Виорика Высоцкая : другие произведения.

И По Делам Твоим Воздастся (черновик)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Действие романа происходит в 1899 году в небольшом имении рядом с городом Умань. Главная героиня вдова, двадцати девяти лет, с ней в поместье живут трое детей, тетушка, слуги. Так как это детектив, раскрывать сюжет не буду, но здесь будет и любовь, и тайны. Роман не слишком серьезный, это скорее исторически-иронический детектив. Название - строка из Нового Завета, которая полностью звучит так "Ибо приидет Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его." (от Матфея 16), значение названия раскроется в конце, как и полагается в детективах. Это первая книга из серии "Вишневецкая Анастасия Павловна"

103

Виорика Высоцкая

И ПО ДЕЛАМ ТВОИМ ВОЗДАСТСЯ

Глава 1

- Ну, давай! Тяни сильнее! Тетушка держи створку, ну что же ты не поддаешься! Иван! Иван! Черт бы тебя побрал, деревяшка старая!

- Не поминай нечистого, не пристало тебе матушка, так говорить. Ох, не удержу. Иван!

- Тут я пани! Все. Держу. Вот! Вот! Ну, все запер ставню, ох ты ж лихо, ну мы починим, раму подобьем, стекло вставим!

- Вставим Иван, завтра, иди уже. - С трудом переведя дух, я упала в ближайшее кресло.

Закрыть тяжелые, давно рассохшиеся, дубовые ставни, оказалось нелегким делом. Тетушка, так же тяжело дыша, обмахивалась журналом "Модный магазин".

- Надо было матушка починить это окно раньше, не дожидаясь рождественских метелей.

- Ладно тебе тетя, ты же знаешь - тут, за что не возьмись, все раньше делать надо было.

Я окинула взглядом библиотеку, и застонала: разбитое стекло усыпало пол, правая створка окна еле держалась на проржавевших петлях. Зимняя буря, ворвавшись белым вихрем, смела с письменного стола бумаги, раскидала по полу журналы и газеты, не говоря уж о разбитом окне и сорванных гардинах. Не менее шумным вихрем ворвались в комнату Феська и Марыся, шлепая по полу босыми ногами, они резко остановились в дверях, налетев одна на другую.

- Ой, пани, что тут делается, кто это так?

- Феся, ты умеешь задавать умные вопросы, да уж не я сама, ветер окно разбил, а вы идите спать, завтра приберетесь, не к спеху.

- Как велите пани, мы и сразу можем.

- Да идите уже - отмахнулась тетушка.

- Спокойной ночи Настасья Павловна, спокойной ночи Анна Ивановна.

- Спокойной, спокойной, будь оно не ладно, гляди, как сбежали быстро, только пятки засверкали - тетушка махнула журналом, как будто отгоняла невидимых мух.

- Не ворчи Анна Ивановна, идем лучше и мы ложиться, вот уж понесла нас нечистая сила за журналом, среди ночи.

- Летом это еще только вечер! - тетя, кряхтя, поднялась с кресла - идем ко мне, выпьем наливочки на сон грядущий.

- С твоей наливочкой я стану записной пьяницей. - Осторожно переступая, чтобы не пораниться осколками, мы двинулись к дверям

- Сколько той радости в жизни, скажи еще, что тебе не нравится моя наливка, стаканчик другой еще никого пьяницей не сделал.

По правде говоря, я любила эти зимние вечера, когда закрывшись в тетиной спальне, мы листали журналы мод, сплетничали и попивали сладкую сливовую наливку, которую каждый год по какому-то своему особому рецепту тетушка готовила осенью. Она была на двадцать лет старше меня. Рано овдовев, тетя вернулась в отчий дом и стала жить с семьей своего брата, моего мужа. Мне было всего семнадцать, когда я вышла замуж за Мишу, его первая жена умерла родами, оставив после себя двух дочек, очаровательных малышек, Иринку и Лизу. Для семнадцатилетней девушки стать в одночасье матерью и женой было тяжело, но сестра мужа поддержала меня, стала подругой, советчицей, в чем-то даже, матерью. Ироничная, ворчливая, трудолюбива, неунывающая и заботливая, она была моей самой надежной опорой. Особенно я оценила ее дружбу и помощь, когда Мишенька умер, и я осталась одна с тремя детьми, к тому времени у нас уже родился сын - Андрюша. Муж не особенно интересовался хозяйством и оставил нам с тетушкой не лучшее наследство, но мы справлялись, вот уже как третий год.

- Ну, что ты плетешься, шевелись же, холодно в коридорах, как в псарне, простудимся - тетин голос вывел меня из задумчивости, а холод подогнал, мы, запыхавшись, вбежали в тетину спальню. Я тут же плюхнулась в кресло и, подобрав под себя ноги, накрылась теплым пледом. Из старого, пузатого буфета, тетушка вынула маленький графин, наполненный сливовой наливкой, тарелку с пышными булочками и вазочку с черничным вареньем, все это сладкое изобилие украсило маленький столик. Хрустальные рюмки наполнились, искрящейся, темно-сиреневой жидкостью, в печке потрескивали поленья, приглушенный свет газового рожка, обещал приятный, тихий вечер, даже шум ветра за окном, навевал скорее дремоту, чем страх. От чего же у меня на душе было так не спокойно.

- Ты слушаешь меня? - тетин голос ворвался в мои мысли.

- Слушаю, слушаю, ты говорила о каком-то демоническом любовнике Лизы Суховой.

Тетушка странно глянула на меня и громко, искренне расхохоталась. Мне осталось только глупо, непонимающе улыбаться.

- Ну что Анна Ивановна, что я такого сказала?

- Нет, ну ты себя, матушка, слышишь, какой любовник у Лизы Суховой может быть, она еще глупая девица. Я рассказывала о новом учителе классической латыни и древней истории в нашей местной мужской гимназии. О нем много говорят, мол, красавец и умен и галантен, а Лиза Сухова, так в него и вовсе влюбилась, чем сильно расстроила маменьку, говорит, что он обладает демонической внешностью и таинственен.

- Фу, какие глупости, его даже и красавцем не назовешь, привлекателен, не скрою, высокий брюнет, чуть сутулиться, волосы такие вьющиеся и глаза светлые, у брюнетов всегда скорее темно-карие, а так обычный человек, даже немного зануда. Но в нашем захолустье, любое новое лицо будет таинственным, тут все всех знают и надоели друг другу до смерти.

- Так ты никак с ним знакома? И хорошо рассмотрела? - тетушка глянула, на меня в упор, хитро усмехаясь, так что я даже покраснела.

- Не надо иронии и не гляди на меня так хитро, еще бы я его не рассмотрела, он мне битых полчаса на Андрюшу жаловался, мол, талантлив, но ленив к учебе, сорванец и забияка, и еще много всяких жалоб. А что я могу поделать, у него к языкам, сама знаешь, какие таланты, его более к математике тянет, да и отец умер.... - Горестно вздохнув, наполнила свой стаканчик и залпом выпила, - тяжело с ним ладить стало.

- Да, Андрюше и вправду мужская рука нужна.

Мы притихли, задумавшись каждая о своем. Я вспомнила нового учителя, Георгий Федорович, зовут, кажется, он на меня произвел странное впечатление, что-то такое истинно мужское было в нем, что вызывало в женщинах трепет и глупые мысли. И снова тетин голос вывел из задумчивости:

- Говоришь, нет ничего особенного, но наши дамы все равно бегают за ним табуном.

- Тетушка, а почему это простого учителя в наших избранных домах принимают, у нас тут все с таким гонором, не каждого взглядом окинуть соизволят?

- Ходят слухи, что он очень знатного рода, из самого Петербурга приехал, чем-то насолил папеньке и тот его в наказание и от беды подальше сослал в наше захолустье, ума набираться.

- Хорошо должно быть насолил, если его в такую Тмутаракань сослали, а учительствовать пошел видать от скуки.

- Ну не так уж у нас и глухо, общество приличное есть, балы всякие, приемы, и город немаленький и парк прекрасный.

- И на этом все достоинства закачиваются. Признайся, Анна Ивановна - это не Петербург, даже не Киев или Харьков. Оперы нет, кабаретов с танцовщицами тоже нет, все чинно и очень благопристойно, а попросту сказать смертельно скучно, хоть бы какое происшествие случилось! - и тут, как пишут, в тех жутких романах, которые так любит моя тетушка: "в тишине ночной раздался громкий стук и жуткий крик". Стук, правда, был, не таким уж громким, скорее приглушенным, но явно кто-то стучал со всей силы во входную дверь, и вроде как кого-то при этом звал.

- Ну, вот тебе и происшествие, кого это принесло, в такую погоду, пошли, сходим, глянем.

Но, еще раньше, чем мы поднялись с кресел, в дверь тихо поскреблись, после чего она приоткрылась, и осторожно бочком в комнату прошел Петр - наш, так сказать, дворецкий. Петр был уже стар, сколько точно ему исполнилось, не знал, кажется, никто. Сколько себя помнил он жил в поместье, начал работать еще при дедушке покойного мужа, мальчиком на побегушках, дослужился до дворецкого, как гордо его именовала маменька Миши, сейчас старик только и годился на то чтобы дверь входную открывать да объявлять имена пришедших с визитом. Я бы и рада была нанять, кого помоложе и отправить старика на пенсию, да наши финансы не позволяли лишних трат, так что приходилось старику и дальше стоять на страже или вернее сидеть в не менее старом и дряхлом кресле, у входных дверей.

- Ну что там еще приключилось Петр? - начала тетя.

- Да вот Анна Ивановна, Степан, привратник, прибежал, испуган страшно и бормочет что-то не понятное, может быть, Анастасия Павловна спустится, да расспросит Степана, барыне он-то уж все расскажет.

- Ладно, пошли. - Всунув ноги в тапки, я неохотно поплелась за Петром, тетя подалась следом.

Когда мы вошли в кухню, то застали там всех домочадцев, кроме, разве, детей. У стены тесной кучкой стояли наши горничные: Феська, Марыся, Соломия и Дарья, все молоденькие, пухленькие, одинаково любопытные девушки, у дальнего конца кухонного стола сидел наш воспитатель Андрюши, нанятый моим папенькой, настоящий француз, месье Бомон. Высокий, сухопарый со строгим, истинно преподавательским взглядом, он зябко кутался в шаль, одевался как капуста и постоянно мерз, проклиная наш далеко не средиземноморский климат. До нас он работал у какого-то настоящего князя и согласился отправиться в захолустье только из-за щедрости моего папы-банкира посулившего за воспитание своего единственного внука хороший оклад и пенсионные выплаты по совершеннолетию воспитанника. Дверь черного входа подпирала посудомойка и помощница кухарки, полуслепая, Катерина, за ее юбки прятался внучок, Панасик, исполнявший всякие посильные ему поручения по дому. Около печки прислонился Иван, истопник и мастер на все руки, мечта и предмет воздыханий наших горничных. Посреди кухни, на табурете, сидел Степан, наш привратник. Столь же старый, как и Петр, много лет, прослуживший в доме, он скорее символически считался сторожем, потому что согнутого пополам и вечно подвыпившего старика мог свалить с ног любой мальчишка, но, тем не менее, старик к службе относился серьезно и каждый вечер, несмотря на погоду, делал обход дома и сада "на предмет присутствия нежелательных лиц", как сам он выражался. Видимо сегодняшний обход вышел не совсем удачным. Вокруг него суетилась наша кухарка, Галина, необъятных размеров, как и полагается кухарке, она была на диво проворна и готовила превосходно, ее вкусная и сытная стряпня, была, пожалуй, второй по важности причиной, после оклада, по которой наш француз оставался с нами вот уже пять лет. В данный момент Галина суетилась вокруг Степана, умудрялась одновременно резать хлеб и наливать ему самогонки из пузатой бутылки. Я окинула взглядом сие живописное сборище и вздохнула, месье Бомон попивал чай, Иван, степенно и задумчиво, что-то жевал, а Панасик поспешно доедал булочку, выглядывая из-за бабкиной спины, и все при этом, не отрываясь, смотрели на Степана. Н-да, как говорится: "хлеба и зрелищ".

- Ну, все, Галина, хватит ему уже выпивки. - Кухарка поспешно отступила и, зацепившись за лавку, неловко плюхнулась на нее, вызвав хихиканье девушек, я строго взглянула на них и обратилась к сторожу - Давай, Степан, рассказывай, от чего шум?

- Дух умершей Дарии Любомировны, хозяйка, в большом флигеле, свечи жжет! - после столь поразительного заявления, наш сторож, взялся за голову и принялся страдальчески стонать, я только беспомощно оглянулась на тетю, она пожала плечами и спросила:

- Ты как, и сам дух видел или только свечи?

- Свеча в окне горела и тени ходили, точь-в-точь, как когда она жива была - ответил Степан и поспешно перекрестился.

Далеко мы так зайдем, придется снова взять инициативу на себя.

- Давай пойдем по порядку, отвечай: ты ужинал, здесь в кухне, со всеми?

- Да, пани. - Он попробовал приподняться, но я остановила.

- Ты сиди, сиди. А после ужина, пропустил стаканчик с Петром да Иваном?

Покосившись на товарищей, Степан уже тише ответил

- Да, пани.

- Хорошо, идем дальше, потом отправился в сторожку и там опять выпил кружечку бражки?

-Да пани..., но я, Богом клянусь, только кружечку и сразу пошел двор смотреть. - Взгляд побитой собаки, каким на меня посмотрел старик, мог разжалобить и каменное сердце, но я опять вздохнула и продолжила, стараясь говорить ласковее.

- Ну, хорошо, ты пошел в обход, рассказывай, все как было, сначала.

- Сначала я надел кожух... - тут девушки снова захихикали, но Степан посмотрел на них так сердито, что те сразу умолкли. - Надел кожух, вышел во двор, проверил большие ворота, было заперто, ну я пошел к другим воротом, тем, что к большому флигелю ведут...

Тут не выдержала тетушка:

- Ты чего туда поплелся, эти ворота уже лет двадцать не открывались, там все кустами давно заросло, и проржавело насквозь!

Степан упрямо возразил:

- Заросло и проржавело, но у меня служба такая - за воротами следить! Я и следю.

- Следю, эх ты следопыт трухлявый! - фыркнула тетушка, вызвав новый приступ смеха у горничных.

- Оставь его тетя, пусть продолжает, посмотрел ты на ворота и что дальше?

- Я пошел по дорожке к большому флигелю, ветер дул страшный, тяжело мне идти было, я остановился дух перевести, и тут увидел свет и тени...

- Где увидел свет и тени? - теряя терпение, спросила я.

- Сначала на снегу увидел, потом посмотрел на дом, смотрю, а там, в окне свеча стоит, и тени какие-то блуждают, когда, Дария Любомировна, жили, царствие ей небесное.... - И Степан снова, благоговейно перекрестился. - Она любила так, вечерком свечу в окне поставить, а сама рядом садилась и в то окно глядела, так то и тогда жутко было видеть, а уж сейчас... Я и не удержался, побег к дому.

Странный рассказ Степан вызвал легкое замешательство, после минутной паузы, я окинула взглядом кухню и решительно велела:

- Галина, выдай Степану покрывало, какое, пусть он в котельной ляжет, там и лавка есть, с него на сегодня впечатлений хватит, завтра сходим поутру, глянем, что там с большим флигелем. И еще, Иван, там, вроде окна ставнями закрыты и досками забиты, или ты доски снимал?

- Нет, барыня, вы ж не велели.

- Не велела, так как же ты, Степан, мог свечу в окне увидеть?

- Не знаю хозяйка, а только досок на том окне не было, и ставни были распахнуты.

- Ну, завтра разберемся, спокойной ночи, спокойной ночи месье Бомон. - Я отдельно поклонилась нашему воспитателю и подалась к себе.

Перед дверью тетиной спальни мы остановились.

- Ну что зайдешь на минутку?

- Нет, тетя, мне уже ничего не хочется, дикая история, в голове не укладывается.

- Да было бы с чего расстраиваться, напился старый пень, и мерещится ему всякая чертовщина, в такую ночь и не дивно. Ну ладно ты иди, ложись, утро вечера мудренее. Спокойной ночи, Настенька.

- Спокойной ночи, Анна Ивановна. - Мы поцеловались, и я пошла в свою спальню.

Глава 2

Ночь у меня выдалась беспокойная. Большую часть ночи я крутилась в постели. В голову лезли тревожные мысли. Я, то вспоминала рассказ Степана, то думала о наших денежных проблемах, о старых рассохшихся окнах, о том хватит ли нам дров и угля, если зима затянется, о новых нарядах для девочек, (придется потратиться, дети растут быстро), потом опять возвращалась к странному видению, напугавшему старика и сквозь всю эту кашу образов почему-то постоянно прорывался, демонический, Георгий Федорович. Заснула под утро, снились мне фантастические сны, и Георгий Федорович, отчего-то на вороном жеребце, все пытался перескочить через закрытые ворота. Проснулась я от того, что Даринка растянула тяжелые гардины, и яркий свет залил комнату.

- Доброе утро, пани, как спали?

- Хорошо, Даринка, воду Иван нагрел?

- А как же, пани, вам какое платье подать?

- Серое, шерстяное. - Я пошла в ванную, это было, пожалуй, только одно новшество, введенное моим расточительным мужем, которое я искренне одобряла. Один поворот ручки, блестящего медного, крана и в рукомойник уже течет теплая вода, ванну мы напускали редко, экономили топливо, но раз в две недели я все же позволяла себе истинную роскошь, понежится в теплой, пахнущей благовониями, воде. Умывшись и одевшись, я подалась в столовую - завтракать. Еще на подходе, услышала шум и хохот детей. В столовой застала живописную картину: девочки хихикали и шушукали между собой, Андрюша пытался попасть в них изюмом, выколупанным из сдобной булки, когда ему это удавалось, следовал немедленный отстрел в ответ. Месье Бомон методично жевал, уплетая уже видать, третью порцию картошки запеченной со сметаной, (куда, только в него умещалось?) при этом умудряясь отпускать замечания воспитаннику:

- Мольодой чельовек, сяадьте пряамо. Мольодой чельовек мольчите когда едите. Мольодой чельовек убирите льокти со стола.

Молодой человек, которому были обращены все эти воззвания, очевидно, был глух, поскольку постоянно вертелся, совал локтями по столу и без умолку болтал, с полным еды ртом.

- А что, тетя Аня и вправду видел Степан приведение? А оно к нам в дом не придет? Или придет? Я ему ловушку сделаю! Настоящее приведение, расскажу своим обзавидуются!

Тетушка только отмахивалась от племянника, и, судя по количеству, выпиваемого узвара, графинчик она вчера одолела до конца.

Мой приход вызвал новую волну оживления.

- Мамочка мы пойдем смотреть на флигель - начала Лиза.

- Пойдем после завтрака, метель утихла, утро чудесное, прогуляться не помешает, только, что вы там ждете увидеть, думаю, духи являются исключительно по ночам. - Я намазала теплую булку маслом, откусила и с наслаждением запила горячим, сладким чаем.

- Ну не знаю, может, найдем огарок свечи или надписи, какие на стене. - С мечтательной дрожью произнесла Лизочка. - Я о надписях на стенах в книге читала.

- Тетя может ты бы им не давала читать свои жуткие романы.

- И какая с этого беда? Страшные сказки и только. - Тетя выпила очередной стакан компота. - Духи бить не будут, страху только нагоняют. Да и то привиделось все Степану с перепою.

- Ну, тетушка, ты не права, у нас, в гимназии, есть Вова Дух, так тот так даст, перевернешься только!

- Андрюша не говори глупостей.

- Это не глупости, это правда! Мама я уже позавтракал можно я пойду одеваться, я уже наелся.

-Ладно, иди уж....

Андрюша хотел соскочить со стула, и мчатся, но его остановил властный голос воспитателя:

- Мольодой чельовек....

Андрей вздрогнул и медленно степенно встал, поклонился в мою сторону.

- Маменька, тетя.

В сторону учителя.

- Месье Бомон, можно мне выйти?

- Идитте.

Я только кивнула. Осторожно попятившись, сын чинно вышел за дверь и в ту же секунду послышался резвый топот его ног и боевой клич древних племен. Месье Бомон только горестно покачал головой и продолжил трапезу.

Через час веселой гурьбой мы вышли из дома и направились к большому флигелю.

Надо сказать, что в имении были четыре таких, как мы называли флигеля: два из них мы сдавали дачникам, на лето приезжавшим из города, для постоянных жильцов они были слишком маленькими: две комнаты, кухонька, сени да комнатушка для прислуги. Один, побольше, стоявший при въезде в деревню, имел отдельный сад и конюшню, вот уже десять лет занимала семья отставного капитана Куницкого. Но самый большой, просторный, флигель, в свое время построенный Мишиным прадедом для родной сестры, пустовал вот уже второе десятилетие.

Он находился на территории нашего парка, немного в стороне от главного въезда в имение, укрытый густой растительностью, неухоженного и дико разросшегося сада. Имел отдельный въезд, но ворота давно не открывавшиеся почти скрылись за высоким кустарником. Конюшню, бывшую при нем, давно разобрали, по причине ветхости, но сам дом был крепок. Со стороны центральной аллеи просматривалась только крыша старого флигеля. Внутри он был просторен: четыре большие комнаты, кухня, кладовая и мансарда для слуг. Вход располагался, посередине, деля дом на две симметричные половины, при жизни последней хозяйки флигеля, родной сестры Мишиного отца, Дарии Любомировны, справа от сеней шла гостиная, из нее был вход в столовую, из столовой, вы могли попасть на кухню, а из кухни вернуться в сени. Слева располагались личные покои хозяйки: кабинет-библиотека и спальня. В доме имелся также погреб. Я не раз подумывала сдать и этот дом, но в его теперешнем состоянии и думать было нечего, сначала пришлось бы сделать ремонт, а на него-то, как раз денег и не хватало. Если верить Степану, то свет он видел в окне гостиной.

О прежней хозяйке флигеля я почти ничего не знала, только то, что она была неприятной женщиной, ее не особо любили и считали ведьмой, хотя я так и не разобрала: настоящий ведьмой или просто противной бабой, каких часто ведьмами называют из-за характера. Пока мы медленно шли, аллеей, расчищенной, мужиками из ближайшей деревни, решила расспросить немного тетю.

- Кем она была, таинственная Дарья Любомировна?

- Нашей тетей, сестрой папеньки и ты это прекрасно знаешь. - Неохотно отвечала тетя.

- Но почему она жила так нелюдимо? Всех сторонилась? Говорят, даже служанку держала глухонемую, почему ее называют ведьмой?

- Потому, что наш народ не любит когда его сторонятся, у нас надо всем улыбаться, кланяться да любезничать, а если иначе себя ведешь, то значит ты - ведьма. - В голосе мягкой и всегда спокойной тетушки прозвучала такая злость, что я удивилась.

- Прости милая, возможно, обидела тебя чем-нибудь, мне просто любопытно, прости. - Я поцеловала тетю в щеку и улыбнулась. - Такое чудесное утро, не люблю зиму, но как же она красива!

Тетя улыбнулась в ответ, и погладила меня по щеке.

- Оставим мертвых в покое, и, правда, чудесное утро.

В этот момент прямо мне в ухо угодил снежок, запущенный кем-то из детей, они вели отчаянную войну снежками, я присоединилась к ним и через пять минут мы с тетей были закиданы снежным шквалом. Так шумно и со смехом добрались до большого флигеля. Смех затих, отчего-то стало неловко, как в доме, где лежит покойник, веселье там неуместно.

Иван уже был тут, рядом стоял Степан, и оба глядели на большое окно гостиной, которое оказалось с распахнутыми ставнями, оно одиноким глазом циклопа, смотрелось на фоне остальных окон наглухо закрытых и забитых досками.

- Странно... Иван ты не открывал это окно?

- Могу перекреститься барыня, чего мне было доски сбивать, стояло себе забито и все.

Тетя потянула меня за рукав.

- Может не стоит туда заходить?

- Да нет, теперь как раз стоит. Иван открывай дверь!

Мы долго ждали, пока Иван возился со старым, ржавым замком, замерзли и притоптывали, пытаясь, согреться.

- Дети шли бы вы в дом.

- Мамочка, мы еще немного постоим, интересно же! - они так умоляюще смотрели на меня, что я сдалась.

- Ладно, еще немного побудьте, но смотреть тут особо не на что, поэтому глянули одним глазком, убедились, что чудес нет и домой.

- Хорошо мамочка.

Наконец совладали с замком, протестующее скрипя и упираясь, тяжелая дубовая дверь открылась. Первым вошел Иван, я поднялась следом за ним. После яркого света, казалось, что в сенях царит кромешная темнота. Когда глаза привыкли, я разглядела, серые от пыли стены. Темный пол с рассохшимися досками жалобно скрипел, на потолке сохранилась лепнина, тоже покрытая пылью и паутиной. Прямо, налево и направо, вели двери такие же серые, как и стены, в проеме дверей ведущих в гостиную застыл Иван.

- Ну, что ты стал, как соляной столб, посторонись.

Иван медленно повернулся ко мне, он был белее снега, широко открытые глаза смотрели с испугом.

- Барыня может не стоит вам смотреть?..

Я, молча, оттолкнула его от дверей и окинула взглядом большую и не менее пыльную комнату. Посреди комнаты стоял тяжелый обеденный стол, на резных ножках, я опустила глаза, и из горла вырвался приглушенный булькающий звук, прямо на меня стеклянными глазами смотрел мертвец, он лежал на спине, повернув голову к двери, раскинув руки, на грудях его, краснело маленькое красное пятно, и торчала рукоятка ножа. Все медленно поплыло перед глазами, над ухом раздался надрывный крик, и я провалилась в благословенную темноту.

Глава 3

Как будто из-за глухой стены, прорвался знакомый голос:

- Мамочка очнись, очнись....

Первое, что увидела, открыв глаза - заплаканные и испуганные лица детей. Я попыталась сесть, оказалось, меня вынесли во двор и уложили прямо на снег, Ириша поддерживала мою голову, Лиза держалась за правую, а Андрюша за левую руку и как заклинание они в три голоса повторяли:

- Очнись мамочка, очнись....

В голове был легкий туман, перед глазами все медленно вращалось, постепенно останавливаясь. Наконец, мне удалось взять себя в руки и принять сидячее положение. Я попыталась обнять всех детей одновременно.

- Ну, все мои милые, я очнулась, все хватит плакать.

С горем пополам удалось их успокоить, в первую очередь надо бы детей отправить в дом, а там подумаю, что делать дальше.

- Давайте поднимайтесь, Лизочка, Ириша, хватит лить слезы, ну успокойтесь же! Андрюша, зайчик мой, ты у нас мужчина, бери девочек, и идите в дом, Лизонька ну же тише не плачь деточка....

Шестнадцатилетняя Лиза была более эмоциональна и ранима, чем ее семнадцатилетняя сестра - Ириша. Лизочка писала подробные дневники, сочиняла романтические стихи и легко переходила от слез к смеху. Ирочка же отличалась спокойствием и уравновешенностью, иногда она даже удивляла меня своей взрослой рассудительностью и сейчас быстрее сестры пришла в себя.

- Давай Лизок, пошли в дом Андрюшка поднимайся, пошли, нам Галина конфет даст, правда мама? - утерев слезы, Ира одной рукой обняла за плечи брата, на другую оперлась ее сестра, и они поминутно оглядываясь на меня, пошли к дому.

Подняться на ровные ноги мне помог Иван, верный и надежный, Иван. Всегда рядом, всегда готов помочь, молчаливый и суровый, иногда казалось, что это ожившая статуя могучего Колосса посланная мне Богом, что бы быть опорой и защитой. Эмоции редко оживляли его лицо, как бы высеченное из камня, талантливым, но не слишком терпеливым скульптором, но сейчас, даже на нем отражалось смятение, если уж Иван растерялся, то, что делать мне?

Тетушка сидела на нижней ступени флигеля и стонала, охватив голову руками. Степан присел рядом с ней, старик, видать, тоже совсем растерялся, он крутил в руках старую жестяную, солдатскую флягу, то открывал ее, то закрывал, при этом смотрел в одну точку перед собой.

Я огляделась, вчерашний снегопад покрыл белым, блестящим покрывалом все вокруг, снежные пелерины окутывали деревья и кусты, солнечные лучики отражались в окне флигеля, отпрыгивая веселыми зайчиками, морозец пощипывал щеки - идиллическое зимнее утро, фальшивой нотой, резавшей уши, прорезались сквозь эту идиллию стоны тети. Надо срочно, что-то предпринять, но что? Взгляд мой упал на флягу Степана.

- Степан, дай мне эту флягу, что там, самогон?

- А больше нечего у нас нет - растеряно отвечал сторож, протягивая мне " сосуд зла", как называла все, что наполнено алкоголем наша помощница кухарки, Катерина, немало натерпевшаяся от мужа пьяницы. Но сейчас, мне надо было вывести себя из оцепенения и прочистить мозги, крепкий напиток, был как раз тем средством. Лихо отпив глоток, я тут же закашлялась, самогон и правда оказался крепок, несколько секунд приходила в себя, что ж старое проверенное лекарство помогло, решение пришло само собой, если честно, то и было только одно решение этого дела - надо послать за городовым, хотя в какую-то минуту у меня мелькнула идея: закопать где-то подальше покойника, да и дело с концом, но заманчивую мысль пришлось отбросить, а вдруг покойного уже ищут?

- Спасибо Степан, а сейчас иди пока к себе в сторожку.

- Может, помогу, чем пани? - с трудом поднявшись на ноги, спросил сторож. Я оглядела, согнувшегося от ревматизма старика, руки его тряслись, глаза слезились, шапка, старее хозяина, сползла на затылок, еще тот помощничек.

- Не надо, сами справимся, иди в сторожку, если, что надо будет, я за тобой пошлю. - Степан заковылял по дорожке, что-то про себя причитая.

- Тетя и ты иди в дом, хватит стонать. - Пойдя к ней, попыталась помочь тетушке встать, с другой стороны подскочил Иван, обняв тетку за обширную талию, он одним рывком поставил ее на ноги, от чего бедная Анна Ивановна зашаталась и чуть не упала, отпихнув горе-помощника.

- Так вы и меня сейчас пришибете, все стою на ногах. - Она поправила шубку, запихнула под шапку выбившиеся пряди, явно вернулась в реальность, Слава Богу, и принялась за меня: - а ты, что собираешься со всем этим делать, матушка? Не пора ли нам послать за городовым, пусть он себе голову сушит!

- Пора, но сначала я вернусь туда и хорошенько рассмотрю покойного. - Помедлив, додала: - Царствие ему небесное! - и перекрестилась.

- Опять хочешь по стенке сползти, не насмотрелась еще? - насмешливо сверкнув глазами, выпалила тетя.

- Не сползу, это было от неожиданности, а сейчас я уже знаю чего ожидать, может он нам знаком? Может семью предупредить надо?

- Семью предупредит полиция, но если тебе так хочется..., - она нервно передернулась и решительно закончила, - то я с тобой!

Одновременно посмотрев на открытые двери флигеля, отчего-то показалось на миг, что это вход в пещеру дикого зверя, мы, решительно, стали подниматься по ступеням.

Как была бы я рада, войдя в комнату, обнаружить, что никакого покойника там нет, и весь этот ужас нам померещился, но покойник все так же лежал у стола и смотрел безжизненным взглядом на дверь. Преодолевая страх и отвращение, я подошла к нему, присев на секунду быстрым движением попыталась закрыть ему глаза, даже сквозь перчатки почувствовав холод мертвого тела, резко отдернула руку. Хотя веки только прикрылись, но удивленный взгляд мертвеца уже не сверлил, и мы смогли спокойней смотреть на него.

То, что он мне не знаком я поняла сразу. На вид мужчине было лет пятьдесят, может и больше. Когда человек лежит, то довольно трудно определить его рост, но этот явно был высок. Худой, лицо его бороздили глубокие морщины, седые волосы, были аккуратно подстрижены, черты лица правильные, в молодости он, вероятно, был очень красив, судя по ухоженным рукам, с длинными, тонкими пальцами, физическим трудом этот человек никогда не занимался. На нем был дорогой серый сюртук, жилет в полоску, белая сорочка, темно-серый же галстук, модно повязанный, полосатые брюки в пару жилету и дорогие, новые ботинки. К жилету были прикреплены золотые часы на солидной цепочке, они выпали из кармашка жилета и валялись рядом с телом, на безымянном пальце левой руки блестел большой перстень с крупным изумрудом, убили его, не для того, что бы ограбить. Свыкшись с видом мертвого тела, я подошла поближе и присела, пытаясь разглядеть рукоятку ножа, даже не ножа, скорее кинжала, или нет, судя по очертаниям, это все же был нож, но очень элегантный, нож для резки бумаг, рукоятка из слоновой кости с тонкой резьбой, была украшена небольшими голубыми топазами. Да... такими ножами уличные хулиганы не орудуют. Вдоволь насмотревшись на покойника, я поднялась и оглядела комнату. Большая гостиная имела три окна, в углу высилась печь выложенная красивым изразцом, точно такие же двойные двери, как из сеней, вели в смежную с гостиной столовую, посреди комнаты стоял огромный, дубовый, обеденный стол, на красивых, резных ножках, странно, он должен быть в столовой.

- Тетя, а почему этот стол стоит в гостиной? - я оглянулась на тетушку, соляным столбом, стоявшую в дверях, она оторвала взгляд от мертвеца и посмотрела на меня.

- Что? А, стол... Он был слишком тяжел, когда вывозили всю мебель, дальше гостиной затащить не смогли и Миша решил, пусть тут остается.

Ответ меня удивил

- Зачем вывозили мебель?

- По завещанию. - Лаконично ответила тетя.

Так, надо запастись терпением, Анна Ивановна была явно не в себе.

- По чьему завещанию?

- По завещанию, тети, Дарии Любомировны, она завещала все свое имущество детскому сиротскому приюту, когда умерла, всю мебель и вывезли в приют. А стол вынести не смогли он тут и остался.

Что ж теперь более-менее понятно. Подойдя к единственному не заколоченному окну, увидела на подоконнике огарок свечи, он не был покрыт густой пылью, значит, жгли свечу недавно, вчера значит. Я еще раз оглянулась, что-то тут все же было не так? Взгляд упал на покойника, странно, он что так и пришел сюда в лютую метель в одном сюртуке? Должна быть шуба, шапка, может шарф, но никакой верхней одежды не было. Я обошла весь дом, все комнаты были одинаково пыльные и одинаково пустые, значит, что-то у него все-таки забрали. Вернувшись в сени из кабинета, увидела тетину спину в проеме дверей гостиной, она так и стояла, не двигаясь на одном месте, я тронула ее руку, отчего тетушка дернулась и резко обернулась ко мне.

- Ну что насмотрелась? Идем уже. - Проявив невиданное проворство, она вынеслась во двор.

Я вышла следом. Иван стоял у ступеней, переминаясь с ноги на ногу, ждал распоряжений.

Да, пора уже начинать действовать.

- Давай, Ваня, запрягай, езжай в город, в полицию. Пока будешь запрягать, я напишу записку для местного сыщика, а то ты как примешься своими словами докладывать, они еще тебя в каталажку запрут.

Над содержанием записки я думала долго, испортила восемь листов и, в конце концов, остановилась на лаконичном варианте: "В большом флигеле поместья Вишневецких обнаружен труп неизвестного человека". Подписалась так же лаконично - "г-жа Вишневецкая А. П." и лихо адресовала записку начальнику полиции, а что бы он, не принял это за глупую шутку, написала записку на дорогой бумаге с личным вензелем и припечатала родовой печатью. Иван уже полчаса нетерпеливо топтавшийся под дверью библиотеки, взял записку и подался в город. Нам оставалось только ждать. Но посидеть спокойно в гостиной и собраться с мыслями мне не дала тетушка

- Ты что так и собираешься встречать власти в чайном платье? - сурово спросила она.

Я застонала.

- Ты, правда, считаешь, что мне стоит надеть корсет и парадное платье?

- Настя, посмотри на себя, они хоть и не большие шишки, но все же мужчины и официальные лица, а тебя от горничной не отличить, иди, переодевайся.

- Только не говори Анна Ивановна, что ты меня за полицмейстера замуж отдать собираешься.

- Кстати не старый еще мужик и холостой, иди я сказала, одень, что-нибудь приличное.

- А сама не собираешься переодеться?

- Я уже стара, да и эта шутовская мода на рукава "бараньи ножки" да плечи генерала в эполетах, в таком наряде мои руки, действительно, окорока напоминают. - Тетка фыркнула и вытащила из буфета бутылку коньяка. - Плеснуть тебе для храбрости?

- Нет, мне еще не хватало принимать официальных лиц с перегаром. - Я вздохнула и направилась к двери, уже на выходе повернулась к тетушке, - слушай Анна Ивановна, ты бы тоже переоделась, ну во что-то более приличное. - И пошла к себе.

Переодевание заняло много времени, я все не могла определиться, какой костюм более подходит к столь неординарному случаю. К тому времени у меня в спальне собрались девочки, тетя и даже Андрюша, пришел составить нам компанию, пока за ширмой Даринка упаковывала меня в корсет, я слушала оживленный спор девочек и тети, сопровождаемый шуршанием оберток конфет, их уплетал одну за другой сын.

- Пусть мама наденет бежевое кружевное платье с воланами. - Советовала Лиза.

- Лизок ты слишком романтична, это вечернее платье. - Рассудительно заметила Ирочка, - лучше светло-коричневый костюм с белой блузой и ту большую янтарную брошь, которую папенька подарил.

- Нет, в том костюме я кажусь в два раза толще, Дарья, да не затягивай ты так, задохнусь.

- Может все-таки, послушаешь меня, - тетя оторвалась от модного журнала, - одень темно-синее платье, а к нему жемчужное ожерелье, оно строгое по покрою, а темные тона худят.

- Нет, ну тетя, это платье для старух! - разом запротестовали девочки.

- Все, не на бал собираюсь! - спор утих. А я принялась мерить все подряд. В конце концов, остановилась на широкой юбке в черно-белую полоску, с красивым черным шелковым поясом, завязанным сзади кокетливым бантом и белой шелковой блузе, строгого покроя с высоким стоячим воротником и пышными рукавами. Единственным украшением была нитка дорогого отборного жемчуга, подаренная мне отцом. Оценив себя в зеркало, осталась довольна своим видом. На меня смотрела молодая женщина, элегантная и строгая. На свои двадцать девять лет я неплохо выглядела, классическая славянская фигура: пышные бедра, полная грудь, ростом не удалась, но это меня не расстраивало, моя гувернантка - немка - научила держать спину ровно и голову высоко поднятой. Я слышала много комплиментов своей красоте и сиянию зеленых глаз, муж писал шуточные оды моим пухлым губкам и красивым бровям, но главным своим украшением, я считала густые, длинные, каштановые волосы. Даринка, уложила их в большой, тяжелый узел, выпустив по бокам несколько кокетливых прядей. Что ж я готова встретить, хоть саму императрицу.

Тетя, все же соизволила переодеться, и сейчас мучилась в сжимавшем ее корсете, она поминутно поправляла воротник коричневого шерстяного платья, и белый богато украшенный чепец, из-под которого выбивались непослушные пряди ее кучерявых буйных волос. Слава Богу, долго ждать нам не пришлось, не успели мы зайти в парадную гостиную, где спешно растопили печку, как во дворе послышался шум подъезжавших экипажей.

