|
|
||
ГОЛОСОВАНИЕ ЗАВЕРШЕНО!
|
1 |
2 |
ДРАКОНИЙ ЛАРЕЦ
3 |
Кукла
4 |
И был юному Тимофею сон. Во сне этом видел он себя, стоящим в маленьком сумеречном храме под аркою предалтарного свода. На своде радостного красного цвета, в самой вышине его видел Тимофей поясное изображение отрока, с нимбом белым лохматым вокруг головы да с лучом белым ярким из груди, в небеса устремлённым. Взор опустив во храм, видел Тимофей и икону житийную, где отрок тот, из мужа в старца жизнь перешедший, всё тем же сиянием из груди отличен был и нимбом таким же - не золотисто-солнечным, как святые все и угодники, но аки молоко или только что выпавший снег. И был голос Тимофею, на икону ту смотрящему: - Жил мальчик, и ходил по земле, и знания собирал, а как собрал и понял, что преисполнился ими, обратился он к Господу нашему, Отцу небесному, и сказал: "Я готов, Отче". И взят был дух их него, изошёдши дымом белым. А юный Тимофей, надо сказать, в свои шестнадцать религиозностью не отличался. Сидел себе в Сети, состоял ВКонтакте в браке с одноклассницей Ксенией, картинки смотрел, музычку с кинушками качал, лайки раздавал, поигрывал каждый божий вечер в "Доту", и был всем этим доволен. И тут сон. Растревожил он Тимофея, покоя лишил, и никак понять не мог юноша - чем же. В один вечер, вместо "Доты" стал Тимофей по Сети шарить, нашёл в Википедии статью об иконах и об иконописцах прочитал. На другой день всё думал и думал, как это люди не стремились себя в рисунках выразить, а только к тому усердие прилагали, чтобы точней древние работы скопировать. Непонятка. Стал дальше про церковных художников и работу их читать. Узнал, что пишут они иконы на липовых, еловых или кипарисовых досках и что слово "паволока", оказывается, такое есть. Выяснил - икону, прежде чем образ писать, долго готовят... Вот, доску надо процарапать циклей, чтобы грунт держался. У-упс: из костей и кожи рыбьей клей варят! С отмученным (зачотное слово!) мелом смешивают этот клей да на доску всё это вместе с паволокой - грунт получается для изображения святого. Левкас... слово это как прильнуло к Тимофею, долго он с ним ходил, повторял на разные лады. С чего вдруг пичалька ему такая - он не знал. В музеях на экскурсиях чаще скучал, рисовать никогда особо не рисовал, кроме как в детсаде и школе по программе, да подарили ему на какую-то древнюю днюху планшетку графическую. Ну, он прикола ради аватарки себе и френдам на нём черкал, иногда по неделе не менялись аватарки те. Он всё читал и читал, узнавая больше и больше - и про охру с киноварью, и про технику грунта на яичном желтке, и что паволоку можно и из бумаги либо марли, не только из редкой льняной ткани... Особенно внимательно вчитывался почему-то в технику копирования икон. Живо представлял себе и с кальки перенос образа на доску, и под припорох. Вместе с автором статьи, что подробно о прориси икон рассказывал, согласился Тимофей, что лучше и нету ничего, кроме как самому иконы прорисовывать. Ибо душа его словно в сумрак обернулась, как увидел одну современную копию древней иконы: от образа даже с фотки на мониторе живое чувство какое-то шло, а от копии... И всплакнула душа, и так захотелось ему, чтобы всегда ровный свет из северного окна, стол перед этим окном с молочно блестящей доской. Олифы аромат вдохнуть, на робеющий кончик кисти краску твердо принять. Родители Тимофея, как объявил им сын, что хочет иконописи учиться, сначала отмахнулись: ну, взбрело что-то ребёнку в голову, пройдёт. Экономические вузы и репетиторы ещё несколько лет назад были найдены-подобраны, а про то, сколько денег в учёбу было вбухано, не станем уж. Тимофей не отступал, рвался учиться немедля. Репетиторов забросил - и это за полгода до ЕГЭ! - из пальцев карандаш не выпускал, всё пытался по образцам, в интернете найденным, самые простые фрагменты икон воспроизводить. Линия тоньше, линия сильнее, тоньше, сильнее... Похудел, побледнел - и так-то раньше мало гулял, а тут и подавно из дома стал выходить только в школу и обратно. Когда через полмесяца такого житья до родителей дошло, что сын не играет, не шутит, они ещё пару дней рыбами в садке прожили. Мать плакала, а отец, на Тимофея прокричавшись, разговаривать с ним перестал. На третий день мать побежала к своему экстрасенсу, отец на вопросы сослуживцев, здоров ли, отвечал уклончиво и односложно. От экстрасенса мать пришла смиренно поникшая, поцеловала Тимоху своего непутёвого в лоб, перекрестила, и отцу строго сказала, чтоб не мучился и не мучил. В итоге пошли на компромисс: сын досиживает в школе, сдаёт экзамены и, с лета начиная, волен делать со своей судьбой, что ему душа велит. Тимофей взлетел. Всё у него спорилось, учителя нарадоваться не могли: всё парень успевает, всё отлично соображает. Правда, Тим огорошил их своим исключительным и непрактичным намерением, однако никто ни слова поперёк ему не молвил. Одноклассники сначала сторонились его, и раньше-то маленько чудаковатого, а теперь и подавно в свой мир ушедшего, но потом ничего, обвыклись. Даже завидовали немного, как Тимоха родоков обломал. Девушка Ксения, поначалу было удалившаяся из брака с Тимофеем, всё восстановила потом, правда, он уже не ходил в контактную сеть. Общался только по скайпу с тем, кого очень просил стать своим наставником в иконописи - с мастером, чьи статьи читая, и пробудился Тимофей. Художник тот жил и работал на севере, в Новгороде, и преподавал в иконописной мастерской при Юрьеве монастыре. Обрадовал иконописец - сказал, даже и хорошо, мол, юноша, что без художественного образования ты. Не придётся сложившиеся стереотипы ломать. Но предупредил: "Тяжело будет всё равно. И доску-то, прежде чем образ писать, процарапать надо, а ты сейчас только-только, считай, подходящее дерево для работы нашёл". Тимофей же представил себя белой-белой, будто молоком залитой доской - и сладко содрогнулась душа в ожидании чуда всей жизни. А когда в лето две тысячи девяностое от Рождества Христова на девяносто пятом году жизни сказал Тимофей Господу, что готов, то проводить учителя своего в последний путь собрались ученики-иконописцы со всех краёв славной Российской империи.
5 |