Врочек Шимун : другие произведения.

Питер-2033

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.87*14  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Санкт-Петербург, двадцать лет после атомной войны. Земля холодной земли и холодной воды. Жизнь на поверхности невозможна, немногочисленные выжившие обитают в тоннелях метро...
    Роман написан в рамках "Вселенной МЕТРО 2033", созданной Дмитрием Глуховским http://metro2033.ru/. Книга вышла.
обложка [Илья Яцкевич]

ВМЕСТО ПРОЛОГА

   Мы все уже умерли.
   Тем, кто читает это послание, моя последняя просьба. Представьте:
   Допустим, мы выпустили джинна из бутылки.
   И нам не загнать его обратно. Теперь нам придется загадывать желание.
   Мы загадываем желание.
   Тысячи, миллионы наших желаний исполняются одновременно.
   Какое было самое заветное, самое сильное и самое не эгоистичное из них?
   Хочу, чтобы этот мир просто исчез.
   Сгорел в ядерном огне.
   Вымер от чумы.
   Захлебнулся в отбросах.
   Теперь мы все получили.
   Все разом.
   ...Пожалуй, это единственное из человеческих желаний, которое действительно могло исполниться.
   Аминь.
   И покойся с миром.
   "...счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным"
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть I. СЫРАЯ ЗЕМЛЯ

   Как старой собаке с поджатым хвостом
зачем ей сейчас, бэби, зачем ей потом
в продрогшем кафе снятся зимние сны
на этой холодной земле не бывает войны
   холодной земле
   холодной земле
   холодной земле
   Так не плачь, моя птичка, пока есть дрова
хорошие спички и в трубке трава
немного угля и большая кровать
и эта сырая земля где мы будем спать
   сырая земля
сырая земля
сырая земля
   Cold Cold Ground, Tom Waits (вольный перевод Д. Сергеева)
  

Глава 1. Тигр

   Иван помедлил и погрузился в воду по пояс. Сначала он даже не понял, что это вода - настолько теплой, неотличимой по ощущениям она была от душного прогретого воздуха Приморского туннеля. Иван поднял автомат над головой и медленно побрел вперед. В узком луче фонаря возникали вдруг то кусок тюбинга, то остатки сгнивших кабелей. Гладь воды казалась бесконечной и пугающей. В этой зеленоватой мутной воде таилось что-то. Какая-то своя жизнь. Иван шел, водоросли (да водоросли ли?) обтекали его вокруг пояса. Вода уже смочила защитные штаны, прохлада дошла до кожи. Иван шагал, держа автомат над головой - в отсвете фонаря мелькала размытая тень "калаша".
   Кланк! Иван замер.
   Это где-то впереди.
   Он положил автомат на плечо, поднял руку и выключил налобник: щелк. Свет погас. Жесточайшая, глубокая темнота была вокруг Ивана. Звуки. В этой темноте что-то плюхало, принюхивалось, бросалось, чавкало и жевало, рвало кого-то на части кривыми острыми зубами и шло дальше.
   Иван ждал, борясь с желанием врубить фонарь и дать очередь из автомата.
   Совсем некстати вспомнились рассказы про крокодилов в канализации и про разбежавшихся зверей из зоопарка на Горьковской. Спокойно. Только встречи с тигром нам и не хватало.
   Выждав несколько минут, он включил фонарь. Это было как возвращение домой. Человек может обходиться без многого: без еды, без воды, но без света он просто ложится и ждет смерти, словно темнота высасывает из него последние силы. Иван повел головой. Зеленоватая вода уютно колыхалась в узком луче.
   Где-то через двести метров будет выход на платформу. Иван надеялся, что лестница сохранилась.
   Звери. Самое смешное, что Горьковскую, где был зоопарк, открыли как раз перед тем, как все началось. По слухам, перепуганные смотрители побежали вниз, в метро, спасаться, а зверей бросили. И, говорят, там сейчас наверху такое... Иван покачал головой, луч фонаря качнулся вместе с ним.
   Где же я видел эту штуку?
   Ладно, разберемся на месте.
  

* * *

   Обычно станции в питерском метро строили на так называемых "горках", на подъеме туннеля. Поэтому в самом глубоком месте воды было по пояс, а ближе к Приморской стало по щиколотку. Иван замедлил шаг. Диод вяло моргнул, свет стал уже совсем бледный, приходилось напрягать глаза.
   Ну, вот. Батарейки сели.
   Найдя место посуше, Иван достал зажигалку и начал греть батарейку над пламенем. Раскалив до того, что держать ее стало невозможно - даже в перчатках, вставил в фонарь и взял следующую. Если сделать все, как положено, батарейки протянут еще минут двадцать - пока будут остывать.
   Физику, блин, знать надо.
   А потом придется на карбид переходить. Иван как-то натолкнулся на метростроевский склад карбида. Килограммов пятьсот, наверное - в четырех металлических бочках. Отличная штука карбид, только носить тяжело. Но свет самый лучший. Карбидная лампа не слепит, а освещает все вокруг - ровно, тепло.
   Даже диод его (Иван зашипел от боли, когда металлический корпус батарейки нагрелся), любимый диод, не раз выручавший в самых фиговых ситуациях, ничто против обычной карбидки по качеству света. Иван убрал зажигалку, воткнул раскаленную батарейку в фонарь и защелкнул. И только потом начал трясти рукой - блин. Ну, блин. Обжег пальцы все-таки.
   Белый свет, чуть более тусклый, чем обычно, вырвался из фонаря. Иван зажмурился. Подул на ладонь, сжал пальцы, разжал. Перед глазами мерцали пятна. Болит - и ладно. Надо двигаться, пока свет еще есть.
   Иван надел каску, пристегнул ремешок - не сразу, пальцы не слушались. Быстрее, быстрее. В виске стучало.
   Двадцать минут максимум. Потом еще раз нагреть. И там минут пятнадцать, если повезет.
   Надо успеть.
   Иван закинул автомат на плечо и побежал, плюхая сапогами. До рейки, обозначающей конец платформы, путь он знает, а дальше придется осторожнее.
   От постоянной сырости туннели обваливаются, можно запросто получить по башке куском штукатурки. Хорошо, что машины, откачивающие воду из туннелей, все еще работают. Так говорил дядя Евпат, а ему Иван верил. Гул, который слышно в некоторых перегонах... Слышишь, говорил дядя Евпат и многозначительно поднимал узловатый палец.
   Вот и рейка.
   Иван повернул голову и высветил черно-белую металлическую полосу, заржавевшую от времени. С нее капала вода. Бульк. Бульк.
   Раньше за эту рейку надо было бежать, если упал с платформы на рельсы. Поезд дальше рейки не идет, это ориентир, дальше безопасная зона. Тут должна быть лестница. Иван прищурился. Ага, вот она.
   Где-то здесь он в прошлый раз видел ту штуку.
   Иван передвинул АКСУ с перемотанным тряпками цевьем под руку и двинулся вперед. Прежде чем ступить на лестницу, внимательно оглядел, задирая голову, платформу. Темное пятно метнулось в свете фонаря в сторону. Иван вскинул автомат... нет. Всего лишь крыса. Причем вполне нормального размера. Это ничего. На оставленных людьми станциях всякая нечисть заводится... Что они тут жрут, интересно? Водоросли? Плесень? Мох, который покрывает потолок станции, и которым кое-где начали обрастать колонны и стены?
   Странный, кстати, мох. Целые гирлянды свисали у северного конца платформы, особенно много их было в правом туннеле, где они спускались до самой воды. Нет, там я не пойду. Даже не просите.
   Убедившись, что движения на платформе нет (пару раз провел лучом по потолку), Иван передвинул автомат на спину и взялся за перекладину. Под перчатками осыпалась влажная ржавая грязь. Все разрушается. Всему приходит конец.
   А ведь была жилая станция! Иван помнил: еще недавно здесь, под выгнутым высоким сводом, горели натриевые лампы - освещая квадратные колонны, отделанные серым, с желтовато-зелеными прожилками, мрамором. Правда, плитка местами отвалилась, лампы работали через одну. Но все равно это было... прекрасно. Там, дальше, в северном торце станции, если подняться по ступенькам и повернуть налево, начинаются три эскалатора. Гермоворота закрыты, он проверял.
   А пахнет здесь Заливом. Но не хорошим Заливом, как раньше, когда на Приморской жили люди, а гибельным - черным, в глубине которого обитают огромные серые рыбы и чудовищные полупрозрачные создания. Залив, который светится в темноте. А днем, когда солнце, на поверхность, в город, все равно никто не выходит. Дураков, извините, нет.
   Точнее, есть, но скоро, видимо, переженятся.
   Иван хмыкнул.
  
   Он перелез через решетку и ступил на служебный пандус. Если Иван правильно помнил (он навещал "Приму" не раз - и когда станция была обитаемой и позже, когда ее забросили), дальше по узкой полосе платформы, справа, будет дверь в служебные помещения станции.
   Стоп. Не торопись.
   Первое правило: в метро нет ничего постоянного. За самое ничтожное время все могло измениться.
   Второе правило: любые изменения - опасны.
   Он встал на платформе. Поворачивая голову, обвел лучом фонаря пространство вокруг. Высветил остатки мраморной отделки стены туннеля (часть плиток вывалилась, зияли черные квадратные дыры), полусгнившие мешки с песком, ими закладывали арки, лужи на платформе, и... ну надо же.
   С полукруглого свода свисала гирлянда знакомого серого мха. Ивану даже казалось, что мох в темноте слегка фосфоресцирует. Радиация? Вряд ли.
   Радиации здесь, судя по счетчику, не так много.
   А вот что это за запах? Береженого Бог...
   Иван отступил на шаг, достал из сумки противогаз.
   ГП-9, хороший, почти новый. Два рожка патронов стоит, ни фига себе. Еще каждый фильтр по двадцатке. Сдуреть можно, какие сейчас цены. Зато вместо двух круглых окуляров, как у обычного гражданского ПГ-5 и резиновой морды с хоботом - большие треугольные стекла с хорошими углами обзора и два разъема по бокам - хочешь, ставь фильтр справа, хочешь - слева. Отличная штука.
   Иван расстегнул ремешок каски. Родной диод горел чистым белым светом - жаль, батарейкам скоро конец. А там запасной фонарь и возвращение. Проклятье. Иван опустился на колено, раскатал скатку с ковриком, положил на него каску, повернул ее так, чтобы свет падал вперед, вдоль платформы.
   Аккуратно зацепив за подбородок, надвинул противогаз на лицо. Дышать стало труднее. Каждый вдох теперь был шумным, как извержение грунтовых вод, когда они пробивают стену туннеля. Запах и вкус у этого воздуха был своеобразный: стерильный и отчетливо химический.
   Фильтр с красной маркировкой: аэрозоли и радиоактивная пыль. Полтора часа.
   Лишь бы не подделка. Сейчас в метро и не такое творят. Раньше "дурь" подделывали, теперь фильтры к противогазам и патроны к "калашу". Уроды. Иван вспомнил, как ему предлагали купить двустволку с полусотней зарядов к ней. Картечь, крупная дробь, пулевые патроны. Стоило это так недорого, что Иван сразу засомневался. А потом увидел на патронах следы заделки. И не купил.
   Может, зря. Двустволка бы ему пригодилась. Против той фигни, что иногда выскакивает из темноты, разряд картечи в упор - самое то. Калаш - хорошая штука, даже короткоствольный "ублюдок", как у него, но для автомата нужно расстояние. Вблизи лучше бы что-нибудь поубойней, и чтобы целиться поменьше.
   Иван сделал пару глубоких вдохов - на пробу. Не подделка, нормальные фильтры. Ремешок противогаза больно впился в затылок. Так и не отрегулировал толком. Ничего.
   Иван надел каску с фонарем. И превратился в слух.
   Вдалеке капала вода. И вблизи капала вода. Что-то шуршало едва слышно - может, та самая крыса, что он спугнул. Когда капля разбивалась о поверхность воды, эхо доносило гулкий отзвук.
   Вроде ничего. Потрескивание туннеля - это уже привычно, оно всегда есть.
   Земля давит, - говорил дядя Евпат. Он когда-то служил на подводной лодке и про давление знал не понаслышке. Как и про многое другое.
   Например, почему началась та война. Справедливости ради, стоило заметить, что причину Катастрофы знает каждый в метро. Только у каждого она своя, единственно верная. Как соберутся "старички", так давай спорить до разрыва аорты: кто виноват?
   А ответ простой: вы и виноваты.
   Важнее другое: что теперь делать?
   Ходит легенда о тигре, который вырвался из зоопарка и забежал в метро. Успел, бродяга. Старики рассказывают, что своими глазами видели полосатого, вбегающего на станцию, прыгающего на пути и исчезающего в туннеле. Одни говорят, что тигр бежал в сторону Невского проспекта, другие - что в сторону Петроградки. Скорее всего, просто красивая легенда, подумал Иван с сожалением.
   Сказка.
   Как и рассказы Водяника об Испании, в которой тот побывал как раз перед Катастрофой. Иван слушал профессора и думал: еще одна сказка. Нет больше твоей, Водяник, Испании, нет зеленых парков Барселоны, сухим песком рассыпались замки Гауди (Кто это вообще такой?), гикнулись испанцы.
   А у нас разве лучше?
   От широких вымерших улиц Петербурга бросает в дрожь, Кронштадт населен призраками военных моряков. От Царского села с его огромным парком и дворцом вообще остались одни воспоминания.
   - Были такие конфеты, батончики, - рассказывал Водяник. - Чтобы сфотографировать человека, ему говорили не "улыбнись", а "ну-ка, скажи: мои любимые конфеты "кис-кис". Ну-ка, попробуйте сказать... Видите, сразу улыбка получается. А бегемот... это в анекдоте было... как же там? Дайте вспомнить. Бегемот был большой и сказал: "Мои любимые конфеты - бато-ончики". Понятно? То есть, как непонятно?.. Я что-то пропустил? А! Ну, это были его любимые конфеты. Очень вкусные. И он сказал: бато-ончики. Теперь смешно? Нет? Странно.
   Иван невесело усмехнулся. Бато-ончики - тоже сказка.
   Он оглядел платформу. А вот это грубый реализм, мертвая станция.
   Услышав за спиной низкое глухое рычание, Иван вздрогнул. Медленно повернулся. И замер, забыв дышать.
   Перед ним стоял тигр.
   Настоящий, как на картинке в детской энциклопедии. Огромный, красивый. И белый. В зеленоватых глазах таял сумеречный отсвет фонаря.
   Вот тебе и Испания, подумал Иван.
  
   В первый момент он ничего не понял. Только когда стена начала заваливаться на него, опрокинула, ударила в плечо, сбила в грязную, мутную жижу, брызги полетели в стекло противогаза - только тогда Иван сообразил: происходит что-то неправильное.
   Тигр, думал он, лежа на левом боку.
   Вода залила окуляр наполовину. Фонарь чудом не погас. Иван видел, как в освещенный конус вошли чьи-то ноги... нет, не ноги. Иван услышал собственный вдох. Повезло. Еще чуть-чуть и паника бы его накрыла... Но вода через фильтр, рассчитанный на химические аэрозоли и радиоактивную пыль, не прошла, поэтому вдруг не стало воздуха. И это привело Ивана в чувство.
   Он вдруг понял, что это никакая не стена.
   На него напали, м-мать.
   В груди: бух, бух. А он лежит на полу, в луже, беспомощный, даже автомата не поднять. Блин!
   Выплеск адреналина был такой, что сердце стало раза в три больше. Мгновенно обострившимся зрением Иван видел, как движется в луче диода то, что он принял за ноги человека... Не ноги. Щупальца. Бледно-прозрачные, они плавно изгибались, словно были из мягкого стекла.
   Иван не понял, как встал. Автомат оказался в руках. Иван не успел ничего подумать, как тот задергался. Та, та, та. Звук такой, словно вбивают гвозди в железную бочку.
   Серия фонтанчиков протянулась наискось по воде, задела прозрачный столб, тот отдернулся, будто обжегся. Иван с усилием довернул автомат левее и ниже - и снова вдавил палец. "Ублюдок" медленно, как во сне, дернулся - раз, два, сосчитал Иван - и отпустил спуск. В тягучем, гипнотическом замедлении он видел, как вырастает один фонтанчик, другой... третья пуля входит в прозрачную тонкую колонну. Пум-м-м, всплеск. Изгибающий прозрачный столб, похожий на шланг от противогаза, взлетает и прячется, раз - и нет его.
   Врешь, сволочь.
   Иван вскинул автомат, упер приклад в плечо. Вырез прицельной рамки оказался перед глазами. Вдох. Выдох. Теперь он готов был стрелять на поражение. Обжигающая, точно кислота, кровь пульсировала в венах. Стук сердца отдавался в правом виске...
   Бух. Бух.
   Бух.
   В следующее мгновение щупальце снова высунулось из-за угла. Иван ждал. Биение сердца стало невыносимо громким, почти болезненным. У него осталось полрожка максимум. В первый момент, когда начал стрелять, он даже не считал выстрелы. Идиот.
   Если открыть огонь сейчас, тварь - а это, скорее всего, было что-то, что обитало здесь недавно... что-то, пришедшее из моря? - уцелеет, и он только потратит оставшиеся патроны. К рожку изолентой примотан второй, запасной, но чтобы поменять, нужно несколько секунд, которых, вполне возможно, у него не будет.
   Что делать?
   Иван сместился вправо, держа щупальце на прицеле. Это то, которое он задел? Или уже другое? Через секунду Иван почувствовал странное давление на лоб, словно тяжесть земли над головой увеличилась. Казалось даже, что свод станции медленно опускается. Ивану захотелось пригнуть голову, лечь на мокрый пол, чтобы не раздавило гигантской тяжестью.
   Ах, ты, сволочь. Иван вдруг разозлился, и ощущение исчезло. Психическая, блин, атака. Вспомнилась байка про блокадников, которые вкручивают человеку мозги на расстоянии так, что ты идешь к ним, как кролик в пасть удава. Рассказывал знакомый с Невского, который тоже "диггил", - и ему можно было верить. Иногда.
   Только вот я не кролик, подумал Иван. И не морская свинка.
   Он сместился вправо до упора, плечом прислонился к мраморной стене. Щупальце метнулось вдруг в то место, где он стоял до этого. Ага, умный значит. Я тоже умный.
   Как же мне тебя достать? Где у тебя голова?
   Иван осторожно, стараясь не шуметь, расстегнул ремешок каски. Это была оранжевая, потом перекрашенная в защитный серый цвет, каска метростроевца. Готово. Щупальце тревожно ощупало пол, затем стену, где он до этого находился. Как слепое. Ивана передернуло. Сравнение, елки! Туда, где световое пятно.
   Он положил каску на пол. Звяк. Потом присел и чуть довернул ее, чтобы световое пятно падало на основание колонны. Выпрямился и с автоматом у плеча сделал шаг вправо... еще один. Щупальце продолжало ощупывать колонну, цепляло плитки. Одна вывалилась и разбилась. Кланк!
   Щупальце вздрогнуло, но продолжало искать. Иван ждал. Плечо пока не болело, возможно, боль придет позже. Кажется, он все-таки здорово приложился.
   Потом тварь, видимо, устала ждать. Из-за поворота, не спеша, выплыло второе щупальце, направилось туда же, куда и первое. Иван сдвинулся еще немного. Сейчас, осталось решиться на последний рывок, добежать до угла, заглянуть...
   И ничего не увидеть.
   Потому что свет сейчас в распоряжении щупальцев. Каска. А батарейкам там работать от силы минут пять. Ну, десять. Диод не так жрет батарейки, как лампа накаливания, но даже он уже тускнеет.
   Значит, ждать.
  
   Наступление на Приморскую началось с полгода назад. До того это была обычная жилая станция, хотя и пограничная - из-за туннеля, прорытого по направлению к берегу Залива, к искусственной насыпи, где собирались строить еще одну станцию метро. Но туннель сделать - сделали, почти целиком, а вот станцию даже не начинали. И вскоре после Катастрофы из тупика начала поступать морская вода, не слишком чистая, с рентгенами. Ее становилось все больше. Уровень радиации, хоть и повысился, но до опасных значений не дошел. А вот с остальным...
   Сначала из туннеля появились водоросли.
   Затем - твари. Их отстреливали. Пока они тупо лезли на свет, это была не проблема. Потом тварей стало больше. И вода прибывала. Это было хуже всего. И настал момент, когда Приморскую пришлось оставить. Хотя приморцы и цеплялись за свою станцию до последнего. Но что поделаешь?
   Море после Катастрофы вообще загадка. Весь мировой океан - одна охрененно большая загадка. Что там, в этом бульоне жизни, сварилось?
   Вот эта прозрачная гнида, например.
   Иван продолжал медленно сдвигаться к краю платформы, держа щупальца на прицеле. Судя по их длине - несколько метров, обладатель конечностей должен быть вполне приличного размера.
   Как все-таки он поймал меня с тигром, подумал Иван. Рассказал сказку на ночь.
   А может, не кальмар этот виноват, а тот мох? Иван вспомнил резкий, мозолистый, слегка сладковатый запах. Словил галлюны, как от дури? Принял слабые светящиеся отметки на концах щупальцев за глаза тигра. Так?
   Черт его знает.
   Может быть, подумал Иван, я зря явился сюда один. "Диггить" в одиночку не ходят. Но я ведь пришел сюда не добычу искать, а одну вещь.
   Только если найду, вещь будет золотая.
   По-хорошему, надо бы отсюда валить. Если бы Иван был с напарником, дал бы уже задний ход, потому что это правильно. Беречь людей, не рисковать зря.
   Но сейчас он один. И ему нужно попасть в ту комнату и найти ту вещь.
   Завтра будет поздно.
   Думаем, Иван, думаем.
   Щупальца, между тем, расходились. Одно из них, ощупывая колонну, добралось до разорванного по шву старого мешка с песком. Раз. Схватило и подняло его. Иван только моргнул, как быстро это произошло.
   Песок с треском высыпался в воду. Щупальце отдернулось, но тут же вернулось. Грязная мешковина упала в лужу.
   Другое щупальце вдруг развернулось и поползло к каске.
   Иван смотрел на слабеющий луч фонаря. Жаль. Видимо, придется переходить на запаску. Карбидная лампа. Не зря же он таскает с собой несколько килограммов сухого карбида...
   Иван вдруг замер. Действительно!
   Он опустился на пол, на одно колено. Автомат за спину. Достал из сумки лампу. Вообще, это простая штука. Миниатюрная горелка, отражатель, кремень и колесо для поджига, пластиковый бачок с двумя отделениями - верхнее для воды, нижнее для карбида. Все очень просто.
   Из отделения для воды жидкость поступает самотеком через трубочку и капает в отделение для карбида. Карбид шипит и выделяет ацетиленовый газ, который через трубку поступает в горелку. Поджигаем, ставим лампу в специальный зажим на каске, и готово. А без каски нельзя.
   Потому что ацетилен может взрываться.
  
   Иван открыл сумку, сунул руку. Нащупал полиэтиленовый пакет с карбидом, вытянул. Увесистый, одной рукой держать неудобно. На три часа работы карбидки надо примерно граммов триста-четыреста. Плюс НЗ на несколько дней, итого с собой у него семь кило карбида. Тяжелая штука. Обычно Иван использовал карбидку как основной источник света, но в этот раз думал сэкономить, обойтись диодом - батарейки можно купить, можно найти на поверхности. В конце концов, их даже делают на Техноложке - хоть и плохие.
   А вот с карбидом сложнее.
   Химическую промышленность даже Техноложке возродить не под силу, увы.
   Иван вытянул пакет, кое-как развязал узел. Сначала пальцы срывались, чертовы перчатки. Но потом все же справился. Так, дальше просто.
   Заправляем лампу. Иван насыпал карбида (от влажных перчаток тот сдавленно фыркал и плевался) в бачок лампы, отрегулировал подачу воды. Тихое, но яростное шипение. Началось.
   Он щелкнул зажигалкой. Язычок пламени. Вдруг ацетилен разгорелся так ярко, что Иван неволей отшатнулся. Черт.
   Быстрый взгляд на щупальца. Теплый и яркий свет заставил их замереть на месте, потом они снова начали двигаться.
   Ну, теперь в темпе.
   Держа лампу в одной руке, пакет с карбидом - в другой, Иван перебежал к краю платформы. Пригнулся. Полупрозрачные щупальца выходили из-за угла примерно в метре над его головой.
   Бламц, вжик.
   Иван обернулся. Щупальце добралось до каски с диодом и теперь волочило ее по гранитному полу. Каска скрежетала. Посмей только сломать, сволочь.
   Держа лампу в левой руке, Иван лег на платформу и высунулся из-за угла.
   В первый момент он даже решил, что это опять галлюцинация. Нечто похожее Иван видел в последнюю вылазку с Косолапым на поверхность, когда они специально вышли к морю, чтобы посмотреть - что там.
   А на берегу лежали останки прозрачной твари.
   Тогда они прошли по набережной совсем немного, в воду зайти так никто и не рискнул. Кроме Косолапого, но тот всегда был безбашенным.
   И везучим. Диггер выбрался из черных волн, набегающих на гранит. Позади него гавань резали плавники; вдалеке, у дамбы, в темной воде, разбрызгивая светящиеся брызги, билось что-то огромное. То ли кого-то ели, то ли с кем-то совокуплялись. Иван вспомнил ослепительно белую, словно прорезавшую полумесяцем темноту, улыбку Косолапого. Везунчик.
   А на обратном пути оказалось, что Косолапый свое везение исчерпал.
   Иван смотрел на вытянутое, метра два с половиной, обтекаемое, как у подводной лодки, тело. Сквозь прозрачную кожу были видны внутренности: зеленоватые жабры, бледно-розовый нервный узел (мозг?), желтоватое сплетение кишок. Такая выставка-разделка. Волна омерзения нахлынула на Ивана. Целлофановый пакет с требухой... Из пластиковой твари тянулись десятки тонких щупальцев, которые непрерывно шевелились. Словно кто-то заварил кипятком большую (очень большую!) тарелку лапши, а потом выплеснул содержимое в лужу...
   Дядя Евпат рассказывал: в океане на большой глубине, где нет света, живут прозрачные рыбы.
   Но за каким чертом сюда, в метро, занесло эту глубоководную тварь? Мы-то тут понятно зачем, а этим что надо?! Нашли себе Ноев ковчег, сволочи.
   Огромные розовые глаза по обе стороны головы смотрели невозмутимо. Как Ивану показалось, даже с иронией.
   Когда на тварь упал свет карбидки, ту словно ошпарили. Все зашевелилось. Щупальца взвились вверх и в стороны, ища обидчика.
   Тварь лежала в мутной воде, возвышаясь на половину корпуса. Иван подумал: вот, черт. И, размахнувшись, швырнул пакет с карбидом поближе к твари. Тот в полете раскрылся, карбид полетел в воду - плюх, пш-ш-ш, забулькало, зашипело, словно это гигантский бульон. Повалил пар, закрывая тварь от взгляда Ивана.
   Иван подался назад. Если ацетилена соберется достаточно, то даже искры хватит, чтобы все вспыхнуло.
   Или даже взорвалось.
   Но хватит ли для этого карбида? К черту! Иван перекатился в сторону, уклоняясь от щупальца. Сзади шипело и булькало. Сейчас? Нет, еще чуть-чуть.
   Иван вскочил, держа карбидку в руке. Бросился к каске - перескочил по пути через щупальце, подхватил каску. Блин. И раз! Он прыгнул к колонне, поскользнулся. Да что ж такое... Успел выставить колено и устоял, не выронил лампу. Коленная чашечка выстрелила болью. Иван повернулся туда, откуда валил густой ацетиленовый пар-дым.
   В следующее мгновение его схватили за плечо.
   М-мать.
   Ощущение такое, словно мышцы проткнули раскаленным прутом. Иван рванулся, лязгнуло - автомат упал на пол. Щупальце сократилось и ударило Ивана спиной об колонну. Потом начало неторопливо вжимать в мрамор.
   Иван посмотрел на свою руку с лампой, потом на щупальце.
   - Мои любимые конфеты, - сказал он щупальцу. - Слышишь? Бато-ончики.
   Иван отклонился назад, высвободил руку и рывком, падая всем весом вперед, на колени, бросил карбидку в пасть туннеля. Н-на!
   Щупальце перехватило его поперек груди, сжало.
   В голове словно вспыхнул разряд, черная волна удушья поднялась от груди. Разбитая Приморская перед глазами покачнулась. Врешь, не возьмешь. Звуки отдалились.
   В гудящей, пульсирующей тишине Иван видел, как летит лампа - красиво, плавно, по пологой дуге. И как она начинает падать туда, на пути. Иван прикрыл глаза. Вот и все.
   Вспышка.
   В следующее мгновение в лицо Ивана плеснули кипятком.
  
   Когда он открыл глаза, все было кончено. В воздухе висел дым. В ушах звенело. В груди была такая боль, словно по ней прошлись кувалдой.
   Иван опустил голову. Оторванное щупальце продолжало изгибаться у его ног. Тьфу ты, зараза живучая!
   Он стянул противогаз с лица, судорожно вдохнул. Вонь Приморской ударила в нос с такой силой, словно врезали кулаком. На языке был привкус горелой резины. Иван поморщился, сплюнул. Ощупал себя. Руки-ноги целы, остальное тоже... хм, на месте. Горело лицо и в висках глухо стучало.
   Иван огляделся.
   Фонарь на каске все еще работает. Значит, пара минут в запасе у него есть. Иван перешагнул через щупальце, быстро, чтобы не вдохнуть угарного газа, наклонился и вынул из лужи каску. Рядом нашел свой автомат. Выпрямился, вдохнул. Надел каску. Открыл затвор "ублюдка", вынул патрон из ствола, слил воду. Считай, автомат нужно чистить заново, а патроны сушить. Хорошо, калаш штука неприхотливая - стрелять и так можно. Иван на всякий случай заменил магазин. Передернул затвор и поставил автомат на предохранитель.
   Эта лапша с кальмарами стоила ему карбидки. И диод вот-вот сдохнет.
   Быстрее.
   Иван заглянул за угол. Опаленный потолок, почерневшие мраморные плитки, выгоревший мох. Вода слегка парит. От прозрачной гниды осталось вареное обугленное месиво - еще бы, температура вспышки за тысячу градусов. Ацетиленовой горелкой металл можно резать. Иван не стал останавливаться, чтобы не терять время. Быстро прошел по краю платформы. Справа в стене - заржавевшая дверь с надписью "В2-ПIIА". Иван поднял автомат и потянул дверь на себя... Вж-ж-жиг - унылый скрип ржавого железа.
   Чисто.
   Иван перешагнул через порог. Раньше здесь была комната отдыха персонала станции, потом ее приспособили под комендантскую. В глубине, боком к стене, стоял перекошенный от сырости канцелярский стол с конторкой. Пачка старых журналов, покрытых плесенью. В другое время Иван рассмотрел бы их внимательнее, но времени нет. Луч фонаря двинулся дальше. На стене табличка "МЕСТО ДЛЯ КУРЕНИЯ". Дальше! Серые шкафы вдоль стены... стеллаж...
   Вот он, тот ящик - металлический, скорее всего, для средств ГО. Обшарпанный зеленый металл. Иван попробовал открыть - не поддается, приржавело; прикладом сбил защелку, заглянул...
   Все-таки он не ошибся.
   Наконец-то. Иван опустил руку в ящик и вынул то, что там находилось. Потом долгие десять секунд смотрел на находку, забыв про догорающий диод.
   Она была прекрасна.
  