Через несколько минут в гостиную чинно вошел Петр, стараясь ровно держать старческую спину, и, высоким, торжественным голосом объявил

- Коллежский секретарь, судебный пристав, господин Рудавский, господин Савельев, городовой Щука.

Несмотря на очередность представления, первым в гостиную мимо Петра протиснулся городовой Щука, своими размерами, напоминавший, скорее кита. Очевидно, он ожидал увидеть прямо посреди гостиной труп с тесаком между лопаток, вместо этого встретившись взглядом с двумя женщинами, чинно восседавшими в высоких креслах, растерялся, и попятился назад к дверям, натолкнувшись на входившего в это время полненького, круглого человечка. Окончательно оконфузившись, покрасневший как свекла городовой, наткнулся на Петра, отдавив тому ногу, наш дворецкий не удержался и вскрикнул, толкнув, при этом городового, тот бы так и растянулся посреди гостиной, если бы его не удержал за шинель вошедший следом за толстячком ... демонический Георгий Федорович. Городовой, наконец, восстановил равновесие, смущенно потупился в пол. Толстячок зло сверлил глазами неудачливого подчиненного, Георгий Федорович иронично улыбался, тетя пыхтела, пытаясь не рассмеяться в голос, а я в конец растерялась.

Глава 4

Господи! Что со мной делается в последние два дня, я то и дело оказываюсь в тупике, вот и сейчас мне бы встать, приветствовать гостей, а я, как последняя дура сижу в кресле, глупо улыбаюсь и таращусь на этого, треклятого учителя латыни и еще чего там! Немую сцену прервал толстячок, он сначала прокашлялся, поправил, неаккуратно повязанный, галстук, еще больше, его растрепав, и неуверенно произнес:

- Добрый день, э, хм, госпожа, э, Анастасия Павловна. - Наконец, взяв себя в руки, заговорил с большей уверенностью: - нас уже представляли, если изволите вспомнить, в доме нашего городского головы на Рождественском благотворительном балу, коллежский секретарь, судебный пристав, Рудавский Семен Михайлович. - С легким поклоном он завершил свою речь.

Я вспомнила его, нас действительно представляли. Семен Михайлович был лет тридцати, тридцати двух, на вид. Невысокий, от чего его полнота еще больше бросалась в глаза. С круглым лицом, пышущим здоровым румянцем, пухлыми губами, широким, монгольского типа носом, с густыми темными волосами и бровями, неуклюжий, с вечно съехавшим на бок галстуком, в первую минуту знакомства мог произвести впечатление такого себе недалекого любителя хорошо поесть, пока вы не встречались с цепким, умным взглядом темно-карих глаз. Говорил он коротко, отрывисто, но каждое слово было взвешено.

- Итак, Анастасия Павловна, прошу прощения, за столь нелепое вторжение. - И он опять зло взглянул на городового, - но будьте любезны объяснить нам значение вашей таинственной записки.

Я встала, посмотрела на толпившихся в дверях посетителей и вспомнила о правилах хорошего тона.

- Господа, простите и вы меня, сегодняшнее утро слишком тяжелое для меня выдалось, пожалуйста, проходите и садитесь. - Я указала рукой в сторону широкого дивана. - Может подать чаю?

Семен Михайлович оглянулся на своего молчаливого друга и подошел к ближайшему креслу. Георгий Федорович занял позицию у дивана. Они дружно подождали пока я чинно, усядусь в свое кресло, после чего и сами присели, городовой продолжал переминаться с ноги на ногу у дверей, но я решила его не трогать, бедняга и так был совершенно сконфужен.

- Благодарим Анастасия Павловна, но чаю не надо, так все же, что случилось?

- Сегодня утром мы обнаружили неизвестного нам покойника в большом флигеле. - Встретившись с удивленным взглядом своих гостей, я вздохнула и предложила: - давайте я вам все по порядку расскажу, только вы выслушайте внимательно, история странная вышла. - И насколько могла подробно, начиная с вчерашнего вечера, рассказала о таинственных событиях в нашем доме.

Надо отдать должное моим слушателям, они ни разу не перебили и выслушали очень внимательно, когда я замолчала, Семен Михайлович задал первый вопрос:

- Флигель заперли, охрану выставили?

- Дом заперли, но охраны не выставляли, у меня немного людей служит, все в основном девицы да старики.

- Если заперли уже хорошо. Вы уверены, что незнакомы с тем, э, человеком?

- Совершенно уверена.

- А вы, э...

- Анна Ивановна. - С достоинством ответствовала тетушка. - Нет, не знакома, в чем совершенно уверена. - И тут не смогла удержаться от своей обычной иронии.

Георгий Федорович, до сих пор молчавший подал голос:

- Так может, мы сами лучше сходим, посмотрим, Семен Михайлович, кажется, Анастасия Павловна и Анна Ивановна нам все, что знали, уже рассказали. - И он насмешливо взглянул на меня, или мне так показалось? Похоже, ему была так же присуща эта раздражающая ироничность, как и моей, милой, тетушке.

Все одновременно встали, поняв, что сейчас будут выходить, Петр попятился к двери и тихо, выскользнул с гостиной, от греха подальше, я непроизвольно улыбнулась, но очередной раз, наткнувшись на взгляд учителя, быстренько приняла серьезное выражение и предложила:

- Вас проводит, Иван, прошу господа.

На этот раз городовой попятился назад и насколько мог, своей грузной фигурой втиснулся в стенку, пропустив вперед начальство, когда шаги наших невольных гостей стихли, и хлопнула входная дверь, мы с теткой дружно хлопнулись в кресла, развалились вольно и неожиданно рассмеялись.

- Боже, бедный Петр этот слон, чуть не раздавил его! - у тетушки даже слезы выступили от душившего ее смеха, несколько минут мы громко хохотали, вспоминая нелепое появление наших сыщиков, когда, наконец, выдохлись, я почувствовала, что напряжение отпустило, и вдруг ясно оценила непростую ситуацию, в которой мы оказались.

- Тетя, а нам ведь теперь не дадут покоя, будет следствие, будет море любопытных...

- Да невеселые деньки нас ждут. - Тетушка вздохнула и очередной раз поправила чепец, - вот проклятые волосы, всю жизнь с ними мучаюсь, прически порядочной не сделать, на старости под чепец спрятала и то норовят вылезти.

- Тетя о волосах ли сейчас думать?

- А о чем еще? Жить надо, как всегда жили, ничего не поделаешь, покойника не оживить, пусть себе расследуют, а у нас свои дела, что будет, то будет. - Выдав это философское изречение, тетушка поднялась с кресла, - пошли, надо распорядиться об обеде. - И мы занялись своими делами.

Прошло добрых два часа с тех пор как следователи наши пошли в большой флигель. Мои горничные, поочередно бегая посмотреть, что там делается, приносили свежие донесения.

- Городовые ползают по снегу, что-то ищут под окнами флигеля. - Сообщала Соломия, помогая мне разобрать и сортировать белье после большой стирки, которую мы устраивали три дня назад, в понедельник.

- Приехал врач, осматривает покойника. - Проворно накрывая стол, докладывала Марыся.

- Нашли лестницу под окном и лом, говорят им, зломышленник сдергивал доски. - Наливая в тарелки горячий борщ, восторженно, щебетала Феся.

- Злоумышленник. - Автоматически поправила я, и принялась за обед, оказалось, что проголодалась за это время не на шутку.

- А лестницу где взял не сказали? - спросила тетя.

- Говорят это та, что у сторожки стоит все время. - Феся подала тарелку месье Бомону, я невольно взглянула на нашего воспитателя, и мне стало жаль его, такой страдальческий вид был у бедняги.

- Ну, месье Бомон не стоит так расстраиваться, этот человек нам, даже, не знаком.

- О, мадам, они скажут, виноват я, они скажут иностранец, в Россия всегда так, виноват иностранца. - Месья страдальчески закатил глаза и принялся за еду, несмотря на такие ужасные перспективы, аппетит у воспитателя не испортился.

- Месье Бомон, не переживайте, мама не даст вас в обиду, правда мама? - жизнерадостно заключила Лизочка.

- Ну, мама не всесильна. - Рассудительно заметила Ириша.

- Не думаю, что наш уважаемый месье Бомон кого-то убил. - Раздраженно ответила тетушка.

Андрюша глубокомысленно уставился в свою тарелку, и я подозревала, что он был совсем не против такой заманчивой перспективы - воспитатель-убийца, будет, чем удивлять одноклассников. Ну что ж хоть дети успокоились и то хорошо.

Обед прошел, сравнительно спокойно.

Я была в кладовой, делала ревизию припасов с Галиной, когда с докладом явился Петр, от важности его просто распирало, не каждый день ему приходится делать столько докладов и открывать дверь столь важным лицам.

- Пришли господа! - громко и веско сообщил дворецкий. От его пронзительного голоса мы, с Галиной, подпрыгнули.

- Чего орешь! - уперев руки в полные бока, накинулась на беднягу наша кухарка.

- Не ору, а докладываю. - С достоинством ответил старик и на всякий случай отступил.

- Не кидайся на него Галина. Куда ты их направил?

- В библиотеку, пани, Михаил Иванович, всегда в библиотеке принимал по делам.

- Молодец, иди, дверь откроешь. - Дворецкий засеменил вперед, я пошла следом, по пути поправляясь, заглядывала в каждое зеркало. Вид у меня, после нескольких часов проведенных в делах, был растрепанный, но я решила не нервничать по этому поводу, слишком уж неординарная ситуация, к этому приему мы не готовились.

Войдя в библиотеку, застала всех в сборе, тетушка сидела в кресле у письменного стола, гости разместились по чину: ближе к столу, напротив тети устроился следователь, Семен Михайлович, чуть дальше, на кушетке сидел Георгий Федорович, городовой Щука присел на стул у стены. При моем появлении все мужчины разом поднялись, незадачливый городовой, при этом, чуть не опрокинул стул, я помедлила в дверях, и, приняв решение, направилась к креслу за письменным столом, это место всегда занимал мой муж, принимая господ "по делам", как выразился Петр. Наконец все уселись, и когда возня закончилась, я задала вопрос, обращаясь к Семену Михайловичу:

- Ну что вы обнаружили?

- Все как вы рассказывали, Анастасия Павловна, - и он задал встречный вопрос: - скажите, а старая, деревянная, лестница, когда-то покрашенная в серый цвет, в вашем хозяйстве числится?

- Да, скорее всего это та лестница, которую использует наш садовник, как правило, она находится в сарайчике рядом с домом привратника, там мы храним садовые инструменты.

- Что ж и лом тоже видать оттуда. - Задумчиво произнес Семен Михайлович.

- Позвольте спросить, а к чему Вам наша садовая лестница и лом?

- Видите ли, под открытым окном мы нашли, в снегу лестницу, лом и сорванные доски, видно, э, злоумышленник, сорвал их с помощью лома и лестницы, взятых в вашем сарайчике. Только зачем он это сделал пока не понятно, снаружи открыли только ставни, окно же было закрыто изнутри, но один вывод из всего этого все же можно сделать - злоумышленник уже бывал в Вашем поместье и знал где ему найти нужный инвентарь.

- Возможно, Вы правы, но как они, я имею в виду убитый и его... убийца, попали в дом?

- Скорее всего, обычным путем, через дверь, но откуда у них ключ мы не знаем. - Подумав Семен Михайлович, веско добавил: - пока.

Минутное молчание прервал Георгий Федорович:

- Анастасия Павловна, а вы не можете предположить, откуда могли достать ключ от большего флигеля непрошенные гости? И кстати, почему большой флигель? - у него был очень приятный низкий голос, и привычка слегка наклонять голову к правому плечу, что-то я слишком много о нем думаю последнее время.

- Потому, что он большой. - Боже, какой глупый ответ. Чувствуя, что краснею, я поправилась, - просто это самый большой дом, находящийся на территории поместья после, конечно, главной усадьбы. Мы хотели сделать в нем ремонт летом и сдавать жильцам, но теперь, вряд ли кто захочет в нем поселиться. - Я грустно вздохнула, вспомнив о главном вопросе, добавила, - откуда могли быть у них ключи, не знаю, у нас есть несколько экземпляров от всех помещений в поместье, один полный комплект хранится у тети, Анны Ивановны, один у Петра, нашего дворецкого.

- Мои ключи все на месте. - Додала тетя. - И, кстати, ключи от флигеля были только одни - у меня. Петру они ни к чему, а те, которые принадлежали Дарье Любомировне, последней хозяйке флигеля, куда-то пропали еще тогда, после ее смерти. Найти их никто не смог, да мы и не особо искали, все же вывезли из особняка, красть там было нечего.

- А почему вывезли? - полюбопытствовал Георгий Федорович.

- По завещанию тети. Она все свое имущество, принадлежавшее лично ей, завещала детскому сиротскому приюту. - Вежливо отвечала тетушка.

- А ваш сторож, Степан, кажется, у него были ключи? - продолжил допрос Семен Михайлович.

- Нет, у Степана ключи только от ворот да от подсобных помещений, что находятся во дворе. - Я начала терять терпение. - Может, вы нам все же расскажете более подробно, что обнаружили? Что сказал доктор? Мы имеем право знать, это все же наш дом.

Семен Михайлович замялся, очередной раз поправил галстук и отчего-то оглянулся на Георгия Федоровича, тот вольготно, развалившись на диване, рассеяно оглядывал комнату, встретившись взглядом с другом, легонько пожал плечом.

- Думаю, Анастасия Павловна права, они с Анной Ивановной, имеют право знать, это действительно их дом. - Георгий Федорович изобразил легкий галантный поклон в сторону тети, тетушка вдруг залилась румянцем, кокетливо опустив глаза долу, как юная девица, чем немало меня удивила, и перевел свой насмешливый взгляд на меня, теперь уже краснеть начала я, понятия не имею почему.

- Ну что же, - начал Семен Михайлович, - убили неизвестного одним ударом ножа в грудь, попали прямо в сердце. Нож женский. - На последнем слове сыщик сделал ударение и в упор посмотрел на меня. - Для резки бумаг. Видимо дорогой. Иван Иванович, а покажите его нам, может дамы опознают, сей предмет?

Городовой вынул из кармана шинели бумажный пакет, аккуратно расправил, осторожно извлек из него нож и, подойдя бочком к письменному столу, положил передо мной. Мы с тетей нагнулись, едва не стукнувшись лбами, что бы лучше рассмотреть зловещий предмет. Нож меня поразил: рукоятка слоновой кости была сделана в виде дракона, тончайшая работа. Каждая чешуя украшена тонким узором, лапы и хвост образовывали основание, напоминавшие кинжал, голова с глазами-топазами увенчивала сие дивное творение, даже на обоюдоостром стальном блестящем лезвии был тонкий узор, повторяющий узоры в чешуйках дракона. Такие ножи, как правило, шли в паре с перьями или держателями печатей или чернильницами, в общем, составляли комплект канцелярских принадлежностей, где-то этому ножу должна быть пара. И комплект столь тонкой работы не купить даже в магазине Шапиро, скорее в ювелирных магазинах Фраерманов или Краснянских, если его вообще приобрели в Умэне.

Вдоволь насмотревшись, я откинулась назад, какое-то смутное воспоминание крутилось в моей голове, но далекий мираж не хотел приобретать четкие черты, и пришлось, отбросив сомнения ответить:

- Нет, я никогда не видела этот нож, но до чего тонкая работа.

Семен Михайлович перевел взгляд на тетю, она только пожала плечами, не отрывая взгляда от ножа-дракона.

- Нет, не видала. - Был короткий ответ.

Нашему сыщику оставалось только вздохнуть

- Тогда, если позволите, мы бы хотели опросить Ваших слуг, может, начнем с мужчин?

- Всех мужчин в доме - дворецкий Петр, истопник Иван да сторож Степан, который вчера и поднял переполох, садовник, конюх и другие дворовые работники живут в деревне рядом и приходят только по необходимости, они вам вряд ли, что сообщат.

- Хорошо, зовите тех троих.

Я позвонила в колокольчик, через несколько минут все трое моих служащих выстроились в струнку в библиотеке. Допрашивать их Семен Михайлович поручил городовому Щуке. Иван Иванович, видимо желая, реабилитироваться перед начальством, за допрос взялся со всем рвением. Полчаса я слушала, с все возрастающим негодованием этот, так сказать опрос, но когда городовой перешел почти на крик, просто вынуждая моих бедных работников сознаться в убийстве, я сорвалась. В глазах все потемнело от злости, кресло отлетело в сторону и меня, наверно, было слышно за две версты.

- Как вы смеете обвинять моих работников в убийстве! К Вашему сведению, Иван, кроме всех прочих, исполняет обязанности истопника и каждый вечер, начиная еще до ужина, обходит все комнаты, где нужно растопить печь и еще котельная есть! У него нет минутки отдыха до самой ночи, мы бы все замерзли в своих постелях, если бы Иван был занят, чем-либо другим! Петр занимает должность дворецкого и почти не выходит из дома его пост в холле! А Степан.... У него руки трясутся, когда он поднимает ложку, не то что бы ставить лестницы в лютую метель! - я перевела дух, от крика запершило в горле, и уже тише продолжила: - посмотрите на этот нож. Неужели Вы думаете, что у моих бедных работников имеются такие дорогие предметы? Этот нож принадлежал кому-то весьма не бедному, да и у меня есть похожий.

Из ящика письменного стола я вынула свой нож для бумаг - стальное лезвие, выгнутое змейкой, рукоятка в виде скрипки, украшена перламутром и золотом. Он был не очень удобен, поэтому использовали мы больше нож мужа - простой, медный, скупо украшенный, чисто мужской, практичный предмет, его, я тоже выбросила на стол.

- Вот прошу полюбоваться, наши канцелярские ножи все на месте. - И, выпустив пар, хлопнулась назад в кресло. Мое выступление, явно произвело впечатление: на лицах работников светилась такая благодарность, что можно было осветить ею весь дом; Семен Михайлович и Георгий Федорович смотрели на меня со смесью удивления и восхищения; тетушка с одобрением, а городовой обмер от такого нападения.

Молчание затянулось. Первым пришел в себя Семен Михайлович, неловко встав со стула, он очередной раз дернул галстук, бросил свирепый взгляд на городового и произнес:

- Простите нас Анастасия Павловна, мой подчиненный, несколько перешел границы, но все же мы должны опросить всех в доме и я возьму эту обязанность на себя, если позволите.

Тут вмешалась тетушка:

-Семен Михайлович, думаю, лучше собрать всех в кухне, там Вам будет удобней и легче с ними говорить, я провожу - и быстренько вскочив, подбежала к двери. Произошла очередная заминка, ибо Петр, не забывающий свои обязанности, кинулся наперерез, очевидно желая открыть тете дверь, едва не столкнулся с нею, тетушка притормозила, а Петр превзошел самого себя в проворстве и, Слава Богу, удалось избежать столкновений. Со всем возможным достоинством, тетушка выплыла первой, за ней вышел коллежский секретарь, потом городовой, Иван и Степан, помявшись и получив утвердительный кивок от меня, тихо удалились следом, Петр аккуратно закрыл дверь. Я глубоко вздохнула, расслабилась и только в этот момент поняла, что осталась одна в библиотеке... с Георгием Федоровичем.

Первым заговорил он:

- Я вижу у вас в доме центральное отопление.

Это неординарное замечание сбило меня с толку совершенно. Перейти от мыслей об убийстве к техническому прогрессу оказалось довольно сложно, я медлила с ответом. Встала, подошла к портрету своего мужа, висевшему в простенке между окнами, внимательно в него всмотрелась. Портрет был написан не очень талантливым художником, с точностью копировавшей оригинал, не был зеркалом души, как творения великих живописцев. Миша смотрел на меня, со своей обычной, искренней улыбкой, полное лицо, карие глаза, пышные усы, густая, русая шевелюра. Неожиданно, даже для себя заговорила:

- Мой муж был увлекающимся человеком, особенно ему нравились, всякие технические новики. Свой медовый месяц мы начали в гостинице "Европейская" в Киеве, водяное отопление совершенно очаровало моего мужа, сколько я не пыталась ему объяснить, что это дорогой отель, где номера сдаются за баснословные деньги, что у нас небольшое поместье и трудно осилить такие расходы муж не желал меня слушать. Он заказал на Петербургском металлическом заводе систему водяного отопления. В котельной построили специальную печь, мой муж очень увлекся этим делом, усовершенствовал насколько мог циркуляцию воды в системе. Трубы эти изуродовали весь дом, котел в первую зиму за месяц сожрал весь запас угля, многие детали, заказывались в Германии, от того все это стало еще дороже, а между тем мужу за полгода все надоело. - Я замолчала, погрузившись в воспоминания.

- И вам пришлось заканчивать ремонт? - голос Георгия Федорович, врезался в мои мысли.

- Да, вы правы, заделывать дыры, убирать строительный мусор и приводить в порядок дом, досталось мне. - Я грустно улыбнулась. - А главное, что из всей этой затеи ничего путевого не вышло, что бы в доме было тепло, приходится, все равно, топить печи, хотя бы в спальнях. Единственное, что из новшеств мужа я оценила это ванные и ватерклозеты. - И с торжеством добавила: - у нас их целых четыре! А еще у нас половину конюшни занимает самоходный экипаж "Бенц" марки "Вело", 1350 рублей серебром, Миша выписал его из той же Германии и несколько месяцев ползал под ним, так вот сейчас он разгоняется до двадцати двух верст в час, правда только по ровной дороге, а откуда ровные дороги у нас? Пока был увлечен всем этим, переписывался с господином Яковлевым, инженером, владельцем завода керосиновых и газовых двигателей, а когда тот стал отвечать мужу, ему уже все надоело, а жаль, я говорила, не стоит бросать работу на полпути, но меня никто не слушал. Теперь на нем езжу я. Летом, когда, сухо, врываюсь в город в клубах дыма. От того меня считают ужасно современной женщиной. - Грустно, закончила я. На учителя смотреть не хотелось, поэтому уставилась в окно. Уже темнело, как же коротки зимние дни. Пейзаж за окном навевал грусть, Георгий Федорович вежливо молчал.

Некоторое время мы оба смотрели в окно. За окном не было ничего интересного, снег, голые деревья, я отвернулась и встретилась взглядом с ним. Голубые глаза. Черные, длинные, завернутые, как у девицы, ресницы, не ожидала, их увидеть на таком чисто мужском лице, красивые, четко очерченные губы... В голове завертелась настойчивая и безрассудная мысль: "ну поцелуй меня, ну пожалуйста, или я сама наброшусь на тебя!" Мне показалось, что у него такое же желание, но осуществить сумасшедшие мысли не дала тетя. Она внеслась в комнату, резко остановившись у дверей, окинула нас оценивающим взглядом и веско произнесла, обращаясь к Георгию Федоровичу:

- Ваш друг всех опросил и ничего путевого не узнал. - Мы автоматически направились к своим местам, вошел Петр и зажег газовые светильники. Следом за ним появился Семен Михайлович. Городовой, видимо не рискнул показаться мне на глаза. Когда все собрались в комнате, я уже взяла себя в руки и избавилась от чувства неловкости, овладевшего мной, в те минуты, когда я оставалась наедине с учителем латыни, но все же смотреть на него избегала. Семен Михайлович подождав пока все утихнет и все разместятся, привычным жестом поправил галстук и, вынув из кармана обрывок пожелтевшего от времени листка бумаги, задал очередной вопрос:

- Мы вас уже утомили, но прошу взглянуть на эту записку, может, вы опознаете почерк?

Мы с тетей, мимоходом, усталым взглядом окинули листок, я уверено ответила, даже не читая:

- Нет, не знаю.

Тетя замялась. Взглянув на ее обеспокоенное лицо, присмотрелась к записке, это был обрывок, очевидно, письма, потому, что начинался словами "Моя дорогая невестка..." далее остались только две строки: "Я была бы рада видеть тебя, душенька, в воскресенье вечером, я уже стара, приди ко мне ты..." далее все обрывалось. Почерк размашистый, но витиеватый, женский, слово "душенька" было написано с нажимом и выделялось, на фоне выцветших чернил других слов, невестку кто-то не очень любил. Тетушка громко втянула воздух в себя и так же громко выдохнув, сказала:

- Это писала наша тетя, Дарья Любомировна. - Со злостью добавив: - Царствие ей небесное.

Глава 5

Наш дом был похож на тысячи таких же особняков раскиданных по целой империи. Не очень большой, двухэтажный, имелся еще цокольный этаж, там были расположены подсобные помещения: котельная, прачечная, погреб, и небольшая комнатушка в которой проживал истопник, Иван. Центральный вход делил дом на две равные половины. Если вы заходили через парадные двери, то слева увидели бы огромное зеркало, перед ним столик с серебряным подносом для визиток и почты. Летом его украшала ваза с цветами, а зимой - большой старинный бронзовый канделябр. Напротив зеркала размещался пузатый шкаф для верхней одежды гостей и подставка для зонтов, да печь в углу. Около шкафа у входных дверей стояло старое благородное кресло, предназначенное для посетителей, что бы им было удобно снимать калоши, но обычно в этом кресле, пользуясь добротой и безалаберностью хозяек, дремал Петр, и надо было входить осторожно, что бы войдя, не споткнутся о его длинные, вытянутые ноги.

Далее за зеркалом шли огромные, арочные двери, они вели в парадную половину, состоявшую из большой гостиной, танцевальной залы, парадной столовой, и библиотеки, служившей, моему мужу, кабинетом. Войдя в двери напротив входа, оказались бы в музыкальном салоне, главным украшением, которого, служил белый рояль, так как по ушам всей нашей семьи потоптался кто-то никак не меньше слона, то бедный рояль обычно скучал в одиночестве. Когда, пять лет назад, в наш дом прибыл месье Бомон, я, зная о том, сколько ему платил папенька, набравшись храбрости, попросила взяться и за обучение девочек, нанять хорошую гувернантку, нам было не по карману. Месье, окинув взглядом двух ангелочков, скривился и вспомнив, видимо, о все том же окладе, согласился. За свою работу взялся со свойственной ему педантичностью и ответственностью. Письмо, математика, история, французский, рисование, естественные науки и, конечно, музыка. Но через два месяца страшных мучений бедного рояля, учитель вызвал меня в музыкальный салон и, со страдальческим видом, заявил

-Мадам, роял есть noble et dйlicatЉ инструмент, а мадмуазель полагают, что это барабан. Мы будем делать гербарий. - И вышел из комнаты. За ним, сохраняя свой, обычный ангельский вид, подались две проказницы.

Я пожаловалась на своевольного учителя тетушке, на что она, поправляя пухлыми ручками, букет рассеяно ответила:

-Гербарий это хорошо, гербарий - это просто прекрасно.

1 благородный и деликатный (фр.)

Так и пустовал прелестный музыкальный салон, а после смерти мужа, уйдя в глубокий траур, то и вся парадная половина скучала, оживляясь, время от времени, щебетом горничных. Только библиотека удостаивалась редкими посещениями хозяев, что бы взять книгу или старый журнал, но находится там долго, не хотелось, ибо в большой и претенциозной комнате, было холодно и неуютно.

Если же продолжить обход дома, то справа от музыкального салона находилась главная лестница, она вела на второй этаж, там размещались спальни хозяев, детские, гостевые, небольшая спальня нашего воспитателя и, наша гордость, ванные с ватерклозетами.

С правой же стороны холла были двери, ведущие в приватную половину дома: маленькая гостиная, которую, поставив в ней бюро, я превратила в личный кабинет, тут принимала посетителей приходивших по делу, управителя и арендаторов. Из этой гостиной одни двери вели в домашнюю гостиную, уютную комнату, теплую, со старой, но удобной мебелью, где мы проводили большинство зимних дней и вечеров. Другая дверь из кабинета вела в маленькую столовую, тут мы завтракали, обедали и ужинали в семейном кругу. Из столовой можно было попасть в ту же семейную гостиную и в буфетную. Из буфетной вы проходили в кухню, а оттуда, через маленький тамбур, на лестницу для слуг, лестница вела и в цокольный этаж. Рядом с кухней была кухаркина комната. Остальные слуги проживали в мансарде. Но сейчас, по причине старости, кухаркину комнату занимал Петр. Из кухни же черным ходом выходили в хозяйственный двор.

Мы всем семейством собрались в приватной гостиной. Девочки, сидя на полу, рядом с печкой, вяло листали журналы мод, и время от времени шуршали обертками конфет. В углу, около окна, Андрюша с Панасиком лениво двигали солдатиками и тоже шуршали конфетами. Панасик был постоянным товарищем по играм для Андрюши, играли они вместе, как правило, во дворе или на кухне, подальше от глаз мамы, но сегодняшний день стал исключением, ибо это был не день, а сущий кошмар!

Начался он с посещения мадам Капет, нашей местной модистки, изображавшей из себя, как полагается, француженку. В свое время, услышав фамилию этой дамы, немало подивилась наглости белошвейки, это ж надо, взять псевдонимом имя бедного короля, казненного во время революции. Но тетушка, услышав мои возмущения, только фыркнула:

- Ты думаешь, наша милая, мадам Капет, подозревает о таком конфузе? Просто до того как папенька отправил ее к сестре-модистке в Москву, учится тонкостям шитья и кроя, наша мадам была просто Маруськой Копытовой, где-то услышала французскую фамилию Капет и взяла себе по созвучию.

Я осела - это же надо - Капет созвучно Копытовой!

Мадам, явилась ни свет, ни заря, еще до завтрака, в наемном экипаже, груженная модными журналами, их сейчас рассматривали девочки, и шляпными коробками. Битый час щебетала, с жутким французским акцентом, о модах, да свежих сплетнях, когда, наконец, перешла к главному вопросу: а правда ли, что в нашем доме произошло загадочное убийство? Пришлось коротко рассказать. Вчера вечером, наши сыщики, твердо запретили вдаваться в детали и рассказывать подробности, но все же кое-что мы могли поведать. На экскурсию в большой флигель, снарядили, вместе с мадам, Ивана. Толком позавтракать не успели, потому что к нам потянулась вереница посетителей. За день в нашем доме побывали наверно все знакомые из ближайших поместий и города, они приходили с конфетами, книгами, игрушками пользуясь самыми сумасшедшими предлогами, но все сводилось к одному - а правда ли убили? А где? А кого? Пришлось открыть парадную половину, ибо не будешь потомков Потоцких, Калиновских, Файнштейнов и Шварцманов принимать в маленькой гостиной. Три раза мы переодевались в утренние, обеденные и вечерние платья, потому, что не дай Бог, сговорятся где, и обнаружат, что до обеда и после обеда я была в одном и том же платье. Обедать пришлось в парадной столовой, не приведи Господи, принесет какого посетителя, а мы в маленькой столовой, где и нам места мало, зато уютно.

Сначала посетителей водил Иван, но, ему, в день произносившему не больше десятка слов, было сложно внятно отвечать на многочисленные, по большей части глупые вопросы. После третьего похода, Иван заперся в своей комнатушке и наотрез отказался выходить.

Месье Бомон закрылся в своей комнате еще, когда увидел в окно, выходящую из экипажа, мадам Капет. Сия дама положила глаз на нашего воспитателя и всячески приставала к нему, по возможности, но почтенный месье предпочитал пухлую, добрую и угождавшую ему Галину. Она же и носила весь день, сердечному другу, разные вкусности.

Пришлось повысить до экскурсовода говорливую Соломию. Что уж она рассказывала нашим посетителям, не представляю, но нож из маленького, канцелярского, вырос до размеров мясницкого тесака, кровь лилась реками, но наши посетители остались довольны.

Как апофеоз, в завершении дня прибыла неповторимая Анфиса Андреевна Теличкина, жена богатейшего купца Федора Федоровича Теличкина. Даже в нашем весьма разношерстном обществе, состоящем из иудеев, православных, католиков и униатов, где разные культуры пытались мирно сосуществовать, полагаясь на общечеловеческие ценности, где старались терпимо принимать всех, Теличкины выделялись некоторой простоватостью и прямолинейностью. Но не нажил бы своих несметных миллионов господин Теличкин, если бы не умел лавировать и изворачиваться. Федор Федорович, молчаливый, даже угрюмый человек, пользовался в купеческом сообществе большим уважением, поэтому их принимали всюду, хоть и скрипя зубами, так как в отличии, от большей частью молчавшего супруга, милая Анфиса Андреевна отличалась острым языком, саркастичностью и простотой в общении, граничившей с грубостью. Эта женщина обладала недюжинным умом, видела людей насквозь и умела зацепить за живое. Не далее как месяц назад, на благотворительном балу купчиха не особо раздумывая, заявила мне:

- А что, милая Анастасия Павловна, не обручить ли нам наших детей? У вас Ирина, в самом соку девица, у меня Васенька, сын, девятнадцати лет, красавец. Особого приданного не ищем, а девочка ваша мне нравится. - От такой наглости я остолбенела. Но когда дома, пыхтя злостью, рассказала о нашем разговоре, Ирочка, не моргнув глазом, сообщила:

- Ежели Вася Теличкин, приедет свататься, то я отвечу согласием и вас, мамочка, буду просить, он красавец и богат, что немножко простоват, то это поправимо, а на чужих женщин заглядываться не будет, он не из тех прохвостов, что за каждой юбкой бегают. - Я только подивилась рассудительности дочери.

Надо сказать, что Теличкиных особо радушно принимали в домах, где были девицы на выданье, три статных, с хорошим наследством, красавца сына были тому причиной.

Отдельно надо сказать о ее облике: имея большие деньги, Анфиса Андреевна предавалась своей любви к драгоценностям, блеску и роскоши безмерно. Ей было за пятьдесят, статная, полная, в молодости, блестящая красавица, она одевалась в самые модные платья, обвешивалась гроздьями цепочек и колье, на руках носила по пять перстней за раз и все с разными каменьями. Сегодня явилась в немыслимом одеянии, по уши завернутая в шелка, ярко-розового цвета, с замысловатой прической, увенчанной ядовито-розовым пером, Анфиса Андреевна плюхнулась в большое кресло, так, что оно протестующее заскрипело, и по своему обычаю прямо в лоб спросила:

- А что, Анастасия Павловна, правда ли, что в вашем доме убийство произошло?

Что ж я была даже благодарна ей за такую прямолинейность и устало ответила:

- Да, Анфиса Андреевна, это правда. Но убили не в доме, а в большом флигеле.

- Говорят маленьким, женским ножом, прямо в сердце ударили?

- Да уж и не знаю, что говорят. Да нож был маленький, и ударили прямо в сердце.

Окинув меня понимающим взглядом, Анфиса Андреевна лукаво улыбнулась и спросила:

- Достали вас, матушка, добропорядочные соседи?

Ее понимающий взгляд и явное сочувствие, меня даже растрогало и копившееся за день напряжение вырвалось потоком слов:

- Достали, что б им! Ну на что тут смотреть? Ну, зачем тут ходить? В городе каждый день кого-то убивают. Вот давеча у входа, на рынок зарезанного нашли, и никто не ходил вереницей на то место смотреть!

- Так то, Анастасия Павловна, на улице нашли, а на улице не принимают, чаю да кофе со сладкими булочками-пирожными не подают, и таинственности никакой: была пьяная драка и зарезали недотепу, кому до того дело? А тут дом приличный, фамилия известная, и тайны всякие, как в романах. Скучно людям, вот они и развлекаются, как могут.

- Ну и пусть развлекаются, только где-нибудь в другом месте. - Подала голос тетушка.

- Не расстраивайтесь Анна Ивановна, еще, может, денек и все успокоится, новость перестанет быть новой, все вернется на круги своя. Ну, я, наверно, пойду, Федор мой болеет, нельзя мне надолго. До свидания Анастасия Павловна, до свидания Анна Ивановна.

Гостья наша ушла. Как не парадоксально, но это было самое приятное посещение за день.

Вымотанные, измученные, мы с тетушкой сидели в креслах и молчали, уставившись в одну точку. Даже дом, казалось, уснул. Не доносилась обычная в это время болтовня девушек из кухни, не спорили дочки, не проказничал Андрюша, только холл сотрясался от богатырского храпа Петра, вконец измучившись, старик уснул в своем кресле.

Раздавшийся стук в парадные двери, не сдвинул нас с места.

- Что еще за нечистую силу принесло, на ночь, глядя. - Вяло спросила тетя.

- Кто его знает, Петр доложит. - Так же вяло ответила я.

Но незваным гостям пришлось долго колотить в дверь, пока наш дворецкий соизволил проснуться. Через несколько минут, заспанный и растрепанный Петр докладывал:

- Там господа Рудавский и Савельев пришли, просят принять. Я задумалась, идти в парадную гостиную или принять тут в моем кабинете? Задачу решила тетушка, сделав недовольную мину велела:

- Веди сюда. Я уже никуда сегодня пойду. Хватит! Спать буду в этом кресле!

Петр перевел взгляд на меня, но я только отмахнулась:

- Сказано, тебе, веди сюда, а вы, дети шли бы спать.

Детки, до сих пор не проявлявшие особого рвения вдруг зашевелились и запротестовали, интересно же сыщики, настоящие, но я стояла на своем и когда гости вошли в гостиную мы все еще препирались. Пока Семен Михайлович да Георгий Федорович занимали предложенные им кресла, пока Петр ходил за кофе с пирожными, мне удалось выпроводить недовольных детей. Наконец все успокоилось, и мы смогли перейти к делу. Начал деловой разговор Семен Михайлович, обращаясь к тетушке:

- Уважаемая Анна Ивановна, припомните пожалуйста, когда вывозили мебель в приют, вы убирали в, э, том доме, не находили каких тайников?

- Помилуйте, дорогой, какие тайники, вещей много было, да, но ничего таинственного мы не находили.

- А письма, какие были?

- Не было писем, как чувствовала старуха, что смертный час близок, почти все личные бумаги сожгла в печи, мы только золу от них нашли.

- А что вы можете сказать о ее сыне?

- Да ничего не могу, был сын, знаю, но поверите, видела его только ребенком, не приезжал он к нам потом.

Пока господин Рудавский задавал вопросы, Георгий Федорович молчал, он крепко задумался, я наблюдала за ним исподтишка, не особо вслушиваясь в разговор тети и следователя. Очевидно, какая-то светлая мысль пришла нашему учителю в голову. Неожиданно он спросил:

-А письменный стол у покойной был?

- Был, а как же. - Удивленно подняв брови, ответила тетушка.

- Куда делся?

-Да все туда же, в приют снесли, он у управляющей в кабинете стоит, кажется.

- Надо бы стол осмотреть Семен Михайлович.

И тут у меня, невесть с какой радости, вырвалось:

- Если хотите, могу, Георгий Федорович, вас проводить, мы с Евой Абрамовной, давно знакомы.

Он улыбнулся мне искренней улыбкой, я просто растаяла.

- Очень хорошо, Анастасия Павловна, так давайте встретимся завтра возле гостиницы "Франция" в кафе-кондитерской, часов, скажем в двенадцать, будет ли вам удобно?

- О, да, мне удобно.

Не знаю, как я выглядела со стороны, но иронично-насмешливый тетушкин взгляд был очень красноречив.

