницу, тогда же притащенную во дворец.
       - А что, я не имею даже права выбрать свою смерть? - огрызнулась та.
       - Бог не одобрит твой выбор. Грех это, - сказал и вздохнул, так как грешникам сам завидовал иногда.
       - Но почему же? Это моя жизнь! Хочу - живу! Хочу - умру!
       - Это не твоя жизнь, - сжал пальцы так, что она вскрикнула от боли, - Чем скорее поймёшь, тем спокойнее будет твоя жизнь. Твоя жизнь тебе не принадлежит. Пойми. Может, когда-то и принадлежала, но уже нет.
       - Но... но... - снова зарыдала.
       - А если хочешь сама вновь управлять своей жизнью и даже жизнями других - стань одной из главных жён императора, - проворчал он.
       Как ни смотри, а у неё было больше прав и возможностей, чем у него. Особенно если сына родит. Уже третьего или четвёртого по счёту. Но если первые вдруг перемрут, от болезней, несчастных случаев или при странных обстоятельствах, то у неё есть шанс. Но если чуток обождать, хоть пару лет - и других сыновей родят львицы и тигрицы, тогда уже шансов почти никаких. Сцепятся стаи, чтоб растерзать чужаков, чтобы сохранить детёнышей своих. Шехназ не ответила. Она лишь покорно шла за ним. И плакала на сей раз молча, кусая губы, ещё не тронутые краской... "Она красива. А накормить - будет ещё краше, - подумал вдруг он, - И как бы не эта проклятая судьба, быть может, она и я шли бы сейчас вместе со связанными одеждами вокруг помоста со священным огнём? Но к чему эти нелепые мысли? Нам не бывать вместе никогда. Такова наша судьба. А даже если бы и досталась мне в руки эта дерзкая, смелая и красивая женщина, то что бы я делал с ней? К чему эти нелепые мечты, если я никогда и почувствовать ничего не смогу, даже если смогу прикоснуться к её телу? К чему мне нужны мечты? И почему вдруг эти странные мысли не прошли мимо моей головы?"
       На кухне он отпустил её - и она быстро прошла по освещённой факелами полосе - и скрылась во мраке помещения для прислуги. Хрупкая, быстрая... Как ночное виденье... Как ночной сон... Иногда ему снилось, что он всё-таки мужчина, не жалкий евнух... Что он даже сжимает в объятиях какую-то женщину... Почему-то её лицо всегда было укрыто шалью, а на руках блестели многочисленные массивные золотые браслеты... Ему казалось, что он даже что-то чувствовал... какую-то радость... Но он просыпался и утром не чувствовал уже ничего...
       Через дней десять - императору надоело ждать - её, слегка уже откормленную, нарядили в наряд покрасивее, яркий, нацепили на шею, на руки и на ноги серебряные украшенья, серебряную подвеску спустили на лоб, по центру, стекать с прямого пробора между густых чёрных волос. И доставили в покои хозяина империи. У неё не спросили ничего. И он не спрашивал ничего... На утро её, дрожащую, плачущую, отвели в какие-то роскошные покои. И сказали, что они теперь её. Потому что императору с ней понравилось. Разумеется, никто не спросил про неё. Она лежала на просторном мягком ложе в новых чужих покоях, рыдая... Пришли две девушки. Теперь они - её служанки. Разложили на столике у металлического зеркала золотые браслеты и два ожерелья - подарок императора... Так началась жизнь её, госпожи Шехназ...
      
