Вьюгина Вероника Николаевна : другие произведения.

На долгую добрую память

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  
  
   На долгую добрую память
  
  
  Сколько потом ни вспоминала Лариса этот день жаркого лета 1981 года, все казалось, что если бы не захотелось ей мороженого, не вышли бы они из подъезда, не обратили внимания замурзанную милицейскую машину, все могло бы повернуться как-нибудь иначе. Но ей очень хотелось мороженого, а Славику нравилось ее баловать, поэтому решено было прогуляться пешочком по парку до ближайшего киоска, посидеть на лавочке. Вечер обещал быть тихим и теплым, и им приятно, и ребеночку полезно. И вот они вышли из этого злосчастного подъезда и увидели эту самую милицейскую машину.
   - Как ты думаешь, это по чью душу? - спросила Лариса.
   - Наверное, опять в 12 квартиру, - предположил Славик, там вроде вчера что-то отмечали.
   - Доотмечались, думаешь?
  И они засмеялись - в этот чудный июньский вечер любая реплика вызывала смех. И все у них было хорошо, и прохожим они показались бы идеально подобранной парой: оба невысокие, но он, конечно, чуть выше, русоволосые и светлоглазые, румяные, слегка подкопченные летним солнышком. И младенец в животе, кажется, тоже веселился, брыкался своими ножонками, но не больно, а как будто пританцовывал.
   Милиционеры вышли из машины и направились к ним.
   - Далеко собрались? - поинтересовался тот, что постарше. Запомнилось, что на нем была мятая форменная рубашка с погонами, но в каком он был звании, Лариса не разобралась.
   - А в чем дело? - спросил Славик.
   - Проскурин Станислав Витальевич?
   - Да. А в чем дело-то?
   - Проедем с нами, там разберемся.
   - А здесь нельзя?
   - Ну, стало быть, нельзя.
   Второй милиционер, тот, что помладше, вышел из машины и пристроился сбоку.
   - Сам пойдешь, или тебя проводить, - поинтересовался он.
   Слава посмотрел на Ларису и пожал плечами:
   - Придется ехать, - и увидев, что она явно напугана, добавил:
   - Да не волнуйся ты так, какое-нибудь недоразумение.
   - А мне с вами можно? - спросила она того, что постарше.
   - Лучше не надо, - покосившись на живот, ответил тот.
   Тем временем второй уже усаживал Славу в машину.
   - Может, вы мне скажете, за что вы его? Что-то серьезное.
   - Серьезное, - вздохнул милиционер, - позвоните часа через полтора в отделение.
  И ищите хорошего адвоката.
   - Не слушай ты их, разберемся, и я вернусь. Мы еще поедим сегодня мороженого.
   - Это вряд ли...- опять вздохнул, тот, что постарше, - не хочу вас пугать, но вы уже взрослая женщина и должны понимать: в жизни бывает всякое. Вам сейчас о ребенке думать надо. Есть кому помочь-то? Позови сегодня с тобой посидеть кого-нибудь, а там видно будет.
   - Ну, скажите хоть, в чем его обвиняют? Я ведь с ума сойду, теряясь в догадках.
   - Изнасилование, - бросил милиционер, садясь в машину,
   - Бред какой-то, - крикнул Слава и попытался выскочить на тротуар, но второй милиционер крепко держал его за локоть, - не верь ты им, ты же меня знаешь...
  Машина сорвалась с места и скрылась за поворотом.
  
  
  Она вернулась домой и позвонила подружке Соне. Та, конечно, мигом примчалась, благо не обременена была в то время ни семьей, ни другими заботами. После того, как Лариса рассказала ей о том, что случилось, даже говорливая Соня потеряла дар речи. Они сидели на кухне над кружками остывающего чая и переводили взгляды с телефона на часы и обратно.
  Наконец, полтора часа прошло. Лариса набрала номер отделения милиции и поинтересовалась, скоро ли отпустят задержанного Проскурина. Очевидно, дежурному милиционеру тоже было отчего-то весело в этот теплый июньский вечер, а может, у него просто смена заканчивалась, но он ответил:
  - Лет через пять, не раньше, - и довольно хохотнул.
  - Я вас серьезно спрашиваю!
  - А вы ему кто?
  - Жена.
  - Сколько же у него жен-то? Одна уже здесь сидит, показания дает, а вы кто такая?
  - Кто сидит?
  - Гражданка, назовите свои паспортные данные, тогда я буду с вами разговаривать, а лучше приезжайте сюда, только паспорт прихватите.
  
  
  
  Почему-то она уверена была, что в отделении сразу увидит Славу, и тот ей все объяснит, растолкует. Она ничего не понимала, и была как в каком-то бреду. Однако Славы нигде не было, дежурный милиционер, по взгляду которого она догадалась, что он никак не ожидал увидеть перед собой беременную женщину, проводил ее в кабинет, где сидел один пожилой майор, и сказал:
  - Вот. Тоже по поводу Проскурина, - оставил ее в кабинете и вышел.
  - Вы ему кто?- спросил майор.
  - Жена.
  - Позвольте посмотреть ваши документы.
  Лариса протянула ему паспорт.
  -Так,- протянул тот, - Бирюкова Лариса Игоревна...Прописка в общежитии института культуры... штампа о заключении брака нет. Не подтверждается ваш брак документально, Лариса Игоревна.
  - Но мы вместе живем, у меня от него будет ребенок...
  - Ну, так уж это, по-нашему, не жена, а сожительница, - в голосе у него прозвучало неприкрытое презрение. - Что же получается? Живем с чужим мужем, рожаем от него ребенка, а он в это время ведет беспорядочную половую жизнь и доходит до прямого изнасилования.
  - Этого никак не может быть.
  - Как же не может, когда есть заявление от потерпевшей гражданки, подтвержденное экспертизой? Не отвертеться вашему сожителю, придется нести ответственность по всей строгости. А у него еще две беременные женщины на шее.
  - Как две?
  - Жена-то его тоже беременна, когда только успел... И вот ведь как бывает: от него две бабы беременны, а он еще на третью бросается, - майор пребывал в полном недоумении и, казалось, искал у нее сочувствия.
  - Ладно, что вы можете сказать по поводу того, где находился гражданин Проскурин 12 июня сего года в 15 часов 30 минут? - резко сменил он тон на официальный.
  Ларисе все казалось, что это какое-то недоразумение, и она готова была всемерно помогать следствию, чтобы как можно скорее это недоразумение разрешить:
  - Это позавчера? На работе.
  - Да, вы уверенны? А вот его сотрудники этого не подтверждают, не было его на рабочем месте в это время.
  - Да он, наверное, в министерство ездил.
  - Это он вам так сказал. Нет, не ездил он в министерство, а находился в квартире потерпевшей, что подтверждают и соседи, да и он сам не отрицает.
  - Не может быть.
  - Ох, девушка, посидели бы на этом месте с мое, так узнали бы, что бывает, а чего не бывает.
  - Это неправда. Я найду хорошего адвоката, и мы докажем, что ничего подобного мой муж не совершал.
  -Что совершал - то совершал, этого он и сам не отрицает. У них ведь с потерпевшей расхождение в одной, тонкой такой детали - она принесла заявление о том, что он ее изнасиловал, а он говорит, что все произошло по обоюдному согласию.
  - Что произошло?
  - А то ты сама не понимаешь, первый день замужем... Давно вы с ним живете?
  - Полгода.
  - А по животу вроде больше кажется.
  - А. Это еще раньше. Мы тогда еще вместе не жили.
  - Родители твои где живут?
  - В Кострове.
  - Вот и поезжай туда. Придется самой справляться.
  - Вы так уверенны в том, что его посадят, да ведь суда еще не было. А как же презумпция невиновности?
  -Эх, ты, презумпция! Да посуди сама, с какой стати девке сюда заявление тащить, если по обоюдному согласию? Вот ты бы сейчас взяла и написала заявление, что тебя насиловали?
  - Мало ли, какая-нибудь ненормальная.
  - И в этом разберутся, а ты пока иди.
  - Так что, вы его не отпустите?
  - Не отпустим. Уже принято решение об его аресте.
  Совершенно потерянная, она вышла на улицу, где ее ждала Соня.
  - Его арестовали. Будет суд, - только и смогла сказать Лариса.- Нужно искать адвоката.
  - Хочешь, я с тобой ночевать останусь? А утром найдем юридическую консультацию и поговорим с юристами. Давай, а?
  
  
  
  Проговорили до утра, заснуть так и не получилось, и часов с 9 начали обзвон. Ближайшая консультация располагалась в двух кварталах от дома. Прием уже начался, пошли туда пешком, по пути обсуждая, что и как сказать. Почему-то казалось, что говорить придется с взрослым сердитым дяденькой, который будет их ругать за то, что все у них не по-людски, но свободной оказалась молодая женщина, чуть старше их самих, и разговаривать с нею было легко, как с подружкой.
  От чего-то она все быстро поняла, и ей пришлось выложить даже то, в чем и себе-то признаваться не хотелось.
  Лариса познакомилась со Станиславом на именинах у своей однокурсницы. Ту звали Татьяна, и празднование Татьянина дня только входило в моду у студентов. Народу было много, дешевой выпивки тоже, становилось скучно, веселенький народ распоясался, начались танцы-шманцы-обниманцы. А Лариса этого не любила, и уже подумывала, как бы незаметно сбежать, но тут к ней подсел двоюродный брат именинницы, Славик.
  Он был значительно старше, и его тоже мало интересовал, как он выразился, "детский праздник на лужайке". Они разговорились, и у них нашлось много общего, а когда Лариса на лету подхватила фразу из любимых Стругацких, он посмотрел на нее с та-аким уважением...
   Еще некоторое время назад Лариса обнаружила, что если ты знаешь чуть ли не наизусть "Понедельник начинается в субботу" или "Трудно быть богом", то это знание обладает огромной объединяющей силой. Человек, подхвативший цитату, наверняка оказывался своим, как выражалась далеко не положительная героиня шварцевской "Тени", "человеком нашего круга, круга настоящих людей".
  Славик пошел ее провожать, а по дороге они увлеклись разговором о "Мастере и Маргарите", нечувствительно перешли к прочитанному обоими в самиздате "Доктору Живаго", причем по очереди с большим энтузиазмом читали стихи Пастернака, потом вспомнили про Галича и Кима, совершенно забыв о том, что малознакомый человек может оказаться "стукачом". Почему-то в этот вечер она совсем ничего не опасалась, и когда он предложил продолжить такой захватывающий разговор завтра, она без всяких сомнений согласилась.
  Встретившись в метро на станции "Проспект мира", они как-то само-собой оказались в мастерской его приятеля-художника Юры. Через полчаса у Юры обнаружилось небольшое, но необходимое дело, он вынужден был уйти, но гостям предложил остаться и подождать его часок. За этот часок Лариса и Славик успели настолько сблизиться, что когда хозяин позвонил, что задерживается и, скорее всего не вернется до открытия метро, а гости могут остаться, это вызвало прилив бурной радости, завершившийся на огромном матрасе, занимавшем чуть ли не половину мастерской.
  Такие встречи продолжались всю весну, потом как-то неожиданно началось лето, сессия, Славик уехал в экспедицию... Казалось, роман должен был вот - вот сойти на нет, но как-то в сентябре он встретил Ларису возле института и показался таким родным и близким, что она на глазах изумленной публики она повисла у него на шее.
  - Юрка женился на француженке, сейчас у нее в Париже, вернется месяца через два. Пойдем?
  Юрка пробыл в Париже три месяца. Она переселилась из общежития в мастерскую, а Славик часто навещал там ее.
  Лариса, конечно, знала, что он женат, Татьяна давно просветила ее, но была с ними как бы в заговоре, потому что, по ее словам, терпеть не могла Наташку и все ее куркульское семейство.
   Узнав о том, что будет ребенок, Лариса долго не могла решить, что теперь делать: с одной стороны, она была довольно продвинутой девушкой (в общежитии чего только не узнаешь) и понимала, что чаще всего такое сообщение у молодых людей вызывает недоумение - а я-то тут причем, это ваши женские дела. Многие девушки относились к абортам как маленькой, хотя и болезненной неприятности, и охотно делились с подругами подробностями перенесенных операций. Но, с другой стороны, она считала, что отец должен принять участие в решении судьбы еще не родившегося младенца. В глубине души она осознавала, что не может убить своего ребенка, и все ее рассуждения - попытка примирить разум и чувство. А ведь приходилось учитывать еще и состояние родителей, когда они узнают, что их разумная девочка, отправившаяся в саму Москву учиться в главном культурном институте, "принесет в подоле", как какая-нибудь последняя дурочка.
  Рожать было неразумно, но не рожать - невозможно. Она дотянула до крайнего срока, когда надо было решаться на что-нибудь, или природа все решит за тебя, набралась храбрости и во время очередного свидания созналась Славику в своем, как она выразилась, "прединфантном" состоянии. Тот отнесся к сообщению очень серьезно. Спросил, что она намерена делать.
  - Да вот с тобой хочу посоветоваться.
  - Значит, скорее всего, ты решила рожать. Если бы не это, ничего бы мне говорить не стала, сама не маленькая. Хорошо, давай. Я еще не до конца оформил развод с бывшей женой, но, думаю, успею до рождения младенца. А пока снимем квартиру.
  Так они стали жить вместе, развод стал чем-то само-собою разумеющимся. Родителям она решила пока ничего не говорить, чтобы зря не волновать. Вот родится малыш, зарегистрируют они свой брак, приедут в гости, и все будет в порядке, а пока об этом думать не хотелось. Они жили душа в душу. У Славика была тяжелая профессия нефтяника, он часто уезжал в командировки на месторождения, а она доучивалась на четвертом курсе, понемногу осваивала вязание, пока ей не сказали, что для беременных вязать - почему-то плохая примета, и читала.
  И так продолжалось до вчерашнего дня, пока ей не захотелось мороженого и они вышли из подъезда.
  
  
  - Так он развелся или нет?- спросила адвокат. Ее звали Ольгой Валентиновной Порецкой.
  - Не знаю,- ответила Лариса. - Я думала - да, но вчера в милиции мне сказали, что у него есть жена, к тому же тоже беременная.
  - Ничего себе, расклад. Ну вот, что девочки, ситуация такая, что пока не ясно, стоит ли браться за это дело. Возможно, семья Станислава сама найдет адвоката, и мое вмешательство будет неуместным. И к тому же давайте, во-первых, установим, в чем же ваши интересы заключаются. Грубо говоря, чего вы хотите?
  - Ну, чтобы его отпустили.
  - Сейчас это невозможно. Будет предъявлено обвинение, будет суд, не исключено, что ваш ребенок к тому времени уже родится. Наверно, вы захотите, чтобы признали его отцовство. Это другое дело и другой процесс. Вы его, конечно, выиграете, да и Станислав, скорее всего, не будет этого отрицать. Но я бы не советовала сейчас поднимать этот вопрос. Это усугубит его положение в деле об изнасиловании. Ну, вот что. Вы сейчас заплатите в кассу только рубль. За консультацию. А я наведу кое-какие справки, и давайте на следующей неделе встретимся еще раз.
  - На следующей неделе...- растеряно потянула Лариса.
  - Наберитесь терпения, живите для ребенка, это дело долгое, подумайте, может, вам лучше все рассказать родителям. В любом случае вам теперь понадобится помощь.
  Лариса разочаровано поблагодарила Ольгу Валентиновну и вместе с Соней вышла на улицу.
  - Куда теперь?
  - Не знаю. Может, в другую консультацию зайдем? Эта какая-то молодая, неопытная, наверно.
  Но в другой консультации сидел как раз дядечка, который, хотя и не был таким строгим и не орал, чего они почему-то опасались, но от дела отказался, сославшись на занятость, и предложил подумать над установлением отцовства. Лариса ответила, что подумает, почувствовала себя совсем плохо и вернулась домой. Соня хотела вызвать врача, но она сказала, что отлежится, и попросила только сбегать в магазин за минеральной водой. Переодевшись в легкий халатик, прилегла и вдруг услышала звонок в дверь.
  Она подумала, что это Соня так быстро вернулась, но это не была подружка. За дверью стояла молодая женщина в джинсовом комбинезоне для беременных, рядом с ней пожилой человек, довольно сердитого вида.
  - Вы Лариса? - спросила женщина. - Я - Наташа, жена Станислава. А это мой отец. Мы пришли за вещами моего мужа.
  - Проходите, - слабо держась на ногах, она проводила их в комнату.
  - Вот, значит, куда он уезжал в командировки. А что, довольно чистенько. А когда был дома, стало быть, в командировку отправлялся для тебя. Ловко. Ну, что ты стоишь? Собирай вещи.
  - Не отдам, - тихо, но твердо сказала Лариса.- Он их сюда принес, он и заберет.
  - Ну да, дожидайся. Вот что я тебе скажу, конечно, мне тебя по человечески жалко, тоже, наверное, лапши на уши навешал. Но ты на него не имеешь никаких прав. От тебя элементарно передачу в тюрьму не примут. Ты - никто. Я - его жена и мать его ребенка. Мне дадут свидания, я могу заключить договор с адвокатом. Ты ему сейчас ничем не поможешь. Так что лучше не возникай.
  - Поймите, девушка, - вмешался отец, - Стас, конечно, подонок. И я не удивляюсь, что кто-то решил за что-то отомстить ему подобным образом. Все мы понимаем, что никакого изнасилования не было, скорее всего, девица заманила его, он, конечно, не устоял, а она бегом в милицию. Странно только то, что девицу эту никто не знает, трудно найти мотив для такого поступка. Теперь представьте, как это будет выглядеть на суде? Жена, любовница, у обеих дети, родившиеся почти одновременно... У вас какой срок?
  - Восьмой месяц...
  - Ну вот, а у Наташи - шесть.
  - Значит, он со мной и одновременно с ней?.. - дошло до Ларисы. - Он говорил, что разведется.
  - А он хотел развестись. Но мы ему сказали, что мигом выпишем из квартиры. А назад в свою Тулу ему возвращаться не хотелось. Мы-то с матерью против разводов. Сами тридцать лет прожили и детей порядочными вырастили. Да если бы моя Наташка позволила себе... Ладно, это не наше дело. А вещи отдай. И сама про него забудь. Это - наша беда.
  Она пошвыряла в сумку его одежду, удивившись, как мало всего оказалось. Похоже, его родственничков тоже это удивило. Но она предложила им забрать все, что понравится. Тогда папаша дотошно осмотрел все углы и тоже ничего не нашел.
  - Вот видишь, - сказал он назидательно, - он и жить с тобой не собирался. Так только, для блезиру, чтобы шум не подняла. И тебе наука - как с женатыми связываться да до свадьбы давать. Эх! Чего ж ты теперь делать будешь? Да ладно, дело твое. Только нам на глаза лучше больше не попадайся. И если не хочешь, чтобы ему на всю катушку намотали, в суд лучше не суйся.
  Наташа смотрела на нее скорее с сожалением, чем со злостью:
  - Кого ждешь?
  - Не знаю.
  - А у меня, говорят, мальчик будет. Братик твоему. Надеюсь, они никогда не пересекутся.
  Когда за ними закрылась дверь, Лариса прошла на кухню и поставила чайник. Пить очень хотелось. Она сама удивлялась себе, но в душе ничего не было: ни горя, ни разочарования, ни обиды. Она немного пожалела, что, узнав о беременности, бросила курить - сигарета бы сейчас не помешала, но даже запах табака вызывал у нее теперь тошноту.
  - Ничего, - сказала она малышу. - Пока так поживем, а потом что-нибудь придумаем. В крайнем случае, в Костров поедем.
  Конечно, родителей огорчать не хотелось, но что теперь поделаешь.
  Чувство было такое, как будто она узнала о том, что Славик давно умер. Именно давно, так давно, что и плакать уже как-то бессмысленно.
  