Сумасшедший день, наконец, закончился. Мы помылись, переоделись в ночные сорочки, сняв ненавистные корсеты, закутались в теплые халаты и, обнаружив, что напряжение дня не дает спокойно уснуть, собрались на сон грядущий тяпнуть по чарочке наливки в тетушкиной спальне. Пока тетя наливала в рюмки, пока суетилась с вареньем я сидела в кресле и прислушивалась к звукам ночи: тихий шум деревьев за окном, треск поленьев в печи, скрип дверок буфета, успокаивающие звуки. Говорить не хотелось. В голову пришла странная мысль, какой разной бывает темнота. Вот в спальне тетиной сейчас, можно сказать темно, мы сидели при свете двух свечей, но это темнота уютная, домашняя, за окном темнота холодная, жуткая, а самая страшная и опасная темень царит в душах людей и оттого еще страшнее, что внешне ты ее не видишь. В памяти всплыло имя Дарии Любомировны, в последние дни все крутилось вокруг этой таинственной женщины. Я обернулась к тетушке, она тоже задумалась, откинувшись на спинку кресла, автоматически крутила в руках пустую, хрустальную, чарку.

- Тетя, не кажется ли тебе, что пора поведать мне о загадочной Дарье. - Мой голос вывел тетушку из задумчивости, она дернулась, едва не выронила рюмку из руки и, поставив ее на стол, резко встала.

- Идем, Настенька, кое-что покажу тебе. - Она взяла один подсвечник, я другой и мы вышли из спальни.

Тетушка привела нас в танцевальную залу. Две свечи не могли осветить огромную комнату, пришлось зажечь газовые светильники, когда яркий свет залил залу, тетя подвела меня к портрету молодой девушки, занимавшему центральное место между двумя французскими окнами, которые вели на террасу.

- Внимательно рассмотри портрет.

- Это она, тетушка, загадочная Дарья?

- Да, она. Когда рисовали сей портрет, мне было всего два годика, и я всех событий не помню. Но мне много рассказывала моя няня. Ты хорошенько смотри.

Я приблизилась к портрету. Писал его очень талантливый художник. И дело было не в точно прописанных деталях. Не в красках, сиявших как свежие, не в мастерстве исполнения, а в странном чувстве, рождавшемся у того, кто пристально смотрел на картину, казалось, что вот еще секунда и прекрасная дева, изображенная на полотне в полуанфас, повернет к вам голову, встанет и выйдет из рамки. Девушка и правда была прекрасна. Она сидела на фоне большого французского окна, судя по интерьеру, картину писали в этом зале, опираясь рукой на маленький письменный столик. Если присмотреться, то черты ее лица не были так уж совершенны, скулы слишком высокие, губы не совсем правильной формы, нос с маленькой горбинкой, но все это вместе создавало совершенную красоту, особо выделялись глаза, голубые, с длинными густыми ресницами, как у куклы, очень красивые и очень холодные глаза. Как и полагается юной девушке, она была в белом платье, но дорогие шелка лишь создавали фон, оттенявший красоту и свежесть кожи. Белокурые волосы, уложенные в простой узел, сияли. Портрет как бы говорил вам, все что вокруг, это ничто, главное - я. Пока мы рассматривали портрет, тетушка молчала, наконец, вдоволь насмотревшись, я повернулась к ней.

- Что ж Анна Ивановна, чей это портрет я и так знала, но никогда не присматривалась, почему-то жутко становится рядом с ним.

- Знаешь Настенька, а подвинь нам стулья, ноги болят. - Взяв у стены два стула, мы присели перед портретом, и тетя заговорила: - портрет этот писал наш крепостной, звали его Илья, бабушка заметила в нем великий талант, когда расписывали, местную церковь, после пожара. Она уговорила дедушку отдать учиться талантливого юношу, мол, такой работник принесет куда больше дохода, рисуя, чем работая в поле. Дед согласился и после двух лет обучения Илья вернулся в поместье, Дарье к тому времени исполнилось семнадцать, и красота ее сводила с ума всех местных кавалеров, дед велел Илье написать портрет дочери, как экзамен, и тот написал. - Тетя умолкла, собираясь с мыслями, я не произнесла ни звука, ожидая продолжения.

- Никто, конечно, не следил за молодыми людьми, пока писался портрет, но когда он был закончен, деду донесли, что между его дочерью и крепостным творятся дела недобрые. Дед наказал проследить за ними, их застали на сеновале, скандал разразился жуткий. Дарья рыдала и всю вину свалила на Илью. Дед бушевал, кричал, что запорет до смерти, в солдаты сошлет, но молодой человек всех опередил и повесился все в том же большом флигеле, он тогда пустовал и был выделен ему в качестве мастерской. - Тетя умолкла. Через минуту продолжила: - историю эту рассказывали по-разному, но я верила, больше тому, что говорили слуги и няня, потому, что дальнейшие дела, милой Дарии, подтверждали их версию. Нянюшка утверждала, что во всей этой истории была виновата панянка. Привыкнув к восхищению с детства, дед ее боготворил, младшая дочь, красавица, умница, девица ни в чем не знала отказа. Ей показалось забавно соблазнить застенчивого юношу, которому и лишний раз поднять на нее глаза нельзя. Сначала для Дарьи это была забава, но крепостной художник, видно вызвал в ней какие-то большие чувства, потому, что зашла она дальше дозволенного, но когда, все открылось, то палец о палец не ударила, что бы спасти возлюбленного, свалила всю вину на него и воспользовалась случаем, уговорив отца отпустить ее в Петербург. Так как история, получила огласку, дед согласился. Сопровождала дочь в столицу бабушка. Они с дедом так решили, столица от нас, Бог знает, как далеко, слухи о неподобающем поведении девы туда не дойдут, а если и встретят знакомых, то вдалеке историю как хочешь перекрутить можно, а Дарью там замуж выдать, на такую красавицу да умницу и столице жених найдется. И жених нашелся, да еще какой - князь настоящий, Артемьев. Бабушка была в восторге. Но восторг длился не долго.

- Неужто князь оказался не настоящий?

- Настоящий, то он настоящий, но за душой у зятя одни долги были, пока сватовство да свадьба, в общем восторге, никто особо не вдавался в финансы. Дед все пытался, но бабушка уперлась, нечего судьбу девушки ломать глупостями, настоящие князья на дороге не валяются, но когда все утихло, и дед таки получил доступ к счетам зятя, то за голову взялся, тот пока свадебные хлопоты были, умудрился догов наделать и под заставу приданного жены. Дед погасил, сколько мог долгов зятя, сильно разорив нашу семью, и купил им дом в Петербурге, Дарья все рвалась в столицу, тут ей скучно было, спровадил, надоевшую своими выходками доченьку и дорогого зятька с глаз долой. Так они и жили в столице. Сын у нее там родился, она его сюда еще ребенком пару раз привозила. Со столицы приходили об их семье неутешительные новости, дед еще несколько раз вытягивал зятя из долговой ямы. Потом дедушка умер, за ним бабушка. Я вышла замуж, а когда помер мой муж, вернулась в дом, детей у нас не было, а жить с семьей его брата, лучше уж со своими. - Тетушка вздохнула, помолчала и продолжила: - прошло тридцать лет и папенька наш с маменькой к тому времени в лучший мир ушли, так что досталась Дарья в наследство твоему мужу. Хоть ей уже ближе к пятидесяти было, а Мишеньке, только двадцать семь, ему писали рассерженные кредиторы Артемьевых, и сколько бы Миша не отвечал, что к делам тетки отношения не имеет, письма продолжали приходить. Пока в один прекрасный день не пришло известие о смерти дорого зятя, он разбился, будучи в стельку пьяным, взялся править экипажем, погибли все, кто был с ним. Тетку спасло лишь то, что она ехала в другом экипаже, разругавшись, перед этим с мужем вдрызг. Но в письме, где сообщалось о смерти князя, неизвестный информатор, дописал, что было бы хорошо, если бы племянник приехал и забрал тетку, потому как с головой она дружить перестала. Мише ничего не осталось, как ехать в Петербург, информатором оказался доктор, лечивший их семью. Мы об этом никому никогда не говорили, но раз уж зашел такой разговор, то тебе скажу, там, в столице пристрастилась тетка ко всяким порошкам, таким как морфий, я тогда тридцатилетней вдовой была уже, но даже не предполагала, что можно, что-то подобное принимать для удовольствия. Доктор Мишеньке подробно объяснил как поступить и они приехали домой. От некогда роскошной красавицы осталась только тень, волосы поредели, так сильно, что она без тюрбана, никуда и не выходила, высохла, согнулась, зубы стали серыми и какими-то щербатыми, ужас, да и только. Ее все время трясло, и нервы были ни к черту. Сначала брат поселил тетку в доме, она устраивала страшные скандалы, билась в истерике, довела всех до такого состояния, что у Машеньки, первой жены Миши случился выкидыш. Тогда Миша написал тому доктору, и он посоветовал закрыть тетку в какой комнате, и не давать никаких порошков, ее или перетрясет или сердце не выдержит, может это и жестоко, но нам уж все равно было, и Миша таки запер тетю, нанял глухонемую крепкую бабу ей прислуживать. Она так выла и рыдала там, что по уезду пошли слухи об одержимости тетки ее тогда и стали звать ведьмой. Через два месяца все успокоилось и Дарья Любомировна, попросила Мишу поселить ее в большой флигель. Мы вздохнули с облегчением. С тетей из Петербурга, привезли некоторую мебель, вещей всяких много, все это установили во флигеле, и тетя со своей служанкой перешла туда. Два года все было тихо, а потом она, видать, все же нашла где-то свои порошки, потому что стала себя странно вести, по саду как очумелая бродила, смеялась невпопад, то плакала, но мы закрыли на это глаза, пусть себе чудит в стороне. А в один прекрасный день нашли ее мертвой в своей спальне, вся посиневшая, лежала рядом с кроватью, и руки тянула, как будто помощи просила, жуть, да и только. Говорили, в последний вечер был у нее кто-то, но мы никого не видели, тетю похоронили тихо, брат написал письмо ее сыну, да тот не ответил и на могилу матери, так и не приехал. Когда вскрыли теткино завещание, оказалось, что все свое небогатое имущество она завещала детскому сиротскому приюту. Жалеть там было не о чем, и мы исполнили ее волю в точности. - Тетин рассказ произвел тягостное впечатление.

Я встала, подошла поближе к портрету и принялась пристально разглядывать его, теперь уже не только девушку, но то, что ее окружало. Великие художники имеют особый талант заглядывать в глубину души человеческой, и ее, душу, изображать на портретах. Меня поразило, то, что вокруг девушки на портрете все было увядшее, не живое, деревья за окном сбрасывали пожелтевшие листья, небо было сумрачным затянутым осенними тучами, богатые гардины безжизненно висели, создавая мертвый фон. Эта совершенная красота, таила в себе смертельную опасность и художник, талантом своим эту опасность, материализовал. Какой-то предмет, лежавший на письменном столе, рядом с рукой девицы привлек мое внимание. Я взяла свечу и поднесла близко к картине, присматриваясь, на изысканном резном столике стояла чернильница, лежало перо и маленький нож для бумаг, все эти предметы были сделаны в одном стиле, тонкой работы, украшены слоновой костью, крышка чернильницы, ручка пера и рукоятка ножа венчались головами дракона с глазами-топазами.

Глава 6

Ровно в двенадцать часов дня, мы с девочками сидели в кафе-кондитерской.

Проснулась я сама не своя. Накануне вечером, сколько не доставала тетушку, та так и не припомнила, куда девался канцелярский набор с портрета. Анна Ивановна утверждала, что никогда его не видела у тетки, а к деталям портрета, не присматривалась, к чему ей это было нужно? Незабвенная Дарья, была позором их семьи и лишний раз вспоминать о ней не хотелось. Пришлось оставить уставшую тетушку и отправится спать в расстроенных чувствах. Но суматошный день утомил и меня, так, что спала я крепко. Проснулась в половине десятого от голоса тети.

- Ты как, на встречу со своим учителем не собираешься?

Я резко села в постели, и уставилась на тетку мутным взглядом, спросонья не понимая, что ей от меня надо и о чем речь.

- А? Что? Который час?

- Полдесятого - тетя уселась в кресло около окна и насмешливо посмотрела на меня - неужто забыла о встрече, которую сама и назначила?

И тут меня осенило! Двенадцать часов! Осталось два с половиной часа на все сборы и еще добраться в город! По заснеженной дороге! Сорвавшись с потели, как очумелая, запуталась в одеялах и едва не свалилась на пол, выпутавшись из постельного белья, внеслась на всех парах в ванную, краем глаза заметила, стоявшую в дверях Даринку, во все глаза смотревшую на сумасшедшую хозяйку, даже рот приоткрыла от удивления. Да уж есть чему подивиться, я сама себя удивляла, всегда такая спокойная, уравновешенная, что на меня нашло? Между тем пока я судорожно мылась, одевалась и чесалась, тетка комментировала мои чудачества по-своему.

- Давно пора тебе было сбросить этот траур и выйти в люди, а то совсем одичала, вот первого смазливого мужчину увидела и все, растаяла как снег на пороге.

- Ладно тебе тетя. Ой! Дарка, ты чего вечно стремишься задушить меня проклятым корсетом!

- Простите пани, но корсет должен сидеть ладно, уже попустила, так хорошо?

- Хорошо. Не говори глупостей тетя, сама знаешь у нас, если раньше чем через два года из черного вылезешь, сразу скажут: покойного не любила, не успела похоронить, тут же кинулась наряды покупать!

- Ну, это так, но на семейные вечера могла принимать приглашения? На музыкальные вечера? Небольшие приемы? Никто бы тебя не осудил, а так почти замуровалась тут, только по делам да за покупками в город ездили.

- Не правда, с девочками на разные детские приемы ходила.

- Ага, там, где одни сумасшедшие мамаши о будущих женихах своих сокровищ мечтают да сплетни водят, тоже мне общество!

- Траур полгода назад сбросила, на городском благотворительном балу была.

- Ага, море народу, и все один перед другим павлиньими перьями трясут, никакого общения, одна суматоха.

- Тетя тебе не угодишь, да и с чего ты взяла, что мне Георгий Федорович нравится! Даринка не натягивай так волосы, у меня сейчас глаза на лоб полезут!

- Это вам не угодишь. - Пробормотала про себя Даринка. Я посмотрела укоризненно в зеркало.

- Я, думаешь, матушка, слепая! Вот ты вчера вызвалась его с Евой Абрамовной познакомить, а сама даже не подумала, например меня пригласить с собой, для приличия.

- О Боже! И, правда, как я сама с ним встречусь, в гимназии, когда вызывают за плохое поведение сына это одно, а на людях другое! - У меня вырвался стон, вот идиотка! - Тетя выручай, беги одеваться.

Тетушка только улыбнулась хитро.

- Стара я уже по зимним дорогам разъезжать, чтобы мороженого скушать. А вот девочки очень рады такой перспективе. Их уже одевают Соломия и Маруся.

- Тетушка, ой! Даринка, не дергай так волосы! Больно же!

- А вы, пани, не крутитесь, а то я Вас причесать не могу.

-Тетя, зачем мне эти проказницы, они поговорить спокойно не дадут.

- Для приличия! А ты придумай, что-нибудь. Отвлеки их и поговоришь спокойно. - И тетушка встала. - Заканчивай чесаться, идем завтракать. Я велела Ивану запрячь, поедете в берлине, она хоть и старая как мир, зато колеса большие и по такой дороге пройдет, у нас все никак у людей и зима тоже, не успел снег выпасть, как сразу тает, не дорога, а сплошное болото. - Продолжая ворчать, тетя вышла из спальни.

Завтрак прошел быстро, девушки, предвкушая интересную поездку, почти не ели и сидели как на иголках, впрочем, я тоже. Едва Петр вошел в столовую - доложить, что карета подана, как девочки вынеслись из-за стола, едва не столкнувшись в дверях, пытаясь сохранить достоинство и не броситься следом за ними, я встала.

-Ну, я наверно, пойду, вы продолжайте завтрак, приятного аппетита. - И ушла. Нас провожали в путь укоризненные вздохи воспитателя и плаксивые причитания Андрюши, почему, это его не берут. Только его мне и не хватало!

И вот мы сидим за небольшим, укрытым, чудесной кружевной скатертью, столиком в популярном кафе-кондитерской. Девочки уплетали уже вторую порцию шоколадного пирожного и ожидали мороженого, мое пирожное стояло почти нетронутым, я степенно попивала кофе.

Здесь все было сделано для удовольствия посетителей, уютный интерьер, вкусный запах кофе и сладкой выпечки, кружевные занавески и белоснежные скатерти, приятный, вышколенный персонал. Когда официант подходил к вам с приветливой улыбкой, казалось, что вы самый желанный, самый лучший гость, которого ждали с нетерпением. Думаю, что такая приветливость приносила хозяину не плохие барыши, потому, что уйти отсюда, не заказав, хотя бы чашечку горячего, ароматного кофе, казалось верхом неприличия. Столики были расположены в продуманном беспорядке, всюду расставлены кадки с пышными зелеными растениями, которые создавали видимость уединения, я любила это кафе.

Но громкий резкий голос Елены Суховой раздавшейся где-то рядом, доказал, что совершенства не существует, единственным недостатком этого заведения, была его популярность.

-Ах, душенька, Анастасия, как я рада тебя встретить, слышала, слышала, о горе постигшем вашу семью. - С этими словами она кинулась ко мне, пришлось встать, расцеловать впалые щеки дорогой, что б ей не ладно, подруги.

- Леночка, ну что ты, почему горе, я даже не знала того человека, конечно жалко его, службу закажем за упокой, а как же, но все не так плохо, убили его не в доме, и полиция уже ищет убийцу.

- Мы с Лизочкой присядем за ваш столик. - Не ожидая приглашения, госпожа Сухова притянула ближайший стул и уселась, потянув за рукав свою дочь.

Суховы были нашими ближайшими соседями, их дочь ровесница моей Лизы - подругой девочек. Это была богатая семья, много богаче нашей, но не с такими древними корнями. Они появились в этих краях только лет пятьдесят назад, откуда взялись, никто точно не ведал, но обладая достаточной предприимчивостью и благосклонностью судьбы, добились немалых успехов. В Алексее Сухове добродушие мирно уживалось с вспыльчивостью, это был крупный мужчина в теле, типичный русский помещик, любитель хорошей выпивки и охоты, но в то же время хороший предприниматель, я часто просила мужа прислушиваться к советам Алексея, он был куда более реалистичен в делах. Елена же отличалась от него как небо от земли. Высокая худая, как доска, она чем-то напоминала лису: длинный нос, тонкие губы, бегающие, хитрые глаза, быстрая речь, она мнила себя истинной пани, такой изысканной и утонченной. На самом деле Елена Сухова, была глуповата, отчаянная сплетница и любительница совать свой длинный нос в чужие дела, особой любви окружающих не вызывала, муж, взявший ее, как говорили, за большое приданное, терпел и даже, как ни странно, казалось, любил. У Суховых было трое детей, дочь Лиза и два сына-близнеца - Олег и Дмитрий, сыновья сейчас оканчивали Киевский Императорский университет святого князя Владимира - Олег на юридическом, а Дмитрий на медицинском - факультете. Выбор Дмитрия сначала разозлил отца, но молодой человек настоял на своем, и Алексей Дмитриевич смирился. Сыновья внешностью полностью походили на мать - высокие, статные, темноволосые и темноглазые, умом пошли в отца, для мальчиков это было очень хорошо. А, вот, Лизонька лицом копия папы - невысокая, полненькая, белокурая, черты лица были мелкими и невыразительными, носик украшали веснушки, а круглые, голубые глаза имели постоянно-удивленное выражение. Девочка умом не блистала, как и мать, но была много добрее и чувствительнее. Вчера, каким-то чудом Суховы у нас не побывали. Причину чуда не замедлила объяснить Елена:

- Ах, мы вчера собирались прийти к вам, выразить сочувствие, но Алексей, подвернул ногу и лежит дома стонет, не отпускал от себя. - Я мысленно поблагодарила Алексея. И госпожа Сухова, захлебываясь от восторга, что может поведать, что-то новое неосведомленной особе, принялась рассказывать все самые свежие сплетни. Я изнывала от скуки и нетерпения. Ну, где же он! Принесли мороженное, Суховы заказали и себе, девочки щебетали вполголоса, Елена засыпала меня все новыми и новыми сведеньями, я слушала вполуха и все больше злилась.

Наконец знакомый низкий голос, где-то надо мной произнес:

- Добрый день госпожа Сухова, Елена Игнатьевна - он вежливо поклонился ей и повернулся ко мне, - добрый день госпожа Вишневецкая, Анастасия Павловна. - Я получила такой же вежливый поклон.

- Елизавета Алексеевна, Ирина Михайловна, Елизавета Михайловна. - Девочки отчаянно краснея, закивали головами, и бормотали про себя приветствия. Вот получат у меня, не умеют внятно приветствовать человека. Лизонька Сухова, отчаянно покраснев, даже попыталась привстать, изображая, что-то подобное реверансу, а в глазах ее светилось такое искреннее обожание, что мне стало как-то не по себе. Елена резко встала, дернула дочь за руку, и со всей возможной вежливостью произнесла:

- Дорогая Анастасия Павловна, рада была вас встретить, приветствуйте от меня Анну Ивановну, но нам надо идти. Алексей дома ждет. Георгий Федорович, какая неожиданная встреча, но, к сожалению, мы должны вас покинуть. Лиза идем. - Схватив дочь за руку, стараясь не спешить, неприлично, направилась к выходу. Бедная Лизочка не успела произнести ни слова и все оглядывалась на предмет обожания.

Со всей ясностью, ко мне пришло понимание, что здесь спокойно поговорить не удастся, обязательно найдется любопытный знакомый, да и девицы мои развесили уши и ловят каждое слово. Надо срочно уходить. Пока происходили все церемонии, в голову, пришла интересная мысль. Как только Суховы удалились, я обернулась к Георгию Федоровичу.

- Георгий Федорович, не проводите ли нас с девочками, хотелось бы пройтись по магазинам, мы давно не занимались покупками, надо купить некоторые мелочи, там и поговорим.

Услышав о походе по магазинам, Лиза с Ирочкой чрезвычайно оживились

- Ой, мамочка, как чудесно, ты видела какая прелестная заколка у Лизы Суховой, мы можем поискать такие же?

- Можем девочки, так как, Георгий Федорович?

- Конечно, я провожу вас. - Улыбнувшись, он принялся помогать, нам встать.

Со всеми нужными церемониями, поклонами и вежливыми улыбками, мы, наконец, выбрались из кафе. На оживленной Николаевской улице, с множеством магазинов, было людно, но мне это было на руку, пропустив девочек вперед и позволив им вдоволь любоваться витринами и заходить во все понравившиеся магазины, мы с Георгием Федоровичем оказались в толпе и в то же время, одни. Хотя разговор время от времени прерывался болтовней девочек, все это мешало меньше чем назойливое любопытство знакомых.

Я рассказала Георгию Федоровичу о вчерашнем нашем с тетей открытии. Он не очень удивился и задумчиво сказал:

- Мы так и думали, что все это связано с вашей покойной родственницей.

- Почему?

- Не знаю, предчувствие, что ли, дом в котором произошло убийство, записка ее почерком.

- Мамочка посмотри сюда, какое прекрасное кружево, можно нам купить по отрезу? - голос Иры отвлек меня и я, не смотря в ту сторону, ответила:

- Покупай. А скажите, как идет расследование, Семен Михайлович все секретничает, а мне так интересно, я не буду распространяться об этом, обещаю. - И умоляюще посмотрела на собеседника, но меня снова прервал хитрый голосок Ирочки:

- Мамочка, а деньги?

Я вздохнула.

- Вот вам бумажник, только не увлекайтесь. - И, отдав кошелек, снова обернулась к Георгию Федоровичу. Его внимательный взгляд, на минуту вызвал чувство, что меня сейчас поцелуют, но девочки зашумели, он обернулся к ним, взял небольшой пакет с нашей покупкой и пошел открывать дверь. Мы вышли на улицу. Разговор возобновился:

- Хорошо я расскажу Вам, но обещайте, молчать.

- Только Анне Ивановне хорошо?

- У вас такой умоляющий взгляд. - Он снова улыбнулся своей насмешливой улыбкой. - Вы же все равно ей расскажете, так, что, можно.

И пока мы ходили по магазинам разглядывая прилавки, девочки все больше нагружали его покупками, а я все больше удивлялась услышанному. Вот, что поведал мне мой новый друг.

Имя покойного, пока выяснить не удалось, зато нашли гостиницу, где он проживал, вернее постоялый двор Сорокиных. Оказывается наш уважаемый Семен Михайлович, был большим поклонником всех новшеств позволявших скорее изловить преступника, приказал сфотографировать убитого и послал верных людей, показать фотографию во всех гостиницах и постоялых дворах города. Хотя на фотографиях и живые люди не всегда похожи на себя, но благодаря искусству фотографа и полицейского врача, лицо, покойного, было узнаваемо. Привратники и портье неохотно отвечали на вопросы сыщиков, но заинтересовавшись необычной фотографией, рассматривали ее внимательно, и на постоялом дворе Сорокиных повезло, привратник опознал фото, а потом и официант из местной корчмы опознал. Как оказалось, этот человек две недели назад остановился в их заезде. Прибыл железной дорогой, говорил из Одессы, одет бедно, поселился в самом дешевом номере, много пил, напившись, имел плохую привычку приставать к посетителям трактира, но неделю назад вдруг разбогател, перебрался в дорогой номер, оделся прилично (то-то я заметила, что был во всем новом). Устроил большую попойку в корчме, поил всех подряд и обещал, что завтра приедет с еще большими деньгами. Но назавтра не явился и на другой день тоже, а оказалось, вот как, убит. Номер был оплачен до конца недели, поэтому там никого пока не поселили. Это оказалось полиции на руку. Номер осмотрели, нашли кое-что интересное и просят позволения это нам показать. Я позволила.

Еще, Семен Михайлович снял отпечатки пальцев покойника и сравнил их с теми, что были в номере, они совпали, это подтверждало, что номер снимал действительно убитый. О таком методе опознания я слышала впервые, страшно заинтересовалась, но Георгий Федорович, пообещал завтра, при официальном визите, рассказать мне все подробно, еще и Семен Михайлович будет, а он в этом деле более сведущ. В ночь перед смертью этот человек нанял гостиничный экипаж, но попросился править сам, он доплатил кучеру и тот позволил, в чем последний признался, правда, под нажимом, потому что такое запрещено. Вернее сначала проговорился спьяну, а когда ему пригрозили, то и рассказал чистосердечно, что человек тот хорошо заплатил, а экипаж через несколько часов вернул. Удивило кучера только то, что сам он не явился сказать о прибытии, кучер услышал во дворе ржание коней и успел, пока никто не видел, поставить экипаж в укрытие, а коней увести на конюшню. А еще, дворник, прибиравшийся во дворе гостиницы, рассказал интересные вещи: два раза он видел покойного в обществе незнакомого человека, не из местных, как сказал дворник. И последний раз в ночь перед убийством. Неизвестного дворник описал одним словом - толстый. Больше ничего путного из него вытянуть не удалось, мужик как мужик, правда, кожух на нем был хороший и шапка меховая, но лица не разглядел. Первый раз этот человек встретился с покойным во дворе гостиницы, с неделю назад, уже темнело, поэтому дворник и не разглядел ничего. Не интересуют его дела постояльцев, угрюмо сообщил мужик. Эти двое поговорили несколько минут, толстый что-то передал постояльцу и ушел. Что передал, не видно было, постоялец спрятал это за пазуху и тоже ушел, в свой номер. А в последний вечер, он видел, как их гость выезжал из постоялого двора, правил сам, но ему и это неинтересно было. Толстый подсел в экипаж, когда тот выехал за ворота. Кто вернул экипаж, не знает, ночь была, спал. Это все, что удалось узнать.

Пока Георгий Федорович рассказывал мне все это, наша карета наполнялась покупками. Я поняла, что мой новый друг сообщил мне все, что знал и, предложила, наконец, исполнить свое обещание и познакомить его с управляющей сиротским приютом.

Позвала девочек. Они, страшно возбужденные, кинулись ко мне, расцеловали в обе щеки, всунули в руки бумажник и принялись усаживаться в карету, с помощью галантного кавалера. Когда пришла моя очередь, я поднялась на подножку и заглянув внутрь остолбенела - вся карета была завалена множеством свертков, пакетов, свитков и коробок, несносные девицы суетились, пытаясь распихать все так, что бы и нам место было.

- Что это такое? - угрожающим тоном спросила я, стараясь не сорвать на крик. С горем пополам мы с Георгием Федоровичем уместились на сидении кареты, чувствуя, что невольно прижимаюсь к нему, краснела и еще больше злилась.

- Вы с ума сошли! - заглянув в бумажник, обнаружила, что он избавился от денег, зато наполнился счетами. - Вы с ума сошли!

- Мамочка, но ты нам ничего не запрещала, мы спрашивали. - Хорошо знакомым ангельским голоском, который говорил: "а что мы такого сделали?" - ответила Лизочка. Обе сидели, сложив ручки, невинно улыбаясь, и мило хлопая ресницами. Ангелочки, да и только, вот или убить или наградить! - сам не знаешь, что делать.

- Вы же нас разорили.

- Мама, я все считала, когда ты подобьешь расходы, то поймешь, что все не так страшно! - это заявление Иры полностью меня убило.

Я оглянулась на Георгия Федоровича, он едва сдерживал смех и меня отпустило.

- Ладно, дома поговорим серьезно!

Остальной путь мы провели в молчании, напакостившие красавицы мило улыбались. Учитель смотрел в окно, я чувствовала сквозь тяжелую ткань платья тепло его тела и отчаянно пытаясь успокоить свои нервы, смотрела в другую сторону. Наконец медлительная и неповоротливая берлина остановилась, мы с Георгием Федоровичем вышли, девочкам я велела оставаться в карете.

- А они там не замерзнут?

- Нет долго, не будем, Ева Адамовна занятая женщина, много не разговаривает, если вам, понадобиться больше времени, она просто назначит время, когда будет свободна.

Но, не успев войти в здание приюта, мы услышали громкий, надрывный крик. Со всех сторон послышался топот, из всех комнат выбегали девочки, и их наставницы мы тоже побежали в сторону крика. В конце длинного коридора, у открытой двери кабинета управляющей уже собралась небольшая кучка девочек, наклонившихся над женщиной, которая лежала на полу, в ней я узнала Рахиль, помощницу и секретаря Евы Адамовной, она явно была в обмороке. Я отодвинула девочек разного возраста и наклонилась над ней.

- Рахиль, Рахиль, очнись, что случилось? - я похлопала ее легонько по щекам, она медленно открыла глаза, снова их прикрыла, слабой рукой указала в сторону кабинета.

- Там... Ева... - она тяжело застонала, передав, бедную женщину в руки девочек, поднялась, осторожно обойдя ее, вошла в кабинет, Георгий Федорович уже был там.

Прямо передо мной за красивым, дорогим, красного дерева, письменным столом, в высоком, готического стиля кресле, сидела Ева Адамовна, точнее полулежала, руки свисали вдоль тела, голова, безвольно покоилась на правом плече, да и всю ее наклонило в правую сторону, глаза полу прикрыты, в уголке губ запеклась кровь, смешанная со слюной.

Я не закричала, не упала в обморок, но почувствовала себя ангелом смерти.

Глава 7

Я стояла у окна. Заснеженный двор, корпуса приюта, бегающие, за окном, туда-сюда люди, все сливалось в один, странных очертаний предмет, как будто колесо водяной мельницы, быстро вращаясь, все лило и лило воду.

Где-то за спиной, часы отбивали время. Сосчитала удары. Всего час прошел, а казалось, что я здесь нахожусь уже целую вечность.

Смерть всегда вызывает растерянность, вот был человек еще минуту назад, дышал, а тут, вдруг, нет. Как это так, почему? Но смерть Евы Адамовны вызвала не только растерянность, еще ужасную суматоху. Она крепко держала в слабых, старческих руках, бразды правления своим маленьким царством.

Ева Адамовна была из тех женщин, которых описывают одним словом - некрасива. Бог, к сожалению, наделил ее не слишком привлекательной внешностью и слабым здоровьем, зато одарил кипучей энергией, умом и талантом руководителя. Отец ее, богатый, влиятельный купец, поняв, что младшую дочь, не только не блещущую внешними данными, но и строптивую, выдать замуж не удастся, поместил ее приданное в заслуживающие доверия банки под хорошие проценты. На них она и жила, не зависимая от своей родни. Но такая жизнь была не по душе деятельной женщине, поэтому Ева Адамовна занялась разными благотворительными комитетами. Когда в сиротском приюте для девочек освободилось место управляющей, попечительский совет, долго не думая предложил ей занять это место. Вот уже почти двадцать пять лет Ева Адамовна была строгой директрисой и ангелом хранителем приюта. Ее идей было не только дать девочкам место проживания, но и профессию, что бы выйдя за стены приюта, они могли найти себе работу. Тут учили письму и арифметике, обучали шитью, готовке и даже новомодному искусству печатанья на машинке. Девушки, выходя, получали рекомендации и им подыскивали работу, если они желали. Еву Адамовну боялись, уважали и любили.

Когда бедную женщину выносили, все ее ученицы выстроились вдоль стен и провожали жалобным молчанием и тихими всхлипываниями свою наставницу, можно сказать мать.

После этого кабинет закрыли, выставили городового охранять. Георгий Федорович все пытался отправить и меня домой, но я уперлась. Останусь, может смогу чем-то помочь, тем более что у меня на руках беспрерывно рыдала бедная Рахиль, секретарь и правая рука, управляющей. Но девочек надо отправить домой, а я никак не могла избавиться от плачущей женщины, она упала мне на колени и рыдала, всхлипывая и вытираясь моей юбкой. Выручил, как всегда, верный Иван, он пробился сквозь заслон из полицейских, растерянных девиц и утративших над ними контроль наставниц, нашел меня в соседней с кабинетом, приемной, маленькой комнатушке, служившей рабочим местом Рахиль.

Удивленно окинув взглядом чудную картину, спросил:

- Может, пани, я отвезу, панянок, домой, а то они волнуются, просил их оставаться в карете, но они хотят к вам.

Тут в комнату ввалились две запыхавшиеся, раскрасневшиеся девицы, отчаянно отбивавшиеся от городового безуспешно пытавшего остановить маленьких фурий.

- Не велено никого, пускать, не велено, тут этот верзила влез и еще вы. - Безуспешно толковал городовой.

- Отпустите, здесь наша мама, мам скажи, что бы отпустил.

- Ой, ах вы, вашу... - и заметив меня, представитель власти резко умолк, правой ногой потирая левую, на нее наступила острым каблучкам Лиза.

- Мама, что случилось, правда, Еву Адамовну убили, ой, бедная Рахиль - Ирочка подошла поближе и погладила по спине несчастную женщину.

- Да, она умерла, но убили ли неизвестно, может, просто, сердечный приступ, она болела и это всем известно. А вы все-таки заслужили хорошую порку, жаль только у меня это вряд ли получится, но дополнительные занятия французским я вам гарантирую, совсем разленились, каникулы у них! - кто его знает, почему меня понесло в сторону, может от нервов, но девочки удивленно округлили глаза, а городовой пробормотал:

- Французским, да этим гарпиям по шее надо хорошенько надавать. - Девочки разом обернулись и городовой, быстренько исчез, от греха подальше.

Иван, молча, ждал распоряжений. Я вздохнула, и устало произнесла:

- Езжайте домой, приеду все расскажу подробно, а сейчас езжайте. Иван ты за мной не возвращайся, доберусь сама.

- Мама, но...

- Не надо ничего говорить, езжайте, тетя дома волнуется.

Окинув меня понимающим взглядом, девочки повернулись и ушли без лишних слов, следом за ними вышел Иван. Я осталась одна, со всхлипывающей, Рахиль. Очевидно, она выплакала большую часть слез, наши разговоры, вернули ее к действительности, резко выпрямившись, Рахиль, размазала руками по красному, опухшему лицу оставшиеся слезы, и твердо заявила:

- Надо взять себя в руки, надо навести порядок, Ева Адамовна хотела бы этого.

Ну почему мы всегда уверены, что точно знаем, чего хотел бы покойный? Может всеобщая растерянность и откровенное горе ее воспитанниц, наоборот вызвали бы теплые чувства у Евы Адамовны, ведь это доказывало, что ее любили и уважали? Рахиль, встала и неуверенными шагами, покачиваясь как подвыпивший студент, вышла за дверь. Думаю, она не знала, что будет делать дальше, но деятельность, любая, лучше, чем сидеть, сложа руки и упиваться своим горем. Я тоже встала, расправила смятые и мокрые от слез юбки, подошла к окну. На меня разом навалилась усталость. Вспомнила, почему-то Мишу, прошло три года, тяжелое чувство потери притупилось, откровенное горе отошло, но осталась печаль и непреодолимое чувство утраты, одиночества. Вдруг, стало, очень жаль себя, слезы сами собой покатились по щекам, через минуту уже я горько всхлипывала.

На мое плечо опустилась рука, я резко обернулась и уперлась в мужскую грудь, его руки обняли мои плечи, гладили по спине, от этого я разрыдалась еще сильнее. Уткнувшись носом в сюртук, обливала его слезами, вдыхая, забытый уже запах мужчины. Он гладил мои волосы и мягко шептал на ушко:

- Тише, Настенька, все прошло, милая, все хорошо. - Нежные слова вызвали новый приступ судорожных рыданий, я вцепилась двумя руками в лацканы пиджака, как будто он мог сбежать. Чувствуя легкие прикосновения губ к волосам, щекам, шее, тихо всхлипывала, принимая ласку как должное.

Раздался скрип дверей, и голос Семена Михайловича вернул нас к действительности.

- Гриша, о, простите, э, я буду, там, э, в кабинете. - Последние слова раздались из-за закрывшихся, поспешно, дверей.

Мне не хотелось отстраняться и поднимать голову, чудесные минуты тихо уплыли, пришло чувство неловкости, но кажется, оно овладело мной одной, потому что меня не оттолкнули, а прижали еще крепче. Он мягко вложил в мои руки платок, погладив по голове, пока я сморкалась и вытирала слезы, уже обычным своим насмешливым тоном произнес:

- Семен всегда является не во время. Ты успокоилась? Все уже хорошо милая?

- Хорошо. На ты? Мой муж только через два года стал так ко мне обращаться. - Я не поднимала глаз, снова высморкалась

- Ну, если вы не против, Анастасия Павловна, может, наедине, мы будем просто Настей и Гришей. - Насмешливость тона, не соответствовала нежности действий, он мягко отобрал у меня мокрый, скомканный, платок, запихнул его во внутренний карман, осторожно провел рукой под моими глазами, вытирая оставшуюся соленую влагу, и неожиданно легонько, прикоснулся губами к моим губам.

Я остолбенела и совершенно растерялась, но легкие отрывистые прикосновения губ пробудили в моем теле, до сих пор спавшие крепким сном, чувства, разум отступил перед всепоглощающим желанием близости.

Мое тело жило собственной жизнью, оно само прижалось к его телу, насколько позволяли доспехи из шерсти, шелка и батиста. Руки сами обняли его шею и гладили короткие, вьющиеся волосы. Губы сами открылись. Глубокий, чувственный поцелуй затянул и понес вихрем куда-то далеко от окружающей суеты, мы остались одни в целом мире, но это одиночество, казалось счастьем.