  

Глава 2. Подарок

   Когда до блокпоста Василеостровской осталось всего ничего, метров пятьдесят, батарейки сдохли окончательно. Перед глазами мерцали яркие пятна. Шагая в полной темноте, Иван ориентировался на желтый огонек дежурного освещения станции. Сапоги плюхали по мелкой воде, шаги отдавались эхом.
   Заметили его поздно, хотя он и не скрывался. Заснули они там, что ли?
   - Стой, хто идет! - и сразу врубили прожектор.
   В следующее мгновение Иван пригнулся, прикрывая глаза локтем и чертыхаясь сквозь зубы. Сдурели совсем?! Раскаленный до хруста стекла, прожекторный белый луч, казалось, вскрывал тело консервным ножом.
   - Свои! - крикнул Иван.
   Он загривком почувствовал, как повернулся в его сторону пулемет, закрепленный на тяжелом, сваренном из труб, станке; как металлически лязгнул затвор, вставая на боевой взвод.
   Луч уничтожал. Иван прикрыл глаза и повернулся к прожектору спиной, но безжалостный свет, казалось, пронизывал тело насквозь. Сквозь одежду, кожу, мышечные волокна, кровяные тельца и кости добирался до глаз. Под веками пылало и горело.
   - Зараз стрельну! - крикнули от пулемета. Голос надорванный, почти на истерике. Такой "сейчас сорвусь" голос. Опять Ефиминюк дежурит, понял Иван. Блин.
   - Отставить! - Иван перешел на спокойный командирский тон. - Пароль! Слышите? Пароль: свадьба!
   Пауза.
   За это мгновение Иван, покрывшийся холодным потом, десять раз успел решить, что Ефиминюк его все-таки пристрелит. Самое время. Везет мне, как... Просил же, подумал Иван в сердцах, не ставить психов в дозоры. "Людей не хватает, Иван, сам понимаешь..." - так, кажется, говорил Постышев? "Некем дыры затыкать". Угу. Если меня этот идиот накроет очередью, людей у нас будет хватать капитально. Все дыры закроем - моими окровавленными ошметками. Пулемет НСВ 12.7 миллиметров, такие на армейских блокпостах стояли. Оттуда, в общем-то, и сняли его. Пуля со стальным сердечником любую кость перешибает за милую душу.
   - Пароль: свадьба! - крикнул Иван еще раз, уже не надеясь, что его услышат.
   Молчание.
   - А хто идет? - спросили оттуда наконец.
   - Жених идет! - ответил Иван.
   Еще заминка. Потом негромкое "клац!". Пулемет сняли с боевого взвода.
   - Иван, ты, чи шо?
   Иван хотел выматериться в голос, но сил уже не было, да и злобы тоже. Ответил просто:
   - Я.
   - Тю! - сказали с блокпоста.
   Вот тебе и тю.
   - Выруби свою лампочку, я тут ослепну сейчас!
   Вымазанный в желтой глинистой грязи с головы до ног, Иван дотопал до блокпоста и оглядел вытянувшегося Ефиминюка.
   - Кто старший дозора? Почему один?
   - Та это... - сказал Ефиминюк. - Я это...
   - Кто старший? - повысил голос Иван.
   Ефиминюк замялся, начал прятать глаза.
   - Сазонов старший, - признался, наконец. - Ты уж звиняй, командир, за пулемет. Та я ж не со зла. А Сазонов, он здесь был... Тильки его позвалы на полминуты.
   Так. Сазонов, значит.
   - Кто позвал?! - резко спросил Иван.
   - Та я що, крайний? Не знаю.
   - Распоясались, - сказал Иван. - Ничего, я с вами разберусь.
   Он отодвинул Ефиминюка в сторону, перелез через мешки с песком. Пошел к свету.
   Василеостровская - станция закрытого типа, поэтому на ночь все двери запирались, кроме двух: одна вела на левый путь, другая - на правый. Иногда выставляли дозор и на служебную платформу, которая находилась дальше в сторону Приморской - но не всегда. Это когда в Заливе начинался "сезон цветения" - и всякая дрянь лезла из туннеля - только успевай нажимать на спуск.
   Сегодня же обычный дозор, контролирующий туннель, облажался. Сазонов - ты же битый волчара, ты-то как умудрился? Расслабились, блин. Это называется Феномен Бо - на жаргоне диггеров. Когда косяк допускает тот, от кого этого никак не ожидаешь. От такого не застрахуешься.
  
   Василеостровская никогда не относилась к очень красивым станциям, как, например, та же Площадь Восстания, где высокий свод, тяжелые бронзовые светильники, колонны с лепниной и роскошная, "сталинская" отделка зала. "Васька", как называли станцию фамильярные соседи с Адмиралтейской и Невского, была станцией аскетичной и суровой, готовой выдержать голод, холод, атаку тварей и спермотоксикоз защитников. Чисто питерская станция-крепость.
   Иван поднялся на платформу через единственную открытую дверь. Остальные на ночь закрывались - во избежание. Еще на подходе к станции он услышал гул вентиляции. Это гудели фильтры, нагнетавшие воздух с поверхности. Василеостровская давно утратила центральное освещение (таких станций в метро осталось то ли три, то ли вообще одна), но системы фильтрации воздуха и насосы откачки грунтовых вод здесь все еще работали. Стоило это будь здоров. "Мазуты" с Техноложки дорого берут за свои услуги.
   А куда деваться?
   Зато туннели почти сухие. И есть чем дышать даже на закрытой на ночь станции.
   Неяркий свет дежурных лампочек с непривычки заставил Ивана зажмуриться. Теперь, куда бы он ни посмотрел, всюду скакали цветные пятна.
   На станции была ночь. Основные светильники, которые питались от дизель-генератора, стоящего в отдельной дизельной, в это время выключались. Работали лишь лампочки дежурного освещения, запитаные от аккумуляторов - китайские елочные гирлянды, протянутые над дверными проемами. Поэтому ночью станция становилась уютней. Хорошее время.
   Кашель, храп взрослых, сонное дыхание малышни, - и красные, синие, желтые мелкие лампочки.
   Иван прошел по узкому проходу между палатками, закрывавшими большую часть станции. Это была центральная улица Василеостровской, ее Невский проспект, существовавший только ночью. Днем палатки убирали, сворачивали, чтобы освободить место для работы, а по выходным и праздникам: для развлечений. В южном торце станции, за железной решеткой, возвышались видимые даже отсюда ряды клеток - мясная ферма. Иногда оттуда доносился резкий звериный запах.
   В отдельной палатке спали дети, начиная с четырех лет. Детский сад.
   Иван шел мимо вылинявших, залатанных палаток, слышал дыхание, кашель, хрипы, иногда кто-то начинал бормотать во сне, потом поворачивался на бок. Старая добрая Василеостровская.
   Завтра освободят всю платформу и поставят столы. Завтра станция будет гулять. И осталось до этого - Иван повернулся и посмотрел на станционные часы, висевшие над выходом к эскалаторам... Желтые цифры переключились на четыре двадцать три. Еще три часа.
   Долго он провозился. Иван шагал, и иногда ему мерещилось, что он проваливается вглубь серого гранитного пола. Он поднимал голову и просыпался.
   Спать.
   Но для начала следует сдать снаряжение и умыться.
   - Где ты был? - Катя, заведующая снаряжением и медчастью Василеостровской, сузила глаза.
   - Хороший вопрос. А что, не видно? - поинтересовался Иван, расстегивая "алладин". Костюм химической и радиационной защиты Л-1 штука ценная, без нее в некоторых местах не сделаешь и шагу. Особенно, если тебе хоть немного дорого то, что у тебя ниже пояса.
   - Еще бы не видеть. Весь перепачкался, хуже гнильщика.
   Иван закончил с "алладином", бросил его в металлический бак для санобработки. Стянул и туда же положил изгвазданные резиновые сапоги. Теперь портянки. Иван размотал их и отшатнулся. Ну и запах. Распаренные ноги на воздухе блаженно ныли, словно не могли надышаться. Иван бросил портянки в бак и поскорее закрыл его крышкой. Все.
   - Где же тебя носило? - спросила Катя, пропуская его вперед. Не выспавшаяся и раздраженная, она была еще красивее. Точнее, красивой она становилась всегда, когда злилась.
   - А ты как думаешь?
   Теперь сдать снаряжение под роспись. Часть вещей - личное имущество Ивана, остальное являлось собственностью общины. Он начал стягивать тонкий свитер через голову, охнул, схватился за правый бок. Чертова фигня! Иван скривился, застыл от боли. Похоже, все-таки ребра. Катя тут же бросилась на помощь, помогла снять свитер. Женщины, подумал Иван. Вы так предсказуемы...
   Все бы вам котят спасать. Или тигров.
   - Ты с кем подрался? - спросила Катя, бесцеремонно ткнула пальцем в грудь, прямо в кровоподтек. Блин. Иван застонал сквозь зубы.
   - Что, болит? - спросила Катя с плохо скрытым садизмом в голосе.
   - Нет.
   - А так?
   От следующего тычка Иван согнулся, воздух застрял где-то меж лопаток. Он замычал, помотал головой.
   - Ага, - сказала Катя. - Хорошо. Будем лечить, - она вернулась с тазиком и марлей.
   Иван выпрямился, открыл рот. Катя уперла руки в бока, вскинула голову:
   - Если ты сейчас скажешь это свое идиотское "бато-ончики", я тебя по башке двину... вот этим тазиком, понял?!
   Когда с обработкой ран и ссадин было покончено, Катя ушла выплеснуть таз. Потом вернулась и принесла Ивану воды напиться. Он единым махом осушил граненый стакан, сразу еще один - стало лучше. Катя уже не выглядела такой злой. Пока Иван умывался, она достала из мешка чистую смену одежды. Положила ее на койку рядом с Иваном, выпрямилась, спросила небрежно, словно невзначай:
   - Значит, завтра?
   - Ты красивая, - сказал Иван. Катя посмотрела на него. - И очень умная. И у нас действительно могло что-то получиться.
   - Но не получилось, - Катя выдохнула легко. - Обними меня напоследок, Одиссей.
   Иван покачал головой.
   - Не могу. Прости.
   - Почему?
   Он дотронулся до ее волос, отвел темную прядь с лица. Улыбнулся одними глазами.
   - Я почти женат. Наверное, это глупо, как думаешь? - он взял ее за подбородок и поднял ей голову. Посмотрел в глаза. - Это глупо?
   - Нет, - сказала Катя. - Ты, сукин ты сын. Ты счастливчик. Ты должен в ногах у нее валяться и бога благодарить за нее, придурок чертов! Понял?!
   - Да.
   В темноте за стеной они слышали храп. Фонарики над входом переключились на другой свет - таймер сработал. Теперь палатка была залита красным светом - словно наполнена кровью.
   - Ты моя царица Савская. Моя Юдифь.
   - Льстец, - сказала Катя. - Ты хорошо изучил Библию, я смотрю, - Катя отвернулась, начала перебирать инструменты. Взяла эластичный бинт. - Подними руку.
   - Я хорошо запоминаю истории про женщин.
   Катя улыбнулась против воли. Закончила перематывать его ребра, закрепила узел. Снова загремела бачком с инструментами. В палатке установилась странная, напряженная тишина.
   - А она? - спросила Катя наконец.
   - Что она?
   Катя остановилась и посмотрела на него.
   - Кто она тебе? По Библии.
   - Моя будущая жена, - ответил Иван просто.
   Катя то ли всхлипнула, то ли подавилась - Иван толком не понял. Она отошла на секунду и вернулась с баночкой. Желтая застывшая мазь.
   - Повезло тебе, придурку. Ну-ка, подними голову!
   Он поднял голову. Увидел в Катиных зрачках белый силуэт убегающего в туннель тигра... Моргнул. Показалось. Катя наклонилась и начала мазать ему лоб вонючей холодной мазью. От ее дыхания было щекотно и смешно.
   В следующее мгновение Катины губы оказались совсем близко.
   - Иван, смотри, что я добыл!
   Пашка ворвался в палатку. Замер. Иван с Катей отпрянули друг от друга. Пашка прошел между ними, с грохотом поставил бочонок на стол, повернулся. Неловкая пауза. Пашка оглядел обоих и сказал:
   - Что у тебя с рожей?
   - Стучать надо, вообще-то! - сердито сказала Катя, - Павел, блин, Лександрыч.
   Пашка только отмахнулся.
   Иван поднял руку и потрогал лоб. Болит. Странно, вроде маской противогаза было закрыто, а поди ж ты.
   - Обжегся.
   - Че, серьезно? - Пашка смотрел на него с каким-то странным выражением на лице - Иван никак не мог сообразить, с каким. - И как это вышло?
   Рассказывать целиком было долго.
   - Ну... как-как. Карбидка рванула, - сказал Иван чистую правду. - Вот и обожгло.
   - Да ну?! - Пашка притворно всплеснул руками. - А-афигеть можно. Ты с ней что, целовался что ли? С карбидкой?
   - Пашка! - прошипела Катя.
   - А что Пашка? - изобразил тот недоумение. Иван давно заметил, что эти двое терпеть друг друга не могут - еще с той поры, когда он с Катей закрутил роман. Интересно, что когда он познакомился с Таней, Пашка почему-то успокоился... Вообще-то, знал Иван ее давно, но как-то все внимания не обращал. Идиот. А тогда, после нелепой смерти Косолапого...
   К черту.
   Иван встал, потрогал эластичный бинт, перетягивающий ребра. Бинт был желтый, старый, не раз стираный. Общество, блин, вторичного потребления! Так назвал это профессор Водяник? Еще он рассказывал: раньше, в средние века, при монастырских больницах хранились бинты со следами старой крови и гноя, застиранные чуть ли не до дыр. Ими, мол, еще святой Фома или кто-то там лечил раненых. К язвам прикладывал. М-да. А выбросить нельзя, потому что руки святого касались, бинты теперь исцеляют лучше...
   Водяник говорил, что святость все-таки передается хуже, чем микробы.
   А то мы бы все уже в метро с нимбами ходили.
   Иван встал с койки, прошел к большому зеркалу с выщербленными краями, что стояло на столе. Оглядел себя. Синяк на груди, действительно, замечательный. И красная полоса на лбу тоже ничего. Иван повернул голову - вправо, влево. Как раз для завтрашней церемонии.
   Диалог за его спиной перешел в прямую схватку.
   - Паша, к твоему сведению, - говорил Пашка язвительно. - С карбидками не целуется. Потому что у него - что?
   - Что? - спрашивала Катя, злясь.
   - Диод! Честный диггерский диод. А не какая-нибудь карбидка-потаскушка!
   Катя замерла. Лицо бледное и чудовищно красивое. Медуза Горгона, дубль два.
   - Па-ша, - сказал Иван раздельно. - Выйди, пожалуйста.
   - Я что...
   - Выйди.
   Когда Пашка вышел, Иван вернулся к койке. Не стесняясь наготы (перед Катей? смешно), быстро сбросил штаны, что надевал под химзу, натянул чистые. Сунул руки в рукава рубашки, начал застегивать пуговицы. Посмотрел на упрямый затылок Кати, опять загремевшей своими банками-склянками. Красивая шея. Закончив с пуговицами, Иван встал. От усталости в голове тонко звенело. Такой легкий оттенок поддатости, словно махнул грамм пятьдесят спирта.
   - Готов? - спросила Катя, не оглядываясь.
   - Да, - сказал Иван. Подошел к ней. - Не обижайся на Пашку.
   - Не буду. Он прав. Я шлюха.
   - Пашка дурак, - сказал Иван. - У него все - или черное, или белое.
   - У меня тоже. Дала, не дала, так, что ли?!
   Она повернулась к Ивану, вцепилась в край стола - даже пальцы побелели.
   - Не так, - Иван поднял руку, дотронулся до Катиной щеки, провел вниз. Почувствовал, как она дрожит. - Ты хорошая. Пашка тоже хороший, только дурак.
   - Почему я такая невезучая, а? - она смотрела на него снизу вверх, словно действительно ждала, что Иван ответит.
   Иван вздохнул. Не умею я утешать.
   - Брось, - сказал он. - Ну... хватит. Твоя судьба где-то рядом, Пенелопа. Я уверен.
   Она хмыкнула сквозь слезы.
   - Придурок ты, Одиссей. Бабья погибель. Это я сразу поняла, как только ты на станции появился.
   К черту правила! Иван протянул руку, обнял Катю за талию, притянул к себе. Прижал крепко, чувствуя какую-то опустошающую нежность. Это все равно остается - сколько бы времени не прошло.
   - Все. Будет. Хорошо.
   - Красивый ты, - сказала Катя развязно. - А Таня твоя молодец. Другие все суетились, а она себе королевой. Молодец. Так и надо. Вот ты и попался, - она вдруг сбросила эту манеру. - Смотри. Будешь Таньке изменять - я тебе сама яйца отрежу. Вот этими самыми ножницами. Понял, Одиссей?
   - Понял, - сказал Иван. Прижал ее и держал крепко, чувствуя, как уходит из Катиного тела дрожь. Ее груди уперлись ему в солнечное. Иван выдохнул. Женщины. Голова слегка кружилась - от усталости, наверно. Красный свет казался чересчур резким.
   Все, пора на боковую. Только...
   - Знаешь, зачем я ходил... - начал Иван.
   Тут в палатку вошел Пашка. Не глядя на них, угрюмо прошествовал к столу, поднял бочонок с пивом, буркнул: "Звиняйте, забыл". И вышел в дверь мимо остолбеневших бывших любовников.
   - Ну, п...ц, - сказал Иван, глядя вслед исчезнувшему за порогом другу.
   Катя посмотрела на него, на его растерянное лицо и вдруг начала хохотать.
   Иван вышел из медчасти, забрав только сумку и автомат. Все остальное снаряжение осталось там - для санобработки. Иван поморщился. От сумки ощутимо воняло жженой резиной. Сейчас бы раздобыть воды, умыться, почистить автомат и спать. Впрочем, лучше бы сразу спать. В глазах резь, словно от пригоршни песка. Тяжесть в голове стала чугунной и звенящей, как крышка канализационного люка.
   Впрочем, еще одно дело.
   - Пашка! - начал Иван и осекся. Рядом с палаткой уже никого не было. Обиделся, наверное.
  
   - ...в некотором роде это ответ на знаменитое высказывание Достоевского: широк русский человек, широк! Я бы сузил.
   Иван остановился, услышав знакомый голос.
   Выглянул из-за угла палатки. Возле искусственной елки, увешанной самодельными игрушками и даже парой настоящих стеклянных шаров, сидела компания полуночников. Дежурную гирлянду на елке не выключали - цветные диоды энергии жрали минимум, а света для ночной смены вполне хватало. И посидеть, покурить и почитать. И даже перекусить, если придется.
   - Вот что получается. Мы сузили свой мир, - говорил пожилой грузный человек с черной растрепанной бородой. - До этого жалкого метро, до живых - пока еще! - станций. А ведь это конец, дорогие мои. На поверхности нам жизни нет и, боюсь, больше не будет. Так называемые "диггеры" - самая у нас опасная профессия после...
   - После электрика, - подсказали из темноты.
   - Совершенно верно, - сказал Водяник. - После электрика.
   У профессора бессонница, поэтому Иван не удивился, застав его здесь - у елки было что-то вроде клуба, куда приходили все, кому не спалось. Бывает такое - подопрет человека. И надо бы спать, а душа неспокойна. Один выпивает тайком, другой ходит к елке, песни орет и байки слушает. Впрочем, пообщаться с Водяником в любом случае стоило. Ходила шутка, что, столкнувшись с профессором по пути в туалет, можно ненароком получить среднее техническое образование.
   А еще ходила шутка, что анекдот, рассказанный Водяником, вполне тянет на небольшую атомную войну. По разрушительным и необратимым последствиям.
   Профессор не умел рассказывать анекдоты, хотя почему-то очень любил это делать.
   - Расскажите про Саддама, Григорий Михайлович! - попросил кто-то, Иван не рассмотрел кто. Про Саддама Великого Иван слышал. Впрочем, про него все слышали.
   В самом начале, когда все случилось, и гермозатворы закрылись, люди впали в оцепенение. Как кролики в лучах фар. А потом кролики начали умирать - выяснилось, что отпереть гермозатворы нельзя, автоматика выставлена на определенный срок. Тридцать дней. То есть, Большой П. все-таки настал. Радиации на поверхности столько, что можно жарить курицу-гриль, прогуливаясь с ней подмышкой.
   Вот тут людей и накрыло.
   Дядя Евпат рассказывал, что прямо у них на глазах один большой начальник, - он сидел в плаще и шляпе, держа в руках портфель - дорогой, из коричневой кожи - этот большой начальник сидел-сидел молча, а потом достал из портфеля пистолет, сунул в рот и нажал спуск. Кровь, мозги - в разные стороны. А люди вокруг сидят плотно, народу много набилось, не сдвинуться. Всех вокруг забрызгало. И люди как начнут смеяться, - рассказывал дядя Евпат. - Я такого жуткого смеха в жизни не слышал. Представь, сидит мужик без половины башки, даже упасть ему некуда, а они ржут. Истерика, что ты хочешь. Вот такая комедия положений...
   - Самое странное, - рассказывал Евпат дальше. - Я много смертей повидал, но эту запомнил почему-то. Помню, он спокойный был. Не нервничал, не дергался, только на часы смотрел. Как автомат. Посмотрит сначала на часы, потом туда, где дверь "гермы" - и дальше сидит. Я вот все думаю - чего он ждал-то?
   Что это окажется учебная тревога?
   Если так, он был не единственный, - сказал Евпат. - Я тоже надеялся, что это учебная тревога.
   Когда прошли тридцать дней, началась депрессия и паника. Все степени, что бывают, когда пациенту объявляют смертельный диагноз, и начинается по списку: сначала отрицание, затем поиск выхода, раздражение, гнев, дальше слезы и принятие неизбежного конца. Вручную открыли аварийный выход, отправили наверх двух добровольцев. Они не вернулись. Отправили пятерых. Один вернулся и доложил: наверху ад. Счетчики зашкаливает. И помер - лучевая. Поднесли к телу дозиметр - тот орет как резаный. И тогда началась стадия гнева, раздражения и слез.
   Хаос начался.
   - ...хаос начался. И в этот момент на сцене появляется Саддам, - сказал Водяник. - Великим его потом прозвали, а до Катастрофы он был то ли сантехником, то ли прорабом на стройке... гонял таджиков, м-да... то ли вообще отставным армейским капитаном - история о том умалчивает. Несомненно другое: бывший капитан взял в свои руки метро - и крепко взял, не шелохнешься.... Когда он приказал вновь закрыть затворы, приказ был выполнен...
  
   Ба-даммм. Ноги подогнулись.
   Иван вдруг понял, что если не пойдет к себе, то заснет прямо здесь, на голом полу.
   - В "Монополию" играть будешь? - услышал Иван за тканевой стеной палатки громкий шепот. - Чур, я выбираю!
   - Тихо вы, придурки. Фонарь у кого?
   В большой палатке для подростков, где они ночевали все вместе, ночь явно тоже была нескучная. Им вроде положено без задних ног? Иван покачал головой. Самый здоровый и крепкий сон у меня был как раз в этом возрасте. А еще я мог двое-трое суток подряд не спать. И быть в отличной форме.
   Попробуй сейчас такое. Вот, ночь только на ногах, а голова уже чугунная. Вырубает на ходу.
   Иван пошел было к южному торцу станции, но вдруг услышал:
   - Стоять! Пароль!
   Мгновенная оторопь. Иван резко повернулся, приседая. Схватился за автомат...
   - Спокойно, - сказал Пашка, улыбаясь нагло, как танк. - Свои.
   Бух, сердце. Бух.
   - Пашка, это уже ни в какие ворота! - Иван опустил калаш, выпрямился. От прилива адреналина болело в груди, дышать стало трудно. - Блин.
   - Ну и видок у тебя, - Пашка улыбался, сидя на полу. Бочонок с пивом стоял рядом с его ногой - хороший, кстати, бочонок, примечательный. Иван присмотрелся. Белый глиняный, литров на пять-шесть. С вылинявшей наклейкой, но еще можно разобрать надпись и рисунок. ККльш, прочитал Иван. Немецкое. И где Пашка его раздобыл? Двадцать лет выдержки - для вина и то много, а для пива так вообще.
   - Какой?
   - Ну, такой... жениховский, - сказал Пашка. - А я тебя искал, между прочим. Целый вечер по станции мотался, спрашивал - никто тебя не видел. Сазон тоже говорит, что не видел. А ты вон где был.
   Иван помолчал.
   - Я на Приморскую ходил, - сказал наконец.
   - Да ну? - Пашка мотнул упрямой головой. - Че, серьезно? - внимательно посмотрел на Ивана. Пауза. - Ты за подарком мотался, что ли? Во дает. Ну, не тяни, показывай. Нашел?
   Кое-что нашел, подумал Иван. И подарок тоже.
   - Нашел-нашел. Завтра увидишь. Нечего тут.
   - Сволочь! - Пашка вскочил. - Я для него... А он! - вспомнив, что сделал "он", Пашка снова помрачнел. - Да-а. Ты когда определишься, кто тебе нужен?
   - Я уже определился, - сказал Иван.
   - Я видел, да.
   Иван дернул щекой.
   - Пашка, давай без этого. Мне и так фигово... - сказал он и спохватился. - А... черт...
   - Понятно, - протянул Пашка. - Эх ты. Будь я на твоем месте, я бы твою Таню на руках носил... Вот скажи: зачем тебе эта Катька? У тебя все на мази, нет, ты все рвешься испортить. Че, совсем дурак?!
   - Что-то, я смотрю, тебя эта тема сильно трогает.
   Пашка выпрямился.
   - Да, сильно. Смотри, обменяешь ты цинк патронов на банку протухшей тушенки.
   - Па-ша.
   - Что Паша?! - Пашка взорвался. - Думаешь, приятно видеть, как твой лучший друг себе жизнь портит?!
   - У нас с Катей ничего нет.
   - Точно. Я прямо в упор видел, как у вас там ничего нет!
   - Это было прощание. - Иван помедлил. - В общем, не бери в голову.
   Пашка несколько мгновений рассматривал друга в упор, потом вздохнул.
   - Подарок-то покажешь? - спросил наконец.
   Иван усмехнулся. Открыл сумку, сунул руку и вытащил то, зачем лазил на Приморскую. Пашка осторожно принял находку из рук в руки.
   - Ух, ни фига себе. И не высохло ведь?
   - Ага, - сказал Иван, - бывает же. Как тебе?
   Пашка еще повертел, потом сказал:
   - А-хренеть. Я тебе серьезно говорю. Это а-хренеть. Держи, а то разобью еще, ты меня знаешь.
   На ладони у Ивана оказался стеклянный шарик. Выпуклый стеклянный мир, наполненный прозрачным глицерином. В нем на заснеженной поляне cтоял домик с красной крышей и с трубой, вокруг дома - маленькие елочки и забор. Иван потряс игрушку. Бульк. И там пошел самый настоящий, белый, пушистый снег.
   Снежинки медленно падали на крышу домика, на елки, на белую равнину вокруг.
   - Думаешь, ей понравится? - Иван посмотрел на Пашку, сидевшего с лицом задумчивым, как с сильнейшего перепоя.
   - Что? - Пашка вздрогнул, оторвался от шарика. - Дурак ты, дружище, ты уж извини. Это а-ахрененный подарок.
  
   Металлическая решетка с железными буквами "ВАСИЛЕОСТРОВСКАЯ" отделяла жилую часть платформы от хозяйственной. Анодированный металл тускло блестел. Иван толкнул дверь, кивнул охраннику, долговязому, лет шестнадцати, парню:
   - Как дела, Миш?
   - Отлично, командир. - На поясе у Кузнецова была потертая кобура с "макаровым". Наследное оружие - Мишин отец служил в линейном отделе милиции, когда все случилось. - Да ты проходи.
   Вообще-то Кузнецову он был никакой не "командир". Парнишка - из станционной дружины, а Иван командует разведчиками... Менты это каста. Как и Ивановы диггеры. А каста тем и отличается, что туговата на вход и на выход.
   Но поправлять парня Иван не стал. У каждого должна быть мечта.
   - Таня здесь?
   - Не знаю, командир, - почему-то смутился Кузнецов. - Я только заступил...
   Иван кивнул: ладно.
   Мясная ферма.
   Ряды клеток уходили под потолок станции. Деревянные, металлические коробки, затянутые ржавой сеткой-рабицей. В воздухе стоял душный сырой запах грызунов, несвежих опилок и старого дерьма. Иван прошел между рядами, оглядываясь и приветствуя знакомых заключенных. В постоянном хрупаньи, шебуршении, посвистывании и чавканьи было что-то стихийное. Мы жрем, а жизнь идет. Не представляю, как это - быть морской свинкой, подумал Иван. В этих клетках места почти нет, живут в тесноте, едят и гадят. Мрак.
   Сидя в отдельной клетке, сделанной из белой пластиковой коробки с красной надписью "Quartz grill", на Ивана смотрел откормленный, пятнисто-белый морской свин. Иван достал припасенный пучок водорослей и сунул в ячейку решетки.
   - Привет, Борис. Как сам?
   Свин перестал хрупать и посмотрел на Ивана. Блин, еще ты на мою голову, читалось в маленьких выпуклых глазах. Свин был однолюб и пофигист.
   Свин любил только Таню и пофигистически жрал все, что принесут остальные.
   Типичный представитель мужского рода, да.
   - Таня, - позвал Иван. - Ты здесь?
   Голос тонул в хрупанье и шебуршении морских свинок. Иван прошел между рядами, вышел к рабочей выгородке. Здесь стоял стол, на нем Таня заполняла планы и графики, вносила в учетную книгу привесы и надои - или как они называются? Рядом были составлены мешки с кормом: высушенная трава, водоросли, обрезки ботвы, остатки еды и прочее, что лихие грызуны могли взять на зуб. А могли они многое.
   Дальше, за фанерной стенкой, начиналась Фазенда, всегда залитая светом ламп дневного света - теплицы, дачное хозяйство Василеостровской. Оттуда шел влажный, земляной запах, и вились мошки, вечные спутники земледелия. За стенкой начиналась владения Трандычихи, там росли морковь, капуста, картошка, лук, щавель и даже салат-латук. И одно лимонное дерево - предмет зависти соседей с Адмиралтейской.
   Пищевые ресурсы.
   Очень удобно - отходы грызунов на удобрения, отходы растений (и сами растения) морсвинам на прокорм.
   А морсвинов понятно куда - на сковородку и в котел.
   Раньше пробовали приспособить туннели для расширения Фазенды, но не смогли справиться с проблемой крыс - пищевые, блин, террористы. Даже железо грызут. Да и с электричеством оказалась проблема - не хватало, ресурс генератора не тот.
   Так что в вентиляционном туннеле теперь выращивали шампиньоны и черные грибы. Они темноту любят. Грибные грядки рядами нависали в темноте - жутковатое место, если честно. Вешенки, шампиньоны, даже японский гриб шиитаке. Вкусные, конечно, но Ивану там было не по себе.
   - Только представь - грибница, - говорил дядя Евпат. - Это же готовый коллективный разум. Она может на много сотен метров простираться, эта грибница, связывать тысячи и тысячи грибов в единое целое. И знаешь, что самое жуткое?
   - Что?
   - Мы ни хрена не знаем, о чем они думают.
   Дядя Евпат. Воспоминания. Кусочки черно-белой мозаики.
   Старею, опять подумал Иван. Да, отличное время я выбрал, чтобы остепениться. Завести семью. Хорошая жена, хорошая станция, хорошая работа - Постышев прочит его в станционные полковники, если не врут. Что еще нужно человеку, чтобы достойно встретить старость?
   Н-да.
   - Таня, ты где? - Иван вышел в тамбур между фермой и Фазендой.
   На длинном столе (составлены несколько старых стульев, на них положена широкая доска) стояли старые весы, металлические тарелки блестели от вытертости. Чугунные гирьки выстроились в ряд. Здесь Таня и ее напарница взвешивали морсвинок, вели учет. Рядом стул. На нем мирно дремала пожилая женщина, седые волосы связаны в пучок. На скрип дерева она вздрогнула, обернулась...
   - Иван! Фу ты, чуть сердце не выскочило...
   - Доброй ночи, Марь Сергеевна. Простите, что разбудил. А где Таня?
   Марь-Сергеевна держала руку на груди, точно боялась, что сердце вырвется и убежит.
   - Не знаю, Вань, - она покачала головой. - О-хо-хо... В палатке, этой... Где дом невесты, наверное. Ты только туда не ходи, - вспомнила Марь-Сергеевна и засуетилась. - Видеть невесту в свадебном платье - к несчастью.
   - Не пойду, - сказал Иван.
   - Так она и спать должна уже. Ты-то чего не спишь? Да, - вспомнила она. - Она же тебя искала... и еще друг твой заходил... высокий такой...
   - Ага, - сказал Иван. Сазонов? - Я слышал. Ладно, пойду лягу.
   - Иди, а то ты бледный совсем. Стой, - Марь Сергеевна прищурилась. - Что у тебя с лицом?..
   На Василеостровской (впрочем, как и на многих других станциях) ритуалам, оставшимся со времен до Катастрофы, придавали особое значение. А уж свадебный ритуал - это целая наука. Священная корова Василеостровской общины.
  