       Она склонилась над полом, не дотянувшись до миски. Её тошнило. Её снова тошнило. О, за что же? За что этот ад?! Она так надеялась прожить обычной жизнью во дворце! Жизнью женщины, забытой хозяином империи! А тот, как назло, раз двадцать вызывал её к себе... И мало этой боли, этих омерзительных ласк и жутких ночей, так она понесла... Стать матерью ребёнка императора... Мечта и грёза многих из женщин гарема... Ад для неё... Если роды пройдут благополучно, теперь она будет одной из главных жён, одной из матерей его детей. Ей придётся быть на важных праздниках в гареме, может, даже он иногда отойдёт от самой главной своей жены - хозяйки гарема - и та, скорее всего, Шехназ не простит такого оскорбления. А он будет помнить про неё, особенно, если сына родит. И будет заходить к ней иногда или звать на ночь в свои покои... За что? О, за что ей такие пытки?! За что эта мука?!
       В гареме опять шумели... Последнюю неделю было шумно. Но ей было так плохо, что даже не спрашивала, почему опять шумят...
       Зазвенели браслеты на чьих-то ногах и руках. Она приподнялась на руках, не вытирая лица.
       - Госпожа, вы уже собрали самые важные вещи? Ваши драгоценности?
       Шахрияр, увидев её и узнав, растерянно примолк. Не то чтобы он не знал, чьи это покои - уж за столько лет всё успел изучить и о новостях всегда знал. Просто в панике как-то позабыл.
       - Что... случилось? - устало спросила молодая женщина, садясь на край своего просторного ложа, застеленного тёмно-зелёной тканью.
       - Как... что случилось, спрашиваете? О, госпожа, да разве ж вы не знаете?..
       - Мне... всё равно... - Шехназ устало опустилась на ложе, почти у самого края.
       - Да как же это? Совсем не знаете ничего, госпожа?
       - Нет...
       Он смущённо или растерянно переминался с ног на ногу - звон ножных браслетов друг о друга выдал его заминку - и, наконец, заговорил. Быстро. Чётко. Коротко. Оказывается, пока император был на войне в другом царстве, на столицу напал его зять. Сейчас королевы и сметливые наложницы в спешке хватают лучшие драгоценности и сворачивают в узел несколько нарядов, безжалостно понукая служанок, готовятся покинуть дворец через тайный ход. Кто знает, если зять императора захватит и дворец, то, может, и не пощадит никого? А пощадит - так воспользуется. Но, вернись потом гарем к законному обладателю - и судьба игрушек родственника хозяина, чужого мужчины, может выйти ещё страшней, чем гибель при пожаре или от мечей чужих воинов.
       - Ну и пусть... - отмахнулась женщина, закрыла глаза, - Пусть... Давно... пора... Он, верно, заждался... там...
       - Госпожа не в себе! - вздохнул Шахрияр, - О, госпожа! Да вы вообще слышите меня?!
       Но она уже не слышала евнуха, провалившись в сон. Тот пару раз пересёк её покои, туда-сюда, потом рванулся к столику и шкатулкам, раскрыл, метким взором выудил самые дорогие из украшений и чуток попроще, достал, завязал в одну из её шалей, поверх завернул три или четыре наряда. Узел перекинул через руки, потом уверенно подошёл к кровати, подхватил на руки худое мягкое тело. Оно обмякло в его руках...
       Он не думал особенно ни о чём, когда нёс чужую женщину, чужую жену по коридорам. Он не ждал никакой награды потом, когда всё вернётся на круги своя. Не ждал её благодарности. Даже не слышал шума от взламываемых ворот во дворцовой стене... Просто он видел её, беспомощную женщину, заснувшую от усталости. Даже не вытер вонючую жижу с её лица. Просто не заметил. Просто, когда он увидел её, слабую, то что-то проснулось в нём... Захотелось вынести её, унести из начинающегося ада. Просто вынести её отсюда. Здесь она может погибнуть. Здесь она умрёт. А она так и не пришла в себя, как бы не кричали вокруг, как бы ни шумели... И даже в тускло освещённом затхлом подземном ходе в себя не пришла... Опять, что ли, пыталась уморить себя голодом? Но на что? У неё-то, в отличие от него, была хорошая судьба. Впрочем, это не важно. Его даже не коснулась зависть. Просто не хотелось отдавать эту слабую спящую беспомощную девочку в чужие руки. Воины зятя императора тоже могли надругаться над ней. Хватит с неё. Хватит. Всё вернётся на круги своя... Император вернётся и покарает мятежного родственника. К нему вернётся его молодая жена. Плевать, что будет с ним, с Шахрияром...