  
  Через три дня позвонила адвокат Ольга Валентиновна и предложила встретиться. Смыла большого в этом Лариса не видела, но хотелось еще раз поговорить с этой рассудительной женщиной, посоветоваться, как жить дальше.
  - В деле уже работает адвокат, его наняли родственники, Это очень хороший специалист, я уверенна, он выжмет из ситуации все, что сможет.
  - Это хорошо, но меня все это больше не интересует, - и она рассказала Ольге о визите родственников Славика.
  - Да, что-то в этом роде я и предполагала. Но самое интересное - это потерпевшая. Совершенно непонятно откуда она взялась. По его словам, дело было так: когда он выходил из управления и садился в машину, к нему подскочила эта самая девица и слезно умолила подбросить ее домой, по ее словам, она оставила невыключенный утюг на шелковой блузке, что-то ее отвлекло, и вспомнилось только что. Она боялась, что в квартире пожар. У него было немного свободного времени, и он согласился. Потом она попросила его подняться с ней наверх, у нее было дурное предчувствие, и он не смог отказать даме. Утюг, конечно, был выключен, и успокоенная пассажирка предложила выпить немного для снятия стресса. Дальше рассказывать?
  - Да понятно все.
  - Он говорит, что, имея беременную жену, давно нуждался в такого рода разрядке. У девушки, кстати, обнаружились специфические вкусы - она оказалась мазохистской. Понятно, что все телесные повреждения тщательно зафиксированы экспертизой. Что подтверждает факт насилия.
  - Его засудят?
  - Скорее всего. Если не удастся каким-то образом выяснить причину такого поведения девицы. А поскольку он клянется, что видел ее в первый раз, да и она утверждает, что никогда ранее не встречала мужчину, ворвавшегося следом за ней в квартиру и набросившегося на нее, ложность обвинения доказать невозможно. На его стороне - только его слова, на ее - медицинское освидетельствование. Если бы у нее с ним когда-то что-то было, можно было бы попытаться доказать мотив мести, а так...
  - Понятно, - сказала Лариса равнодушно, - значит, ничем помочь нельзя...
  - Ему, скорее всего, - нет, а тебе - да. За этим я тебя и позвала. Слушай, и пока не перебивай (Лариса и не заметила, когда они перешли на "ты"). Как я поняла, ты не москвичка, прописана в общежитии. У меня есть родственники, которые хотят купить кооперативную квартиру своему сыну. Он не женат, но если бы был женат, да еще с ребенком, можно было бы взять двухкомнатную, а то и трехкомнатную, а так у них площади столько, что они не могут стать даже на очередь.
  - Ничего не поняла.
  - У нас сейчас по закону на очередь в жилищный кооператив можно встать только тогда, когда жилой площади меньше семи метров на человека, а у них примерно раза в два больше, поняла?
  - Это - да. А я тут причем?
  - Ты выйдешь за Леню замуж, фиктивно. То есть по бумагам вы будете мужем и женой, но на деле - нет.
  - Да я знаю, что такое фиктивный брак. У нас некоторые девушки так устраиваются перед распределением.
  - Ну вот, вы распишетесь, тебя пропишут, сразу можно будет стать на очередь, и вы как молодая семья быстро получите квартиру. У тебя будет номинальный муж, у ребенка - отец, московская прописка и все возможности столичной жизни. Потом вы оформите развод, и ты сможешь сама вступить в кооператив и построить себе квартиру. А пока мы даже нашли тебе жилье: одна наша пожилая родственница сдает комнату в своей квартире за сущие копейки, но с условием немного помогать ей по хозяйству. У нее стало плоховато со здоровьем, и мы хотим, чтобы при ней все время кто-то был. Ну, врача, может, вызвать, в аптеку сходить. Я рассказала ей про тебя, и она очень обрадовалась, что будет еще и младенец. Она собирается заменить ему бабушку - своих детей у нее никогда не было, вот и осталась на старости лет одна. Ну, как?
  - Не знаю. Надо подумать.
  - А чтобы лучше думалось, я тебя сейчас с Ленькой познакомлю.
  Она выглянула в коридор и кого-то поманила. В кабинет вошел высокий, очень худой, слегка сутуловатый парень в очках. На вид ему было лет семнадцать. Довольно длинные светлые волосы завитками спускались на воротник тенниски, дальше были фирменные джинсы и кроссовки. Лицо его не впечатляло, хотя отнюдь не было уродливым. Длинноватый нос, придающий ему унылое выражение, и руки усыпаны заметными веснушками. В общем, наружность его разочаровала девушку, она ожидала увидеть кого-то более взрослого, что ли, а тут какой-то мальчик. "Понятно, почему ему нужна фиктивная жена. Да, не с этим хотелось бы мне стоять в ЗАГСе и произносить положенное "Да" - подумалось ей.
  - Ну вот, знакомьтесь: Леня - Лариса.
  Дальше получилось неловко: Леня не мог выдавить из себя ни слова, Лариса тоже не знала, о чем говорить. На первый взгляд, предложение казалось нелепым, но вообще-то, оно действительно решало многие проблемы.
  - Ну, что? Какие у вас друг к другу вопросы?
  - Ты ей сказала, что брак будет фиктивным? - поинтересовался Леня.
  - Да.
  - Жаль.
  - Ты мне свои шуточки брось или сам ищи невесту, - сказала Ольга, заметив, как передернуло Ларису. - А ты не волнуйся, он у нас вообще-то парень тихий, только пошутить любит.
  - Я не волнуюсь, жених хоть куда, - насмешливо произнесла Лариса. - Но это так неожиданно. Можно мне подумать?
  - Подумать можно, советоваться не стоит, чем меньше народу будет посвящено в это дело, тем лучше. Позвони мне вечером домой, сегодня или завтра, только особенно не тяни, чего тут собственно много раздумывать? Материальных претензий ни у кого нет. Замуж ты вряд ли скоро соберешься, а Леня еще молод. Лет на пять супружеской жизни рассчитывайте, а там и ребенок у тебя подрастет, и сама на ноги встанешь.
  - Давай я тебя подвезу, я на машине, - предложил Леня
  "Ого!" - подумала Лариса. В те годы машина была признаком благосостояния. А новенькие "Жигули" у парня восемнадцати лет - и подавно.
  - Соглашайся, - попросил Леня, когда они оказались наедине в машине. - Я тебе надоедать не буду. Ты где учишься?
  - В институте культуры. На библиотечном.
  - Здорово! Знаешь анекдот? Едут в поезде в одном купе парень и девушка, разговор с чего-то начать надо? Вот он и предлагает: "Отгадайте, кем я работаю? Начинается на "И", заканчивается на "Р?", ну, она сразу догадалась что инженер, и загадывает свою профессию: начинается на "Б", заканчивается на "Ь". Он краснеет, а она: "Это совсем не то, что вы подумали. Я библиотекарь".
  Лариса улыбнулась:
  - Ну, а ты кем будешь?
  - Я? Экономистом. По этому поводу есть другой анекдот:
  "- Кто такой Карл Маркс?
  - Известный экономист.
  - Как наша Розочка?
  - Ну, что ты! Наша Розочка - старший экономист". Так вот, я буду даже не как Розочка, я буду самым главным экономистом.
  - По-моему, это так скучно.
  - Это когда ничего не понимаешь, скучно, а когда понимаешь, интереснее любого приключения. Вот ты, например, наверняка думаешь: "Зачем ему сейчас квартира? Живет с папой и мамой, любимыми, заметь. Все для него делающими, все ему отдающими. Вот закончит университет, влюбится по настоящему, женится, вот тогда на законных основаниях получит то, что положено". Думаешь?
  - Ну да.
  - А экономический анализ ситуации говорит нам, что скоро вся эта налаженная система так рванет, что на собранные деньги не то, что квартиру, булку, пожалуй, не купишь. Деньги сейчас копить нельзя, можно только вкладывать. Вот жилье - это очень выгодное вложение. Советую подумать.
  - Было бы над чем, но вкладывать-то нечего.
  - Это другой вопрос. Ты имей в виду, приставать я к тебе не буду, но если понадобится моя помощь, можешь всегда рассчитывать. Запиши мой телефон и если что - звони. Независимо от того, что надумаешь.
  
  
  Дома ждал очередной сюрприз. Дурные вести, как известно, распространяются быстро. Очевидно, стараниями соседей докатились они и до квартирной хозяйки. И вот теперь она поджидала Ларису, попивая на кухне кофе. Это была не очень опрятная худощавая женщина лет пятидесяти. И хотя она улыбалась почти ласково, от нее не приходилось ждать ничего хорошего.
  -Здравствуйте, уважаемая, - напирая на последнее слово, пропела хозяйка. - А где же ваш благоверный?
  - Его сейчас нет дома.
  - И, похоже, долго не будет. Что же вы мне все наврали? Я кому сдавала квартиру? Семейной паре. Он же мне свой паспорт со штампом показывал. Откуда ж мне было знать, что он здесь с любовницей поселится, да сам в тюрьму и загремит. А мне здесь тюремщики не нужны. Мне этот позор на всю округу не к чему. Значит так: эту ночь можешь переночевать, а завтра, чтобы и духу твоего здесь не было, иначе позову участкового. Чему вас там, в институтах учат, от чужих мужей детей приживать? Так что, скажи спасибо, что я сегодня добрая...
  - Но вам же до конца года заплатили...
  - Ты, что ли, платила? Вот, кто платил, с тем и разбираться будем, а ты мне поговори - мигом на улице окажешься. Сейчас мужа и сыновей позову, они тебя отсюда вышвырнут. Ну да не тебе уважение оказываю. Беременных обижать, говорят, плохая примета. Вот с уважением к твоему положению, чтобы без обид, - завтра к вечеру освободи жилплощадь. Ты где прописана?
  - В общежитии.
  - Вот в свое общежитие и пойдешь. Уяснила?
  Когда она, наконец, ушла, Лариса набрала Ольгин номер телефона и сказала:
  -Я согласна. Только нельзя ли к этой вашей бабушке перебраться немедленно?
  И пошла укладывать вещи.
  
  
  
  Через час подъехала Ольга с мужем, невысоким худощавым брюнетом в серой ветровке и потертых джинсах. Он представился Мариком. Вещи погрузили в машину, а ключ оставили соседке, подковано поинтересовавшейся новым адресом бывшей жилички на случай каких-нибудь претензий со стороны хозяйки. Ольга дала свой рабочий телефон, пояснив, что это номер юридической консультации, и они отравились в дом, где Ларисе предстояло начать новую жизнь. По дороге Марик изо всех сил старался хоть немного развеселить Ларису, которая мысленно покончила со своей прежней жизнью, а новая была ей пока не очень понятна и наводила глухую тоску.
  
  
  
  Квартира, где ей предстояло теперь жить, была в самом центре, в доме, фасадом выходившим на Чистопрудный бульвар. В подъезде стоял запах застарелого жилья и кошачьей мочи, лестница была широкая и темная, с большими окнами и такими подоконниками, что на них, казалось, можно спать. Однако когда дверь открыла очень пожилая дама (а иначе не скажешь) с совсем молодыми глазами и приветливо впустила их в комнаты, отчего-то Лариса сразу поняла, что она дома, у родных. Хотелось бы так выглядеть лет в семьдесят: элегантный брючный костюм, домашние туфли на танкетке, почти совершенно седые, но еще густые волосы, как-то хитро заколотые шпильками, серебряные перстни с крупными камнями на ухоженных руках...
   Помещение трудно было назвать стандартной квартирой. Это были две довольно большие комнаты, в которые можно было попасть через общий коридор, но в то же время это не была коммуналка. Прямо из комнаты вели двери в ванную и туалет, и возле окна было отведено место для газовой плиты, холодильника, громоздкого резного буфета и кухонного столика. Впрочем, здесь стоял и широкий кожаный диван, и обеденный стол, и стеллаж с огромным количеством книг. Над всем этим витал неправдоподобно настоящий запах кофе. Сколько не старалась, у Ларисы никогда не получалось такого насыщенного кофейного аромата.
  - Ну, вот вам квартирантка, Альбина Самойловна, - представила свою протеже Ольга.
  - Кофе с нами попьете? - только и спросила та.
  - Ой, ваш - с удовольствием, хотя уже довольно поздно.
  Из старого металлического кофейника в тонкие маленькие чашечки полился густой черный напиток.
  - У тебя ничего нового? - спросила Альбина Самойловна.
  Ольга показала глазами на Ларису и сказала:
  - Пока ничего.
  - А я получила письмо от Тони.
  - Как они там?
  - Привыкают. Приживаются, только жара, пишет, такая, что привыкнуть к ней кажется невозможным. Ты же знаешь, она всегда плохо переносила жару. Лорочка, - переключилась она на квартирантку, - я смотрю, вас заинтересовали книги. Можете посмотреть, у меня есть довольно редкие издания, а если хотите, пройдите в свою комнату, там тоже часть библиотеки, заодно и осмотритесь.
  Лариса догадалась, что родственники хотят немного поговорить без посторонних, она поблагодарила, встала из-за стола и прошла в соседнюю комнату, которой, по всей видимости, предстояло стать ее жильем на несколько лет.
  Здесь все было как будто немного поменьше: и софа, и стеллаж с книгами, и письменный стол, и тумбочка. Только платяной шкаф выглядел внушительно и, очевидно, когда-то был частью мебельного гарнитура вместе с буфетом и кожаным диваном. Она отметила, что найдется место и для детской кроватки, и для манежа, подошла к окну, за которым было еще совсем светло, и разглядела запущенный, но уютный дворик.
  -Там будет гулять мой малыш, - подумала она.
  И он тут же напомнил о себе, толкнувшись ножками. Она вспомнила, что все это время он вел себя очень тихо, как будто затаился и сам про себя о чем-то там размышлял, но теперь, видимо, принял какое-то решение.
  - А у нас все будет просто отлично, - сказала ему Лариса. - Нам было очень плохо. И очень страшно. Но, к счастью, недолго. Мы даже и не думали, что все так сложится. Но только теперь надо подумать, чем за все это заплатить.
  Деньги были почти на исходе. Родителям она наврала пока, что уезжает на летнюю практику, потом - колхоз, раньше зимы приехать не сможет. Они высылали ей по пятьдесят рублей в месяц. Вместе со стипендией в тридцать пять - худо-бедно хватало. Но летние деньги она уже почти все потратила, она ведь не думала, что жить придется самой, расчет был в основном на зарплату Славика, да и за квартиру он заплатил сразу за год.
  Тем временем Ольга с мужем зашли попрощаться.
  - Ну, как тебе тут?
  - Пока - замечательно.
  - Я тебе завтра позвоню, - сказала Ольга. Ты на всякий случай будь готова, может, завтра и распишетесь.
  - Ой, а как же... Там ведь ждать надо три месяца.
  - В исключительных случаях можно и раньше. А у вас как раз исключительный - ребенок вот-вот родится.
  Когда за ними захлопнулась дверь, Альбина Самойловна показала, где лежит постельное белье, выделила место для зубной щетки и полотенца в ванной, помогла разложить по полкам и повесить на вешалки нехитрый гардероб, а затем предложила выйти, погулять на бульваре.
   Ночи стояли почти белые, но уже зажглись фонари. Людей оказалось немного, было тепло и тихо, только доносилась музыка из индийского ресторана. По спокойной глади пруда скользили белые и черные лебеди, но и их было маловато, наверное, некоторые уже отправились на ночевку.
  - Вы давно здесь живете? - спросила Лариса.
  - Нам дали эту квартиру после войны, когда я вернулась с фронта, а родители из эвакуации.
  - Так вы воевали?
  - Да, сначала была телефонисткой, а потом надоело с бабами в штабе торчать, я попросилась в разведку.
  - Страшно было?
  - Конечно. Некоторые к середине войны, правда, так отупели от усталости, что уже даже не боялись ничего: хоть помереть, хоть в госпитале после раны отлежаться, лишь бы не передовая. Это уже потом, после победы все позабылось, такая была эйфория! Никто не думал, что после войны может быть страшнее, чем на фронте.
  - Стало страшнее?
  - Для кого как. Для меня - да. Во-первых, противно было смотреть на эти довольные рожи, которые, окопавшись в тылу, сделали себе карьеры и стали везде командовать...А потом... Ты про дело врачей слышала?
  - Да, только как-то смутно.
  - А у меня по этому делу отца посадили. Мама умерла с горя, да и он здоровье в тюрьме потерял, не долго потом протянул. И меня чуть из партии не исключили, только то и спасло, что фронтовое прошлое, да друзья отстояли. Однако пришлось уехать преподавать в Среднюю Азию.
  - А вы кто по профессии?
  - Педагог.
  - Учительница?
  - Нет, хотя и учителем работать приходилось. Я преподаю педагогику, ну и книжек несколько написала.
  - У вас и ученая степень есть?
  - Есть. Между прочим, я профессор. Так что малыш попадет к няньке наивысшей квалификации. Ты не устала? Может, пойдем назад?
  
  
  
  На завтра в полдень позвонила Ольга, предупредила, чтобы была готова - за ней скоро заедут.
  - Мне надо как-то специально одеться?
  - Ничего не надо, только паспорт не забудь.
  И действительно, через полчаса в квартиру позвонили. Вместе с Ольгой поднялись и Ленины родители - Марина Борисовна, маленькая худенькая женщина с карими глазами и кудрявыми короткими волосами, явно вымытыми с хной, и Борис Моисеевич, тоже невысокий, почти совсем лысый, в костюме, который выглядел бы элегантным, если бы не явно выпиравший животик, мешавшим даже застегнуть пуговицы пиджака. Они обняли Ларису, как родную и поблагодарили ее за помощь.
  - Мы тебя еще кое о чем хотим попросить. Не будешь ли ты против, если Леня возьмет твою фамилию, - спросил будущий свекор.
  - Да ради Бога. Только зачем?
  - Конечно, фамилия Либерзон - красивая и звучная. Но Бирюковым в этой стране он добьется гораздо большего. Видишь ли, мы не из тех, кто мечтает уехать на историческую родину. Здесь тоже можно жить, и мы уже как-то привыкли. Но когда первое что думают о человеке - это то, что он еврей, немного раздражает. Хочется, чтобы об этом думали уже потом. Да ты и сама поймешь, насколько удобнее, чтобы в метрике у ребеночка было записано, что у него отец - Бирюков Леонид Борисович. Проблем сразу станет гораздо меньше, а вопросов - уж точно.
  - Да я не против. Пожалуйста.
  - Вот и умница, а то он, дурачок, стесняется с тобой об этом поговорить.
  
  
  
  
  Не было ни торжественной регистрации, ни оркестра, ни положенного "Да". В машине у нее попросили паспорт, Ольга с Борисом Моисеевичем и Леней ненадолго вошли в ЗАГС, потом позвали Ларису. В комнатке, похожей на кабинет начальника жилконторы, за старым письменным столом сидела девчонка примерно ее лет, которая с любопытством посмотрела на ее раздавшуюся фигуру и ткнула ручкой в книгу, похожую на бухгалтерскую:
  - Распишитесь.
  Лариса расписалась и поняла, что можно уходить. Ольга за руку вывела ее на улицу и сказала:
  - Ну, поздравляю. Ты теперь у нас - замужняя дама. Между прочим, мы с тобой - почти сестры. И хочу сказать, почему-то ты у меня сразу вызвала доверие.
   Потом вышел новоиспеченный муж с отцом, и все поехали к Либерзонам, у которых был накрыт праздничный стол, уставленный всем, что в те годы так трудно было достать в магазинах, была даже черная икра. Борис Моисеевич работал, как он выразился, мелкой шишкой в министерстве рыбного хозяйства, а Марина Борисовна была врачом-офтальмологом. Очевидно, популярное в те годы проклятие "Чтоб ты жил на одну зарплату" не коснулось этой семьи, и у них были дополнительные источники доходов, но каких - Ларису мало волновало.
  Все были, по всей видимости, чрезвычайно довольны и планировали, когда Леня поменяет документы, как соберут нужные справки, кому и сколько нужно дать...
  Ларису потрясло, что обо всем этом они говорили, как о чем-то обыденном, может, даже веселом. Для нее любой поход в государственное учреждение превращался в целую проблему: отстоять очередь, выслушать все, что чиновнице (чаще почему-то это оказывались женщины) придет в голову сказать по поводу тупых клиентов, которые не знают самого элементарного, прийти через неделю, узнать, что ничего пока не готово, но дать? Взятку? Да у нее язык скорее отсохнет, чем она предложит, да и стыдно: во-первых, незаконно, во-вторых, вдруг прогонят? Или посадят. Ведь такое тоже бывает... Но вот же сидят приличные милые люди, для которых все это само собою разумеется. Они все могут устроить. Наверное, про таких и говорят - они умеют жить. Значит и она должна научиться?
  За столом Лариса все больше помалкивала, хотя ее усердно вовлекали в общий разговор, уговаривали побольше есть ("тебе надо за двоих"), интересовались, скоро ли, по ее мнению, ребенок появится на свет, без стеснения спрашивали, на что она собирается жить, и обсуждали, какую надомную работу ей найти, с кем поговорить... И все время подшучивали над Леней, что, мол, папаша должен теперь подумать, как ему содержать семью. Она поняла, что хотя на шею себе ее сажать никто не собирается, но пропасть тоже не дадут.
   Лариса впервые за последние несколько дней наелась, да еще так вкусно - свекровь оказалась замечательной кулинаркой, ей налили немного красного вина, приговаривая, что это - натуральное, это не повредит, и она расслабилась. Только теперь она почувствовала, какой страшный груз лежал у нее на душе. Но теперь с этим покончено. Теперь все будет хорошо.
  Вечером ее отвезли к Альбине Самойловне. Поздоровавшись и немного поговорив о событиях дня, она прошла в свою комнату и плюхнулась на диван. Хозяйка не беспокоила, да и самой хотелось немного побыть одной.
  - Здесь меня никто не найдет, - удовлетворенно подумала она. - Никто из бывших не знает, где я, кроме Сони. А она - единственная, кто сейчас за меня может беспокоиться. Надо ей позвонить и успокоить.
   Она просто лежала на диване и смотрела в потолок, слушая, как где-то над потолком по радио поет Лев Лещенко, о том, что он живет "на земле доброй за себя и за того парня", и незаметно заснула.
  