   Иван еще раз прошвырнулся по станции, но Тани не встретил. Неужели, действительно спит? Делать нечего, он вернулся в свою палатку. Снял с плеча автомат, убрал сумку в изголовье лежака. Так, время - на наручных часах полчетвертого утра. Спать хотелось неимоверно. Но сначала - оружие. Иван чуть не застонал. За оружием положено следить, даже если это безотказный советский калаш. Это как чистка зубов. То есть, зубы что - потерял и живешь дальше, а без оружия ты покойник.
   Так, масло. Тряпки. Шомпол. Поехали!
   Он заканчивал чистку фактически в бреду. Иногда просыпался в какой-то момент и не мог сообразить - что именно делает. Запихав шомполом тряпку в дуло (зачем?!), Иван понял, что так не пойдет. Аккуратно разложил детали на тумбочке - утром, все утром - и упал, не раздеваясь. Зарылся лицом в подушку. Кайф. Спать-спать-спать. Перевернулся на спину...
   На него смотрела Таня. Иван улыбнулся. Отличный сон. Вот теперь действительно все хорошо.
   - Ты где лоб обжег, оболтус? - спросила она.
   - Ерунда, до свадьбы заживет, - ответил Иван автоматически. И только потом вспомнил.
   - А, - сказал он. - Смешно вышло.
   - Вот-вот, до свадьбы, - сказала Таня. - Ты еще не забыл? Нет? Странно. Кстати, - она мгновенно переключилась. - Ты уже померил костюм?
   Блин, точно. Иван даже проснулся на мгновение.
   - Конечно, - соврал он.
   Про костюм он все-таки умудрился забыть. Ночь еще та выдалась, тут вообще все забудешь. Ладно, утром успею, решил Иван. Поставлю будильник на пораньше. Поспать хотя бы два часа, иначе вообще смерть.
   А завтра целый день гулять. Церемония.
   Вот бы, подумал Иван, проснуться, а все уже кончилось. Терпеть не могу эти ритуалы. Одно дело - гулять на чужой свадьбе, совсем другое - на своей. Это почище вылазки на поверхность.
   А вспомнить хотя бы, как они тогда с Косолапым тащили дизель? Это же сдохнуть можно, как тащили...
   - Ты спала сегодня? - спросил Иван.
   - Конечно. - Сама безмятежность.
   - Угу. Врунишка.
   - Мне надо идти, еще кучу дел надо сделать...
   - Вот-вот, - сказал Иван. - Иди к своему Борису.
   - Он хороший! - сказала Таня. - Почему ты его не любишь?
   У всех свои недостатки, подумал Иван. Я сжигаю карбидом тварей и целую бывших, Таня балует раскормленного грызуна.
   - У нас с ним вооруженный нейтралитет. Мы тебя друг к дружке ревнуем.
   - Ваня, он кормовое животное!
   - Нас жрут, а жизнь идет, - согласился Иван, закинул руки за голову. Угу. Черта с два она позволит съесть своего любимчика. От усталости голова кружилась. И палатка вокруг тоже кружилась. Но приятно.
   - Я с тобой посижу минутку, - сказала Таня. Присела на край койки, коснулась его теплым бедром.
   - Ладно, посиди минутку, - согласился Иван милостиво. Не открывая глаз, вытянул руку и положил Тане между ног. Тепло и уютно. Впервые за столько времени к нему вернулось спокойствие. Я там, где и должен находиться, подумал Иван. Зевнул так, что испугал бы крокодила. - Я не против.
   - Нахал!
   - Я тигра видел, - сказал Иван сквозь сон. Хотел еще что-то добавить, но уже не мог, плыл сквозь призрачные слои, проваливался сквозь подушку и пол вниз, и в сторону, и опять вниз. И это было правильно.
   - Спи, - велела Таня. - Завтра трудный день...
  
   Иван открывает глаза. В палатке темно. Он встает - на нем почему-то камуфляж и ботинки. Иван выходит из палатки и останавливается. Где я?
   Платформа с рядами витых черных колонн. На стенах барельефы. На стене название станции на букву "А", но Иван никак не может его прочитать. Но главное он понимает.
   Станция - другая, не Василеостровская. И здесь никого нет. Совсем никого. Пусто.
   Иван идет по платформе.
   У платформы стоит состав.
   В одном из вагонов виден свет. Иван идет туда. Стекла выбиты, ржавые рейки обрамляют оконные проемы. По некоторым признакам можно угадать прежний цвет вагона - он синий. Сиденья раньше были обтянуты коричневой искусственной кожей. По белесым закопченным стенам вагона пляшут тени от свечей - здесь сквозняки. Ветер, пришедший из туннелей, продувает вагон насквозь, перебирает редкие волосы на высохшем лбу мумии. Карстовые провалы глазниц. Древний пергамент, обтягивающий костяк - ее кожа. Бриллиантовая сережка в ухе - напоминает о прошлом.
   На коленях у большой мумии - маленькая. Свернулась клубочком, кисти скрючены. Когда человек умирает, сухожилия высыхают и укорачиваются. Именно поэтому у большой мумии и у маленькой мумии - одинаковые вывернутые кисти. Словно они плывут по-собачьи. Еще у них одинаковые натянутые улыбки. Это тоже сухожилия. И смерть.
   Большая мумия держит на острых коленях спящую маленькую.
   В руке у большой мумии - толстая зажженная свеча. Пламя подергивается от сквозняка. Пальцы в потеках парафина.
   Вокруг первой мумии и маленькой мумии - десятки таких же мумий. Все сиденья заняты.
   Рядом с каждой большой - по одной, иногда двум маленьким.
   У каждой из больших мумий в руке - по свече. Пахнет тлением и горелым парафином.
   Вагон горящих свечей.
   Иван заходит внутрь и останавливается.
   Вагон материнской любви.
   Говорят, по инструкции о бомбоубежищах, женщин с детьми до двенадцати лет запускали заранее, еще до объявления сигнала "Атомная тревога". Они имели право оставаться на самой станции или в поезде, стоящем у платформы. И они остались. Все. У Ивана комок в горле. Потом он видит то, чего не замечал раньше. Сквозь кожу мумий кое-где пробиваются серо-голубые побеги. Это похоже на проросшую картошку. Иван протягивает руку...
   - Не трогай, - говорит голос.
   Иван поворачивает голову. Перед ним стоит высокий старик. Глаза у старика мерцают зеленоватым огнем, как у давешнего тигра.
   - Другая экосистема, - говорит старик. Смотрит на Ивана; глаза его начинают оплывать, точно свечи, стекают по щекам парафиновыми дорожками. - Понимаешь? По... - лицо старика вздрагивает и проваливается куда-то внутрь...
   - Меркулов!
   Его трясли за плечо. Иван открыл глаза, чувствуя невероятный, чудовищный испуг. Проспал.
   - Проспал?! - он вскинулся. В голове застрял мокрый тяжелый кирпич. По ощущениям, он вообще спал не больше минуты. Ивана затрясло. - Где? Что случилось? Свадьба?! Что?!
   Резкость не возвращалась. Иван видел над собой только размытый темный силуэт - и не мог сообразить, где находится и что от него хотят. Сердце билось болезненно и часто.
   - Меркулов, тебя к коменданту! - сказал темный. - Срочно!
   Василеостровская была освещена только дежурными лампочками. Деревянно шагая вслед за проводником, Иван пытался понять, сколько сейчас времени. Много он спал? Опять ночь уже, что ли? Как на многих станциях, где сохранилось подобие порядка, на Василеостровской искусственно поддерживали разбиение суток на день и ночь. Днем работали лампы дневного света, их гудением заполнялась тишина, ночью переходили на дежурное, от аккумуляторов. Иван поморгал, пытаясь избавиться от тумана в глазах. Черта с два. Так плохо ему давно не было.
   Держаться, сукин сын. И проснись, наконец.
   В каморке, отведенной коменданту и его семье, горела карбидная лампа - в полсвечи - освещая крупные ладони коменданта, лежащие на деревянном столе.
   - Не сидится тебе на одном месте, - сказал Постышев.
   - Да.
   - Я тебя просил - одному не ходить? Просил?
   Иван кивнул.
   - И что? - Постышев смотрел на него исподлобья умными, пронзительными, как рев пожарной сирены, глазами и ждал ответа. Голова у него была крупная, с редким желтоватым волосом.
   - А я пошел, - сказал Иван.
   - Зачем хоть? Что я твоей Тане скажу, если что с тобой случится? А?
   Иван дернул щекой, но промолчал. Смотрел прямо, не мигая.
   - Зачем ходил, не скажешь? Ответил бы хоть раз, что ли.
   - Это приказ?
   - Черт с тобой, - сказал Постышев. - Не хочешь, не отвечай. Ты человек взрослый, командир, жених и все такое. Ты хоть в курсе, что пока ты там развлекался, у нас ЧП приключилось?
   - Да. Света нет.
   - Света? - Постышев присвистнул. Встал. - Пойдем. Я тебе покажу, чего у нас теперь нет.
  

Глава 3. Война

  
  
   Как это случилось, Иван не помнил. Из расколотых, выбитых ударом ноги, как стекла в заброшенном составе, детских воспоминаний единое целое не выстраивалось никак. Зоопарк, помнил Иван. Иногда он закрывал глаза и видел выжженное, как на старой фотографии, светлое небо, черные контуры листьев, наклонные росчерки чугунной решетки. Кажется, это было лето и было солнце. Рядом будка с надписью "САХАРНАЯ ВАТА" - от нее идет сладкий горячий запах. Кажется, он тогда уже умел читать... впрочем, может и нет. Иван не помнил. Зато помнил, как беззвучно то ли идет, то ли бежит. Если опустить голову - мелькают ноги в сандалиях. Если поднять: все сверкает, поет, щебечет и все огромное - такое огромное, что не обхватить руками. И взглядом тоже не охватить. А потом он видит женщину. Почему-то это воспоминание самое отчетливое.
   Мама.
   И снова бег. Асфальт, растрескавшийся, он видит черные змеящиеся трещины, качается под ногами. Иван - тот еще Иван - бежит к маме. На ней длинная темная юбка, белая блузка... или платье? Она протягивает руки, нагибается, чтобы поймать его в объятия. А он бежит, раскинув руки, и земля начинает крениться.
   И никак не добежать по этой наклонной, переломанной земле до мамы.
   Мир продолжает заваливаться на бок, и на ступени за маминой спиной, на здание с веселым бегемотом на стене и на решетку, на низкое строение кафе наваливается гигантская тень. Наступает, поглощая все. Иван бежит, бежит из последних сил - потому что если успеть и добежать до маминых рук, ничего страшного не случится.
   Ничего не случится.
   А земля продолжает заваливаться. Вой сирены разматывается жестяной витой пружиной, взлетает в небо. "Атомная тревога!", - яростно грохочет громкоговоритель. "Всем спуститься в бомбоубежище. Станции метро открыты только на вход. Повторяю... только на вход". От этой разматывающейся жесткой пружины лица корежит, сминает, как фольгу. И они бегут с мамой. В потоке таких же людей со смятыми лицами.
   "Тринадцать минут до закрытия гермодверей" - говорит голос.
   "Двенадцать минут..."
  
   - Пойдем, я тебе покажу, чего у нас теперь нет, - Постышев встает.
   Дизельная - отдельная комната, с выводом выхлопных газов наружу через систему труб. У дверей стояли двое: один с "калашом", другой с самодельным дробовиком. Иван опять пожалел, что не купил тогда двустволку. Сделал бы обрез в конце-то концов...
   Обрез - хорошая вещь. Быстрее всего у оружия изнашивается ствол, а его вручную не сделаешь, нужен специальный станок и знающий оружейник. Поэтому тут свои хитрости. Если аккуратно отпилить стволы охотничьего ружья, будет отличное оружие ближнего боя. К тому же останется два запасных ствола нужного калибра.
   Пока вылазки на поверхность давали возможность пополнять запасы патронов, но скоро эту возможность перекроют. Разве что разграбить какой-нибудь армейский склад... Заманчивая мысль, кстати. Иван покачал головой. Где бы его еще взять, этот склад...
   Самое интересное, что личные "волыны" были только у Ивановых бойцов, а также у станционной дружины, остальное оружие хранилось под замком у коменданта. На случай вторжения.
   А тут - сразу два человека с оружием, причем те, кому в обычное время его и видеть не положено.
   - Где Сазонов? - спросил Иван у коменданта.
   - Ушел в погоню...
   - В погоню?
   Иван помотал головой. Похоже, со сна он еще плохо соображает. От недосыпа стучали зубы и колени подрагивали. Зараза. Иван едва сдерживал себя, чтобы не прислониться к стене для лучшей опоры. Или вообще лечь на пол и закрыть глаза. Вокруг все было искаженное, подергивающееся, в призрачной обостренной дымке, когда слабый свет кажется слишком ярким, а выцветшие цвета - кричащими. В груди болело. Глаза резало.
   Много от меня сейчас толку, поморщился Иван. Погоди, не о том думаешь.
   - Что за погоня? - повторил он.
   Постышев дернул головой - не сейчас. Шагнул в дизельную мимо охранников.
   Иван последовал за ним.
   - Видишь теперь? - сказал Постышев, не оборачиваясь. Иван посмотрел в широкую, усталую спину коменданта - надо же, а пиджак у него совсем расползся, куда жена смотрит. Потом огляделся. Они были в дизельной - отдельной комнате, выкрашенной некогда в отвратительно зеленый цвет, как обычно бывают окрашены служебные помещения. Потолок, изначально белый, сейчас желтовато-серый от старости, в черных полосах гари. Металлические и пластиковые баки с соляркой у стены.
   Из потолка выходила заржавевшая, закопченная труба, через несколько загибов спускающаяся вниз, к дизель-генератору. Через нее выпускали выхлопные газы. Еще одна труба - для забора воздуха с поверхности.
   Неопрятные связки кабелей. Распределительный щит распахнут, пучки проводов в изоленте торчат, будто волосы из носа.
   На стене самодельная надпись "Место для курения", на фанерной табличке зачеркнуто и дописано почерком Постышева "Поймаю, убью!" и подпись "комендант". Точно под надписью на полу стояла банка с окурками. Иван пригляделся: трупов рядом с банкой не обнаружилось.
   Пока никого не поймал, видимо.
   Дальше Иван увидел стол с конторкой, на нем зеленую толстенную папку технических инструкций на все случаи жизни; рядом стул.
   Второй стул почему-то лежал на полу.
   Постышев сдвинулся с линии Иванова взгляда, подошел к стулу. Наклонился, поднял его и сел - лицом к центру комнаты.
   За минуту до этого Иван думал, что просто широкая спина коменданта заслоняет все. М-мать. Как быстро исчезают иллюзии. Иван помолчал, повернулся к Постышеву.
   - Ну? - спросил комендант.
   - В какую сторону они ушли? Сазонов с ребятами? Давно? - если Сазонов преследует похитителей, стоит ему помочь. - Так, стоп! Надо позвонить на Адмиралтейскую... Пусть перекроют туннели.
   - Пробовал уже, - сказал Постышев, почесал подбородок, посмотрел на Ивана снизу вверх. Комендант постарел лет на двадцать сразу. С усилием усмехнулся. - Связи нет.
   - Ни с кем?
   - Ни с кем.
   Плохо дело. Только сейчас, глядя на остатки креплений, Иван начал осознавать, насколько все фигово в этой жизни.
   - Черт, - сказал он. - И зачем только этим уродам понадобился наш генератор?

* * *

   Не бывает немотивированных решений.
   Бывают скрытые желания, которые наконец себя проявили.
   - Куда дальше, командир? - Егор Гладышев смотрел вопросительно. Ищуще. Конечно, пока не так, как на Ивана - Иван, Иванядзе, Фигадзе - но уже видны первые ростки святой веры в старшего, знающего все и вся, которые позже дадут обильные всходы. Сазонов выдержал паузу. Этому он тоже научился у Ивана.
   Дай подчиненному увидеть, как ты принимаешь решения.
   Дай ему осознать, насколько это непросто.
   Пусть он проследит весь путь мысли на твоем лице и поймет, что сам на это не способен...
   Потому что это правда.
   Большинство людей не могут принимать самостоятельные решения, они боятся первобытной силы, заложенной в "делаю, как считаю нужным". Хочу и делаю. Люди боятся ошибки, опасаются сделать хуже, чем уже есть. Это слабость, инфантилизм. Того хуже - глупость! Способность принимать решения и потери, ними связанные, формировать, лепить мир под себя - качества лидера.
   - В левый, - сказал Сазонов.
   Сначала нужно придумать, очертить, фактически вылепить, как из глины, голыми руками - человека, которым ты хочешь стать. А потом настоящего себя, из плоти и крови, втиснуть в задуманный образ. Где надо - подрезать, где надо - подложить вату. Очень просто. Это называется не самовоспитание - нет, к мСнтерам красивости! Это называется - намечтать себя. Хочешь, чтобы люди воспринимали тебя как сильного человека, веди себя как сильный человек.
   Не притворяйся.
   Люди прекрасно чувствуют фальшь, но если намечтать себя сильного, никто не заметит подмены.
   - В левый, - повторил Сазонов.
   - А если они поперлись по другому туннелю? - Гладыш почесал затылок под каской. - Чо тогда?
   - Тогда мы лажанулись. - ответил Сазонов. "Чертов засранец, вечно бы ему спорить".
   - Ага, - сказал Гладыш. Потом до диггера дошло. Открылся рот, некрасивый, с гнилыми пеньками. - И... чо делать?
   - Желаешь выбрать самостоятельно? - вкрадчиво спросил Сазонов. Этот прием он позаимствовал не у Ивана, а у главы службы безопасности Адмиралтейской - Якова Орлова. Прошлая встреча была... скажем так, запоминающейся. - Почему нет? Выбирай.
   Гладыш закрыл рот. Буркнул что-то, потом с надеждой посмотрел на Сазонова:
   - Левый, значит?
   Сазонов пожал плечами.
   - А я разве не так сказал?
   - Понял, - Гладыш кивнул. Шумно отхаркнулся, вытер небритую рожу рукавом и пошел вперед, в темноту, рассекая лучом фонаря сумрак туннеля.

* * *

  
   Иван прислонился лбом к перегородке. Прикрыл глаза. Ощущение надвигающейся катастрофы - гигантской, клацающей, в холодном полированном металле и старой меди - стало сильнее. Он почти слышал гул и скрежет ее разболтанных, несмазанных механизмов. Не о том думаешь, одернул себя Иван, думай в другую сторону. Думай - велел он себе. Как и кто это сделал.
   И, для начала, - зачем?
   Украли самое ценное, что было на Василеостровской. Украли ее сокровище, ее солнце. Дизель-генератор освещал станцию днем, заряжал аккумуляторы на ночь... И сейчас - на остатках батарей - дежурное освещение пока горит. И будет гореть, чтобы не вызывать панику.
   Но паника все равно начнется. Шила в мешке не утаишь. Свидетелями последней агонии Василеостровской станут умирающие от недостатка света морковь, капуста и прочие овощи. Считая, половина рациона накрылась - а это почти все витамины. Цинга. Голод.
   Катастрофа.
   Теперь понятно, куда исчез Сазонов. Вернее, непонятно. Где он теперь? Если погоня была удачной, то где дизель?
   Мой автомат разобран, вспомнил Иван некстати.
   Вокруг диггера кипела работа. Люди входили и выходили, изображая бурную деятельность. Забегали как тараканы.
   - Смотрите! - сказали сзади.
   - Что там? Что?
   В дизельную набились станционные менты. Каста, блин. Развели суету сует... Работнички. "Проколы системы охраны!" "Черт! Надо же!" Голоса сливались в невнятный угрожающий гул. Иван стоял у стены, локоть слегка отставил, чтобы не задеть поврежденные ребра. В левом боку медленно пульсировала боль.
   Конечно, это не его дело. Люди Ивана - это разведчики, диггеры, ориентированные на заброску в зону врага (будь то чужая станция, или разрушенный город наверху), им порядок наводить не с руки. И выяснять, кто прокололся с охраной дизельной (и станции, получается, тоже) - не их забота.
   - Смотрите! - повторили сзади. Иван, все еще погруженный в свои думы, обернулся. В углу комнаты стоял мент. Заметив, что Иван смотрит, он присел на корточки и откинул брезент. Даже отсюда было видно, что на полу перед ним рисунок. Иван встал и на невыспавшихся, больных ногах прошел через комнату. Увидел рисунок и озадачился.
   - Командир! - окликнули его.
   Иван кивнул, глядя на знак. Чтобы это значило?
   - У вас тоже народное творчество? - спросил он.
   - Как? - Кузнецов опешил. - Н-нет. У нас вообще-то человека убили.
   Иван медленно повернулся, посмотрел на Кузнецова:
   - Шутишь?

* * *

  
   Человек лежал на голом полу, безвольно откинув голову. На лице застыло знакомое Ивану выражение "я що, крайний?", такое же он наблюдал на этом лице несколько часов назад. В виске Ефиминюка было аккуратное точечное отверстие. Один единственный потек крови...
   - Пришли его сменить, а тут такое, - дружинник махнул рукой. - Эх, люди...
   Иван присел и посмотрел внимательно. Из виска Ефиминюка (не ставить психов в дозоры!) торчала едва заметная при таком свете металлическая полоска.
   - Чем это его?
   - Спицей, - сказал Иван. - Удар с близкого расстояния, сильный, причем он удара явно не ожидал. Свой?
   - Да кто его знает, кто у него свой, - в сердцах ответил Солоха, диггер из Ивановой команды, который сегодня был дежурным по станции. - У него ж вечно все было не как у людей. Я вот все не врублюсь, чего они пулемет не взяли?
   Иван пожал плечами.
   - А смысл? Его тащить себе дороже.
   - Ну дизель же они тащили.
   - Верно.
   Кто тебя убил? - мысленно спросил Иван у мертвеца. Та я що, крайний? - словно бы ответил тот. Резонно. Неужели это все те же, с дизелем?
   Думай, Иван.
   Выходит, они шли фактически по пятам за Иваном. После того, как он прошел блокпост (и шарахался полночи по платформе), они убили Ефиминюка и прошли в дизельную. Так? Значит, через оборотный туннель? Или спустились через ВШ? Ну, это вряд ли. Там лестницы давно сгнили...
   Забрали дизель и пошли дальше. А куда им идти? К Адмиралтейской, больше некуда.
   Иван выпрямился.
   Где Сазонов, черт, когда он так нужен?!
   Солоха наклонился и откинул полу куртки... та-ак. Иван моргнул.
   На груди мертвого, на белой (относительно) майке был нарисован красным знакомый знак. Интересные пироги с котятами. Выходит, чтобы выдернуть спицу из виска, времени не нашлось, а знаки рисовать - так запросто?
   Интересное кино.
   ...Грубо намалеванная звезда в круге. Что это за знак?
   - Даже странно, издевательство какое-то, - сказал Солоха.

* * *

  
   Постышев ворвался чуть ли не бегом - и сразу к трупу.
   - Коммунисты, что ли? С Купчино? Которые туннель роют?
   Иван покачал головой.
   - Непохоже. Смотрите, звезда неправильная - она нарисована не как советская звезда, а как пентаграмма скорее. И вписана в круг. И вот эти знаки - видите? Думаю, надо позвать Водяника, он объяснит лучше, чем я.
   - Ладно, - сказал Постышев. - Спросим у профессора.
   Водяник долго разглядывал звезду, потом предложил любопытным удалиться из комнаты к чертовой матери. Постышев поднял брови. Затем, разглядев что-то в лице профессора, кивнул. Комендант по-медвежьи, тяжело поднялся. Посторонние уходить не желали, так что Постышев, немного поорав, выгнал любопытных. В дизельной остались только эти двое и Иван.
   - Так что, Проф? - комендант повернулся к Водянику.
   - Отлично. Так гораздо удобней работать. Никто не мешает, не путается под ногами...
   Постышев молча посмотрел на профессора.
   - Мне не до шуток, Григорий Михалыч.
   - Если бы я хотя бы, черт побери, шутил! Как думаете, Глеб Семеныч, почему я попросил удалить всех?
   - Я все еще жду ответа, - напомнил Постышев. Глубокие, как марсианские каналы, морщины рассекли его лоб. - Что эта звезда означает? Ради чего я тут народ матом крою?
   Иван достал из кармана зажигалку. Курить он так и не научился (табак был с поверхности, поэтому дорог. Заядлые курильщики сушили водоросли, кто-то навострился выращивать марихуану), а вот в заброске зажигалка незаменимая штука. Эту соорудили из автоматной гильзы местные умельцы. Хорошая вещь.
   Иван щелкнул зажигалкой. Посмотрел на пламя.
   - Вы слышали о Навуходоносоре? - спросил Водяник.
   Иван кивнул, не отрывая взгляда от язычка пламени. Библия как один из столпов культурного наследия человечества, пусть даже уничтоженного в день Катастрофы, была одной из главных книг для обучения. По крайней мере здесь, на Василеостровской. Там, откуда Иван пришел, Библии не было, а учили по старому школьному учебнику. Он уже здесь догонял - пришлось. Политическая система Василеостровской требовала вживания в нее, принятия ее ритуалов и принципов. Здесь детей учились по определенной программе, единой для всех. Дальше уже шло кастовое деление. "На самом деле у нас просвещенный феодализм, - язвил Водяник, - с легким налетом анархии". Другому бы за такие слова дали по шее. Профессору было можно.
   Кастовое деление плюс избранный народом феодал. Наследственная передача обязанностей. В средневековой Японии сын актера становился актером, наследуя даже не профессию, рассказывал Водяник, но саму роль. Мы все играем свои роли - фермер, мент, диггер. И спектакль "Василеостровская" продолжается...
   - И что? - Постышев потяжелел взглядом тонн на десять. Появился опасный свинцовый блеск.
   - Навуходоносор, царь Вавилонский, уничтожил город Израилев, но и наставил пророка Иеремию. Теперь дальше. Валтасар, тоже, как ни странно, царь Вавилонский. Огненная надпись, что появилась на стене, когда царь пировал, празднуя победу, гласила - до конца его царствования осталось тридцать дней. Мене-мене, текел, упарсин... Измерен, взвешен, найден негодным.
   Постышев терпеливо слушал, но видно было, что ничего не понимает. В нем прямо стучало это желание: быстрее, быстрее. Ну же, к сути!
   Время, действительно, дорого.
   - И что? - теперь не выдержал Иван.
   - Терпение, Ваня! - профессор взмахнул рукой. - Сейчас я все объясню.
   Дизель, что был у нас, означал наш золотой век. Боюсь, сегодня он закончился. А здесь, вот этот знак на полу, это зашифрованное послание.
   Царь Навуходоносор славен тем, что разрушил иудейское царство - тем самым объяснив евреям, что, мол, не той дорогой идете, товарищи. Валтасар - тут понятно. В обоих случаях фигурирует Послание от Бога. Это нечто религиозное, - сказал Профессор. - Похититель нашего генератора читал Ветхий Завет, и явно несет в себе ощущение, что выполняет священную миссию. Что ж... - профессор помедлил, почесал бороду. - Предупреждение нами получено. Что дальше?
   - Так мы что теперь, евреи? - спросил Иван. Почему-то сейчас это показалось ему самым смешным.
   - Ваня!
   - Молчу, молчу.
   - Другими словами, - подвел итог Постышев. - Мы имеем дело... с кем?
   - Это не коммунисты, - сказал Водяник.

* * *

  
   - Может, японцы и остались в живых. Если Японию не смыло цунами, - сказал адмиралец. - У них метро покруче нашего будет. Только не знаю, рассчитано ли оно на ядерную войну. В Токио, например, метро просто огромное, куда там московскому. Станций двести или триста, представляете? Может, до сих пор узкоглазые под землей живут. Техника у них была ого-го, куда там Техноложке. - адмиралец помедлил. - А, может, давно утонули. У них в Японии это запросто...
   - Как и у нас, - Сазонов улыбнулся. Почему бы и нет, раз вокруг одни придурки. Мы ему, значит, про генератор, а он нам про Японию. Отлично. Просто отлично.
   Над блокпостом Адмиралтейской нависала чернильная сырая темень, отгоняемая лучами двух фонарей-миллионников, резавших ее, как сыр. Богатая станция Адмиралтейская, раз может себе такое позволить. Адмиральцы вообще в последнее время поднялись, куда там "Ваське". Хотя вроде бы в одном Альянсе состоим, а гляди ж ты...
   Карбидка горела ровным желтым светом. Совсем не хотелось опять вставать и топать в сырую темноту туннеля. Век бы так сидел и слушал байки про токийское метро. И смотрел на воду. Туннель опускался здесь по углом сорок тысячных вниз, затем надламывался и шел практически горизонтально - до Адмиралтейской и чуть дальше ровный участок - потом опять уходил вверх. Сто пятнадцать метров, самая глубокая станция в мире. Треть пути до нее нужно добираться вплавь - на лодках. Блокпост перед Адмиралтейской служил заодно и речным портом.
   Параллельный туннель примерно такой же, как этот, но перекрыт гермой. В прошлый раз договаривались вроде бы его открыть, но так и не договорились. Бывает. Главное, непонятно, чего они боятся. Что Василеостровская начнет контрабандой поставлять мясо морских свинок в ресторанчики Гостиного двора и Садовой-Сенной? Хмм. Сазонов усмехнулся. В принципе, неплохая идея - Альянс-Альянсом, но пошлины за свинину адмиральцы дерут неслабую...
   Только Адмиралтейскую все равно не обойдешь.
   - Значит, никого не видели? - уточнил он еще раз. Старший дозора покачал головой.
   Не видели. Не знаем. Точно не было.
   - Извините, мужики, - сказал старший из адмиральцев. Почесал затылок, поставил чайник на спиртовку. Чайник был помятый и покореженный, старый. - Сейчас чай будем пить.
   Пижоны.
   А вот снаряжение адмиральцев радовало глаз и заставляло бледнеть от зависти - добротные камуфляжи и разгрузки, хорошие ботинки. И самое главное - оружие. У старшего дозора Сазонов заметил "кольт-питон", вороненый, с длинным стволом. Рукоять из черной резины по форме пальцев.
   У одного "костыль" (АК-103 со складным прикладом), у другого "Сайга" - автоматический дробовик, у третьего английская болтовая винтовка. Хорошее у них снаряжение - все заводское, почти новое - видно, а ведь простые бойцы. Или не простые? На Василеостровской даже диггеры снаряжены гораздо хуже. А на Адмиралтейской это в порядке вещей...
   Буржуи.
   Сазонов поморщился. Завидовать глупо. Особенно чужому богатству. Он никогда, сколько себя помнил, не завидовал вещам (кроме, пожалуй, оружия) или чужому достатку. Никогда и никому. Обойдетесь. А адмиралец с "питоном"... Сазонов усмехнулся. Вот встанем на двадцать шагов и пусть попробует выстоять против моего старенького "нагана".
   Никогда и никому я не завидовал, подумал Сазонов с каким-то жестоким чувством. Слышите?
   - Можно? - спросил он старшего адмиральца.
   Тот подумал и кивнул.
   - Чудесная машинка, - сказал Сазонов, вытянул руку с "питоном", прицелился в темноту. - Отличная просто. Сорок четыре магнум, говоришь?..
   Никому. Разве что Ивану - его девки любят. Иван, Иванядзе, Фигадзе.
   И еще одному человеку...
   - Как там ваш генерал? - спросил Сазонов небрежно. - Все воюет?
   Адмиралтейский покосился на него со странным выражением на лице.
   - Мемов-то? А что тебе наш Мемов?
   - Да все хочу спросить. Вот вы живете на Адмиралтейской, верно? А главный у вас почему-то генерал.
   - А тебе какая разница?
   - Да странно просто.
   В тот же момент Гладышев шумно высморкался. Прочистил горло, смачно сплюнул под ноги, посмотрел на всех выпуклым черным глазом. Другой глаз прищурен. Красавчик, елки. Морда кирпича просит - и не одного. Адмиралтейские нехорошо замолчали.
   - Че? - Гладышев повел плечом. - Не нравлюсь?
   - Да как-то не особо, - сказал адмиралец с "костылем".
   - Ну простите! Не целоваться пришел.
   Впервые в жизни Сазонов был благодарен хамским манерам Гладыша. Какое совпадение, этот придурок ему помогает. Пусть и нечаянно...
   - Спокойно, мужики, - Сазонов неторопливо поднялся. - Без обид. Он сейчас извинится. Гладыш?
   - Ась?
   Адмиральцы переглянулись. Старший блокпоста протянул руку за своим револьвером...
   - И вот еще что, - медленно произнес Сазонов, держа в руках чужой "кольт-питон". - Как раз хотел спросить...