       Но на круги своя ничего не вернулось... Даже спустя пару месяцев, когда разгневанный император вернулся из дальних земель, отвоевал столицу, казнил бунтовщика. Несколько главных жён погибли, спасаясь, двух пойманных сыновей императора убил его зять... И, вернись бы Шехназ в столицу, могла бы стать матерью наследника. Если сына носила. Что она уже была беременна - и от императора - все знали. Она могла бы стать матерью нового наследника. Но когда Шахрияр вошёл в их убежище в деревне неподалёку от столицы, сказал ей новости и пошёл собирать её оставшиеся вещи, женщина как-то странно замерла. А когда он проходил мимо её кровати, поймала его за руку - в узкой хижине это было немудрено - и, умоляюще сверкнув своими тёмными глазами, сказала:
       - А давай... уедем в деревню в каком-нибудь лесу?..
       - Какой из меня муж? - вздохнул евнух, - Я и порадовать тебя не смогу, и приласкать.
       - Мне всё равно, - упрямо головой мотнула, - Я не хочу обратно во дворец! Уедем?
       Он вздрогнул. Мужчиной ему никогда уже не стать. И, если уж дело пойдёт, быть может, придётся её тайно отпускать к чужаку, делать вид, что не знал. Чтобы хоть она жила. Чтобы хоть она. Но... было кое-что, одна радость, доступная и ему, жалкому калеке...
       - Может, в деревню среди гор?..
       - Хорошо, - улыбнулась Шехназ.
       И он вдруг улыбнулся ей в ответ. Так счастливо, как уже давным-давно не улыбался.
       - Но... ребёнок...
       - Скажем, что это наш сын.
       - Сын... - растерянно сказал евнух, - Сын... - глухо повторил он, - Но какой из меня отец?
       - Ты воспитаешь его как своего сына. Вместо своего. Ведь чтобы воспитать его, тебе даже не обязательно зачинать его или быть мужчиной.
       - Сын, - снова глухо повторил Шахрияр, - Сын... - и вдруг упал на колени возле кровати, сжал её руки, - Я буду стараться! Я буду очень стараться, Шехназ! Делай что хочешь, спи с кем хочешь, только вдали от других глаз, чтобы люди не осуждали тебя. Я сделаю всё, что смогу! Сын... - он радостно рассмеялся, - О, Аллах, я смогу стать отцом! - Шахрияр молитвенно поднял руки к лицу, поднял глаза вверх, туда, где за скверной крышей дрянной хижины было скрыто голубое небо и жаркое, дающее свет солнце, - О, благодарю тебя, всемогущий! Милостью твоей я смогу стать отцом! И у меня будет сын! Сын! Мой сын!
       А Шехназ смотрела на него и улыбалась. Она уже давно решила, что если он согласится скрыться с ней, то она откажется от мыслей и мечтах о том, что случается с супругами по ночам. Своя семья, свой дом... И этот добрый человек рядом, хотя и просто лишь спутник по многочисленным несчастьям на жизненной тропе. Верный и добрый спутник... О, Аллах, неужели, и ей ты даруешь хоть какое-то счастье? Хоть чуть-чуть? Шехназ будет восхвалять тебя до конца своих дней за такие щедрые дары! Шехназ будет ценить всё, что ты ей подарил! О, великий и милосердный всемогущий Аллах!
       И они убежали, далеко-далеко... В спокойную нищую деревеньку в горах. И даже когда у неё родился сын, она отказалась вернуться в столицу. А Шахрияр вновь вознёс хвалы Аллаху... Так принц, возможно, наследник империи, жил в семье обычного ремесленника, учился делать из глины посуду. У них троих не было ничего, точнее, не было почти ничего, всего лишь крохи, но они все были счастливы. Так, как редко кто был счастлив во дворце. И пока младшие дети императора изучали искусства и военное дело, учились плести первые интриги друг против друга и наносили друг другу первые раны, сын горшечника из дальней горной деревни учился делать хорошую посуду, быть честным, добрым и справедливым.
      