  
  
  Последние полтора месяца до родов она прожила тихо и спокойно: помощи Альбине Самойловне требовалось немного, да казалось, той помощь и не была особенно необходима. Привести в порядок полы влажной тряпкой, намотанной на швабру, иногда сходить в магазин, приготовить что-нибудь вкусное, чтобы угостить хозяйку, - та и сама любила вкусно поесть, и Лорочку, как она с самого начала стала звать квартирантку, чем-нибудь побаловать.
  Она же усадила Ларису за пишущую машинку: сначала попросила перепечатать свою статью для журнала "Вопросы философии", а потом принесла рукопись диссертации своей коллеги. Лариса печатала очень медленно, но постепенно освоилась и часа по три - четыре проводила за работой. Деньги шли пока небольшие, но со временем можно было надеться на вполне приличный заработок. Однажды Альбина Самойловна принесла рукопись статьи своего коллеги из братского Азербайджана, в которой было много стилистических ошибок, и предложила попробовать ее отредактировать. Прочитав то, что получилось, сказала:
  - За такую работу полагается премия, - и действительно принесла денег почти в два раза больше, чем обычно.
  - Отлично,- обрадовалась Лариса, - если так пойдет, мы с малышом особо бедствовать не станем.
  Деньги за комнату хозяйка брать отказалась, отшутившись, что ее вполне устраивает оплата натурой. На магазин, если что-то просила купить, давала сама. Правда, и Лариса платила за то, что покупала по собственной инициативе.
  По вечерам они гуляли на бульваре, поедая мороженое: стояла не по-московски жаркая погода.
  Первое время Лариса тосковала без телевизора, с детства она привыкла, что в 9 часов вечера звучат знакомые позывные и начинается программа "Время". Но Альбина Самойловна признавала только радио, и по вечерам подолгу настраивала транзисторный приемник на "BBC" или "Голос Америки". Там рассказывали о совсем других новостях, если можно было что-то разобрать через треск глушилки. Политика Ларису не очень интересовала, а шум ужасно раздражал, тем более она знала, что все интересное расскажет Альбина Самойловна во время прогулки. Часто к ним присоединялась Ольга, с которой у Ларисы которая как-то незаметно превратилась в подружку.
  Она очень любила Альбину Самойловну, обсуждала с нею все свои дела. Некоторые из них казались Ларисе неинтересными, например, когда пришлось защищать одного цеховика, наладившего незаконное производство консервных крышек, бывших в то время страшным дефицитом. Но иногда попадались и забавные.
  Одно из таких дел Ольге поручено было вести бесплатно, в порядке какой-то там статьи, обеспечивающей защиту тем, кто не может сам заплатить. Ларису восхищало, что к таким делам подруга относилась с такой же присущей ей серьезностью, как и к тем, которые позволяли ей неплохо заработать. На этот раз она представляла парня, явно, мягко говоря, необычного. Тот раньше жил с матерью в Подмосковье и учился в Менделеевском институте. И у него была любимая девушка. Однажды он случайно подслушал ее разговор со своей подругой:
  - Зачем тебе этот младенец, - говорила та. - На тебя обратил внимание начальник, он женат, но это не проблема - у них даже нет детей. Ну, не Апполон, зато сразу и деньги, и квартира, и положение в обществе...
  Возмущению парня не было предела, он даже не стал слушать, что ответит его любимая, твердо решив отомстить ее подруге. И однажды, когда той не было дома забрался в дом, похватал вещи, которые под руку попали, и спрятал под мостом. А потом сказал ей, где она может их найти, и пригрозил, что если будет настраивать подругу против него, будет хуже. Та отправилась за вещами с милицией и его посадили на год за кражу.
  Конечно, с институтом было покончено, но, вернувшись, он не мог даже устроиться на работу, потому что его отказывались прописывать к матери. Надо было ходить, хлопотать...
  Он выбрал другой путь. Однажды он пришел в магазин с грубо нарисованной четвертной купюрой и потребовал продать на нее бутылку "Шампанского". Удивленная продавщица не хотела ее брать, но он настаивал. Тогда вызвали милицию.
  - Очень хорошо, сказал он. Я только этого и добивался. Теперь ведите меня к главному, я ему все расскажу. Он, наверное, не знает, что у него под носом творится.
  Но вместо этого ему как рецидивисту предъявили обвинение еще в трех кражах.
  - Ах, так, - сказал он, - тогда вешайте на меня побольше. Дойдет до суда, я там все скажу, что я обо всех вас думаю.
  Весть об этом быстро разнеслась по отделениям милиции.
  - Вы там у него спросите, - звонили оттуда коллегам, - а не он ли такого-то числа в Химках?..
  - Я! Все я! - гордо отвечал тот. - В чем еще признаться?
  Пока дело дошло до Ольги, в нем было уже более пятидесяти краж, причем большинство из них оказывалось совершенными практически одновременно в разных местах Москвы и области.
  - Но он же явно ненормальный, - говорила Лариса. Почему не сделают экспертизы?
  - Его же тогда упекут в психушку. И неизвестно когда он оттуда выйдет, а главное - каким. Ты не знаешь, что это такое - наши психбольницы. Так он, конечно, что-то получит, хотя обвинение по большей части краж сняли, поскольку он не мог одновременно находиться сразу в нескольких местах. Но все же через какое-то время выйдет. И, может, к тому времени поумнеет. Хотя... Но если его признают недееспособным, всё... Ни работы, ни семьи, ни нормального человеческого отношения. Ты-то сама, скажи тебе про кого-нибудь, что у него такой диагноз...
  - Не дай мне бог сойти с ума
   Уж лучше посох да сума...
  - Вот-вот, а теперь все будет решать суд, - отвечала Ольга.
  
  
  
   Однажды они попали под страшную грозу с почти тропическим ливнем. Пока добежали до дома, промокли насквозь. Погрелись по очереди под душем, выпили горячего чаю с ложечкой коньяка, но ночью Ларису стал бить озноб. Ни с того ни с сего хлынули воды, но ни боли, ни схваток не было. Рожать по расчетам врача тоже вроде еще было рановато. Это потом, уже в роддоме женщины ее просветили, что между докторами и беременными что-то вроде соревнования "Кто кого больше надурит", неизвестно когда начавшегося, но продолжающегося явно с давних пор. Суть его в том, что женщины называют дату последних критических дней недели на две раньше, чтобы декретный отпуск получился подлиннее, а врачи устанавливают срок беременности на две недели больше. Чаще всего получается приблизительно верная дата, но когда Лариса первый раз пошла к врачу, ее некому было на этот счет предупредить, поэтому срок ей установили неверно. Да еще сыграла свою роль погода.
  Лариса стала ждать схваток, но они почему-то не наступали. Она разбудила Альбину Самойловну, но та перепугалась еще больше ее и призналась, что она сама не только не рожала, но и прожила всю жизнь девушкой. Несмотря на поздний час, они стали звонить уже рожавшей Ольге, та мигом примчалась на машине, погрузила в нее Ларису и отвезла в тот роддом, где лежала сама: он считался лучшим в городе: там были самые опытные врачи и никогда не было стафилококковой инфекции.
  
  
  
  Когда закончились родовые муки, Лариса, наконец, узнала, что у нее сын. Утром принесли передачи с множеством вкусных и необходимых вещей, с поздравлениями от Либерзонов, Порецких, Альбины Самойловны. Парень был просто прелесть, совсем крошечный, но толстый и сердитый. Сосок нашел с закрытыми глазами, втянул в себя и пошел трудиться, как маленький насосик. Потом удовлетворенно отвалился и только тогда посмотрел, наконец, на свою мать. Сделал он это, казалось, вполне осмысленно и, кажется, остался увиденным вполне удовлетворен.
  - Я назову его Борисом, - решила Лариса. Будет Борис Леонидович. Как Пастернак. Борис Бирюков. Тоже красиво.
  Ленька вел себя как нормальный сумасшедший папаша, орал в окно:
  - Как себя чувствуешь? Хватает ли молока? Чего еще принести?
  А женщины в палате удивлялись, что он такой молодой и такой заботливый. Еще до родов Ларису предупредили, чтобы она не беспокоилась о приданном для малыша: у Порецких нашлась почти новая коляска, у кого-то из их знакомых как раз малыш вырос из кроватки, откуда-то принесли круглый манеж, пока ненужный, но, несомненно, необходимый в будущем, когда малыш начнет ползать, а затем постепенно становиться на ноги. А пеленок, распашонок, подгузников набралось столько, что с лихвой хватило бы и на двойню.
  Но когда приехали забирать их из роддома всем семейством, привезли все такое новое, красивое, что даже нянечка, обряжавшая малыша для первого выхода в свет, сказала, что так не одевала даже дочку известного киноартиста.
  Ей с соответствующими пожеланиями были вручены положенные пять рублей (кто и когда установил такую таксу, неизвестно, но в начале восьмидесятых годов при выписке девочек нянечкам дарили три рубля, а мальчиков - пять), и счастливый "папаша" получил на руки кулек, из которого виднелось маленькое красное личико.
  - Вылитый отец, - удовлетворенно сказала нянечка.
  - А как же, - честно ответит Леня, - Бирюковы других не делают.
  
  
  В комнате Ларисы уже все было устроено так, чтобы им с малышом было удобно: детская кроватка стояла на расстоянии вытянутой руки от софы, за дверью нашелся закуток для коляски, у окна расположилась гладильная доска, а в ванной висела розовая ванночка.
  - Ой, я уже чувствую себя бабушкой, - причитала Марина Борисовна, - ой, как я люблю этих маленьких, просто куски готова с них рвать!..
  Лариса с опаской смотрела на свекровь и не торопилась выпускать сына из рук.
  - Да положи ж ты его, так таскать - это же руки отвалятся.
  - Дай, я его перепеленаю, он же у тебя уже мокрый, наверно!
  - Ой, он смотрит, смотрит! - причитали одновременно Ольга, Марина Борисовна и Альбина Самойловна. Но младенцу, похоже, нравилась вся эта суета, он вел себя на удивление спокойно, и только позволял окружающим наслаждаться лицезрением своей особы. Мужчин прогнали курить на лестничную площадку, а дамы остались присутствовать при кормлении. После этого малыш заснул, был уложен в кроватку, а Ларису потащили за накрытый стол, и заставили выпить немного "Кагору", и поздравляли с таким богатырем, и поддразнивали Леню, пугая, что теперь будет ночи напролет стирать пеленки, днем прогуливать малыша, утром бегать на молочную кухню, а вечером читать вслух доктора Спока.
  - Но-но, нас не запугаешь,- мужественно отвечал он, поглядывая на Ларису и не узнавая ее. Без торчащего живота и пигментных пятен на лице она выглядела совсем не так, как он себе это до сих пор представлял. Она, конечно, не была писаной красавицей, но по своему очень хороша: не высока, но держится по-балетному прямо, не толста, но все, как говорится, при ней, русые густые волосы с рыжеватым отливом, светло-карие с зеленью глаза, разрумянившиеся щеки, полные от природы гранатовые губы, аккуратный небольшой чуть вздернутый нос. На вид ей не дали бы больше семнадцати, но мужской взгляд привлекала довольно большая грудь хорошей формы, еще увеличившаяся от распирающего ее молока.
  Наконец, гости спохватились, что кормящей матери надо дать отдохнуть. Марина Борисовна решила задержаться, чтобы помочь неопытной мамаше в ее первых самостоятельных действиях.
   -Ларочка, - сказала она, когда их ненадолго оставили одних, - ты не представляешь, как мне приятно, что ты назвала мальчика именем моего покойного отца. Борис Моисеевич тоже очень рад. Не знаю, что у вас там с Ленькой получится, может, ему еще надо немного подрасти, я имею в виду своего сына, но мы хотим, чтобы ты знала, что у твоего есть дедушка с бабушкой. Настоящие, а не фиктивные, ты меня понимаешь?
  Лариса попыталась объяснить ей, что это вышло случайно, что просто Пастернак - ее любимый поэт, но Марина Борисовна и слушать не захотела.
  - Это не имеет значения, - сказала она. - Если вы с Леней когда-нибудь сойдетесь, я хочу, чтоб ты знала: мы не будем против.
  Как оказалось, моральная помощь нужна была не столько Ларисе, сколько Альбине Самойловне. Та до ужаса опасалась прикасаться к ребенку, боялась даже подержать его ручку - а вдруг она сейчас оторвется, и зажмуривалась, когда Марина Борисовна приподнимала его, чтобы перепеленать. Кроме того, оказалось, что она чуть ли не впервые может разглядеть существо мужского пола во всех его анатомических подробностях, и кое-что по ее представлениям, должно было выглядеть иначе. Но она отважно осваивала свою новую роль, как она выразилась, "суррогатной прабабки", и довольно быстро привыкла к ней - с удовольствием таскала его на руках, пока он был совсем крошечный, кормила из бутылочки кашкой и кефирчиком, могла часами разговаривать с ним или укачивать, склонившись над кроваткой, только не любила купать и пеленать. Но зато с большим энтузиазмом отнеслась к прогулкам и, очень гордая собой, сидела с книжкой на бульваре, покачивая синюю гедеэровскую коляску.
  Книга "Ребенок и уход за ним" доктора Спока, в те годы весьма популярная в нашей стране, стала ее настольной. Ничего нельзя было делать такого, на что не дал бы добро многоопытный доктор, и когда баба Аля, как ей понравилось себя теперь называть, вычитала, что молодой мамаше надо давать возможность какое-то время отдыхать от малыша, она стала буквально гнать Ларису из дома в кино или театр, благо "Современник" располагался под боком, и наслаждалась тем, что Борюля поступал в ее полное владение. Она даже договорилась в своем институте, чтобы ее курс читался во втором семестре.
  В театр Лариса ходила с Ольгой, Соней, а иногда с Мариной Борисовной или с Леней. Но с ним она почему-то чувствовала себя неловко и старалась как можно быстрее от него отделаться, когда он провожал ее до дома.
  В сентябре Лариса оформила в институте перевод на заочное отделение, отсидела установочную сессии, выбрала тему для диплома и обложилась книгами. Она даже не потеряла год, потому что, кое-что досдав, оказалась на последнем курсе.
  Оставалась еще одна сложность, все откладываемая и откладываемая "на потом" - родители. Лариса сообщила им только, что перебралась в квартиру пожилой родственницы своей подруги и почти каждую неделю созванивалась с ними. Много раз обсуждалось и с Альбиной Самойловной, и с Олей, как сообщить, что у них появился внук, но правду сказать - язык не поворачивался, а врать, например, что это сын законного мужа Лени было противно. Кончилось это тем, что мама, чье сердце давно уже "чуяло неладное", отправилась в Москву.
  
  
  Однажды Ларисе позвонил отец и предупредил, что надо встретить ее на вокзале, а то мама плохо знает город и боится заблудиться. Дожидаясь прихода поезда, Лариса расхаживала по перрону и обдумывала в каких словах все рассказать: больше тянуть было невозможно. Издалека родители почему-то представлялись ей грозными судьями, и она очень боялась их осуждения.
  Но увидев маму, такую родную, осунувшуюся после долгой дороги и немного постаревшую за тот год, что не виделись, Лариса бросилась к ней, расцеловала, разрыдалась и по дороге неожиданно для себя рассказала все как есть.
  Мать смотрела на нее с состраданием и сожалением.
  - Этого-то я и боялась, - только и сказала она.
  
  
  - А вот и наша бабушка приехала,- встретила их в квартире Альбина Самойловна и неожиданно для Ларисы трижды по-родственному расцеловалась с мамой. - Идите в ванну, умойтесь с дороги и за стол. А у нас с Борюлей уже все готово.
  - Можно сначала хоть посмотреть на внука?
  - Еще насмотритесь, а сначала освежитесь. Вас Валерия Романовна зовут? Лорочка нас не представила. А я Альбина Самойловна. Так вот, Лерочка, не обижайтесь вы на меня, старуху, я инфекции ужасно боюсь, и даже Лорочку сразу с улицы к маленькому ни за что не подпущу.
  Пришлось подчиниться. Но зато внук оказался просто прелесть, гораздо лучше, чем можно было себе представить. И все две недели, пока мама гостила в Москве, они с Альбиной Самойловной ревниво утаскивали друг у друга младенца из-под носа и даже жаловались Ларисе на то, что другая не дает в полной мере насладиться обществом внука.
  - Но мама скоро уедет, а вы останетесь, - говорила Лариса Альбине Самойловне.
  - А ты видела, она забыла обмыть соску бутылочки перед тем, как дать кашку, и потом, она же кидает манку в холодное молоко! - интриговала та.
  Впрочем, на бульвар с коляской они отправлялись иногда вместе, если в это время у Ларисы не было возможности поводить маму по Москве.
  Во время таких прогулок обе старались доставить друг другу как можно больше радости. Лариса спрятала подальше свою ненависть к магазинам и очередям, представляя, каким удовольствием будет для мамы выложить из дорожной сумки столичные подарки отцу и брату: в провинциальном Кострове никто не ходил раздетым и питались в основном с рынка, но престижно было угостить столичной копченой колбаской или шоколадными конфетами - в магазинах на полках стояли консервы "Завтрак туриста", серые макароны и карамель "Плодово-ягодная", а на вешалках висели темные костюмы раз и навсегда установленного покроя и "семисезонные" пальто цвета детской неожиданности. Зато каждый, кто отправлялся в поездку, точно знал, что он ее "оправдает", привезя вещи на продажу или одев и обув свою семью "по номиналу". Вещи с рук стоили в три-четыре раза дороже, те, кто их продавал, считались спекулянтами и даже рисковали своей свободой.
  В Москве были такие специализированные магазины, в которых можно было даже купить заграничные вещи, зачастую более качественные и красивые, чем отечественные. Очередь в них двигалась часами и состояла не только из москвичей, но и приезжих, с обидой выговаривавших столичным жителям, что те тут просто зажрались.
  Но обычные москвичи стояли в очередях рядом с ними. Однажды в субботу, недели за три до родов, Лариса договорилась с Ольгой съездить на вернисаж в Измайловский парк. Иногда там возникали стихийные выставки, и можно было увидеть картины замечательных художников - неформалов.
  Официальные выставки могли организовать только члены профессиональных союзов, а для того, чтобы туда вступить, мало было таланта, надо было еще, чтобы твои картины нравились руководству, воспитанному в духе социалистического реализма, "отображавшего жизнь в ее революционном развитии". Если художник был хотя бы, по выражению поэта Некипелова, "не анти, а просто не", ему оставались квартирные выставки, или такие, как в Измайловском парке. Правда, потом некоторым из них удалось зарегистрировать свой профсоюз, и они смогли показывать свои картины знаменитом доме на Большой Грузинской, где раньше была квартира Высоцкого.
  Очередь туда тянулась мимо нескольких немаленьких домов, но это была веселая очередь, люди, стоявшие в ней, во многом были единомышленниками.
  А в Измайловском парке можно было погулять, может, даже купить что-нибудь художественное на память.
  Договорились встретиться в десять у памятника Грибоедову, Ольга должна была подъехать на машине, но минут за двадцать до этого она позвонила Ларисе и предупредила, что задерживается.
  - Представляешь, мой Порецкий куда-то пропал. Просыпаюсь утром, а его нет. Это в субботу! Что-то мне не по себе.
  - Ну, что с ним может случиться? Может, пошел с ребятами в баню...
  - Нет, я проверила, веник висит в кладовке.
  - Может, на работе аврал, заставили работать в выходные?
  - Вообще-то у них такого не бывает. Ладно, ты пока положи трубку, позвоню в его контору, потом тебе перезвоню.
  Перезвонила через полчаса.
  - Представляешь, еще не появился.
  - А на работе?
  - Там трубку не снимают. Позвонила одному его сотруднику, чтобы не давать повода для сплетен, поинтересовалась у его жены, как она готовит такой замечательный холодец. Выслушала целую лекцию, но узнала только, что ее муж дома и на работе все, как обычно.
  - Ну, хочешь, я к тебе приеду.
  - Пока погоди. Не хочу при тебе скандал устраивать.
  Еще через два часа Лариса позвонила к ней сама:
  - Не появился?
  - Нет. Я уже думаю, не пора ли больницы обзванивать.
  - Подожди еще немного. И, знаешь, давай, я все-таки приеду.
  Путь на метро до Беляева, где жили тогда Порецкие занял около часа.
  Заметно было, что Ольга ждала звонка в дверь, потому что открыла моментально. Но на лице ее мелькнуло разочарование.
  - Еще нет, - ответила она на немой вопрос. - И Марьяну не с кем оставить.
  Их дочери Марьяне в то время было три года.
  - Давай я посижу. А ты куда?
  - Не знаю, может, просто обойти вокруг дома, с бабками поговорить. Разные случаи бывают. Тут в прошлом месяце двадцатитрехлетний парень вышел из подъезда и упал на газон - оказалось, внезапная остановка сердца, - тоскливо сказала Ольга.
  - Пойдем вместе, я поведу Марьяну, вроде как гулять, а ты будешь идти немного впереди и спрашивать.
  Но обход дома и прилегающих территорий результата не дал. Девочку пора было кормить и укладывать. Шел уже третий час, а от Марика ни слуху ни духу. Он появился только после шести, счастливый, перевозбужденный, с огромной обувной коробкой в руках.
  Через открытую дверь кухни, которая выходила прямо в прихожую, Лариса видела, как выражение счастья на его лице сменяется выражением вины. Очевидно, что-то в лице Ольги подсказало ему, что он что-то сделал не так.
  - Ты где был? - как-то слишком спокойно поинтересовалась жена.
  - Так вот,- протянул он коробку,- сюрприз на твой день рожденья. Купил тебе югославские сапоги.
  - И что, предупредить не мог?
  - Так какой же тогда сюрприз? И потом, я думал, получится быстрее. Ты не примеришь? - и он попытался протиснуться на кухню. - Есть ужасно хочется. А кто у нас там сидит? - спросил он тревожно, разглядев какой-то силуэт на своем привычном месте за столом...
  - Пока Лариска, - ледяным тоном ответила жена.
  