К сожалению, то, что хочется растянуть до бесконечности, длится считанные мгновения. Мы отстранились. Совершенно невпопад, я сказала

- Гриша, мне не нравится, Георгий звучит лучше. - Наконец, подняла на него глаза и встретилась со знакомым насмешливым взглядом, к которому теперь примешивалась нежность. - Я тебе нравлюсь? - Глупый вопрос, но он так и вертелся у меня на языке

- Разве не заметно?

- До сих пор не замечала.

- Но мужчине не положено, открыто выражать свои чувства, тем более к мало знакомой женщине. - Он улыбнулся и снова погладил меня по голове.

- Мог хотя бы намекнуть

- Я и намекнул. - И он, снова, легонько коснулся губами моей щеки.

- Да намек слишком красноречивый вышел и еще Семен Михайлович, так невпопад явился. - Я замялась, потом резко спросила: - почему ты меня, ну, поцеловал? - теперь смотрела ему прямо в глаза.

- Ты так горько плакала, захотелось утешить, дальше само собой все вышло.

- Очень веское оправдание - само собой. - Мы вместе нервно рассмеялись. Раздался легкий стук и голос Семена Михайловича из-за двери:

- Вы, э, можно войти?

- Еще минуту Семен, сейчас мы сами придем.

- Ладно, жду.

Семен Михайлович, в который раз вернул нас к действительности. Жизнь и смерть - очень близки, к сожалению. Мне стало неловко. Для Евы Адамовны все уже закончилось, а для меня, выходит все только начинается, но и она и я еще не знали, что нас ждет впереди.

Оставаться так долго наедине мы не могли. Вызванный смертью директрисы переполох, скоро утихнет и наше уединение, могут заметить любопытные воспитательницы, весьма несвоевременно. Поэтому я отстранилась.

- Думаю нам пора, Гриша. - Взгляд мой упал в зеркало, висевшее на стене над маленьким бюро, увиденное ужаснуло. - О, Боже, что за вид!

Волосы растрепаны, платье помято, воротник расстегнут, лицо красное, а глаза опухшие. Георгий улыбнулся.

- Давай помогу - и растеряно добавил, - а что делать?

- Собери шпильки, выпали, должны быть на полу.

Пока Георгий собирал шпильки, я поправила платье, застегнулась, нашла в своем ридикюле пудру и принялась густо покрывать ею лицо, пытаясь скрыть красноту, пудра попала в нос и я расчихалась. Гриша рассмеялся, отобрал у меня пудреницу и подал, все тот же смятый платок.

- Ты перестаралась на, сними немного пудры.

Пришлось вытереть лицо платком, окончательно его, измазав, забрала пудру и повторила процедуру, стараясь покрыть лицо аккуратным ровным слоем. Потом взялась за волосы, насколько могла, привела прическу в порядок. Георгий, тоже не терял время даром и поправил свой костюм и растрепанный мною, галстук. Мы осмотрели друг друга и пришли к выводу, что лучше не будет, поэтому сойдет и так.

- Ну что пойдем? - спросил он.

- Пойдем. Слушай, а почему Гриша, это же вроде Григорий?

- Маме не нравится претенциозный Жорж, она меня называет Гришей, я привык к этому имени. Слушай, может ты, поедешь домой, я вызову экипаж? - он погладил меня по плечу. - Тебе уже достаточно на сегодня впечатлений.

- Нет, я останусь, если не прогоните с Семеном Михайловичем? - я вопросительно посмотрела на него, прекрасно понимая, что сейчас он не откажет мне.

- Ладно, идем Анастасия Павловна.

- Проведите меня Георгий Федорович.

Когда мы вошли в кабинет там уже суетился Семен Михайлович с помощником, молодым, худеньким, человеком в очках.

Увидев нас, Семен Михайлович залился румянцем как девица и пробормотал:

- Георгий Федорович, хочу, что бы вы осмотрели этот стол, его кажется, обыскивали. Анастасия Павловна, разрешите подать Вам кресло?

- Не надо Семен Михайлович я постою и постараюсь Вам не мешать - и лихо соврала, добавив, - жду, пока за мной приедет Иван. - Понимая, что сама же его отпустила.

Семен Михайлович только вздохнул, он был бы рад, избавится от любопытной бабы, да куда ее девать? Поэтому, отвернулся и занялся своими делами. Предоставленная сама себе, ибо Георгий Федорович, старался держаться подальше, в целях защиты моей репутации, смогла спокойно осмотреть комнату и стол, и наблюдать за действиями полицейских.

Кабинет располагался в конце длинного коридора, по обеим сторонам которого шли классные комнаты. В другом конце коридора находилась лестница, она вела на второй этаж, там были спальни воспитанниц и некоторых учителей. Подсобные помещения, большая столовая и кухня находились в пристроенном к главному корпусу флигеле. Ева Адамовна жила в собственной квартире в городе, но часто оставалась на ночь в приюте, поэтому рядом с кабинетом находилась крошечная спаленка, там помещалась только, большая, удобная кровать, умывальный столик с фарфоровым тазом и кувшином да небольшим комодом. Эту ночь, она, видимо, собиралась провести здесь, потому, что постель была аккуратно расстелена, подушки взбиты, но никто на них не спал. Кабинет имел три окна, выходившие во двор приюта, тяжелые, двойные, дубовые двери находились прямо напротив среднего окна, справа от входных дверей, еще одна дверь вела в спальню хозяйки, в углу высилась круглая, изразцовая печь. Слева от входных дверей стояла картотека, здесь в идеальном порядке хранились все документы, относившиеся к ведению дел в приюте. Всю стену рядом с картотекой занимали книжные шкафы, густо уставленные книгами, библиотекой активно пользовались, об этом свидетельствовали потрепанные корешки книг прочитанных многими ученицами. Рядом с окнами была уютно расположена гостиная группа, состоящая из старенького, но удобного на вид диванчика, двух кресел в пару дивану и небольшого чайного столика, красного дерева, с гнутыми резными ножками и блестящей, отполированной столешницей украшенной по бокам искусной резьбой. Если эта мебель принадлежала, нашей Дарье Любомировне, то она обладала отменным вкусом. Напротив библиотеки, у противоположной стены размещался, громоздкий, основательный, чисто мужской письменный стол, за ним готического стиля, оббитое кожей, с высокой спинкой, старое и величественное кресло. Пол был услан толстыми потертыми коврами, стены украшены всевозможными акварелями - разнообразные пейзажи, работы воспитанниц приюта. А за креслом хозяйки висел большой портрет мужчины, по сходству с Евой Адамовной можно было предположить, что это ее отец.

Пока мужчины занимались своей работой, я бродила по кабинету, рассматривала пейзажи на стенах, читала названия книг на полках. Когда Семен Михайлович с Георгием Федоровичем отошли к окну, о чем-то вполголоса разговаривая, а молодой человек в очках удалился, я приблизилась к письменному столу. Очевидно, сыщики осматривали стол, осторожно стараясь ничего не нарушить, потому, что перед этим помощник Семена Михайловича стол фотографировал со всех сторон. Все ящики стола были открыты, их содержимое высыпали на пол, бумаги скомканы, аккуратная Ева Адамовна, никогда бы такого не сделала, даже если предположить, что она в агонии, зацепила, что-нибудь рукой, но никак не могла, переворошить все тумбы и ящики. Мой взгляд зацепился за небольшую вещицу, лежавшую под креслом, посмотрела в сторону Семена и Георгия они увлеченно шептались, не обращая на меня внимание. Я осторожно присела. Под стулом валялась маленькая, знакомая чернильница с головой дракона. Чернила вылились, испачкав ковер. Сыщики ее, конечно, уже заметили. Ну что ж теперь понятно, куда делся пресловутый канцелярский набор, где-то тут должно быть перо, а где нож я и сама знаю.

В комнату вошел молодой человек в очках, принес с собой какой-то чемоданчик, старательно избегая смотреть на меня, вытащил из него странный набор предметов - коробочку напоминавшую пудреницу, кисточку как для бритья и странную бумагу цвета слоновой кости, разрезанную на аккуратные квадратики величиной с ладонь. Все так же, не обращая на меня внимания, он вытащил лупу и принялся осматривать стол очень медленно, что-то заметив, взял, кисточку, набрал на нее немного странной пудры и стал сосредоточено постукивать по ней, покрывать легким слоем пудры какую-то точку на столе. Потом легонько, провел по тому месту кисточкой и, взяв кусочек бумаги, разделил ее на две части, одну часть приложил к посыпанному пудрой месту на столе и осторожно разгладил, стараясь получше ее разровнять, потом аккуратно отлепил бумажную полоску от столешницы и приклеил, так же аккуратно и неспешна, к прозрачному стеклышку.

Я затаив дыхание, наблюдала за этим странным действом. Когда над моим ухом раздался голос Георгия:

- Он снимает отпечатки пальцев.

Я удивленно спросила:

- Зачем?

- Что бы знать, кто последний прикасался к столу. - Объяснил Семен Михайлович.

Я обернулась к нему:

- А как вы будете знать, кому они принадлежат, и вообще, никогда не слышала ни о чем подобном. Тяжело вздохнув, Семен Михайлович пустился в объяснения, сначала неохотно, но дальше все больше воодушевляясь, поведал:

- Еще древние китайцы и японцы использовали отпечаток пальца, как подпись, которую невозможно подделать. Они ставили только такие подписи на всех важных документах, этот способ использовал господин Вильям Хершиль, английский полицейский чиновник в Индии еще тридцать лет назад, для опознания отставных солдат-индусов которым полагалась пенсия. В Аргентине в 1896 году этот метод был признан основным для опознания преступников, благодаря Хуану Вуцетичу. В Англии уже несколько лет его применяют наравне с методом Бертильона, у нас как всегда отстают. - Горько вздохнул Семен Михайлович. И, увидев откровенное удивление в моих глазах, добавил:

- Отпечатки пальцев совершенно неповторимы, нет двух людей, у которых бы они совпали, господин Гальтон вычислил, что если сравниваются два пальца каждого из двух лиц, надо исходить из цифры шестьдесят четыре миллиарда в квадрате! Это превосходит любое воображение! - Торжествующе закончил он.

- Но с чем вы их сравните?

- А для этого мы снимем отпечатки у присутствующих лиц, в связи, с чем прошу вас, Анастасия Павловна, разрешить снять их и у вас, а так же ваших домочадцев - последнее предложение было сказано официальным тоном.

Я обернулась к Георгию, он легонько пожал плечами и добавил:

- Это что бы отличить ваши прикосновения, от других отпечатков на месте преступления. - Слово "прикосновения", было выделено нежным тоном, отчего я стала заливаться румянцем.

- Хорошо Семен Михайлович жду вас завтра к двенадцати часам в моем поместье.

- Вот и отлично, вы разумная женщина, Анастасия Павловна. - Комплимент он сопроводил легким поклоном. - А сейчас разрешите мы продолжим нашу работу.

Мне очень вежливо дали понять, что стоит отойти в сторону и не мешать.

Я подошла назад к полкам, и принялась с показной заинтересованностью, их изучать. Мое внимание привлекло, то, что средний шкаф как бы выступал вперед, перед другими. Я подошла поближе, осмотрела место соединения двух шкафов, мне показалось, что между ними есть щель, сквозь которую виден свет, я обернулась, меня не замечали, и я прижалась к шкафу стараясь разглядеть, что-то в эту щель и вдруг шкаф задвигался и медленно стал отъезжать, открываясь как дверь. Вот тут мне показалось, что сейчас точно упаду в обморок.

Глава 8

Ну что ж события последних дней меня закалили, в обморок я не упала, как не упала и Рахиль, наверно, так же, пережила уже все самое страшное и отдвигающаяся стенка была почти обыденным делом, но перо из ее рук все же выпало, как и мой ридикюль, оказавшийся на полу. Рахиль сидела за маленьким бюро, бывшим ее обычным рабочим местом, в своем кабинете и смотрела прямо на меня. Может целую вечность, а может несколько секунд мы глупо глазели друг на друга, первой не выдержала Рахиль, она стремительно вылетела из-за бюро, и набросилась на меня, истерически размахивая руками:

- Что вы наделали?! Что это такое?! Вы сломали стену! Анастасия Павловна, вас нельзя ни к чему подпускать! Вы все ломаете! У вас все валится из рук! Вы сломали стену!

Она бегала по комнате, размахивая руками, ощупывала шкаф-дверь и кричала о сломанных стенах, а на меня совершенно некстати нахлынули воспоминания.

Париж. Наше с Мишей свадебное путешествие. Маленькая лавка восточных сувениров. Я восторженно рассматриваю забавную шкатулку для драгоценностей с довольно неприличным сюжетом, изображенным на крышке. Миша смеется, его ужасно забавляла моя непосредственная, детская реакция на всяческие диковинки. Нажимаю на что-то, из боковой стенки шкатулки выскакивает игла, я выронила шкатулку, уколотый палец болит, слезы на глазах, а Миша утешает и смеется одновременно:

- Ну, Настенька, умеете же вы попадать во всевозможные переделки.

Откуда-то из невидимых дверей показался улыбчивый и беспрестанно кланяющийся человечек, по виду китаец, в очень смешном одеянии: забавные штаны-шаровары, яркая шелковая сорочка на выпуск и круглая шапочка. Он осторожно подошел к нам и подал какую-то мазь в баночке:

- Мажьте мазь мадам, болеть не будет. Это шкатулка для драгоценность. Иголка, чтобы не украсть драгоценность. Ее мазали яд. Но сейчас нет яд.

Человечек поднял шкатулку с пола, все так же улыбаясь, показал, как действует скрытый механизм и как открыть шкатулку, чтобы не уколоться, а потом спросил, какого дня, и в каком году я родилась. Мы с мужем удивились, но ответили. Человечек велел подождать, скрылся, а потом явился и сообщил:

- Вы родились год Тигр, хороший знак, но все время попадать в неожиданность. - Он улыбнулся и добавил, - неожиданность сама вас находить.

Что ж очевидно он имел в виду неприятности. А шкатулка сейчас стояла на моем туалетном столике.

Пока я отдавалась личным воспоминаниям, все остальные уже пришли в себя. Семен Михайлович, вежливо поддержав меня под ручку, отодвинул в сторону. Вошел в приемную. Так же вежливо взял под ручку Рахиль, та остолбенев от неожиданности, позволила усадить себя в кресло. После чего, Семен Михайлович, не произнеся ни слова, налил в стакан воды из графина, стоявшего на столике рядом с креслом, и подал стакан ей. Она выпила. Семен Михайлович повторил процедуру, и только когда Рахиль, безропотно, выпила второй стакан воды до дна, заговорил:

- Уважаемая Рахиль Лейбовна, успокойтесь, пожалуйста, стена не сломалась, она просто открылась, как видите это потайная дверь. - И продолжил, обращаясь к своему молодому помощнику, - а Вы чего уставились Николай, несите фотоаппарат.

Парень в очках, без лишних слов развернулся и принялся вновь вынимать и раскладывать аппарат, оказавшийся весьма недешевым Cartridge Kodak Љ 5, всего как год, поступивший в продажу. Я разбиралась в этом благодаря мужу, выписывавшему всевозможные журналы о технике, в том числе журнал "Фотограф любитель", этот журнал нравился и мне, потому, что в нем, кроме рекламы да нудных статей о непонятных открытиях, печатали интересные фоторепортажи. Сомневаюсь, что бы полицейское начальство было так щедро, скорее увлекающийся всем новым в сыскном деле Семен Михайлович истратил на это новшество собственные деньги.

Георгий Федорович, в это время, вооружившись лупой, внимательно осматривал боковые панели шкафа, сверху донизу.

Я подняла свой ридикюль и собиралась тихонько отойти к креслу, не хотелось мешать нашим сыщикам, но Семен Михайлович обернулся ко мне, внимательно окинув взглядом, спросил:

- Может, припомните, Анастасия Павловна, на что это вы нажали, отворив сию потайную дверь? - при этом он так красноречиво уставился на мою грудь, что я почувствовала, как краснею вся, наверно даже пальцы на ногах покраснели. Вот нахал!

- Коленом кажется что-то задела, Семен Михайлович. - Но дальше объяснять ничего не пришлось, потому, что дверь вдруг снова задвигалась и стала закрываться, раздался щелчок фотоаппарата, блеснула ослепительная вспышка. Георгий Федорович отступив назад, задумчиво смотрел на закрывшуюся потайную дверь. Оглянулся на меня. Подбадривающее улыбнулся. Подошел к полкам, нагнулся и нажал на корешок первой книги третьей полки снизу. Дверь снова, бесшумно, открылась.

Рахиль Лейбовна, совершенно успокоившись, сидела в кресле, чинно сложив руки на коленях, уставившись на кадку с жалкой усохшей пальмой, весь вид ее говорил: ничто меня уже не удивит, даже если эта пальма вдруг зацветет майским цветом, я и глазом не моргну.

Георгий Федорович с Семеном Михайловичем очередной раз уединились у окна, о чем-то совещаясь, Николай, сфотографировав дверь со всех сторон, осторожно прятал дорогой аппарат в специальные ящики, а я топталась на месте, не зная, куда себя деть.

Посовещавшись, Семен Михайлович вернулся в комнату Рахиль, а Георгий подошел ко мне, легонько тронув меня за руку, указал на стул у стены в маленькой приемной. Я, не сопротивляясь, прошла в кабинет помощницы управляющей и присела на краешек стула. Семен Михайлович прокашлялся и приступил к допросу:

- Уважаемая Рахиль Лейбовна, скажите, в этом доме всегда находился приют?

Бедная женщина, только беспомощно подняла глаза, очевидно события сегодняшнего дня совершенно ее добили. Я поспешила прийти на выручку.

- Насколько знаю, попечительский совет с помощью городской управы выкупил этот дом лет пятнадцать назад у наследников адвоката Давида Бабича. Они все выехали в Америку, а имущество, которое не смогли увезти распродали.

Семен Михайлович только вздохнул, я, кажется, стала его раздражать, и перевел взгляд на помощницу управляющей, та только утвердительно кивнула.

- А по каким делам специализировался адвокат? - этот вопрос задал Георгий Федорович. Тут я растерялась.

- Даже не представляю - и перевела взгляд на Рахиль.

Она закатила глаза, тяжело вздохнула и ответила слабым голосом:

- Семейными тяжбами. Старик пользовался большим уважением, за умение уладить самые щекотливые вопросы.

- Ну что ж тогда понятно - задумчиво протянул Георгий.

- Что понятно? - не удержалась я. - Какое отношение давно умерший человек имеет к этому - не находя нужных слов, нервно выпалила: - вот к этому всему!

- Самое прямое, уважаемая Анастасия Павловна, самое прямое. - С уже знакомой мне, ироничной улыбкой ответил Георгий. - Для адвоката, занимающегося семейными тяжбами подобная потайная дверь, почти необходимость. А скажите Рахиль Лейбовна, перед тем как приют переехал сюда, наверно делали ремонт? Как выглядели эти комнаты при жизни уважаемого господина Бабича?

Помощница управляющей, спокойно и обстоятельно ответила, очевидно, этот вопрос касался ее прямых обязанностей, вернул, так сказать, в привычную колею.

- Я тогда только стала помощницей управляющей, это такая ответственность, знаете ли, Ева Адамовна очень строга, надо было соответствовать, знаете ли... Дом конечно переделывали под нужды приюта. Кое-где пришлось двери замуровывать, где-то делать новый вход, пристроили флигель... - она задумалась, потом, вспомнив вопрос, продолжила, - при господине Бабиче там, где кабинет Евы Адамовны, был его кабинет. В спальне Евы Адамовны размещался кабинет секретаря, там были три двери, одна вела в общий коридор, дверь налево в кабинет хозяина, а дверь направо в большую приемную, где ожидали посетители. Эта комната была кабинетом помощника адвоката. При ремонте в секретарской, двери в коридор и в приемную замуровали, там сделали спаленку для Евы Адамовны, из приемной сделали залу для церемоний и выбили дверь из коридора, там теперь заседает попечительский совет и разные торжества проводим. А эту комнату не трогали. Она теперь моя.

И тут меня осенило:

- Что ж значит, потайную дверь сделали для того, что бы можно было незаметно выпустить посетителей, адвокатам по семейным делам часто приходится встречаться с обеими сторонами враждующей семьи, готовыми все волосы друг другу повыдирать. - Я вскочила и подбежала к большому французскому окну, занимавшему полстены - Рахиль Лейбовна, а скажите это окно всегда закрыто?

Она удивленно посмотрела на меня, но ответила:

- Всегда. Я не люблю холода, редко открываю его, разве в жаркие июльские дни.

Окно имело замок как у двери, наверно сюда и выходили тайные посетители. Сейчас оно было крепко заперто. Меня и впрямь несло, потому, что новая догадка, заставила снова обернутся к Рахиль:

- Вы не знали о потайной двери?

- Нет, конечно, откуда, мы ею не пользовались. - Она, казалось, даже возмутилась подобным предположением. - Мы же не семейные адвокаты, нам скрывать нечего.

- Вот, я заметила, что двери, открывались почти бесшумно, петли, верно, кто-то смазал. А не было ли у Евы Адамовны необычных посетителей?

- Да вот, вы давеча нас посетили, уважаемая Анастасия Павловна. - Ехидно отвечала Рахиль. Я аж задохнулась от злости.

- А, вы позвольте, тут сидите каждый день, может это вы уважаемая Рахиль Лейбовна, позаботились о том, чтобы дверь не скрипела? Теперь уже от злости задохнулась она.

- Что Вы такое говорите Анастасия Павловна, я чуть не умерла когда эта проклятая стена поехала!

- Я спросила о необычных посетителях, а я, и вы это прекрасно знаете, часто посещала приют и сколько могла, помогала Еве Адамовне в ее благородном деле.

Рахиль скривилась, казалось, слезы, вот-вот хлынут из глаз, но она все же взяла себя в руки. Спокойно, медленно, выделяя каждое слово паузой, ответила:

- Из тех посетителей, кто редко заглядывает сюда, были только госпожа Эшколь да госпожа Теличкина, и то не сказать, что бы неожиданно, Ева Адамовна постоянно рассылает, ... ох, рассылала письма с просьбой о помощи, на двадцать писем хорошо, если откликнулись двое, так вот обе эти добросердечные пани, пришли, можно сказать, по просьбе, управляющей, а больше никого не помню, в последнее время. - Ответ меня не удивил, но разочаровал.

Я выдохлась. Николай стоял с открытым ртом. Георгий прятал глаза, а Семен Михайлович смотрел на меня в упор, покрасневший, злой, он нервно теребил свой, и так, почти развязавшийся галстук.

- Ну что ж Анастасия Павловна, как вижу, вы уже все выяснили? А теперь, думаю задерживать Вас, нам больше не стоит. Мы же завтра встретимся? - саркастично ухмыляясь, спросил он.

- Да, я помню.

- Вот и ладно, а сейчас с вашего позволения, Георгий Федорович вас проводит.

Георгий немедленно подскочил ко мне и почти выволок в коридор. Я не особо упиралась, понимая, что не на шутку разозлила доблестного сыщика. До входных дверей мы почти добежали, но пред ними я резко остановилась, оглянулась и, убедившись, что в коридоре пусто (воспитанницы ужинали, а городовой караулил дверь в кабинет) придержала Георгия.

- Гриша, он очень на меня зол? Я глупо себя вела, правда? - спросила, насколько могла, виновато.

- Настенька, ты неповторима! - он улыбнулся и легонько погладил меня по щеке. - Нет, вопросы были совсем не глупые, очень даже правильные, но пойми, Семен все же начальник, он занимает определенную должность и по должности ему положено задавать эти вопросы.

- Я понимаю, правда, завтра извинюсь.

- Лучше не надо, его пройдет, Семен отходчив, а ты ему нравишься, все будет хорошо

- Хотелось бы верить, - и тут до меня дошло, - а где моя шуба и шаль, не поеду же я в одном платье.

Пришлось Георгию возвращаться в кабинет за моими вещами. Через несколько минут выйдя за порог приюта, я увидела прямо напротив дверей свою старую колымагу. Ослушался все-таки Иван. Вот молодец, как бы это глупо не звучало, я была несказанно рада непослушанию своего работника.

Дома меня ждало, с нетерпением, все семейство. Я приехала страшно голодная и ужасно возбужденная, мои милые домочадцы уже отужинали и стояли надо мной как коршуны, пока я ела, видимо караулили, чтоб не сбежала. После этого, пришлось выдержать град вопросов, я не сомневалась, что под дверьми подслушивают любопытные горничные, а вот Галина не суетилась, месье Бомон доложит ей все по форме. Когда глаза мои стали слипаться сами собой тетушка милостиво отпустила спать, но по дороге в спальню успела шепнуть

- Что-то ты не договариваешь, матушка, выспишься, а утром я зайду и что бы без утайки, поняла?

- Поняла тетушка, спокойной ночи, дорогая.

- Спокойной ночи, Настенька.

Даринка, буквально вытряхнула меня из платья, потому, что засыпала я на ходу. Но даже сквозь сон все время возвращалась к тому горячему поцелую, неслась куда-то, кружась в крепких объятьях, а издалека меня все кто-то звал:

- Настенька, Настенька, Настенька...

Глава 9

Я проснулась от яркого света и запаха кофе, моего любимого, по-варшавски. Ну конечно, тетушка, мучаясь нетерпением, велела Даринке принести кофе прямо в спальню, прекрасно понимая, что пред таким ароматом я не устою.

Еще чуточку поваляюсь, притворюсь спящей.

Мысленно перенеслась в теплое летнее утро. Иногда, летом, я поднималась очень рано, умывалась прохладной водой, надевала самое простое утреннее платье и спускалась на кухню. Садилась за широкий кухонный стол и смотрела, как Галина колдует с кофе.

Сначала кофе мололи в маленькой кофейной мельнице. Потом две чайные ложки засыпали в медную турку, вливали немного воды и ставили на огнь, кухня наполнялась бодрящим ароматом, когда кофе первый раз поднималось пеной, Галина его снимала на минутку с огня, пена оседала, потом снова ставила на огонь, давала чуточку вскипеть и цедила горячий пенящийся кофе. Потом из печи вынимали горшочек с топленым молоком, тетя любила, что бы молочную пенку опускали на дно кофейной кружки, я же любила без пенки. Галина наливала в чистую турку процеженный кофе, добавляла топленого молочка, чуть больше чем кофе, сахару три кусочка, как я любила и снова кипятила, только шапка пены появлялась над туркой, она переливала кипящий напиток в чашку быстро взбивала венчиком и ставила передо мной. Потом принималась за кофе для месье, в горячий процеженный напиток бросала щепотку соли, два кусочка сахара и чайную ложку кофейного ликера. Все эти процедуры Галина проделывала очень проворно не переставая болтать, за несколько минут я узнавала все сплетни из деревни, о чем говорят слуги в соседнем поместье и выслушать жалобы на недобросовестных торговцев, продающих плохой кофе. Только в кружку для месье опускался ликер, он сам входил на кухню, для меня было большой загадкой, каким-таким чувством наш воспитатель угадывает нужный момент.

Мы все втроем, по моему молчаливому согласию, садились за стол, намазывали только что испеченные булочки маслом и запивали все это лучшим в мире кофе. За окном щебетали птицы, шумели деревья, приветствуя друг друга с добрым утром, а мы сидели в благословенном молчании, наслаждаясь короткими минутами покоя. Кстати только наша кухарка, по мнению моего мужа, пила правильный кофе, крепкий, черный, без сахара.

И вот сейчас, мою спальню наполнял дразнящий аромат. Тетушка, нарочно, громким голосом давала указания Даринке:

- Поднос поставь на столик, вот сюда.

Как будто горничная не знает, куда ставить поднос.

- Растяни пошире портьеры, утро хорошее, солнечное.

Ага, чувствую, даже сквозь закрытые веки пробивается ослепительный свет.

- Ну, вот сейчас осядет пенка.

Вот противная тетушка, достала-таки. Я открыла глаза, села в постели.

- Тетя, ну почему, мне нельзя поспать подольше, Даринка подай кофе.

- Потому, что ты уже выспалась. - Тетушка устроилась удобней в кресле, взяла свою чашку, сделала маленький глоток, - ну так намного лучше.

Я подбила подушки, уселась в постели, получила из рук горничной чашку, над которой стояла шапка пушистой пены. Некоторое время мы молчали, пили кофе, собираясь с мыслями.

Рассказывать ли все без утайки? Поймет ли тетя? Она конечно хороший человек и желает мне всяческого счастья, но все же может не одобрить столь вольное поведение, хотя... Желание с кем-то поделиться распирало, и я не выдержала, рассказала все, по порядку, ничего не утаивая, начиная со встречи в кафе с Еленой Суховой и заканчивая разговором в коридоре приюта. Про наше isolementсЉ с Георгием Федоровичем я рассказала как можно короче, просто констатировала факт, мои ощущения должны остаться со мной.

Анна Ивановна выслушала, не перебивая. Мы довольно долго молчали, тетя переваривала столь поразительные новости, я ожидала ее вердикта. Наконец она заговорила:

- Ну что тебе сказать, матушка, он, конечно, человек хороший. Плохого о нем не слышала. А ты женщина в самом соку, но все же будь по осторожней, нашим сплетницам только повод дай - заедят, а так что будет, то будет, пусть все идет своим чередом.

Я вздохнула с облегчением, милая моя тетушка, поняла, не осудила, хороший она все-таки человек. Теперь, сбросив лишний груз с плеч, могла свободно поговорить о тревоживших нас событиях.

- Тетя, а ты как думаешь, знала Ева Адамовна о потайной двери?

- Даже не сомневайся, знала. Она была еще той управительницей, свое хозяйство крепко в руках держала. Но что я тебе скажу: о той двери, почитай, полгорода знало!

Я только удивленно округлила глаза:

- Откуда?

- Давид Бабич был известным адвокатом. После мартовских погромов восемьдесят первого года, да "майских правил" введенных новым императором Александром Александровичем, царствие ему небесное, господин Бабич, как и некоторые другие его соплеменники, принял православие. Многие из иудейской общины от него отвернулись, многие поняли, но дети не приняли новую веру отца и эмигрировали в Америку, правда ссора с отцом не помешала получить немалое наследство. Прав он был или не прав не мне судить, для того есть Бог и его Высший Суд, но этот шаг помог сохранить и значительно увеличить количество клиентов. А адвокат он был отменный, главное его достоинство заключалось в том, что умел старик не доводить дело до суда, умел урегулировать споры у себя в кабинете, а для семьи, сама понимаешь, лучше худой мир, чем добрая война. Поэтому через ту дверь прошло немало горожан, вот к примеру Суховы долго тягались с родней за наследство какого-то дядюшки умершего не оставив завещания, зато оставив много имущества, так вот Елена Игнатьевна, сама мне рассказывала как адвокат выпускал их через потайную дверь. А выходили они, минуя коридор, где ожидал разъяренный племяш, через французское окно из кабинета помощника адвоката. Семен Михайлович, мог знать, он человек местный, правда, пятнадцать лет назад, когда старик умер, он был еще очень молодым человеком, зато отец его должен помнить Давида Бабича. Михаил Михайлович, ведь тоже был полицейским чиновником. У нас, сама знаешь как - отец адвокат, значит и сын адвокат, отец доктор - сын, тоже, доктор, папенька помещик - быть тебе помещиком, ну а если родитель землю пахал, так и сыну пахать придется.

- Да, Анна Ивановна, удивила ты меня. А вот Рахиль Лейбовна могла знать?

- А это мне неизвестно. Рахиль сирота, говорят, ее у дверей приюта нашли в корзине, с запиской, мол, зовут девочку Рахиль, отец ее Лейб Рабинович, хотя фамилия, верно, придумана. С адвокатами, сама понимаешь, Рахиль знакома не была. Сколько помню, она все в помощниках управляющей ходит. Могла и не знать, зачем ей это нужно было? А Ева Адамовна, дверью, вроде и не пользовалась.

- Ты хорошо ее знала?

- Кого?

- Еву Адамовну.

- Неплохо. Вернувшись, сюда обнаружила, что делать мне нечего, Мария тогда тут хозяйничала, в моей помощи не очень нуждалась. Вот я и занялась благотворительностью. Чем еще нам, женщинам заниматься? Работать нужды не было, а бездельничать не хотелось. Ева Адамовна прислала письмо с просьбой о помощи, она всем такие письма посылала, я и откликнулась. - Тетя помолчала, задумавшись, потом додала: - когда Мария умерла, пришлось взять на себя хозяйство, дела благотворительные у меня свелись к тому, что иногда деньгами помогала.

- Тетушка, я вот все вспоминаю, как мы того человека нашли, ты долго на него смотрела, мне даже показалось, узнала его...

Тетя встала, подошла к окну, зачем-то поправила портьеру, обернулась ко мне, подошла, села на кровать, и принялась разглаживать одеяло.

- Анна Ивановна, ну, не молчи.

- Не знаю, Настенька, не знаю, но боюсь, этот человек, все-таки родственник нам...

- Ты думаешь это сын Дарии Любомировны?

- Тебе тоже пришла в голову такая мысль?

- Пришла, я вот все думала, почему именно в нашем флигеле его нашли, что он тут искал. И Семен Михайлович сказал, что убийца, а может убитый, были знакомы с тем, где найти лестницу и лом. И еще про тайники спрашивал. Нет конечно, это мог убийца привести сюда того человека, но почему-то мне кажется, что все было наоборот. Я тут наговорила такую кашу, но ты меня понимаешь?

- Понимаю. Я пристально его разглядывала. Знаешь, он ведь сильно похож на маменьку, с тем портретом семнадцатилетней Дарии не сравнить, конечно, но я же ее видела примерно в тех же годах, что и он сейчас, постаревшую и подурневшую, так вот он очень похож.

- Если это так почему он не пришел к нам? Не чужой ведь, родственник, все же, мы бы не прогнали.

- Бог его знает, может, собирался, да не успел.

- А тот толстый человек, о котором дворник упоминал, кто он?

- Откуда мне знать? Я и брата своего, двоюродного, ребенком только помню, избалованный был страшно, все пакости какие норовил сделать. Он от меня на четыре года моложе был, да недобрый такой ребенок, то жабу в туфлю засунет, то ужа в постель принесет, знал негодяй как я этих тварей боюсь и брезгую. А с кем он стал водиться потом, а уж тем более теперь, даже не представляю, но ничего путного из него, видно, не вышло.

- Знаешь, Семен Михайлович обещал нам что-то показать, про отпечатки я уже говорила, поэтому пошла я собираться, до обеда недолго осталось.

- Одевайся, я пришлю тебе Даринку.

Тетушка ушла, я еще несколько минут поседела в постели и отправилась умываться.

Завтрак прошел мирно, только Андрюша жаловался, что все интересное без него происходит потому, как никуда его не берут, бедняжку, замуровали в четырех стенах. Надо поговорить с месье Бомоном пусть возобновит занятия, хотя бы по основным предметам, а то пока в гимназии закончатся зимние каникулы, Андрюшка совсем разленится.

После завтрака мы с тетушкой провели воспитательную беседу с нашими шустрыми девицами. Я скрупулезно проверила все покупки сделанные красавицами, пересчитала все счета и, поговорив с воспитателем, назначила им дополнительные занятия французским, а также в виде наказания приказала заняться вышиванием новых рушников, подарок местной церкви к Пасхе, так как они любят вышивать, до Светлого Воскресенья как раз управятся. Лиза с Ирочкой скривились, пороптали, но обещали впредь такого не делать, а если я отменю вышивание, то и вообще заделаться ангелами. Но я решила быть стойкой, вышивание не отменила, сама ненавижу это занятие, а подарок церкви священнику обещала.

До обеда еще оставалось время. Решила разобрать почту, ее за последние дни собралось достаточно. Счета, счета, счета.... Так приглашение на музыкальный вечер, еще одно, похоже приглашений собралось достаточно, ну да охота знать свежие новости, некоторые придется все-таки принять. Письмо маклера о целесообразности вложений, опять сомневается, ладно надо написать, дать указания и настоять на точном их исполнении.

Уже давно, убедившись, что землевладение в наше время не так доходно, и будучи дочерью банкира, я вступила в так называемую биржевую игру, надо сказать, что в наше время подобными играми занимаются все кому не лень, в последнее время довели стоимость акций до минимума, многие опасались повторения краха 1869 года. Я в то время еще сидела на ручках у мамы и ела кашу с помощью няни, но мой отец хорошо помнил "Демутовскую биржу" и торговлю воздухом, когда акции были лишь бумагой, ибо покупатели не платили денег за покупаемую бумагу, а продавцы не продавали покупателю бумаг. Они сидели в Демутовом отеле и за бокалом шампанского, устанавливали цены, а после этого члены сего странного сообщества отправлялись на биржу и поднимали или опускали там бумаги, согласно их сделкам, совершенным без всякого залога.

Я вела свою игру очень осторожно, предварительно изучала все, что только можно об интересующей меня компании или предприятии, сама для себя составляла графики роста и падения цен акций, активно переписывалась со своим маклером и пока всегда была в выигрыше. Двадцать пять процентов заработанных денег по уговору с отцом отдавала ему, он вкладывал их преимущественно в иностранные банки, твердо придерживаясь мнения, что яйца надо держать в разных корзинах.

Пока разбирала почту, все косилась на пухлый конверт, надписанный изящным почерком моей мачехи, Софи. Она обожала эпистолярный жанр, ее послания занимали не менее четырех страниц, исписанных мелким красивым почерком, как полагается выпускнице Смольного, на французском языке. Ее письмо я решила оставить на вечер.

За написанием писем, ответов на приглашения и разбором счетов время пролетело незаметно. Появление наших гостей застало меня врасплох. Нет, конечно, я знала, что они будут ровно в двенадцать, подготовилась заранее, с утра упаковавшись в корсет, надела элегантное платье темно-зеленого бархата, с неглубоким, но соблазнительным декольте, за что получила ироничный комментарий тетушки:

- Ты, я вижу, времени даром не теряешь, то воротник, разве уши не царапает, а то грудь нараспашку, не холодно?

- Не замерзну, и декольте неглубокое.

- С твоими дарами что глубокое, что неглубокое, разницы мало.

Когда пришел Петр с докладом: гости прибыли, ожидают в библиотеке, я вдруг почувствовала себя неловко, может бежать переодеться, во что-нибудь более скромное? Нет, переодевание займет уйму времени, как говорит тетя: что будет, то будет. Я отложила перо и отправилась в библиотеку, заглядывая по пути во все зеркала.

- Петр, ты тетю предупредил?

- Анна Ивановна, уже ожидают вас в библиотеке.

Перед дверью библиотеки я задержалась, но вечно оттягивать время встречи не будешь, поэтому кивнула Петру:

- Открывай.

Дворецкий наш распахнул дверь на всю ширь и своим громким, по-старчески пронзительным голосом провозгласил:

- Госпожа Анастасия Павловна! - отойдя в сторону, отвесил элегантный поклон, насколько позволял ревматизм, я вошла в комнату, Петр аккуратно закрыл дверь.