       - Рахим! Рахим! - старый сосед догнал паренька, сжал сухой рукой тому плечо, - О, Рахим! Я не могу поверить!
       - Что случилось, дедушка? Что? - лицо и глаза юноши вдруг озарила надежда, - Отец всё-таки поднялся на ноги? Он будет жить? О, неужели Аллах оставит хоть отца ещё немного пожить со мной?
       - Я, право, смущаюсь такое говорить, - старик виновато потупился, - Но, может быть, я должен тебе сказать... О, Аллах, что же делать мне, старику? Сказать или не сказать?.. - он вдруг устало посмотрел юноше в глаза, - Прости, Рахим, что говорю тебе это. Ты вправе возненавидеть меня за мои слова, но я всё-таки решил сказать. Прости, но когда я омывал его тело, то увидел... я узнал... О, прости меня, мальчик! Прости меня Рахим! Но Шахрияр тебе не отец. Он и не мог быть тебе отцом. Он... он... он евнух... И, полагаю, он усыновил тебя, сына Шехназ и чужого ребёнка. Прости, Рахим... я...
       - Ничего... ты в праве был сказать это... - юноша отвернулся и медленно побрёл из деревни.
       Сказать, что он был потрясён, значит, ничего не сказать. Он был в ужасе. Его родители, так заботившиеся друг о друге, прослывшие нежно любящими друг друга супругами, оказывается, не были мужем и женой! И... оказывается, они и не были близки никогда... просто не могли. И кто-то чужой - какой-то незнакомый ему мужчина - его настоящий отец. Шахрияр чужую женщину с ребёнком подобрал. Он воспитывал его так строго и серьёзно, как не каждый отец родного сына воспитал. Мать угасла от болезни года три назад, но приёмный отец даже тогда ничего не рассказал... А потом разбойники разграбили деревню и дома подожгли - и Шахрияр рванулся в огонь спасать чьего-то ребёнка... Почти спас... Выкинул в окно, в чьи-то руки... и получил падающей горящей сваей по голове... Насилу вытащили, пытались сбить огонь... не успели... не смогли... Он достойно жил и умер достойно. Рахим так гордился этим мужчиной, но... это не его отец... не его отец... чужой мужчина...
       Он до сумерек блуждал где-то по лесу. В столичном дворце в это время первый из его младших братьев убил другого брата - тот скорчился в своих покоях, выронив бокал с отравленным вином. Смерть наступила почти мгновенно. И убийца подставил кого-то из своих слуг, как виновного. А верный слуга и под пытками смолчал, кто настоящий виновник... Уже за полночь Рахим вернулся в родную деревню. Поклонился дому. Дому, в котором они так счастливо жили втроём, а потом вдвоём. И пошёл к старику, другу отца, справиться о погребальном костре. Ему хотелось самому разлить масло и поджечь хворост.
       - Мне всё равно, кто он мне и моей матери, - сказал тихо юноша вышедшему индусу-старику, - Главное, что он меня взрастил. Я вырасту достойным человеком, чтобы отец Шахрияр не сожалел ни о чём, глядя на меня с небес.
       Его братья и родственники учились плести интриги, убивать дома своих и на поле боя чужих... а Рахим учился быть просто достойным человеком... Сын евнуха... Но важно ли это?..

    12

    Бреда Б. Вилла Нереида   27k   "Рассказ" Проза

      'Дважды женщина придёт с именем моря'. Пророчество Меранди.
      