* * *

   - Это не коммунисты, - сказал Водяник.
   - Это не коммунисты, - произнес другой голос. Но тоже очень знакомый. - Это бордюрщики.
   Иван резко повернулся. На входе в служебку стоял высокий плечистый человек, лицо благородное, чистое, тонкий нос, льдисто-серые глаза. Длинный плащ на нем был грязный и в прорехах, словно хозяина пытались из него выбить. Через плечо перевязь с кобурой, оттуда торчит рукоять револьвера.
   - Каждый охотник желает знать, - сказал Иван. Человек поднял взгляд, улыбнулся знакомой кривоватой улыбкой. - ...где сидит Сазан. Привет, Сазонов! С возвращением.

* * *

  
   Вадим Сазонов происходил из местного "дворянства" - как в шутку называли рабочих метростроя и служащих метро - дежурных, техников, машинистов. На станции они (вместе с ментами) образовывали элиту, правящий класс. Сыну машиниста с детства была уготована карьера: от бригадира по уходу за туннелями до помощника коменданта. А там, глядишь, и комендантом бы стал - годам к тридцати. Впрочем, подумал Иван, может, еще станет...
   Однако Сазонов, как говорили на станции, "взбрыкнул" и напросился в группу разведчиков. Его пробовали отговорить - бесполезно. Уперся до последнего, как заклинившая герма. Сначала Косолапый настороженно относился к странному новичку, все норовил поддеть, проверить на слабо. Еще бы - пижон, выскочка, голубая кровь. А туда же - в диггеры! Но после заброски в Андреевский универмаг, когда новичок прикрывал отход группы (хладнокровно отстреливал одну за другой павловских собак), даже Косолап сдался. Сазонова приняли как равного.
   И теперь он не мент, не машинист. Коренной диггер.
   Но по шее он у меня все равно получит, подумал Иван. По-нашему, по-диггерски...
   - Чем порадуешь? - Постышев смотрел исподлобья.
   - Ничем, шеф, - сказал Сазонов. - Хороших новостей у меня для вас нет, Глеб Семеныч, извините. Туннели прочесали, раз. Никаких следов, никто не проходил, никто ничего не видел. В вентухах и ТДПшках пусто - это два. Мы дошли до блокпоста Адмиралтейской. "Адмиральцы" клянутся, что никого не видели. Это три. - Он помолчал. - Такие вот фиговые новости...
   - А с караванщиками?
   - Караванов давно не было, - Сазонов покачал головой. - Сами знаете. Разве что через коллектор прошмыгнули... но это едва ли. Генератор не маленькая вещица, его в кармане не утащишь.
   - Ясно. Тогда как они это провернули? Вот что мне интересно. А, господа-товарищи диггеры? - Постышев засопел и поднялся. - Позор. Стойте, - он вдруг вспомнил, - ты же говорил про бордюрщиков... откуда?
   Сазонов улыбнулся.
   - А я еще не закончил, шеф.
   - Так заканчивай!

* * *

  
   - Один вопрос... - Сазонов взял старшего из адмиральцев за ворот куртки. Аккуратно, медленно... по одному пальцу.
   И вдруг резко рванул на себя. Белесая голова адмиральца мотнулась, ресницы хлопнули... Сазонов двинул ногой, сбил спиртовку. Откатился чайник, гремя и расплескивая кипяток. Взвился пар. Закричали люди.
   - Где?!
   - Что где? - адмиралец попытался вырваться. Потянулся к поясу. От неожиданности он забыл, что не вооружен.
   - Где твои тридцать сребреников?! - заорал Сазонов прямо в белесое лицо. - Давай, сука, выверни карманы!
   - Чего ты? - опешил адмиралец. - Чего ты?
   - Карманы! - Сазонов поднял "кольт-питон" и прижал ствол к подбородку старшего. - Выворачивай! И попробуй мне дернись, сука. - Большим пальцем он взвел курок. Чик. Какой приятный звук. - Гладыш!
   - Есть.
   Адмиралтейцы наконец сообразили, что происходит что-то неладное. Только они бросились к оружию, секунда... Гладыш уже стоял над ними с калашом.
   - Оп-паньки, - сказал Гладыш, погладил АКСУ по ствольной коробке. - Хороший песик, хороший... - он смотрел на адмиральцев, не отрываясь, желтые оскаленные зубы торчали вперед, как у барсука. Помятая, небритая морда. - И что мы имеем? Маленький вопросик. Че с ними делать, командир? Сразу в расход или сначала помучаем?
   А он умнее, чем кажется. Сазонов кивнул: так держать, и потащил старшего поста за собой, к лодочной пристани. Он тянул его так быстро, что адмиралец временами падал на колени, и его приходилось практически волочь.
   - Хочешь искупаться? - почти ласково спросил Сазонов. Черная вода морщилась, бликовала.
   - Да пошел ты! - старший начал приходить в себя. Отпихнул руку Сазонова с револьвером. Ах, так...
   Сазонов швырнул старшего на деревянный помост. Глухо застонало дерево. Вдоль узкой пристани к столбам были привязаны четыре лодки. Они слегка покачивались - и в свете фонаря их тени качались на стенах туннеля.
   - Сколько тебе заплатили? - спросил Сазонов спокойно. - Последний шанс. Ну! - он перехватил револьвер за ствол. Старший начал подниматься...
   - Я не знаю, о чем ты говоришь... ох!
   Сазонов ударил его рукояткой по ключице, услышал хруст - сломал, похоже.
   Старший с обмякшей правой рукой рухнул на колени.
   - А-а-а! А-а-а!
   За спиной Сазонова закричали. Весело, блин, летит время! Все нужно делать на драйве.
   - С-сука, - сказал старший адмиральцев. - Мы же с тобой чай пили... с-сука, как больно... мама, мама. Я ничего... я...
   - Последний шанс, - Сазонов отступил на шаг и поднял револьвер. Прицелился точно в середину бледного лба. - Считаю до пяти. Раз!
   Адмиралец заплакал. Слезы катились у него по щекам, оставляя грязные дорожки, капали с подбородка. Падали, падали.
   - Не надо... не надо!
   - Сколько тебе лет? - спросил Сазонов.
   - Ч-что?
  
   - Опустите оружие, - приказал голос.
   Сазонов медленно повернул голову. Вот зараза. Ты-то откуда взялся?
   На него смотрело дуло автоматического пистолета. Пистолет держал черный человек.
   - Ты еще кто такой? - спросил Сазонов.
   - Капитан-лейтенант Кмициц, - представился черный, держа Сазонова на мушке. Обшлага его блеснули серебром. Надо же... Сазонов чуть не выронил револьвер - от неожиданности. Капитан Кмициц был в черном флотском мундире, Сазонов такие только в книжках видел.
   - Служба безопасности Адмиралтейской, - сказал капитан. - Опустите оружие. - Он взвел курок. - Я вынужден настаивать.
   - Уберу, - легко согласился Сазонов.- Пусть объяснит только две вещи. Откуда это, - он кивнул в сторону рассыпавшихся сигаретных пачек и упаковок с антибиотиками, - и как через этот туннель пронесли украденный с Васьки генератор.
   Кмициц повернул голову к стоящему на коленях старшему поста.
   - Объясните товарищу, - приказал спокойно. Старший дернулся.
   - Это... не мое...
   - А чье?! - Сазонов рассвирепел. - Три!
   - Я... ничего не брал... не для...
   - Не для себя, я понимаю, - сказал Кмициц мягко. Сазонов заметил, как во взгляде капитана зажегся огонек понимания. - А для кого?
   - Четыре! - возвестил Сазонов.
   Старший уже рыдал в три ручья. Слезы лились из его глаз, на груди расплылось мокрое пятно. Склеившиеся от слез белесые ресницы.
   Отвратительно.
   - У меня мама... больная... ей... надо...
   Еще бы. Антибиотики на вес патронов. Даже просроченные.
   Кмициц перевел взгляд на старшего, потом опять на Сазонова. Кивнул едва заметно - продолжай.
   - Так кто тебе заплатил? - Сазонов понял намек. - Давай, скажи и все закончится.
   - Я... не...
   - Не заставляй меня говорить "пять". Пожалуйста.
   Старший вскинул опухшее красное лицо.
   - Один сказал... - он всхлипнул. - Что им надо успеть сегодня на... на...
   - Куда?!
   - Я слышал, на маяк...
   Сазонов помолчал. Вот и все. Все закончилось. Он опустил револьвер. Хорошая штука "питон". И рукоятка удобная, из пористой резины, не скользит.
   - На Маяк - то есть, на Маяковскую? - решил он уточнить, хотя это, в общем-то, уже не требовалось. Но для Кмицица... - Это были бордюрщики?
   - Д-да.
   - Точно бордюрщики?!
   - Да!
   - Теперь понятно? - спросил Сазонов у капитана. Тот помедлил и опустил пистолет.
   - Вполне. - Кмициц оглянулся. - Мне нужно позвонить. Прикажите своему человеку перестать целиться в этих людей. Этого... - он поджал губы. С отвращением. - Эту продажную мразь под арест. Попробуем их перехватить на Гостинке.
   - Думаешь, получится, капитан?
   Кмициц покачал головой.
   - Не знаю. Попробуем.

* * *

  
   - В общем, так обстоят дела, - заключил Сазонов. Прошел к столу, лицо вымотанное - даже щеки ввалились. - Это кто? - он устало кивнул на труп, закрытый брезентом.
   - Ефиминюк... Ты мне вот что скажи, - сказал Иван. - Зачем бордюрщикам наш генератор?
   Сазонов пожал плечами.
   - Не знаю, Ван. Может, у них с "централкой" начались проблемы?
   Иван кивнул. Логично. Сойдет как рабочая версия.
   - И что ты предлагаешь? Воевать с Площадью Восстания?
   - Ага, - сказал Сазонов. - И для начала захватить Маяк. В общем, если поторопимся, к утру успеем.
   - Точно, - сказал Иван.
   Площадь Восстания - одна из самых старых станций ленинградского метрополитена, построена была в далеком пятьдесят пятом году, еще в стиле сталинского ампира - пышном, монументальном, когда на отделку станций средств и материалов не жалели. С самого начала станция задумывалась как одна из центральных на случай атомной войны, поэтому там в туннелях через каждые двести метров санузлы, дренажные станции и фильтро-вентиляционные установки. И еще куча разных секретных ходов, убежищ гражданской обороны и военных бункеров. По запутанности схема обвязки Площади Восстания соперничает даже с московским метро - а это надо постараться.
   Вообще, ленинградское метро строили просто и даже скучно, потому что жидкие грунты, вода и прочие радости, но Площадь Восстания все-таки выделялась почти по-московски изощренной, какой-то даже азиатской запутанностью. Не зря она бордюрщикам досталась, видимо...
   Есть тут высший смысл.
   - Можем, вам сразу империю Веган покорить? - ядовито осведомился Постышев. - Прямо сплю и вижу, как вы это делаете! На пару. Воители, блин, зла не хватает...
   Сазонов выпрямился.
   - Вот мы про это и говорим, товарищ комендант, - сказал он. - Черта с два мы с ними справимся.
   - И? - Постышев покатал желваки около сжатого рта. - Что предлагаешь?
   Сазонов оглядел собравшихся.
   - Надо поднимать Альянс.
   Молчание.
   - Вот, блин, - сказал Постышев наконец. - Допрыгались.
  

* * *

  
   В Приморский Альянс прежде входили шесть станций: Приморская, Василеостровская, обе Адмиралтейских, Гостиный двор и Невский проспект. Но после того, как Приму пришлось оставить, станций стало пять. И весы утратили равновесие. Приморцы осели где придется, но в основном на Адмиралтейской - их туда даже специально заманивали. Кто-то, конечно, остался на Василеостровской - но таких было немного. Бедная станция, что вы хотите.
   Тесная, да еще и заслона от тварей не стало.
   Тогда думали закрыть гермозатворы в перегоне от Василеостровской до Приморской - и в итоге все-таки закрыли. В этот раз Иван ходил туда, обходя гермоворота через специальную боковую дверь.
   - В общем так, разведчик, - сказал Постышев негромко. - Твою свадьбу мы пока отложим. Извини. Ты сам понимаешь, время сложное.
   Иван дернул щекой. Таня... Помолчал и кивнул.
   - Мне нужно твое слово, Иван.
   - Да, - сказал Иван. - Сначала генератор.
   - И вот еще что, - сказал Постышев. - Связь восстановили. Кстати, кабель был перерезан, если кому интересно. Кому-нибудь это интересно?! - повысил он голос.
   Сазонов с Пашкой сконфуженно замолчали. Болтуны.
   - Так вот, орлы, - комендант ссутулился, грузно навалился на стол. - Слушаем меня.
   Задумчивые физиономии Пашки и Сазонова.

* * *

  
   - Я связался по телефону с Адмиралтейской. "Адмиральцы" пришлют своего человека - для координации совместных действий. А пока он сюда едет... вернее, не так. Пока мы тут будем с послом договоры договаривать, вы, братцы, уже должны быть на подходе к Маяковской-Восстания. Это понятно?
   - Да, - ответил Иван за всех.
   - Хорошо. На сборы даю три часа. Еще полчаса - на прощание. Все, вперед. Время пошло.

* * *

  
   Таня молчала все время, пока они шли к Ивановой палатке.
   - Все решил?
   Иван посмотрел на нее. Одними глазами показал: да.
   - А чего молчишь?
   Он не знал, что сказать. Понятное дело, последние события выбили Таню из равновесия - невеста, готовилась стать женой... опять невеста, и пока неизвестно, на сколько. Пока Иван сходит на эту войну, пока вернется - и дай бог, чтоб вернулся. Тьфу-тьфу-тьфу, постучать по тюбингу и сплюнуть. Много времени пройдет. Для кого-то даже - вечность...
   Интересно все-таки, ходила она к Трубному дереву или нет? Иван моргнул.
   Все они ходят.
   Хозяин Туннелей.
   - Ладно, как знаешь. У меня дел полно, - объявила Таня, повернулась и пошла по платформе.
   Иван посмотрел ей вслед. Обиделась, что ли?
   Он прошел в палатку - времени в обрез. Собрать вещи и пару часов поспать. Все. Иван сел на койку, закрыл глаза, откинулся на подушку и заложил руки за голову. Резко открыл.
   Нет, не все.
  
   Он услышал за спиной звук расстегиваемого клапана палатки и шелест ткани.
   Вернулась все-таки. Не выдержала.
   - Не надо мне вещи помогать собирать, - сказал Иван, не оборачиваясь. - Я лучше сам.
   - Ваня, - сказала она. Как-то очень значительно.
   - Что? - Иван выпрямился. Повернулся... О, черт.
   На него словно в один миг обрушился весь сегодняшний день. К мСнтерам день! Весь прошедший год. Таня, Таня, что же ты наделала?
   Я не верю в приметы.
   - Зачем? - Иван замолчал.
   Таня стояла перед ним в белоснежном подвенечном платье с открытыми плечами. Бешено, невозможно красивая... Волосы собраны вверх, в высокую прическу, выбившаяся прядь падает на изгиб ключицы.
   Невеста.
   Отчего не бросилась, Марьюшка, в реку ты...
   - Зачем?
   Она подошла к нему и встала рядом. Ивана вдруг пробил озноб, колени дрогнули. Молчаливая Таня. Сосредоточенная. Все для себя решившая.
   - Зачем? - повторил Иван. - Черт!
   - Так надо, - сказала Таня. Взяла его ладонь и положила себе на талию. Иван почувствовал под пальцами рисунок ткани. Тепло женского тела...
   - У тебя руки ледяные, - сказал он.

* * *

   На служебной платформе горел единственный фонарь. Иван уверенно направился туда, обходя по пути завалы из мешков с закаменевшим цементом, пустые катушки для кабелей, кучи строительного мусора и торчащие из бетона ржавые арматурины.
   - В бой идут одни старики, - сказал Евпат, поднимая голову. - Здорово, Иван! Ну что, герои-мордовцы, покажем молодежи, как зажигали в наше время? - он оглянулся. - Что притихли, а? Не слышу!
   Иван посмотрел. За спиной дяди было пусто. Только ветер шевелил привязанную к ржавому флагштоку белую тряпку. Дядин флаг одиночества. Евпат сам выбрал переселение на заброшенную служебную платформу, куда даже племянник не всегда заходил. А точнее сказать - довольно редко.
   Иногда Ивану казалось, что дядя слегка не в себе. А может, и не слегка. Впрочем, у всех свои недостатки...
   - Здорово, дядя, - Иван без сил опустился на сломанную кабельную катушку. - Я посижу у тебя минутку, ладно?
   - Сиди уж... гнать не буду.
   Дядя шумно зевнул, почесал ухо. Оба помолчали. С потолка срывались капля за каплей, падали в жестяной таз. Звонко барабанили брызги об оцинкованные стенки. Уютно горела карбидная горелка, над ее пламенем закипала закопченная кастрюля - скоро будет чай. Подземная идиллия. Дядя Евпат достал из футляра и надвинул на нос очки (пластиковые дужки перемотаны скотчем), посмотрел сквозь стекла на племянника. Пауза.
   - Плохо, Иван? - спросил Евпат.
   Иван пожал плечами. Бывало и хуже...
   - Нормально.
   Дядя кивнул.
   - Понятно. Ты посиди пока, я сейчас кипяточку сварганю...
   Грея ладони о помятую железную кружку, Иван слушал дядину болтовню. Евпат был единственный оставшийся в живых его родственник - дальний, правда, но все равно.
   Иногда нужно оставить компанию женщин и компанию мужчин, чтобы выслушать одного уродливого старика.
   - А историю про ангелов ты слышал? - говорил Евпат. - Нет? Тогда слушай, больше поймешь, что в метро происходит. Слышал когда-нибудь про ошибку Саддама Великого? В те дни народу на станциях набилось столько, что скоро должен был начаться голод, если бы дети продолжали рождаться. Многое взяли в метро люди, но не гондоны, уж извини за грубость...
   И тогда Саддам Великий собрал детей с одной из станций... С Елизаровской, кажись... И под видом школьных занятий отправил в дальний тупик, там, мол, безопаснее (тогда крысы совсем обнаглели). Где деток усыпили и обработали. Всех до единого мальчиков. Несколько даже померло. А потом дети очнулись. Матери, когда поняли, что произошло, начали бунт. Это как у Нерона, который доигрался в бога. Именно женщины скинули Саддама с трона, никто другой. Да они его разорвали просто, клочка от него потом нельзя было найти. Охрана пыталась стрелять - куда там! Разве баб остановишь?
   Так и закончилась власть Саддама. Но что делать дальше?
   Дети-то искалечены. И стали их учить петь. Кастраты. Фаринелли, едрить, все. Как на подбор.
   До сих пор поют. А я ведь их слышал, Иван, представляешь? Жутко. Словно туннель вибрирует. Голоса чистые и мощные, прозрачные, как кристалл.
   Они поют, как ангелы.
   Дядя помолчал, поправил кастрюлю.
   - А кто-то говорит, что Саддаму Великому было плевать на рождаемость. Саддам хотел на небо живым. И для этого ему были нужны ангелы.
   - То есть? - Иван не договорил.
   - Верно, племяш, - Евпат усмехнулся. - Саддам делал ангелов, а не уродов. Хотел как лучше, чудак эдакий. А его не поняли. Это вообще проблема человечества, не находишь?
   Иван помолчал.
   - А со станцией что? - спросил он наконец. - С Елизаровской?
   - А что со станцией? - Евпат поднял брови.
   - Ну... после этого? Вымерла?
   Дядя пожал плечами.
   - С какого бодуна? Других нарожали. Долго что ли? Бабы они и есть бабы, им только волю дай. Выполнили демографическую программу за одну ночь. Теперь тем балбесам лет по двадцать уже...

* * *

   Проводы бойцов.
   Сначала намечалась свадьба, затем война. Потом решили совместить.
   - В общем так, - Постышев обвел взглядом собравшихся. - Если кто еще не в курсе. Мы начинаем войну с Площадью Восстания - с бордюрщиками. Причины вы знаете: убийство, кража, нарушение границ... Все станции Альянса выделят бойцов для этого дела. Но основная тяжесть все равно наша, это понятно. Это наш крест, и мы его понесем.
   В толпе хмыкнули зло:
   - Ну еще бы!
   Постышев посмотрел на Ивана, устало прикрыл глаза, опять посмотрел на собрание. Вздохнул. Сказал негромко:
   - Надеюсь, я доживу до момента, когда генератор вернется на свое место. Надеюсь на вас, ребятки. Не подведите. Маэстро, марш!
   Солоха нажал кнопку. Заиграла музыка. Бодро, слегка хрипя на высоких нотах, запел динамик старого японского музыкального центра:
   Вставай, буржуй, настал твой смертный час
   Против тебе весь бедный люд поднялся...
   Звуки летели над платформой, задорный голос обещал милой многое.
   Ничего, ничего, ничего...
   Сабли, пули, штыки, все равно.
   Ты, любимая, да ты дождись меня
   И я... вер... вер...
   Хлопок, синяя вспышка. Звук оборвался. Мимо замолчавшего центра угрюмо шли василеостровцы, спускались на рельсы, исчезали в глотке туннеля. Пахло горелой изоляцией. Иван посмотрел на толпу провожающих - женщины, дети, старики, слишком старые, чтобы держать оружие. Многие плакали. Со станции уходили почти все мужчины - даже профессор Водяник шел на войну. Оставался дядя Евпат, куда ему с его ногой. Оставался Постышев - без коменданта нельзя...
   Иван огляделся. Н-да, тоска. Никуда не годится такое прощание.
   Прощаться надо весело.
   - А ну, - Иван повернулся к Гладышу. - Запевай!
   - Какую?
   - Нашу.
   Тот мгновенно сообразил, растянул рожу в ухмылке. Заорал, зарокотал хриплой глоткой:
   - Когда напиваюсь я пьяный, тогда я мотор торможу,
   Давай, друг, поехали к дому, а дорогу сейчас покажу!
   И вдруг сладилось, припев орали уже хором:
   Вэ-Вэ-Вэ, Ленинград! Эс-Пэ-Бэ, точка ру!
   Вэ-Вэ-Вэ, Ленинград! Эс-Пэ-Бэ...

* * *

   Иван остановился, подсветил фонарем. Пашка притормозил, обернулся...
   - Иди, - сказал Иван. - Я догоню.
   Трубным деревом или Деревом желаний называлось ржавое переплетение труб, из-за сырости отделившееся от стены туннеля и опасно нависающее над проходом. Иван покачал головой. Действительно напоминает дерево. Жутковатая штука.
   На каждой "ветке" трубного дерева, на каждом стволе висят цветные ленточки - белые и красные. Сквозняк треплет их, от каждого порыва ветра ржавый металл уныло скрипит.
   По поверьям Василеостровской, чтобы желание исполнилось, нужно прийти сюда ночью, загадать желание и повязать цветную ленточку.
   Главное: желать яростно, страстно, до потери сознания.
   И Хозяин Туннелей исполнит твое желание.
   Если захочет.
   Интересно, приходила ли сюда Таня? Иван покачал головой. Не твое дело, Одиссей.
   Одиссей и Пенелопа - это была их с Катей игра, когда у них все только начиналось. Странно...
   Пенелопой он назвал одну, а ждать его будет другая.
   Придурок ты, Одиссей, правильно Катя сказала.
   В туннеле поднялся ветер. Разноцветные ленточки на трубном дереве зашелестели, застрекотали. Ржавым голосом завыл металл.
   "Ты не вернешься. Никогда".
  

Глава 4. Генерал

   Сначала они долго шли за дрезиной, что везла их вещи. Старая дрезина уныло скрипела, стирая катки о ржавый металл. Уклон туннеля здесь был не то, чтобы сильный, но вполне ощутимый. "Адмиралтейская" зеленой линии - самая глубокая станция ленинградского метрополитена. Туннель шел под заметным уклоном вниз. Иван понимал, что они спускаются все глубже под землю, может, даже в самый центр мира. В преисподнюю.
   Впрочем, никакой нежности к Адмиралтейской он не испытывал.
   Так что можно и так: в приемную ада.
   Воды под ногами становилось все больше. Чем дальше они заходили, тем глубже сапоги погружались в темную, хлюпающую жидкость. Сначала воды стало по щиколотку. Затем по колено. Фонари освещали лишь малую часть пути, конец туннеля терялся в темноте.
   Иван оступился на скользкой шпале, скривился. М-мать. Не делай резких движений, вспомнилось Катино напутствие.
   Это что - мне теперь на всю жизнь такой лозунг?
   - Болит? - спросил Пашка.
   Уже второй час они вышагивали по шпалам в темноту туннеля. Дрезина натужно скрипела, подпрыгивала и дребезжала на неровных, ржавых рельсах. Ее несколько раз пришлось переносить на руках - местами дорога совершенно испортилась. Иван попытался помочь, но его отогнали. "Иди, иди, инвалид детства!". В одном месте полотно железной дороги было прорвано - словно из-под земли вылезло нечто, вывернуло шпалы (одна из них лежала в паре метров от разрыва, другая переломилась пополам) и уползло. То ли вниз по туннелю, то ли вообще в потолок.
   Иван покачал головой.
   - Не болит? - продолжал допрос Пашка. Станционная контрразведка, елки-палки.
   Иван там, на разрыве полотна, запрокинул голову и подсветил диодом. Какая-то выемка там действительно была, дыра фактически, но это могли сделать и грунтовые воды.
   - Отвали, Пашка, - сказал Иван устало. - Ты это уже в сотый раз спрашиваешь. Не веди себя, как моя жена, я тебя прошу. Во-первых, я не женат, а во-вторых...
   - ...сам такой! - обиделся Пашка и утопал назад, к замыкающему маленький караван Солохе.
   Еще через полчаса василеостровцы дошли до лодочного причала.
   Здесь стояли адмиральцы с калашами - почетный караул, блин. Иван пригляделся. Автоматы были новенькие... ну, или прекрасно сохранившиеся. Блестели радостно. А вот адмиральцы глазели на пришлых без всякого энтузиазма.
   Спасибо, Сазоныч. Слава о твоих подвигах... н-да.
   Встречающие были в одинаковых зеленых бушлатах, словно солдаты. Парочка в танковых шлемах. Минус еще один армейский пост, мысленно отметил Иван.
   Где он был, интересно? На Английской набережной?
   В день Катастрофы погибли все, кто остался наверху. А в Питере солдат было прилично - дядя Евпат говорил, тогда целую дивизию загнали на улицы.
   Хотя что такое дивизия для Питера?
   Минимум три сотни пулеметов НСВ и "Корд", подсчитал Иван в уме, несколько тысяч калашей - сто третьих и семьдесят четвертых, патроны, сухпайки (искать в танках и БМП, у которых защита от оружия массового поражения), дозиметры и даже гранаты.
   Да и вообще много интересного. Только поблизости от станций метро уже все разграблено диггерами и гнильщиками, продано, перепродано, изношено и съедено.
   Но один пост, видимо, где-то затерялся. И там, судя по шлемам, был танк.
   Навстречу Ивану выступил человек в черной шинели.
   - Иван Данилыч, рад видеть, - он протянул руку.
   - Взаимно, - сказал Иван, откровенно разглядывая незнакомца. Так вот ты какой, каплей Кмициц, про которого говорил Сазон. Приятное волевое лицо, слегка восточные черты, темные глаза, русые волосы.
   - Все готово. Лодки ждут, - сказал Кмициц. - сколько у вас людей?
   - У меня пятеро, - Иван хмыкнул. - Диггеры. У Кулагина, - он мотнул головой: там, сзади. - Тридцать один.
   Кмициц кивнул.
   - Обернемся в два захода. Прошу на борт.
  
   Лодки прошли по узкому коридору вдоль столбов. Кое-где были привязаны лампы, освещавшие черную, словно нефтяную воду. От воды шел резкий, выворачивающий желудок, запах аммиака. Иван опустил весло в воду и плавно повел - и раз. И два... черт! Прихватило под ребрами. Стало трудно дышать, и все вокруг словно отдалилось.
   Туннель начал заваливаться набок.
   - Держи его! Дер... да держи ты его, наконец! - отдаленные голоса. Словно он куда-то бежал.
   Очнулся Иван от странного ощущения спокойствия. Они плыли по туннелю между заросших путевых столбов, сделанных, видимо, из станционных шпал. Белесые пятна грибов на влажном дереве казались неопрятными.
   Дальше туннель выходил к платформе. Нижняя Адмиралтейская - недостроенная станция, там даже отделку только-только собирались делать, когда все началось. Станция закрытого типа, как и Василеостровская. Только размерами побольше. Ну и зарыта на сорок метров глубже.
   - Миша, - окликнул он Кузнецова, почему-то оказавшегося в одной с ним лодке. - Где все?
   - Все? - Миша вдруг улыбнулся. Какой-то совершенно чужой, растягивающейся, словно каучук, улыбкой. - Все умерли, командир. Обвал случился в туннеле, тебя завалило. А все остальные погибли.
   - И ты?
   - И я, командир, - согласился Кузнецов. - Ты что-нибудь помнишь?
   - У нас украли генератор...
   Чужой, незнакомый Миша засмеялся. Лающий смех, в котором грохотало ржавое железо и падали черные птицы, пошел отражаться от тюбингов, от темной воды, улетел вдаль, в обе стороны туннеля. И где-то вдали, совсем далеко, Иван услышал, как глухо и страшно смеется еще один чужой Миша.
   - Нет, командир, - сказал чужой Миша, который сидел рядом. - Это тебе привиделось.
   - То есть... - Иван помолчал. - Генератор у нас не крали?
   - Нет.
   - А Ефиминюк?
   Чужой Миша покачал головой.
   - Единственные мертвые люди здесь - это ты и я, командир. Извини. Карбид на Приморской... помнишь?
   Иван подался вперед:
   - Ацетилена было слишком много?
   - Нет, - сказал чужой Миша. - Ацетилена было достаточно. Ты уничтожил тварь. Но ты забыл про потолок, командир. Он держался на соплях. Потолок обвалился, и тебя накрыло. Так бывает. Мне очень жаль.
   Иван обдумал ситуацию.
   - Я мертв? - спросил он наконец.
   - Не совсем. На самом деле ты сейчас лежишь под завалом, но еще жив. Скоро кислород перестанет поступать к мозгу и ты умрешь окончательно. На самом деле, - чужой Миша улыбнулся. - Он уже перестает. То, что ты сейчас видишь - это умирание твоих мозговых клеток. Меня на самом деле здесь нет. Есть кислородная смерть твоего мозга, командир. Все это длится доли секунды.
   - Таня? Что с ней?
   - С ней все будет в порядке, - сказал чужой Миша. - Она оплачет тебя и скоро выйдет замуж.
   - За кого?
   Чужой Миша поднял брови, посмотрел на Ивана - в темных глазах таяли искорки.
   - Ты действительно хочешь это знать?
   - Да.
   - Как хочешь. Нам осталась наносекунда. Это будет...
   Что чужой Миша хотел сказать, Иван так и не узнал. Потому что вдруг проснулся по-настоящему.
   Лежать было удобно. Кто-то подложил ему под голову свернутое одеяло. Пашка?
   Иван полежал, сердце частило. Спокойно, велел он сердцу. Все будет хорошо. Всего лишь очередной глупый сон...
   Они плыли между столбов. Лодки беззвучно резали чернильную, плотную как мокрый асфальт, воду.
  