  
  Некоторое время спустя Лариса рассказала об этом Лене.
  - Представляешь, - какой у Ольги муж!
  - Я представляю, какая для такого подвига должна быть у Марика жена!
  
  
  
  Иногда в очереди с мамой тоже приходилось проводить по полдня. В таком случае Лариса оставляла ее одну, успевала съездить покормить малыша и вернуться, чтобы купить в двойном размере то, что отпускалось "по одному в руки" - отпуская маму с работы, даже начальство надавало столько заказов, что одной ей бы никогда не справиться. Кое-что, конечно, достали Либерзоны, но было неудобно их затруднять всякой мелочью, поэтому добрая половина времени, проведенной Валерией Романовной в Москве, пришлась на магазины.
  Но что-то оставалось и на прогулки по центру города, и на театр, и на традиционное посещение Третьяковской галереи, где мама с восторгом рассматривала подлинники картин передвижников, знакомые прежде только по репродукциям. "Лунная ночь" Куинжи привела ее в состояние оцепенения, и она снова и снова возвращалась к ней, чтобы увидеть еще раз.
  - Как будто лампочку за полотном включили, - восхищалась она.
  И еще ей очень понравились картины Врубеля.
  Потом они сидели в кафе с видом на панораму Кремля. Потихоньку угасал день. Небо и река казались перламутровыми в свете последних лучей уже скрывшегося за горизонтом солнца. Пламенела листва. Зажигались фонари и окна в домах. Негромко звучала грустная мелодия. Тепло, уютно вкусно, мама рядом, малыш под присмотром бдительной бабы Али...
  - За что мне такое счастье? - думала Лариса. - Я его ничем не заслужила. Мне просто очень повезло. Мне выпал один шанс на миллион обиженных, униженных, изгнанных родственниками, одиноких... Я только постараюсь, когда смогу, отплатить добром всем им: и родителям, и Альбине Самойловне, и Оле, и Лене, и его семье..
  
  
  
  Либерзоны сами приехали познакомиться, как они говорили, со сватьей. Навезли угощений и подарков, заморочили голову своими разговорами, заставили смеяться до слез над своими историями. Особенно старался Леня. С Борькой он вел себя по-хозяйски, как настоящий отец - таскал его на руках "солдатиком", головкой на плече, поглаживая спинку, важно объясняя при этом, что это, чтобы отошли газики, нисколько не поморщился, когда малыш срыгнул ему на пиджак, а спокойно дал засуетившейся Марине Борисовне тряпкой замыть пятно. Лариса смотрела на него и удивлялась: что это значит? Для кого это представление? Ведь обычно он у них в квартире появлялся нечасто...
   И вдруг сообразила: да ведь он ее ужасно боится, а сейчас при людях вроде не так страшно, ведь не прогонит же она его при своей матери. Мальчик с удовольствием играл в сынишки-папы. Лариса немного позавидовала той, у которой будут с ним общие дети: судя по всему, из него должен получиться замечательный отец.
   Оказалось, что ее мама тоже это заметила.
  - Какой славный парень, - сказала она, когда гости ушли. - Я давно слышала, что евреи - замечательные отцы и мужья. Может, у вас с ним что-нибудь еще выйдет?
   - Я похожа на совратительницу младенцев?
  - Ну, не такой уж он и младенец. Ему сколько лет?
  - Да какое это имеет значение? Девятнадцать.
  - Три года - не такая уж большая разница. Студент?
  - Студент.
  - А сколько ему еще учиться?
  - Три года в институте, а потом он еще в аспирантуру собирается. Он способный. Отличник.
  - Смотри, хорошим парнем не пробросься.
  - Да ну, мам, нужна я ему. Они все младенцев обожают. Ты же видела, он с ним, как с живой куклой играл.
  - Я еще видела, как он на тебя исподтишка посматривал.
  - Не выдумывай. У меня и чувств никаких не осталось. Все, на всю жизнь обожглась.
  - Еще до свадьбы заживет. Жизнь большая. В ней столько еще всего будет...А что с тем, твоим, так и не знаешь?
  - И знать не хочу. Вот чего я по-настоящему боюсь - это, что он нас найдет и станет на Борю свои права предъявлять. Хотя вряд ли. Ему еще сидеть и сидеть.
  - Может, все-таки какая-то ошибка?
  - Какая ошибка, мама?! Если он одновременно и со мной, и с Наташей. Да и то, что с этой, потерпевшей, делал, тоже ведь не отрицал.
  - Суд уже был?
  - Не знаю, надо спросить у Оли.
  
  
  Суд состоялся еще через месяц. Он был закрытым, так что Ларису туда не пустили бы, даже если бы она захотела. По словам его адвоката, рассказывала Оля, потерпевшая очень нервничала, путалась в показаниях, вообще, производила впечатление нездоровой особы. Удачным было то, что судьей оказался мужчина. Удалось его убедить, что девушка неправильно понимает понятие "в извращенной форме", но она твердо стояла на том, что подсудимый набросился на нее, а она отбивалась, как могла. Судебная экспертиза была на ее стороне. Однако учли и первую судимость, и возможный стресс, связанный с беременностью жены, и наличие грудного ребенка. Тем не менее, Станислав получил пять лет в колонии общего режима. Лариса готова была услышать что-то подобное, поэтому никаких особых эмоций это у нее не вызвало.
  Ольга не стала рассказывать Ларисе, что обычно происходит с насильниками в местах заключения. В те времена далеко не каждый был знаком с такими понятиями, как "опускать", "чмырить" и многими другими, вошедшими в нашу жизнь с боевиками и криминальными драмами, хлынувшими на экраны кинотеатров и домашних видеосистем лет пять-шесть спустя.
  
  
  Между тем время шло. Стал на ножки и начал топать Борька. Лариса защитила диплом, но решено было, что она посидит с ребенком, подрабатывая на машинке до тех пор, пока он не пойдет в садик: с местами там было тяжеловато, и хотя его записали в очередь, надо было либо отвозит его очень далеко, либо ждать года два-три. Конечно, если бы была большая необходимость, Борис Моисеевич сумел бы изыскать возможности, но решено было, что Лариса будет с ним лет до трех-четырех. Ей практически не приходилось тратить на него деньги - одежда, обувь и игрушки появлялись у него в качестве подарков или кто-то из знакомых детей вырастал из своих за долго до того, как это могло понадобиться Боре.
  Родители продолжали присылать свои пятьдесят рублей, но Ларису несколько тревожило, что ее не звали домой. Отец с ней почти не разговаривал, если она звонила по межгороду, только "Как дела?" и "Передаю трубку маме". Очевидно, он был очень разочарован поведением своей дочери и сердит. Но Лариса полагала, что все равно ребенок еще очень мал, чтобы везти его в Костров. В июле Марина Борисовна ушла в отпуск и предложила Ларисе пожить с ним на даче.
  Это было замечательное время, и она с тех пор навсегда полюбила дачную жизнь, когда целый день проводишь в саду, где так тихо, такой умиротворяющий воздух, такие сладкие ягоды клубники прямо с куста и лес в десяти минутах ходьбы, а там огромные деревья, залитые солнцем полянки, поросшие земляникой и черникой, сыроежки на каждом шагу, но если хорошо поискать, то может попасться и белый гриб, пропущенный завзятыми грибниками, отправлявшимися на "тихую охоту" ни свет ни заря.
  Борька прятался в кустах смородины, поминутно совался то к бочке, наполненной дождевой водой, то к раскаленному мангалу, то приходилось ловить его у почему-то открытой калитки, то он падал с крыльца, то с качелек, повешенных на ветвях раскидистой яблони специально для него Борисом Моисеевичем, приезжавшим на выходных. Малыш начинал понемногу говорить и очень внимательно слушал, когда баба Маня или мама читали ему стихи из детских книжек с разноцветными картинками.
   Однако Лариса чувствовала какую-то натянутость в отношениях с номинальной свекровью: Марина очень любила, когда Лариса уезжала в город проведать Альбину Самойловну и оставляла мальчика ей. Они по большому счету никогда не ссорились, но Марина Борисовна, хотя и была глазным врачом, все же полагала себя экспертом в области педиатрии, беспокоилась по поводу каждого чиха, каждого пятнышка на коже, не говоря уже о кашле.
  Однажды, когда у Бори поднялась температура после того, как они в лесу попали под дождик и совершенно вымокли, пока добежали до дачи, она настояла, чтобы малыша отвезли в больницу и госпитализировали, потому что дома без специалистов так не вылечишь и возможны всякие осложнения.
  
  
  Поскольку ребенок был еще очень мал, Ларисе разрешили остаться с ним в палате. Кроме них там оказалось еще две мамаши с детьми и двое мальчиков без мам. Больные все лежали с простудными диагнозами. На улице было жарко, а в палате невыносимо душно. Можно было бы открыть окно, но одна из мамаш не позволяла этого делать, опасаясь сквозняков.
  Всем детям одинаково назначили уколы антибиотиков, их делали три раза в день, и еще надо было носить Борьку на прогревание. К вечеру температура спала и больше не поднималась. Немного беспокоил "кашелечек", как говорила лечащий врач, пожилая полная женщина с тяжелой одышкой. Она же гнала всех в больничный садик на прогулки. Туда навещать их приходили все родные и знакомые.
   Леня бывал почти каждый день, играл с Борей, приносил Ларисе фрукты и смешил рассказами про контору, куда отец пристроил его поработать на время летних отпусков и заработать на путешествие на байдарках по Карелии. Он звал с собой и Ларису, обещая уговорить родителей присмотреть за малышом и Альбиной Самойловной.
   Женщины в палате, к которым тоже приходили мужья, но, быстро вручив пакет с передачей, стремились к неожиданной и недолгой свободе, открыто завидовали ларисиному счастью, выспрашивали про Марину Борисовну, неужели это и вправду свекровь, удивлялись, как элегантно может выглядеть в своем возрасте Альбина Самойловна, и интересовались подробностями такой невозможно благополучной жизни. Лариса почти всегда говорила то, что было на самом деле, в душе поражаясь, насколько это далеко от правды. Единственное, что она решительно отказалась обсуждать, это подробности интимной жизни, которыми другие женщины охотно делились. Но, разумеется, это было отнесено к деликатности ее воспитания. У одной из них, Кати, муж был строителем, и ни одна суббота не обходилась без пьянки, другая, Лена, сама пребывала в постоянной тоске: несколько лет назад в этой же больнице умер ее старший сын, ему поставили неправильный диагноз. Она ужасно боялась повторения, тем более, что у ее малыша температура то поднималась, то снижалась, и уже опасались воспаления легких.
  Когда лечение подошло к концу и их выписали, Лариса решительно отказалась возвращаться на дачу к большому неудовольствию Марины Борисовны. Но Леня продолжал навещать их почти каждый день, играл с малышом, развлекал Ларису и вел долгие беседы на политические темы с Альбиной Самойловной. Ларису политика интересовала мало, и она почти не принимала участия в этих разговорах. В конце августа Леня отправился в путешествие, а Лариса решила все же съездить в Костров, показать сына.
  
  
  Мама с братом встречали ее на вокзале. Лариса уже знала, что Димку не посвятили во все подробности, и он считал, что неудовольствие отца вызвало то, что сестра вышла замуж без спроса. Он был в восторге от своего годовалого племянника и собирался сразу научить его всему, что знал и любил сам. Бесполезно было говорить, что годовалый Борька еще ничего не поймет. Пятнадцатилетний дядя сразу взял племянника на руки и никому не отдавал.
  Во дворе их "хрущевки" их радостно приветствовали гулявшие со своими детьми и внуками знавшие ее с детства соседки.
   В квартире на четвертом этаже был накрыт стол, ломившийся от всего, что так любила Лариса и чем богат этот южный речной край: рыба жареная, вяленная и под маринадом, баклажанное соте, икра из сырых овощей, и арбуз, и дыня, и груши, и виноград, и конечно отварная картошечка с чесночком и укропом, и жаренная утка... Хотелось всего сразу и много. "В Кострове все пухнут с голоду", вспомнила она расхожую шутку местных остряков. Хотя магазины стояли полупустые, как всегда выручал базар. Она расцеловала еще раз маму, понимая, каких трудов стоило ее желание как следует встретить непутевую дочь, и положила Борьке на тарелку немного картошки и овощей.. Утомленного дорогой малыша перенесли на кровать во вторую комнату, и он сразу заснул.
  Вскоре пришел с работы отец. Он поцеловал дочь, внимательно рассмотрел внука, и молча отошел.
  За столом предложил выпить за то, что Лариса вернулась домой специалистом дипломом.
  - Мы с матерью всегда хотели дать вам с Дмитрием высшее образование. Ты теперь человек совсем самостоятельный. И даже сама мама. Значит, в отношении тебя мы свою жизненную задачу выполнили. Теперь хотелось бы, чтобы и сын не подвел, - он посмотрел на Димку, и тот отчего-то сильно смутился. - Если хочешь оставаться в Москве, что ж, мы не против. Хочешь вернуться домой - скажи. Будем искать тебе работу.
  Лариса, которая всегда была особенно близка с отцом, почувствовала себя после такой речи вполне несчастной. Она поняла, что отец ее до конца не простил, и, может быть, не простит никогда. Он не будет любить ее так, как прежде, и ее сын останется для него чужим. Остро захотелось сложить вещи и кинуться на вокзал. Но были еще мама и Димка, они бы не поняли... Лариса решила, что погостит недельку, порадует маму, встретится со школьными подружками и уедет в Москву. Теперь их с Бориской дом там.
  Доели почти молча, изредка обмениваясь ничего не значащими фразами о дороге и о погоде.
  После обеда отец по привычке улегся с газетами на диван, Димка убежал по своим делам, а Лариса с мамой отправились на кухню мыть посуду.
  - Ты на отца не обижайся, - сказала мама.- Знаешь, как он переживает! Когда я ему все рассказала, он прямо почернел весь от горя. Я боялась, что у него приступ сердечный случится. Он только и сказал: "Если не посадят гада, сам приеду в Москву и убью своими руками". Ты же у него всегда была любимицей. Бывало, когда ты маленькая была, все мечтал, как замуж тебя выдавать станем. Разве он мог подумать, что ты вот так... - и обида прозвучала в голосе матери.
  Лариса уже давно во всем раскаялась и вся эта история для нее стала прошлым, но здесь, дома, чувствовали по-другому, и ее приезд только всколыхнул эту горечь. Она теперь понимала, что за детей мучаешься и страдаешь еще больше, чем за себя. Но мама видимо ощутила ее состояние, потому что подошла, обняла и сказала:
  - Ну, ничего. Все утрясется. Лишь бы у тебя было все в порядке. А мы тебе, конечно, будем помогать. У нас ведь и еще одна беда стряслась. Не хотели тебя огорчать, пока Бореньку кормила. После того, как я вернулась из Москвы, буквально пара дней прошла, вызывают в школу к директору. Там уже капитанша из комиссии по делам несовершеннолетних и участковый. Прямо в школе взяли Димку: он с друзьями забрался в машину, вытащили оттуда все что могли, слили бензин, да тут хозяин вернулся. Те, конечно, врассыпную, но одного все же догнали. Про кого-то он рассказал, кого-то по приметам нашли, был суд. Дали Димке год условно. Чего нам всем это стоило, какого позору натерпелись, и парня жаль. Ты же его знаешь, он только за компанию... Теперь еще больше боимся за него - вдруг что? Тогда уже точно посадят. А так, может, через какое-то время судимость снимут.
  - Ларис, - послышался голос отца из комнаты, - там, кажется, твой проснулся.
  Малыш и в самом деле проснулся, Лариса подняла его, высадила на горшок, поправила на нем одежду и вывела знакомить с дедом.
  - Это дедушка Игорь, - сказала она сыну.
  - Деда? - обрадовано, хотя несколько недоверчиво переспросил Боря. Он очень любил во всю баловавшего его Бориса Моисеевича.
  - Да. Дедушка Игорь, мамин папа.
  Отец отложил газету и исподтишка наблюдал за внуком. Тот потопал к нему, заглянул в глаза и еще раз переспросил:
  - Деда? Ио?
  - Деда, деда, - разулыбался отец и посадил его рядом с собой на диван, - а ты кто такой?
  - Боя, - ответил малыш.
  - Боря, значит? Ну, давай знакомиться. Дай пять! - и протянул малышу руку. Тот вложил в нее свою ручонку.
  - Откуда же ты взялся такой?
  Внук смутился и пожал плечами, взглядом ища помощи у матери.
  - Где ты живешь? - перевела Лариса.
  - Моква, - ответил тот.
  - Эх, ты, Моква, - рассмеялся дед и прижал его к себе. Глядя на них, развеселилась Лариса, и мама, наблюдавшая всю эту картину, стоя в дверях, ведущих в кухню, тоже обрадовалась и спросила:
  - А я кто, знаешь?
  - Баба, - ответил внук.
  