       I.
       Море всегда притягивало меня. В детстве я убегала из нашего имения на берег. Да какое оно наше ...
       Семья де ла Мар давно обеднела. Наше имение национализировали и отец был всего лишь смотрителем с гордой приставкой 'де'. Де ла Мары, или Люди Моря.
       Мама называла меня фантазёркой и мечтательницей. Но я начала помогать отцу уже в двенадцать лет - я водила иностранных туристов к сгоревшему летом 1793 года имению де ла Маров.
      
      Конечно, я хорошо знала эту историю. И то, что мы обычно рассказывали чужакам. И то, что женщины нашей семьи выражали одними губами, воздев очи долу.
       Старый дом де ла Маров вместе со службами сгорел в июле 1793 года, когда комиссары Робеспьера приехали за моей прапрапрабабкой 'Перламутровой Поль. 'Перли', или Жемчужинка, называли её за гладкую и нежную кожу.
       Поздним вечером хозяйку вытащили из постели в одной сорочке.
      
      - Гражданка Ла Мар, именем Революции Вы арестованы! Вы будете доставлены в Париж для дачи показаний! - объявил их предводитель.
      
      Но гражданка оказалась строптивой и только рассмеялась в ответ:
      - Гильотина прожорливая любовница, господин комиссар. Вы вернётесь в Париж без меня.
      
      'Ведьма Перли' вывернулась из рук державших её мужланов. Выхватив у кого -то из рук факел, Поль швырнула его в окно. Дождей давно не было и дом загорелся в одно мгновенье.
      
       Рассказывали, что люди комиссара пытались схватить ведьму, но безуспешно.
       Перламутровая Поль носилась по двору и горящему дому. Балки рушились, а она всё кричала: 'Я вернусь, вернусь!'. Стоявшие только крестились. На мятежную Поль огненным водопадом обрушился потолок.
      
      - Красивая бабёнка была эта Перли, тело, как у русалки. Попалась бы мне в руки...
       - Местные говорят, она увела мужа у собственной дочки.
       - Ха, муж дочки! Я слышал, сам король...
       Их предводитель молчал. Официально гражданка Поль Ла Мар обвинялась в саботаже. Но, по слухам, в этом имении совершались кощунственные обряды, которые приписывали ещё тамплиерам.
      
       Говорят, мы уходим из этого мира, чтобы возвращаться вновь, как морские волны.
       Когда мама не справлялась со мной, она говорила: 'Вылитая Перли Поль!'
       После школы я поступила на психологический факультет университета у нас в Руане. Наверно, я стала бы частнопрактикующим психоаналитиком и, позёвывая, распутывала подростковые комплексы клиентов. Но я твёрдо решила стать клеропсихологом и преуспела в этом.
       На последнем курсе я получила приглашение от частного колледжа Фессалийских сестёр на практику. Получить там работу было трудно и почётно.
       Конечно, я согласилась на это предложение.
       Клеропсихология - узкая отрасль, нас часто путают со специалистами по склерозу (от clericalis - церковный - термин выдуман мной. Автор).
       Мы изучаем особые состояния психики во время религиозных церемоний. История общества Фессалийских сестёр уходила корнями в античность.
       'Фессалийские сёстры' располагали прекрасным архивом и уникальными свидетельствами античных и средневековых авторов. Я знала, что официально 'Фессалийские сёстры' исследовали психологию творчества и инсайт. Меня интересовали необычные способности человека, пророчества и предвиденье.
       Меня также интересовали способы, которыми эти пророчества вызывались.
      Одним из таких способов считался Ритуал, который приписывался ещё тамплиерам. По свидетельствам, прошедшие через Ритуал постигали высшую истину.
      
      Сестра -наставница предложила мне исследовать феномен священного безумия во время посидоний.
       И я стала собирать предварительную информацию. Посидонии празднуются на маленьком греческом острове в середине лета, что -то вроде дня Нептуна.
       Город располагался в закрытой горами долине и гроза приходила через два дня на третий. И самое интересное, что феномен священного безумия усиливался перед грозой.
       Я дала объявление, что подыскиваю себе квартиру на летний сезон. Для легенды я выдала себя за фотографа из мира высокой моды и использовала свой старый псевдоним - L@ Perle, Жемчужина. В студенческие годы я была известна не только как фотограф. Десять лет назад я была моделью ню.
       Через пару дней я обнаружила во входящих виртуальную визитку с фотографиями сдаваемых комнат и контактными данными:
      
       Янис Лазаридис. Вилла 'Нереида'. ΚΑΤΌΙΚΕ ΝΣΡΣΙΔΑ.
      