   "Адмиралтейская-2" встретила их деловым гулом и - равнодушием, как ни странно. Ступая по бетонным ступеням, выщербленным, сбитым, затем по коридору - сбойка от нижней станции к верхней, Иван не мог избавиться от мысли, что все кончено. Мирная золотая пора миновала. Раньше семейное тушеночно-консервное будущее представлялось Ивану скучным до изжоги - мне-то оно зачем? Но теперь, когда беда встала перед носом - очень захотелось обратно. И чтобы опять впереди маячила долгая скучная жизнь...
   За следующим поворотом оказалась гермодверь, часовой с помповым дробовиком выпрямился. Увидев Кмицица, выпрямился еще сильнее (хотя и так был как струна) и резко бросил ладонь к виску.
   - Вольно, - сказал Кмициц.
   Иван посмотрел на серое одеяние "адмиральца" и промолчал. Интересные у них тут порядки.
   - Как доехали? - к ним шел Гречников, комендант Адмиралтейской, видимо, вызванный тем же часовым. - Представляете, ваши припасы еще не готовы! Что может быть хуже бардака на войне?
   Пожали руки. Иван посмотрел в лицо Гречникова и подумал, что видит перед собой несчастного человека. Василеостровцы в общем-то, тоже не блистали жизнерадостностью, но там было понятно, у людей генератор стибрили. А у этого-то что?
   - Кто у вас за главного? - спросил Гречников.
   - Я главный, - сказал Иван. Уточнил. - По разведке. А совсем главный... вот он. - Кивком показал на Олега Кулагина.
   Формально старшим все равно оставался Кулагин, но боевыми операциями командовать будет Иван - это было оговорено заранее...
   Комендант кивнул.
   Василеостровцы, и это было частью тайного соглашения, отправили на войну почти всех мужчин. Призывной возраст, тоскливо шутил Постышев, глядя на сборы. Четырнадцать-пятнадцать - это уже не дети. Это стратегический резерв станции.
   - Добро пожаловать на Адмиралтейскую! - сказал Гречников.
   Четыре человека... Толпа, блин, встречающих. Визиты к соседям обычно напоминали праздники - гуляют все. И подарки, выпивка и общее застолье и танцы. Но какие сейчас танцы?
   Иван огляделся.
   - Пожрать у вас где можно?
   Гречников отмахнулся.
   - Накормим. Не беспокойтесь. Пока располагайте людей на отдых, я распоряжусь...
  

* * *

   Адмиралтейская поражала воображение. Иван думал, что уже привык - не раз ведь здесь бывал, но оказалось, что - не совсем. Все равно поразился, словно впервые приехал.
   Во-первых, станция длиннее, чем Василеостровская, примерно метров на пятьдесят. Во-вторых - колонно-стеновая, а не горизонтальный лифт. То есть, вместо проемов в стенах и железных дверей - высокие открытые арки. И это сразу вызывало ощущение невероятной легкости, пространства и широты.
   Высокая и светлая, отделана золотистым мрамором. Колонны из черного мрамора вдоль центральной платформы, светильники за карнизом, позолота. Вдалеке, в южном торце, виднелось темное пятно. Черное мозаичное панно, изображающее Петра Первого в окружении шведов. Или соратников? Иван не помнил.
   Вообще, на Адмиралтейской все поражало достатком и роскошью. Даже рыночек на платформе казался каким-то очень цивилизованным и не выглядел барахолкой, как подобные ему на других станциях.
   Василеостровцы разбрелись кто куда. Иван своим диггерам дал втык - не убегать, ходить скопом. Время дорого.
   Вдруг отправят на Невский уже в ближайшие часы?
   Диггеры всегда передовой отряд. Куда денешься.
   Базу василеостровцы разбили в мгновение ока. На самом деле не база, одно название - вещи свалили в кучу и разбежались.
   Туристы, блин.
   Иван огляделся. Диггеры аккуратно сложили скарб отдельно и поставили часовым Солоху - зная местный народ, предосторожность не лишняя... впрочем, народ везде одинаков. Тем более Адмиралтейская играла роль перевалочного пункта для караванов с фиолетовой линии, здесь народ всякий попадался. На станции стоял такой гул, что Иван с непривычки сразу устал.
   Покормить их обещали в скором времени - но это "скоро" все не наступало. Адмиральцы, подумал Иван с презрением. Даже их крутой генерал не изменил этого. Неорганизованные, скользкие...
   Когда обещанной кормежки не было и через час, народ заворчал. В животах уже гудело не хуже, чем в трансформаторах под напряжением.
   - Консервы не трогать! - ходил и орал Кулагин. Иван покачал головой. Его диггеры привычные, а у остальных обед по расписанию - вот и мучаются.
   - Все в сборе? - Иван оглядел своих. Заметил Водяника, расчесывающего пятерней свою косматую черную бороду. - Профессор, вы с нами?
   Тот кивнул.
   - Ну все. Двинулись.

* * *

   Если ты не ищешь приключений, приключения сами найдут тебя.
   В данный момент приключения стояли перед ними в образе рыжеватого мужика в длинном, до колен, пуховике. Пуховик был тщательно заклеен скотчем. Иван с трудом подавил желание достать дозиметр и проверить уровень.
   - Здорова, лоси! - сказал мужик.
   - Почему лоси? - Пашка от удивления даже забыл обидеться.
   - Потому что ваш Васильевский остров - он еще и Лосиный, - охотно пояснил адмиралец. - Кто вы тогда? Правильно! Клан Лося, получается. Так что сопите в трубочку, лоси.
   Иван прямо залюбовался. До чего же наглый народ пошел на Адмиралтейской! А всего-то и нужно было: пару раз удачно разгромить мародеров, что засели в туннелях за Университетской. Ходили упорные слухи, что адмиральцы погребают под себя и саму станцию - потихоньку.
   - За лося ответишь, - предупредил Сазонов с усмешкой. Его эта ситуация тоже забавляла. Картина запредельная, конечно - один гражданский наезжает на команду диггеров.
   - Лось хорошее животное, - вмешался профессор Водяник. Миротворец хренов. - Умное, сильное...
   - С рогами! - поддакнул адмиралец.
   Бум.
   Иван посмотрел на распростертое тело, затем на пожилого диггера. Вздохнул.
   - Вот вечно ты торопишься, Гладыш.
   - Да я чо? Я ничо, - отрекся тот, смущенно потер кулак. - Я вообще мимо шел, а оно уже тут лежало.
   К ним уже бежал патруль...

* * *

  
   Конечно, им не поверили. Глядя на небритую морду Гладыша, вообще трудно сохранить веру в человечество.
   Иван выпрямился. Ну все, начинается.
   - Мои любимые конфеты, - сказал он. - Всем приготовиться... Бато-ончики!
   ...В кабинете начальника СБ Адмиралтейской (язык не поворачивался назвать это каморкой) едва слышно гудел настольный вентилятор. Когда он поворачивался, лопасти его начинали стрекотать, словно ленточки на Трубном дереве... Прохладная струя задела Ивана. Он вздохнул, перенес вес с ноги на ногу, переступил, поднялся на носках, чтобы разогнать кровь. Опустился на пятки.
   Всегда так. Что-нибудь не вовремя вспомнишь и прощай спокойствие. "Ты не вернешься. Никогда".
   - Что же это вы, Иван Данилыч? - Орлов, глава Службы Безопасности Адмиралтейской, смотрел на него с мягким укором. Иван дернул щекой.
   - Нельзя же так, - продолжал Орлов. - Устроили драку, сломали прилавок...
   - Насчет прилавка, это случайно получилось, - сказал Иван хрипло. - А с дракой да... признаю. Этот урод...
   - У этого урода, как вы его называете, сломана челюсть, - Орлов покачал головой, словно журил непослушного сына. Нашалил, с кем не бывает. - И сотрясение мозга.
   - Бывает, - сказал Иван. Орлов кивнул: понимаю, понимаю. Скучная повседневная жизнь диггеров...
   - Допустим, гражданин Альянса Щетинник В.Л. сам виноват, хотя это еще как поглядеть... только не надо протыкать меня взглядом, Иван Данилыч, умоляю!.. но патруль, скажите мне, в чем патруль-то перед вами, господа диггеры, провинился?
   Иван молчал.
   - Или с патрулем тоже случайно получилось?
   - Случайно, - сказал Иван. - Мы их сразу предупредили...
   - О чем, если не секрет? Что окажете сопротивление законной власти? Понимаю, как тут не понять. Только вы, совершенно случайно, не забыли, где находитесь? Какая это станция - по вашему, по-диггерски?
   Век бы не бывать на вашей Адмиралтейской, подумал Иван в сердцах. Даром не надо. Плечо и рука все еще болели. Зря он, конечно, лично врезал тому адмиралтейцу - но что поделаешь. Если ты командир патруля, это еще не значит, что можно хамить. Иван поморщился. А вообще, конечно, некрасиво получилось...
   Гладыш, твою мать! Ну ты меня втянул в историю. Дай только отсюда выбраться, я с тобой переговорю по-свойски.
   - Виноват, - сказал Иван. - Готов понести наказание...
   - Ой, да перестаньте, Иван Данилыч, - поморщился Орлов. - Смешно уже, ей богу. У нас война на носу, что мне вас теперь, расстреливать прикажете? По закону военного времени?
   - А что, война уже официально объявлена?
   Орлов смотрел на Ивана без улыбки. Потом взял со стола простой карандаш, повертел в пальцах. Такими сейчас все метро пользуется. Черно-зеленые грани...
   - Могу я задать вопрос? - спросил Орлов наконец.
   Иван с недоумением уставился на безопасника, пожал плечами.
   - Почему нет?
   - Во что вы верите?
   - Что-о?
   Орлов вздохнул. Взял карандаш двумя руками.
   - В этом и проблема с вашим поколением. Понимаете, нет? Это вопрос, который неизменно ставит любого из вас в тупик. Во что вы верите, Иван Данилыч - в справедливость, может быть? В воздаяние? В зеленых человечков? В жизнь после смерти? В бога? Да черт побери, хотя бы во что-нибудь вы верите?
   Молчание. Стрекот вентилятора в тишине.
   Иван с новым чувством смотрел на безопасника. Орлова он видел и раньше, даже общался, но сегодня день открытий. Совершенно другой человек. Не обманывай себя, спохватился Иван, это может быть просто игра. Разве ты видел Орлова при исполнении прямых обязанностей? Щас, держи карман шире, а то патроны не влезут.
   - Я верю в себя. И в своих друзей.
   - А в будущее Альянса? - Орлов подался вперед. - В будущее верите?
   - Что вы хотите?
   - Мне нужны люди...
   Тут Иван наконец понял, чего от него добиваются. Вербует, гад.
   - В стукачи мне как-то не с руки, - сказал Иван. - Сегодня астрологический прогноз не рекомендует. Утром специально проверял.
   Карандаш в пальцах Орлова с треском сломался. Пальцы побелели.
   - А если без клоунады?
   - Если без клоунады... Идите к черту, любезный.
   С минуту Орлов смотрел на него, не мигая. Наконец сказал:
   - Значит, так?
   - Значит, - согласился Иван.
   - Неудобный вы человек, Иван Данилович.
   - А что, должен быть удобный? - Иван жестко повел плечом, точно собираясь драться. Он теперь стоял, слегка ссутулившись, расслабив руки, и смотрел на контрразведчика в упор.
   - Ничего вы не должны, Иван Данилович, - произнес Орлов мягко, как в начале разговора. Оно снова взял себя в руки. - Совершенно. Мне - точно. Только ведь у вас много других долгов.
   К чему он клонит, Иван пока не понимал, но тон главы службы безопасности ему совершенно не нравился.
   - Я свои долги отдаю, - сказал он медленно. Ловись, рыбка, большая и маленькая.
   - Не сомневаюсь, Иван Данилович, - Орлов мягко улыбнулся. - Не сомневаюсь. Допустим, в вашем темном прошлом...
   - Что? - Иван поднял голову.
   - Я ведь про вас много знаю, - сказал Орлов. - Вы уж простите великодушно, работа такая. Вот скажем, вы ведь не местный? Не с Альянса?
   - Это что, преступление?
   - Боже упаси! Банальный интерес и все. Штампик-то у вас в паспорте не Василеостровский. А сейчас такое время, что даже штампик станционный много чего о человеке рассказать может. Например...
   - Не говорите так быстро, я за вами не успеваю.
   Орлов вскинул голову, уставился на Ивана:
   - Опять юмор, значит. - Он шевельнул белесыми бровями. - Понятно. Вы со своим юмором мне уже знаете где, остряки? - он провел ребром ладони себе по сонной артерии. - Вот здесь сидите. Клоуны большого цирка, вашу мать...

* * *

   Патроны ему все-таки вернули. И оружие. Попробовали бы не вернуть. Иван стиснул зубы, скулы затвердели.
   Спокойно, Иван. Расслабься.
   Иван полчаса лаялся, просил, уговаривал, обегал всю станцию, добиваясь, чтобы его людей освободили. Адмиральцы смотрели недобро, на контакт не шли. Плюнув, Иван нашел Кмицица, тот выслушал, кивнул "посмотрим, что можно сделать". Видно было, что капитан не испытывает особых иллюзий...
   И как-то на удивление быстро разобрался.
   Н-да. Один приличный человек на всю станцию и тот заместитель Орлова.
   Закончив с делами, Иван вышел пройтись. И почти сразу обнаружил то, что они искали, прежде чем столкнутся лбами с адмиральцами. Небольшой металлический киоск с надписью крупными буквами "Ш А В Е Р М А". Вовремя, называется. Нет бы до той стычки - глядишь, и обошлось бы...
   - Почем шаверма? - спросил Иван, разглядывая прилавок с выставленным товаром. А неплохой выбор, надо признать. Десяток видов салата, соленые грибы, тушеные водоросли, маринованный чеснок, даже вареная картошка (правда, по цене как за пулемет).
   - Двэ, - продавец показал растопыренные пальцы. Два патрона, значит.
   - Давай. Еще возьму салат из морской капусты, - сказал Иван. - И азу тоже... нет, азу, не надо.
   - Могу еще прэдлажить мясо по-французскы. Будэте?
   Да? Иван повернул голову, посмотрел на продавца с интересом.
   - Француз хоть свежий был? - спросил с иронией.
   - Обижаешь, дарагой! Вах! Свежайший, как поцелуй прэкрасной дэвушки.
   - Даже так? И что там?
   - Свинына, лук, сыр, майонез - сам дэлал. Пальчыки облыжешь.
   Насчет сыра Иван сомневался. Разве что из старых запасов в вакуумной упаковке. Или в консервной банке. Насчет майонеза тоже сомнительно... и все же.
   - Свининка чья? Не с длинным голым хвостом бегала?
   - Абыдно, да, гаваришь, - продавец разволновался. - Самый лучший свинынка. С Васы приэхал. Дэлыкатес!
   С Василеостровской, что ли? Привет, Борис, - подумал Иван. - Как сам?
   Смешно.
   - Уговорил, языкастый, - сказал он. - Давай свой "дэликатэс"...
   Через полчаса василеостровцы выступили с Адмиралтейской - сытые и с песнями. Вслед за ними пошел первый отряд адмиральцев.
   Война продолжала набирать обороты.

* * *

  
   Гостинка показалась Ивану гораздо приятней Адмиралтейской. Еще бы. Почти как дома: родной тип станции - "горизонтальный лифт", родной светлый мрамор, родные железные двери по обе стороны платформы - только станция шире и намного длинней, чем Василеостровская. Двери в туннели открыты. Чего им тут боятся? Разве что... Иван огляделся. Так и есть. У входа мелькнул знакомый солдатский бушлат. И здесь адмиральцы на каждом углу. Они что, размножаются делением?
   Василеостровцев уже встречали - деловито, спокойно, без лишней суеты. Здесь, на Гостинке, Иван снова начал чувствовать себя полноправным гражданином Альянса. Пожилой мужик в синей, древней, как Исход евреев из Египта, форме машиниста протянул руку, кивнул.
   - Время плохое, - сказал он, - но гости хорошие. Дай бог, если Хозяин Туннелей будет не против, вернем ваш дизель.
   Освещение на станции было традиционным: натриевые лампы за световым карнизом из алюминия, кое-где на шнурах свисали обычные витые, энергосберегающие. В последние годы перед Судным Днем, рассказывал Водяник, на такие полстраны перешло. Электричество здесь, в отличие от Адмиралтейской, экономили. Освещена платформа была не то, чтобы скудно, но без лишнего выпендрежа. На станции царил уютный полумрак. Только дальше, в северном конце платформы, из перехода на Невский лился чистый белый свет - там, Иван помнил, были лампы дневного света под потолком. А под ними по всему длинному переходу - овощные плантации и детские площадки. Дети получали полезное ультрафиолетовое облучение, заодно помогая обеспечить станцию зеленью.
   Диггеры вышли на платформу. Гладышев присвистнул. Пашка, задрав голову и открыв рот, пялился на построенный до потолка жилой блок - в четыре этажа. Там кипела жизнь. Женщины развешивали белье - протянуты веревки над платформой, на них сушились рубашки и трусы, простыни и пеленки. Капала вода. Дети играли и бегали, целая стайка замерла на третьем этаже, разглядывая василеостровцев. Жилой блок занимал примерно треть станции, от ора и детских криков звенело в ушах. Где-то наверху плакал младенец.
   Дальше за блоком - рынок, еще дальше гостевые палатки для приезжих и кафешки. Все, как у людей. Поехать сюда, что ли, на медовый месяц? Интересно, Тане бы здесь понравилось?
   Громко только очень.
   - Давайте за мной, - сказал машинист. Повел их за собой через всю платформу. Когда шли, Иван разглядывал спуски в подземный переход до Невского проспекта. Офигеть, какого размера станция. В футбол играть можно.
   Навстречу Ивану с компанией прошли две девушки - одеты по-местному, в цветных косынках (одна в желтой, другая в красной), ноги от ушей, стройные.
   - Ты смотри, - Сазонов остановился. - Да мы в раю, пацаны!
   Девушки заулыбались. Та, что в желтой, бросила на Сазонова заинтересованный взгляд. А что, парень видный, красивый. Ивану на мгновение стало жаль, что не на него так смотрят. И тут в красной косынке посмотрела на него, опустила глаза... снова посмотрела. Как обожгла. Ивану сразу стало весело.
   А всего-то и нужно мужчине...
   Именно.
   По слухам, на Гостинке и Невском обитали самые красивые девушки во всем метро.
   - Представляешь, - сказал Пашка оживленно. - Тут до Катастрофы на поверхности были торговые центры для самых богатых. И персонал подбирали так, чтобы сердце покупателя радовалось, глядючи. Только настоящих красавиц. А потом все эти красавицы оказались внизу. На станции. Вот повезло кому-то!
   - Н-да? - Иван поднял брови.
   Пашка смутился.
   - Ну, я так слышал. И смотри - не врали же! Есть на что посмотреть.
   - Ты смотри-смотри, а рот не разевай сильно, - заметил Сазонов. - Здесь, говорят, за изнасилование самое жестокое наказание во всем метро. Тут такое творилось после Катастрофы, что... сам понимаешь.
   - Да я вроде не планировал, - растерялся Пашка.
   - Смотри у меня.

* * *

   - Помните, ученые говорили: после ядерной войны на земле выживут только крысы и тараканы? Помните? Вот и я помню. Ну и где те тараканы? Ты хоть одного в метро видел, а? И я не видел. Вот я и говорю: как этим ученым вообще верить?
   - Ну, с крысами же они не ошиблись... - сказал Кузнецов. Молодой мент неплохо вписался в компанию местной молодежи.
   - А я слышал, - вмешался до того молчавший худой парень из невских. - На Фрунзенской крысы исчезли. Совсем.
   - Гонишь, нет? Почему исчезли?
   Невский усмехнулся.
   - В том-то и штука, мужики. Не знает никто. Просто взяли и исчезли. Говорят, их жрет кто-то...
   Иван кивнул Кузнецову, тот помедлил и кивнул в ответ. Иван глазами показал: иди сюда. Тот наконец сообразил. Встал и направился к разведчику в обход костра. За его спиной - Иван наблюдал - принесли гитару, всю в наклейках и надписях, передали лысоватому мужичку. Тот провел пальцем по струнам. Тин-тин-тин - и начал настраивать.
   - Командир? - Кузнецов стоял, вытянувшись.
   - Вольно, Миша. Есть минута?
   У костра продолжали болтать:
   - Если бы я жил на Лизе, у веганцев, я бы на месте крыс давно сбежал. Вы хоть знаете, что они едят?.. То-то! А вы говорите: крысы...
   И не договорил. Зазвучали первые аккорды. Иван поморщился - гитару настроили неточно, - у него прямо зубы заныли.
   - Отойдем подальше, Миша.
   - Крысиный король, - долетело от костра. - Нет... то крысиный волк! Крыса, которая жрет одних крыс. Я тебе говорю... нет, крысиный король, это когда они хвостами срослись. Кстати, мне рассказывали, что на Пушкинской такой завелся...
   Голос перекрыла новая волна аккордов.
   - В общем так, Миша, - сказал Иван. - У меня для тебя ответственное задание...

* * *

   Иван наклонил голову к правому плечу, хмыкнул.
   Какая-то уж очень знакомая спина.
   - Сашка! - крикнул он.
   Здоровяк оглянулся.
   - Ван!
   Обнялись, похлопали друг друга по плечам. Иван уже лет сто не был на Невском, где обитал Шакилов с семейством. Огромного роста, сильный, Сашка тоже частенько "диггил".
   Характерный нарастающий треск счетчика Гейгера.
   - Вот муть, - возмутился Шакилов. Он до сих пор говорил с легким украинским акцентом - переехал в Петербург перед самой Катастрофой. - Что-то он сегодня совсем с ума сошел. Только и воет.
   - А что это? - такой фиговины Иван еще не видел. Серый обрезиненный корпус, как у петцелевского фонаря, небольшое табло с ЖК-экраном.
   - Армейский радиометр. Натовский, само собой, не наш. Мы там еще целый ящик такого добра натырили. А он, сволочь, шкалит на обычном нашем фоне, представляешь? Хочешь, кстати, подкину парочку? - Шакилов почесал коротко стриженый затылок, посмотрел на Ивана, словно впервые увидел. - А ты чего здесь?
   - А ты не знаешь? Война у нас.
   Шакилов прицокнул языком.
   - Понятно. А я-то думаю, чего нас с утра пораньше гонять начали.
   Иван огляделся. Все-таки хороший узел Гостинка-Невский. Если бы я где и хотел жить, кроме Василеостровской, так это здесь.
   - А монстров вы своих где прячете?
   - Но-но, - Шакилов насупился. - Поаккуратней с выражениями!
   В подземном переходе от Гостиного двора к станции Невский проспект раньше были железные двери в стене. То есть, даже не двери, а забутовка каких-то очень секретных помещений. Бродили слухи, что до Катастрофы там в секретных биологических лабораториях выводили людей-монстров, суперсолдат - сначала для советской, а потом для российской армии. Мол, прислонившись к железным панелям в переходе, можно услышать, как эти жертвы запрещенных экспериментов бродят там, в темноте.
   - А что они еще делают? - спросил тогда Иван у рассказчика,
   - Да, ничего. Просто бродят, - признался рассказчик. Подумал и добавил: - И знаешь, от этого как-то еще страшнее. Вот это шлеп, шлеп, шлеп. И тишина. А потом снова: шлеп, шлеп. Словно у них ноги мокрые. И ходят.
   Иван отловил за рукав спешащего куда-то Водяника.
   - Профессор, а что тут раньше было?
   - Раньше, это когда? - уточнил Водяник. Через плечо у него было переброшено полотенце, в руке газета.
   - Ну... до войны.
   - Филиал радиевого института имени Хлопина, - профессор пожал плечами. - Подземная лаборатория, изолированная от всевозможного постороннего излучения. Говорят, там искали скрытую массу Вселенной. А что?
   Иван с Шакилом переглянулись.
   - Да так, - сказал Иван. - Ерунда одна. Не берите в голову.
   Когда профессор убежал по своим делам, Шакилов помялся, переступил с ноги на ногу, как плюшевый мишка. Посмотрел на Ивана с хитрым прищуром:
   - Думаешь о том же, о чем и я?
   - Не знаю, Саш. Хотелось бы сделать залаз, но... - Иван снова увидел адмиральца и замолчал. Шакилов проследил за его взглядом, вздохнул. Негромко пояснил:
   - Караул вчера сняли. Сегодня сменные заступили - пополам наши и эти.
   Патруль прошел по краю платформы, начал спускаться на пути. Трое в зеленом, трое в чем придется - это местные, понятно. Адмиральцы чувствуют себя как дома здесь, ты смотри...
   Иван поднял голову, прищурился. Спросил небрежно:
   - Вчера сняли, говоришь?
   Шакилов взглянул на Ивана. Почесал круглый затылок.
   - Не доверяешь адмиральцам?
   - Не доверяю. А ты? После таких фокусов?
   Шакил почесал круглый затылок, наморщил лоб.
   - Знаешь, ты прав. Как-то с вашим дизелем некрасиво вышло. Я тоже им ни фига не доверяю. А Сазон твой молодца. Хорошо выступил. Так ему и передай...

* * *

   - Смотри, какие красавцы, - сказал Шакил.
   Иван повернул голову.
   - Кто это? - он прищурился.
   - Экологи.
   - Кто-кто?
   - Империя Веган.
   Иван проводил их взглядом. Веганцы были в ладной зелёной форме, в блестящих перчатках и в сапогах. Даже стеки у них в руках, такой офицерский шик. Ничего себе. По сравнению с ними даже адмиральцы казались выходцами с какой-то захудалой провинциальной станции.
   Экологи, значит?
   - У них прибор ночного видения, - заметил Шакил, разглядывая веганцев. - Хорошая штука, однако. Я все хочу себе раздобыть, да никак не срастается. Вон у того, видишь?
   Иван кивнул. От такой приблуды он бы и сам не отказался.
   - Ага, вижу.
   Прибор ночного видения. Жизнь в зеленом свете.
   - Что они тут делают?
   - Поверишь, вообще не в курсе, - Шакил пожал плечами. - Может, посольство какое?
   - Форма у них красивая, - Иван разглядывал веганцев без всякого стеснения. Чем-то они его раздражали, чем-то, к чему он никак не мог подобрать нужного слова. - Какая-то фигня в них нездоровая, по-моему. То есть, я вот на них смотрю... и у меня холодок по спине.
   Шакил кивнул. К чужой интуиции диггеры привыкли относиться с уважением.
   - Я про них много чего слышал, - Шакил пожал плечами. - Мол, они пленных сразу на удобрения пускают. Ну, в метро много баек ходит. Что теперь, всему верить?
   - Нет, конечно. - Хотя про эту байку Иван мог сказать, что это чистая правда.
   - Еще я слышал, - упрямо продолжал Шакил, глядя на офицера, остановившегося у прилавка. (Веганец рассматривал товар. Иван видел только его надменный четкий профиль) - Что они делают человеку в черепе дырку, а туда сажают специальный гриб. Гриб вырабатывает псилобицин, это галлюциноген такой. Почти "кислота", если не лучше. Он там хорошо растет, на мозгах, весь из себя галлюциногенный. Которому череп вскрыли, тоже галлюны все время поступают, он и ходит, счастливый. А как гриб разрастется, веганы гриб срезают и употребляют.
   Человеку, правда, после этого кирдык. Ломка и кранты. Впрочем, к тому времени от мозга уже мало что остается. Питательная среда для грибницы.
   - Ты в это веришь? - Иван перевел взгляд на Шакилова. Тот пожал плечами.
   - Кто его знает. Я вот с ними пообщался малехо - и, знаешь, есть такие подозрения.
   Иван кивнул.
   - Понимаю тебя. А знаешь что, - он прищурился. - Бери выше, Саша. Это не ПНВ. Это тепловизор.
   Шакилов присвистнул.
  

* * *

  
   Явился Кузнецов с докладом.
   - Появились тут одни, командир. Недавно. Ребята Уберфюрера - командира их так называют. Гы, - Миша расплылся в глуповатой улыбке. - Уберфюрер - прямо как в старых фильмах...
   На Василеостровской кино показывали раз в неделю. Целое представление. Вся станция сидит рядами перед телевизором и смотрит. Иван в последний раз видел "Два бойца" - черно-белый, про войну. Хороший. Там все было как в метро: темно и с песнями. Только на улицу выходили без противогазов. Вот и вся разница...
   Рассудком Иван понимал, что та война была намного раньше Катастрофы и не имеет к сегодняшнему дню никакого отношения... Но все равно казалось, что - имеет. В фильме после титров наши отступили в метро, а черные с короткими автоматами захватили поверхность. И все живое там истребили.
   Глупость, конечно.
   - Это кто вообще? - спросил Иван, чтобы выкинуть из головы "черных".
   - Люди, - Кузнецов пожал плечами. - Их Кмициц привел, говорит, они за нас будут воевать. Тьфу, то есть, вместе с нами - против бордюрщиков.
   - А им-то зачем? А! - Иван прищурился. - Наемники?
   - Что-то вроде. Фашисты, похоже.
   Иван помедлил и кивнул. Даже если так - выбирать союзников ему сейчас не приходится. Сойдут и фашисты. Чем они хуже кришнаитов, например?
   Тоже лысые.
   - Так где, говоришь, твои фашисты?

* * *

   - ...Антон, Кузьма, - представил спутников Уберфюрер. - А это Седой.
   - Седой? - удивился Кузнецов наивно. - Так он же лысый?
   - Одно другому не мешает.
   Скинхед погладил себя по сверкающей, отполированной, как костяной шар, макушке. Усмехнулся.
   - Ага, - сказал он. - Не мешает.
   Скинов было восемь человек. Для дигг-команды многовато. Но Уберфюрер - выбритый наголо тип неопределимого на взгляд возраста, ему могло быть и двадцать шесть, как Ивану, и сорок пять - Ивану даже понравился. По крайней мере - заинтересовал точно.
   - Знаешь, почему негры в метро не живут? - спросил Уберфюрер вместо приветствия.
   - Потому что вы им не даете? - догадался Иван.
   - Почти, - Уберфюрер хмыкнул. - На самом деле мы тут люди посторонние, здесь если кто и виноват, так это Дарвин.
   - Дарвин? А это кто? - сыграл простачка Иван. - Он что, тоже из ваших?
   Седой скин заржал.
   Уберфюрер терпеливо улыбнулся.
   - Дарвин не из наших, как ты говоришь, но он создал теорию эволюции. Я разные книжки читал, меня не обманешь. Мол, мы произошли от обезьян. То есть, кто от обезьян, выяснить как раз проще простого.
   Мы - арии. То есть, произошли от какой-то арийской праобезьяны, - заключил Уберфюрер. - Она, похоже, тоже много о себе воображала.
   А фишка с неграми простая. Солнечного света здесь нет, верно? А без солнечного света в коже не вырабатывается витамин Д. То есть, даже у нас, у белых, почти не вырабатывается, даже под лампами дневного света, как на Площади Восстания или на Садовой. А у негров так совсем. Они же, бедолаги, под южное солнце Африки заточены, под родные слоновьи джунгли. И вот, - сказал он, словно это все объясняло.
   - Что вот?
   - Знаешь, для чего нужен витамин Д?
   Иван пожал плечами.
   - Он, братишка, отвечает за ориентацию в пространстве. Бедные наши негры в метро стали теряться. Совсем бедолаги заблудились. Дорогу простую найти не могут. Вот и поумирали к чертовой матери. Синдром Сусанина, блин.
   Значит, все-таки Кузнецов не ошибся, подумал Иван. Но мне отчаянно нужны хоть какие-то союзники. Цель оправдывает средства. А для этого нужно сделать один финт ушами... Точнее, даже два.
   Так сказать, расставить точки на "ё".
   - Я не люблю фашистов, - сказал Иван обыденным тоном. - Отмороженные дебилы, вот они кто. Так я считаю.
   Уберфюрер изменился в лице.
   Тут Иван решил, что ему сейчас будут бить морду - и приготовился. Вместо этого Уберфюрер стал хохотать. Это было... неожиданно. Особенно, когда вслед за вожаком начали ржать остальные скины. Стадо здоровенных морсвинов, елки. Еще бы посвистывали...
   - Испугался? - спросил Уберфюрер. Усмехнулся. - Не бойся.
   Иван поднял брови. В чем-то я ошибся. Не та реакция.
   - Я сказал что-то смешное?
   - Видишь, в чем штука, брат. Мы ведь фашистов тоже не любим.
   Евреи, ненавидящие евреев? - подумал Иван. Н-да.
   - Мы другие, - сказал Уберфюрер.
   - Другие? - Иван огляделся, скинов было восемь человек, все лысые и наглые. - Что-то не похоже.
   Убер хмыкнул.
   - Мы правильные скины. Красные. Смотри, брат, - Уберфюрер закатал рукав, обнажилось жилистое предплечье с татуировкой - серп и молот в окружении лаврового венка. - Видишь? Мы не какое-нибудь нацисткое дерьмо... Имя Че Гевара тебе о чем-нибудь говорит? Хаста сьемпре команданте. До вечности, брат. Да-а. Вот это был человек!
   Скин - это "кожа" по-анлийски. А в чем назначение кожи, знаешь? Защищать мясо от всякой малой фигни и предупреждать, даже болью, если фигня подступает большая. Вот, скажем, подносишь ты огонек зажигалки к ладони... ага, понял?
   Иван кивнул.
   - Если есть боль, значит, ты еще жив, брат, - сказал Уберфюрер. - Такие дела.
   Кожа погибает первой.
   Мы и есть "кожа" метро. Если бы не мы, вас бы уже сожрали. Или сидели бы вы на своих толстых капиталистических задницах и ждали, когда, наконец, вымрете совсем.
   А мы заставим вас шевелиться. Хотите вы этого или нет.
   Мы - плохие, да? Ублюдки, да? Отмороженные дебилы, говоришь?!
   Пусть так. Зато мы не сдаемся.
   Иван помолчал.
   - И как это называется? Эта ваша... миссия?
   - А он не такой дурак, - сказал Уберфюрер седому скину. Повернулся к Ивану. - Бремя белого человека - вот как называется наша миссия. Киплинг, брат. Ничего не поделаешь. Так и живем...
  