  
  
  Лариса провела в Кострове еще две недели. От отцовского холодка не осталось и следа, тот после работы жертвовал привычным отдыхом на диване с газетами и отправлялся с малышом на детскую площадку, где раскатывал его на качелях и, сидя на скамейке, наблюдал, как тот возится в песочнице с ведром и совочком.
  Лариса навестила своих подруг, многие из которых были уже замужем, они обрадовались привезенным подаркам и новостям, но у них была своя жизнь, и Ларисе в ней почти не оставалось места.
  Сентябрь в Кострове, как всегда, был роскошен. В субботу и воскресенье плавали на речном трамвайчике за реку, на базу отдыха отцовского завода, там тоже все было знакомым с детства. Ничего не менялось, только деревья, которые во время субботников школьниками высаживали на берегу реки, превратились в тенистые тополевые рощи.
  Не без грусти прощалась Лариса с родными, понимала, что вернется сюда теперь не скоро.
  - А может, достроят квартиру, и ты разведешься? Может, вернешься домой? Вместе все-таки легче, как-нибудь дотянем малыша до школы, и ты на работу пойдешь, - почти безнадежно спрашивала мама.
  - Нет, мам. Мы теперь москвичи. И Альбину Самойловну надолго не с кем оставить.
  - Да я тебя понимаю, кто ж по доброй воле Москву покидает. А может, у тебя с Леней еще что-то выйдет, - не оставляла надежду Валерия Романовна.
  Отец в своем напутственном слове был краток:
  - Если что, возвращайся. Проживем.
  В аэропорт провожали всем семейством, нагруженные южными дарами. В автобусе, подвозящем к самолету, Лариса немного всплакнула, но малыш быстро ее отвлек, показывая в окошко на самолеты, а уже через два часа во Внукове их встречал Леня.
  Он тоже вернулся из путешествия по Карелии. Казалось, расстались совсем недавно, меньше месяца прошло, а он выглядел как-то по-другому, возмужавшим, отпустил небольшую бородку и держался гораздо увереннее. Он по-хозяйски обнял Ларису, подбросил вверх обрадованного встречей с ним малыша, забрал багаж, усадил свое семейство в машину и повез на Чистые пруды, расспрашивая по дороге, как прошла поездка и рассказывая о своей. Лариса почувствовала, что рада ему, как родному. Еще больше был рад сынишка, стараясь растолковать ему что-то на своем детском языке. Только и слышно было: "Папа, папа...", Леонид внимательно слушал, и, казалось, все понимал.
  - Может и в самом деле что-нибудь выйдет, - думала она, - только не сейчас. Сейчас я еще, пожалуй, не готова.
  
  
  
  Через полгода кооператив был достроен. Он располагался в новом районе на берегу Москвы-реки, отделенный от кольцевой дороги только запущенным совхозным яблоневым садом, обильно цветущим в эти майские дни. Там еще почти не было магазинов, школ, детских садов, вдоль реки были насажены маленькие сосны, размером в двухлетнего Борьку, и в пойменных лугах цвели полевые ромашки, колокольчики, герань, мелькали сотни бабочек, и воздух был совсем не городским. Вокруг дома еще не разбиты были газоны, после майской грозы стояла почти непролазная грязь, рядом зиял пропастью котлован начатого строительства соседнего дома, но это было такое место, в котором хотелось жить.
  Трехкомнатная квартира, куда приехали прописываться, находилась на двенадцатом этаже огромного шестнадцатиэтажного дома, полукругом опоясывавшего небольшую горку, где тоже уже что-то строилось. Симпатичная словоохотливая женщина-председатель правления сказала:
  - Вот, вашему малышу скоро садик достроят, а за ним будет школа.
  После того, как сдали документы на прописку, поднялись наверх, в свою квартиру. Там еще практически не было мебели. Леня, стремившийся скорее начать самостоятельную жизнь, перевез туда из родительского дома раскладной диван-книжку, письменный стол да несколько полок с книгами. На кухне только и было, что электрическая плита, небольшой столик и пара стульев, да еще большой красивый холодильник - подарок родителей на новоселье. Зато на полу стоял цветной телевизор, и Леня немедленно его включил. Шел концерт. Какой-то ансамбль народного танца лихо отплясывал что-то очень народное.
  - Есть хочешь? - по-хозяйски спросил Леонид.
  - Так, не особенно, - ответила Лариса.
  - А я с утра не евши: сначала институт, потом надо было заглянуть еще в пару мест, так как-то и не получилось. Сварганишь что-нибудь по-быстрому?
  - Я?
  - Я думаю, у тебя лучше получится. Надоело, все яичница да яичница.
  - А что у тебя есть?
  - Да ты в холодильнике пошуруй, не стесняйся, а я на минутку к соседям загляну, книжку им одну обещал. Классные, между прочим, ребята, может, и тебя как-нибудь с ними познакомлю.
  В холодильнике оказался творог, и зелень, и масло, и антрекоты, и картошка. Через пять минут она уже варилась, на соседней конфорке разогревалась сковорода под мясо, которое Лариса легко отбила пустой пивной бутылкой - привет тебе, родная общага. Творог она размяла, добавила в него мелкопорубленной зелени, немного сливочного масла и соли. Вернувшегося через пятнадцать минут Леонида ждал роскошный обед.
  - Считай, что ты уже нашла путь к моему сердцу, - сказал он и сильно покраснел. Лариса решила не обращать на это внимания и отвернулась, чтобы помыть посуду, но он подошел сзади, обнял ее за плечи и крепко прижался всем телом. Впервые за все эти годы Лариса почувствовала, как ее желает мужчина, и неожиданно для себя вся задрожала в ответ. А он, уже осмелев, властно целовал ее шею, и его ладони нежно гладили ее напрягшиеся груди. Мальчик вдруг оказался опытным мужчиной, даже более опытным, чем она сама, считавшая себя многое испытавшей женщиной.
  - Может, не надо, - сделала последнюю попытку освободиться она и тут же пожалела об этом.
  - Может, и не надо, - ответил он, продолжая свой натиск. Больше об этом разговору не было.
  
  
  
  Спохватились уже ближе к полуночи, кинулись искать телефон-автомат (дом еще не был телефонизирован), нашли с большим трудом и наврали Альбине Самойловне, что задержались в правлении и скоро приедут.
  - Можете там остаться, если хотите, - сказала она, Борюля уже спит, чего вы по ночам разъезжать будете, тем более, Лене завтра в институт, а тебя провожать далеко. Там есть на чем переночевать?
  Ее уверили, что есть и вернулись на диванчик, чтобы спокойно продолжить начатое с вечера. Лариса никогда до тех пор не чувствовала себя такой удовлетворенной, хотя всегда считала, что у них со Станиславом все было замечательно.
  - К сожалению, мадам, я не смогу на вас жениться, - сказал под утро Леня.- Простите, что забыл вас предупредить, но я уже женат.
  - Как, - возмутилась сонная Лариса. - Когда ты успел? На ком?
  - На вас, на ком же еще, - ответил, смеясь, Леня. - У нас уже и ребенок есть.
  
  
  - Я этого ожидала, - сказала явно огорченная Альбина Самойловна. То есть, конечно, она была рада за детей, как она их называла, но боялась, что теперь придется расстаться с Борюлей. Это было выше ее сил. Она бы с удовольствием оставила мальчика у себя, чтобы молодые могли пожить в свое удовольствие, но и это было ей не по силам. Лариса тоже чувствовала, что она обязана оставаться с Альбиной Самойловной. Пока та чувствовала себя неплохо, но зимой у нее было два довольно тяжелых сердечных приступа, приходилось вызывать скорую, потом ухаживать за ней по нескольку дней. Ее страшно было оставить одну, и Леня принял героическое решение.
  - Если Альбина Самойловна не будет возражать, - сказал он, - мы можем пока пожить здесь. А квартиру будем сдавать. Тогда мне не придется работать, и я смогу спокойно доучиться.
  В ответ та только обняла его и радостно сказала:
  - Кто бы мог подумать, что на старости лет я буду жить с замужней внучкой и правнуком.
  Либерзоны приняли все происходящее как должное, а Бирюковы были по-настоящему счастливы.
  Борина кроватка переехала в комнату Альбины Самойловны, о чем та давно мечтала, а Леня поселился в Ларисиной комнате. Первое время было немного диковато засыпать и просыпаться с ним в одной постели, но со временем это становилось все более и более приятно. Домашней работы Ларисе почти не прибавилось, скорее, наоборот, не приходилось таскать сумки с продуктами, после института Леня заезжал в магазины сам и все покупал по списку, а если проявлял инициативу, то это только вызывало восторг. Он был гораздо практичнее своих женщин и умел купить на ту же сумму продуктов больше и к тому же лучшего качества. Что до стирки, то первое, что он купил на деньги, образовавшиеся от сдачи квартиры, - это стиральную машину-автомат, которая только что не гладила. Но гладил с удовольствием он сам, утверждая, что это очень успокаивает нервы.
  
  
  
  Между тем в институте он продолжал оставаться одним из лучших студентов. Ему прочили большое будущее. Один его сокурсник на вечеринке, которую они устроили в честь его двадцать второго дня рождения, провозгласил тост за нашего будущего Председателя Совета министров, и все дружно выпили, не подозревая, что вся советская система рухнет уже очень скоро, и Председателем Совета министров Леониду никогда не быть.
  В моду вошел черный юмор. "Пятилетку - в три гроба" - так перефразировали острословы популярный в те годы лозунг "Пятилетку - в три года". Брежнев умер. За ним Черненко. Андропов успел всех напугать, пытаясь навести дисциплину в стране через облавы на отлынивающих от работы трудящихся в магазинах и кинотеатрах. Горбачев стремился отучить народ пить, началась антиалкогольная компания, в результате чего популярным стал анекдот: "Остановка "Магазин". Следующая остановка - "Конец очереди".
  Но на самом деле конец наступал еде. Полки опустели даже в московских магазинах, появились карточки на сахар и "животный жир" - так почему-то в них именовалось сливочное масло, в Москве продукты отпускались только москвичам по "визитным карточкам". Все стало дорожать. Лариса решила, что пора выходить на работу. Боря уже подрос, его пора было "социализировать", как говорила ученая баба Аля, имея в виду, что ребенок должен больше общаться со сверстниками, а для этого его нужно отдать в садик.
   Леня возражал. Он как раз пытался организовать со своими друзьями один из первых молодежных кооперативов и надеялся, что вскоре сможет вполне достойно содержать семью, но Лариса говорила, что надоело считать копейки.
  - Скоро будешь считать тысячи, - отвечал Леонид.
  В булочной в очереди за хлебом одна заполошная тетка утверждала, что она от верных людей слышала: вот-вот хлеб ужасно подорожает.
  - Будет батон за тринадцать стоить шестьдесят пять копеек, что тогда делать будем?
  Лариса со смехом вспоминала это, когда батон стоил шесть тысяч рублей.
  Но к тому времени Леонид сдержал свое слово. Кооператив "Красные зори", председателем которого он стал, заключил несколько выгодных сделок на поставку персональных компьютеров устаревших моделей, которые "там", заграницей, отдавали за сущие копейки, а здесь покупали по вполне приличным ценам, потому что все стали компьютеризировать, догоняя Запад, а свои ЭВМ не шли с теми, даже устаревшими, ни в какое сравнение.
  Лариса впервые держала в руках доллары, за которые валютном магазине можно было купить все, чего нельзя было купить за рубли. Верный своему стремлению "вкладывать", Леонид предложил теперь уже фиктивно развестись, разменять трехкомнатную квартиру и расселить соседей Альбины Самойловны. В результате образовалась пятикомнатная квартира, в которой шел входящий в моду евроремонт, только свой уголок Альбина Самойловна не дала разорить.
  - Дайте мне дожить спокойно, - говорила она, - потом делайте что хотите.
  Бориска стал ходить в один из первых частных детских садиков, а у Ларисы появилась возможность работать.
  Ей давно надоело сидеть дома, она скучала по другим людям. Она любила всех своих домашних, но ее раздражало, что все работают, даже уже совсем постаревшая Альбина Самойловна продолжает читать лекции, а она, такая молодая, погрязла в домашних хлопотах. Ей казалось, что с ней никто не считается: Леня всегда занят, а если может провести денек дома, вечно висит на телефоне. У него появился мобильник, и он ухитрялся вести переговоры даже из машины. К тому же он стал ездить заграницу, разумеется, по делам. Побывал даже в Америке.
  Ольга выигрывала одно серьезное дело за другим и становилась известным адвокатом, ее даже приглашали экспертом в популярные ток-шоу на телевидение. Ее муж Марик занялся частным аудитом и скоро открыл свой офис: его фирма пользовалась доверием, и число его клиентов росло так быстро, что он не успевал нанимать новых сотрудников. Борис Моисеевич состоял теперь в совете директоров рыболовецкого акционерного общества. Марина Борисовна перешла на работу в известную частную глазную лечебницу, а она все мыла, готовила, убирала...
  Как-то Марина Борисовна недовольно сказала ей:
  - Что-то ты опускаться стала. У тебя полный шкаф одежды, а ты все в том же старом халате.
  - Что же мне дома в вечернем платье ходить? Полы в нем мыть?
  - Не преувеличивай. А поприличнее одеваться ты должна. Джинсики, маечку какую-нибудь поживее надень, ведь есть же. И толстеть ты стала. Смотри, Ларочка, я тебе добра желаю. Ленькины партнеры с такими девочками приезжают... Когда ты с ним в последний раз на люди выходила?
  Лариса стала припоминать и не смогла толком вспомнить, поняла только, что не в этом году.
  
  
  
  На следующий день она зашла в районную библиотеку, узнать, не нужны ли там сотрудники. Оказалось, что нужны. Даже очень.
  - Только зарплата у нас маленькая. Вот все молодые и поразбежались. Остались одни мы, старухи, которым некуда податься. Последнюю девушку на днях проводили. Сманили ее в Турцию ездить за кожей. Сейчас, говорят, турецкая кожа хорошо идет.
  - Меня зарплата не очень интересует, меня муж обеспечивает. Я работать хочу.
  Но договорилась пока на полдня: домашних обязанностей с нее тоже никто снять не мог.
  Это только с виду работа библиотекаря - сиди, книжечки почитывай, дожидайся посетителей. Выдашь требуемую книжку и опять сиди. А принимать новые поступления? В качестве самой молодой именно Ларисе приходилось таскать тяжеленные пачки книг. Правда довольно скоро необходимость в этом отпала, финансирование практически прекратилось, денег стало едва хватать на самую необходимую периодику и на мизерную зарплату сотрудников.
  Старый книжный фонд понемногу рассыпался, да и читателей становилось все меньше. Теперь это в основном были школьники старших классов и студенты, которым требовалась "классика по программе". Но Лариса старалась использовать навыки, которые получила в институте, попыталась организовать Клуб любителей поэзии, но тех набралось очень мало, а на второе заседание вообще никто не пришел.
  Лучше пошло дело с Клубом любителей фантастики: в самой библиотеке фантастических книг было довольно мало, но энтузиасты стали обмениваться своими собственными.
   К каждой литературной дате оформлялась небольшая выставка, сотрудницы проводили читательские конференции и даже сумели пригласить на встречи с читателями нескольких профессиональных литераторов.
  Леня называл ее работу благотворительной деятельностью, но время от времени сам подкидывал ценные советы, например, размножил на компьютере объявление о том, что жители района, желающие избавиться от ставших им ненужными книг, могут пожертвовать их в библиотеку. Казалось, ничего особенного, но первые две недели люди шли и шли. Сдавали, правда, отчего-то много политической литературы, но попадались и очень ценные экземпляры. Один молодой человек, например, принес дореволюционное издание Мережковского. Сначала Лариса хотела честно сказать ему, что за эту книгу букинисты дадут неплохую сумму, но потом посмотрела на него, представила, на что пойдет эта сумма, и сдержалась. Той самой, постоянно требуемой классики тоже оказалось довольно много. В общем, это была удачная акция, и Лариса была за ее идею очень благодарна Леониду.
  Два других библиотекаря и заведующая, все дамы послепенсионного возраста, работавшие только потому, что маленькой пенсии ни на что не хватало, были очень довольны такой сотрудницей, посылали ее на всякие конференции и круглые столы, где говорилось все о том же: что страна в долгу перед деятелями культуры, выражались благодарности за самоотверженную работу, вручались грамоты, но денег все равно не давали.
  Леня же предложил подать заявку на соресовский грант, но заведующая перепугалась непонятного шага, от которого, возможно, приходилось ждать одних неприятностей: чего еще можно ждать от связи с западом?
  
  
  