       Я набрала номер.
       - Вилла 'Нереида', хэллоу, - прошелестел женский голос.
       - Калиспера! Я хотела бы уточнить с господином Лазаридисом условия сдачи...
       - Вам перезвонят, - и женщина положила трубку.
       'Странно, - подумала я. - Может быть, я некстати?' Но минут через десять на дисплее высветился телефон 'катоике'. Звонил сам хозяин 'Нереиды'. Он сказал, свободна угловая комната с собственным выходом в сад и террасой. Он сделает скидку, если предоплату проведут в ближайшие три дня. Я ответила, что меня устраивают условия и я всё оплачу сейчас же. И скидка была ощутимая.
       В колледже меня отпустили и через пару дней я уже звонила в ворота 'Нереиды'. Накрапывал дождь.
       - Добро пожаловать, мадемуазель Бланш.
       Я посмотрела в лицо приветствовавшей меня женщины. Она была высокая и стройная. Возраст выдавала только глубинная усталость.
       - Меня зовут Евхаристо. Я управляющая домом и службами.
       - А где Ваш хозяин, Евхаристо? - спросила я.
       - Я не служу хозяевам, - управляющая поджала губы.- Я служу 'Нереиде'. Идите за мной.
       Мы прошли по коридорам и Евхаристо открыла дверь угловой комнаты.
       - Вам нравится эта комната? - она смотрела на меня изучающе. Так оценивают новую вещь.- Балконная дверь запирается изнутри.
       Я кивнула.
       - Если что-то нужно, звоните в колокольчик,- сказала Евхаристо. - В горах плохая связь.
       Она сказала, владелец 'Нереиды' знает о моём приезде, но спустится позже. Когда начинаются дожди, Лазаридис хандрит.
      
       Дождь, проклятый дождь. Янис потёр больной висок. В такие дни память подбрасывала тот злосчастный вечер, как джокера в колоде карт.
       - Ты опять разглядываешь свою Жемчужинку, - Ириния улыбалась, но Янис чувствовал в ней раздражение.
       - Для меня существуешь только ты, любимая, - он обнял невесту.
      
      Янис не был сластолюбцем, но, как многие молодые мужчины, любил разглядывать девушек в Интернете. Его внимание привлекла та, которая фотографировалась только с закрытым лицом. У нее была перламутровая кожа и ник говорил за себя - L@ Perle.
       Янис спросил администратора сайта, почему L@ Perle никогда не открывает лицо. Админ ответил, что с открытым столько не заработаешь.
       Тогда Янис дал объявление: 'Разыскивается Перламутровая девушка. Ladies for sale просьба не беспокоиться'.
      Ириния не шпионила за ним в виртуале и объявление было дано с его аккаунта. Но в каждой шутке есть доля шутки. Кто -то переслал ссылку Иринии. Объяснение было не из приятных.
       Ириния села в машину в такой же дождь, как сейчас. В Город она не вернулась - случился оползень, машину утащило в море. Через год нашли только помятую дверцу.
       Янис был вне себя от горя. Он хотел продать 'Нереиду'. Но Евхаристо, подруга покойной матери, отговорила его. Съезди на год в Европу, а я буду вести твои дела. Янис послушался приёмную мать. Ведь она воспитывала Яниса с пятилетнего возраста. Мать Яниса сорвалсь с тропы на перевале, когда они гуляли с Евхаристо.
      
      Да благословит её Посейдон, справилась она отлично.
       Через год Лазаридис вернулся. В Европе он завёл немало полезных связей. Вскоре по острову поползли слухи о странном Ритуале, на который приезжают политики и бизнесмены из других стран.
       Но слухи всего лишь слухи. Вышколенная прислуга умела молчать.
       По странной логике Лазаридис винил в смерти Иринии незнакомую Ля Перль. Он пытался найти её в Европе, но Жемчужина как в воду канула.
      
      Десять лет, проклятые десять лет. Потом неожиданно попавшееся на глаза объявление с тем самым ником.
      И Лазаридис позвонил.
       ***
       Наступило утро, но дождь не думал прекращаться. Евхаристо была сегодня милостиво настроена и поставила варенье к завтраку.
       - Моя мама тоже смешивает вишню и смородину. Я перепишу у Вас рецепты, Евхаристо!
       Домоправительница впервые подарила мне улыбку. Кухня была её слабостью.
       Белая собака подошла ко мне и обнюхала туфли.
       - Это наш алан, Зоки. Не выходите ночью в сад, - предупредила меня Евхаристо.
       Я знала, что такие сторожевые псы жили в средневековых замках.
       Я вернулась в комнату и стала распаковывать вещи. Подойдёт ли это платье для первого знакомства с Лазаридисом?
       Возможно, в долине холодно и я всю первую неделю прохожу в джинсах и свитере. Я нырнула в приготовленную постель.
       Да, Евхаристо хорошая хозяйка. Белье пахло какими-то травами. Я завернулась в одеяла и совсем не видела снов в ту ночь.
       Когда я проснулась, дождь прекратился, но утро было холодное и туманное. Значит, джинсы и свитер.
       Таинственный Лазаридис к завтраку не спустился. Может, хотел поспать подольше. Я решила посидеть с ноутбуком в холле.
       - Доброе утро! - я узнала голос, говоривший со мной по телефону. Высокий мужчина спускался по лестнице. - Я рад, что Вы согласились приехать, мадемуазель Бланш. Или всё-таки Перль?
       - Просто Бланш. А 'Перль' мой сценический псевдоним, - я опустила глаза.
       - Вам понравилась Ваша комната?
       - Очень. У Вас красивый сад, господин Лазаридис, - шёл обычный обмен светскими любезностями.
      
       Уходя, Лазаридис обернулся:
       - Будьте осторожны с балконной дверью. Во время посидоний можно увидеть и прошлое, и будущее.
       Больше в тот день я его не видела. Свой первый день в 'Нереиде' я посвятила электронному архиву Лазаридиса.
      