Все уже заняли свои места: Анна Ивановна все в том же кресле, напротив Семен Михайлович, на диване Георгий Федорович. Мужчины вытянулись в струнку, я, стараясь не смотреть на Георгия, аккуратно обошла диван к своему месту, за письменным столом. Все уселись, все так же старательно пряча глаза, чтобы не встретится с Георгием взглядом, обратилась к Семену Михайловичу:

- Ну, Семен Михайлович мы Вас слушаем.

Привычным жестом, растрепав галстук, похлопал себя по карманам и вытащил на свет Божий, дешевый конверт, из тех которыми обычно пользуются судебные приставы, рассылая свои требования. Мы с тетей наблюдали за ним, затаив дыхание, неужто опять какой-нибудь нож нам покажут или еще что-то не менее зловещее, но на стол легла обыкновенная фотография.

- Посмотрите, пожалуйста, внимательно, узнаете ли вы людей изображенных на ней.

Первой снимок взяла я, он был очень старый, пожелтевший и некачественный. На фоне фонтана, в каком-то парке, стояли мужчина и женщина, одетые по моде двадцатилетней давности. Даже на плохой фотографии была видна родственная схожесть между ними.

- Если, я не ошибаюсь, снимок, старый и некачественный, но это, кажется наш убитый. - Я передала фото своей тете.

Тетушка так же внимательно изучила изображенных на нем людей и твердо ответила:

- Женщина эта, моя тетка, светлой памяти, Дария Любомировна, а мужчина этот, стало быть, ее сын, похож очень. Значит, убитый все же есть мой двоюродный брат - князь Кирилл Юрьевич Артемьев.

Глава 10

Семен Михайлович заинтересованным взглядом, окинул Анну Ивановну, он не удивился ответу, а спокойно, слегка растягивая слова, спросил:

- Отчего же вы, уважаемая Анна Ивановна до сих пор молчали, что опознали покойного? Ведь вы не сегодня о том догадались?

Тетушка поджала губы. Некоторое время в библиотеке царила полная тишина, тетя собиралась с мыслями, она явно колебалась, стоит ли рассказывать, я не понимала одного: чем эти сомнения вызваны? Наши сыщики, настроились ждать и Анну Ивановну не торопили. Молчание затянулось, в полной тишине особенно отчетливо слышались звуки, на которые обычно не обращаешь внимания: скрип старой мебели, шуршание платья, которое непрестанно теребила тетя, задумавшись, легкое постукивание, шум ветра за окном. Наконец она, видимо решилась, потому, что оторвала, взгляд от ковра, выпрямилась в кресле и открыла рот, но ни одного звука не успела произнести, двери из гостиной резко открылись и в них одновременно появились Петр и месье Бомон. Наш дворецкий пытался остановить воспитателя:

- Месье Бомон, сюда нельзя, пани заняты, нельзя!

Но месье, отталкивал незадачливого охранника нашего покоя и тараторил с невероятной быстротой, как всегда в минуты особенного волнения на родном языке:

- Oh, Madame, Andrew avait disparu, nous avons cherchй partout, ф Dieu, madame, oщ il aurait pu se perd!Љ

Даже если бы я не знала французского языка, все равно бы поняла, что Андрюша куда-то запропастился. Первый вопрос, который пришел мне в голову:

- Что Андрюша читал последнее время?

- "The Last of the Mohicans" de James Fenimore CooperI

- Так может он воображает себя вождем краснокожих и засел где-то с Панасиком в засаду?

Наш странный диалог, кажется, удивил гостей. Семен Михайлович даже рот приоткрыл от удивления. Пришлось объяснить:

- Дело в том, что последний раз, когда Андрюша начитался "Робинзона Крузо" Дефо, ему пришло в голову, поселиться на необитаемом острове. На роль Пятницы согласился Панасик, а необитаемым островом служила полянка в лесу рядом, мы их полдня искали, извелись все, да и нашли их только потому, что доблестные жители необитаемого острова, проголодались и прибежали на кухню подкрепиться, чем-то вкусненьким. Вот я и думаю, не начитался ли мальчик еще чего и не изображает ли сейчас какого-нибудь героя очередной книги.

- Зачем ему герои книг, если дома такое твориться. - Проворчала тетушка.

Вдруг Георгий Федорович поднялся с места, загадочно посмотрел на меня и прижал палец к губам, призывая к молчанию, мы все притихли и удивленно следили за его действиями. Он подошел к книжным шкафам, они занимали всю стену, напротив окон и представляли собой шесть секций состоящих из открытых полок, только два средних шкафа были закрыты до половины глухими дверцами, украшенными резьбой, в них муж хранил всевозможные чертежи, карты и другие бумаги. Георгий подошел к одному из этих шкафчиков, постоял минуту и резко распахнул дверцы, на средней полке, среди рулонов чертежей, лежал Андрей. Георгий Федорович подхватил сорванца и поставил на ровные ноги.

- Ну, Андрей Михайлович, как вы объясните свое поведение?

- Георгий Федорович, простите. - Андрюша виновато потупил глаза и горько вздохнул, - мне ничего не рассказывают, никуда не берут...

- И вы решили, молодой человек, спрятаться и подслушивать. Не кажется ли вам, что это плохой поступок? - Георгий говорил совершенно спокойно, ровным голосом не отрывая взгляда от Андрея, он ничего особенного не сказал, не угрожал и не обещал наказать, просто задал вопрос, но почему-то даже у меня мурашки пошли по коже. Думаю, ученики у него особо не шалили.

- Кажется, Георгий Федорович. - Почти прошептал Андрюша, потупившись долу.

- Хорошо. Вы напишете для меня небольшое сочинение, почему подслушивать - это плохой поступок. На латыни, к завтрашнему дню. А теперь идите к себе.

- Хорошо, Георгий Федорович. - Пролепетал сын и вышел из библиотеки.

Месье Бомон, посмотрел на Георгия с уважением и подался следом за учеником, Петр закрыл дверь.

- Вот мне бы так с ним управляться. - Вырвалось у меня.

Георгий только улыбнулся и вернулся к своему месту.

Когда инцидент был исчерпан, все опять обернулись к Анне Ивановне, но она, успев поразмыслить, захлопнулась как устрица и лишь коротко сказала

- Я не была в том уверена, покойник показался мне похожим на тетку, но я не была уверена - повторила она. - Только когда вы показали фотографию, убедилась, что это все же он.

- Но Вы могли сказать о своих подозрениях Анна Ивановна. - Укоризненно заметил Семен Михайлович.

- А если бы я оказалась не права? А вы подняли бы шум, и опять все бы говорили... - взволновано начала тетушка и резко умолкла.

Далее разговор не пошел, на все вопросы тетя отвечала коротко, зачастую односложно: двоюродного брата последний раз видела еще ребенком. Когда Миша был в Петербурге, то встречался с родственником, тот заставил мать, перед отъездом, переписать все имущество на себя, мотивируя это тем, что Дария Любомировна не в себе и больна, так и вышло, что у нее кроме некоторой мебели, личных вещей да нескольких драгоценностей, ничего и не осталось. Миша не противился решениям брата, хотя, остался недоволен встречей и самим родственником. Женился он или нет, тетя не знала, какой невестке писала письмо покойная, тоже не ведала. И вообще их делами она не интересовалась.

Семен Михайлович все больше злился. Георгий Федорович, пытался подействовать на тетю своим очарованием, но она не поддалась и стояла на своем, ничего не знаю, в чужие дела не лезу. Пришлось оставить ее в покое. Ничего не добившись от Анны Ивановны, Семен Михайлович взялся за меня.

- Анастасия Павловна, вы обещали позволить взять у вас и ваших домочадцев отпечатки пальцев, так может, мы начнем?

- Ну, хорошо берите. А как вы это будете делать? - с любопытством спросила я.

- Сейчас увидите, Георгий Федорович позови Николая.

Оказалось, Николай, все это время дежурил в соседней гостиной, обложенный всевозможными чемоданчиками и ящичками, чинно сидел на диване, вызывая болезненное любопытство у моих домочадцев. Георгий застал его за беседой с Лизой и Иришей. Девочки засыпали его вопросами, а молодой человек отчаянно краснея и заикаясь, пытался отвечать на них.

Нет с этими девицами сладу. Когда Николай вошел в библиотеку и принялся раскладывать на столе загадочные по своему назначению предметы, девочки просочились следом, притворившись глухими, потому, что моих уговоров посидеть в гостиной и подождать, они просто не слышали, стали мешать бедному Коле выглядывая из-за его плеча, и задавая попутно вопросы:

- А, что это такое Николай Александрович? - молодой человек оказался тезкой нашего императора. - Эта коробочка зачем? - спрашивала Лиза.

- А эта бумажка, какая интересная, в большую клетку. А что за обозначения бпл, бпп? - спрашивала Ирочка, рассматривая бумагу, разлинованную на десять клеток, в каждой клеточке были написаны в углу эти загадочные обозначения.

Все, также отчаянно краснея, молодой человек предложил:

- Давайте я вам покажу. - Он забрал у Иры листок, уселся за стол, что бы ему было удобнее, я уступила свое место за письменным столом, в углу листка, красивым, четким почерком написал: Вишнивецкая Ирина Михайловна, потом предложил: - Ирина Михайловна, дайте, пожалуйста, вашу левую руку.

Ирочка, кокетливо улыбнувшись, протянула Николаю руку, ладонью вверх. Он сосредоточенно, видно ушел в свое дело целиком, взял ее руку, рассмотрел внимательно. Приложил ее большой палец к стеклышку, предварительно покрыв его тонким слоем черной краски, по-видимому, типографской. Аккуратно прижал палец, так что бы он равномерно покрылся краской и приложил вымазанный пальчик, любопытной девушки, к листу бумаги с ее именем попутно объясняя:

- Буквы бпл означают: большой палец левой руки, дальше идет указательный, средний, и так далее. Когда мы снимем все Ваши отпечатки, то сравним их с теми, что собрали на месте преступления, что бы отделить ваши следы от следов преступника. - Важно закончил он.

Пока Николай занимался девочками в библиотеку, вошли Феся и Марыся, кто-то дал им указание, принести тазик, кувшин с теплой водой, щетку, мыло и полотенца. Горничные разместили все это на маленьком столике подле дверей и остались смотреть, на чудачества господ.

Процедура эта оказалась затяжной, Николай ушел в свою работу, девочки притихли, когда с Ирой закончили, она помыла руки и присела на диван, наблюдая за тем, как снимают отпечатки у Лизы. Семен Михайлович отошел к книжным шкафам, сняв с полки книгу, рассеяно ее листал, тетя сидела все в том же кресле у стола, задумчиво уставившись невидящим взглядом в одну точку, Георгий Федорович мерил шагами библиотеку, прохаживаясь вдоль окон, я стояла у крайнего окна, и смотрела на мертвый зимний сад. Никто не разговаривал.

Процедура продолжалась. Когда я, без лишних слов, позволила снять отпечатки у себя, слуги мои, толпившиеся в гостиной успокоились и, не сопротивляясь, но с чисто детским любопытством, доверились Николаю.

Я перешла в гостиную, присела на подоконник, все собрались в библиотеке, здесь было тихо и пусто. Георгий подошел не слышно, увидев его рядом, я даже вздрогнула.

- Почему опечалилась, милая?

- Это не печаль. Я думаю.

- О чем?

- О тете, что она скрывает, мне казалось, я ее знаю как себя саму, а тут вдруг какие-то тайны.

Он легонько, украдкой, погладил меня по плечу.

- Не думаю, что она скрывает, что-то особенно страшное, скорее всего, просто твоя тетя пытается защитить всех вас от лишних пересудов и людской молвы. Эта история поднимает со дна давно забытые неприятности, да и таинственная Дария Любомировна, судя по всему, была скандальной особой.

Я сорвалась с места.

- Хочешь, покажу тебе ее портрет, на нем как пророчество, нарисован тот самый нож, которым убили ее сына, пошли. - И я потащила за собой Георгия в танцевальную залу.

Мы несколько минут постояли перед портретом, молча, я дала возможность Георгию хорошенько рассмотреть это произведение великого художника, ибо мне казалось, если бы не трагическая смерть, Илья, стал бы выдающимся творцом. Наконец Гриша оторвался от созерцания портрета, и обернулся ко мне.

- Человек писавший его очень талантлив.

- Да, я расскажу тебе его историю. - И пересказала, что узнала об Илье и Дарье от тети. История произвела на Георгия тягостное впечатление.

- Обидно когда из-за ничтожеств погибают великие таланты, к сожалению, в истории так часто бывает, достаточно вспомнить Пушкина и Дантеса.

- Странное сравнение, но я с тобой согласна, не знаю, каким был Дантес, но наша Дарья показала себя не с лучшей стороны.

Мы посмотрели друг на друга, он мягко обнял меня за талию и еще секунда, забыв обо всех опасностях, мы бы страстно целовались, но раздался тихий стук в дверь. Пришлось отстраниться, отойдя на приличное расстояние от Георгия, я разрешила:

- Войдите.

В залу вошел Петр.

- Анастасия Павловна, там госпожа Анфиса Андреевна Теличкина, с сыном, просят принять. - Я искренне удивилась, что им нужно?

- Проводи их в парадную гостиную, я уже иду.

Мы вернулись в гостиную и почти сразу же вошли наши гости. Анфиса Андреевна сильно изменилась с нашей последней встречи, несмотря на то, что прошло всего пару дней. Она осунулась, одетая в темно-серое строгое платье, небрежно причесанные волосы были стянуты в простой узел, Анфиса Андреевна, казалось, даже, постарела. Ее сын, почтительно державшийся позади маменьки, был мрачен, на добродушном лице застыла маска печали.

Георгий Федорович тихо удалился в библиотеку, вместо него пришли девочки. Я указала гостям на гостиную группу, возле печки, там было теплее, состоящую из небольшого диванчика, двух кресел и чайного столика в стиле бидермейер, модным во времена деда Миши, хотя многие считали сейчас, этот стиль мещанским, мне нравилась его практичность и уютность, если можно так сказать. Многие мои гости были в восторге от разноцветных, вышитых подушечек, разбросанных по креслам и диванам, они, по общему мнению, создавали уют, не признавалась я только в том, что эти подушечки, служили не украшением, а прикрытием для протертой обивки мебели.

Гости чинно уселись, я послала за чаем, кофе, сладостями. Когда чайный столик был накрыт и покончили с церемониями, решилась, спросить:

- Мы очень рады видеть вас, Анфиса Андреевна, Василий Федорович, - я вежливо склонила голову в сторону гостя, - но что вас привело в наш дом, может по делу какому?

- Да нет, дорогая Анастасия Павловна, мы так проездом, согреться. - Коротко ответила Анфиса Андреевна.

- А куда ездили? Ира налей Василию Федоровичу чаю, или кофе?

- Чай, если можно, спасибо.

- Лиза подай пирожные. У соседей побывали Анфиса Андреевна?

- Нет, у ваших жильцов, Куницких. - В ее глазах заблестели слезы, что совершенно сразило меня, не ожидала от всегда насмешливой и непробиваемой женщины проявления эмоций. - Федору Федоровичу, совсем худо стало. Слышала, что госпожа Куницкая в травах сведуща, лечит людей, вот решила к ней, обратится, если уж доктора отказываются от него. - И добавила, в ответ на мой немой вопрос: - она дала каких-то трав, добросердечная женщина, но смотрела так..., боюсь надо готовиться к худшему.

Мне стало, искренне, жаль бедную женщину, ее сын совсем помрачнел, даже вечно оживленные девушки молчали и бросали сочувствующие взгляды на молодого человека.

- Боже, как это тяжело. - В порыве сочувствия я накрыла своей рукой ее руку. - Если чем-то смогу помочь, то я к вашим услугам.

В этот момент из библиотеки выбежали горничные Соломия и Даринка, подгоняемые недовольной Галиной, увидев гостей, сначала остолбенели, а потом принялись делать неуклюжие реверансы. Я остановила их рукой.

- Ну, хватит, идите на кухню, обед накройте в парадной столовой, Галина у нас будут гости. - Девушки и кухарка, тотчас сорвались с места и побежали исполнять указания, а на удивленный взгляд гостей я ответила - у нас в библиотеке Семен Михайлович с помощником снимают отпечатки пальцев, что бы отличить их от тех которые нашли в большом флигеле.

От такого объяснения у моих гостей глаза поползли на лоб, но тут к счастью объявился и сам Семен Михайлович, так что дальнейшие пояснения оставила ему. Войдя в раж, он вызвался показать Анфисе Андреевне и Василию Федоровичу как это делается и снял эти отпечатки и у них, вот уж не ясно зачем? Они хоть и бывали в моем доме, во флигель не заходили никогда.

Тут видно рог изобилия, собирающий гостей, опять опрокинулся на мой дом, потому, что не успели Анфиса Андреевна и Василий Федорович удалиться, как на пороге объявилась Елена Игнатьевна Сухова с дочерью Лизой.

Пришлось опять подавать чай с кофе, выслушивать сплетни и удовлетворять любопытство соседей. Процесс снятия отпечатков пальцев привел наших подруг в такой восторг, что и они, не сопротивляясь, отпечатали свои пальчики на бумажках Николая.

Пока Суховы в библиотеке наблюдали за действиями совершенно измученного Николая, явилась Рахиль Лейбова, ее появление меня изумило. Она, конечно, бывала у нас, я всегда активно помогала приюту, считая, что лучше помогать кому-то конкретно, чем просто отдавать свои деньги разным благотворительным обществам, не зная, куда они уйдут, в самом деле. Но сегодняшнее свое появление она, смущаясь, объяснила, личными делами. Но ничего сказать не успела, потому, что оживленные девочки, увидев бедную женщину, решили просветить и ее по поводу новомодных методов полиции и повторным (вчера она уже удостоилась этой чести) снятием отпечатков у, обалдевшей, Рахиль окончилось представление устроенное Семеном Михайловичем.

Понимая, что все ужасно проголодались, обед обычно подавался часом раньше, а несчастный Коля и устал к тому же, я пригласила всех гостей разом к столу. Слава Богу, Галина была опытной кухаркой и сумела в рекордно короткое время сготовить обильный обед на двенадцать персон.

За столом царило оживление. Разговор крутился вокруг нововведений в следовательском деле. Семен Михайлович, оседлал любимого коня, и мчался вперед с воодушевляем, рассказывая о роли фотографии, дактилоскопии, таким замысловатым словом он называл снятие отпечатков пальцев, и о методе Бертильона, по его мнению, устаревшем, но все же имевшем право на жизнь, по мнению нашего сыщика.

Разговор поддерживали в основном девочки, Елена Игнатьевна, Георгий Федорович и Семен Михайлович. Тетушка и Рахиль молчали. Николай, пытаясь не очень спешить, не культурно, основательно наедался, конечно, свиная вырезка фаршированная грибочками особенно удавалась Галине. Месье Бомон, мрачно косился на Семена Михайловича и тоже основательно заправлялся, аппетит у нашего воспитателя всегда был отменный. Андрюша иногда робко вставлял словечко, побаиваясь своего строгого учителя латыни. Я отвечала, только когда обращались ко мне, а Лиза Сухова, сияя ярким румянцем, не отрывала обожающий взгляд от Георгия, чем сильно меня раздражала.

Я обратила внимание, на то, что Рахиль не ест свинину, отдавая предпочтение, гречаникам и курице в сметане. Ну что ж кому что нравится, остальные гости, не сильно стесняясь, попробовали все, что было поставлено на стол. Наша Галина хоть и не умела готовить жабьих лапок, да разных замысловатых блюд, которые были так популярны в последнее время, но с обычной курицей, кроликом, свининой или телятиной расправлялась виртуозно. А ее манные галушки в курином бульоне, похожие на облачка, просто таяли во рту, когда подавали первое, за столом царило молчание, все наслаждались искусством моей замечательной кухарки.

Наконец обед закончился, гости, побеседовав еще некоторое время, по очереди разошлись. Я с тоской пожала руку Георгию Федоровичу, сожалея, что нам так и не удалось побыть наедине. Попрощавшись с гостями, вернулась в гостиную, мои домочадцы, тоже устали от богатого событиями дня и разошлись по комнатам. В гостиной ожидала Рахиль.

- Рахиль Лейбовна, что же Вы стоите, присаживайтесь. - Я указала рукой на ближайший диван и села сама. Рахиль опустилась рядом, неожиданно из ее глаз хлынули слезы и она быстро и бессвязно заговорила:

- Анастасия Павловна, я пришла к вам потому, что должна сознаться, та дверь, мне пришло письмо, в нем был кредитный билет на целых пятьсот, целых пятьсот рублей, я таких денег никогда не видела разом, они мне очень нужны, я хочу выйти замуж, мы хотим уехать в Америку, но я не знала, что Ева Адамовна умрет, о Боже! - и она упала на мои колени, заливаясь слезами.

Смутные догадки зрели в моей голове, но пока Рахиль не выплачется нечего и спрашивать, я машинально гладила ее по спине и думала, что уже второе мое лучшее платье, Рахиль мнет и измазывает слезами и соплями. Моим платьям не везло, как и мне.

Љ О,мадам, пропал Андрей, мы уже все обыскали, о Боже, мадам, куда он мог запропастится! (фр.)

I "Последний из могикан" Джеймса Фенимора Купера (фр.)

Глава 11

Наконец Рахиль выпрямилась, вынув из старого потрепанного ридикюля носовой платок, принялась вытирать слезы, повторяя сквозь всхлипывания:

- Простите, Анастасия Павловна, простите....

Ее надо было привести в чувство, лучше всего с помощью крепкого кофе, поэтому я велела подать нам этот бодрящий напиток. Из небольшой горки вынула бутылку бенедиктина, тетя сказала бы, что дороговато для нашей гости, но я решила, составить ей компанию, поставила две рюмочки и плеснула нам жгуче-горьковатого напитка с ароматом трав, некоторое время мы пили кофе и смаковали ликер, Рахиль успокоилась, и я решилась начать трудный разговор

- Может Вы, попробуете рассказать мне Вашу историю с начала, а то, признаться, я ничего не поняла.

- Да, но с чего начать?

- Не знаю, может с замужества?

- Нет, это, пожалуй, не будет начало, это скорее конец моей истории. - Рахиль, положила на столик пустую кружку, собралась с мыслями и начала рассказ. - Я, знаете ли, не здесь воспитывалась, меня подбросили под дверь Иоанно-Предтеченского женского монастыря, что на Ивановой горе в Москве. В записке написали, что зовут меня Рахиль, а отец мой Лейб Рабинович, монашки содержали приют для сирот и дом престарелых. Меня, конечно, крестили, дали имя крестное: Мария и приняла бы я постриг, если бы не встретила Еву Адамовну. Она, будучи в Москве, приходила в нашу церковь поклониться чудотворному образу "Иоанна Крестителя с обручем". Ева Адамовна всегда была щедра на подаяния, селилась в нашем доме для паломников, там я с ней и познакомилась, предложила мне стать ее помощницей, ей нужна была умная, порядочная женщина с крепкой верой, так она сама говорила. Я согласилась. Когда уходила, взяла себе имя, данное мне родителями, матушка не противилась, но и не одобряла, а мне хотелось иметь хоть, что-нибудь свое, вы меня понимаете.

Я кивнула.

- Понимаю

-Так вот стала я работать тут, мне не на что жаловаться, была обута, одета, сыта, имела крышу над головой, но год назад познакомилась с одним человеком. Он работает у своего дяди в башмачной мастерской, тоже сирота, в мои обязанности входит заниматься покупками для нужд приюта, я умею торговаться. Так вот в их мастерской я заказывала башмаки для девочек, вы понимаете, как важно для нас, что бы недорого и хорошо носились?

- Понимаю.

- Так мы и познакомились. Сначала встречались только по делам, потом стали гулять в парке, по воскресеньям, у меня полдня выходной. А недавно он сделал мне предложение, но беда в том, что он иудей. Его дядя говорит только на идиш, он же владеет русским, надо же вести торговлю, мы много об этом беседовали, судя по имени, мои родители были иудеи, я решилась принять их веру, что бы могли пожениться, а потом мы уедем в Америку.

Я удивилась, услышав это, и первый раз, внимательно присмотревшись к Рахиль, увидела еще довольно молодую женщину, если бы попустить эти туго стянутые волосы, платье поярче, осветить улыбкой суровое лицо, то она оказалась бы даже очень привлекательной. Женское начало ничем не вытравишь, нам хочется семьи, детей и мы на многое готовы ради этого, даже поменять веру. Я слышала, конечно, о том, что некоторые иноверцы принимали христианскую веру, у нас, к сожалению, не жаловали иудеев, им приходилось селиться в строго оговоренных местах, платить повышенные подати, ограничивался доступ в университеты и, часто в них видели виновников своих бед, хотя чем могли провиниться, эти бедные люди было не ясно. Но первый раз я услышала, что православная христианка, воспитанная в монастыре, хочет принять иудейское вероисповедание. Что же, если она это сделает, то жизни здесь ей не будет, придется и правда уезжать. Рахиль между тем продолжала:

- Но что бы уехать, нужны деньги. Путь неблизкий, через Броды, надо добраться в Гамбург, там придется ждать подходящего парохода, иные и по нескольку месяцев ждут, потом обосноваться на новом месте, тоже нужны для начала некоторые сбережения. Я немного имею отложенных денег, на старость, у него тоже имеется запас, но этого мало. Поэтому я обратилась к Еве Адамовне, и она бы помогла, но я сказала о переходе в другую веру, как же она разбушевалась, как она кричала. А еще я, в пылу ссоры, напомнила ей, что только от деда, окрестившегося, она стала православной, не надо было этого говорить, у нее даже приступ случился. Потом мы успокоились, установили перемирье, но Ева Адамовна стала со мной намного холодней. А три дня назад я нашла у себя на столе, бумажный пакет в нем был кредитный билет на пятьсот рублей, записка и бутылочка с каким-то маслом. На пакете было мое имя, а в записке просьба, смазать этим маслом петли потайной двери и оставить незапертым замок французского окна на ночь. В записке было сказано, что ничего плохого делать, не намерены, просто надо тайно забрать некий документ, а просящий желает сделать это лично и были подробные инструкции, как открыть дверь. Я много раз перечитывала записку, думала, взять деньги, но ничего не делать, потом решила, что это будет не честно, потом подумала, что красть у нас нечего, в кабинете ничего ценного нет, не станут же ночью выносить мебель? А спальню свою Ева Адамовна всегда запирала сама, да и не должна была она в ту ночь оставаться в приюте, не понимаю, отчего изменились ее планы. В общем, как вы уже догадались, исполнила я все инструкции, свой кабинет заперла, чтобы из него в коридор не могли выйти. Ева Адамовна ушла пораньше, а я на всякий случай легла спать на диванчике, в нашей зале для приемов напротив кабинета. Только вот беда, сон у меня крепкий, когда вернулась, Ева Адамовна, даже не представляю, она могла войти через свою спальню, там тоже французское окно, с дверным замком, но она редко так делала. Утром я встала, открыла свой кабинет, там ничего не было тронуто, все на месте, занялась делами, в кабинет управляющей не заходила. Перед самым вашим приходом закончила писать рекомендательные письма девочкам-выпускницам, пошла в кабинет Евы Адамовны, чтобы оставить их у нее на столе для подписи, тогда ее и нашла.

Рахиль замолчала, крепко стиснув губы, она пыталась взять себя в руки, в который раз переживая случившееся и, наверно, виня себя. Я не знала чем ее утешить, поэтому решила, что лучше вернуться к деловому разговору.

- Рахиль Лейбовна, я вас не осуждаю, честное слово, сама женщина и мать, могу понять, но скажите, у вас сохранилась записка?

- Нет, записку я сожгла, а вот пакет и бутылочка сохранились. - И она вынула из ридикюля помятый бумажный пакет.

Я осмотрела его внимательно. Обыкновенный пакет, в который обычно упаковывают в магазинах покупки, с одной стороны было написано: "Рахиль Лейбовне". Надпись была сделана либо человеком еле умевшим писать, либо, что более вероятно, кто-то взял перо в левую руку, желая скрыть свой истинный почерк, значит, Рахиль могла его узнать. Бутылочка также обычная, в подобных бутылочках в аптеках продают микстуры.

- Рахиль Лейбовна, если вы не против, я оставлю это себе.

- Нет, конечно, не против, но я пришла еще просить вас об одном... - она замялась, и продолжила заискивающим тоном: - вы уважаемая женщина, к тому же знакомы хорошо, как мне кажется с господином Рудавским, не могли бы вы просить его за меня, ну что бы..., вы понимаете?

- Не думаю, что имею на него особое влияние, но попрошу, отнестись к вам не очень строго.

- Спасибо, я пойду, пожалуй.

- Что вы намерены делать дальше?

- Выходить замуж и уезжать. Сегодня утром приходил нотариус, Ева Адамовна все свое имущество завещала приюту и мне некоторую суму. - Она скривилась, будто собиралась вновь разрыдаться, но сдержалась. - Она не вычеркнула меня из завещания все же. Этих денег нам хватит.

Рахиль встала, собираясь уходить. Я спохватилась:

- Как же Вы отсюда выберитесь?

- Пешком дойду, всего несколько верст до города, я привыкла, а там возьму извозчика.

- Ну, нет, я вас так не отпущу, сейчас Иван отвезет вас в город.

- Не стоит беспокойства, Анастасия Павловна.

- Рахиль Лейбовна, не знаю, свидимся ли мы еще когда-нибудь, но я желаю вам всего наилучшего, Бог вам судья, я же могу только помолиться за вас. Посидите тут и подождите, Иван вас отвезет в город.

Рахиль снова всхлипнула, я сжала ее руку на прощание, она опустилась на диван, а я пошла, отдавать распоряжения.

Когда, наконец, последняя наша гостя уехала, мной овладела всепоглощающая усталость.

Остаток дня до ужина я провела в раздумьях, вспоминала рассказ Рахиль, все события последних дней, пыталась собрать воедино, то, что знала. Ужин закончился быстро, тетя вообще не спустилась в столовую, дети, вдоволь наевшись за обедом, только колупались в своих тарелках, аппетит не испортился лишь у мосье, впрочем, как всегда.

После ужина мы разбрелись по комнатам. Хотелось оставить тетку сегодня в покое, но любопытство и тревога съедали меня. Пометавшись по спальне, я не выдержала и двинулась к тетушке. Она дремала, подперев щеку рукой, в своем любимом кресле, так и не переодевшись. Я легонько кашлянула, но тетя только пробормотала, что-то и попыталась устроиться поудобней в кресле. Я тронула ее за плечо. Тетка дернулась, резко выпрямилась и уставилась на меня не понимающим взглядом.

-Что? Что такое?

- Тетя ты спишь в кресле.

- Да, устала я очень. - Она тяжело поднялась с кресла. - Позови Даринку, пусть поможет переодеться.

Я дернула за шнурок колокольчика и через несколько минут горничная вошла в спальню, девушка, отчаянно зевая, принялась помогать тете, снять платье и приготовиться ко сну, я все это время ерзала в кресле, но разговор не начинала. Наконец, Анна Ивановна, облаченная в теплую ночную сорочку и закутанная в старенький уютный халат, уселась в кресло, и спокойно спросила:

- Вижу, ты хочешь у меня что-то спросить? Так спрашивай.

- Тетушка, я не спросить хочу, я тебя прошу, расскажи мне все без утайки, не могу больше, мучится догадками, а я потом расскажу тебе, что поведала Рахиль.

- Без утайки говоришь, да я ничего особенного не таю.

- Почему ты все время увиливаешь и Семену Михайловичу не все говоришь?

- Потому, что не хочу пережить всего того ужаса еще раз и тебе не желаю.

Я только вопросительно уставилась на тетушку.

- Ну ладно. - Она помолчала, собираясь с мыслями. - Когда Миша привез старую каргу домой, то мы не сразу поняли, что с ней не так. Она могла с утра вести себя вполне нормально, потом вдруг настроение менялось, то плакала, то хохотала. Гости к нам ходили, тогда часто, тетка, и при них стала закатывать свои странные сцены, пошли слухи всякие, по большей части, сама понимаешь недобрые, а когда мы ее закрыли, то и вовсе стали говорить разную ерунду. Разве пальцами нам вслед не показывали. Все эти шушуканья за спиной, косые взгляды сильно влияли на Мари, она была не такая как ты, ты сильная, можешь отпор дать, а Мари очень чувствительная была, все принимала близко к сердцу. Здоровье ее ухудшилось, ребенка тогда потеряла и за это еще сильнее переживала. Слухи страшная сила. Легче, если тебе в глаза скажут, что вы мол, держите в доме одержимую, что может и сами вы сумасшедшие, тогда можно прямо ответить, что никакая она не одержимая, больная просто. Можно защищаться.... А когда в глаза все такие добрые, ласковые, а за спиной гадости всякие говорят, как ты защитишься, что ответить человеку, вроде и не обидевшему тебя прямо? - Тетя погрузилась в невеселые воспоминания, потом снова заговорила. - Когда мы того покойника во флигеле нашли и я увидела сходство, то на меня так и нахлынули воспоминания, лица соседей, фальшивое сочувствие, смешки за спиной. Я надеялась если буду молчать, никто до того кто он такой не доберется, нас оставят в покое и кошмар не повториться, а тут видишь как все обернулось. - Тетя опять умолкла.

Я погладила ее руку.

- Тетя, может и не повториться, пока о том кто он такой полиция не распространяется, а уж мы точно будем молчать, но рассказывай дальше, что ты знаешь о таинственной невестке?

- Пока, да, полиция молчит, но если найдут убийцу, будет суд, все опять всколыхнется.

- Так это если найдут, что-то не далеко продвинулись наши сыщики и зачем загадывать вперед, так что там с невесткой?

- С невесткой? Когда тетка переселилась во флигель, мы вздохнули с облегчением, сама понимаешь ни Мари ни Миша ее не навещали, она им столько нервов съела, изредка общалась только я, приходилось, по разным хозяйственным делам. Тетя надо сказать, кроме всего прочего ехидная такая была, любила поддеть. Однажды прихожу к ней, а она сидит письмо пишет, я ее так, для поддержания разговора спросила, кому это она пишет, не сыну ли? А тетка так противно улыбнулась и говорит: невесточке своей, любимой, весточку хочу отправить. Я сильно удивилась, никогда не слышала, что бы ее сын был женат, ни о свадьбе, ни даже о помолвке. Поэтому переспросила: жене сына? Она, только ухмыльнулась, и ответила так расплывчато, что, мол, она сейчас ему не жена, я ничего не поняла, а у тетки видно было хорошее настроение, она рассказала, что в последнюю поездку в город встретила одну хорошо знакомую особу, так теперь желает возобновить знакомство. Больше ничего объяснять не стала, а я и не спрашивала. Но после того случая посетили ее только четыре женщины: Елена Сухова, Анфиса Теличкина да Ева Адамовна с Рахиль.

Ну что ж, знакомые все лица.

-Тетя ты думаешь, кто-то из них та кому Дария Любомировна письмо писала?

-Думаю да, вот только кто это не знаю.

- А под какими предлогами они ее посещали?

- Суховы тогда только выкупили соседнее поместье, у разорившихся владельцев. Так они всех соседей посещали, знакомились, так сказать, хотя мы и так были хорошо знакомы, они же в городе жили и Алексей был другом Миши, но ты же знаешь Елену Игнатьевну, она и к тетке подалась с визитом вежливости, а на самом деле сплетен подсобрать. Теличкины тогда, только приехали в город. Федор Федорович был связан с большими поставками по железной дороге, интересовался разными новшествами, они с Мишей на том сошлись. Он их пригласил, а Анфиса Андреевна выразила желание познакомиться с теткой, но это я думаю и правда из вежливости, она же всех пересудов тогда еще не знала. А Ева Адамовна с Рахиль прибыли по просьбе тетки, все-таки она приюту свое имущество завещала. Но о них, наверно, даже думать не стоит обе никогда отсюда и не выезжали надолго.

- Ты знаешь, что Рахиль выросла в Москве? - спросила я тетю и, увидев ее удивленный взгляд, пересказала историю Рахиль.

Анна Ивановна удивленно приподняла бровь,

- Выходит Рахиль все же могла познакомиться с Кириллом Юрьевичем, но она была тогда очень молода, а он значительно старше.

- Ну, тут ничего удивительного нет, Миша на семнадцать лет был меня старше.

- И все же, почти монашка, хотя она могла всего и не рассказать.

И мы с тетушкой глубоко задумались.

Глава 12

Проснулась я совершенно разбитая и еще более уставшая. Вечером, придя в свою комнату, застала там Андрюшу с книгой, он обиженно сказал, что вот уже несколько дней я не читала ему на ночь. За всеми тревогами и событиями последних дней и, правда, забыла о наших маленьких традициях и своих обязанностях. Поэтому взяла книгу и пошла в спальню к Андрюше, он заснул после первой же главы, я поцеловала его в лобик, укрыла, плотнее, одеялом, и пошла к себе.

Проходя мимо спальни девочек, заметила свет из-под двери. Они занимали одну спальню, а рядом устроили себе собственную гостиную, будуар, как говорила, Лиза. Зашла и к ним, поболтать на ночь, девочки очень обрадовались и мы еще полчаса обсуждали события сегодняшнего дня, чрезвычайно взволновавшие их. Я заметила, что Лиза, не на шутку увлеклась молодым помощником Семена Михайловича, Николаем, его обязанности показались ей чрезвычайно романтичными, я не стала выговаривать сентиментальной девушке, эти девичьи влюбленности, такая же неотъемлемая часть взросления, как, например, изменения в фигуре, становившейся у девочек все более пышной и женственной. В своей постели оказалась уже довольно поздно, но заснуть все равно долго не удавалось.

Утром, вместо ворочаться, решила просто встать и идти на кухню. Аромат только что смолотого кофе и запах сдобных булочек будоражил, отгоняя остатки сна. Галина месила тесто на булочки с вечера, к утру, оно подходило, она вставала ни свет, ни заря, сама разжигала печь, пока пышные булочки и свежий хлеб томились в раскаленной печи, она готовила кофе. Сегодня я решила составить ей компанию.

- Доброе утро пани. - Она присела в подобие реверанса, насколько позволяло грузное тело.

- Доброе утро Галина, сготовь-ка мне кофе.

- Как всегда по-варшавски?

- Нет, как себе, крепкое.

- Сахару сколько?

- Два кусочка, хватит, как тебе удается каждое утро быть такой бодрой? - я уселась за кухонный стол и наблюдала за быстрыми руками кухарки.

- Я привыкла пани, да и утро сегодня чудесное, глядите, за окном опять снег падает.

Я подошла к окну, действительно падал снег, но не мело как в тот роковой вечер, а медленно кружась, пушистые, похожие на пачки балерин, снежинки опускались на подоконник и тут же таяли. Это зрелище меня заворожило, от созерцания снежного танца оторвал голос Галины.

- Готово пани. Булочку, только испеклась, подать?

- Не надо, пусть остынет, да и есть, пока, не хочется. - Я, с наслаждением, принялась пить кофе, он был обжигающее горяч, пришлось подождать. Галина суетилась по кухне, молча. - Что-то ты сегодня молчалива, случилось что?

- А не о чем говорить, за этой зимой и не пойдешь никуда. Да и то всех интересует, что у нас случилось да как. - Проворчала Галина.

- Сплетничают?

- Да уж, сплетничают, нет бы, своими делами заняться, так их чужие волнуют, как говорила моя матушка в своем дворе и бревно не заметишь, а в чужом глазу - скалку.