* * *

  
   Он стоит на вершине гигантского полуразрушенного здания. Высота огромная. Вокруг простирается колоссальная, звенящая, необъятная пустота. Дует ветер - от каждого порыва гигантская конструкция гудит и качается. У-у-угу. Иван переводит взгляд вниз. Он стоит на краю наклонной смотровой площадки. Низкие серые облака обхватывают здание несколькими этажами ниже. Подножия здания не видно.
   Кажется, отсюда долго лететь вниз.
   Иван смотрит вперед, зацепляется за водную гладь и скользит взглядом вдоль реки. Это Нева, молчаливая и чернильно-черная, каменные берега заросли серой растительностью. Местами облицовка набережной пробита деревьями... Если их можно назвать деревьями. Мясистые серые стволы, скрюченные листья...
   Мост. Еще мост, теперь разрушенный.
   Вдалеке видны здания. Знакомый шпиль адмиралтейства.
   Дальше Иван видит почти круглое поле развалин, там прошла ударная волна, сровняв здания с землей. Профессор Водяник бы, наверное, сказал, что здесь был высотный ядерный взрыв. Нейтронная бомба. Разрушений не так много, а вот заражение местности на пятьдесят лет вперед.
   Наконец, сориентировавшись, Иван понимает, где он сейчас.
   Это "свечка" Газпрома. Охта-центр.
   Фаллический символ, прорвавший небесную линию города. В здании под ногами есть нечто жуткое, не передаваемое словами. Безжизненное мертвое строение под ногами гудит и воет, раскачивается в воздухе. Амплитуда: несколько метров туда, несколько обратно. Иван помнит, что полностью здание доделать не успели, построили только пустую коробку. Окна успели сделать, но их выбило взрывной волной. Внутри здания все мертво. В час "П" здесь не было людей - кроме строителей, быть может?
   Иван переводит взгляд и видит на другом берегу Невы блекло-голубое здание Смольного собора. Некогда изящные башенки выцвели, части нет совсем. Одна сохранилось, но черная от времени. С высоты Охта-центра все это кажется мелким и игрушечным.
   Бамм.
   Кажется, в здании что-то есть. Какая-то жизнь. Иван поворачивает голову и видит глаз.
   Черный, круглый глаз смотрит на него сквозь перекрестье ржавых балок, сквозь провал в смотровой площадке.
   Иван чувствует, как мороз пробегает по коже.
   Не птичий.
   Клекот. Длинная зубастая пасть высовывается сквозь лифтовую шахту. Дергается, бьется. Длинная вытянутая шея покрыта серым пухом. Зубы треугольные и мелкие.
   Иван отшатывается. Клацанье клюва и недовольный скрежещущий голос твари. Порыв ветра толкает его в спину. Иван чудом сохраняет равновесие, вцепляется в металлическую станину, ведущую вертикально вверх. Здание медленно раскачивается. Холодный мокрый металл под пальцами. Скользкая ржавчина.
   Иван вцепляется что есть силы, но пальцы соскальзывают.
   Один палец отрывается от балки. Другой...
   Страха нет. Есть странное оцепенение, словно происходящее его, Ивана, не касается.
   Он держится на двух пальцах. Они белые он напряжения.
   В следующее мгновение Иван свободной рукой вынимает нож - замах - блеск лезвия - удар. Дамц. Клинок перерубает пальцы чуть ниже второй фаланги.
   Иван молча смотрит, как брызжет... нет, крови нет. Совсем.
   Пальцы медленно отделяются от кисти. Щель между ними и основаниями становится все больше, больше. Превращается из тонкого канала в широкое русло Невы.
   Иван отпускает нож. Тот, кувыркаясь, летит вниз и исчезает в тумане.
   Иван видит белый ровный срез с точками костей...
   И начинает падать.
   Ветер свистит в ушах. В животе нарастает провал. Мелькают этажи. Башня стоит под наклоном, поэтому они все дальше.
   В следующее мгновение Иван влетает в серый мокрый туман.
   Внезапная слепота.
   Пропасть в животе.
   Удар.

* * *

  
   - Ван, слышишь? - голос Солохи. - Тут какая-то фигня происходит.
   Он открыл глаза, сдвинул вязаную шапку на лоб. Обычно он надевал ее под каску и для тепла, а сейчас натянул до носа - чтобы подремать при свете ламп. Лучше бы и не пробовал. Снится всякая хрень...
   - Драка! - заорали неподалеку. Народ на станции заволновался. Словно в воду бросили огромный булыжник и пошли круги.
   Вернулся Пашка:
   - А-атас полный. Опять невские с адмиральцами чего-то не поделили... Ща резаться будут!
   Иван вскочил, охнул от внезапной боли в боку. Твою мать... Оно вроде и не его дело, но там свои.
   Когда он добежал, на платформе уже собралась толпа, и знакомый голос разруливал ситуацию.
   - Предлагаю решить дело миром, - сказал Шакилов.
   - Это как?
   Шакил улыбнулся, став вдруг добродушным, как плюшевый мишка. Только с автоматом и разбитой мордой.
   - Переведем разговор в другую плоскость, приятель.
   - Короче, - крепыш набычился. Под глазом у него багровел фингал. - Что предлагаешь-то?
   - Футбол.

* * *

  
   Команды собрали быстро. Найти мяч, освободить место, сделать ворота, разметку - ерунда. Полчаса и готово. Дольше всего спорили о названии команд.
   И те и другие хотели называться "Зенит". Ну еще бы. Долго обсуждали, кто-то предложил назваться Зенит-1 и Зенит-2. Сначала это решение поддержали почти все, но тут начались споры, какая из команд будет "вторым" Зенитом. Потом перекинулись на другие названия.
   - Петротрест!
   - Сам ты "петротрест"... скажи еще "Алые паруса"! Лучше уж "Динамо"...
   Шакилов забрал своих на совещание, вернулся и сообщил, что они все-таки "Зенит".
   - Тогда мы "Манчестер Юнайтед", - решил крепыш. - Все, поехали.

* * *

  
   - Футбол, что ли? - спросил Иван.
   - Нет, фигурное катание... футбол, конечно.
   Свисток.
   Сосед толкнул Ивана локтем - смотри, смотри. Диггера перекосило от боли.
   Судья в черном резво перегнал игрока с мячом и ушел в отрыв. Ни фига себе. Молодые парни по сравнению с ним казались медлительными, как улитки.
   Сосед повернулся - лицо раскраснелось, глаза горят. Фанатичный, лихорадочный блеск глаз. Пьяный, наверное, решил Иван. Или обкуренный.
   - Видел?! - спросил сосед.
   - Видел, - сказал Иван. Дать ему в рожу или не стоит? Ребра пылали.
   - Э-э, друг, - сказал сосед. - До войны тебе такое и не снилось. Знаешь кто у нас судья? Знаменитый Гайфуллин!
   - А кто это? - Иван, на миг забыв про больные ребра, покрутил головой. Но знаменитым Гайфуллин как-то не выглядел. Вполне обычный пожилой дядька в черных трусах и со свистком. Он бегал по расчищенной платформе и сдержанно матерился.
   Единственное, бегал быстро. Куда быстрее футболистов.
   - Вот его бы нападающим, - сказал Иван, решив, что по морде всегда успеется, а поболтать интересно.
   И не ошибся.
   - Ну ты даешь, парень! - присвистнул сосед. - Неужели не узнал? Это же сам Джохар Гайфуллин, судья международной категории! Представляешь? Он Чемпионат Мира судил в две тысячи десятом. Италия-Бразилия, веришь, нет? Тебе такое и не снилось. Представь, поле длиной в три таких станции. Зеленое, красивое, ровное. Да там одного народу на трибунах было за сто тысяч. И сотни миллионов смотрели по телевизору. Миллиарды людей! А теперь он судит любительский матч...
   Хлюп.
   Иван перевел взгляд.
   - Что с вами, профессор?
   - Мы сейчас все профессионалы, - сказал Водяник дрогнувшим голосом. Глаза у него были странные. Проф вздернул бороду, поднялся и стал, неловко извиняясь, пробираться к выходу. Иван посмотрел ему вслед. Какая-то неправильная спина у Профа.
   Он что, подумал Иван, плачет?
   Иван подумал, сунул соседу-болельщику пакет с жареными водорослями, и полез следом за Водяником...
   Сосед глазел на поле, открыв рот.
   Иван нашел профессора позади колонны в дальнем конце Гостинки. Тот стоял у края платформы, у открытой двери, спина вздрагивала. Внизу, на рельсах, с матами разгружали грузовую дрезину.
   - Что с вами, Григорий Михалыч?
   - А я ведь не люблю футбол, - сказал Водяник неожиданно. Голос дрожал и прерывался. - Когда в ЧГК играл, никогда футбольные вопросы не брал. Не мое это. А тут смотрю и дыхание вот здесь застревает. Представляешь, Иван? Особенно когда... - профессор смущенно закашлялся. - Да ну, не слушай меня... Прости, сейчас пройдет... Иди, Вань, я подойду...
   Иван вернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как "Манчестер-Юнайтед" закатал мяч в ворота "Зенита". Толпа ревела и выла.
   Шакилов, красный и огромный, вышел на сближение с голкипером Манчестера... Удар.
   Нарушение. Сосед аж подскочил. Рухнул на сиденье.
   - Не было! - крикнул он в отчаянии, хотя даже Иван, не особый болельщик, четко видел, что "было".
   "Знаменитый Гайфуллин" решил иначе, чем сосед. Красная карточка!
   Зрители охнули.
   - Судью на мыло! - крикнули вдруг из рядов болельщиков. Судья вдруг замер и повернулся. С лицом у него творилось что-то неладное. Да быть того не может, подумал Иван. Да ну, фигня...
   Судья плакал. Иван видел дорожки от слез у него на щеках.
   - Судью на мыло! - крикнул кто-то еще.
   "Знаменитый Гайфуллин" поднял голову. Оглядел зрителей. Впервые вижу настолько счастливого человека, подумал Иван невольно. Гайфуллин поднял красную карточку и неторопливо побежал по кругу, вдоль зрительского ряда.
   Словно он опять судит матч Бразилия-Италия.
   Круг. Еще круг.
   ...Матч закончился со счетом два два. Ничья.
   - Видели?! - Молодой мент чуть не подпрыгивал от возбуждения. - Судья-то что отмочил, а?
   Иван кивнул.
   - Да Водяник тоже, - сказал он. - Что-то припекло Профа совсем...
   - Старики вечно плачут, - сказал Кузнецов. - Правда, командир?
   Иван посмотрел на этого молодого зазнайку и сказал:
   - Неправда, Миша.

* * *

  
   Иван нашел Кулагина в складских помещениях, расположены они были под платформой станции.
   - Мы теряем время, - сказал он. - Олег!
   - Ван, не мельтеши, без тебя полный завал. Что ты мне сыплешь?! - заорал Олег на лысого кладовщика. - Что ты сыплешь?! Я тебе русским, блин, языком сказал: "пятерку" давай! А ты мне что принес?
   Иван заглянул товарищу через плечо и увидел в картонной коробке патроны двенадцатого калибра. Мда.
   - Понаехали тут, - заворчал кладовщик.
   Кулагин вызверился окончательно.
   - Ты что-то сказал?! Не, я не понял, ты что мне тут вякаешь?
   - Олежка, спокойней, - сказал Иван. Посмотрел на кладовщика. - Видишь ли, товарищ завсклада перепутал нас с адмиральцами. А мы на самом деле с Василеостровской. А мой друг... - Иван хлопнул Олега по плечу. - Вообще с Примы. Ее когда оставили, он у нас остался... Ты извини, друг, что мы тут шумим, у нас просто фигня полная с этим дизелем. Понимаешь?
   Лицо кладовщика изменилось. Угадал, понял Иван.
   - Что вы сразу не сказали? - проворчал он. - Я-то думал, приехал тут адмиралец и раскомандовался... Сейчас, будет вам "пятерка"...
   Иван с Олегом посмотрели друг на друга. Иван развел руками - что поделаешь. Дипломатия.
   Только закончили с патронами, появился Кмициц, хмурый и помятый. Глаза красные от усталости.
   - Я вас везде ищу... Вас приглашают на военный совет.

* * *

  
   Первое, что Иван увидел - это белый шрам на виске.
   Затем - серый мундир по фигуре.
   Потом...
   Небольшого роста, коренастый, короткая стрижка-ежик. Человек шагнул вперед, разом подавив своей харизмой всех присутствующих.
   Установилось молчание.
   - Для тех, кто меня не знает. Я - Мемов.
   Генерал, генерал, генерал, - прошелестело по рядам. Иван с любопытством уставился на легендарного генерала Адмиралтейской. "Так вот ты какой, северный олень". Это выражение дяди Евпата, но как-то очень к месту сейчас пришлось.
   - Теперь коротко. Рядовым бойцам разойтись по своим отрядам и подразделениям, быть в полной готовности. Приказы получите в течение часа.
   - Командиры - ко мне!
   Отпустив лишних, Мемов оглядел многочисленное войско в лице немногочисленных командиров.
   - Итак, - сказал он. - Господа-товарищи. Что будем делать? Какие мысли по поводу Маяковской-Площади Восстания? - пауза. - Никаких? - генерал оглядел собравшихся. Усмехнулся. - Тогда слушай мою команду...
  

Глава 5. Маяк

   До Катастрофы Площадь Восстания была соединена подземным переходом с Московским вокзалом. Когда прозвучал сигнал "Атомная тревога", майор линейной милиции Ахметзянов, татарин и наглая морда, взял пистолет и погнал пассажиров прямым ходом на станцию. Хочешь, не хочешь, а побежишь. Москвичи по столичной привычке упирались, но майор умел убеждать. Против пистолета и нескольких "сучек" (автомат АКСУ) не очень-то попрешь. Так и набилась станция в основном выходцами из Москвы и других городов юго-восточного направления. Майор Ахметзянов автоматически стал диктатором, его наследники правили этой монархией (вернее, восточной деспотией) с особой жестокостью.
   А прозвали их за не характерное для петербуржцев отношение к "поребрикам" и "булкам" - бордюрщиками.
   Насколько Иван слышал, бордюрщики верили, что - в Москве-то точно все спаслись, выехали на секретном метро Д6 за границу уничтоженного города (по столице все равно лупили ядерными, или чем там еще. Вряд ли иначе), и теперь выжившие люди из правительства управляют страной с резервного командного пункта.
   А пункт там секретный. Где-то в уральских горах, подземный. Его даже прямым попаданием атомной бомбы не достанешь.
   В общем, там взяли управление в свои руки. И помощь близка.
   Хотелось бы и мне в это верить, подумал Иван.
   А то, блин, понаехали.

* * *

  
   Сырой туман висит на станции, видимо, еще не включились вентиляционные установки. В пропитанном влагой воздухе, который можно глотать кусками, тонут звуки.
   Иван просыпается, встает - в палатке темно. Он делает шаг и замирает перед выходом. Сквозь плотную ткань едва заметно пробивается свет. Трепещущий живой огонь. Карбидка, думает Иван, а затем откидывает полог и выходит на платформу. Первое, что он видит: ноги в резиновых сапогах, подошвы стерты едва не до мяса. Выше начинаются камуфляжные штаны, ремень, голый торс со следами побоев. Иван вздрагивает. Потом его рука сама тянется к левому боку. Ай! Заживающие ребра.
   Иван поднимает взгляд выше.
   Человек, лежащий на полу, раскинув руки, это он, Иван. Даже огромный кровоподтек на боку именно там, где он сейчас у Ивана...
   Открой глаза.
   У руки человека стоит лампа-карбидка. Желтое пламя трепещет, бросает теплые отсветы на лицо человека.
   ...и этот человек мертв.
   Открой глаза, черт возьми!
   Иван открывает глаза. Стягивает шапку на лоб. Оглядывается. Рядом, прислонившись спиной к колонне, дремлет Пашка. Гладыш громко сопит во сне. Сазонов задумчивый. Солоха читает.
   Я в каждом сне вижу себя мертвым.
   Ожидание. В отличие от привычных диггеров, что "дожимают" сейчас секунды сна, гражданские спать перед боем не приучены. На станции стоит гул. Адмиральцы, невские, василеостровцы сидят на платформе рядами, с оружием в руках, и ждут. Голубоватый дым со сладковатыми нотками марихуаны плывет над головами. Дикое зрелище, думает Иван. Впрочем, где-то я такое уже видел...
   - Да что нам бордюрщики, - услышал Иван чей-то голос. - Мы их порвем!
   Угу, подумал Иван, порвал один такой.
   Из рядов поднялся один из невских, пожилой крепкий мужик.
   - Ну что, ахейцы? - шутливо обратился он к сидящим. - Попробуем на крепость стены Трои?
   В ответ - недоуменное молчание.
   Он огляделся, поник.
   - Да вы даже этого не знаете, - сказал с неподдельной тоской. - Откуда вам? Бедные дети. Эх. Вышла из мрака младая, с перстами пурпурными, Эос... - продекламировал он. - Гомер, "Илиада"...
   - Папаша, - сказали из толпы. - Ты бы сел, что ли, а то голову простудишь.
   В круг быстрым шагом вошел Кмициц.
   - Отставить разговорчики! Выдвигаемся.

* * *

  
   Поражающие факторы ядерного взрыва: во-первых, световая вспышка, во-вторых, ударная волна, в-третьих, проникающая радиация. Все это Иван знал наизусть. Бесполезные сведения. Как в каменном веке изучать баллистические характеристики автоматной пули калибра 5.45. Возможно... вернее, точно - в мире осталось готовое к использованию ядерное оружие, но с кем, черт побери, воевать? С тварями на поверхности? Так для них атомный взрыв - и папа, и мама, и любимая крестная фея в придачу. Мы при том фоне дохнем, болеем раком, покрываемся язвами, истекаем кровью из всех возможных отверстий тела, теряем иммунитет и зрение, а они, твари, наоборот - плодятся и размножаются. "Другая экосистема", вспомнил Иван слова старика из сна. Точно.
   Вот и поговорил с подсознанием.
   - Приготовиться, - негромко сказал Иван. - Пошли с богом.
   Дано: туннель до Маяковской. Длина перегона примерно два километра. Скорость движения: два-три километра в час. Вопрос: сколько времени понадобится, чтобы достичь станции?
   Ответ: да фиг его знает.
   Передовой отряд Альянса двигался, перехватывая по пути отдельных челноков и даже целые караваны. Из 312-ой вентшахты выгнали гнильщиков, пять... как их назвать? Не людьми же? Пять особей. Загребли вместе с остальными. Иван с диггерами смотрел, как их провели мимо, подгоняя прикладами...
   Отправили в тыл.
   Рядом с гнильщиками, заросшими грязью и коростой, контрольный дозиметр начинал подозрительно потрескивать. Ну, еще бы. Интересно, подумал Иван, где они находят ходы на поверхность? Но ведь находят. И тащат оттуда все, что плохо лежит, даже если эта фигня в темноте светится.
   Самое смешное: гнильщики в коросте и дерьме, а посмотришь поближе - и зубы почти у всех в наличии, и волосы, и глаза нормальные, и вообще подозрительно здоровые, хотя и фонят на все метро. Они что, тоже другая экосистема? Иван покачал головой. Индивидуальные дозы у них чудовищные наверняка. Нормальный человек давно бы ласты склеил, а этим хоть бы что. По три, по четыре смертельных набирают - и живут себе. Впрочем, где ты видел больного гнильщика? Ивана передернуло. Естественный отбор, блин. Кто заболел, того сожрали. Недаром слухи ходят...
   Иван со своими добрался до ответвления от туннеля вправо. Там его уже ждал один из адмиральцев.
   - Проверить, - приказал адмиралец и утопал вперед. Иван посмотрел в темный проем коллектора. Задумчиво сплюнул.
   Отлично, нам выделили сортир.
   - Гладыш первый, я второй, Сазон замыкающим, - Иван покрутил головой. Хрустнул позвонок. - Гранату бы... ладно, проехали. Вперед.
   Санузел - это отсек душевых, отсек умывален, плюс два туалетных отсека - мужской и женский. Света, понятное дело, нет. Что ж... будем работать.
   У диггеров фонари примотаны к стволам автоматов. Сазон снял с плеча дробовик, кивнул. Готов.
   Гладыш мягким кошачьим движением скользнул в проем.
   Иван помедлил, посмотрел вперед - там дальше по туннелю мелькали пятна фонарей. Передовые отряды приближались к блокпосту Маяковской.
   Выдохнул. Досчитал до трех. И шагнул вслед за Гладышем в темноту.

* * *

  
   - Площадь Восстания - не простая станция. Адмиралтейцы и вообще Приморский альянс на нее давно зубы точат. А все почему? Потому что она особенная.
   Вокруг Площади Восстания масса подземных сооружений и туннелей, которые ни на одной карте не обозначены. Объекты ГО, бункер МЧС и прочее. Одних санузлов понастроили с таким запасом, что хоть пару дивизий по сортирам прячь.
   И теперь в долбаный лабиринт вокруг Площади Восстания собираемся лезть мы. Там местные нас как котят передавят. Как крысы морских свинок.
   Иван стиснул зубы.
   - Что, плохой пример? - дядя Евпат усмехнулся. - Терпи, солдат. И думай.

* * *

  
   "Тревога", - просигналил Гладыш, глаза и уши команды. Показал три пальца. "Вижу троих". Опасность.
   Иван жестом ответил - "принял". Приставил автомат к плечу. Ну все, понеслась...
   Санузлы в метро вообще особая история. Их строили с запасом, чтобы хватило на всех, кто по тревоге окажется в туннелях. Сейчас численность человечества не слишком велика, поэтому санузлы по большей части заброшены. Да и отсутствие электричества сказывается. И еще их надо чистить. Вообще, дерьмо и трупы - основная проблема замкнутого пространства.
   Особенно остро это вопрос прочувствовали на себе люди при Саддаме Кровавом - и сразу после, когда население на станциях сократилось раза в три-четыре-пять. Никто точно не знает, насколько. После смерти Саддама по метро прокатилась волна насилия. Народ крови не боялся, убивали ни за что... Просто так. Отмороженных ублюдков со сдвинутой крышей оказалось столько, что народ начал сбиваться в стада, чтобы уцелеть, под любую сильную руку. Тогда и поднялись криминальные кланы - те же кировцы. Только в кланах можно было рассчитывать на некоторую защиту. И только если ты не женщина и не ребенок...
   Это без вариантов.
   Насилие над ними творили страшное.
   И трупов в метро стало до фига. Есть их нельзя (отведавший человечины переступил черту, он конченый человек, нелюдь, таких убивают без разговоров), а девать некуда. Наверх тоже никак - во-первых, радиация, во-вторых - глубина питерского метро. Попробуй на семьдесят метров поднять труп на веревке... да даже на пятьдесят. А в-третьих, наверху сам рискуешь стать трупом.
   В общем, все сложно. К тому же разлагающиеся тела грозят серьезной эпидемией. Деваться от нее в метро некуда. Увы.
   И тогда выделили станции под кладбища. Похоронные команды собирали умерших и везли в определенные места, где складировали... или что они там с ними делали?
   Сжигали, как Иван слышал.
   Мортусы обитают на юге, на фиолетовой ветке.
   Бухарестская, Международная - это все мортусы. По слухам, тупик к недостроенной станции Проспект Славы - целиком забит обугленными человеческими останками.
   Да ну, ерунда, подумал Иван. Столько трупов даже в метро не бывает, чтобы целый тупик забить.
   Впрочем, все еще впереди. Иван вздохнул. Сердце билось часто и гулко.
   "Отбой", - просигналил вдруг Гладыш.
   Иван выпрямился, луч фонаря скользнул по грязному зеркалу, высветив на мгновение темную фигуру диггера. Иван моргнул. Обернулся.
   Дверь в кабинку была открыта.
   Мертвецы сидели и стояли. Высохшие.
   Иван опустил автомат. В висках стучало. Тьфу ты, черт...
   - Странно, - Гладыш покачал головой.
   Иван покосился. Обычно непробиваемый Гладыш стоял и морщил низкий лоб.
   - Что странного?
   - Тут сыро, командир. А покойнички - как сушеные.
   - Да уж, - сказал Иван.
   Он подошел и аккуратно притворил дверь кабинки. Скрип ржавого металла. Даже мертвые имею право на некоторую личную жизнь.

* * *

  
   - Пошли, - сказал Иван, когда они вернулись в туннель. Чертов адмиралец. Теперь нам тащиться в хвосте колонны.
   - Бей москвичей! - вдруг выкрикнул вдалеке одинокий голос.
   - Ур-рааа!
   - Мочи питерцев! - донеслось в ответ.
   Навстречу атакующему потоку ударили вспышки. Чудовищный грохот раскатился, словно гора чугунных шаров, заполнил туннель до отказа - до самой Гостинки. Закричали люди. Свист пуль, визг рикошета... Ивану некогда было думать, он инстинктивно присел, поднял автомат.
   Мелькающие вспышки.
   По туннелю лупили из "корда". Калибр 12.7 - маленький снаряд. Неважно, куда такая пуля попадет, даже в руку - все равно смерть от болевого шока обеспечена...
   - Ложись! - Мгновением позже Иван сообразил, что так их затопчут бегущие. - Назад, к сортиру! Быстрее!
   Они едва успели вернуться к проему, когда мимо пронеслись обезумевшие люди. Мимо двери пролетело несколько трассирующих пуль, оставив светящийся след на радужке.
   Трындец.
   Вот и сортир пригодился, подумал Иван. А я еще жаловался.
   Еле успели. Повезло, что тот адмиралец отправил их сюда, а то попали бы под огонь. Бордюрщики выкосили первую волну нападающих, точно сняли урожай свежих грибов. Одна голая грибница осталась. Вдалеке прогремел взрыв. Горячая волна прокатилась по туннелю. Граната! Мимо санузла, подгоняемые выстрелами, бежали люди. Грохот.
   Один из бегущих упал и забился в конвульсиях.
   Вспышки.
   Словно какой-то безумец добрался до прожектора и теперь щелкает выключателем со скоростью звука.
   Та-та-та-там. Та-та-та.
   - Вытягивай на себя! - сказал Иван.
   Дотянулся и схватил за рукав белобрысого, в камуфляжной куртке не по росту, мальчишку. Лет пятнадцать, глаза совершенно стеклянные. Тот закричал, начал вырываться. Твою мать... Иван качнулся и отшвырнул его вглубь сортира. Гладыш поймал паренька и выдернул у него из рук автомат. Парень, не понимая, что происходит, начал беспорядочно отмахиваться кулаками. Гладыш заломил ему руку за спину, прижал его к полу. Парень вдруг закричал. Черт. Иван сжал зубы. Такого жуткого, вынимающего душу, аж мороз по коже, воя он давно не слышал.
   По туннелю летели пули. Одна отрикошетила от выемки тюбинга, ударила в стену над самой головой Ивана. Его засыпало бетонной крошкой. Диггер запоздало пригнулся. Блин. А могла ведь и в голову.
   Парень продолжал выть. Гладыш перевернул его, закатил пощечину. С виду мягко - но голова парня мотнулась. Еще одну...
   - Хватит! - приказал Иван.
   Пулемет вдруг замолчал. Первые несколько минут Ивану казалось, что он оглох - словно пространство вокруг забили ватой. В ушах звенело. Иван провел по лицу ладонью, стянул шапочку - волосы стояли дыбом. Макушка, затылок, дальше по шее и вниз по позвоночнику все схватилось как ледяной коркой - до самой задницы.
   - Ну, трындец, - сказал Иван. Диггеры молчали. Голос казался чужим.
   Повоевали, блин. Большой кровью нам станет наш дизель.

* * *

  
   Из расколотой фляги вытекала вода. Сочилась через тонкую трещину, змеящуюся до самого горлышка. А хорошая была фляга, подумал Иван. Когда-то. Все приходит в негодность - рано или поздно.
   Он наклонился, подставил ладони.
   - Лей, - скомандовал Пашке.
   Тот наклонил флягу, порция воды выплеснулась Ивану в руки, намочила рукава армейской куртки. Иван быстрым движением растер руки, отряхнул.
   Полетели брызги.
   - Еще, - сказал он. Вода полилась. Глядя на прозрачный ровный поток, падающий в ладони, Иван вдруг подумал о Кате. Набрал воды и с фырканьем растер лицо. Хорошая вода, холодная, вкусная. На третий раз он набрал воды в лодочку из ладоней и выпил. Да, отличная.
   Повезло Невским со станцией. Две артезианские скважины, плюс две запасных - чем не жизнь? Дизель-генератор у них до сих пор родной. Старичок, но еще дышит. От него прокинуты провода по станции. По мощности этот "старичок" делает василеостровский одним мизинцем. Правда, здесь генератор стационар, его на случай ядерной войны делали - со всеми сопутствующими постройками. Машинный зал, топливный зал, зал для хранения запчастей и инструмента, вытяжка и поддув. Комната механика и тамбур. Живи и радуйся.
   Но топлива жрет, зараза, немеряно.
   Хорошая станция. На Василеостровской столько соляры отродясь не водилось.
   Иван кивнул Пашке - хватит пока. Потом вытер руки о полотенце, вернулся к свои вещам и отыскал, хотя и не сразу, (сопротивлялась, блин) железную кружку. Пора было напиться по-настоящему.
   Налил воды и, стоя у края платформы, начал пить маленькими глотками. Иван пил и смотрел, как приходят в себя бойцы Альянса. Кто-то болтает, кто-то ест, но большинство спят - эта сторона платформы плотно застелена телами в зеленых бушлатах и в черных куртках. Оно и правильно. Сон - лучшее лекарство.
   Дыхание и храп. Откуда справа, из-за некогда белых колонн, окаймленных алюминиевыми поясками, иногда доносились стоны. Там раненые. Там лазарет.
   Атака на Маяковскую сорвалась. Бордюрщики были готовы к нападению.
   Потоку, шедшему по параллельному туннелю, повезло больше. У бордюрщиков был только один "корд", поэтому там их встретил всего лишь огонь автоматов и ружей.
   Поэтому и потери у них были меньше.
   Кулагин с невскими сумел взять первый блокпост и готовился штурмовать второй, когда ему приказали отходить.
   Первый неудачный штурм обошелся Альянсу в четырнадцать убитых и тридцать с лишним раненых.