  Наступило последнее лето перед тем, как Боря должен был пойти в школу. Леонид отправил их с бабушкой Мариной на две недели в Анталию, потом они с мамой на две недели ездили к Бирюковым в Костров, а остаток отпуска было решено провести на даче. Туда же вывезли уже довольно слабую и работавшую только дома Альбину Самойловну. Та много лет наотрез отказывалась от дачной жизни, а теперь вот не только согласилась, но и была очень этим довольна: дачная жизнь требовала гораздо меньше сил.
  Однажды Лариса, которая еще была в отпуске, решила съездить в Москву посетить зубного, пока совсем не вылетела пломба, к тому же Борька вконец разбил кроссовки, надо было купить новые. После этого зашла домой освежиться и попить кофейку перед тем, как возвратиться на дачу. В ванной, в недавно установленной джакузи, плавали огромные темно-красные розы на длинных стеблях, всего семь штук.
  Очевидно, Леонид как-то узнал, что она должна попасть домой и ждал ее с цветами. Вообще-то в этом не было ничего удивительного, он знал, как она их любит, и довольно часто находил повод ее побаловать. Интересно, что он придумал теперь?
  Тем временем из прихожей послышался скрип ключа, Лариса быстро выключила свет в ванной и притаилась, желая приготовить свой сюрприз.
  - Тапки дашь, или можно так? - услышала она вдруг незнакомый женский голос.
  - Хочешь, возьми те, а можно и так, - ответил голос Леонида.
  - Ой, я сейчас упаду, - взвизгнула женщина.
  - Я тебе этого не позволю.
  Послышались звуки какой-то возни, хихиканье, потом минутная пауза.
  Лариса уже хотела было выйти из укрытия, посмотреть, что там происходит, но тут зажегся свет, и стоя к ней спиной Леня весело сказал:
  - Посмотри, какой сюрприз я тебе приготовил.
  Из-за его спины появилось оживленное девичье лицо, и выражение радостного возбуждения на нем мигом сменилось на недоуменно-недовольное:
  - Да уж, сюрприз! Это твоя старуха, что ли?
  Леня обернулся, и Лариса увидела, как счастье на его лице меняется ужасом, а затем недовольством и презрением.
  - Это что, ловушка? Ты за нами следила?
  Лариса стояла и молчала. В этот миг второй раз рушилась вся ее жизнь.
  - Ну, вы тут сами между собой разберитесь, - сказала почти равнодушно девушка. - Когда закончишь, позвони, - и она направилась к выходу.
  Леонид кинулся к ней, но дверь захлопнулась перед его носом. На лестничную площадку он не побежал, а прошел на кухню следом за Ларисой. Она поразилась тому, как изменилось его лицо: это было лицо чужого злого человека, способного на что угодно; оно пугало.
  - Ты что тут делаешь?! - сердито вопрошал этот человек.
  - Это и мой дом, ты не забыл? - и она полезла в холодильник за минералкой, чтобы отвлечься, прийти в себя и внутренне подготовиться к самому худшему, - отчего-то совершенно пересохло во рту.
  - Нет, я спрашиваю, как ты тут оказалась? Ты что, предупредить не могла? - продолжал злиться Леонид.
  - О чем предупредить? О том, что я поеду Борьке за кроссовками и зайду домой выпить чашку кофе? - почти оправдывалась Лариса.
  Кажется до него, наконец, дошло, что дома она оказалась случайно:
  - Прости, я сам не понимаю, что говорю, но сегодня ты не должна была здесь появляться, - сказал он уже спокойнее.
  - Ну, знаешь...
  - Я-то знаю, а вот тебя пока не хотел огорчать, но что поделать, сама напросилась. В общем, недели через две я от тебя ухожу.
  К чему-то подобному она уже была готова и даже могла немного поиронизировать:
  - А почему не сейчас? Пойди к девушке, скажи, что со мной разобрался...
  - Ой, не остри, и так паршиво!
  - Да уж, паршиво... Ты ничего не хочешь объяснить?
  - Честно говоря, не хочу, но придется. Дашу ты видела. Это дочь Степаницкого. Она ждет от меня ребенка.
  - Понятно.
  - Было бы понятно, ты бы этого не допустила, - это было сказано обвинительным тоном.
  - Ах, я же еще и виновата... - возмутилась Лариса.
  - Ну, если бы ты не закатывала глазки, как только я захочу в постели чего-нибудь, кроме "классики", всем своим видом показывая, как тебе неприятно мое тело...
  - То есть она в отличие от меня умеет классно трахаться? - перебила Лариса.
  - И это тоже. А ты не груби, тебе не идет. И потом хоть бы раз ты забыла про эти свои проклятые пилюли!
  - Но мы же решили, что пока нам хватит Борьки.
  -Это ты так решила. Боялась, что я твоего сына меньше любить буду. Ты мне не доверяла, - продолжал обвинять Леонид.
  - Ну что ты все придумываешь! Хочешь уходить - уходи. Я же вижу: девочка молодая, по стандарту девяносто - шестьдесят - девяносто, папа такой, что кто его дочь обидит - дня не проживет...
  - Она еще, между прочим, колледж в Англии закончила.
  - По классу отбивания чужих мужей?
  - А я тебе, вообще-то, не муж. Ты на минуточку забыла, что мы уже два года в разводе. И уйти придется тебе.
  - Что-то я не понимаю, то "я от тебя ухожу", то "тебе придется уйти". Кажется, я здесь прописана.
  - Пока - да. Но я покупаю тебе "двушку", у меня сохранились связи в прежнем кооперативе. Ты же понимаешь, в эту квартиру я вложил столько...
  Конечно, он вложил. Она стирала, убирала, готовила, а он вкладывал.
  - Не могу все это слушать! Все! Делай, что хочешь. Заберу Борьку и уеду к родителям в Костров.
  - Вообще-то, это тоже вариант. Но я бы на твоем месте не горячился.
  - Да я не понимаю, как ты таким безразличным можешь быть, после всего!.. - она просто кипела от негодования.
  - После чего всего? Оставь ты этот театр. Вникни во все спокойно. Мне все это тоже нелегко далось. Просто у меня было время кое-что обдумать. И вот что я тебе скажу: тебе меня упрекнуть не в чем. Я тебя никогда не обманывал, а, наоборот, сделал гораздо больше, чем обещал. И буду продолжать о вас заботиться.
  - Ну, знаешь...
  - Знаю. Ты получила московскую прописку, статус замужней дамы, ребенка я усыновил и, как могу, стараюсь быть ему хорошим отцом. А больше я тебе ничего не обещал. Вспомни: я хоть раз когда-нибудь говорил тебе о любви?
  Она молчала. Действительно, возразить было нечего. Она думала, что это само собой разумеется, но видно, не разумелось. Она искренне считала себя его настоящей женой, а он, очевидно, никогда не забывал, что брак был заключен фиктивно. Фиктивный брак, фиктивный развод. Семь лет ее жизни оказались фикцией.
  - Вспомни, - доносилось до нее, как сквозь пелену, - разве я тебя взял силой? Ты сама этого хотела, а меня вполне устраивала постоянная, пусть и не слишком пылкая партнерша по любовным играм...
  Понимал ли он, что ударил по самому больному?
  - Я не верю! Ты не можешь так думать!
  - Почему? - искренне удивился он. - Ты - хорошая женщина и хорошая подруга. Я не собираюсь бросать ни тебя, ни нашего сына, - он голосом подчеркнул слово "нашего".
  - Это мой сын. Только мой!
  - Ну вот, опять ты горячишься, - поморщился он, - наш сын рожден в законном браке, у него мое отчество, он не знает другого отца, меня никто не лишал родительских прав, да и нет оснований: мало ли родителей разводится. У вас будет собственная квартира, я помогу ее обставить, буду навещать. Каждый месяц буду привозить вам определенную сумму, небольшую, потому что у меня самого сейчас будет много расходов, но на скромную жизнь вам хватит. Борька пойдет в школу, так что ты сможешь работать, ну, это мы еще обсудим. Я думаю, мои родители тоже примут участие...
  - Они уже в курсе?
  - Да.
  - Давно?
  - Какое это имеет значение? Если ты думаешь, что для них это было легко... Если хочешь знать, они сразу же поинтересовались, как я собираюсь тебя обеспечить. Они очень любят Борьку.
  - Они нас предали. Я понимаю, что сын для них важнее... Но я завтра же съеду с дачи.
  - Ну, конечно, пусть все будут несчастными. Только куда? Ваша квартира еще не готова.
  - Ах, да! А здесь теперь будет Даша. А Альбину Самойловну ты тоже выселишь?
  - Зачем? Она моя родственница. Я думаю, Дашка сумеет с ней ужиться, у нее, вообще, легкий характер. Ну, кончай кукситься. Давай, я тебя на дачу подброшу, а то там уже волнуются, наверное. Ты, главное, сама успокойся, обдумай все хорошенько. Если у тебя появятся какие-то соображения материального характера... Только без истерик, ладно? И Альбине пока ничего не говори, что ее заранее расстраивать.
  - То есть, ты понимаешь, что расстроится?
  - Ах, детка, я и сам расстроен, - теперь, когда все точки были расставлены, на него вдруг напало элегическое настроение. - Все-таки я к тебе очень хорошо отношусь. Жаль, что у нас нет многобрачия. Ты бы осталась моей старшей женой. А, в самом деле, может, останешься? В конце концов, бумажки для нас никогда не имели большого значения. Дашку я беру на себя. Можно было бы когда-нибудь попробовать втроем...
  - Издеваешься!?
  - О! Разозлилась. Нормально. Значит, жить будешь. Ну, что, поехали? Или вызвать тебе машину.
  - А ты здесь со своей Дашей...
  - Тебя это никак не касается. С Дашей, с Машей или с Наташей - это только мое дело. Ты все из меня злодея хочешь сделать. А я не злодей. Но и не герой, конечно. Герои - это в твоих книгах. А мы здесь живем. Так что, поедем?
  - Ты так торопишься меня выпроводить?
  - Что за страсть так долго выяснять отношения? По-моему, все ясно. Ну, что ты тянешь кота за хвост? Там Альбина одна с Борькой, ты не забыла? Ох, не вовремя у него кроссовки порвались!
  
  
  
  "Все кончено, а я еще жива"...- крутилось в голове всю дорогу. Шофер попался неразговорчивый, да у Ларисы и самой не было сил на светскую беседу. Если бы не посторонний мужик в машине, она бы, наверное, выревелась, а так непролитые слезы стояли комом в горле, мешали дышать, давили на сердце. Она пыталась представить, как дома ее встретят ни о чем не подозревающие Борька и Альбина Самойловна, которые застряли в той прошлой, закончившейся для нее жизни, и выть хотелось нестерпимо. Мучили незаданные вопросы: за что? Что в ней такого, что позволяет выбросить ее, как надоевшую игрушку? Она осознавала, что во многом Леонид прав - он ее не обманывал, он только поддерживал ее иллюзии. Пока его это устраивало. Как только перестало, он тут же указал ей на место.
  Бездомную дворняжку приютили, обогрели, накормили, а она уж и вообразила себя... породистым мопсом! - закончила про себя свое рассуждение Лариса. И самой стало смешно. Дело, конечно, не только в ней. Дело в том, что и страна, и общество, и сам Леонид за последнее время сильно изменились. Только она сидела в своей библиотеке со свой вечно почитаемой классикой, уже во многом не понятной современной молодежи, и думала, что так будет всегда.
  Ан, нет. "Жизнь трогает", как говорил незабвенный Обломов. Теперь все будет по-другому. Теперь она ни в ком не обманется. Потому что ни от кого ничего не будет ждать. В конце концов, ей скоро тридцать. У нее есть сын. Еще на одну попытку ее хватит. Только больше ни на кого не рассчитывать. Больше никому не верить. Думать только сыне. И о родителях.
  
  
  
  К счастью, на даче легли спать, не дождавшись ее, а наутро она сказала, что ей снова надо к врачу и отправилась к Ольге. Ей необходимо было выговориться, и к тому же она чувствовала, что ей понадобится посредник. Она не могла спокойно разговаривать с Леонидом и боялась наговорить такого, что может как-то повредить сыну или Альбине Самойловне. Ларисе категорически не нравилось, что Леня все за всех решил, да и Альбина Самойловна, думалось ей, вряд ли так легко согласится остаться с ним и Дашей. Не нравилось и то, что по Лениному замыслу ей предлагалось держать в тайне будущий переезд, и переезжать совершенно не хотелось. Она вся кипела от возмущения, рассказывая Ольге о том, что произошло вчера. Она почему-то была уверена, что Ольга удивится, возмутится, предложит что-то такое, что удовлетворит ее чувство мести, в конце концов, просто пожалеет.
  Но Ольга даже пожалела как-то вяло: в последнее время среди ее знакомых такая история стала типичной. Молодые бизнесмены, дорвавшись до благ, о которых и не мечтали в ранней юности, срочно кинулись им соответствовать. Менялось все: квартиры, машины, друзья, привычки и, конечно, жены. Все должно было отвечать голливудскому стандарту красивой жизни. Конечно, в последнее время они много разъезжали по миру и видели, как живут на самом деле люди в других странах, но стереотип роскошной жизни сформировался все же не без влияния фильмов и сериалов. И в соответствии с этим стереотипом жена должна быть хотя бы похожей на ухоженных голливудских красоток, которых иначе как на "пати" или в салоне красоты и представить-то невозможно. Иногда доходило до смешного, когда отставная жена превращалась в "жилетку" - к ней приезжали хлебнуть чего-нибудь домашнего и пожаловаться на тяготы несчастной доли простого миллионера, которого положение обязывает. Конечно, если бы не это...
  - Ты только не дури, не горячись, - внушала Ольга Ларисе. - Леньку понесло. Вы бы с ним все равно разошлись. Может, ты еще какое-то время потерпела его из благодарности, но, в конце концов, ты бы и сама заметила, как сильно он изменился. И не ревнуй. Даже если он этой своей Даше говорит положенные слова, но женат-то он все равно на свом бизнесе. Для него сейчас заработать побольше - как спорт: у кого больше бумажек, метров, лошадиных сил, у чьей жены длиннее ноги, кто больше потратил на банкет, тот и победил. Ты в эту жизнь, прости, дорогая, никак не вписываешься. Даже лучше, что это произошло сейчас: ты еще молода - ты можешь начать свое дело или снова выйти замуж, - Лариса при этих словах только отрицательно замотала головой, - ну, в общем, устроить свою жизнь так, как тебе нравится. А Ленька, как только ты перестанешь делать из него монстра, и согласишься, что он-таки милый парнишка, скрасивший не слишком счастливый период твоей жизни, тебе во всем поможет. Ты его только не бросай, а он тебя не оставит. И с деньгами не стесняйся: он еще заработает, у него это хорошо получается.
  - Нам от него ничего не нужно, только пусть оставит нас в покое, - принялась за свое Лариса.
  - Ну, конечно, а пока ты будешь тешить свое больное самолюбие, Борька будет прозябать в нищете на твою мизерную зарплату и недоумевать, куда делся его любимый папочка, а так же дедушка с бабушкой. Альбине, конечно, нужно все рассказать, я уверена - она не простит, если кто-то вздумает распоряжаться ее жизнью без ее ведома. А с Либерзонами вообще ссориться не стоит, они-то в чем виноваты? Представь, твой Борька разведется с женой, ты на чьей стороне останешься?
  - Наверное, ты права, но все же я представить себе не могу, как после всего я ними разговаривать буду.
  - А ты не разговаривай. Пусть они сами с тобой разговаривают. Ты только в позу не становись.
  - Все равно, у них теперь будет свой внук. Им будет не до нас.
  - Там видно будет. Ты пока ни от чего не отказывайся. За благие дела надо поощрять, а то и стимула их совершать не будет.
  После этого разговора остался тяжелый осадок: конечно, Лариса понимала, что по уму Ольга во всем права, но она никогда не умела жить одним умом. Все соображения заглушала обида, да еще мысли о том, как все это перенесут родители, Борька, Альбина. И если родители, до сих пор очень довольные тем, что у дочери, в конце концов, все так прекрасно сложилось, могли еще какое-то время спать спокойно, оставить в неведении Альбину Самойловну она не могла: ту все это напрямую касалось, и надо было дать ей возможность внутренне подготовиться к тому, что так, как было раньше, больше никогда уже не будет.
  
  
  Альбина Самойловна, к удивлению Ларисы восприняла известие о разрыве довольно спокойно:
  - Вот, стервец,- вяло выругалась она.- Только я тебя никуда не отпущу, пусть и не надеется. Квартира моя, а там он пусть выгораживает свою жилплощадь и делает на ней, что хочет. А лучше, пусть сам в свою "двушку" катится. И Борю мы уже в школу записали, и тебе до работы ближе.
  - Но я не смогу жить рядом с его новой семьей, встречать их в подъезде... Я с ума сойду. Лучше я уеду.
  - Ничего не лучше, что за глупости, зачем облегчать ему жизнь? Думаешь, ему с его девицей будет удобно с нами встречаться? Вот пускай он сам и уезжает, хоромы его, наверное, недешево продать можно, купит что-нибудь другое. А чтобы дурь из головы выкинул, я на тебя завещание напишу, потом моя квартира вам с Борюлей перейдет.
  - Ой, Альбина Самойловна, даже думать об этом не хочу!
  - А чего тебе думать, я еще помирать не собираюсь, еще придется меня потерпеть. А он пусть знает, что квартира ваша, пусть ищет себе другую, ничего, не обеднеет. А парня мы вытянем, не бойся, мне тут один грант обещали. И книга моя скоро выйдет, там, конечно, не миллионы, но прокормим.
  
  
  
  Вопрос с квартирой решился неожиданно просто: Степаницкий давал за дочерью загородный дом, и Даша настаивала на том, чтобы его отделать и поселиться там, а пока остаться у ее родителей. Это совсем не обрадовало Леонида, но она наотрез отказывалась жить в одной квартире с его бывшей женой и престарелой родственницей и к тому же хотела, чтобы на время беременности, да и некоторое время потом, рядом была мама.
  Тем временем лето подходило к концу. Пора было возвращаться и готовиться к школе, и хотя Лариса внутренне смирилась с тем, что у Леонида будет другая семья, но оставшись одна, она все еще мысленно говорила ему все обидные слова, которые накипели на сердце.
  Как всегда после долгого отсутствия квартира показалась какой-то немного чужой. К тому же в ней совсем не сталось вещей Леонида: до свадьбы, обещавшей стать грандиозным событием для светской тусовки, он переехал в квартиру, которую предназначал Ларисе. Родители невесты считали неприличным, чтобы жених с невестой до регистрации жили вместе.
  Боре сказали, что папа уехал по делам. Его это не очень удивило - в последнее время у папы было ужасно много дел и поэтому играть с ним стало совсем не так весело, как прежде.
   Но утром первого сентября все Либерзоны явились провожать малыша в школу, нарядные, с фотоаппаратом и видеокамерой. И было что снимать: одетый в строгий деловой черный костюмчик с белой рубашкой и бабочкой, Борька всем своим серьезным видом напоминал какого-нибудь министра. Огромный ранец, набитый совершенно необходимыми в школе предметами, нес Леонид. Малыш очень волновался, чувствуя, что происходит что-то необычное и очень ответственное, но, увидев приятелей по садику, оживился и принялся что-то весело обсуждать с ними.
   Лариса, когда передала его учительнице, и та поставила ребенка в строй других таких же ребят, расстроилась так, как будто проводила его, по меньшей мере, в армию. У Альбины Самойловны и Марины тоже глаза были на мокром месте. Ради ребенка все держались так, будто ничего особенного не случилось, но чувствовалось, что как только прозвенит первый звонок и детей уведут в класс, какое-то объяснение станет неизбежным.
  Однако Марина Борисовна и Борис Самойлович сразу после линейки заспешили на работу, спросив, можно ли им заехать вечером поздравить малыша с началом новой жизни. Лариса взяла на работе две недели за свой счет, чтобы быть у сына под рукой в эти трудные первые дни. И Леонид тоже остался и сказал, что хотел бы поговорить.
  - Я принес деньги за сентябрь, - сказал он, едва переступили порог квартиры.
  - Нам от тебя ничего не надо. У нас все есть, - быстро ответила Альбина Самойловна.
  Он вытащил из кармана и протянул Ларисе конверт с деньгами:
  - Вот, на первое время. Ты ведь пока не работаешь. Потом еще завезу. Только не покупай куртку. Мама купила, вечером подарит.
  - Спасибо, но это лишнее, - ответила Лариса.
  - Я же еще должен вас умолять принять помощь! - разозлился Леонид. - Не хотите так брать деньги - буду по закону перечислять Борьке алименты. И если будете препятствовать общению, еще и в суд подам, посмотрим, кому присудят ребенка - нищей одинокой матери или обеспеченному семейному отцу.
  - Не надо нас пугать, - так же раздраженно ответила Альбина Самойловна. - Мы тоже найдем адвокатов...
   Но Лариса, миролюбиво сказала:
  - Давайте не будем ссориться. Ради Бори. Он любит Леню, и, конечно, мы не станем лишать его радости общения с отцом, тем более, что впереди такой возраст, когда мальчику нужен перед глазами пример настоящего мужчины.
  - Ну вот, опять ты язвишь, - недовольно поморщился Леонид.
  - Да нет, я серьезно. Я тут подумала над твоими словами, и поняла, что ты во многом прав. Ты мне действительно не клялся в вечной любви, да и я тоже. Нам было неплохо какое-то время вместе, за это время сын успел подрасти, я окончила институт... Я за многое должна быть тебе благодарна...
  - Ничего ты не должна, - смутился Леня.- Если бы не Дашкина беременность, я бы еще подумал.
  - Ну, а теперь думать надо о другом: как нам всем сделать так, чтобы Боря пострадал как можно меньше.
  - Я считаю, - сказал Леонид, - что тебе надо уволиться с работы. Тебе какое-то время будет лучше посидеть с ним, поделать домашние задания, помочь освоиться на новом месте и в новой среде...
  - Пожалуй, я с тобой не соглашусь. Конечно, он еще очень мал, но пусть постепенно привыкает к самостоятельности. Я узнавала, скоро начнет работать группа продленного дня. А я себя лучше чувствую в библиотеке среди книг и людей. И, знаешь, мне тут предложили подумать над одним проектом... Только что мы малышу скажем, ведь не может же папа все время быть в командировке?
  - Сегодня я побуду допоздна и уложу его спать. А потом скажем, что ненадолго уехал, что-нибудь еще придумаем... А потом, будем надеяться, он освоится на новом месте и ему там понравится, будут новые друзья, новые впечатления... - несмотря на прозвучавший в голосе Леонида оптимизм, всем стала грустно.
  
  
  Вечером все пили чай с пирожными, рассматривали обновленную тетрадку с флажком вместо четверки. Учительница сказала, что никаких отметок она ставить первоклассникам пока не будет, но тем, кто выполнил работу отлично, на полях нарисует звездочку, если хорошо, то флажок, если "так себе - ничего себе" - треугольную морковку, а тому, кто совсем не будет стараться... Впрочем, среди ее учеников, конечно же, таких не будет. И ребята подтвердили, что стараться будут все. Боря сел на третью парту в среднем ряду, рядом с ним Саня Ермаков, сосед и приятель. Поскольку мальчиков в классе было больше, чем девочек, им это разрешили, если будут хорошо себя вести.
  Но конечно школа - это гораздо серьезнее, чем детский сад, например, не разрешается ходить по классу, если тебя не вызвали. И спросить линейку у соседа можно только тихо-тихо, чтобы никому не мешать.
   Боря все еще забавно картавил, а иногда и вовсе проглатывал звуки, Лариса опасалась, что это помешает ему хорошо учиться и будет вызывать насмешки у других детей. Решено было, что он продолжит частные занятия с логопедом. Кроме этого, Лариса хотела, чтобы он посещал спортивную секцию, Леня настаивал на входящем в моду теннисе. Сам герой дня мечтал о хоккее, но этот вопрос договорились рассмотреть попозже, когда он подрастет и окрепнет.
  В общем, все напоминало большую дружную семью, и всем было грустно, что от нее осталась одна видимость. Как люди приличные, старались делать вид, что ничего особенного не происходит, но всем было ясно: родственные связи рушатся и требуются немалые старания, чтобы малыш не заметил, что между взрослыми происходит что-то особенное.
  