- Ладно Галина, не переживай, скоро найдут преступника и все успокоятся.

- Кто найдет? - ловко вынимая лопаткой булочки из бритванки и перекладывая их на чистое полотенце, спросила Галина. - Эти недотепы? Только, чужие руки краской вымазывать умеют.

- Ну, это они для дела. Спасибо тебе, Галя, за кофе, я пойду, пожалуй. - Галина по привычке изобразила реверанс, когда я уходила в кухню спустилась Катерина.

Утро только начиналось. Я прошла в свой кабинетик, уселась за бюро, и вынула бухгалтерские книги. Не скажу, чтобы любила заниматься этим рутинным делом, но приходилось, иначе порядка не будет. До завтрака, подсчитывала, в столбик, скучные цифры.

Проснулась тетя. Она, как и я, первым делом прошла в кухню, по пути сообщив, что ей срочно надо выпить кофе, иначе она так и будет спать на ходу. Следующим появился месье Бомон, тоже, естественно, первым делом посетивший кухню. Перед самим завтраком, когда горничные гремели посудой, накрывая стол, с радостным щебетом, спустились девочки. Последним объявился Андрюша, широко зевая, утро всегда было самой тяжелой частью дня, для него.

Завтрак прошел спокойно, и я опять уселась за свои цифры. Прервал мое занятие появившийся, как из-под земли Петр.

- Тут Вам записку принесли с почтой, Анастасия Павловна. - Он с поклоном вручил мне тоненький конверт, надписанный аккуратным, угловатым, мужским почерком.

- От кого письмо? - машинально спросила я, вскрывая конверт.

- Почтальон говорит, передал ему какой-то мужчина, когда он собирался выезжать с почтового двора. - Доложил Петр.

Но я его уже не слушала, ибо записка оказалась от Георгия Федоровича и гласила: "Уважаемая Анастасия Павловна, обращается к Вам, с нижайшим поклоном, г-н Савельев Г. Ф., прошу Вас оказать мне честь и позволить пригласить на прогулку по парку. Буду ждать Вас у центрального входа в два часа дня. Очень надеюсь, что вы не отвергнете, столь дерзкое предложение". Далее шел изысканный росчерк изображающий подпись.

Действительно предложение, несмотря на всю вежливость послания, было весьма дерзким. У нас не Петербург, всё на виду и все на виду, но я даже не сомневалась в том, что приму его. Вопрос был только один, но очень важный: что надеть?

Тетушка послание прокомментировала в своем обычном стиле:

- Опять будешь шкафы выворачивать в поисках золотых одежд. Поедешь ли, даже не спрашиваю, по глазам вижу, ты все уже решила.

- Решила, поеду. Но одеться надо как-то незаметней, что бы в глаза не бросалась.

Тетя только фыркнула на это заявление и пошла за мной в спальню. В нашем доме утаить что-то невозможно, поэтому девочки объявились вслед за тетей, уселись на постели и принялись давать советы. Наше собрание пропустил только Андрюша, заявив, что одевание - девичье дело.

После часа проведенного у зеркала остановилась, наконец, на практичной, юбке-колокольчике из темно-серого делена, английской блузке из шелкового поплина, строгой, но украшенной на груди кружевным жабо и жакете из темно-серого же твида в мужском стиле, перешитом, по правде сказать, из мужниного сюртука. Наша мадам Капет, хоть и не блистала глубокими познаниями истории, не была тонким психологом, зато обладала чисто крестьянским здравомыслием и прекрасно понимала, что если у ее постоянной клиентки нет денег на обновки, но есть желание быть модной и, главное пользоваться услугами модистки, то стоит закрыть крепко рот и перешивать старые платья на новые, мужские сюртуки на женские пиджаки и из маминых юбок делать платья для дочерей. За что, мы, ее образованные клиентки, прощали ей неуклюжий французский акцент и отсутствие классического образования.

Из глубин шкафа вынули, меховое манто отороченное богатым мехом соболя, с капюшоном, и рукавами "летучая мышь", подарок мужа, к нему меховую же шапочку-таблетку с густой вуалью, сквозь которую не то что, меня, я сама плохо видела, и большую, соболиную, муфту.

На ножках красовались полусапожки, украшенные бантиками, которые очаровательно выглядывали из-под юбок.

Уже сидя в карете, подумала: какие же мы, женщины, странные существа. Вот я обожаю простые домашние платья, практичных темных цветов, скроенные по принципу мешка и не предполагающие ношение корсета. Склоняюсь к мнению, что корсет вреден, а женская одежда должна быть более практична, чем красива. Но стоит только встретить интересного мужчину и, ради того что бы понравиться ему, мы стягиваем себя корсетами, проводим часы у зеркала, укутываемся в шелка и кружева и напрочь забывая о практичности, мучимся в неудобной обуви на высоких каблуках. Как ни была бы удобна простая одежда, мы все равно стремимся стать эфемерными, загадочными красотками, как на иллюстрациях Чарльза Гибсона.

Когда карета въехала на Садовую улицу, приближаясь к башням главного входа в Царицын сад, сердце мое колотилось бешено, пытаясь унять волнение, я уговаривала себя: это просто прогулка, предполагается, скорее всего, деловой разговор. Но как не хотелось бы моему уму разложить все по полочкам и подчинить сердце разуму, все равно в глубине души я надеялась на романтическое свидание, хотя, что предполагалось под этим понятием, представляла себе смутно.

Я не стала поднимать окна и свешиваться наружу, что бы убедиться, что меня ждут - это было неприлично и просто смешно, но, Бог свидетель, как мне этого хотелось. Наконец медлительная, неповоротливая столетняя колымага остановилась и почти сразу же открылась дверца, Георгий Федорович, приветливо улыбаясь, протянул руку, что бы помочь мне выйти.

- Добрый день, я очень рад, что вы приняли мое приглашение.

- Добрый день, рано же вам пришлось подняться, что бы его отправить.

Я спустилась на землю, опираясь о его крепкую руку. Опустила на лицо вуаль, дала указание Ивану отъехать немного от входа и ждать меня. Спрятала руки в теплую муфту. Редкий снежок кружил вокруг нас. Мы двинулись главной аллеей, держась рядом, но на некотором расстоянии. Медленным, прогулочным шагом пошли в сторону Елисейских полей. В это время года парк не был наполнен людьми, такое уединение вполне нас устраивало. Разговор начал Георгий Федорович.

- Вчерашний день утомил вас?

- Признаться честно - ужасно! Вся эта кутерьма, да еще и визит Рахиль Лейбовны...

- Она рассказала что-то интересное?

- Мне обязательно вам это пересказывать?

Георгий Федорович ослепительно улыбнулся и подхватил меня под руку потому, что мой каблук попал в какую-то ямку, я пошатнулась и может, упала бы, но крепкая рука удержала меня. Восстановив равновесие, я подняла часть многослойной вуали, что бы лучше видеть, а то не хватало еще свалиться неуклюже, ему под ноги.

- Спасибо Георгий Федорович.

- Может все-таки Георгий? Вряд ли нас подслушают, Настенька. - Теперь его улыбка была уже нежной, интимной, я подумала про себя, может же человек одними губами выражать столько разных эмоций.

- Ну, хорошо, Георгий, так что же мне обязательно передавать наш разговор тебе? Признайся, сегодняшняя встреча не просто так - это идея Семена Михайловича?

- В проницательности тебе не откажешь. А знаешь, Настенька, было бы хорошо, чтобы ты сама все рассказала Семену, так будет лучше, да и тебе, наверняка, хочется его расспросить?

- А как это сделать? В участок я не пойду. Может мне вернуться домой, а вы приезжайте под предлогом допросить нас очередной раз.

- Ну, нет уж. У тебя дома просто вавилонское столпотворение, да и тетушка-дракон, Семен ее побаивается. Но ты можешь прийти к нам на квартиру.

- Это официальное приглашение?

- Да, очень официальное, - мы остановились и посмотрели друг на друга.

- Ты понимаешь, что если меня заметят за подобным посещением, то вам с Семеном Михайловичем придется бросать жребий и посылать сватов.

Это заявление не на шутку развеселило Георгия.

- Ну, бросать жребий не придется, если что - сваты будут от меня, ты не против?

- Против, если свататься придется по принуждению.

- Так давай не будем принуждать себя. Ты можешь посетить нас инкогнито.

- Как это сделать? Мою колымагу весь город знает, такого раритета ни у кого уже не осталось.

- Так оставь ее, допустим у кафе-кондитерской, наша штаб-квартира расположена в доме на соседней улице. Дойдешь пешком, якобы по магазинам отправилась. Зайдешь с черного входа, у нас в доме квартира известной гадалки находиться, так, что посещения дам под вуалями не редкость. Просто поднимешься этажом выше. Ну как примешь приглашение?

Хоть все это было явной и к тому же небезопасной авантюрой, я решилась рискнуть, очень любопытно было взглянуть на жилище холостяков.

- Ладно, рискну, принять ваше приглашение. А скажи, Георгий, если не секрет, как ты тут оказался? Всякие сплетни, знаешь ли, ходят....

- О том, что я знатный аристократ, проживающий инкогнито? Или кто-то, вроде, Хлестакова?

Теперь уже рассмеялась я.

- Насколько я знаю, строгого ревизора в тебе не углядели, а вот про знатность, действительно идут разговоры.

- Все намного прозаичней. Я родился и вырос в Петербурге. Привык к шуму и суете большого стольного города, от того мне тут все так экзотично кажется - он усмехнулся своим воспоминаниям - моя мать из малоземельных дворян, Наталья Аркадьевна, живет в Петербурге. У нас свой, небольшой дом, она сдает некоторые комнаты жильцам, скорее от скуки, нежели из желания заработать. Отец, ординарный профессор истории, Федор Лукьянович, преподавал в свое время на историко-филологическом факультете в Императорском Санкт-Петербургском университете, уже умер. - Георгий замолчал, собираясь с мыслями. - Так как у нас отцы, как правило, направляют сыновей по своим стопам, я тоже стал изучать историю, сдал магистерский экзамен и занял должность приват-доцента в университете. Защитил магистерскую диссертацию и готовился к защите докторской.

- О, насколько я знаю это очень большие достижения, многие преподаватели наших университетов не имеют даже магистерской степени, не говоря уж о том, чтобы замахнуться на докторскую.

- Тут надо учесть, что мой отец, тоже изучал историю, мне были доступны многие собранные им материалы. Мой отец верил в истинность старого девиза профессуры "кто двигает науку тот и учит", поэтому не оставлял своих изысканий до последних дней. К тому же сам предмет мне очень нравиться, это моя страсть, вот, к примеру, подземелья Раковки, ты знаешь, что они начали строиться еще во времена набегов татарских набегов, люди рыли подземные укрытия и уходили туда со всем скарбом и, даже, скотом? Это совершеннейшее с инженерной точки зрения сооружение. Представляешь сколько загадок и открытий находиться там для человека изучающего историю. - Георгий говорил с таким воодушевлением, даже восхищением, древними строителями, что я подозрительно спросила:

- Уж не спускался ли ты в эти ненадежные укрытия?

Восхищенное выражение его лица ответило само за себя.

- Там же опасно, насколько я знаю, в подземельях прячутся порой, жители Раковки спасаясь от погромов, я слышала о несчастных случаях, когда бедняг засыпало обвалами, сооружениям этим не одно столетие.

- Вот в этом и есть их прелесть, а подземелья Одессы? Официально считается, что они якобы были образованы добыванием камня, ракушника, для строительства города, но многие историки, склоняются к мысли, что одесские катакомбы куда старше города. - Моего друга явно несло в сторону, надо бы свернуть его на первоначальную тропу, поэтому я невпопад выдала:

- Знаешь, а моя тетушка, тоже считает, что в нашей стране сыновья, как правило, идут по стопам родителей.

Георгий моргнул, удивленно посмотрел на меня и понимающе улыбнулся:

- Меня уносит в мой предмет? Ну что ж когда-нибудь у нас будет время, и мы поговорим еще об этом.

- Ты был преподавателем университета, имел блестящие перспективы, что же тебя занесло сюда, так далеко от столицы?

Только, что оживленный Георгий, вдруг замкнулся, молчание затягивалось и я думала уже не получу ответ на свой вопрос, когда он заговорил.

- Слышала ли ты о студенческих волнениях?

- Ну, конечно, отказ многих студентов присягнуть нашему императору, все эти студенческие братства с радикальными взглядами, да что там говорить о студенческой забастовке начавшейся восьмого февраля в Петербургском университете не знает разве что глухой и слепой.

- Ты хорошо осведомлена.

- Не забывай мой отец - банкир, он считает, что даже самое ничтожное политическое колебание влияет на финансы, поэтому он всегда в курсе всех движений и меня научил держать нос по ветру. Неужели ты как-то связан со всем этим, ты же уже полгода живешь здесь, далеко от столицы?

- Все эти движения начались не сегодня, просто восьмого февраля случилось то, что стало горящей спичкой для бикфордова шнура, уже давно валявшегося рядом. В сентябре прошлого года в университете произошла неприятная история связанная нарушением университетского устава и запрещения студенческих объединений, одно такое объединение действовало в стенах университета. Могу поклясться, что мои студенты не были революционно настроены, не собирались свергать самодержавие, это было обыкновенное землячество, на собраниях обсуждались разные вопросы, от чисто практических, например как помочь нуждающемуся товарищу, до иногда и политических дискуссий.

- И ты участвовал в этих дискуссиях?

- Я присматривал за ними. Они молоды, они горячи, их легко втянуть в губительные авантюры, но руководство увидело во всем этом что-то значительно худшее. Нескольких моих студентов исключили, а мне Василий Иванович, наш ректор, по старой дружбе с отцом, он тоже историк, историк права, предложил добровольно подать прошение об отставке, если я послушаюсь его, обещал дать блестящие рекомендации в тот округ, который я выберу. Пришлось уйти из университета. Некоторое время я пожил на шее матушки, проведал сестру, она замужем, живет под Москвой. А потом получил письмо от Семена. Мы с ним товарищи еще по университету, только он учился на физико-математическом факультете. Семен мечтал стать горным инженером, его увлекала геология, отсюда и скрупулезность и увлечение химическими опытами, но у горных инженеров есть свои сыновья. Отец Семена, полицейский чиновник, ушел на пенсию, а свое место освободил для сына. Когда Семен узнал о моих злоключениях, предложил приехать к нему, работа в провинции не лучший выбор, но возможность переждать. К тому же история этих земель очень интересна и почти не изучена, я согласился. Василий Иванович, как обещал, дал рекомендательное письмо на имя попечителя Киевского округа, и я занял место учителя латыни и древней истории в местной мужской гимназии. Вот, пожалуй, и вся моя биография.

В молчании мы подошли к гроту Калипсо, на правой стене рядом с входом высечено изречение на польском языке: "Zapomnij pamiкж pecha tutaj i zaakceptowaж szczк®cia powyїej, je®li sЉ zadowoleni, wiкc byж jeszcze szczк®liwszy." Я перевела его вслух:

- "Забудь тут память о несчастье и прими счастье выше, если же ты счастливый, так будь ещё счастливее" говорят, эти слова принадлежат самому графу Станиславу Потоцкому, второе имя которого было: Щенсный, счастливый значит, не знаю, насколько он был счастливым человеком, но жену свою любил, наверно, больше жизни! Получить такой сказочный подарок, как подтверждение любви, это мечта каждой женщины, для Софии Константиновны, ставшей явью.

- Ты мечтаешь о таких грандиозных подарках, но я, к сожалению не магнат. - Последние слова Георгий произнес почти шепотом, он придвинулся ближе, поднял вуаль и мягко поцеловал меня в губы. Целоваться на февральском морозе не очень комфортно, сырой холодный воздух, колется тысячами иголочек, мы ограничились легким поцелуем и отстранились. Я опустила вуаль и недовольно подумала, что мне хочется чего-то большего, чем мимолетные поцелуи, но вслух сказала:

- Нет, таких грандиозных подарков я не ожидаю. Времена щедрых магнатов прошли, к сожалению. Так что, возвращаемся и будем приводить в действие твой план?

- Возвращаемся. Может, на обратной дороге ты расскажешь что-нибудь о себе, как ты, дочь одесского банкира, оказалась здесь? Почему вышла замуж так рано? Твои приемные дочери, сейчас в том же возрасте, но они кажутся совершенными детьми.

- Это не совсем так, Лиза, действительно еще совершенный ребенок, а вот Ира, много взрослее, это скорее характер, многие на всю жизнь остаются детьми, а некоторые, кажутся взрослыми с пеленок.

- Да ты философ оказывается.

- Немного философии не повредит, а замуж я так рано вышла, из-за Софи.

- Кто такая - Софи?

- Моя мачеха.

- Злая мачеха?

- Ну что ты, почему злая? Софи, хороший человек, тут все много сложнее. - Видно придется объяснить подробней. Я задумалась, и решила начать сначала, то есть с отца и матери. - Мои родители поженились по любви. Многих этот факт удивлял, но это так. Мой отец, как бы это сказать поточнее.... Мой отец - деловой человек, вот так будет правильно, деловой до мозга костей. Его родословная довольно необычна, мой прапрадед выкупил себя из крепостных у обедневшего хозяина, мой дед и мой отец за ним уже стали управляющими банками. А мама моя из семьи дворян с очень древней родословной, имена ее предков записаны на стенах Софии Киевской. Так что сам понимаешь, мамин отец был не в восторге от такого союза, мама хотела бежать, но папенька поступил как деловой человек, он пришел к дедушке и долго с ним разговаривал, никто не знает о чем, но после того разговора дед дал согласие. Мама даже получила хорошее приданное, оно дало возможность отцу стать совладельцем своего банка.

- Вот это настоящий деловой человек и часть его живет в тебе.

- Да уж живет. Во мне живут, кажется две части - с маминой стороны бунтари и хозяева жизни, толкают на какие-то авантюры, а со стороны папы, здравомыслящие, осторожные крестьяне, советуют взвесить все да не спешить. Мама с папой жили, душа в душу, как говорят, но здоровье мамочки было слабое, мы и в Одессу переехали с Киева из-за ее здоровья, но она все же умерла рано, мне, только десять лет было. - Горькие воспоминания захлестнули, слезы щипали глаза, но я сдержалась, не время плакать и продолжила рассказ. - Папа долго горевал, но время шло, оно лечит. Мне только исполнилось семнадцать, когда папа сообщил, что нашел новую жену и представил мне Софи. Если на маме он женился по любви то их женитьба с Софи чистый расчет, с обеих сторон, но расчет оказавшийся верным. София - блестящая женщина, именно блестящая и не иначе. Высокая, статная, белокурая, прекрасный густой волос, из которого можно сделать даже самую невероятную прическу, с чудесными серо-голубыми глазами, она похожа на греческих богинь с портретов флорентийских художников. Софи всегда выглядит идеально, в простом домашнем платье, в деловом английском костюме, в роскошном вечернем платье. Сам понимаешь, такая жена для банкира - это как символ успешности, отец же дал этому брильянту чудесную золотую оправу. К тому же она очень образована, ее отец, обедневший помещик, сделал один действительно прибыльный вклад, он дал прекрасное образование своим детям, брат Софи один из лучших киевских адвокатов, а она обучалась в лучшем женском образовательном учреждении - Смольном институте благородных девиц. Софи пишет мне пространные письма и сообщает обо всех новинках в моде, литературе, она выписывает множество журналов и переписывается с большим количеством подруг, в разных концах земного шара, у нее есть, даже, подруга в Нью-Йорке, раз в полгода присылающая ей объемное письмо с тамошней прессой. Когда мы познакомились с Софи, она окинула меня взглядом и радостно сообщила, - я, пытаясь скопировать глубокий голос мачехи с восторженными интонациями, процитировала: "Oh, chйrie, tu es superbe, trиs beau, nous allons priodenem mode, changer le style de cheveux, ce genre de tire-bouchon pour enfants, ouf! Et ce que nous trouvons le mariй, tout d'Odessa sera dans l'йtonnement!"Љ. После такого заявления я остолбенела, но дело в том, что не только Софи, но и мой папенька, и мои дедушки, да вся родня имела свое собственное мнение о том, кто должен быть моим мужем. У всех были свои представления о моем счастье. - Я подняла глаза на Георгия и заметила, что тот едва сдерживает смех, но он подавил глупую улыбку и спросил:

- Поэтому ты решила сама устроить свое счастье?

- Да, и мой выбор пал на Мишу.

- Почему?

- Я давно его знала, он был одним из постоянных клиентов отцовского банка и другом папы. Миша мне нравился, был моей детской влюбленностью. Он из тех людей, в которых детская восторженность остается навсегда, к тому же он был добрым человеком и красивым, что для девицы немало важно. К тому же я замечала, что нравлюсь ему, он первый увидел во мне женщину. Ты не подумай ничего плохого, он просто раньше всех стал вести себя со мной как с взрослой девушкой, галантно. Предложение я, можно сказать сама ему сделала, мамина кровь, тогда, видно верх взяла, он очень удивился, когда понял, что я проявляю к нему неоднозначный интерес, но когда поступило от него официальное предложение, удивилась и сама.

- И твой родитель не был против?

- Не то, что бы против, просто, слегка ошарашен. Он дружил с Мишей много лет, но зятя в нем не видел. Я настояла на своем выборе и папа согласился.

- Ты никогда не жалела о своем решении?

- Нет. Никогда. Миша был прекрасным мужем, несмотря ни на что, а жизнь, здесь в своем поместье мне нравиться. Я сама себе хозяйка. Я не стремлюсь, стать звездой гостиных и праздничных приемов, меня устраивает провинция, я намного свободней женщин блистающих в свете, можешь мне поверить.

- Прости за нетактичный вопрос, но сейчас ты вдова, и сама себе хозяйка, была ли ты так свободна при жизни мужа?

- Как ни странно, я чувствовала себя свободной. Давай продолжим этот разговор позже, вот уже главные ворота, надо разойтись, я думаю.

- Мы живем на Киевской улице, дом 9, квартира 4, это третий этаж.

- А где живет гадалка? - я лукаво посмотрела на него.

- Гадалка живет этажом ниже, в квартире номер два. Хочешь сходить?

- Может, как-то схожу, будущее так загадочно, тем заманчивей узнать хоть, что-нибудь.

Георгий посадил меня в карету и удалился ловить извозчика, а я велела ехать к кафе-кондитерской. Мы гуляли почти час, зимой темнеет рано, так что надо было спешить. Я зашла для приличия в кафе, выпила чашечку кофе, и, нетерпеливо поерзав, поднялась. До нужного дома добралась быстро, но подойдя, неуверенно остановилась.

Дом был большой, строгой архитектуры, похожий на вытянутого в струнку чиновника, как и люди, проживавшие в нем. Я подумала, как же дома соответствуют свои жильцам. Вот, например, доходный дом похож на улей, хоть и с богатым фасадом в стиле барокко, все же кажется, неуклюжим и скромным, как и разношерстый народ, снимающий в нем квартиры. Дома богатых купцов с магазинами на первых этажах, всем своим надежным видом передают деловитость и предприимчивость своих хозяев, а особняки аристократов, изысканны и напыщенны и, кажется, в них тоже течет голубая кровь.

Я потопталась немного и, собравшись с духом, вошла через парадный вход.

Љ"Ах, милая, ты прекрасно выглядишь, совсем недурна собой, мы тебя приоденем модней, прическу поменяем, что это за детская косичка, фу! И такого жениха найдем, вся Одесса будет в изумлении!" (фр.)

Глава 13

Оказавшись в парадном, в тот час же пожалела, что не вошла через черный ход. Из боковой двери показался привратник, но, слава Богу, я не вызвала у него подозрений и он выглянув, тут же скрылся. Из дверей привратницкой выплыло облачко пара и вкусно запахло чаем, славный охранник, вероятно, полдничал. Георгий не ошибся, дамы под вуалями тут не вызывали интереса, привратник решил, что я направляюсь к гадалке.

Подъезд ничем не отличался от тысяч таких подъездов в целой империи. Видно, что в доме проживали люди с довольно солидными доходами, здесь было чисто, все аккуратно побелено, перила, натерты до блеска, а ступени покрывала ковровая дорожка. Напротив двери привратницкой высилась подставка для галош, здесь их можно было оставить, или хорошенько вычистить.

На первом этаже находилась всего одна квартира, на ней красовалась солидная медная табличка без номера квартиры, которая гласила: "Доктор фармации г-н Эшкольд П. С.", здесь, кажется, проживал владелец аптеки.

На втором этаже были две квартиры, двери располагались одна против другой. Правая дверь, обычная крашенная белой краской, с номером 3, а вот левая дверь была примечательна, выкрашенная в черный цвет и покрытая лаком, с медной табличкой очень замысловатой формы, похожей на цветок лилии с единой надписью: "Цирцея". Наш городок мало напоминал сказочный остров Ээе, так что же здесь делала, божественная колдунья? Я задержалась перед экзотичной дверью, и только собралась подниматься выше, как с верхних этажей раздался стук, резвый топот ножек и детские голоса, какая-то женщина пыталась утихомирить сорванцов, они быстро приближались, и, поняв, что через мгновение, будут здесь, я стала судорожно стучать в дверь Цирцеи.

Двое мальчиков в коротких черных шубейках, пронеслись мимо, за ними чинно спускалась женщина, по виду, няня. Я думала, все пронесло, но тут открылась черная дверь, и мне ничего не оставалось, как войти в царство Цирцеи. Очень надеюсь, что она не превращает своих клиенток в свиней.

Маленькая прихожая была плохо освещена, невысокая худенькая девушка, в черном форменном платье, с белым крахмальным фартуком и в белом же простеньком чепце, взяла у меня верхнюю одежду. Я удивилась, почему-то ожидала, что прислуживать таинственной колдунье будет кто-то более экзотичный, например прекрасная гречанка в белой тунике, но мы не на греческом острове, здесь сойдет и так. Девушка разместила мои вещи в большом гардеробе, жестом указав, следовать за ней повела темными коридорами, за это время она не произнесла ни слова.

Квартира, казалось, состояла из одних коридоров, вернее коридорчиков, похожих как близнецы, оббитых дубовыми панелями до середины стены, далее шли полосатые шпалеры с бронзовым отливом, черные, одинаковые двери вели в какие-то комнаты, газовые рожки давали слабый свет, может из экономии, а может для создания таинственности.

Наконец мы остановились напротив двойной двери. Жестом, указав мне подождать, девушка вошла в комнату, оставив двери слегка приоткрытыми, сквозь щелку, я увидела как горничная, наклонившись, что-то шепчет на ухо хозяйке. Она выпрямилась, а я отпрянула от щелки, не хватало еще, что бы меня застали за подсматриванием, дверь распахнулась и я прошла в комнату мимо присевшей в реверансе прислуги.

Гостиная, если это была гостиная, представляла собой квадратную комнату, с двумя высокими окнами, занавешенными густыми кружевными занавесками. Тяжелые темно-синего цвета бархатные портьеры обшитые бахромой, почему-то навели меня на мысль о похоронном бюро. Стены были обиты теми же дубовыми панелями и полосатыми шпалерами с бронзовым отливом. Здесь не было картин, зато на стенах красовались бронзовые бра-подсвечники с восковыми свечами, горничная как раз зажигала эти свечи по очереди, и гостиная наполнилась дурманящим запахом восточных трав. Пол был услан дорогим, но основательно потертым таджикским ковром, замысловатый восточный рисунок с преобладанием синих и серебряных цветов, вносил оживление в эту мрачную комнату, плотно заложенную мебелью в псевдо восточном стиле, на стульях, креслах и неудобных диванчиках были раскиданы многочисленные подушечки, темно-синего же бархата, с вышивкой серебряными и золотыми нитями. Эти подушечки напомнили мне собственную гостиную и потертую обивку, у меня зародилось подозрение, что они накиданы тут с той же целью.

Казалось хозяйка этого дома, должна возлежать на коврах в замысловатых восточных одеждах, но она сидела в кресле, прямо напротив двери, перед ней стоял чайный столик покрытый скатертью из той же ткани и с такой же вышивкой, как и подушечки. Госпожа Цирцея была немолодой уже, но хорошо ухоженной женщиной, в простом платье из того же синего бархата, черные волосы с проседью, уложены в элегантную высокую прическу, немного вытянутое лицо, слишком широкие губы и тонкий нос, красавицей ее нельзя было назвать, но все же было в ней что-то завораживающие, сеть тонких морщинок, сбегалась к карим глазам, искусно подведенным на восточный манер, никаких украшений, только, большое серебряное кольцо с темным опалом сияло на указательном пальце правой руки. Этой рукой она сделала изысканный жест, указывая мне на кресло напротив себя. Я уселась. Пока мы не произнесли ни слова. Надо отдать должное гадалке, создать нужное настроение у клиента она умела, меня переполняло чувство странного нетерпения. Когда стало казаться, что тишина взорвется, госпожа Цирцея заговорила, красивым, глубоким, хорошо поставленным голосом, что навело меня на мысли о театральной сцене:

- Вы не записаны, но сегодня у меня есть немного времени и я приму вас. Ко мне вы попали случайно, шли в другую квартиру, к моим соседям выше. - Все это она произнесла совершенно спокойно, просто констатируя факт, от удивления у меня приоткрылся рот, не ожидала, что удивительная женщина еще и читает мысли, мне стало не по себе. - Гадать будем на карты. Сеанс у меня стоит три рубля. - Она вопросительно посмотрела на меня, я только кивнула, но подумала, ничего себе цены, да это треть заработка моей горничной в месяц.

Не вставая с места, из верхнего ящика небольшого комода, она вынула колоду карт. Это были карты таро, похожие имелись у тетушки, но такие как у нас можно купить в любой сувенирной лавке, а эта колода - настоящее произведение искусства, даже их обратная сторона, покрытая изумительными восточными узорами, золотой краской на черном фоне, поражала воображение.

Гадалка протянула мне колоду и велела:

- Снимите левой рукой на себя. - Я сняла, она переложила эту часть в низ колоды. - На что гадать будем?

- На будущее, - не задумываясь, ответила я.

- Хорошо, снимите одну карту. - Я снова сняла, порывшись в колоде, вынула из середины и подала ей, она положила предложенную карту на стол. - Далее я сама. - И быстрыми ловкими движениями выкинула еще шесть карт, тогда принялась их переворачивать, я с любопытством заглянула на расклад.

Итальянские карты ручной работы, были созданы искусным художником. Повешенный, казалось, подмигивал вам. Маг колдовал, раскладывая на столе приборы алхимика, императрица сражала богатством и яркостью одежд, но более всего поражала карта "Смерть" - белый скелет золотой косой косил черное поле и зловеще улыбалась голова с короной, увидев эту карту я втиснулась поглубже в кресло, смертей, в последнее время я видела в избытке.

Гадалка заметила мой нервный взгляд и улыбнулась одними кончиками губ.

- Не бойтесь. Карта "Смерть", не обязательно означает смерть физическую. Смерть может, значит и потребность в возрождении, и крутые повороты в жизни. Так, посмотрим, у вас действительно происходят крутые повороты, но Вы не слишком им рады.... - Далее ее речь потекла плавно, словно убаюкивая, она рассказывала, в общем, обычные вещи, то, что можно рассказать каждой женщине и я решилась задать хитрый вопрос:

- А как мой муж отнесется к таким переменам?

Она внимательно взглянула на меня и ответила:

- Вы вдова милочка, не стоит ловить меня на таких мелочах. - Я почувствовала, как заливаюсь краской. - Если хотите задать конкретный вопрос, то задавайте.

- Когда закончатся неприятности, свалившиеся на нас в последнее время?

- Вы имеете в виду полицейское расследование? Эти неприятности не ваши, это скорее неудобства, но все довольно скоро закончится.

Я снова удивилась проницательности гадалки и решилась на еще один вопрос:

- А что ищет тот человек? - если она и правда гадалка, то должна понять.

Цирцея помолчала, внимательно разглядывая карты, и произнесла:

- То, что спрятано в вашем доме, ищете и найдете. - Очень философски звучит и ничего не понятно. - Может, стоит поискать там, где нашли покойника?

Тут я не выдержала и поднялась, это гадание стало меня раздражать, казалось еще чуть-чуть и ведьма примется читать мои мысли, ибо за секунду перед этим я подумала об убитом в большом флигеле.

- Благодарю вас госпожа, ммм, Цирцея, - другого ее имени я не знала. - Вот оплата. - Я выложила на стол деньги.

Она окинула меня насмешливым взглядом.

- Заходите еще, мы не закончили, буду ждать вас Анастасия Павловна, Мария проводите гостью.

Услышав свое имя, и точно помня, что не называлась, я совершенно растерялась, на какое-то мгновение мне захотелось остаться, но вошла горничная и я пошла за ней к выходу.

Оказавшись снова на лестничной площадке, вздохнула с облегчением, от дурманящего запаха восточных трав разболелась голова и я была готова повернуть назад, но посмотрев на лестницу, ведущую вверх, решительно ступила на нее.

Рядом с дверью под номером четыре висел деревянный молоточек, давно таких не видела, поколебавшись, все же постучала, мне показалось, что стук этот не тише церковных колоколов. Дверь открылась, но открывшего я не заметила. Вошла в такую же маленькую прихожую, как и в квартире, этажом ниже. Дверь за мной закрылась, и откуда-то снизу раздался голос:

- Позвольте принять вашу шубу.

Я опустила глаза и встретилась взглядом с маленьким человечком на две головы ниже меня. Несмотря на маленький рост, этот человечек был преисполнен чувства собственного достоинства, прямая как палка спина, правильные черты лица, которое украшала аккуратно подрезная бородка и щегольские усики, колючий взгляд темно-зеленых глаз, на нем был форменный черный костюм, ослепительно белая рубашка и черный фартук. Он проворно помог мне избавиться от верхней одежды и с легким поклоном произнес:

- Пройдемте.

Но не успели мы и шагу сделать, как из глубин квартиры раздался зычный голос, человека привыкшего отдавать приказания:

- Самсон, неужто наша гостья пришла?! - меня стал душить смех, что ни говори, самое подходящие имя для маленького слуги.

Из дверей, прямо напротив входных, вышел мужчина, с одного взгляда на него было понятно, что это Михаил Михайлович Рудавский собственной персоной, он был настолько похож на сына, что сомнений не оставалось, вылитый Семен Михайлович тридцатью годами старше. Отличали их только седина да густые ухоженные усы, являвшиеся особым предметом заботы и гордости хозяина. Михаил Михайлович был одет по-домашнему, простые черные брюки, белая рубашка, да темно-бордовый бархатный пиджак, на ногах красовались мягкие войлочные туфли. Он жестом радушного хозяина простер ко мне руки и увлек за собой, на ходу вещая громким голосом:

- Ах, дорогая, Анастасия Павловна, сын уже сообщил мне о вашем посещении, вы не представляете как я рад, видеть в нашем доме, столь прекрасную женщину. - Я как послушный барашек пошла за моим предводителем.

Эта квартира тоже напоминала лабиринт из коридоров, но здесь было более светло, чему способствовали светлые шпалеры в мелкий цветочек, ремонт, очевидно, делался еще при жизни матушки Семена Михайловича, ибо это цветочное богатство, носило отпечаток женской руки.

Мы вошли гостиную, которая размещалась, судя по расположению, прямо над комнатой гадалки. Но в отличии от гостиной Цирцеи здесь было значительно светлее и уютней. Идеальный порядок и натертые до блеска поверхности мебели, делали честь Самсону. В гостиной меня уже ждали Георгий Федорович и Семен Михайлович, оба вытянулись в струнку, при моем появлении поклонились и принялись подсовывать кресла и устраивать мою, уважаемую особу. Михаил Михайлович, меж тем продолжал:

- Очень рады приветствовать вас! С моим сыном и его другом вы уже знакомы, жаль, что знакомство произошло при столь печальных обстоятельствах, присаживайтесь сюда. Самсон подай чаю, или может кофейку, изволите? Чаю, отлично, наш Самсон, прекрасный чай заваривает, а еще испробуете его ватрушек, я эти французские пирожные не признаю, один сахар, не то, что наша ватрушка и вкус есть и сладость.

- Папа, может не стоит, так суетится, Анастасия Павловна по делу пришла. - Ворчливо произнес Семен Михайлович, но тут же умолк, под сердитым взглядом отца.

- Если по делу, так и не принять гостью как подобает? Матушка была бы недовольна тобой. - И снова обратился ко мне. - Я, знаете ли, Анастасия Павловна, тоже всю жизнь в полиции да в судейских органах служил, тоже был судебным следователем, дослужился до коллежского советника. Семьсот пятьдесят рублей годового окладу! Сейчас пенсион - двести десять рублей пятнадцать копеек с вычетами, да еще есть кое-какие доходы, у нас, знаете ли, землица есть, под дачи сдаем, почитай тысяч пять годовых имеем. - У меня зародилось смутные догадки о том, что ко мне сватаются, видно сильно хотелось старику женить младшего сына.

Семен Михайлович был мрачнее тучи, но разглагольствований отца не прерывал. Подали чай с ватрушками, которые и, правда, оказались замечательными, мы еще поговорили на отвлеченные темы, в разговоре учувствовала, в основном, я да Михаил Михайлович, Георгий Федорович иногда вставлял словцо, а Семен Михайлович мрачно молчал. Старик с деликатностью медведя, выспрашивал меня о размере моего поместья, годовых доходах, о моих домочадцах и сколько жалования плачу слугам. Я старалась отвечать повежливей, но все больше теряла терпение, наконец, Семен Михайлович все же не выдержал и обратился к отцу:

- Отец, скоро стемнеет, мы должны поговорить с Анастасией Павловной по делу. - Последние слова он проговорил с нажимом. Михаил Михайлович, с неохотой поднялся и, сообщив, что уйдет на некоторое время, пообещал провести меня лично, после чего вышел из комнаты. Семен Михайлович вздохнул с видимым облегчением.

- Вы простите, ради Бога, моего старика, ему все хочется меня женить, хоть внуков у него уже достаточно, от моих старших братьев, но он утверждает, что обещал матушке и меня устроить, так вот.

- Ничего страшного я понимаю.

- Так приступим к делу, может, вы расскажете, что поведала Рахиль Лейбовна?

Я постаралась покороче пересказать наш вчерашний разговор и передала бумажный пакет с бутылочкой. Услышанное не очень удивило Семена Михайловича.

- Вот значит как, замуж она собралась...

- Вы не удивились, что дверь подготовила Рахиль?

- Кто-то должен был это сделать. Пройти мимо сторожа, через парадное, незамеченным, нельзя. Спальня Евы Адамовна была закрыта на ключ, а он у нее в кармане, по свидетельству врача, труп не трогали. Остается французское окно кабинета Рахиль Лейбовны, и потайная дверь ведет туда же, а так как большинство времени она проводит в своем кабинете, а когда уходит, закрывает его, не думаю, что кто-то мог незаметно провести манипуляции с потайной дверью.

- Отчего же умерла Ева Адамовна?

- От страха сердце остановилось, думаю, когда она увидела в ночи отъезжающую стену, больное сердце не выдержало, хотя впечатлительной ее нельзя было назвать.

- Знаете, а когда я шла к вам, случайно попала к гадалке.

Георгий, удивленно поднял бровь и переспросил:

- К госпоже Цирцее?