* * *

  
   - Меркулов, тебя к генералу!
   Да что ему опять надо? Иван нарочно неторопливо повернулся, вздохнул, нехотя поднял глаза.
   Перед ним стоял хлопец. Круглощекий, сытый.
   - Слышь, Меркулов! - сказал хлопец. - Ты оглох, что ли? К генералу тебя.
   - Оно мне надо? - Иван зевнул. Вытянул ноги, потянулся. Аж зарычал от удовольствия. - Что у тебя?
   - Ты еще и ослеп, Меркулов, - сказал хлопец. - Смотри, допрыгаешься. Тебя генерал зовет. Сказал срочно, одна нога здесь, другая...
   - В заднице, - отчетливо закончил за спиной Ивана голос Гладышева. - А мы червями... н-ня! - продолжал голос. - Вот такие кренделя. Н-ня! И ватрушки с маком... Н-ня! Вот такая вот...
   В деревянную столешницу с треском впечатывались замусоленные карты.
   - Что?! - хлопец стал раза в три больше. Казалось, еще чуть-чуть, и он лопнет по швам, до того его раздуло от ярости. Красный, словно...
   - ...н-ня! И семь тысяч с гаком!
   Хлопец Помидор повернулся к Ивану, пылая гневом праведным и гневом неправедным сразу, и заорал:
   - Приструните своих людей, диггер!
   - Ну, - сказал Иван и только сейчас заметил у Помидора на камуфляжных плечах полковничьи погоны. Прямо как у старой милиции. Это ж что получается, они уже и звания ввели? Мы тут сидим-то всего четыре дня. - Давайте что ли, потише, мужики, - произнес Иван на пробу томным голосом. Полковник вздрогнул. - Ну... как бы... э-э-э... спать пора.
   Дальше Ивану стало лень ломать комедию, поэтому он замолчал. Не прет. Пойти действительно поспать, что ли? Штурм все равно отложили.
   - Что вы бормочете, диггер?!
   Иван поднял брови.
   - Ну не орать же мне, как какому-то дебилу? - сказал он вежливо. И добавил вполголоса: - Верно? Гладыш, - повернулся Иван к пожилому диггеру, - у нас гранаты остались?
   Полковник Помидор за его спиной поперхнулся от возмущения.
   Гладышев лениво поднял руку и почесал небритую морду. Жесткий металлический скрежет щетины.
   - Да вроде есть...
   - Не слышу, - сказал Иван.
   - Есть, говорю...- Гладыш повернул голову и натолкнулся на Иванов взгляд. Подскочил как ужаленный, выпрямился до хруста позвонков, руки по швам, глаза стеклянные, подбородком потолок царапает. Заорал - слюни аж до другого конца станции долетели.
   - Так точно!
   - Другой разговор, - согласился Иван. - Вольно, солдат. Так что вы говорите, полковник?
   - Вас просят к генералу, - вежливо сказал полковник. В глазах белым огнем плавилось бешенство. - Товарищ диггер, прошу следовать за мной.
   Иван улыбнулся. Бодро поднялся.
   - Слово генерала для меня - закон, полковник. Ведите.

* * *

  
   - Ведем позиционные бои... - начал Орлов.
   Иван встал.
   - Какие к черту бои?! - сказал он резко. - Там бойня натуральная. Мы не можем пробиться через туннельные блокпосты. Пробовали, наших там укладывают в легкую. Я потерял уже двоих. Позиционные, говорите? Точно, позиционные.
   Мемов спокойно смотрел на командира диггеров.
   - Что вы предлагаете, Иван Данилыч?
   Иван хмыкнул. По имени-отчеству, блин. Оглядел присутствующих - невские кто дремлет, кто равнодушен, кто в носу ковыряет. Адмиральцы не лучше. Лица - прикладом бы, да нельзя.
   - Штурм, - сказал Иван.
   Сработало. Зашевелились, как крысиное гнездо, куда бросили "зажигалку".
   Мемов поднял брови, кивнул.
   - Понятно... можете сесть, сержант. Вы, - обратился он к Иванову соседу, с Невского. - Ваше предложение?..
   Тот испуганно поднялся, забормотал. Генерал спокойно выждал, когда невский запутается в собственных словах и замолчит, затем обратился к следующему.
   Иван слушал. Большинство высказывалось за продолжение "медленной" войны. На истощение, угу. Прежняя бесславная попытка многих напугала.
   Да меня самого напугала, подумал Иван. Порвем - меньше надо было орать про "порвем"...
   - Итак, решаем. Во что нам выльется немедленный штурм? - Мемов оглядел собрание, останавливая взгляд на каждом по отдельности - словно фотографии к стене пришпиливал. Или жуков в гербарий. Раз - Войнович, два - Тарас, три - Кулагин, четыре... Меркулов поежился, когда взгляд верховного остановился на нем.
   Водяник рассказывал на уроках про Северный ледовитый океан. А здесь северный ледовитый взгляд. Застывший. Парящая черная вода. И куски льда плавают.
   - Чего, господа полководцы, притихли? - Мемов усмехнулся. - Что скажете? Во что нам станет штурм Восстания?
   Иван мысленно напряг мозг - оба полушария вплоть мозжечка. Все-таки жаль, что мозг это не мышца. Было бы гораздо проще. Накачал, как следует, и знай себе думай...
   Мысль не шла. Видимо, больше надо было уделять внимания физическим упражнениям.
   - Иван Данилыч, прошу, - теперь генерал смотрел именно на него.
   Иван вздохнул. Единственный способ - встать и по-быстрому отделаться.
   Только не говори ничего лишнего. Пускай господа полковники сами отдуваются.
   Скажи какую-нибудь фигню.
   - Первое, - сказал Иван, - распространить слухи, что наступать мы будем дня через три. Второе: отправить бордюрщикам ультиматум с требованием вернуть дизель и выдать виновных в убийстве Ефиминюка. На размышление дать те же три дня, потом, мол, пеняйте на себя. Третье... - он остановился.
   В комнате нарастал возмущенный гул. Выкрики: "какие еще переговоры!", "кто это вообще такой?", "дело говорит!", "чушь!", "бред!".
   Один Мемов спокойно ждал, когда Иван закончит. Лицо генерала ничего не выражало.
   - Я слушаю, Иван Данилыч, - напомнил он, когда пауза затянулась.
   - Третье, - сказал Иван. - Сделать все это... и атаковать сегодня ночью.
   Гвалт стих, словно отрезало.
   Люди начали переглядываться.
   - Во время срока на размышление? - Мемов смотрел внимательно. - Я правильно понимаю?
   - Да. - "Что я несу?"
   - Каким образом?
   - Снять посты диггерскими группами, - сказал Иван. - Затем немедленный штурм. Быстрый захват Маяка - наш единственный шанс. Если бордюрщики побегут - прорваться на их плечах на Площадь Восстания. А там им не удержаться. Но если они запрут нас в переходах... - Иван повел плечом. - Перекроют туннели гермой... то это надолго. Не знаю как вам, - он прищурился, оглядел собравшихся, - а мне лично тут рассиживаться некогда.
   Когда военный совет закончился и все расходились, с грохотом передвигая скрипящие стулья, Ивана оклинул генерал:
   - Иван Данилыч, вы могли бы задержаться?
   Ну вот, подумал диггер. Допрыгался. Умник, блин.
   Когда они остались наедине, Мемов прошел к столу, выставил на стол бутылку коньяка и два металлических стаканчика. Разлил. Кивнул: давай.
   Коричневое тепло протекло Ивану в желудок и там разгорелось на всю катушку.
   Стало хорошо.
   - Моему сыну было бы как тебе, наверное, - сказал генерал. - Возможно, вы даже были бы сейчас друзьями. Я плохо его помню, к сожалению. Он все время с матерью, я всегда в разъездах... Теперь я об этом жалею. А ты похож на меня. Только, кажется, в твоем возрасте я все-таки был помягче.
   Иван дернул щекой.
   - И что? Теперь я должен расчувствоваться и заменить вам сына?
   Мемов хмыкнул. Покачал головой:
   - Ты слишком резкий, Иван Данилыч. Оно и неплохо бы, но временами надоедает. Очень уж смахивает на хамство. А я не слишком люблю хамов.
   - Я тоже не слишком.
   Мемов усмехнулся.
   - Идите, сержант.
   Вот и поговорили. По душам.
   В дверях Иван не выдержал, повернулся:
   - Знаете, сколько я таких исповедей выслушал? - сказал он. - Каждый третий из вашего поколения, генерал. И это правда. У каждого из вас были дети - знаю. И у каждого из вас они погибли - знаю. И каждому из вас тяжело... верю. Но знаете, что я думаю? Хотите откровенно? Готовы выслушать?! - Иван наступал на Мемова, практически прижимал к стене. В глазах генерала зажегся огонек. - Вы сами просрали свой прекрасный старый мир. А теперь пытаетесь превратить наш новый, не такой уж, блин, прекрасный, в подобие своего, старого. Не надо. Потому что это жалко и мерзко - все равно, что гнильщик, копающийся в отбросах... Мы как-нибудь разберемся без вас. Нам не нужна ваша помощь. Слышите?!
   - Не кричи, - поморщился Мемов. - Слышу. Ты мне вот что скажи... - он помедлил. - Ты сейчас на совете наговорил разного - ты действительно так думаешь?
   Иван помолчал.
   - Зло, - сказал он наконец. - Должно быть наказано. Справедливость может быть корявой, дурной, но она должна быть. Я так считаю. Бордюрщики должны заплатить за сделанное.
   Пауза.
   - Мой револьвер быстр, - задумчиво произнес Мемов, глядя на диггера.
   - Что это значит? - Иван вскинул голову. Прозвучало резко, как выстрел.
   - Фраза из одного старого фильма, - сказал генерал. - Про американских ковбоев. - Мемов покачал головой. - Ты прав, Иван Данилыч, сейчас новый мир. Скорее даже - безмирье. Полоса между старым миром и новым, что рождается у нас на глазах. Завоевание Америки. Освоение целины. Молодая шпана, что сотрет нас с лица земли. Метро стало зоной Фронтира.
   - Я не понимаю.
   Мемов словно не слышал.
   - Как же я раньше не догадался... - он в задумчивости потер подбородок. - Фронтир. Пограничная зона. Место, где правит револьвер. Все очень просто, оказывается... Спасибо, Иван Данилыч, за интересный содержательный разговор. Можете идти, сержант!
   Иван резко кивнул и пошел к двери. На пороге помедлил. Да уймись ты, наконец! - приказал он себе в сердцах. Повернулся...
   Генерал, сидя за столом, читал бумаги.
   - Что-то забыл? - Мемов поднял голову.
   - Не револьвер, - сказал Иван.
   - Что?
   - Вы ошибаетесь, генерал. Этим местом правит не револьвер. - Иван помолчал. Неужели не поймет? - Этим местом правит отвага.
   Мемов выпрямился. С интересом оглядел Ивана.
   - Я запомню ваши слова, сержант.
   - И еще, - сказал Иван.
   - Да?
   - Ваш Фронтир по-нашему: Межлинейник.

* * *

  
   К станции двинулись под утро, когда бордюрщики смотрели последний сон. "Час быка" назвал это время Водяник. "Время, когда скот ложится на землю". Час мСнтеров, когда темные силы особенно сильны. В сильном тумане, образовавшемся от дымовых шашек, не зажигая света, на ощупь двинулись группы Шакилова и Зониса, мелкого въедливого еврея, способного убить ребром ладони одного человека, а пространными речами задолбать всех остальных. И это почти не шутка.
   Команду Ивана, усиленную бойцами с "Невского", поставили в штурмовой отряд. Если вдруг у диверсионных групп не получится бесшумно снять часовых и открыть дорогу наступающим силам Альянса, в бой пойдут именно они.
   В темноте пойдем, как гнильщики. Ивана передернуло. Его маленькому отряду выдали по две гранаты на бойца, всего десять, одиннадцатая запасная, у Ивана. Вообще, оптимальная пехотная группа для действий в узких помещениях - четыре человека, но выбирать не приходится. Наблюдателя из адмиральцев ему всучили почти насильно, и не хотел ведь брать - заставили.
   Так, еще раз проверим. Иван потрогал пальцами холодный металлический корпус гранаты. Шоковая - из омоновских запасов, боевые-то в городе дефицит. Но так даже лучше. В придачу Ивану выдали сигнальную ракетницу и десяток патронов к ней. Завалить гранатами. Ослепить ракетами. Оглушить. Сбить с толку. Взять станцию нахрапом, с бою. И плевать на потери...
   Иван вглядывался в темноту до боли в глазах. Ни проблеска. Время тянулось медленно.
   Рядом с ноги на ногу переступал Колян с Адмиралтейской. Фанат, как его прозвали за страсть к восточным единоборствам. Ему не терпелось драться.
   Сегодня, подумал Иван, вглядываясь в темноту. Дымный воздух создаст пелену, сквозь которую защитники станции не увидят нападающих... будем надеяться. В желудке была сосущая пустота, словно падаешь в огромную яму. Сегодня все решится. Если соединенным силам альянса удастся захватить Маяк, то Площадь Восстания взять будет уже проще. Маяковская - станция-крепость. Как и Василеостровская.
   Иван вздохнул. Почему-то вспомнилось выражение Таниного лица, когда он сказал: извини, война. Мне придется уйти.
   Недоумение. Не потому что он уходит, а потому что: как это? На одной чаше весов - и война и счастье? У женщин свои критерии счастья. Мы, мужчины, не так привязаны к формальным символам. Что для нас кольцо на пальце? Мы и так знаем, когда женщина наша. Или не наша. И кольцо тут ни при чем. Это чисто женские штучки. Женщины! Пока не скажут "можно", счастливой быть нельзя.
   Рядом звякнул металл. Ивану захотело подойти и отвесить виновнику хорошего пинка. Придурок, блин. Туннель простреливаемый, наверняка бордюрщики, если они такие параноики, как о них говорят, заранее пристреляли пулеметы, чтобы бить вслепую. Я бы так и сделал. Или их уже нет в живых, этих часовых? Но где же тогда Шакил?
   И где сигнал к началу атаки?
   Ладони вспотели, Иван вытер их о куртку. Планы никогда не выполняются от и до. Всегда кто-нибудь что-нибудь обязательно напутает.
   Только бы получилось. Только бы...
   Вокруг станции сложная обвязка туннелей, множество санузлов, коллекторов, вентуннелей, сбоек и развязок. Черт ногу сломит на этой станции. А им здесь воевать.
   Иван посмотрел на часы. В темноте обозначения едва заметно светятся зеленым, он взял часы в том магазине на 5-ой линии. Хорошему механизму что сделается? Завел и отлично. Поэтому когда Мемов сказал "сверим часы", Иван их сверил. Сейчас четыре тридцать две утра.
   Так, Шакилов ушел двадцать минут назад. Вечность.
   Но сигнала все нет.
   Что делать?
  
   - Пора? - шепот рядом. - Командир, пора?
   Ивану хочется дать пинка еще сильнее.
   - Тихо, - сказал он одними губами. - Молчать.
   Гермозатвор (он же гермоворота) - совершенно необходимая штука при угрозе затопления метро. Огромная металлическая дверь, квадратная, толщиной с полметра, такие стоят в перегонных туннелях и на выходах к эскалаторам. На каждый туннель по две-четыре гермодвери.
   Механизмы автоматического закрытия уже не работают, зато там есть ручной привод. С помощью специального ключа и ручки можно запереть такую дверь примерно за восемь-десять минут. По нормативу минут за пять.
   То есть если бордюрщики очухаются и сумеют продержаться достаточно долго, чтобы закрыть гермодверь на выходе из туннелей (метров двадцать от торца платформы), и гермодверь в переходе от Маяка к Восстанию, то война ими, считай, выиграна.
   Потому что с этим ничего не поделаешь. Разве что взрывать? Но кто в здравом уме будет взрывать гермозатвор? Иван покачал головой. А кто в здравом уме будет похищать генератор?
   Проклятые уроды. Торчишь тут с вами.
   Напряжение стало твердым, как стекло. Не ровен час, порежешься. Иван зажмурил глаза, давая им отдохнуть, снова открыл. Его штурмовая группа ждала команды. Водяник, когда они уходили со станции, назвал их гренадерами Петра Великого. Сам профессор сейчас в отряде основных сил. Бегает он плохо, а быстрым разумом покарать бордюрщиков не сумеет - они раньше пристрелят его, чем выслушают.
   Иван хмыкнул. Вспомнилось вдруг лицо Косолапого, его прорезанная в темноте прощальная улыбка.
   Вот, блин. Не вовремя.

* * *

  
   Иван вздрогнул. Сигнал!
   В следующее мгновение он побежал вперед с калашом наперевес.
   - Приготовить гранаты! - приказал на бегу.
   Нестройное буханье сапог напомнило о том, что людей у него не так уж много. Иван слышал рядом хриплое надсадное дыхание. Адмиралец Колян бежал, дыша, как загнанный. Вооружен он был карабином СКС под патрон "пятерку", охотничий вариант, полуавтомат, весело стрелять. Неплохое оружие. Только вот доверия этому адмиральцу никакого.
   Лишь бы все не испортил.
   Иван сжал зубы. Впереди мелькнуло, вспышка, зазвучали выстрелы. Душераздирающий крик. Иван прибавил хода, подгоняя остальных.
   - Ур-р-ра-а-а! - чего уж тут скрывать.
   С налету проскочили через блокпост, пробежали по мешкам с песком. За ним - несколько тел в серой форме, лежащие на рельсах. Бордюрщики, ясно. Мертвые. Еще бы. Иван краем глаза заметил еще одного, тот сидел, прислонившись к стене туннеля. Горло у бордюрщика было рассечено, грудь залита темным. Из безвольной руки выпала белая кружка.
   Вперед!
   Второй блокпост. Здесь трупов еще больше. Впереди - вопли ярости и выстрелы.
   Дымная пелена. Запах горелой пластмассы.
   Они вырвались на платформу. Ярко! От обилия света голова закружилась. Пожилой человек в оранжевом пуховике выскочил навстречу, совершенно ошалевший. В руках вертикалка. Иван выстрелил в него - пум! Промазал. Выстрелил еще раз. Пум. И все.
   Уже подбегая, увидел, как тот начинает заваливаться. Лицо растерянное.
   Перед наступлением они надели пластиковые бутылки на стволы винтовок и автоматов. Бутылки набили стекловатой. Самодельные глушители. Тем не менее, неплохо работают. Шакилов подсказал, он известный знаток оружия.
   Оранжевый упал. Иван перескочил через тело, навстречу диггеру бежали трое в серой форме МЧС - древней, как само метро. Выстрел. Пуля взвизгнула, отскочив от гранита. Искры. Иван в прыжке перекатился к кроваво-красной стене. Плавным движением - раз! - оказался за выступом. Очень удобная станция. За каждым выступом можно спрятать по стрелку. Ну, не спать. Иван опустил руку к ремню. Рванул с пояса холодный железный шар. Кольцо, рычаг, раз - два!
   - Закрыть глаза! - орет Иван.
   Полетела.
   Граната. Иван садится на пол и затыкает пальцами уши. Глаза закрыты. БУМММ. Вспышка видна даже сквозь сомкнутые веки. Иван открывает глаза, вскакивает...
   - Вперед!
   Он добегает до спуска в подземный переход. Тот обложен мешками с песком. Видит, как из щели между мешками высовывается дуло автомата...
   - Ложись! - кричит Иван.
   Очередь бьет в бегущего первым Коляна, срезает его начисто. Иван успевает упасть на пол и перекатится в сторону.
   Нащупывает на поясе вторую гранату. Так, кольцо, рычаг...
   - Глаза! - орет Иван и бросает.
   БДУМММ. Сквозь ладони просвечивает красным, свет достигает задней стенки черепа и отскакивает. Перед глазами - цветные пятна.
   Иван, лежа, поднимает "ублюдка" к плечу. Почти беззвучные в таком шуме выстрелы. "Ублюдок" долбится прикладом в плечо. Попал, нет? Иван не знает. Вперед, не задерживаться.
   - Ур-р-ра-а-а! - орут рядом. На светлом граните платформы чернеют тела. Грохот выстрелов оглушает.
   Иван пробегает мимо упавшего адмиральца (похоже, конец Коляну), прыгает к баррикаде вокруг спуска в переход, она высотой по пояс человеку, переползает вдоль стены мешков, пригнувшись, почти на четвереньках. Поднимает автомат над головой и стреляет за стену вслепую. Рикошет по граниту. Стон. Неужели попал?! Иван отползает назад, резко выглядывает за баррикаду. Неподвижное тело. Хорошо. Иван рывком переваливается через стену. Зацепившись, падает грудью на мешки с песком. Твою мать. Дикое ощущение, что штурмуешь собственную станцию, Василеостровскую. Вперед, не думать - он вскакивает...
   И оказывается лицом к лицу с человеком в помятой серой форме, выскочившим из перехода.
   Рыжие волосы, пористая бледная кожа.
   Бордюрщик поднимает голову, мгновение смотрит на Ивана. Светлые глаза его расширяются... Иван вскидывает автомат к плечу. Щелк. Патроны кончились. Иван нажимает на спусковой крючок еще раз, словно патроны вот-вот появятся. Палец сводит от напряжения. Бордюрщик начинает поднимать оружие. Иван прыгает к нему, бьет в нос автоматом - плашмя, как держал. Н-на! Лязг зубов. Бордюрщик отлетает назад, задирая подбородок... Миг. Смотрит на Ивана. Открывает рот, словно собирается что-то сказать. Из носа у него вырывается темная струйка. Рыжий бордюрщик моргает. Удивление. Иван поворачивает "ублюдка" и бьет еще раз. Н-на! Под пальцами мокрый металл. Н-на! Да падай же! Бордюрщик, наконец, падает.
   Стоя над поверженным врагом, Иван оглядывается.
   КРАСНОЕ.
   Белое лицо Маяковского на кровавой стене - чудовищное, огромное - качается перед глазами Ивана. Кажется, что оно проступает сквозь слой крови.
   Полстанции заволокло дымом. Ревет пожарная сирена. И света - сколько все-таки здесь света!
   Очередь бьет в проем снизу, из подземного перехода. С визгом рикошетят пули, выбивая из стен куски кроваво-красной смальты. Одна из пуль попадает в световой карниз, тук, с громким хлопком взрывается лампа. Меньше света. Иван пригибается. В сверкающем облаке осколков и дымки, Иван видит (вот же фигня) силуэт бегущего тигра. Дергает головой. Моргает. Не сейчас. Мимо бегут люди в камуфляже. Иван дергается было... выдыхает. Это свои.
   Резкая вонь пороха и ржавый запах крови. Дым.
   КРАСНОЕ.

* * *

  
   Из дыма, заполнившего станцию, выходит Шакилов, морщится, держится за щеку. Лицо у него залито кровью, левая сторона - один громадный синяк.
   - Что с тобой? - спрашивает Иван. Шакилов морщиться, сплевывает кровью.
   - Да, поскользнулся, - говорит он. - Упал мордой прямо в ступеньки. Все поразбивал. Видишь, - он обнажает зубы в улыбке. Двух или трех передних нет. Еще парочка стоит криво. Розовые от крови. - Ну, как, смешно?
   - Еще бы, - говорит Иван. - А что со станцией?
   Шакилов поднимает руку. Взявшись пальцами, расшатывает и выдергивает зуб - лицо перекашивается от боли, багровеет от усилий. Р-раз.
   Он бросает зуб на пол. Сплевывает - сгусток крови алеет на светлом мраморе пола. Белый зуб, точно кусок пластмассы...
   - Фсе, - говорит Шакилов. - Маяк наша. Блин.
   Поднимает руку и начинает расшатывать следующий зуб.
   - А Восстания? - спрашивает Иван. - Удалось прорваться?
   Шакилов молча качает головой. Убирает руку, сплевывает красным. Его куртка запачкана кровью и чем-то серым - глиной, похоже. Он смешно двигает губами, языком проверяет зубы. Потом смотрит на Ивана с кровавой ухмылкой и говорит:
   - Успели, сволочи. Это тебе не салаги какие-нибудь. Они там баррикаду устроили.
   - На обоих выходах?
   - Ага. - Шакилов морщится: - А ну их нах. Прикладом-то за что?

Глава 6. Химики

  
   Похороны нужны для живых.
   Иван смотрел, как укладывают тела на платформе - ровными рядами. Спохватился, стянул с головы шапочку. Волосы грязные и давно немытые. Ветерок, приходящий из туннелей, непривычно холодил затылок.
   Мортусы - в брезентовых плащах, в белых масках на лицах. У некоторых респираторы. Зловещие, как... как и положено служителям смерти, в общем-то. Иван смотрел. Мортусы заворачивали каждое тело отдельно в пленку, заделывали скотчем. Потом закрывали брезентом. Была в их неторопливых движениях особая сдержанность, даже чопорность.
   Сегодня им предстояло много работы. Одних убитых на станции больше трех десятков.
   И будут еще.
   Иван слышал, что в заброшеной вентшахте у Проспекта Славы мортусы построили гигантскую печь-крематорий, чтобы сжигать трупы. Вывели подачу воздуха с поверхности, дымоход, само собой. Пятьдесят метров труба получилась. Тяга такая, рассказывал дядя Евпат, что рев пламени слышно за пару перегонов.
   Но все равно это не настоящий крематорий, потому что кости не сгорают. Для этого нужна температура гораздо выше.
   Поэтому в туннельном тупике за станцией Проспект славы мортусы складывают обожженные, голые костяки один на другой. И теперь их там тысячи. Целый город скелетов.
   А будет на тридцать с лишним больше.
   - Приготовиться отдать последние почести, - глухо скомандовал главный мортус, когда все тела приготовили в последний путь. - Минута молчания в память о павших. Сейчас.
   Иван склонил голову. Тишина расползлась по станции, поглощая отдельные очаги разговоров и шума.
   Василеостровцы, адмиральцы, невские, с Гостинки, наемники - все стояли и молчали. Вот что по-настоящему объединяет людей, подумал Иван. Смерть.
   Я хочу домой. Иван стоял, ветерок обдувал затылок и шею.
   Я. Хочу. Домой.
   - Минута закончилась, - сказал главный мортус. - Прощание закончено.
   Иван надел шапку, посмотрел, как уходит в туннель караван мортусов. Потом двинулся к своим.
   Жрать охота, просто сил нет.
  

* * *

  
   Над железной кружкой с толстыми стенками поднимался пар. Иван втянул его ноздрями - влажный, горячий - и поднес кружку к губам. Аккуратно отхлебнул, стараясь не обжечься. Кипяток, едва-едва, на самой границе чувствительности, отдавал сладостью. Стенки кружки не горячие, особая технология времен до Катастрофы - двойные, между ними вакуум, он не проводит тепло. Когда-то давно, когда еще был жив Косолапый, Иван нашел кружку в заброшенном супермаркете среди других полезных вещей. Складной топор. Термос защитного цвета. Оранжевые футболки.
   Еще там был огромный глобус из желтого камня. Иван тогда провел пальцами по гладкому боку Земли. Названия городов, которых больше нет. Нью-Йорк, Мехико, Буэнос-Айрес, Сантьяго-де-Чили. Тверь, Бологое, Нижний Новгород. Москва. Магазин для путешественников, сказал Косолапый. Вернее, для тех, кто хочет почувствовать себя путешественником - сидя при этом дома.
   Да, Москва...
   Что-то не спешат москвичи на помощь к бордюрщикам, а? Иван хмыкнул. Еще бы.
   После взятия Маяка прошло пять дней. Бордюрщики отбили все атаки Альянса и даже пытались контратаковать. Что они там орали в прошлый раз? Иван поморщился. "Царь Ахмет предлагает вам сдаться, питерцы! Тогда вас пощадят". Ага, держите карман шире. На самом деле - патовая ситуация. И еще чай, блин, закончился.
   Иван отхлебнул еще, поставил кружку на пол. Его команду отвели на отдых на Невский. Иван обмакнул галету в кружку, откусил кусок размокшей пластинки, начал жевать.
   Кружка кипятка, кусок сахара и пара твердых, как мрамор, галет - главное солдатское лакомство.
   А кому-то и этого не досталось. Иван снова вспомнил похоронную церемонию.
   - Я нашел способ, - сказал Сазон.
   Иван с усилием проглотил недожеванный кусок, повернулся к другу.
   - Какой еще способ? - он даже не сразу сообразил, о чем Сазон говорит.
   В мыслях все еще было прощание с мертвыми - тела, обмотанные скотчем, минута молчания. Стаканы с сивухой, накрытые галетами. Иван хотел почесать лоб, но обнаружил, что в правой руке надкушенная галета. Почесал левой.
   - А! Ты про Площадь Восстания, что ли?
   - Газовая атака, - сказал Сазонов.
   - То есть?
   - Смотри, Ван. Старые покрышки, например, подожжем. Поставим вентилятор помощнее, кинем провода до Гостинки - здесь короткий перегон, кабеля должно хватить. И вдуем им резинового дымка как следует. В одно интересное отверстие.
   - У них же противогазы, - сказал Иван, еще не сообразив толком, что именно Сазон предлагает.
   - Что, у всех?
   Иван посмотрел на него почти с восхищением. Конечно, не у всех. Дай бог там десятка два противогазов на двести с лишним человек. Женщины, дети...
   И тут до него, наконец, дошло.
   Потравить газом. Вот черт.
   - Ну, ты и сволочь, Сазон, оказывается.
   - Служу Приморскому Альянсу! - Сазонов поморщился. - Извини, Ван. Что-то я устал.
   Иван кивнул. Все мы устали.
   - Знаешь что, друг любезный, - сказал он. - Давай еще подумаем, а? - он услышал шаги, повернулся. - Гладыш, принес?
   Пожилой диггер поставил корзину на пол. В ней лежали желтые теннисные мячики, старые, почерневшие от времени и потных ладоней. Кивнул. Плоское, изрезанное морщинами, как ножом, лицо Гладышева ничего не выражало. Скуку разве что.
   - Ага.
   - Спасибо, - сказал Иван, поднялся. - Ну, поехали. Стройся, мужики.
   - Опять, что ли? - заворчал Пашка, нехотя поднимаясь.
   - Не опять, а снова. Поехали! Солоха, тебе особое приглашение? Солоха!
   - Иду, иду, - отложил книгу.
   Солоха - высокий, слегка нескладный, с копной вьющихся русых волос - читал полулежа, прислонившись спиной к своему рюкзаку. Маленькие очки без оправы были сдвинуты на самый кончик носа.. Он каждую свободную минуту проводил с книжкой, но предпочитал почему-то все книги с неудововаримыми названиями, вроде "Учение дона Хуана: путь знания индейцев яки". Сам бы Иван такое сроду читать не стал. Точнее, однажды он попробовал, но осилил всего пару страниц.
   Хотя и не сказать, чтобы совсем не любил чтение.
   Просто...
   Слегка офигел от смысла жизни, выглядывающего со страниц и самоустранился.
   А вот Солохе, видимо, нравилось.
   - Готовы? - Иван оглядел диггеров. Лучше бы было увести команду подальше от шума и гама, но особого выбора нет. Впрочем, пусть привыкают работать в любых условиях. Пригодится. - Поехали! Встаньте, дети, встаньте в круг.
   Сначала начали работу одним мячиком. Иван мягко перебросил мяч Пашке, пока желтый мячик летел, сказал "И". Пашка поймал, перекинул Гладышу, сказал "ИВ". Следующий должен сказать "ИВА" -- и так, пока не составится имя "Иван". Потом следующее имя. Потом слова наоборот, от конца к началу. Потом мячиков становится два. Потом три. Этому упражнению научил их Косолапый. Развивает внимание, координацию и чувство партнера. У Косолапого вообще много было таких упражнений. "Зеркало", когда два диггера стоят друг против друга, один делает движения, другой повторяет - зеркалит. Вообще, чувство локтя, "держать партнера" затылком - едва ли не самое важное в диггерских навыках.
   - Сначала поймай взгляд того, кому бросаешь, - повторял Иван привычную формулу. - Установи контакт - и тогда бросай. Мягко. С ощущением. Все для партнера.
   Мячики летали от одного диггера к другому. Иван краем уха слышал голоса и смех окружающих - посмотреть на диггерскую тренировку собралась целая толпа. Какое-никакое, а развлечение.
   Но сегодня тренировка как-то не задалась.
   - Сазон! - окликнул его Иван, когда тот в очередной раз уронил мячик. - Ты чего сегодня, спишь, что ли? А ну соберись.
   В следующее мгновение Иван едва успел поймать мячик, брошенный с такой силой, что у него заныло запястье. Пальцы онемели.
   - Блин!
   В толпе засмеялись.
   - Извини, Ван - сказал Сазонов без особого раскаяния. - Что-то я... Извини.
   - Ладно, на сегодня хватит, - Иван помахал рукой. Пальцы все еще болели. - Гладыш, собери мячики. Все ребята, шоу закончено! - В толпе разочарованно вздохнули. Пока Гладышев собирал мячики, Иван повернулся к другу. - Сазон, у тебя все нормально? Ты какой-то замученный.
   - Ван, ты на себя посмотри. Ты бы хоть рожу выскоблил, что ли, - Сазонов усмехнулся криво, повернулся и пошел. Бежевый плащ светился в полутьме станции.
   Куда он каждый день ходит? - подумал Иван.
   Девушку он себе на Гостинке завел, что ли? И рассеянный к тому же...
   Проводив друга взглядом, Иван провел ладонью по заросшей щеке, хмыкнул.
   А ведь он прав, побриться бы точно не мешало...
  