  
  Первое время Лариса сама ежедневно отводила его в школу и забирала после уроков, она договорилась, что обеденный перерыв у нее будет в это время. Дома он переходил на руки к бабе Але, которая гуляла с ним и помогала делать уроки. Если Лариса заставала этот процесс, то неизменно поражалась терпению Альбины Самойловны. Они вырисовывали палочки и крючочки сначала по многу раз на черновике, а потом почти так же криво в тетради, причем бабушка больше внука радовалась, если что-то получалось так же красиво, как в прописи...А чтение! Уже через две минуты Ларисе хотелось отобрать букварь и показать, как надо читать, и пусть он потом попробует не повторить!
   Вообще у нее в это время многое вызывало раздражение. Посетители, сдававшие книги не вовремя или в испорченном виде, продавщица на рынке, подсовывавшая зеленый помидор, давка в метро и автобусах, Альбина Самойловна, увлекшаяся чтением и забывшая чайник на плите, так что к приходу Ларисы с работы он сгорел и чай пришлось кипятить в кастрюле... И школьные брюки, испачканные чуть ли не по колено, потому что Боре нравилось ходить шлепая по луже так, чтобы брызги летели во все стороны. Она наорала на сына, а он в ответ обозвал ее площадным словом, никогда не употреблявшимся в их доме. Тогда она от души отшлепала его, и вернувшаяся из института Альбина Самойловна, застала их в разных комнатах, рыдающих и страшно злых друг на друга. Она стала утешать своего любимчика, не считаясь с чувствами его матери, а Ларисе казалось, что она никому не нужна и никем не любима, что к ней все несправедливы, и плакала все сильнее, но никто не собирался ее утешать.
  Вечером, уложив все еще обиженного внука, она прямо сказала Ларисе:
  - Ну, нельзя же так. Возьми, наконец, себя в руки. Ты что, хочешь навсегда испортить отношения с сыном? Подумай, чему ты его учишь, как он к тебе потом будет относиться.
  - А он сказал вам, как он меня назвал? Откуда у него это? Может быть, подслушал в гостях у Марины?
  - Уж, конечно, Марина такими глупостями не грешит. Да он и значения этого слова не понимает. Знает только, что так говорят про плохих женщин. Он в школе еще и не того наслушается.
  - Так вот, пусть знает, что так говорить нельзя.
  - Зато теперь он знает, что если хочешь задеть тебя побольнее, нужно только сказать это слово.
  - Еще задевать он меня будет!
  - Еще как будет. К сожалению, это почти неизбежно. Без этого не взрослеют. Придет время, и он подвергнет своему суду каждое твое слово, каждый поступок, и суд этот будет скор и не слишком справедлив. Поэтому думай, что ты делаешь.
  - Ай, вы всегда на его стороне.
  - Да. А ты разве нет? Конечно, он может быть не прав, но ведь это твой сын, можно объяснить, можно, в конце концов, наказать, если иначе не доходит, но никогда нельзя переходить на другую сторону. Если не хочешь потерять сына.
  - Все равно он мой, и только мой! Вы все хотите его у меня отнять!
  - Дорогая, у тебя начинается паранойя. Тебе срочно надо чем-нибудь заняться. Может поговорить с Леней, отправить тебя куда-нибудь ненадолго, отдохнуть.
  - Да? А Борьку с кем оставить?
  - Со мной.
  - А если вам плохо станет?
  - Ну, не думаю, я сейчас себя чувствую неплохо. Вообще, ответственность мобилизует организм. В крайнем случае, Марина, я думаю, не откажется помочь.
  - Нет, с ними я сына не оставлю.
  - Тогда держи себя в руках. Вязать, что ли, научись.
  
  
  Вязать, кстати, Лариса научилась виртуозно. Вероятно, и Альбина Самойловна после этого разговора предприняла некоторые шаги, потому что вдруг у Ларисы появилось много дел. Иногда Ольга подбрасывала на выходные Марьяну, и они отправлялись в зоопарк или какой-нибудь музей. Конечно, рядом с восьмилетним Борей одиннадцатилетняя Марьяна чувствовала себя уже совсем взрослой девицей, но через несколько минут это проходило, и они часами придумывали какие-нибудь комиксы, причем сын изобретал сюжет, а девочка рисовала к нему картинки, то при помощи игрушек "ставили фильм", то разворачивали на полу "Монополию".
  Часто бывало, что Марина привозила билеты в цирк или в детский театр, иногда с Борей отправлялась мать, но чаще она сама, а Лариса могла в это время навестить Соню, с которой связь было совсем прервалась, пока обе были замужем, но к этому времени Соня тоже развелась и жила со своим четырехлетним сынишкой, работая в школьной библиотеке. Она рассказала Ларисе историю своего развода. По словам подруги, это произошло из-за страшной скупости ее бывшего супруга.
  - Представляешь, - говорила та, - он никогда не купит пакет молока хоть на пять копеек дороже, скорее вернется домой без покупок. И деньги у меня из зарплаты все до копейки забирал, а потом начиналось: зачем тебе колготки, возьми чулки, три пары сразу, один порвешь, заменишь другим, так выйдет гораздо дешевле
  Но терпение ее лопнуло, когда заболел малыш, и она попросила купить его на рынке клюквы и яблок. Яблоки он привез, правда, неважные, а ягоды не купил: "Ты видела, сколько они стоят? Я что, по-твоему, должен поощрять спекулянтов?"
  Соня весело описывала, как она гонялась за ним по квартире с кастрюлькой почти кипящей манной каши, норовя из ложечки попасть ему "в его мерзкую харю".
  На ее примере Лариса убедилась, что развод - это не обязательно трагедия, а еще она с удивлением узнала, что подруга вовсе не разочаровалась в семейной жизни, и теперь предпринимает разнообразные попытки снова выйти замуж. Для себя эту сторону жизни Лариса считала закрытой, но с интересом слушала про встречи с чьими-то одинокими родственниками или попытки познакомиться с кем-нибудь по объявлению. Но пока никого походящего не подворачивалось.
  - Сама понимаешь, кто нам остался, - жаловалась она Ларисе. Всех нормальных уже расхапали.
  Но попыток не оставляла.
  - Главное, - говорила она, - поставить себе цель. Конечно, хотелось бы умного, доброго и нежного садовода-автолюбителя. Но сейчас, мне кажется, я согласна на двадцать процентов. Пусть он будет только добрым к моему малышу, остальное переживем.
  Лариса передавала Соне все, из чего вырос ее малыш: зарплата у той была крошечной, алиментов хватало только на традиционный торт "от папы" и пару дней прокорма, но зато школа была, как она говорила, "придворная", и заботливая мамаша уже давно подружилась с будущей первой учительницей своего сына.
  Однажды Соня позвонила Ларисе:
  - Представляешь, кого я вчера встретила? Таньку Проскурину! Зашли с ней в кооперативное кафе и два часа проболтали. Платила, конечно, она. Зато я теперь знаю, какого вкуса салат "Цезарь", а то сейчас в дамском чтиве то и дело его заказывают и едят, а я даже не знала из чего его готовят.
  - Ой, Сонь, сказала бы, я бы тебе сделала, вообще-то я его не обожаю.
  - А что мне Татьяна про братца своего рассказала, не интересно?
  - Нет.
  - А вот и интересно. Он вышел из колонии, но в Москву возвращаться не захотел, а присел там поблизости у какой-то нефтяной скважины. Он же нефтяник. И знакомства завязал в нужных сферах. Теперь обеспечивает не только свою старую семью (с Натальей он давно развелся), но и новую, а так же всех своих родственников. Татьяне он спонсировал поездку в Америку, у нее там какая-то подруга детства обосновалась, и та не будь дура, быстренько присмотрела себе на Брайтоне одесского еврея. Теперь разводится со своим пьяницей и собирается туда. Говорит, у ее приятеля есть пара веселых холостых друзей, и обещает с ними познакомить. А что? Другим можно?..
  - Ну, поздравляю. Будешь у нас американка.
  - Я и тебя потом сосватаю.
  - Я уже была знакома с одним веселым евреем, помнишь?
  - Ну и что плохого? Хотела бы я, чтобы меня кто-нибудь так обеспечивал. Кстати, Проскурин тебя, оказывается, до сих пор ни забыть, ни простить не может. Уверен, что ты его использовала, пока тебе было выгодно, а потом бросила в трудную минуту. С девицей той прибабахнутой вот что, как выяснилось: она работала том же здании в соседней конторе и запала на нашего Славика. Он, замороченный своими проблемами, в упор ее не замечал. Та стала за ним следить, выяснила его "облико морале" и решила отомстить за всех обиженных женщин. Сначала она хотела его только попугать, а потом забрать заявление, но ей объяснили, что в таком случае она сама сядет за дачу ложных показаний и клевету на честного человека. Им это оказалось очень выгодно, потому что за ним давно следили по поводу распространения книжек всяких нехороших. Сама понимаешь, кто. Ну, а на зоне кто-то намекнул сидевшим, за что на самом деле он туда попал. Поэтому и отношение к нему было особое. Не то, что он там был в большом авторитете, но нужные люди к нему относились неплохо.
  - Это тебе Танька все рассказала?
  - Знаешь, как она своим братцем теперь гордится. Он у нас теперь не насильник, а вроде даже как диссидент. Оказывается, про это даже в какой-то передаче рассказывали, ну, а ты телевизор совсем не смотришь, у меня времени тоже только на "Просто Марию"... После отсидки, Татьяна говорит, Стас хотел, было, выяснить с той дамочкой отношения по-своему, крут он теперь, говорят, - нет мочи. Но та совсем спилась и наркошей стала, лечилась где-то... Тогда он на это плюнул и сказал что-то вроде того, что никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь: без этого он бы до сих пор, наверное просиживал штаны в министерстве, терпел свою Наташку и, может быть, давно бы спился сам.
  - А нечего было с кем попало... И потом он все время врал и Наталье, и мне. Ну, выяснилось бы это как-то иначе, чтобы со мной было?
  - Вот ты знаешь, я тебе тогда ничего не говорила, чтобы не сыпать соль на раны. Но ты-то сама о чем думала, когда с ним связывалась?
  - Да, ни о чем. Меня несло. Любовь, знаешь ли... Теперь даже мне это понять трудно, но тогда казалось, что иначе и быть не может. Сначала любила, потом - раз, и разлюбила...А как это, я и сама себе объяснить не могу.
  - Ты знаешь, я этого понять никогда не могла. И сама вроде вышла замуж за того , кто мне не только нравился, но и практические соображения присутствовали: старше, начальник цеха, с квартирой, машиной... А вот, поди ж ты, результат еще хуже... Я со своей стороны тоже кое-что рассказала Татьяне, как к тебе его жена с тестем приходили, как квартирная хозяйка выгнала. Та только охала и причитала: "Ну, прямо роман..."
  - Ну и зачем это все было ворошить?
  - А знаешь, после того, как она мне про его нынешнюю крутизну порассказывала, я что-то за тебя даже испугалась.
  - Да ладно, какое теперь это все имеет значение.
  
  
  Оказалось, имело. Причем, когда Лариса не то чтобы забыла про этот разговор, но как-то не ждала от него никаких последствий.
  Однажды уже перед самым концом рабочего дня в библиотеку зашел новый посетитель и спросил Ларису Игоревну. Та сразу узнала Станислава, хотя, конечно, в солидном грузном мужчине, ухоженном и пахнущем дорогим парфюмом, мало что осталось от подвижного симпатичного парнишки, с которым она была когда-то так близка.
  - Ну, здравствуй, поседевшая любовь моя, - пропел он, очевидно, давно заготовленную фразу и усмехнулся.
  Лариса не могла вымолвить ни слова. В ней не то что боролись, а проявились мгновенно страх, боль, презрение и, неожиданно, радость узнавания. Но внешне это, видимо не выразилось никак, потому что он, разочарованный отсутствием эффекта, обиженно спросил:
  - Не узнаешь, что ли?
  - Узнаю.
  - Что ж молчишь?
  - Не знаю, что тебе и сказать. Как поживаешь?
  - Спасибо, вашими молитвами, - недобро усмехнулся он. - Вижу, совсем забыла.
  - Какое это теперь имеет значение? - задала она тот же вопрос теперь ему.
  - А такое, что я хочу познакомиться со своим сыном. Ты только помолчи. Мне ведь рассказали, чего ты тут натерпелась из-за меня. Сейчас просить прощения не буду. Знаю, что ничем еще его не заслужил. Может, потом. Если бы не это, давно бы сам с ним встретился, а там - по обстановке. Только у меня их теперь четверо, считая с твоим. Кое-что понимаю. Он ведь у тебя усыновлен, насколько мне известно. Пока дергать его не будем, скажешь, что приехал из Сургута твой друг детства. Потом посмотрим, как пойдет...
  - Зачем тебе это? У тебя их вон сколько, а у меня один.
  - Они все у меня не лишние, и свой отцовский долг я хочу исполнить. А если будешь мне мешать, я найду другие пути. Ну, что, согласна?
  - Ты не оставил мне выбора.
  - Почему же? Выбор всегда есть. Сейчас ты можешь дружить со мой, и, поверь, я постараюсь никого не обидеть, а можешь и поссориться... ну что, поехали?
  
  
  
  - Это твой бывший что ли? - спросила Альбина Самойловна, когда они отправились на кухню собрать обед.
   Боря остался наедине с маминым старым приятелем, который жил теперь далеко, поэтому в Москву выбирался очень редко. Тот был настоящим нефтяником и привез ему в подарок компьютер, а не просто игровую приставку, которая у него, конечно, давно уже была и порядком надоела, хотя раньше, лет в десять, сколько было пролито слез из-за нежелания расставаться с игрой и отправляться спать, потому что завтра в школу. Теперь они вместе пытались его установить.
  - Да. А что, заметно?
  - Ты посмотри на них рядом. И что теперь будет?
  - Надеюсь, ничего страшного. Он не настаивает на немедленном объявлении своего отцовства - это уже хорошо. А там посмотрим.
  Компьютер был установлен, собран и подключался.
  Борька взахлеб его расхваливал, рассказывал, что это самая последняя модель, такой в школе пока ни у кого нет, перед ним возникло столько новых возможностей, а, главное, графика! Он с обожанием смотрел на Станислава Витальевича и жалел только о том, что давно не узнал, какие у мамы есть замечательные знакомые.
  За столом Славик, но, конечно, теперь это был уже не Славик, а Станислав, больше помалкивал. С удовольствием поел - в этом доме всегда вкусно кормили, немного поговорил о текущей политике с Альбиной Самойловной, установив, что на многое они смотрят одинаково пессимистично, пообещал завтра вечером прислать сообразительного парнишку, который покажет, как на первых порах управляться с компьютером, и не стал засиживаться допоздна, только попросил Ларису проводить его немного.
  
  
  Был теплый весенний вечер. Они шли по бульвару, и оба чувствовали себя неловко от предстоящего разговора.
  Лариса откровенно боялась его вторжения в их с таким трудом установленную и налаженную жизнь. Лене удалось сохранить славные, теперь уже почти приятельские отношения в первую очередь с Борей, а затем и с остальными обитателями квартиры. Борька обожал свою младшую сестренку, Даша к нему прекрасно относилась, и они уже не раз всей компанией путешествовали по Италии, Испании, зимой катались на горных лыжах в Австрии, в прошлом году побывали на западном побережье Америки, где дети во всю развлекались в Диснейленде. И семейный альбом был битком набит свидетельствами отнюдь не несчастного детства ее сына. Родители тоже со временем смирились, передавали всем приветы, и только во время редких поездок в Костров намекали, что все же хотелось бы им, чтобы Лариса устроила и свое семейное счастье. Впрочем, сейчас им было уже не до этого: Димка женился, жил со своей семьей в родительской квартире, и тем хватало хлопот с его девочками-близнецами.
  
  
  
  - Хороший парень, - нарушил молчание Станислав.
  Потом вытащил из кармана футляр, открыл его, и на красном бархатистом фоне сверкнули, несомненно, бриллианты. Он вынул браслет, и, взяв Ларису за руку, примерил его. Раньше, она бы, конечно, отдернулась, наговорила бы ему много обидных слов, но он ясно дал ей понять, что сейчас ей лучше с ним дружить, и она опасалась сделать что-то, что ему может не понравиться. Поэтому безвольно ожидала, пока он застегивал браслет на ее руке. Кандалы - мелькнуло у нее в голове.
  - Мир? - спросил он.
  - Что ты собираешься делать? - вопросом на вопрос ответила Лариса.
  - Ничего особенного. Вот тебе на первое время, - протянул он пачку стодолларовых купюр. - Потом буду еще передавать. Если будешь умницей, пока останусь для Бориса добрым дядюшкой, но, считаю, когда он станет постарше, надо будет все-таки сказать ему правду. Думаю, такого отца, как я, он стыдиться не станет. Трое братьев, из которых он самый старший, ему тоже не помешают. Летом, я думаю, привезу двоих сургутских. С наташкиным будет сложнее, хотя он тут, в Москве. Такая скандальная семейка, что я до сих пор их побаиваюсь. Ну, ничего, что-нибудь придумаем. Еще дам тебе выход на одного замечательного человечка. Он напрямую связан со мной и в курсах. Если что, мало ли, звони ему. Проблем будет меньше. Целоваться больше не будем?
   Лариса помотала головой.
   - Я почему-то так и думал. Жаль, что так вышло. Знаешь, я до последнего уверен был, что как-нибудь с Натахой все улажу. Я хотел с тобой остаться. Так ничего и не скажешь?
  - Лучше не надо.
  - Не простила?
  
  
  
  Воспользоваться знакомством "с замечательным человечком" все-таки пришлось. Это случилось два года спустя, когда, не справившись с управлением на скользкой дороге, влетела в аварию Ольга. Сама она почти не пострадала, но Марик, сидевший рядом с ней в машине, был в ужасном состоянии. Врачи называли его "стабильно тяжелое" и ни за что не отвечали. Ольга, перебинтованная, с трудом держащаяся на ногах, не выходила из приемного покоя института Склифософского.
  - Я умру без него, - говорила она примчавшейся, как только стало известно о происшествии, Ларисе. - Что угодно, как угодно, но только, чтобы он жил. Как угодно... - казалось, что она сама не понимает, что говорит, это больше было похоже на заклинания...
  И Лариса нашла в записной книжке заветный номер, назвала себя, и тут же приятный мужской голос уверил ее, что все, что в человеческих силах, будет сделано. Буквально через несколько минут Марика перевели в отдельную реанимационную палату, рядом с ним захлопотало несколько человек в голубых медицинских костюмах и масках. Лариса и Ольга могли наблюдать это, потому что для них нашлось место рядом с палатой, а известный хирург, пробегая мимо, буркнул:
  - Предупреждать нужно, что вы, как маленькие!
  Им принесли перекусить из буфета, Ольге вкололи что-то, поддерживающее силы, и они провели ночь рядом с Мариком, которому медики всеми возможными способами помогали бороться за жизнь. Только к утру стало понятно, что битва выиграна. Ему еще грозила полная неподвижность, во всяком случае, предстояло долгое лечение, но самое главное, им сказали уверенно: жить будет.
  - Хотя, - сказали чуть позже Ларисе, - еще неизвестно, обрадуется ли он такой жизни.
  
  
  - Все нормально? - спросил у нее все тот же приятный голос несколько дней спустя.
  - Да, спасибо большое!
  - Я передам Станиславу Витальевичу. Да, имейте в виду, что все формальности с аварией тоже улажены. Вашей подруге надо будет только потом подписать несколько бумажек.
  - Да что вы, - обрадовалась Лариса, предстоящее расследование, оставлявшее равнодушной Ольгу, очень пугало ее. - Спасибо огромное!
  - Тоже передам. Я думаю, со временем знакомство со Станиславом Витальевичем будет интересно вашей подруге и с профессиональной точки зрения...
  