- Да и она угадала, как меня зовут. - Сама не знаю почему рассказала им о моем посещении гадалки.

Семен Михайлович только хмыкнул, Георгий откинулся в кресле, загадочно улыбнулся и сказал, обращаясь к другу:

- А у вашей соседки хорошо развито логическое мышление, а Семен Михайлович?

- Да не откажешь шарлатанке в понимании людей.

Я возмутилась:

- Почему шарлатанке, откуда она могла знать, куда я направляюсь, как меня зовут?

Теперь уже хмыкнул Георгий:

- Простите Анастасия Павловна, но ничего сложного тут нет. У гадалки этой во входных дверях имеется потайная щелка, когда кто-то поднимается по лестнице одна из девушек, что у нее служат, рассматривает человека в щелку для того, что бы знать колеблется ли клиент, равнодушен или напротив взволнован. Обычно перед закрытой дверью, мы можем позволить себе эмоции, потом коротко пересказывает хозяйке, что видела. - Я вспомнила как горничная шептала на ухо гадалке что-то.

- Ну, хорошо она догадалась, что я случайно к ней попала, это проще простого, я к тому же не была записана, как она догадалась, куда я шла?

- Женщина, у которой лицо закрыто многослойной вуалью, как правило, не желает, что бы ее узнали, родственников в таком виде не посещают.

- В нашем доме такие гости ходят только к нам да к ней. - добавил Семен Михайлович.

- Хорошо, а мое имя, а покойник в большом флигеле, а вдова?

Георгий снова заулыбался раздражающей меня, насмешливой улыбкой.

- Вы одеты во все темное, обычно женщины предпочитают цвета поярче, подобные ткани выбирают те, кто в трауре. Это, конечно, может быть и другой родственник, но вы, очевидно, чем-то навели ее на мысль о смерти мужа. - Я вспомнила свой прямой вопрос о муже, заданный может слишком вызывающе, если мадам шла ва-банк, то она не ошиблась.

- А вот имя и покойник - это конечно газеты и информированность. - Продолжал Георгий, он положил передо мной на стол вчерашнюю городскую газету "Вечерний вестник", я развернула ее. На второй странице шел пространный отчет о загадочном убийстве в нашем доме. На стол легла еще одна газета, и еще, в газете четырехдневной давности, на первой странице была большая статья с фотографией нашего флигеля и именами данными полностью, я застонала, а Георгий продолжал:

- Наша гадалка скрупулезно изучает прессу, о недавнем убийстве, конечно, читала, а тут молодая женщина, примерно тех же лет, что и хозяйка дома, где все произошло, поднимается в квартиру к следователю полицейского и судебного сыска, сложить два и два не сложно, особенно если часто упражняешься в подобных загадках.

Я почувствовала себя разнесчастной идиоткой. Заметив мое выражение лица, друзья кинулись меня успокаивать.

- Не стоит расстраиваться, эта женщина очень умна и уже не один год занимается своим ремеслом.

- А чем она занималась раньше? Мне показалось у нее все так театрально.

- Тут вы угадали, госпожа Цирцея в прошлом довольно известная актриса говорят, особенно блистала в греческих трагедиях, отсюда и псевдоним. Но вышла замуж и оставила сцену, а когда умер муж, придумала себе подобный заработок.

- Недурной заработок, - пробормотала я, и громче уже спросила, - а что вы можете мне рассказать о расследовании?

- Довольно много и, в то же время ничего, вот такой парадокс. - Развел руками Семен Михайлович, - но будет лучше, если вы поведаете мне, сначала, что скрывала ваша тетя?

- Да ничего особенного. - И пересказала тетушкин рассказ.

Меня внимательно выслушали.

- Значит четыре кандидатки на роль невестки. - Задумчиво произнес Семен Михайлович, потирая подбородок. - Что ты думаешь об этом Георгий Федорович?

- Думаю, кандидатки только три, Еву Адамовну, я бы исключил.

- Да ее надо исключить, не тот она человек, чтобы тайно замуж выходить.

Я издала нервный смешок, мне представилась Ева Адамовна, тайно сбегающая с любовником, почему-то на белом коне, на меня укоризненно посмотрели.

- А вы, что думаете Анастасия Павловна?

- Да ничего я не думаю, совсем уже запуталась, непонятно даже за что убили нашего дорого родственника.

- Ну, тут думаю более-менее понятно. - Сказал Георгий.

- Что вам понятно? - удивилась я.

- Мы думаем, что ваш родственник кого-то шантажировал, - пустился в объяснения Семен Михайлович. - Посудите сами, приехал в наш город, почти без гроша в кармане. В комнате постоялого двора мы нашли его старые вещи, все изрядно поношено, у него даже слуги личного не было, что для статуса княжеского весьма странно. Нашли также множество долговых расписок, кредиторы, видно наступали ему на пятки, ваш родственник, был игрок, потому что много расписок касалось игровых долгов. Были еще черновики писем к вашей тете, Анастасия Павловна, но письма не отправили, он хотел посетить вас, может просить помощи. Но вдруг, откуда ни возьмись, у Кирилла Юрьевича появляются деньги, и деньги не малые, полный бумажник кредитных билетов на внушительную суму, новый дорогой костюм, новая шуба, золотые часы, по словам тамошней, прислуги, он и слугу стал себе подыскивать и еще хвастал, что скоро еще богаче будет. Откуда деньги? Мы проверили, драгоценностей в ломбарды не носил, наоборот выкупил из ломбарда сданную накануне, единственную свою драгоценность - кольцо с изумрудом. Про крупные ограбления в последнее время слышно не было, остается единственное предположение - деньги ему дали добровольно, или, что верней, под его нажимом, видно владел компрометирующей информацией на кого-то. Кроме того мы нашли, одного бездомного забулдыгу, что разгуливал в новой шубе и шапке, когда прижали, признался, что нашел в снегу неподалеку от интересующего нас постоялого двора. Так вот у шубы этой и шапки была вся подкладка изорвана. Кажется нам, что ваш родственник зашил туда какие-то бумаги, должен был их отдать за определенную суму, но аппетит приходит во время еды, может, отказался отдавать, увеличил суму, ну и напоролся на нож. А то, что пытались попасть в приют и обыскать письменный стол, принадлежавший вашей покойной тете, доказывает, что преступник еще не все интересующие его документы нашел и вам Анастасия Павловна надобно быть осторожными, могут попытаться проникнуть к вам в дом.

Рассказывая все это, Семен Михайлович выложил на стол пачку фотографий, и я рассмотрела детальные снимки старых ношеных штанов, долговых расписок, писем начинавшихся словами: "Дорогая Анна Ивановна", шубы с разорванной подкладкой и письменного стола с выдвинутыми как попало ящиками. Услышав последнее предположение Семена Михайловича, спросила:

- Может он или она уже нашли нужные бумаги в приюте?

- Нам, кажется, что не нашел. Видите ли, стол был обыскан кое-как, преступник очень спешил, видно испугался, когда увидел Еву Адамовну, но самое главное, мы опросили местного сторожа, он у них и столяр и плотник и вообще все мелкие работы исполняет. Так вот, тот рассказал, что когда мебель принесли, он ее приводил в порядок, чинил кое-где, а письменный стол разобрал полностью, от частых переездов стол совсем расшатался, тогда нашел в столе, несколько тайников, но все были пусты. Сторож клялся, что больше никаких тайников в столе нет.

- А как там наши отпечатки пальцев?

- Сравниваем пока, это сложная работа, требующая предельного внимания.

- Вы будете искать женщину?

- Почему? - искренне удивился Семен Михайлович.

- Ну, письмо к невестке...

- С этой невесткой еще не все ясно, во-первых, невестка необязательно жена сына, это может быть, например жена племянника или скажем брата, или родственница по мужу, какая, это письмо могло быть случайным среди бумаг, а вот упоминание о невестке вашей тетей, это уже что-то. Может и раздобыл ваш родственник, какую компрометирующую информацию о некой родственнице, но разговоры вести с ним мог и ее муж, к примеру.

- А тот толстый человек? Что о нем известно?

- Пока ничего больше узнать не удалось. Только то, что экипаж гостиничный они оставляли у вашей ограды, ближе к деревне, там конь изрядно натоптал. Дорожкой которой деревенские ходят, добрались до флигеля, снег следы замел, да возле калитки, где кусты прикрывают, остались следы частично. Зачем-то сорвали доски и открыли ставни, тоже загадка, и откуда у них ключ, а дверь была точно ключом открыта, нам еще неизвестно, но есть догадка, что ключ мог быть у Кирилла Юрьевича, да и зачем они туда пробирались неясно.

- Все не ясно да не понятно, а что нам делать? - растерянно спросила я.

- А вас, Анастасия Павловна, я бы попросил поискать в доме, тетя вашего мужа могла где-нибудь спрятать в доме какие дневники, может бумаги от нее какие остались? Вы бы нам очень помогли.

На этом наш разговор закончился.

Когда выходила из дома почувствовала, чей-то взгляд, обернувшись, увидела Георгия, он сделал легкий жест рукой, предлагая мне идти дальше, решил убедиться, что я благополучно добралась до кареты.

Дома оказалась уже затемно, мои домочадцы томились в ожидании меня и ужина. За ужином пришлось коротко рассказать о моей прогулке в город, желая отвлечь семейство, я рассказала о гадалке и оставшуюся часть вечера, мы обсуждали гадания.

Перед сном в мою спальню вошла тетя, неся под рукой графинчик с наливкой и две рюмки, мы выпили наливочки, устроившись на постели, я рассказала ей о просьбе Семена Михайловича. Тетя задумалась.

- Знаешь, матушка, а тетка любила писать пространные дневники, и вообще всякие письма, постоянно строчила, совсем как, Лизка, но даже представить себе не могу, что бы она что-то прятала в тайниках, да и какие у нас тайники. - Тетка, кряхтя, поднялась и пожелала мне спокойной ночи.

- Пойду я, пожалуй, спать, а завтра подумаем.

Я ворочалась в постели, сон не шел.

Держа в руке мигающую свечу, я медленно спускалась по ступеням. Голос, звучавший глубоко во мне, просил: не иди, не надо. Но я упорно спускалась, вот уж двери в музыкальный салон, вот рояль. Почему откинута крышка? Двери в танцевальный зал распахнулись легко, открытые невидимой рукой. За спиной зазвучала приятная мелодия, я вошла в зал. Он был залит таинственным лунным светом, все предметы, такие обычные в свете дня, казалось, приняли новые очертания, будто ожили, и стул что-то рассказывал комоду, деревья в нарисованном лесу шумели и раскачивались, а бронзовые подсвечники потягивались, расправляя свои вечно согнутые руки. Я остановилась напротив портрета девушки в белом. Вдруг она плавно повернулась ко мне, изящно переступив раму, вышла в танцевальный зал. Лунная дорожка служила ей ковром. В руках ее была какая-то тетрадь. Я остолбенела, не двигаясь, держа перед собой погасшую свечу двумя руками. Девушка меня будто не видела, она повернулась в сторону музыкального салона, откуда раздавались звуки музыки. Музыка затихла, из салона вышла старая женщина в тюрбане, иссушенная, в висящем платье, она взяла девушку за руку и они пошли вдвоем, мои ноги понесли меня следом, против воли. Девушка и старуха поднялись на второй этаж. Это был мой дом, но я его не узнавала, откуда эти странные шпалеры серебристого цвета с восточными узорами, откуда светлые ореховые панели? И эта старая потертая ковровая дорожка? Хоть свеча погасла, дорогу освещали две фигуры, идущие впереди, они остановились перед дверью гостевой спальни, тут девушка выпустила руку старухи, отдала ей тетрадь, не произнося ни слова, повернулась и сквозь меня прошла обратно в сторону лестницы, а старуха открыла дверь в гостевую спальню, я двинулась следом...

Вдруг ослепительный свет залил все вокруг и сквозь пелену прорвался знакомый голос Даринки.

- Доброе утро, пани!

Глава 14

Несколько минут я приходила в себя, находясь на грани сна и реальности. Страшно хотелось пить, но из пересохшего горла, поначалу вырвались лишь какие-то хрипящие звуки, наконец, мне удалось произнести:

- Даринка, дай воды.

Странно посмотрев на меня, горничная кинулась в ванную и принесла стакан воды, я жадно выпила, как если бы путешествовала три дня по пустыне и снова откинулась на подушки.

- Может принести кофе, пани? - испуганным голосом спросила Дарина.

- Неси, скажи Галине, что бы покрепче.

Девушка ушла, а я попыталась собраться и вспомнить в деталях странный сон.

Через четверть часа в комнату вошла горничная, неся кофе, ее сопровождала тетушка. Она подошла к постели, посмотрела на меня внимательно и, приложив руку к моему лбу, обеспокоено спросила:

- Ты не заболела?

- С чего ты взяла?

- Вот, Даринка рассказала, что ты проснулась сама не своя, воды просила, как при горячке, лоб вроде не горячий. - Тетя налила в кружку крепкий кофе из серебряного кофейника, и подала мне. - На, вот выпей, успокойся, ты от всех впечатлений совсем изнервничалась.

- Ладно тебе тетя, нервы тут не причём, просто сон приснился странный. - Я пересказала свой необычный сон во всех деталях, что смогла вспомнить.

Тетушка внимательно выслушала, попивая кофе, а потом вынесла вердикт:

- К гадалкам надо ходить меньше, не будет, всякая чертовщина мерещится. Говоришь шпалеры с восточными узорами и ореховые панели? А ведь у нас и правда когда-то такие обои были и панели были, но в тот год крыша потекла и, за целую осень да зиму весь коридор был в подтеках. Миша, когда крышу чинили и в коридорах ремонт затеял, тогда-то сняли старые панели, коридоры покрасили, в теперешний молочный цвет и украсили лепниной с вставками из английских обоев, тогда и газовые светильники установили.

- В какой год это было?

Тетя недовольно посмотрела на меня, но ответила:

- В тот год, когда нашу, светлой памяти, Дарию Любомировну, привезли. Ну, хватит в постели прохлаждаться, за всем этим и дела свои забросили, надо бы серебро почистить, там поставщик наш письмо прислал, спрашивает, будем ли муку брать, надо ответить, еще управляющий все напрашивается на прием и наши главные арендаторы, зиме уже недолго осталось, надо готовиться к весне. - Тетя поднялась, и, выходя, обернулась в дверях - поднимайся, перестань думать об умерших, тут с живыми бы справиться - и вышла.

После завтрака я беседовала в своем кабинете с управляющим, Олегом Дмитриевичем. Еще при жизни мужа мы решились произвести в своем хозяйстве некоторые реформы. Во-первых, земли, по сравнению с соседями, у нас было куда меньше, выкупные составляли не такой уж большой доход. Во-вторых, у нас все-таки чернозем и распорядившись землей по-умному доход можно было увеличить вдвое. Воспользовавшись любовью мужа ко всяким техническим новинкам, я уговорила его накупить побольше сельскохозяйственной техники, ведь надеяться постоянно на мужика с лошадью, нельзя, тем более в наше время. Часть земли мы отдали в аренду, крепким крестьянским хозяйствам и технику, тоже отдавали в аренду, при надобности. Остальную часть земли разделили и стали выращивать три культуры, наиболее доходные в наше время, сахарную свеклу, учитывая обилие сахарных заводов вокруг нас, хмель, ибо пиво у нас любят и картофель. Отдыхающую часть надела засевали пшеницей, но и зерно я продавала, высчитала, что дешевле муку купить, с продажи зерна вовремя, много больше дохода. Завели и свой рабочий скот. Работников я предпочитала нанимать, они куда лучше справлялись со своими обязанностями, чем отрабатывающие выкуп селяне, собственно они же часто и нанимались, но за деньги работают куда лучше. Может потому, что родилась я в семье банкира, систему денежных расчетов воспринимала куда лучше, чем старую барскую издольщину. Муж не особо вдавался в хозяйство, и за несколько лет мне удалось почти полностью очистить поместье от залога. Реформа сорокалетней давности многих помещиков ввергла в ступор. Хотя если подумать их собственность была полностью защищена, чего не скажешь о крестьянах, но все же многие, растерявшись, не смогли вовремя перестроиться на новые условия. В их числе оказались и родители моего мужа, Мише досталось заложенное, перезаложенное имение, его отец к концу жизни кое-что понял и стал делать правильные шаги, но рано умер, Миша же более интересовался всяческими машинами, чем своей землей. Отец, осмотрев его активы после нашей свадьбы, поцокал языком и нанял Олега Дмитриевича Шарко толкового человека, закончившего Киевский императорский университет, он помог перевести хозяйство на новую основу, многое мне пояснил. Так как платить тогда привычное жалование ему мы не могли, то предложили сверх того процент с прибыли. Сейчас процент уже превышал жалование, но я и не думала что-то менять, моего управляющего все норовили переманить, особенно Суховы старались, поэтому я процент даже повысила.

Сейчас Олег Дмитриевич сидел передо мной, невысокий крепкий человек с обширной лысиной, поминутно поправляя очки, нудным голосом перечислял, что надобно сделать в первую очередь.

- Надо бы Анастасия Павловна позаботиться об удобрениях, еще стоило бы вызвать механика, осмотреть сеялку, она уже в прошлом году плохо работала.

- Механика приглашайте, пусть и остальную технику осмотрит, это стоит дороже, зато сбоев не будет, а на удобрения сколько планируете?

- Рубликов бы пятьдесят.

- Сколько?!

- Ну, матушка, сейчас ничего не дешевеет.

- Ладно, выпишу чек, если вы уверены в таких расходах.

- Я всегда стараюсь экономить, вы же знаете. - Укоризненно произнес Олег Дмитриевич, очередной раз, поправив очки.

В подобном ключе наша беседа продолжалась еще час, наконец, распределив расходы и выяснив наши дальнейшие действия, мы вежливо раскланялись и Олег Дмитриевич удалился.

Я пошла в столовую, где девочки с тетушкой чистили серебро.

Вообще эта работа была привилегией Петра, но по причине старости и немощи рук, он не мог уже хорошенько отчистить серебряные приборы и мы помогали ему, функции Петра состояли в торжественном извлечении из буфета и торжественном водворении в оный серебряных блюд, кубков и других предметов.

Мои горничные и без того были перегружены разной работой, потому что кроме уборки, и ухода за нашими достопочтенными особами, они еще глядели, небольшое подсобное хозяйство, состоящие из трех коров, четырех свиней и тридцати курей. Поэтому еще до меня, чистка серебра стала одной из привилегий хозяек.

В столовой я застала радостное оживление, закутанные в большие черные фартуки девочки носились вокруг обеденного стола и брызгали друг на друга мыльной водой из трех тазиков, где отмокали серебряные приборы, тетя недовольно пыталась их пристыдить, обмакивая при этом очередную ложку в зубной порошок и старательно натирая ее тряпочкой.

- Ну, стрекозы, вы бы за дело взялись, Настя успокой их.

- Хватит уже! Лиза, Ира, возьмитесь за дело, а то отправлю на уроки, сегодня у Андрюши первый учебный день в гимназии после вынужденных зимних каникул, так что месье Бомон скучает.

Угроза подействовала, и девочки взялись за работу.

Целый час я слушала веселую перебранку, протирая приборы, сама не встревала в нее, задумалась, странный сон не шел из головы, Ире пришлось несколько раз повторить свой вопрос, пока он дошел до меня.

- Мама, правда, Лиза не проживет на семьдесят пять рублей в год?

Вопрос меня ошеломил.

- Почему это она должна жить на такие деньги? - я перевела взгляд на тетю, та только иронически улыбалась. Ира пустилась в объяснения.

- Понимаешь, мамочка, Лиза влюбилась в Николая и хочет за него замуж, я ей объясняю, дурочке, что Николай не зарабатывает больше семидесяти пяти рублей в год, вот как они будут жить? - Да рассудительность Иры всегда меня удивляла, ни в папу, ни в маму, судя по воспоминаниям о ней, она не пошла, уж скорее в тетушку.

- Думаю, ты права, прожить на такие деньги сложно, но возможно у Николая есть и другие доходы, мы же не знакомы с его родителями. - Я перевела взгляд на розовую от смущения Лизу. - Но, Лизок, Ирочка в чем-то права, перед тем как выходить замуж, надо бы узнать избранника поближе.

- Но, мамочка, ты же рано вышла замуж, неужели ты так хорошо знала папочку?

- Я знала его много лет. - Сухо ответила я.

- Не забывайте девочки, что у мамы есть очень знающий папа, а у вас дедушка, если что, он у ваших избранников, даже про цвет исподнего узнает. - Изрекла тетушка.

Но продолжить спор не дала, ворвавшись в столовую, сильно взволнованная Марыся.

- Пани, пани, там Степану плохо!

Я сорвалась с места.

- Что с ним?!

- Его по голове ударили! Иван нашел на крыльце большого флигеля!

Степан был стар, можно было ожидать, что с ним приключится какая хворь, но такое уже выходило за все рамки. Я понеслась на кухню, за мною, тяжело дыша, бежала тетя, девочки нас опередили. В кухне, как и в тот роковой вечер, собрались все домочадцы, но Степан не сидел, а лежал на широкой лавке, Галина склонилась над ним, прикладывая ко лбу мокрую тряпочку, Степан тяжело дышал. Я подошла поближе, все расступились, а старик попробовал подняться, но я присела рядом, на подсунутую кем-то табуретку, и остановила его, положив руку на плечо.

- Не надо Степан лежи, что случилось?

Сторож тяжко застонал, мне показалось, даже несколько театрально.

- Я шел новый замок на калитку, со стороны деревни, повесить, мне с утра Анна Ивановна его дала и велела заменить. - Я взглянула на тетушку, она кивнула.

- Ну да, ты же вчера рассказала, что говорил Семен Михайлович, о тех людях прошедших через калитку в саду, мы с Галиной замок висячий с подвала сняли, кто чужой туда зайдет? Отдали его Степану, что бы он заменил, на калитке - я перевела взгляд на Степана.

- Ну, я и пошел заменять. Иду мимо флигеля, смотрю, дверь открыта, стал подниматься, думаю, неужто мы забыли дверь запереть, когда гости ходили? Но, только переступил порог, как мне по голове стукнули. - И Степан снова застонал, еще громче.

- Галина налей ему чего покрепче и покорми, потом пусть идет в сторожку, Иван растопи ему там, самому тяжело будет это сделать и что бы кто-то рядом все время дежурил, да и вспомни Степан, ты ничего не видел? Ну, когда вошел? - услышав о том, что нальют, старик, довольно проворно для его состояния, поднялся.

- Там темно, пани, очень было, ничего не видел, только показалось мне какую-то тень большую...

- И все?

- И все. - Вздохнул старик.

Несколько минут я сидела в полном оцепенении. Потом резко поднялась, и приказным тоном, которого и сама от себя не ожидала, распорядилась:

- Так Дарья, принеси мне шубку кроличью, шапку и топор.

- Топор зачем? - прерывающимся голосом спросила тетя.

- Затем, что я эту избушку, всю изрублю, но найду, какого черта, там ищут! - и вынеслась в холл.

За мной прибежала тетя.

- Свалилась ты на мою голову, чудо! Я с тобой!

Оказавшись во флигеле, во главе небольшого войска состоящего из тетушки и Ивана, я растерялась. Тетя недовольно спросила:

- И, что дальше?

- А дальше, вспоминай, Анна Ивановна, что тут да как было при прежней хозяйке.

Тетя вошла в гостиную, осмотрелась и подалась в столовую, мы гуськом пошли за ней. Некоторое время, молча, ходили за тетушкой, не спеша осматривавшей пустой флигель. Наконец, она остановилась в бывшей спальне хозяйки.

- Если и искать тайники, то только тут. - Решительно изрекла тетушка и растеряно добавила, - вот, только где?

Мы осмотрелись, обычная квадратная комната, с двумя окнами, печь да дверь, никакой мебели, я внимательно посмотрела на печку.

- Иван, а погляди, не отваливаются ли от печи какие плитки?

Битый час мы громили печку, но это ничего не дало, потом простукивали половицы и даже стены, снова безрезультатно. После двух часов проведенных в трудах, мы были с ног до головы покрыты пылью и опилками. Иван лениво колупался около кухонной печи, тетя стояла у окна столовой и тоскливо смотрела на сад, а я бродила по флигелю, лихорадочно соображая, где же еще поискать. Изловила себя на том, что вот уже добрых четверть часа смотрю на обеденный стол в упор. И вдруг мне пришла в голову светлая мысль.

- Иван! Иди сюда! - на мой крик резво прибежали Иван и тетушка.

- Чего делать, пани?

- Осмотрим стол этот.

Мы все обошли стол несколько раз, наш чудный хоровод сильно удивил бы кого-то со стороны. Стол как стол, полированная столешница, боковины украшены замысловатой резьбой, изысканно изогнутые ножки. Потом я присела и заглянула под стол. Внимательно осмотрела столешницу снизу, мне показалось, что в правом углу отступает кусочек, тетушка и Иван тоже заглядывали под стол.

- Ваня, смотри, видишь, там кусочек отступает? - Иван залез под стол целиком, уголком топора поддел выступающую доску, неожиданно она отвалилась, и на пол упал маленький ящичек, который очевидно, был выдвижным, если бы мы догадались потянуть за часть резного плинтуса.

Но ящичек был пуст. И неизвестно, его опустошили только что или он был пуст уже давно?

Первой пришла в себя тетя. Она вылезла из под стола, отряхнула юбки и спокойно сказала:

- Искать тут больше нечего, может, пойдем в дом?

Я тоже вылезла, Иван пытался приделать ящичек на место, но я его остановила.

- Не надо Иван, идем в дом, запри флигель покрепче и забей проклятую дверь досками

- Хорошо, пани.

- А, мы тетушка пойдем в дом, и скажи мне, отчего я сегодня во сне гостевую спальню видела?

Мне показалось, что тетя сейчас завоет.

- Опять ты за свое! Не отстанешь?

- Нет!

- Ладно, в той спальне была комната тетки, когда она в доме жила, а в молодости, была ее детская, вообще в той стороне детские были, там крыша не так текла.

- Вот и ладно, осмотрим ее.

Но к осмотру мы приступили, только через несколько часов. Сначала был обед, потом приехал Андрюша, возбужденный после первого учебного дня и недовольный Георгием Федоровичем, который его вызвал на первом же уроке. Ответить Андрюше удалось удовлетворительно, благодаря тому, что я возобновила занятия с месье Бомоном, оказывается Георгий Федорович, даже о сочинении вспомнил, и счастье, что Андрюша его все же написал. Мне пришлось выслушать все жалобы недовольного сына, успокоить его и отправить делать уроки с воспитателем.

Наконец мы вошли в загадочную спальню. Хотя до сих пор это была совсем обычная гостевая спальня. Я окинула взглядом комнату, у стены напротив, стояла кровать под богатым балдахином, рядом, большая корзина для подушек, печка в углу, комод, гардероб, два кресла у окна, между ними столик, дверь в стене справа вела в ванную, общую с соседней гостевой спальней. Здесь ремонт, делали уже при мне.

Я обернулась к тетке.

- Вспоминай, как тут было прежде?

- А ты не помнишь? Ремонт уже при тебе делали. Кровать та же, гардероб и комод, тоже, вот кресла со стульями и ковры, вроде уже позже покупали? - тетка наморщила лоб, пытаясь вспомнить.

- Я покупала. Когда Мишенька возню с ванными затеял, если тут есть тайник, подумай хорошенько, где он может быть?

Тетя прошла в комнату и уселась в кресло, задумалась, я уселась в кресло рядом, неожиданно тетя заговорила:

- Даже не представляю, может, давай по порядку проверять?

И мы принялись громить ничем не повинную комнату. Через некоторое время к нам присоединились девочки. Все больше раздражаясь, я даже порезала подушки.

И вот мы сидим посреди комнаты, в которой пронеслось татарское иго, все в перьях и пыли. Тетка выгребает из гардероба какие-то старые вещи, девочки смеются, бросаясь перьями, они разлетаются по комнате пушистым снегопадом, я пытаюсь оторвать плинтус, он мне показался недостаточно крепко, прибит. Теткин вопрос заданный слишком громким голосом, заставил нас покинуть свои важные дела и сгрудиться вокруг нее.

- А это что такое?!

На полу рядом с ней лежали тетради, старые и пожелтевшие, они рассыпались по полу, их было не меньше дюжины.

- Где ты это нашла? - растеряно спросила я, девочки взяли по тетради наугад и рассеяно их листали.

Тетя была ошарашена не меньше нас.

- Вот тут в углу, они были завернуты в одеяло...

- Неужели его никто, никогда не трогал?

- А зачем? - Искренне удивилась тетя. - Одеяла запасные тут лежали всегда, вдруг гостю холодно станет, да и хозяевам тоже. - Глупое объяснение, между тем было весьма логичным, такие свернутые одеяла лежали во всех шкафах и в каждой спальне, если, вдруг, вам стало бы холодно, то одеяло тут, готово, вынули из шкафа, накрылись, потом назад в шкаф спрятали. Но дело в том, что в нашем доме запасными постельными принадлежностями никогда не пользовались, просто топили хорошо. Не удивительно, что Дария Любомировна спрятала свои записи так просто и в то же время замысловато, порядки в доме ей хорошо были известны.

Странно, только, что никогда не пыталась их забрать. Хотя многие люди сначала, скрупулезно записывая день за днем, а законченную тетрадь, с легкостью засовывают куда подальше и забывают о ней, ведь это пройденный этап.

В дверь постучали осторожно, и как всегда бочком втиснулся Петр.

- Пани, та господин Рудавский и господин Савельев, просят принять.

Я сидела на полу и думала, насколько быстро мне удастся вытащить все перья из прически!

Глава 15

В спальне у меня опять было столпотворение. Пока я судорожно одевалась и чесалась тетя уже переодетая в своем очередном парадном чепце, водрузив на нос пенсне, читала одну из тетрадей, девочки устроившись на постели, тоже углубились в чтение, а я тем временем отчитывала горничных выстроившихся в ряд.

- Неужели при больших уборках вы не замечали этих тетрадей?! Ой! Даринка, прекрати выдирать мои волосы!

Соломия, как старшая горничная, хныкающим голосом отвечала:

- Но пани, еще, когда Агнесса передавала мне хозяйство, то говорила, что эти тетради должны там лежать. Еще покойная, царство ей небесное, Мария Васильевна, велела не трогать тетради, вот мы и перетряхивали одеяла, перекладывали табаком и лавандой и клали все на место. - Она всхлипнула, за ней как по команде захлюпали остальные.

- Так, не надо слез. Но почему, никогда не показывали мне?

- Когда делали ремонт и все выносили, я сама вас спрашивала, Анастасия Павловна. - Горячо заговорила Дарина.

- И что я ответила?

- Вы велели положить все на место и не забивать вам голову глупостями!

- Оставь их, - оторвалась от чтения тетя, - что бы ты сделала, если бы тогда увидела все это эпистолярное наследство? Ты бы велела тетради сжечь, а что еще с ними делать было?

Да тетушка, как всегда, права, я так бы и сделала, зачем хранить дневники давно умершей женщины? Очевидно тогда, при ремонте, я решила, что это Лизка прячет по дому свою писанину и даже не взглянула на тетрадки.

- Ну, хорошо, идите уже, но если опять найдете в доме что-то необычное, завернутое в одеяла или в корзинах для подушек, или не знаю, где, то немедленно мне сообщить и принести показать, а не только глупые вопросы задавать! Ясно?

-Да, пани. - Хором ответили девушки, в их голосах слышалось явное облегчение.

- А теперь ступайте. Соломия проследи, что бы господам подали кофе, пирожные или, что там сегодня на кухне и скажи Петру, что бы предложил им коньяку или чего другого, по их выбору, мы сейчас спустимся. Даринка не надо сложных причесок, просто завяжи в узел, мы и так задерживаемся.

Горничные ушли.

С постели соскочила Лизка с открытым дневником в руках.

- О, мамочка, тут такое чудесное описание столичного бала на четырех страницах! Тысячи свечей горящих и отражающихся в зеркалах, дамы в фантастических нарядах, вальсы звучат и военные в парадных мундирах с аксельбантами, я так и представляю себя там. - И она принялась кружиться по комнате, напевая мелодию вальса.

- Так уж и тысяча свечей. - Тетушка поправила пенсне, и насмешливо взглянула на племянницу.

- Ну, все вроде. - Я поднялась. - Идем, Анна Ивановна?

Тетя отложила дневник в сторону и тоже поднялась.

- Пошли, а то гости нас уже заждались.

Гости наши, действительно теряли терпение, особенно Семен Михайлович, носившийся по библиотеке кругами, как угорелый. Георгий Федорович был куда спокойнее, он просто стоял у окна и рассматривал наш двор. Когда мы вошли в библиотеку, Семен Михайлович без излишних церемоний кинулся к нам, на ходу выговаривая:

- Анастасия Павловна, простите наше вторжение, но дело очень срочное, а мы уже на полчаса задержались.

- Семен Михайлович давайте присядем, и вы нам все расскажете. - Мы уселись на свои места, очередная задержка сильно раздражала нашего следователя, он продолжил разговор, не дожидаясь пока все чинно усядутся.

- Анна Ивановна, будьте любезны, расскажите нам насколько можно подробней про посетителей вашей тети, Дарии Любомировны.

- Но, помилуйте, Семен Михайлович, это когда ж было, я почти ничего не помню. - Растерялась тетушка.

- Простите, а зачем, вам нужны эти подробности? - вмешалась я.

- Просто надо кое-что уточнить...

- Семен Михайлович, - спокойный голос друга подействовал на нашего главного сыщика успокаивающе, - ты бы может, рассказал Анастасии Павловне и Анне Ивановне, почему задаешь эти вопросы, когда они поймут как это важно, может, постараются хорошенько подумать и вспомнить нужные тебе детали.

- Что ж, - неохотно начал он, - отпечатки пальцев некоей известной всем нам особы, оказались на месте преступления и на бутылочке, они были также, и в номере постоялого двора, но, к сожалению, мы никак не можем объяснить связь этой особы с покойным.

- Но отпечатки пальцев, просто так не появились, значит, эта особа все же была там? - переспросила я.

- Да, была, конечно, но в наших судах, пока, такую улику к вниманию не принимают, это косвенное доказательство, а иных у нас еще нет. Имя этого человека я вам не назову, ибо пока не доказана вина, человек не есть преступником, я так считаю. - С достоинством закончил Семен Михайлович.

- И вы полагаете, что это кто-то из побывавших в свое время у тети, посетителей? - спросила тетушка.

- Да, мы так полагаем. - Вежливо ответил Георгий Федорович, - а сейчас, Анна Ивановна, напрягите память, пожалуйста, может, вспомните какие-то детали, показавшиеся странными.

- Я попытаюсь, но много не ожидайте. Про визит Евы Адамовны и Рахиль ничего сказать не могу, мы и узнали об их посещении от Степана открывавшего им ворота, те, что ведут к большому флигелю, уже тогда не отпирались. Но вы можете спросить саму Рахиль.

- Мы уже спросили. - сухо ответил Семен Михайлович.

- И что она рассказала? - полюбопытствовала я.

Семен Михайлович только поджал губы, Георгий спокойно ответил:

- Ничего особенного. По словам Рахиль Лейбовны, это был обычный деловой визит. Дария Любомировна, пожелала оставить свое имущество в наследство приюту, хоть имущество и не было особо ценным, но для приюта, живущего за счет пожертвований, это немало. Взамен попросила, что бы имя ее упоминалось девочками в молитвах раз в неделю и после смерти тоже, а также, чтобы табличку с именем жертвователя повесили у стен приюта, тщеславие, часть человеческой натуры. Все пожелания были исполнены, девочки до сих пор поминают дарительницу в молитвах. Раз в год, в день смерти ее, сама Ева Адамовна давала на большую заупокойную службу. Табличку повесили, рядом с такими же табличками где названы имена щедрых дарителей.

- Ей разрешили выезд?

- Пока нет, запретить выходить замуж мы не можем, а вот с отъездом повременить придется, так что Анна Ивановна? - Семен Михайлович вопросительно уставился на тетушку.

- Елену Игнатьевну Сухову я сопровождала, скорее из желания увидеть, как тетка утрет нос этой любопытной сороке. Я не ошиблась, тете приняла гостью неласково, если не сказать грубо, она вообще презирала все провинциальное общество, считая здешних жителей ограниченными обывателями, не скажу, что совсем уж с ней не соглашалась, кое в чем она была права. Так вот Елену Игнатьевну, тетя принимала в спальне, по примеру светских львиц, что устраивают приемы в будуарах, та конечно обозлилась страшно, она почувствовала себя оскорбленной, говорила, что повелись с ней как с горничной, всем потом рассказывала искаженную историю про тот визит и вам расскажет, она, кажется до сих пор злиться.

- Так она поссорилась с вашей тетей?

- Не то что бы поссорилась, но и подругами они не стали, это точно. Тетка, не смотря на всю злобность, умна была, Елене Игнатьевне, при всем уважении, до Дарии Любомировны далеко было, соревноваться с ней в остроумии она не могла. Тетка ей пару своих шпилек воткнула, ну та и сбежала, она такая злая в дом влетела, что они с мужем почти сразу же и уехали. Миша очень не доволен был, но с теткой разговаривать не стал, ее уже было не изменить.

-А Анфиса Андреевна Теличкина, ее как приняли?

- Почти так же. Ее правда обломить как Елену Игнатьевну, тетке не удалось, хоть та так и сочилась презрением к купчихе, Анфиса Андреевна, тоже с крутого теста леплена, она на теткины уколы своими отвечала. Я, правду говоря, даже обрадовалась, хоть кто-то старой ведьме нос утер. Но как уходила Анфиса Андреевна я не видела, меня Химка позвала.

- Кто такая Химка?

- Служанка Дарии Любомировны, глухонемая, она руку мне на плечо положила и показала идти за ней.

- Зачем она Вас звала?

- Да уж теперь и не упомню. - Тетя наморщила лоб. - Что-то хотела мне показать в погребе, то ли мука у них закончилась, то ли еще чего? Нет, уже не вспомню.

- То есть причина не была какой-то важной?

- Господи, да какие важные причины? Отсутствие муки для кухарки, а она и готовила для хозяйки, причина очень важная.

- Значит, Анфиса Андреевна откланялась и ушла раньше, чем вы вышли из погреба?

- Да, раньше, но я не удивилась, кто бы ее выдержал дольше, эту нашу, Дарию Любомировну.

- А теперь вспомните, тот день, когда она умерла, Вы говорили, якобы кто-то у нее побывал тогда?

- Ох, совсем вы меня замучили! В тот день мы никого не видели, но деревенские работники, которые по хозяйству помогают, говорили, якобы видели бричку одноконную рядом с калиткой, на тропинке, что к деревне ведет, приблизительно в то время, когда тетя умерла. Но кто приехал на той бричке не видели. Да мы и не особо выясняли.

- А где сейчас Химка?

- Кто ее знает. Когда тетя умерла, она к земскому врачу ушла в услужение, он тогда только приехал в наши края, не заработал еще на достойную прислугу. Калекам же вдвое меньше платят, но Химка хоть и не слышала и говорить не могла, зато руки у нее пришиты были там, где надо, она любую работу делать могла, и убирала, и готовила, и шила, если требовалось. К тому же научилась читать по губам, все понимала, может и сейчас у врача работает.