      Я искала возможные причины массовых галлюцинаций во время посидоний, иначе говоря, приступов священного безумия. Я сделала пометку о проведении анализа на йододефицит и психотропы.
       Один документ заставил меня задуматься: 'Загнал рыцарь Змеище в гору и печатью опечатал... сидит Змеище в горе...'.
       Далее следовала пометка: 'По -видимому, речь идёт о болиде, упавшем на соседнюю гору в 16 веке. Янис Лазаридис".
      
       Я плохо спала ночью. Проворочавшись пару часов, решила подышать свежим воздухом, отодвинула тяжёлую задвижку и выглянула.
       По-видимому, загорелась одна из хозяйственных построек в глубине сада. Там уже собралась толпа людей, но они не торопились тушить огонь. Они стояли вокруг и только смотрели.
       Я накинула халатик и понеслась по галерее, крича: 'Пожар, пожар!'
       Вбежали Лазаридис, Евхаристо, две горничные.
       - Девочка утверждает, что видела пожар, - развёла руками Евхаристо.
       - Покажите, где Вы увидели огонь, Бланш, - сказал Лазаридис. Он впервые обратился ко мне просто по имени.
       Все отправились в мою комнату. Я открыла балконную дверь и ... Ночное небо сияло мириадами звёзд, пели цикады. Снизу Город подмигивал огнями.
       - Но я же видела! Горел какой -то деревянный дом, балки рушились, а они стояли и ничего не делали!
       - В этой части сада нет деревянных построек, - ответил Лазаридис. - Отсюда прекрасный вид на Город и бухту. Ложитесь спать, Бланш. Завтра побеседуем о том, что Вы увидели.
      
       Я обдумывала, что мне показалось странным. Дом горел, а люди не пытались ничего спасти. И одежда. Я приняла их за ряженых с площади. Эти люди были одеты как санкюлоты в 1793. Если эта дверь может открыться в прошлое или будущее, что я могла увидеть?
       Хотя здравый смысл противился, я была уверена, что видела белое пятно и тёмное прошлое моей семьи - когда сжигали дом 'Перламутровой Поль'.
       Кажется, я заснула уже под утро. Утром Евхаристо разбудила меня громким стуком в дверь.
       - Завтрак остынет, мадемуазель.
      
       Сегодня я планировала сходить на ту гору, куда якобы упал болид и отфотографировать горное озеро.
       Но в это время из сада раздался серебристый смех и в балконную дверь постучали. Я отодвинула щеколду и дубовая дверь отворилась.
       На пороге стояла женщина в зелёном платье с кринолином. Она прикрывала лицо веером.
       - Можно мне войти в комнату, маленькая Бланш?
       - Мы знакомы? - я не могла догадаться, кто это.
       Она отодвинула веер. Теперь я поняла, почему меня называли живым портретом Перли Поль.
       - Не будем тратить время на болтовню про ад, рай и чистилище. Почему ты меня стесняешься?
       У меня в голове пронеслось всё, что я слышала от родственников про Перламутровую Поль. Король, потом муж собственной дочери, потом ночные сборища в её имении...
       - Они уверены, что я всё это делала?
       Каким -то образом Перламутровая Поль угадывала самую суть. Её не интересовало мелочи вроде 'где, когда и количества лет'.
       - Освободи свой разум.
       И Перламутровая Поль коснулась моего лба.
       Если бы моя прапрапрабабушка родилась в более подходящее время, то стала деканом философского факультета. Но Поль де ла Мар возразила, что всё появляется именно в своё время.
       Она была одной из самых образованных женщин при дворе, это и вызвало неприязнь королевы Марии - Антуанетты. Вокруг 'Перли' собрался кружок интеллектуальной молодёжи.
       Поль одна из первых увидела опасность рационального или, как она выразилась, 'С-механистического' подхода философии нового времени.
       - Они опять разделили Душу и Тело, а это всё равно, что смысл и форма.
       В это время Поль познакомилась с восточным учением о тантре.
       - А-а-а...
       - Вот тебе и 'а-а-а', маленькая Бланш. Освободи голову и слушай дальше. Мы действительно занимались 'этим', но это не было сборищем придворных эротоманов.
       Как я понимаю теперь, Поль стала чем -то вроде шакти для своих адептов. Они обратили внимание на то, что специфическая мужская функция восстанавливается быстрее, если накануне видели 'огонь святого Эльма'.
       - Огонь святого Эльма появляется накануне грозы на металлических предметах?
       Поль кивнула и опять положила руку мне на лоб.
       Наверно, это нашему времени повезло, что Поль его не застала. Она переворачивала парадигмы, как ребёнок бумажные стаканчики.
       - Поль. Это правда, что ты воскресаешь в седьмом потомке? Я -четырнадцатая!
       Поль ответила, что если правда, то я разговариваю сама с собой. А в её время про шизофрению уже знали.
       У меня вертелся на языке вопрос, если Высшие (Поль немного рассказала о Множестве и Иерархиях) подарили ей возможность появляться в нашем мире, почему она не навещала меня в годы моего одиночества в Нормандии.
       Я боялась, что Поль поморщится, 'могла-бы-но -не-захотела', но тут она стала серьёзной.
       Сказала, что переход из Иерархии в Иерархию требует большого количества энергии либо нужно 'сесть на хвост комете', то есть потоку энергии.
       Но это непросто, Проводник может потребовать плату. Я спросила, это в смысле договор кровью скрепляется.
       Поль лукаво улыбнулась и сказала, нет, кровь это на материальном уровне, а на энергетическом мне понадобится помощь Лазаридиса.
       Тогда я спросила Поль про Ритуал. Прабабка моя сказала, что стали увлекаться формой, забывая о сути, а без этого Ритуал обыкновенная jе*листика.
       Что я хочу учебник для пятого класса, когда прочно засела в первом.
       Что нужно ориентироваться в потоках энергии, есть поток 'Во Внутрь', а есть поток 'Из-Нутри". Когда я дойду до выпускного класса, тоже смогу стать Бегущей по Времени, как Поль де ла Мар.
       Потом Поль подхватила свои юбки и изящно выскользнула за дверь.
       II.
       -Ты знвешь, что такое "хасслибе"? - спросил меня Янис. Через день я прибегла к его помощи на энергетическом уровне, как посоветовала Поль.
       -Да. Это из немецкого языка. Означает полулюбовь -полуненависть одновременно. Что -то несовместимое, как чёрный ангел.
       То, что произошло наконец между мной и Лазаридисом, трудно описать. Это не было интрижкой, скорее интеллектуальное поглощение. Хозяин 'Нереиды' последовательно разрушал мои привычные способы защиты. Его интересовала 'Девушка без лица', а меня - ритуалы тамплиеров.
       - Я полюбил тебя как Бланш, но я ненавижу тебя как Ля Перль.
       - Я не виновата в смерти Иринии.
       - Но ты запустила событие и чёрный ангел не отпускает меня уже десять лет. Так Бланш или Перль всё -таки?
       - Когда я надевала маску, я превращалась в Перль. Это была не я, а моё тело отдельно.
       Лазаридис кивнул.
       - Хорошо. Я расскажу про Ритуал. С адептами происходит то же самое. Они будут одеты в чёрные плащи с капюшонами. На тебе будет только шёлковая маска. Ты не задумывалась, почему палач никогда не появлялся с открытым лицом? Даже когда гильотина была жаднее всех любовниц? Нет. Экзекутор всегда становится анонимом, он лишь исполнитель.
       - Я согласна.
       - С чем согласна?
       - Участвовать в Ритуале.
       - Ты всё хорошо поняла? Это произойдёт на глазах у всех остальных.
       - Я хорошо поняла. Я согласна.
       - Тогда вечером за тобой придёт Евхаристо.
       Янис встал, накинул халат и ушёл.
      