  
  
  А однажды утром оказалось, что Альбина Самойловна умерла. Перед сном она ни на что не жаловалась. Уснула. И не проснулась. Лариса поняла это, когда, отправив в школу Бориса, что-то забеспокоилась. Она вдруг вспомнила: ночью ей приснилось, что Альбина Самойловна приходила к ней попрощаться.
  - Ничего не бойся, - говорила она. Я очень устала от этого тела и этих забот. Все мои меня уже давно заждались. Но мне страшно было оставить вас с Борюлей, да и любопытно было, чем здесь все это обернется. Но вижу, ничего интересного мне уже не дождаться - все это было уже тысячи раз, в разное время и в разных странах: надежды, опьяняющее чувство победы, потом побеждает Жиронда, и хорошо, если головы не покатятся с плахи, потом придет Хозяин, народ притихнет и начнет благоденствовать... Мне что-то стало неинтересно. А ты держись, тебе еще сына надо поднять и внуков увидеть.
  Не было в этом сне ничего пугающего. А проснувшись, Лариса о нем почему-то уже не помнила, и вот вдруг...
   Сама Лариса уходила на работу к десяти, она уже несколько лет заведовала своей библиотекой. Проводив Борю, обычно приводила себя и квартиру в порядок, а потом успевала спокойно выпить с Альбиной чашечку кофе и обсудить начинающийся день.
   Конечно, случалось, что Альбина Самойловна засиживалась за работой допоздна, но все же в это время она обычно уже была на ногах.
  Иногда, довольно редко, ночью ей становилось плохо, тогда она вставала, принимала лекарство, и Лариса, спавшая всегда очень чутко, выходила к ней, оставалась, пока той не станет лучше. Несколько раз приходилось вызывать скорую, приезжавшая бригада колола магнезию и еще что-нибудь, врач пожимал плечами:
  - Что вы хотите, возраст, дай Бог вам в ее годы чувствовать себя не хуже.
  Этой ночью было тихо. И утром тоже было тихо. В этой тишине было что-то пугающее. Лариса сначала тихонько позвала, а потом в предчувствии надвигающегося ужаса зашла в спальню Альбины Самойловны, прислушалась, дышит ли, но ничего не услышала, и склонилась над ней.
   Но ничего такого страшного там не оказалось. Тело было уже холодным и в нем, очевидно, Альбины Самойловны в нем уже не было. Лариса позвонила к Ольге, потом Либерзонам, все обещали немедленно приехать, а пока надо было вызвать "Скорую", констатировавшую смерть.
  Заботы о том, чтобы достойно проводить Альбину Самойловну, значившую для нее гораздо больше, чем иные родственники, до самого дня похорон не отпускали Ларису. Гроб с телом установили в актовом зале института, в котором профессор Изюмская проработала почти полвека. Народу пришло множество, Лариса и не ожидала такого наплыва людей, были даже представители Правительства, один из которых оказался бывшим студентом покойной. У гроба, передавая друг другу подробности, шептали: "смерть праведницы", и многие при этом крестились.
  Лариса принимала соболезнования, как ее единственная наследница, и многие называли ее внучкой. Борю на это время увез к себе Леонид, но, конечно, тот стоял рядом с матерью в ритуальном зале крематория - Альбина Самойловна всегда говорила, что хотела бы, чтобы после смерти тело ее сожгли, а сама она осталась только в памяти близких людей. Как многие из ее поколения она была атеисткой, интернационалисткой и, наверное, коммунисткой, хотя ее взгляды всегда отличались от некогда господствующей в стране идеологии. Но любая буржуазность была ей чужда, любая меркантильность противна. Это чувствовали и понимали многие из тех, кто произносил надгробные речи:
  - Мы будем вечно хранить в памяти...
  "На долгую добрую память..." - старомодно подписывала Альбина Самойловна книги, которые традиционно дарила, считая непреложной истиной то, что книга - лучший подарок. Но на самом деле она подарила Ларисе спокойную уверенность в жизни, в завтрашнем дне, возможность воспитывать своего сына, не беспокоясь о крыше над головой, об отношении окружающих к той запутанной ситуации, в которой она оказалась накануне его появления на свет.
  - Не люблю давать советы, - всегда говорила Альбина Самойловна, но, прислушиваясь к интонациям ее голоса - одобряет или нет, Лариса безошибочно поступала так, что ей за эти поступки никогда не приходилось стыдиться.
  "На долгую добрую память"...
  Не только роскошная квартира в центре Москвы и богатая библиотека. Ларисе пришло в голову, что слова "долгая" и "долг" - одного корня, и она теперь хорошо знала, в чем ее долг. Она оставалась наследницей.
  
  
  Незадолго до бориного шестнадцатилетия позвонил Леонид и предложил встретиться в ресторане. Это было необычно и насторожило Ларису. Но того, что, рядом с ним окажется Станислав, Лариса никак не ожидала.
  - Стас настаивает на том, чтобы в паспорте у Бориса стояло отчество Станиславович, я не против. Ты знаешь, я никогда не придавал значения этим бумажкам. Какая разница - Леонидович, Станиславович...
  Неожиданно для себя Лариса разозлилась: не считаясь с мнением матери или самого мальчика, мужчины сперва разобрались между собой. А чего она хочет, никто не спросил. А чего, собственно говоря, она хочет? Чтобы все оставалось так, как есть? Но это, по-видимому, невозможно. Она понимала, что отчаянно трусит того момента, когда сын узнает, что его мать не так безгрешна, как он, возможно, считал до сих пор. Он ее осудит! К этому она не была готова.
  - Вот всегда она молчит, - сказал Станислав. - Пойми, мы тебя пригласили, чтобы выслушать твое мнение. Как лучше сделать, чтобы не сильно травмировать парня? Что ему сказать?
  "Что его мать - ..." Какими словами рассказать мальчику, что его мама не совсем, мягко говоря, правильно, вела себя в молодости, а его настоящего отца посадили за изнасилование? Ну, ладно, папа у нас теперь диссидент, значит, пока он в тюрьме сидел за свои политические убеждения, она ему тут изменила... Тоже неплохо.
  - Может, подождать еще пару лет, станет старше, лучше узнает жизнь?..- почти безнадежно предложила она.
  - Согласись, я и так долго терпел, - начал Станислав.
  - Нет, ты только послушай - он терпел, - взорвалась Лариса, и мужчины с изумлением посмотрели на нее, - а кто трахнул ту девицу?
  - Не ори, тебе не идет! - прикрикнул Станислав.
  - Ладно, я свое мнение высказал, а дальше вы тут сами разберетесь, - примирительно сказал Леонид. - Ты, Стас, позванивай, если что, - и он протянул тому свою руку.
  - Лады, ты тоже не забывай.
   Со стороны казалось, что прощаются два близких друга.
  - Хороший парень, понимающий.
  - Все вы хорошие. Ты давно с ним знаком?
  - Года два. У нас нашлись общие знакомые. А сейчас появились общие дела...
  - Всех моих знакомых приспособил?
  - Да они ведь не в обиде. Ольге наше дело какую рекламу сделало! Но она и сама, конечно, большая умница. Как Марк?
  - Пока на костылях. Надо еще одну операцию делать.
  - Вот видишь, значит, ей опять деньги не помешают.
  - Не помешают. Так что вы собираетесь говорить Боре?
  - Да очень просто. После того, как меня освободили, я решил сначала найти работу и устроился в геологическую партию, а потом пропал во время ледохода. Тебе выдали бумажку, что я погиб. А меня нашли без памяти местные жители. Амнезия, как в кино, - он ухмыльнулся. - А так я был вполне здоров. Только ничего не помнил. Я поправился и стал охотником. Я, в самом деле, стал охотником. Хочешь, как-нибудь тебе медвежью шкуру подарю? - вдруг разгорячился он.
  - Спасибо, не надо, - невольно улыбнулась Лариса.
  - Ну так вот, я все забыл, начал новую жизнь, даже женился на своей Настасье, а потом внезапно все вспомнил. Устроился работать по специальности и приехал на вас посмотреть. Ну, и так далее... Вот так, в общих чертах. Как тебе?
  - А я?
  - Ты, конечно, горевала, а потом встретила Леонида.
  - А Наталья твоя со своим Егором?
  - А Наталья сопротивляется... Встречаться с Егором мне не позволяет, только деньги берет. Говорит, если что, расскажет парню все, как есть. Настроит против меня, то есть...
  - Понятно.
  - Ну, так что, поедем, выдадим историю сыну?
  - Сейчас?
  - Да я на неделю в Москве, а надо еще формальности с отцовством уладить. Ленька сказал, завтра и пойдем в ЗАГС, если все нормально будет.
  
  
  
  Еще когда малыш учился в первом классе, мама его лучшего друга Сани Ермакова повторно вышла замуж, и тот объявил своим приятелям, что у него теперь два папы. Борька долго ему тогда завидовал:
   - Вот здорово, - никак не мог угомониться сын, - на день рождения два подарка, в кино - два раза...
  И долго потом приставал к Ларисе, чтобы та тоже еще раз вышла замуж.
  - За кого? - спросила как-то Лариса. - Я не знаю такого человека.
  - Мама, - ответил ей практичный сын, - но ведь на улице столько мужчин!...
  Когда Станислав изложил ему свою версию событий, первым, что сказал Борис, было:
  - Вот здорово! Теперь у меня тоже будет два папы.
  Фамилию он решил оставить мамину - Бирюков, не представляя, как заявится в школу с новой. Но Станислав и не настаивал. Ему было важно только то, что парень теперь знает, кто его настоящий отец.
   Лариса немного беспокоилась о том, как теперь сложатся отношения с Либерзонами, но те и так несколько отдалились после похорон Альбины Самойловны, особенно Марина, которая была ее двоюродной племянницей и надеялась на свою долю в наследстве. Лариса предлагала ей что-нибудь взять на память, но та взяла только старинную брошку, принадлежавшую когда-то ее прабабушке. Впрочем, может быть, причиной того, что они стали редко выбираться в гости, был их возраст... Леонид перестал выдавать деньги на Бориса, но Станислав присылал столько, что на жизнь хватало. И на довольно хорошую жизнь.
  Борька подрос, теперь его почти не бывало дома. Лариса удивлялась рассказам своих приятельниц о том, как чудят их дети в переходном возрасте: Борис рос на удивление бесконфликтным. То ли он уродился с таким счастливыми характером, то ли сказывалось воспитание бабы Али... У него всегда бывало множество друзей, а теперь завелась и подружка. Иногда он оставался у нее ночевать. Родители той ничего не имели против, может быть, вполне резонно считая, что лучше с приличным парнем и на глазах, чем неизвестно с кем и где. Но он никогда не забывал позвонить и предупредить маму, чтобы та не волновалась.
  С отцом у него сложились скорее приятельские отношения, и он покровительственно относился к своим младшим братьям. Те приезжали на зимние каникулы в Москву со своей матерью, "дремучей таежной красавицей", как охарактеризовала ее Лариса своим приятельницам. Было в той что-то от купчих в исполнении артисток Малого театра, на спектакли которого она водила своих детей. У нее почему-то было убеждение, что в Москве только два достойных внимания театра - Большой и Малый. Лариса готовилась с ней подружиться, но у них ничего не вышло: Анастасия отчаянно ревновала своего мужа к его бывшей...
  Учился сын всегда неплохо, теперь же, как говорила его классная руководительница, его тянули на медаль, чему немало способствовала спонсоркая помощь одной богатой нефтяной фирмы, учредившей свой культурный фонд: в школе сделали отличный ремонт, были оборудованы лингафонные кабинеты, а в компьютерном классе стояли машины последнего поколения.
  Библиотека, в которой работала Лариса, тоже преобразилась благодаря все тому же фонду: она превратилась в медиатеку, где можно было не только взять для прочтения книжку, но и посидеть в Интернете в компьютеризированном читальном зале или посмотреть нужный материал в любом формате. Некоторые услуги стали платными, и зарплата у сотрудников была вполне приличной. Ларису уже несколько раз звали в министерство культуры, но она не представляла себе другой работы, кроме той, к которой давно привыкла, А главное - ей не хотелось оставлять своих сотрудниц, с которыми она не только проработала вместе много лет, но и дружила.
   Зато теперь она часто представляла город на различных, даже международных, конференциях и форумах, и о ней однажды появился очерк в популярном глянцевом журнале как пример, чего может достигнуть в нашей стране увлеченная своей работой женщина. После этого она неожиданно получила несколько писем с предложением руки и сердца (в материале говорилось, что она одна воспитывает замечательного сына, и там же был помещен их семейный портрет на фоне старинных книжных полок).
  
  
  
  - Теперь тебе надо хорошего мужа, - часто говорила ей Соня.
  Сама она давно уже была замужем за американцем и жила с ним на ферме в Новой Зеландии. Зато с Ларисой они теперь общались гораздо чаще, чем раньше, почти каждый день связываясь по Интернету.
  Соня постоянно показывала Ларисе фотографии неженатых соседей или друзей своего мужа. По ее словам выходило, что жизнь у нее замечательная, и люди вокруг чудесные, но женщин маловато, и поэтому кругом пропадают роскошные женихи. Сама она ждала уже четвертого ребенка и нисколько не боялась рожать в таком возрасте.
  Если раньше Лариса только отмахивалась от таких разговоров, то теперь стала задумываться. Нет, она не хотела в Новую Зеландию, и ее нисколько не прельщала жизнь на ферме, но после работы она все чаще оставалась одна. Некоторое время ее это только радовало: наконец, можно спокойно перечитать все, что оставлялось на потом, посмотреть все интересующие телепередачи, и столько спектаклей она пропустила, и столько выставок...
  Теперь ей это стало надоедать. Она еще, как сама это называла, гуляла по Интернету, переходя с сайта на сайт, но подолгу делать это было тяжело, и зрение портилось - уже давно читать приходилось в очках. Очень не хватало рядом Альбины Самойловны. Ну, или кого-нибудь другого...
  
  
  
  Как всегда в конце августа билетов на Москву из Кострова было не достать. Пришлось ехать в спальном вагоне. Вообще-то она не часто так роскошествовала, может быть, потому что с молодости не привыкла. Но тут особый случай: ей непременно надо было попасть домой к первому сентября, потому что она хотела проводить сына в первый раз в Университет, где он ложен был начать учиться на экономическом факультете. Сказалась Ленина выучка. Сама она так и не смогла понять, что ж такого интересного в этой их экономике. Но она гордилась, что сын с первого захода сдал экзамены и теперь в отсутствие мамы, как она догадывалась, отрывается на полную катушку в преддверии студенческих будней.
   Почему-то она была уверена, что ей предстоит провести около суток в обществе болтливой костровчанки, выслушивая бесконечные истории о муже, детях, родителях и их болезнях, о том, что носят и что уже не носят...
   Она махнула рукой, чтобы не ждал отхода поезда, уходил, провожавшему ее Диме, и стала устраиваться.
  Тут в купе вошел... Нет, они никогда раньше не были знакомы, но попадание было стопроцентное. "Мой любимый цвет и мой любимый размер", как сказал бы ослик Иа-Иа. Был он, пожалуй, помоложе Стаса, но уж, конечно, постарше Лени. Довольно высокий, по спортивному подтянутый, с ослепительной улыбкой на загорелом дочерна лице, хорошая стрижка, чуть волнистые волосы, тоже темные, и светлые глаза. Она по достоинству оценила и летний костюм фисташкового цвета, и уверенную манеру держаться, и некоторую иронию, сквозившую в его взгляде. Впрочем, он всем своим видом изобразил удовольствие от предстоящего совместного путешествия и закинул небольшую сумку наверх.
  - Владимир, - представился он. - Надеюсь, вы до Москвы?
  Поезд тронулся, и поехал назад перрон костровского вокзала. А Ларисе показалось, что что-то тронулось в ней от одного звука его голоса, неожиданно это оказался густой бас.
  - Лариса, - ответила она. - Да, до Москвы.
  - Я почему-то так и подумал. Вы похожи на москвичку. Местные дамы не такие.
  - Вообще-то я местная. Просто давно живу в Москве.
  - И чем же вы там занимаетесь, Лариса?
  Почему-то вспомнился старый дурацкий анекдот, рассказанный Леней в первый день их знакомства:
  - Отгадайте. Начинается на букву "Б", а заканчивается на "Ь"...
  - И конечно, это не то, о чем я подумал.
  - А о чем вы подумали? - невинно спросила Лариса. Он смутился, смешно сдвинул брови и старательно рассматривал что-то в бегущей за окном лесопосадке. - Конечно, не то... Я библиотекарь.
  - А...
  - А вы?
  - Со мной все гораздо проще: начинается тоже на "Б", а вот заканчивается на "Р"...
  - Бригадир? У вас бригада, вы с первого класса вместе? Нет? Бодибилдер?
  - Откуда вы слово такое знаете?
  - Обижаете, у меня взрослый сын...
  - У вас? Не может быть.
  - А, маленькая собачка до старости щенок... Тогда кто же? Бухгалтер! Да, я угадала? - и она засмеялась. Почему-то все время хотелось смеяться.
  - Наверное, это кажется вам скучным?
  - Ничего, я привыкла. Один муж у меня был тоже почти бухгалтером. Ну, экономистом.
  - Один? Сколько же их у вас было?
  - Не так много, как хотелось бы, - ее явно несло.
  - Послушайте, Лариса, я приглашаю вас в вагон-ресторан. Я так замотался, что поесть не успел.
  - Да он еще, наверное, не работает. А давайте, я вас угощу? Мне тут еды из дома надавали, мы потом с Борькой еще неделю будем есть.
  - Борька - это...
  - Сын.
  - А муж?
  - Муж бывший...
  - Тогда давайте. И ничего если я к вам немного попристаю? Замужние дамы для меня табу, но если муж бывший...
  - Если немного, то можно. Ко мне давно никто не приставал, - опять засмеялась Лариса, протягивая бутерброд с маминой ни с чем не сравнимой котлетой и большой помидор.
  - У как вкусно. Если это вы сами так готовите, то, пожалуй, придется поприставать посильнее.
  - Нет, это мама. Но я тоже, говорят, неплохой кулинар.
  - Это намек?
  - А как же, - она сама не понимала, что говорит. - Дать еще?
  - Дать, - сказал он и посмотрел на нее с таким значением, что она смутилась. - Я имею в виду котлету.
  Она зарылась носом в пакеты:
  - А хотите фаршированных баклажанов?
  - Всего хочу!
  А почему бы и нет? - подумала она. - Кому от этого будет хуже? Я так давно этого не делала, что, наверное, опять стала девушкой. Но что он подумает? А, какая разница! Поезд прибудет в Москву, а она такая большая. До сих пор же мы не встречались. Наверное, больше никогда и не увидимся.
  - Вы спасли меня от голодной смерти, просите теперь, чего хотите.
  - А что вы можете?
  - Я все могу.
  - Даже жениться? - неожиданно для нее самой вырвалось у Ларисы.
  - А что, надо?
  - Да нет, я просто так. Вырвалось.
  - Так просто ничего не вырывается. Рассказывайте.
  - Что?
  - Почему я должен на вас жениться?
  - Вовсе не должны, с чего вы взяли?
  - Сам не знаю, почему. Но мне так показалось. Давно не ел таких вкусных котлет.
  - Но это же не я, это мама.
  - Поедешь на стажировку.
  - Мы уже на "ты"?
  - А что еще рано? Мы уже вместе километров сто. Или даже больше.
  - Наверное, вы меня не так поняли... Ну, насчет профессии.
  - Вообще-то, это вы меня не так поняли. Насчет профессии. Я - банкир.
  - А.
   - Вы не удивлены?
  - У отца моего сына тоже есть пара банков.
  - Он что, Березовский?
  - Вроде того.
  - Тогда я точно должен на тебе жениться. Такой дал зарок: если я найду девицу, которая не растает при известии, что я стою пару сотен... миллионов... долларов... Рассказывай.
  - Что?
  - Все.
  - Долго слушать придется.
  - Ничего. Дорога длинная, пакет с едой у тебя тоже не маленький...
  
  
  
  Наутро казалось, что они вместе уже много лет. На станциях он выбегал на перрон и приносил ей вареную кукурузу, мороженое и семечки. А себе пиво. Он угощал ее пивом, а она его семечками. Они смеялись всю дорогу, но она уже знала, что полтора года назад у него сгорела в три месяца от рака жена, с которой он еще в школе вместе учился, и с тех пор друзья без конца сватают за него своих дочерей и племянниц, а у него на этих... молодых... уже аллергия.
  - Я знаю, что я для тебя сделаю, - говорил он. - Я дам тебе то, о чем мечтает каждая женщина. Чего у тебя пока еще не было. Я подарю тебе самое изысканное обручальное кольцо. У нас будет большая красивая свадьба. Мы поедем в романтическое путешествие. Хочешь в Аргентину? Я там однажды был. Мне очень понравилось.
  Ей тоже все очень нравилось. А кому бы не понравилось? А самое главное, она с первой минуты знала: он ее. На сто процентов.
  Он не позволил ей взять такси, его на стоянке ждал, конечно, черный "Мерседес", и он довез ее до дома.
  
  
  А назавтра приехал и сказал:
  - Знаешь, придется все отложить. Мне полчаса назад сказали, что готовится серьезная ревизия. Сейчас у нас такое делается...
  Он был явно очень расстроен. А ей стало страшно. Ей не хотелось откладывать ни на минуту. Мало ли что, в жизни такое бывает...
  - Я могу чем-то помочь?
  - Чем ты поможешь? Ты что, аудитор? Тут надо искать выходы к Порецкому. А у него там запись за полгода вперед.
  И тогда она набрала знакомый номер...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"