- Вы больше ничего не помните?

- Ну, что еще я могу вспомнить?!

- Может странности, какие?

- Тетка, наша сама была сплошной странностью, не помню я ничего необычного. Вот только...

- Только, что?

- Только не смогли мы узнать, откуда у нее порошки эти ее появились, врач запретил тете принимать снотворные и нам велел никаких морфинов ей не давать. А тут в последние полгода, она вроде как откуда-то их добыла.

- Почему вы так думаете?

- Странно вести себя стала, закрывалась в спальне своей, смех оттуда слышался жуткий, то плач. Химка, даже забеспокоилась, все пыталась нам объяснить, что с хозяйкой неладное твориться.

- А вы пытались что-нибудь предпринять?

- Если, честно, нет. Пока она чудила тихо у себя в доме, мы просто закрывали на это глаза, хотя, может и грех совершили. - Вздохнула тетушка.

- Да немного вы нам поведали. - Опечалился Семен Михайлович.

- Но, мы нашли дневники тети. - Торжествующе сказала я.

Наши гости встрепенулись, глаза Семена Михайловича заблестели.

- Какие дневники?

- Ее дневники, за разные годы, одиннадцать тетрадей. Это, конечно не все, часть, наверно потерялась при переездах, что-то она сожгла, Анна Ивановна, ты же рассказывала, что Дарья Любомировна сожгла кое-какие бумаги перед смертью?

- Да, она летом умерла, нас удивило, что печь теплая, а когда золу чистить стали, целый ворох не догоревших полностью бумаг, писем и тетрадей выгребли. Никто в том разбираться не стал, выбросили, да и дело с концом.

- Надеюсь все же, мы найдем что-нибудь интересное в них!

- Может, вы позволите, нам поискать? - вкрадчиво спросил Семен Михайлович.

- Нет, это наша родственница, кто ее знает, чего она там писала, мы сами поищем, если скажите на что обращать внимание. - Я была категорична, не хватало только, что бы в нашем семейном грязном белье рылись посторонние.

- Ну что ж тогда ищите знакомые имена, не обязательно фамилии, фамилию можно сменить, а имена, в основном не меняются с рождения. Мы откланяемся, пожалуй, надо проверить еще одну версию, а вы пока читайте тетради, если вдруг чем-то заинтересуетесь, любое отклонение или непонятное место в записях, обязательно сообщите. С вашего позволения, мы вас завтра посетим. - И Семен Михайлович с Георгием поднялись.

К вечеру у меня от чтения уже раскалывалась голова. Дневники эти были за разные годы. Некоторые шли подряд, потом, почти с десятилетними перерывами, последний касался уже времени проживания в тут, в поместье.

Дарья Любомировна оказалась прелюбопытной особой, по этим записям было видно, как менялся человек на протяжении лет. Первые дневники написаны восторженной девушкой, описание балов на несколько страниц, прогулок, подробные описания платьев дам и кто какие комплименты ей сказал. Иногда месяц расписывался по дню, а, например, за август какого-то года, года она не указывала, была только одна запись: "Скучно!". Потом чувствовалось, что пишет уже зрелая и во многом пресыщенная женщина. Колкие, едкие характеристики знакомых, сетования на отсутствие денег, на пристрастие мужа к игре. Жалобы на родителей отказавшихся ссудить очередной раз деньгами. Потом, вдруг, радостные записи. Умер отец Юрия Дмитриевича, мужа, оставил наследство, уже изрядно прохудившееся, но все же немалые деньги. Меня даже покоробило, от этих строк, Дария Любомировна, даже не пыталась создать видимость скорби, она искренне радовалась смерти родственника. Потом опять пошли сетования. Видно наследство промотали довольно быстро. К тому же тетка, верной женой не была. Время от времени встречались имена ее возлюбленных, то восторженные записи о головокружительной любви, потом злые, короткие строки о ненависти и расставании. Более всего меня покоробило описание аборта, от ребенка тетка избавилась потому, что забеременела от любовника. Я, конечно, знала о подпольных операциях, официально подобное детоубийство было запрещено, если бы словили того человека на горячем могли судить как убийцу. Но многие врачи практиковали эти операции в подполье, ибо за них щедро платили. Она очень жалеет себя, какая она бедная, а известие о том, что больше детей у нее не будет, воспринимает равнодушно, даже радуется, мол, больше не придется переживать о беременностях. Эта часть произвела на меня такое тяжелое впечатление, что дальше я читала, вяло, пробегая страницы глазами. Наконец отбросила очередную тетрадь, надо отдохнуть.

Анна Ивановна дремала в кресле, пенсне сползло на сторону, тетрадь лежала на коленях, а тетушка, подперев голову рукой, тихо посапывала. Я решила ее не будить, прошлась по комнате, потянулась, все уже давно ушли спать, девочки сначала составляли нам компанию, потом им надоело. Больше всего тетрадей переворошила я, но чтиво это оказалось утомительным не столько для глаз, сколько для души.

Взгляд мой упал на нераспечатанное письмо Софи, и я почувствовала укол совести, не только не ответила ей, а даже не прочитала ее письма. Это будет хорошим отдыхом, Софи писала остроумно, сообщала много новой информации, кроме того мне было интересно как они там поживают. Моя мачеха писала, что у них все просто прекрасно. Девочки здоровы, надо сказать, мой отец женился еще и из желания иметь наследника мужского пола, но у них родились две очаровательные девочки, поэтому папенька столько внимания уделял своему внуку. Мои сестры гостили у меня каждое лето, переворачивая, вместе с Андрюшей весь дом. Потом шло пространное описание последних приемов, на которых они побывали, сплетни о знакомых. Софи восторженно описывала платье, виденное ею на жене английского посла, на приеме у Одесского градоначальника. Потом следовало подробное описание судебного процесса, судили многоженца, дамы бегали на открытые заседания поглядеть на мужчину одурачившего столько женщин. Последнее сообщение я перечитала несколько раз, в голове всплывали какие-то строки из дневника, устав от чтения тетиных мемуаров, я пробежала это место, не особо задумываясь, но сейчас в моей голове что-то щелкнуло, я отбросила письмо и кинулась рыться в тетрадях. Вот оно! Вот эти строки! Скупо написано, но, Боже мой, это же просто невероятно!

- Тетя, тетушка просыпайся. - Я тормошила бедную Анну Ивановну, растерявшуюся спросонья.

- Что?! Что ты хочешь? Сейчас, сейчас, видишь пенсне, упало. - Я подала тете пенсне, она водрузила его на глаза и сурово спросила:

- Ну что ты суетишься? Показывай, чего нашла. - Я подала тетушке тетрадь.

- На, читай! Вот это место, только читай очень внимательно. - Тетушка не сразу поняла суть моей находки, но когда третий раз перечитала, опустила дневник и удивленно прошептала:

- Господи, это что же делается, это если телеграфируют в Петербург и получат подтверждение консистория, у них будет очень веская улика, вот никогда бы не подумала, никогда!

Глава 16

На другой день еще до обеда я сидела в кафе-кондитерской, изнывая от нетерпения. Мороженое медленно таяло в вазочке, кофе остывало, а я нетерпеливо поглядывала на входную дверь.

Вечером, со всех сторон обсудив записи, Дарии Любомировны, мы с тетей решили, что утро вечера мудренее, и разошлись по спальням. Я уж думала, снова в моих снах будет разговаривать мебель, и бродить призраки с портретов, но спала я крепко и без снов. Утром, посовещавшись с тетушкой, решила не ожидать приезда наших сыщиков, а отправиться им на встречу. Еще дома написала две записки, одну, Георгию Федоровичу, с просьбой встретится в двенадцатом часу в кафе-кондитерской, другую Семену Михайловичу с тем же текстом, их корреспондентам должен был доставить Иван. Судя по всему, Иван не нашел их там где мы ожидали, и явился только через два часа, когда я успела и по магазинам пройтись и снова вернуться в кафе. Ивана подвел ко мне официант, подозрительно оглядывавший, моего слугу. По своему обыкновению, он не произнеся ни слова, подал мне ответные записки. В первой, уже знакомой мне рукой, было написано, что занятия у него, к сожалению, продляться до четвертого часа, и было предложено, встретится в половине пятого у входа в Царицын сад. Вторая записка, написанная размашистым, трудночитаемым почерком сообщала, что Семен Михайлович сейчас не может подойти, а так как он знает, что друг будет занят еще несколько часов, то предложил заехать за мной в кафе в четыре.

Понимая, что придется томиться еще несколько часов, я совсем вышла из себя, терпение никогда не было моей добродетелью. Подумав немного, вместо слоняться по магазинам, решила поехать посмотреть на постоялый двор, где останавливался наш родственник. Зачем мне это было нужно, сама не знаю, но маленький чертенок, сидящий на левом плече зудил, что, мол, скучно и мы с ума сойдем от ожидания, поэтому я уселась в карету и велела Ивану вести меня к постоялому двору Сорокиных.

Это не был самый фешенебельный отель нашего города. Удобствами он сильно уступал той же "Франции", но зато был очень удобен тем, кто путешествовал в своих экипажах потому, что тут экипажи въезжали с улицы в широкий двор-галерею. Слева и справа от въезда шли длинные флигели, в которых и располагались номера, попасть в свой номер можно было прямо из экипажа, что, также, удобно для тайных встреч. Здесь не было обычных коридорных, а что бы вызвать гостиничную прислугу приходилось идти в местную корчму при постоялом дворе. Ворота открывал привратник, он же вызывал портье сопровождавшего гостей, но можно было обойтись и без сопровождения, просто получив ключ от нужного номера через окно экипажа.

Свою карету я оставила при въезде. Сообщила привратнику, что иду навестить сестру с мужем, разместившуюся в их постоялом дворе. Привратник оглядел меня подозрительно и спросил номер, я растерялась, и уже собиралась уйти, когда заметила как мужчина и женщина вошли в четвертый номер, так, что набравшись храбрости, назвала этот номер привратнику, он оглядел меня с ног до головы еще подозрительней, но пропустил. Я подошла к четвертому номеру и подняла руку, чтобы постучать, лихорадочно придумывая оправдание, скажу постояльцам, что ошиблась номером, но врать не пришлось, в этот момент во двор гостиницы въехал экипаж и привратник занялся им, а я быстро пошла к десятому номеру. Хорошо помнила фотографию двери с этим номером. На замке нужной мне комнаты оказалась белая полоска бумаги, припечатанная воском. И тут мне, наконец, пришла в голову светлая мысль или вернее главный вопрос: "а как я попаду в номер?" Преодолев столько препятствий, неужто сдамся? Но придумывать что-то особенное не пришлось потому, что прямо ко мне направлялся портье. Высокий худой мужчина в форме, с подобострастным выражением лица, маска, очевидно, приклеившаяся к нему намертво, похожий на большую неуклюжую птицу, выглядел неряшливо. Он шел ко мне, звеня большой связкой ключей.

- Уважаемая пани, кого вы ищите? Позвольте помочь вам.

- Если вы хотите помочь мне, то откройте, будьте любезны эту комнату. Здесь жил мой родственник, он, к сожалению, умер, был убит, вы слышали о том? - придав своему голосу, оттенок печали и жалостливо заглядывая в глаза человеку, спросила я, вынимая при этом из ридикюля бумажник, потому, что только купюра соответствующего качества, могла смягчить каменное сердце русского служаки.

- Слышали. Здесь была полиция и все опечатала, но если пани так нужно, увидеть, где провел последние дни своей жизни ее дорогой родственник, то можно помочь. - Ответил портье, приняв купюру и вопросительно на меня уставившись.

Неискоренимо взяточничество и жадность чиновников на Руси, я, вздохнув, прибавила еще пятьдесят копеек, и он вежливо улыбнувшись, нисколько не смущаясь, сорвал бумажку приклеенную полицией и отпер дверь. Широко открыв ее профессиональным жестом, с полупоклоном, пропустил меня в номер, но не успела я переступить порог, как дверь за мной захлопнулась, и в замке повернулся ключ. Я принялась лихорадочно дергать за ручку и стучать.

- Ах ты, негодяй! Немедленно отопри, слышишь, подлец! - но меня уже не слышали, за дверью прозвучал стук быстро удаляющихся шагов.

Вот это неприятность! Господи, вот проныра, и еще деньги взял, не побрезговал! А я-то дура, каких свет не видывал, как же не догадалась, что так легко двери, опечатанные полицией, не откроют. Но сейчас стонать и плакать было поздно, придется ждать, вечно же меня держать тут не будут. И я принялась не спеша оглядывать комнату.

Номер этот был один из лучших в отеле, большая гостиная-спальня с широкой постелью посреди комнаты, под балдахином, комод, два кресла, небольшой диванчик, и круглый стол около окна, умывальный столик с фарфоровым умывальником, над которым блестел медный кран, значит, в номер была проведена вода. Над умывальным столиком большое зеркало в тяжелой раме, печь выложенная красивым кафелем, элегантное бюро, крышка его была откинута, перо, чернильница, стопка почтовой бумаги, несколько конвертов с вензелем постоялого двора. Рядом с умывальником узкая дверь вела в гардеробную, где на невысоком топчане, мог ночевать слуга. Пол услан толстым ковром, на стенах красовались дешевые репродукции пейзажей известных художников в дорогих рамах. Гардеробная была почти пуста. Тут сиротливо стоял, большой чемодан, изрядно попутешествовавший, с потертыми краями. Крышка его была открыта, в нем в беспорядке валялись разные мужские вещи, я не стала их трогать. На вешалке висело два пальто, одно старое и поношенное, другое новое драповое, с каракулевым воротником, на рукаве еще болталась бирка самого известного в городе магазина готовой одежды. На полке для шляп красовалась новая фетровая шляпа, щегольского вида и блестящий, высокий цилиндр. Да мой родственник, явно собирался вернуться к светской жизни. Больше в гардеробной смотреть было не на что, и я вернулась в номер. Не знаю для чего, ощупала одеяла, и подушки на постели, потом принялась рыться в бюро, черновики писем к тете забрала с собой полиция. Ничего, кроме гостиничных канцелярских принадлежностей в бюро не было. Осмотрела оставшиеся на умывальном столике бритвенные принадлежности, в них, тоже не было ничего интересного. Что же я ожидала увидеть в этом номере? Понятно, что полиция до меня тут славно потрудилась, большинство, интересующих их вещей они забрали. Еще несколько раз, обойдя комнату, я вернулась в гардеробную и присев над чемоданом, принялась, брезгливо рыться в мужском белье. Выбросив все вещи на соседний топчан, оглядела пустой чемодан.

Точно такой же чемодан модели "Трианон" лежал у меня дома, мы с мужем купили его в "Магазине для путешественников" фирмы Louis Vuitton, перед свадебным путешествием, такую дорогую вещь покойный купил, очевидно, в лучшие времена. Я вспомнила, что в нашем чемодане имелся потайной кармашек для драгоценностей, он был хитро спрятан внизу под кожаной подкладкой, дошивать что-то самому не приходилось: любимый изготовитель чемоданов императрицы Евгении, сам позаботился о том, что бы его богатые клиенты могли спрятать свои драгоценности от любопытных глаз гостиничных слуг. Я приподняла подкладку и сунула руку в кармашек, оказавшийся там, где и должен быть. В кармашке нащупала какую-то твердую бумагу, осторожно вынула ее - это оказался паспорт выданный канцелярией Санкт-Петербургского губернатора на имя Артемьева Кирилла Юрьевича. Я сильно удивилась, зачем ему был нужен паспорт, ведь его главным удостоверением была грамота на дворянское достоинство? Но приметы, перечисленные в паспорте, указывали именно на него, нашего родственника, имена родителей тоже совпадали, только в графе сословие был указан не дворянский титул, а чин коллежского секретаря. С другой стороны официальной грамоты указывалось имя жены и ее приметы, глаза от удивления на лоб у меня не полезли, я уже ожидала, что это будет именно она.

Не успела я со своей находкой выйти из гардеробной, как двери номера открылась, и в него влетел запыхавшийся Семен Михайлович. Увидев меня, он резко остановился и коротко зло выругался. Из-за спины судебного чиновника выглядывало подобострастное лицо отельного служащего, сначала я одарила этого Иуду уничтожающим взглядом, потом как можно спокойней обратилась к Семену Михайловичу.

- Не прилично ругаться при даме господин Рудавский.

- Простите, но что вы тут делаете?

- Хотела посмотреть на вещи моего двоюродного брата, имею право. - С вызовом ответила я.

- Зачем?

- Просто хотелось взглянуть, может понять, что за человек он был.

- И поняли? - Семен Михайлович презрительно поднял бровь.

- Ну, характер человека по порткам не определишь. - Я решила, что имею право ответить грубостью на вызывающее поведение сыщика, - а вот кое-что интересное нашла. - И протянула паспорт господину Рудавскому.

Он внимательно его разглядел, потом требовательно спросил:

- Где Вы это нашли?

- В чемодане, в потайном кармашке для драгоценностей.

Семен Михайлович медленно обернулся и стальным голосом позвал:

- Николай!

Бледный испуганный молодой человек протиснулся мимо сгоравшего от любопытства портье и, опустив глаза, забормотал:

- Но, Семен Михайлович, мы все осмотрели, двойного дна в чемодане нет, и в вещах ничего такого не было.

- Ничего такого, я тебе.... - Сдержаться следователю стоило больших усилий. - Мы еще поговорим.

- Оставьте его Семен Михайлович, неужели вы думаете, что бедный Николай имеет возможность купить чемодан фирмы Луи Виттон, если бы у него был такой чемодан, он бы знал, где искать потайной кармашек. - Вступилась я за несчастного Николая.

- А с вами мы тоже поговорим позже.

Через полчаса мы, с все еще хмурившимся, Семеном Михайловичем, подъезжали к главному входу в Царицын сад. Георгий Федорович уже прохаживался взад-вперед около его ворот. Открыв дверцу кареты, он удивился, увидев друга, Семен Михайлович, опережая вопрос, пригласил:

- Садись Георгий, уважаемая Анастасия Павловна, любезно согласилась прокатить нас в своей карете. - Ехидно сказал он.

Я молчала, как нашкодивший ребенок, а Георгий, удивленно рассматривая нас, спросил:

- Куда едем?

- Едем к той женщине.

- Это все-таки она?

- Да, вот Анастасия Павловна, нашла последнюю и самую важную улику, она решила побаловаться и поиграть в английского господина Шерлока Холмса. Портье запер, уважаемую госпожу Вешнивецкую в номере и вызвал нас, но она за это время успела отыскать, сей документ. - Он протянул Георгию паспорт. Тот внимательно его изучил и хмыкнул.

- Это кое-что объясняет, но все равно создает больше загадок, чем дает ответов.

- А ответы мы попросим дать женщину указанную здесь как законная жена Кирилла Юрьевича.

Глава 17

Мы сидели в красивой, со вкусом обставленной гостиной. Дом наполняла та печальная тишина, что бывает в присутствии покойника. Хозяйка дома стояла у окна, вот уже добрых четверть часа, молча и не оборачиваясь к нам. Она осунулась, похудела, черное траурное платье на ней болталось, волосы были кое-как завернуты в простой узел, придя в дом, мы узнали, что хозяин его только, что скончался. Но нас приняли. Наконец, Анфиса Андреевна, медленно обернулась и заговорила тихим голосом.

- Ибо придет Сын Человеческий во славе Отца Своего с Ангелами Своими и тогда воздаст каждому по делам его.... Эти слова часто повторял один мой клиент, недоучившийся семинарист. Я родилась и выросла, в публичном доме. Мать моя была проституткой, кто отец неизвестно, записали Андреевной, потому, что родилась аккурат на Андрея Первозванного. Когда мне исполнилось девять лет, мать умудрилась выйти замуж, но отчим мой, хоть и добрый был, в общем, человек, промышлял мелким разбоем, через несколько лет его изловили и отправили на каторгу, что с ним стало дальше, не знаю, а мать умерла от чахотки. В пятнадцать лет я вернулась в тот публичный дом, в котором родилась. С такой родословной туда мне была прямая дорога. Я бы пошла в услужение, любую работу, исполняла бы, да кто возьмет к себе в дом дочь вора и проститутки. Я была очень красива и молода, хозяйка за меня драла большие деньги, а мне доставались гроши. В двадцать лет я все же ушла на свои хлеба, стала бланковой. Но всегда мечтала вырваться из этого ада. Я скооперировалась с одним извозчиком, имевшем дорогой экипаж, он привозил мне хороших клиентов, которых подбирал у ресторанов и театров, однажды, привез ко мне пьяную в стельку компанию молодых людей из высшего общества. Так я познакомилась с Кириллом Юрьевичем Артемьевым. В молодости он был красив, как греческий бог, сильно развращен, любитель хорошо выпить и громко гулять. Он ненавидел своих родителей, все жаловался, что маменька с папенькой прогуливают его наследство. Тогда же я услышала об одной знакомой девушке с таким же "желтым билетом", на которой женился просвещенный господин, дабы спасти ее от судьбы падшей женщины. И мне пришла в голову идея. Я тогда уже собрала некоторые деньги, мечтала уехать из Петербурга с чистым паспортом, поселиться где-нибудь в большом городе, там, где со мной не знакомы, открыть магазин женских мелочей, шпилек и булавок. - Анфиса Андреевна, умолкла. Она смотрела отсутствующим взглядом в одну точку и мяла в руках кружевной платочек. Молчание затягивалось. Семен Михайлович, нетерпеливо постукивал пальцами по столешнице кофейного столика. Георгий казался самым спокойным из нас, сидел почти неподвижно, а я рассматривала узор ковра на полу, смотреть на бедную Анфису Андреевну мне было больно, слишком уж все это казалось ужасным и неправдоподобным. Тишина прервалась неожиданно. Справившись со своими чувствами, Анфиса Андреевна продолжила ровным голосом. - Я уговорила Кирилла, женится на мне. Сказала, что таким образом он сильно насолит противной маменьке и от него отстанут родители, все пытавшиеся женить молодого прохвоста, на ком-то с достойным приданным. Это его тоже, сильно злило, говорил, что они собираются продать его подороже, а приданное жены прогулять, как прогуляли свое наследство. Однажды после очередной пьянки и ссоры с мамой Кирилл Юрьевич прикатил ко мне с друзьями и повез венчаться. Мы обвенчались, как полагается в церкви, я взяла венчальный лист с подписями свидетелей и отправилась в гости к княгине. Дария Любомировна бушевала так, что слышно ее было за три версты, я думала, она убьет этого идиота сынка. Но я спокойно ей сказала, что мне нужен чистый паспорт, выданный губернской канцелярией, и право уехать и поселиться в другом городе, я выбрала Киев, привыкла к большим городам, а Киев большой город и от Петербурга далеко. Я сказала, что мне ничего не нужно от них, пусть забудут обо мне как о плохом сне, только помогут убраться отсюда, туда, где никто не будет знать, чем я промышляла прежде. Дарья Любомировна все взвесила, а она была очень умной женщиной и решила помочь мне, взяв с меня обещание, что никто и никогда не узнает о том кто мой муж. Она добыла мне паспорт, в котором указывалось, что я вдова, муж мой Артемьев Кирилл Юрьевич, искажать имен она не стала, но указывалось что он чиновник мелкого ранга. С тем я уехала. В Киеве, выкупила небольшой, почти разорившийся магазинчик и стала вести тихую жизнь вдовы чиновника средней руки. Но Бог большой шутник, и он послал мне Федора Федоровича. Я знала множество мужчин и испытывала к ним сильное отвращение, но в него я влюбилась. Не спрашивайте меня, почему так случилось, но мне на нем весь свет сошелся клином. А беда была в том, что и он меня полюбил. Я сопротивлялась два года, но в конце не выдержала, решила, будь что будет, до сих пор никто не сомневался в том, что я есть та, за кого себя выдаю и мы поженились. Тогда Федя был еще купцом средней руки, но годы шли мы с ним, понимали друг друга с полуслова, жили, душа в душу, родились три красавца сына. Будь проклят тот день, когда я согласилась переехать в этот ужасный город. Но откуда я знала, что встречу тут ее?! Я думала глухая провинция, кто во мне располневшей купчихе, узнает тут красавицу, промышлявшую под именем Жаннетт. А Федор говорил, что здесь много сахарных заводов, опять же железная дорога между портовой Одессой и Киевом. Мы переехали. А через пару месяцев, я стояла в церкви и почувствовала, что меня прямо протыкают взглядом, но, сколько не оборачивалась, не увидела никого. А когда вышла после службы в церковный двор наткнулась прямо на нее, она стояла и противно так улыбалась. Рядом с ней стояла ее служанка, как я узнала потом, глухонемая. Тогда я поняла значение слов "и по делам твоим воздастся".

Раздался тихий стук в дверь, в комнату вошел старший сын Анфисы Андреевны, молодой человек выглядел крайне уставшим, под глазами у него обозначились темные круги, он словно постарел сразу на десяток лет. Анфиса Андреевна извинилась и вышла с ним. Никто из нас не проронил ни слова, пока хозяйка отсутствовала. Вернувшись, она устало опустилась в кресло и продолжила, словно и не было вынужденной паузы.

- Дария Любомировна напомнила мне, что ее сын до сих пор жив и, что мой новый брак незаконный, и что дети мои выходит, тоже незаконнорожденные. За свое молчание вытребовала, что бы я определенную суму давала ей каждый месяц и еще кокаин, к нему она пристрастилась в столице. Действие этого яда я хорошо знала, многие девушки начинали его принимать, считая, что от него лицо становиться красивым, с загадочной бледностью, и повышается работоспособность, но я видела, во что они превращались позже, это очень опасное вещество. У меня не было выбора. Я согласилась. Когда побывала в вашем доме, Анастасия Павловна, по приглашению Михаила Ивановича, обсудила с ней условия доставки товара, пока горничная княгини, отвлекала Анну Ивановну. Еще я взяла с нее слово, что она ничего не скажет сыну, о моем новом положении, только еще одного шантажиста мне не хватало. Она обещала. Каждый месяц из нашего магазина к вашей тетке приходил пакет со сладостями, которые она якобы заказывала, но кроме конфет там были деньги, она не была слишком жадной, сума была небольшой и пакетик с кокаиновым воском или раствором. И все было бы хорошо, если бы не воздействие проклятого зелья, от него она становилась сама не своя, стала писать мне сумасшедшие письма. Я начала боятся, что рано или поздно она, не контролируя себя, выдаст кому-нибудь мою тайну. В тот роковой день, я решилась ее проведать, подъехала к вашему саду, со стороны деревни, оставила бричку около калитки и пошла тропинкой через сад. В доме застала ее одну, она была под воздействием зелья, очень возбуждена. Я сказала, что может, стоит ограничить прием кокаина. Как она разбушевалась, угрожала, что донесет на меня, что у нее доказательства, что у нее имеется копия записи в метрической книге из консисторского экземпляра. Она ужасно возбудилась, глаза горели как у безумной, княгиня кинулась на меня с маленьким ножом, но я была моложе намного и крепче, я вырвала нож и оттолкнула ее. Вдруг она закричала, как безумная: "Илья оставь меня, не надо, зачем ты это сделал, я бы помогла тебе бежать! Илья!". Она закрылась руками, как будто защищаясь, забежала в спальню и упала замертво. Клянусь, я даже пальцем не тронула старуху! - Анфиса Андреевна почти выкрикнула последние слова, но словно спохватившись, могут ведь услышать слуги, резко умолкла, справившись с возбуждением, она продолжила.

- Сначала мне захотелось просто бежать, потом я вспомнила о копии метрической записи, пока никто не зашел, кинулась судорожно сгребать все бумаги, которые только видела, и запихивать их в печку, потом подожгла их, а сама убежала. Уже дома обнаружила у себя в кармане маленький, канцелярский нож. Очень тогда боялась, что на похороны приедет Кирилл, но все обошлось. А неделю назад, мое прошлое опять нагнало меня. Мы встретились не случайно, оказывается, подлая старуха, все же написала сынку письмецо. Но он берег меня, на крайний случай и эта крайность настала. Кирилл полностью разорился, от долговой тюрьмы его спасало только громкое имя и княжеский титул. Он поджидал меня в той же церкви. Федор к тому времени совсем слег, но мы еще надеялись, и я истово молилась за жизнь любимого мужа. Когда увидела подлеца, восприняла это со смирением обреченного. Он сказал, что хочет встретиться тайно и велел мне прийти в его номер в гостинице. Я переоделась в мужское платье, надела мужнину шубу и пошла на встречу. Он назвал довольно большую суму, но не заоблачную, я согласилась и на следующий день принесла, хотя клерк в банке смотрел на меня удивленно, но деньги выдал, муж подписал поручение на мое имя. Но негодяю уже казалось, что он продешевил и велел принести еще. Тогда я поняла, что попала в кабалу. На следующий раз я взяла с собой нож. Еще не была уверена, что использую его, но взяла, тот самый, его маменьки. Кирилл был изрядно пьян, взял гостиничный экипаж и заявил, что мы едем в дом его предков, так он выразился. Мы приехали к той же калитке, что ведет в деревню. Кирилл еще помнил, что и где в вашем хозяйстве находится. Мело страшно, мы с трудом шли, ветер сбивал с ног, когда добрались до флигеля, он уже немного протрезвевший, подался искать лестницу и лом, что бы открыть ставни. Кирилл всю жизнь страшно боялся закрытых комнат, даже портьеры на ночь никогда не затягивал. Я просила его побыстрее двигаться в такую ночь, надо было успеть вернуться в город пока окончательно заметет всю дорогу. Наконец мы зашли, у него был ключ, оказывается маменька, отдала ему, когда он инкогнито, не желая общаться с родственниками, посетил ее. Кирилл зажег свечу, ее он тоже принес с собой. Разговор у нас не пошел, он насмехался, сказал, что очень удачно женился, и свое приданное промотает сам, он, как и когда-то маменька все больше возбуждался, я пыталась его уговорить, сказала, что пока жив Федор, я не могу выделить ему такую суму, не объяснив мужу, на что она мне. Пообещала ему дать долговую расписку, но он разошелся, а потом стал приставать ко мне, пытался повалить на стол, я и пырнула его ножом. Орудовать им меня научил отчим, для защиты, говорил, что нож самое надежное средство, если знать, куда бить, никаких шансов у нападавшего не останется, нож не дает осечку, говорил он.

И снова в комнате воцарилось молчание, только тиканье маленьких каминных часов прерывало тревожную тишину. Анфиса Андреевна, казалась совершенно спокойной, только руки у нее дрожали, и снова никто не произнес ни слова, ожидая пока бедная женщина, справится с собой и продолжит свою поразительную исповедь.

- Искать тайники я даже не пыталась, обыскала мерзавца, а потом решила забрать шубу и шапку, подумала, если что, то бумаги, компрометирующие, и письма матери мог зашить только в подкладку шубы или шапки. - Она заговорила неожиданно, я даже вздрогнула от звука ее голоса, резко прервавшего полную тишину. - У него в кармане только одно письмо осталось, я в спешке, когда вытаскивала его, порвала, но не обратила на это внимания. И сбежала, дверь закрыла его ключом. Еле добралась в город. Когда выходила из флигеля странную тень заметила, светлую, испугалась очень, и, несмотря на снежную бурю, почти бежала. Домой нести шубу и шапку не стала, в нервах разорвала подкладку зубами и руками, в шубе нашла письма его матери. Экипаж оставила около ворот постоялого двора, шубу с шапкой выкинула там же. Сыновьям, которые заметили, когда я пришла и в чем одета, сказала, что ходила к знахарке, тайно, с надеждой, что поможет вылечить Федора. Они поверили, но посчитали, что мать совсем не в своем уме. В письмах старухи вычитала о тайнике в письменном столе. Я тогда совсем уж как безумная сделалась. Пришла в приют, под предлогом сделать пожертвование, взамен за молитвы невинных душ за моего мужа. Мне Ева Адамовна горько жаловалась на безбожницу Рахиль, из-за какого-то мужика, решившуюся предать истинную веру. Я выслушала внимательно, и у меня родился план. Если Рахиль надо денег, я ей дам. О тайной двери мне Елена Сухова давно уже рассказала, она, когда тот процесс за раздел наследства длился, всем кто желал слушать, рассказывала о своих переживаниях и о двери в конторе Давида Бабича рассказала. Я написала письмо и понадеялась, что Рахиль сделает, как я просила. Бог свидетель, я не знала о том, что Ева Адамовна в кабинете, у нее гардины были затянуты на окнах, света я видела, да и подошла не со стороны кабинета. Она когда отодвигающуюся стенку увидела, то ужасно перепугалась, я тоже, но она вдруг захрипела и сползла в сторону. Я потрогала ее, но сделать уже ничего было нельзя. Я на скорую руку перекинула стол, но ничего не нашла, тайников, тоже. За ее смерть корю себя больше всего. Теперь вот сижу, жду, когда Рахиль придет за деньгами, она ведь догадалась от кого письмо. А сегодня утром умер Федор, я тоже, с ним умерла.

Исповедь закончилась, опять молчание надолго повисло в комнате, и снова, в полной тишине, колокольным звоном раздавалось только тиканье часов. Наконец я спросила:

- А зачем Вы вернулись во флигель?

- Думала, может хоть там, найду какие-то документы, связанные с моим проклятым замужеством. А тут ваш Степан, я не сильно его ударила?

- Да, нет, голова у старика поболела и все.

- Даже не знаю, что с вами делать, Анфиса Андреевна. - Заговорил Семен Михайлович. - Зачем вы так много глупостей наделали?

- Ради сыновей Семен Михайлович, ради них. В Федоре, я уверена, он бы меня любой принял, наши чувства были проверены временем. Но у Федора восемь братьев и сестер и только он так высоко поднялся. Пока моя честь безупречна, они сидят тихо и на что не претендуют. Конечно, по завещанию им немало перепадет, Федор всегда был щедр и ценил семейные узы, но если только слух пойдет о том, что есть возможность отсудить наши миллионы, они слетятся как коршуны, а в чем мои сыновья виноваты? - и она вдруг сползла с кресла, упав на колени. - Семен Михайлович, умоляю вас! Я очень больна, мне немного осталось, без Федора я недолго проживу, меня Бог накажет, его суд беспощадней и справедливей, чем любой людской! В чем вина моих детей?! Умоляю, не давайте хода делу. Настасья Павловна... - она попыталась подползти ко мне, но запуталась в юбках и упала на пол, судорожно, рыдая. Мы все кинулись к ней, я подняла ее, она прижалась к моему плечу, обильно поливая меня слезами, мои глаза тоже наполнились влагой.

- Не надо, Анфиса Андреевна, не рыдайте, я обещаю вам подумать, дам ответ до завтра. - Растеряно произнес Семен Михайлович.

Эпилог

Я сидела на лавке в саду, июльское солнце нещадно пекло, деревья, печально опустили свои ветки, трава пожелтела, от отсутствия живительной влаги, даже всегда, докучливые мухи, попрятались в благословенную тень.

Тетушка, тяжело переносившая полуденную жару, лежала у себя в комнате, положив на голову тряпку, смоченную холодной водой, девочки скрылись в гостиной, Андрюша, с Панасиком, сидели где-то в очередной засаде, а мне жара даже нравилась.

Я читала очередной опус Софи. Видела бы она меня сейчас, в помятом, висящем мешком платье, в старых удобных сандалиях, а на голове моей, разительным контрастом, красовалась изысканная шляпка, итальянской соломки с маками, подаренная мачехой. Я так и увидела перед собой презрительно сморщенный носик Софи. Конечно, позволить себе такую безвкусицу и отсутствие элегантности она не могла, даже если зрителями были только яблони да лениво ползающие по ним жуки.

Я дочитала, письмо и опустила его на колени. Не знаю почему, на память пришел тот холодный февральский вечер, когда мы в полной тишине, подавленные и растерянные приехали к нам домой.

Меня бил озноб и я никак не могла согреться. Семен Михайлович рассказал нам о встрече с Рахиль. Она догадалась, кто оправил то письмо, почти сразу, потому, что случайно, по ее словам подслушала, как Ева Адамовна, жаловалась Анфисе Андреевне. Только та, да еще Ева Адамовна, знали, как отчаянно нуждается Рахиль в деньгах и только Анфиса Андреевна была так богата, что с легкостью могла выложить пятьсот рублей разом. Рахиль клялась, что не собиралась шантажировать Анфису Андреевну, и Семен Михайлович ей верил, она была умна и понимала, что шантаж опасен для жизни. Тем более Рахиль утверждала, что денег у них с мужем достаточно для отъезда. Семен Михайлович обещал разрешить им выезд.

Мы до поздней ночи яростно спорили в нашей библиотеке. Семен Михайлович желал передать дело в суд, по его мнению, только суд может решить, насколько виновен человек, не ожидала я такой наивности от умного и реалистичного человека. Но три голоса были против.

Георгий убеждал Семена Михайловича в том, что доказательства не надежны, что суд над известной миллионершей, может пойти не в пользу его карьере, и что у нее может оказаться много влиятельных защитников.

Тетушка стенала и плакала, утверждая, что подобный процесс опять всколыхнет нездоровый интерес к нашей семье. Она, хватаясь за сердце, говорила, что сейчас умрет от сердечного приступа, это правда не помешало ей с аппетитом съесть почти все бутерброды с бужениной, которые принесла в библиотеку Соломия.

Я же убеждала в том, что от этого суда больше всего пострадают, как раз невинные души, дети Анфисы Андреевны и Федора Федоровича.

В конце концов, мы порешили на том, что Семен Михайлович подождет полгода, доказательства никуда не денутся. Я не буду приставать к его начальству, требуя найти убийцу родственника, а Анфиса Андреевна сказала, что очень больна и не переживет мужа долго.

Что же, она оказалась женщиной слова. После смерти Федора Федоровича, Анфиса Андреевна закрылась у себя в особняке, и ни с кем больше не виделась. Она тихо умерла, пережив мужа только на три месяца.

Мы похоронили нашего родственника в семейном склепе, рядом с матерью. Когда возвращались с кладбища пешком, увидели, как из дымохода большого флигеля выплывает белое облачко дыма. Это было странно потому, что в том доме никто не топил печь. Тетя, взглянув на удивительное явление, спокойно сказала:

- Улетела душа, несчастного Ильи. Дождался когда Дарья и ее кровь полностью исчезнут из этого мира и успокоился.

- Что ты такое говоришь тетя, неужели ты думаешь, он виноват в том, что случилось с Дарьей Любомировной и ее сыном?

- Ну, не знаю виноват ли, а недаром они оба отдали душу Богу в том самом доме, где повесился бедный юноша.

Больше мы о том никогда с тетей не говорили. Постарались забыть ту жуткую неделю как страшный сон. А дневники тетки я сожгла.

Порывшись в кармане, вынула тонкий конверт. Письмо Георгия. Мы с ним продолжали встречаться, хоть и нечасто, и до сих пор не переступили рубежа легких поцелуев, я колебалась, а Георгий не подгонял. На каникулы он уехал к матушке, в Петербург. И писал мне короткие, но остроумные письма. Тетя назвала наши отношения романом в письмах.

Георгий писал, что соскучился. Собирается возвращаться, но сначала проведет неделю в Киеве. Приглашал приехать к нему. Я дочитала письмо и задумалась. Может, стоит поехать? Пойду, посоветуюсь с тетушкой.



Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"