       Что случилось дальше, я плохо помню. Поэтому пара строк будет от третьего лица.
       Перль почти подошла к двери и в этот момент получила удар в затылок.
       Потом её подхватили под мышки и куда -то тащили.
       Перль показалось, что падала она бесконечно долго.
       Я думаю, что в этот раз боги были добры ко мне. Я пришла в себя, когда стало холодно.
       Затылок тупо ныл, но голова работала ясно. Я лежала в чём мать родила на куче гниющих водорослей и пахло от меня, как от помойной крысы.
       Что-то пощекотало мои пятки. Вода. Да, они хорошо придумали. Выбросить в люк, а тело потом унесло бы отливом. Сейчас вода прибывала.
       Я попыталась вылезти из скользкой кучи. Глаза привыкли к темноте и я поползла по направлению к зеленоватому лучу. По-видимому, свет пробивался в соседнюю пещеру.
       Потолок стал ниже и я подумала, что нужно торопиться. Прилив перекроет мне подземный коридор. И я нырнула.
       Когда я открыла глаза, я оказалась в довольно большой и чистой пещере. По крайней мере, здесь не воняло отбросами.
       Но самое удивительное, я увидела статую высотой в человеческий рост. С трезубцем стояла женщина, а не Посейдон.
       Вода совсем закрыла коридор, но перестала прибывать. Эта пещера выше по уровню и я решила здесь отсидеться.
       Я залезла на пьедестал статуи. Наконечник не очень плотно сидел в своём гнезде и я его вытащила. Статуя была сделана из мрамора, а вот трезубец представлял загадку.
       Его верхняя часть ('вилы') была сделана совсем из другого металла, чем рукоятка. И было видно, что этот наконечник - относительный новодел, ему не более полутысячи лет. Я вспомнила про упавший болид.
       Если это неизвестный космический сплав создаёт особое поле перед грозой на острове? И не благодаря ли этой антенне островитяне слышат голос Бога? Вода пошла на убыль.
       Я вернулась довольно легко. Вот покатый трамплин, с которого меня спустила Евхаристо. Я полезла обратно.
       Я вылезла в галерею, села на пол и задумалась. Мать Лазаридиса сорвалась в горах. Его избранница погибла в машине.
       Евхаристо, мелькнула мысль. Если это приёмная мать убирает с пути тех, кто слишком близко подходит к Лазаридису?
       Евхаристо безумна.
       Лазаридис встретил меня у моей комнаты. Со взъерошенными волосами он напоминал петуха.
       - Что случилось, ради Посейдона?
       Янис стал мне ближе, когда не изображал мессира. Это сделал не он. Билет в один конец мне выписала Евхаристо.
       - Петух нашёл Жемчужное зерно
       В навозной куче, - я пропела Лафонтена.
       - Я не понимаю тебя! - Лазаридис говорил со мной, как с ребёнком, опасаясь за мой рассудок.
       - Ты похож на петуха, нашедшего свою жемчужину... - пробормотала я и рухнула на пол.
       Что было потом? Это я была охвачена горящим факелом. Это я кричала толпе: 'Я вернусь, вернусь!' Но, когда язык пламени коснулся моего лба, он был совсем прохладный.
       - Она открыла глаза, - мне положили на лоб компресс. - Температура упала.
       У меня был сильный жар после ледяной пещеры.
       - Возвращайся, девочка, - сказал Лазаридис, когда я пришла в себя.
       - Возвращайся, но кто? Бланш или Перль?- я не удержалась от подколки.
       - Будь кем хочешь - Бланш, Перль, обеими сразу. Бланш - это твоя душа, а Перль - тело.
       - Это смысл и форма, - отозвался серебристый голос. - Восстановление формы обретает смысл.
       Позже я спросила Лазаридиса, что случилось с Евхаристо.
       - Её нашёл Зоки под той тропинкой, с которой сорвалась мама, - ответил он. - Евхаристо не падала. Она пришла и пролежала пару дней без еды и питья. Когда приехала полиция, она была мертва.
       Я подумала, что мы никогда не узнаем, что случилось более тридцати пяти лет назад на горной тропе. Действительно ли Евхаристо столкнула свою подругу или это был несчастный случай. Но потом она никого не подпускала к Янису.
       - Я ждал, что Евхаристо приведёт тебя, как приводила многих до этого. Но произошёл эксцесс исполнителя. Она почувствовала опасность, ведь ты осталась бы здесь в любом случае. И решила от тебя избавиться.
       - Не из-за 'Нереиды'. Она не захотела отдавать тебя, приёмного сына.
       - Но она забыла тонкость: если женщина пострадает во время Ритуала по причине ожога, обморожения, удушения, утопления в воде, а также падения с высоты, считается, что она прошла испытание. Если останется жива, конечно.
       - Я прочитала про женщину, которая сорвалась во время Ритуала. Как её звали?
       - Поль де ла Мар, родом из Нормандии.
       Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Потом Лазаридис спросил:
       - Пожалуйста, напомни своё полное имя. Я слишком взволнован.
       - Бланш Ламар. Или де ла Мар, если точно. "Ля Перль" был моим сценическим псевдонимом для фотографов.
       Лазаридис не сразу ответил.
       - Нереида. Свершилось пророчество. Я не догадался сразу.
       - Какое пророчество?
       - Древнее пророчество говорит: 'Дважды женщина придёт с именем моря'. Я думал, одна должна прийти дважды.
       - А Бог мерандийцев был прекрасной женщиной, - пробормотала я и опять заснула.
       Чья -то тень вышла навстречу и я приняла её за Поль. Нет, это другая. Мы столкнулись на мгновение и я отдала ей своё чувство вины. 'Случилось то, что случилось. Береги его', улыбнулась та.
       Следующий год мы с Янисом почти не виделись. 'Фессалийские сёстры' приняли мой отчёт и я получила творческий отпуск на год.
       Лазаридис нашёл дела в Европе. Я понимаю, слишком много тяжёлых воспоминаний было связано с 'Нереидой'.
       - Не пытайся никого удерживать. Станешь, как Евхаристо, - шептал серебристый голос.
       Год я изучала архивы Лазаридиса. Потомков мерандийцев осталось совсем немного. Ириния, Евхаристо и Лазаридис принадлежали к древнему клану. Когда я познакомилась с Евхаристо, она сказала: 'Я не служу хозяевам. Я служу Нереиде'. Я тогда подумала, что она, как домоправительница, права - хозяева меняются, вилла остаётся.
       Лазаридис рассказал, что Евхаристо приступила к исполнению Ритуала в пятнадцатилетнем возрасте. Богине она служила полвека.
       Через год мы с Зоки прогуливались по песчаному берегу. Трезубец давно разобрали, наконечник увезли. Я закончила полевое исследование и мне уже нечего было делать на острове.
       Неожиданно пёс залаял и побежал куда -то. Я подумала, что кто -то из туристов нечаянно забрёл в наше убежище и Зоки преследует его.
       Я выбежала на открытое пространство. Навстречу мне шёл высокий худощавый мужчина, в котором я узнала Яниса, рядом Зоки безумствовал от радости. И мы побежали навстречу друг другу.
       - Твоё от тебя не уйдёт. Или вернётся, - прошептал кто -то рядом.
       - Не подсматривай, Поль! - рассердилась я.
       Она рассмеялась уже откуда -то издалека. А чёрный ангел наконец отпустил Лазаридиса.
       Что было дальше? Это уже другая история.
       _____
       Греческое имя "Евхаристо" означает благодарение.
       Катоике - загородный дом.
       Кали спера! - "добрый вечер" или типа этого. Греки начинают говорить "καλησπέρα" с часу дня.

    Связаться с программистом сайта.
     Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список

    Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"