* * *

  
   Иван взял кастрюлю с горячей водой, сунул туда лезвие опасной бритвы, чтобы нагрелось. Попытался устроиться так, чтобы видеть в маленьком, с ладонь, зеркальце в пластиковой оправе хотя бы часть подбородка. Вынул бритву из воды и аккуратно провел по намыленной щеке. Касание горячего металла. С тихим шорохом срезалась щетина.
   И вот тут они и появились. Из перехода на Гостинку выскочил - едва не бегом -огромный Кулагин, а за ним - маленький круглый человечек в костюме. Надо же.
   - Ну, какого черта ты за мной ходишь, а? - в раздражении повернулся к нему Кулагин. - А?
   Цивильный смутился, потом заявил прямо в разъяренное лицо командира василеостровцев.
   - Я требую!
   - Что ты требуешь? - Кулагин открыл рот.
   Цивильный еще набрался немного храбрости и даже с виду стал чуть крупнее.
   - Я требую запретить светошумовые гранаты как негуманное оружие! Мировая общественность метро...
   - Клал я на твою общественность, - честно сказал Кулагин. - С прибором.
   - Ослепшие люди...
   Действительно, яркость гранат оказалась чрезмерной. Особенно для самих нападавших. На станциях Альянса нет центрального освещения, люди не привыкли к яркому свету, которым залита Маяковская. А уж тем более к светошумовым гранатам. Несколько человек отправили назад, к Невскому проспекту, с ожогами сетчатки. К кому-то зрение вернется, к кому-то - нет. Иван провел лезвием по щеке, прополоскал его в кастрюле.
   - Ты вообще кто такой? - Кулагин наехал на цивильного. Огромный, в грязном армейском камуфляже, порванном на локте. - Ты что здесь делаешь? Я тебя сейчас по закону военного времени... шлепну прямо здесь. А ну, становись к стенке.
   - Не имеете права! - взвился цивильный. Слабенький и противный голосок его обрел мощь пожарной сирены. - Я наблюдатель от мирового совета метро! Я нейтралитет...
   - Ну, держись, нейтралитет.
   Кулагин вытащил пистолет, передернул затвор. Цивильный побледнел, словно из него кровь выпустили.
   - Произвол! - крикнул он растерянно.
   Всегда с ними так. Иван дернул щекой, провел лезвием вниз. С едва слышным хрустом срезались щетинки...
   Стоит идеалистам столкнуться с настоящим насилием, весь энтузиазм сразу куда-то испаряется.
   - Олежка, - негромко позвал Иван. Кулагин повернулся, встретился с ним взглядом. Иван покачал головой. Не надо.
   Кулагин опомнился. Сплюнул, от души выматерился, сунул пистолет в кобуру и ушел. Финита ля комедия. А вот цивильный остался. Ой-ё, подумал Иван.
   - Сразу видно культурного человека! - цивильный подбежал и протянул ладонь. Почему-то он все время передвигался мелкими, смешными перебежками. - Позвольте пожать вашу руку.
   Иван посмотрел сначала на свою левую ладонь - кастрюля с водой, на правую - опасная бритва, затем перевел взгляд на цивильного.
   - Извините, - смутился тот, но не надолго. - Можем мы поговорить?
   Иван мысленно застонал.
  

* * *

   - Вы напали на мирную станцию! Как вы можете?!
   - Точно, - сказал Иван. Как-то сразу расхотелось спорить. - А то, что они у нас единственный дизель сперли, это ничего. Я понимаю. Это со всяким может случиться.
   - Это еще не доказано!
   Конечно, не доказано. Вот когда Василеостровская вымрет, тогда будет доказано. А сейчас они пускай там в темноте развлекаются, им привычно. Впрочем, хомячку с повадками правдоборца этого все равно не понять.
   - Устал я от вас, - честно сказал Иван. - Правдолюбы, блин. Только вот правда вас не очень любит, я смотрю.
   - Вы не понимаете!
   Но Иван уже не слушал.
   - Кузнецов! - окликнул он молодого мента. Тот подбежал - резвый, как собака Павлова в весенний гон.
   - Командир, - Миша вытянулся.
   Глаза сияют. Когда же у него это пройдет? Иван покачал головой. Неужели и я когда-то тоже был таким восторженным салагой, готовым ради одобрительной улыбки Косолапого на подвиги? Нет, не был. Когда я пришел на Василеостровскую, уже никакой восторженности во мне не осталось. А Косолапый был мне друг и старший товарищ, а не идол для поклонения.
   - Слушай приказ, боец, - сказал Иван. - Бери вот этого штатского и веди.
   - Понял. А... куда? - Кузнецов поправил лямку автомата, огляделся.
   Цивильный насторожился. Хорошее у него чутье - как у битого носа на мозолистый кулак.
   - Недалеко, - Иван дернул щекой. Прищурился. Глаза словно выгорели. - Отведи в туннель за блокпост, там есть дренажная подстанция. Она сейчас не работает, но это неважно.
   - Что вы... х-хо... - цивильный булькнул, словно подавился.
   - Отвести в ТДП, - кивнул Кузнецов. Глаза горели воинственным ярким светом. Мальчишка, елки. - Понял. Что дальше?
   - Там и пристрели, - буднично сказал Иван. - Вернешься, доложишь. Действуй.
   Незаметно от цивильного подмигнул молодому - понял, да? Кузнецов замер, потом подмигнул в ответ.
   - Есть, товарищ командир!
   Цивильный, не веря ушам, перевел взгляд с Ивана на Кузнецова и обратно.
   - Что вы... серьезно? Я...
   - Конечно, - сказал Иван. - Хотите знать, что такое настоящий военный произвол? Вот вам произвол. В лучшем виде.
   - Но я! Я от мировой общественности!
   Кузнецов снял с плеча автомат и сказал деловито:
   - Пошли, что ли, общественность.
   Когда они ушли, - цивильный брел покорно, словно только этого и ждал всю свою цивильную жизнь, - Иван продолжил бритье.
   Настроение постепенно улучшалось.
   - Споем, товарищ, боевой... - негромко запел он. Песня из фильма "Два бойца". - ...о славе Ленинграда. - примерился в зеркальце, как бы взяться за левую половину лица...
   А вдруг?..
   Вот черт. Иван бросил бритву в кастрюлю и побежал. На ходу всунул кастрюлю Солохе в руки - тот обалдело проводил командира взглядом. Наполовину выбритая рожа Ивана заставляла встречных шарахаться с дороги. Он спрыгнул на рельсы, поскользнулся... Черт. Выровнялся и увеличил темп. Стук сапог в туннеле звучал сухо и тревожно.
   Только бы успеть.
   - Отставить! - он ворвался в помещение дренажной подстанции, остановился.
   Кузнецов растерянно моргнул, опустил автомат. Он что, действительно собирался стрелять?
   - Миша, - Иван вздохнул. Уперся ладонями в колени, чтобы восстановить дыхание. Мышцы противно ныли. - Ну... ты... даешь... - Иван выпрямился. - Я же пошутил! Я-то думал, ты его выведешь за пределы станции и отпустишь.
   Кузнецов растерянно посмотрел на автомат у себя в руках, потом на Ивана.
   - А, - сказал он. - Я... я думал. Ой, блин. Я же чуть его...
   - Ничего, - сказал Иван. - Это я виноват, извини. Давай, Миш, топай на станцию, приду, поговорим. А мы тут с товарищем разберемся.
   - Вы! Как вы смеете! - цивильный наконец обрел голос.
   Забавно, что когда его без разговоров ставят к стенке, он всем доволен. А как спасают - так сразу претензии.
   - Как тебя зовут? - спросил Иван, когда Кузнецов вышел.
   Цивильный поперхнулся. Потом сказал:
   - Борис Евгеньевич... Боря.
   Знаю я одного Борю, подумал Иван. А что, они даже чем-то похожи...
   Иван протянул ладонь. Цивильный посмотрел на нее с опаской, потом Ивану в глаза и сглотнул. Неуверенно сунул руку. Иван крепко сжал, встряхнул. Пальцы у цивильного были вялые, но цепкие, словно с пружинками внутри. Иван поднял брови, хмыкнул.
   - Ну, будем знакомы, Боря. Извини за дурацкие шутки. Выпить хочешь? В лечебных, как сказать, целях.
   - Ээ... вся мировая обще... Кхм, - цивильный остановился. Почесал нос. - Не откажусь.

* * *

  
   - ...черви дождевые гигантских размеров вымахали. До двух метров и больше - и даже с зубами некоторые. Грызут землю, бетон, щебень. Дерево им вообще на разминку челюстей. И только чугунные тюбинги им пока не под силу, слава богу. А из червей всего опасней Тахометры, которые на звук шагов реагируют. Только идешь чуть быстрей, поторопился, зачастил - и все, прощай. Догонят и ноги оторвут начисто. Поэтому там, где они есть - на Уделке, например, все ходят медленно-медленно. Как в воде плывут.
   - Фигня все это, - сказал другой голос. - Какие к черту два метра? Метр, полтора от силы. Толщиной с палец примерно. Слегка бледноват, но с виду вполне обычный, как до Катастрофы были. Сам видел, ага. Че я тебе, врать буду? Так вот, там, на станции этой, из них фарш делают и котлеты, пельмени за милую душу лепят, варят и под водочку потребляют. Вкуснота говорят, пальчики оближешь. Китайский рецепт!
   Иван слушал этот треп в пол-уха. После взятия Маяка его команду отвели на Невский, на отдых.
   И то дело. Все-таки с организацией у адмиральцев становится все лучше. Нарабатывается опыт.
   Еще пара месяцев боевых действий, и будет отлаженная военная машина...
   Нет уж, подумал Иван. Нафиг, нафиг такое счастье.
   Он перевернулся на другой бок, не открывая глаз, потянул тонкое одеяло на голову. Голоса зудели, мешали. От давно не стиранного одеяла воняло мочой.
   - А вот у нас черт один был, упрямей в метро не найдешь, - заговорил третий голос. - Мы ему говорим - не ложись просто так, что-нибудь твердое обязательно под зад подкладывай. Не послушал. Лег прямо на землю. Я еще помню, прежде чем глаза закрыть: перевернулся он на левый бок. А утром просыпаемся, подъем, умывание, утренний туалет, все дела - все встали, а он не встает. Как лежал на боку, так и лежит. Я, говорит, братцы, что-то разоспался. Нога у меня затекла. Помогите, говорит, встать. И руку тянет. Начали мы его поднимать, - а он орет, как резаный. Что за притча? Откинули одеяло - мама родная! Он потому встать не может, что сквозь бедро у него червь тянется... Я как сейчас помню: выходит из земли, проходит сквозь мясо и снова в землю уходит. Давай мы его тянуть, чтобы он внутри... не остался. Куда там. Извивается, тонкий, нам его и трогать-то впадлу...
   Болтуны. Иван поморщился. Голова слегка побаливала после вчерашнего "примирения" с цивильным Борей.
   Черви, значит?
   Иван вздохнул.
   Мне бы ваши проблемы...

* * *

  
   Нож был странный. Иван таких еще не видел. С широким, как у топора, лезвием в виде лепестка, загнутым под углом внутрь. Тяжелый. Рукоять из шершавого дерева хорошо лежит в ладони, только орнамент лишний. Иван примерился - да таким ножом башку можно срубить. Легко.
   - Как говоришь, называется?
   Уберфюрер улыбнулся. Хуже ребенка.
   - Кукри.
   - Это фто? - Шакилов аж подался вперед.
   - Нож гуркхов, - пояснил Уберфюрер гордо, словно сам был по меньшей мере "почетным гуркхом". - Была такая элитная воинская часть в британской армии. Набиралась из коренных непальцев. Ну, из тех, что не пальцем и не палкой... Отличные солдаты. Лучшие в английской армии.
   У Шакила загорелись глаза:
   - Откуда фсял?
   - Откуда взял, там уже нет, - отрезал Уберфюрер. - Это я еще до Катастрофы успел раздобыть. Настоящая непальская работа. Они там дома такими дрова рубят. А когда на войне - то головы.
   Подумал и добавил.
   - Рубили, само собой. Может, где в лондонском метро пара гуркхов и выжила. Ну, я очень надеюсь на это.
   - А они разве не негры? - подколол его Иван.
   - Не, там что-то индийское... - Уберфюрер замолчал, потом хмыкнул. - А я и забыл.
   - А ты точно рашишт? - поинтересовался Шакилов невинно. - А то какие-то подошрительно широкие у тебя фшгляды...

* * *

  
   - Бронедверь, видишь? - мотнул головой Шакилов. - А вон там в потолке... что по-твоему?
   Иван прищурился. Черт, скоро очки надо будет искать, совсем зрение село.
   - Арматурина, - сказал он, наконец. - Или труба. Труба? - спросил он Шакила. Тот хмыкнул.
   - Бери выше.
   - Пулемет, значит. Неужели автоматический?
   - Скорее всего. Спецобъект, - сказал Шакилов шепотом. - Это тебе не на ярмарку на Сенной сходить, тут серьезные люди раньше обитали. Подземники. Бывшее пятнадцатое управление КГБ, потом ГУСП ФСО. По слухам, стреляют без разговоров. Не знаю, лично пока не сталкивался... слава Изначальному Диггеру.
   - И что там за дверью?
   Шакилов пожал плечами, прислонился затылком к каменной стене. Откинулся.
   - Не знаю.
   - А узнать пробовал?
   Шакилов усмехнулся.
   - Времени совсем нет. У меня жена, ребенок...
   - ...и шило в одном месте, - в тон ему закончил Иван: "На себя посмотри".
   Вообще-то шило тут явно не только у Шакилова. Иначе бы Иван здесь не оказался.
   Сидел бы сейчас на Гостинке и глазел на девушек. Иван вздохнул. Понесло же их обоих - искать приключений на пятую точку. Одно слово: диггеры.
   И другое - маньяки.
   - Колись давай, - сказал Иван. - Что видел?
   Шакил поднял бровь, расплылся в улыбке. Добродушный как исчадие ада.
   - Ничего, веришь? Однажды двое суток просидел безвылазно, высматривал.
   - И что?
   - И ничего. Никто не входил, никто не выходил. Я, Ваня, потом решил дверь пощупать. Ну, ты понимаешь... На предмет.
   - И?
   - Никаких "и". Так до двери и не дошел. Побоялся.
   Иван не верил своим ушам. Чтобы любопытству Шакила что-то помешало? Даже если и помешало, гвоздь из задницы у него никуда не делся.
   Пока на фронтах было затишье, они с Шакилом решили проверить тряхнуть стариной и "сделать залаз". Чисто чтобы не потерять квалификацию. Угу.
   Иван скинул сумку. Примотал к запястью фонарь. Теперь ломик и отвертку в карманы, автомат на спину.
   - Ты это что? - спросил Шакил, хотя уже знал, что именно.
   - Пойду прогуляюсь, - сказал Иван.
   - Не дури.
   - Так я не с дурачка полезу. А с толком.
   - Ну-ну.
   Иван выглянул из-за угла, бросил камень. Внимательно пригляделся. Есть движение - камень отлетел, упал в метрах двух от двери. Белый свет фонаря освещал тупичок, Иван видел даже царапины на двери, содранную серую краску.
   Камень полетел и упал в светлое пятно. Пауза. Ничего, никакого... Ствол пулемета перескочил градусов через пятнадцать, нацелился в сторону камня. И чуть в сторону.
   Гляди-ка, работает.
   Сейчас выстрелит. Но пулемет молчал. Просто нацелился и все.
   Может, там, за дверью, сидит офицер в форме ФСО, в сером комбинезоне с маленькими тусклыми значками подземных войск ГУСП на воротнике, и держит руку на кнопке? Нажать, не нажать? Иван подобрал следующий камень, бросил. Пум. Камень упал чуть дальше первого. Снова пауза. Иван считал секунды: один, два, три... на четвертой ствол едва заметно довернулся. Если мысленно продолжить линию ствола, будет как раз второй камешек.
   Третий.
   Третий упал еще на метр ближе к двери. Пулемет молчал. Ствол снова довернулся и замер.
   Иван сделал шаг, другой. Пулемет молчал.
   С каждым шагом идти становилось все труднее, словно идешь сквозь вязкую грязь и с трудом выдергиваешь из нее сапоги.
   Иван вдруг вспомнил, как это было на Приморской, когда та тварь давила ему на мозги. Или это все-таки мох виноват? Резкий своеобразный запах.
   И еще этот тигр... Стоп.
   А это, кстати, надо продумать. Иван остановился, медленно поднял голову. Ствол пулемета теперь смотрел прямо на него. Черное отверстие, казалось, расширялось и втягивало Ивана в себя. Словно стоишь на краю вертикальной шахты и смотришь вниз, в темноту. И тебя тянет шагнуть вперед и все закончить.
   Если останусь в живых...
   - Ну, что? - спросил Шакил, когда Иван вернулся, не дойдя до заветной двери нескольких шагов.
   - Да ничего, - сказал Иван. - Ерундой мы с тобой занимаемся, дружище, вот что. А у нас семьи... у тебя так точно. А у меня Таня.
   Шакил хмыкнул, посмотрел на Ивана. Запрокинув круглую черную голову с ранней сединой, улыбнулся.
   - Дошло все-таки. Добро пожаловать в наш клуб!
   - Да уж, - сказал Иван. - Самое время.

* * *

  
   Иван перепрыгнул невысокое ограждение платформы, мягко приземлился, присел. Огляделся. Примотанный к стволу автомата фонарик включать не стал - попробуем так. Слабого света от местного фонаря должно хватить.
   Конечно, если это не ловушка.
   Мысль не особо приятная. Иван повел стволом автомата слева направо - ничего. Положил автомат на гранитный пол, аккуратно, чтобы не звякнул металл. Вытащил непальский нож кукри, тяжелый, загнутый, им можно ветки рубить, как топором. Изготовился. Этот кукри ему достался по наследству от Уберфюрера. Отличная штука.
   Ну, с богом.
   Стараясь не дышать слишком громко, выглянул из-за колонны. В освещенном пространстве никакого движения. Платформа Восстания, выложенная бордовым мрамором, хорошо просматривалась - хотя свет давал только фонарь в тяжелой латунной окантовке, стоящий у перехода на Маяковскую. Где же их часовые?
   Иван аккуратно сдвинулся, в левой руке у него было зеркальце на длинном щупе. Изобразив собой изогнутый контур колонны, вытянул руку с зеркальцем. В отражении виднелась пустая (пустая!) платформа в сторону Чернышевской. На дальней стене мозаичное панно. Какие-то люди в странной одежде. Иван довернул руку. Опять пусто.
   Что за фигня.
   Куда все подевались?
   Ловушка?
   Иван собрался уже было вернуться к автомату и попробовать перебраться на другую сторону платформы (через открытое пространство, черт), как в зеркальце что-то мелькнуло.
   Движение. Он видел движение.
   Иван бесшумно опустился на одно колено. Снова выдвинул зеркальце. Лишь бы не отсвет, выдать-то себя легко, попробуй потом уберись отсюда живым. Иван затаил дыхание...
   Когда, казалось, можно уже расслабиться, он увидел, как одна из чернильных теней шевельнулась - и тусклый отблеск. Вороненый металл. Оружие.
   Что ж, посмотрим, кто кого.
   Иван двинулся в обход колонны. Кукри плыл перед ним, разрезая плотный душный воздух тяжелым лезвием.
   Иван сделал шаг и остановился. Увидел. Брови полезли на лоб.
   Перед ним лежали спящие люди. Много. Укрытые одеялами бордюрщики. Без охраны. Десятки человек, если не все две сотни.
   Он сделал шаг, занося кукри для удара...
   Головы рубить, говорите?
   Нож опустился мощно, как топор. Всплеск темной, почти черной крови...
   Иван проснулся с беззвучным воплем. Долго не мог прийти в себя, сбросить липкое ощущение, что только что убивал собственными руками женщин, детей и стариков.
   Что это было?
   Что это, блин, было?!

* * *

  
   - Галлюциногены? - Солоха смотрел пристально. - Ты имеешь в виду - ЛСД-трип? Грибочки?
   - Э-э... Что-то вроде. - Иван почесал нос: почему-то хотелось чихнуть. - Расскажи мне про них.
   Солоха помедлил, переступил с ноги на ногу.
   - Ну, если коротко. Известны издавна. Относятся к двум семействам химических веществ - не спрашивай, каких, не помню. Самый известный галлюциноген, он же психоделик - ЛСД. Ну, ты про это, наверное, слышал. В наших условиях самые доступные психоделики - в грибочках. В псилоцибе полуланцетовидной и в псилоцибе навозной содержится псилоцибин. Гриб нужно съесть, так активный элемент через стенки кишечника попадет в кровь.
   - А не траванешься?
   Солоха улыбнулся.
   - Ну... Если ты способен съесть пару тонн таких грибов...
   - Понял, - сказал Иван. - Попал он в кровь, и что происходит дальше?
   - Действие псилоцибина примерно такое - эйфория, потом кажется, что тело произвольно меняет размеры, иногда нападает жуткий давящий страх. Но это редко. Еще синестезия - ну, это когда слышить цвета и видишь звуки. Да, еще геометрические фигуры - обалденно красивые, причем даже с закрытыми глазами. Но это в основном от ЛСД, он посильнее торкает. Да! - вспомнил Солоха. - Некоторые переживают религиозный опыт. Меняется "точка сборки"...
   Иван отмахнулся. Религиозный опыт его сейчас не интересовал совершенно.
   - Галлюцинации? Видения?
   Солоха с интересом посмотрел на командира.
   - И это тоже. А что тебя так заинтересовало, командир?
   - Надо мне. Потом скажу. Агрессия?
   - Шел бы и спросил там, где дурь выращивают, - обиделся Солоха. - Ему помогаешь, а он...
   Иван почесал затылок.
   - А это где?
   - "Улица Дыбенко". Там грибники засели, вся дурь в метро оттуда идет - не знаешь, что ли? Теперь ту станцию называют "Веселый поселок".
   - Кто называет?
   Солоха пожал плечами. Мол, что тут непонятного...
   - Да грибники и называют.
  

* * *

  
   - Слышал кто-нибудь про Шестую линию?
   Некоторое время они молчали. Точно взорвалась бомба, и всех оглушило.
   - Золотая! - Кузнецов очнулся первым.
   - Да, - сказал Водяник. - Еще ее называют Райской веткой. Иначе - Д7.
   - Что?
   - Да, - профессор обвел собеседников значительным взглядом. В глазах вспыхивали электрические разряды. - Я говорю именно о нем... - пауза. - Секретное метро Петербурга - существует!
   Пауза. Уберфюрер неторопливо встал, подошел и приложил ладонь ко лбу профессора.
   - Да нет, холодный.
   - Что вы делаете? - возмутился профессор, оттолкнул руку.
   - Да вы вроде как перегрелись... нет?
   Водяник возмущенно посмотрел на Уберфюрера. В глазах полыхнуло пламя.
   - Молодой человек, - он голосом выделил обращение. - Что вы имеете в виду?
   Уберфюрер едва сдерживал смех.
   - За это я Питер и обожаю. Тут любой мужик до старости "молодой человек". А что до секретного метро... - Уберфюрер улыбнулся. - Так это никакая не тайна, профессор. Есть бункера, лаборатории секретные есть - под Кировским заводом например, еще много всякого. УС "Дачник", например. Знаете, что это такое? Говорите, в ЧГК играли раньше? Нет, профессор, не взяли вы этот вопрос. Приз уходит к телезрителям.
   - Ну, знаете! - Проф покраснел.
   Для Ивана все эти "чэгэка" и прочие "телезрители" звучали как заклинания кришнаитов. Харе, кришна, харе рама. Кришна, кришна, харе. И вступает аккордеон.
   Но про секретное метро он знал гораздо больше профессора. Даже пару раз сталкивался с "подземниками" лицом к лицу. Странные ребята. Сдержанные и таинственные до не могу. Стоят, смотрят на тебя и улыбаются загадочно.
   Словно родились с серебряной ложкой в заднице и теперь держат ее напряжением ягодиц.
   - Фигня все это, - сказал Уберфюрер. - Понимаете, профессор, в Питере "Метро-2" как такового никогда не было. Отдельные подземные лаборатории, бомбари, командные пункты ПВО, спецобъекты, это да. А секретного метро - нет. Увы. Так что, Проф, извиняйте, но приз все-таки уехал к жителю села Малые Васюки, Челябинская область.
   - А туннель до Кронштадта? - спросил Кузнецов. - Я слышал, был такой...
   - Байки! - отрезал Уберфюрер. - Вот я сейчас скажу, что есть тайный ход в тыл бордюрщиков. Пойдем по нему, а там спальня царя Ахмета. Бери его голыми руками, и конец войне. Это же бред, понимаете?
   - Хмм, - сказал Иван.
   "Почему это сразу бред?"
   Кажется, у нас кроме плана А, предложенного Сазоном, появился и план Б.
  

* * *

   Расспросы ничего не дали.
   - Может, Дятел знает... - начал невский и осекся. Но Иван уже научился ловить такие моменты. Люди иногда самое важное сообщают в оговорках.
   - Дятел? Это еще кто?
   Невский повел плечами - с досады, что проболтался.
   - Философ местный. Дурачок. Но вы его не обижайте, а то мужики не поймут. Он святой человек.
   - Юродивый, значит, - сказал Сазонов из-за плеча Ивана.
   - Сам ты юродивый, - буркнул невский. - Пророк он. Не трогайте его, ясно?
   - Ясно, - сказал Иван. - Так где его найти, говоришь?
  

* * *

   Жилище святого человека напоминало усыпальницу фараона. Или сорочье гнездо.
   Обитал Дятел в перегоне от Маяковской до Плана - Площади Александра Невского, в заброшенном тупичке. Иван оглядел решетку, закрывающую ржавые циферблаты, надпись на стене гласила "НЕ ВЛЕЗАЙ, УБЬЕТ" и рядом - зеленым и красным сакральное "Enigma хороший человек TM". Вторую надпись можно было встретить практически в любом месте метро. Легенды гласили, что самые древние диггеры - времен до Катастрофы - спускались в метро тайно, чтобы нанести эти знаки поклонения Изначальному Диггеру. А их ловили мСнтеры, слуги Изначального МСнтера. В общем, такая байка для малолетних. Иван хмыкнул.
   На решетке висели грудами блестящие побрякушки - частью из фольги, частью из стекла и камней. Крышки от бутылок, продетые на шнурок. Целые гирлянды из монет.
   Пророк сидел в углу, на продавленном матрасе. Запах здесь стоял вполне цивилизованный. Похоже, святому человеку кто-то регулярно стирает белье и одежду.
   На маленьком столике перед ним горела спиртовка. Голубоватое пламя изгибалось и плясало на стенах.
   Дятел поднял голову. Волосы заплетены в косички. Оглядел Ивана. Моргнул.
   - Ты ко мне пришел?
   - К тебе, - кивнул Иван. Сел рядом и протянул руки к синему пламени. Тепло спиртовки обволокло ладони. Приятно. Иван неторопливо потянулся к сумке, выставил на стол бутылку мутной василеостровской сивухи, настоянной на японских грибах шиитаке. Убойная штука.
   Взгляд пророка стал гораздо осмысленнее.
   - Человече, - сказал Дятел проникновенно. - Ты действительно человече.
   - Аминь, - подытожил Иван. Откупорил бутылку. - Стаканы у тебя водятся, святой?
   - А як же! Обижаешь.
  

* * *

   - Метро вообще страшная штука, - сказал Дятел. - Люди так этого и не поняли. Думаешь, это мы войну захотели? Нет, чувак. Вот ты хотел войну?
   - Нет, конечно. То есть, мне всего шесть лет было... или пять...
   - И я не хотел. Понимаешь теперь? - Дятел смотрел на Ивана, словно ждал от него правильного ответа. Как учитель на ученика, который оболтус, конечно, но иногда соображает и сейчас соберет остатки интеллекта и догадается. - Втыкаешь, человече?
   - Не совсем.
   - Никто войну не хотел. То есть, были выживальщики всякие, готы и прочие? - но и они войны не хотели. Они просто чувствовали желание Его. - Дятел воздел руки, словно мусульманин на молитве. - Слабые люди, большая восприимчивость. Если желание сильное, оно кого хочешь загипнотизирует. Это Оно хотело войны. Оно, а не мы.
   - Оно, это кто? - спросил Иван, хотя уже знал, что ответ ему не понравится. Вот и еще один псих на мою голову. Черт.
   - Метро, - сказал Дятел серьезно. - Понимаешь? Все, кто ездил в нем, целые миллионы по всему миру. Метро ведь и в Москве, и в Лондоне, и в Нью-Йорке и даже в Мексике, говорят, было. Миллионы людей. Метро хотело этой войны. Оно жадное, но глупое... Хитрое, да, иначе бы у него ничего не получилось - но глупое.
   Смотри дальше. Раньше люди уходили из него, а теперь оно сделало так, что уйти людям некуда. Они теперь все время внутри него. И оно людей пожирает. Потихонечку съедает и не торопится. Мы все исчезаем, а оно нет.
   - Метро? - Иван спросил еще раз.
   - Метро, - сказал Дятел. - Ты в двести первой ФВУ был?
   - Не думаю, - сказал Иван. Вентиляционные шахты, особенно старые, до семидесятых годов, оснащались фильтро-вентиляционными установками - ФВУ, где целая система угольных фильтров, охлаждение воздуха и прочее. Эта, судя по номеру, одна из самых древних.
   - Метро - оно же сгнить давно должно было, сгнить и развалиться. А оно как новенькое. И все дело в двести первой ФВУ. Понимаешь?
   - Точно, - сказал Иван. Поднялся. - Спасибо за гостеприимство. Так говоришь, есть коллектор?
   - Есть, - кивнул Дятел.
  

* * *

   Развлекаемся, а потом падаем в омут сомнений.
   Иван попробовал рукой стену коллектора. Влажная. Провел по шершавому бетону вниз, посмотрел на перчатку - да, влажная.
   Этот коллектор, судя по плану, что набросал Дятел, ведет в обход путевого туннеля, и выходит, скорее всего, в ту самую ВШ двести первую, что находится за Площадью Восстания, у станционной сбойки.
   Будем надеяться, что патрулей там нет.
   Они параноики. Они же москвичи. Иван усмехнулся. Мнение Шакилова о бордюрщиках со временем не изменилось, а скорее приобрело благородный дубовый привкус, как у старого виски. Но в нашем мире осталась только водка.
   Иван включил фонарь и лег на пол. Если уж лезть в шкуродер, то обязательно ногами вперед. Если застрянешь, так можно вылезти обратно. Если наоборот, то потом найдут (а скорее всего даже не найдут) твое высохшее тело. Эти коммуникации строились черт знает когда, тут заблудиться можно. И сюда давно никто не лазит. Даже гнильщики.
   Иван поморщился. Нашел, о ком вспомнить. Гнильщики обитали на заброшенных станциях, в туннелях, в старых ВШ или забытых санузлах. Питались неизвестно чем, отбросами, грибами, растущими в туннелях, всем, что украдут или выпросят у жителей цивилизованных станций. Воровали. Ходили упорные слухи, что гнильщики едят человечину.
   Иван вспомнил, сколько раз наталкивался на человеческие кости, разделанные и обглоданные, иногда разрубленные ударами чего-то острого. Сначала он думал - крысы. Может, и не крысы.
   О гнильщиках вообще много говорят такого...
   Мол, они детей воруют и солят в бочках. На Фрунзенской, кажется, был настоящий бунт, когда выяснилось, что целый табор гнильщиков обосновался в заброшенной ТДП-шке. Народ разволновался, надавал по шее ментам и пошел гнильщиков жечь.
   Иван нахмурился...
   И, кажется, сожгли.
   ...так и есть, плечо начало цеплять стену. Сужение.
   Черт, только бы пройти... Только бы...
   Ноги уперлись во что-то твердое. Иван изогнулся, подсветил фонарем... проклятье!
   Тупик. Коллектор забит бетонной пробкой. Ясно.
   Значит, план Б отменяется. В спальню Ахмета мы не попадем.
   Остается план А. Сомнительный, но все же...
   Иван вздохнул и полез обратно.

* * *

   - Помнишь, ты говорил про газовую атаку? - спросил Иван.
   Сазонов мгновенно сообразил, круто развернулся. Полы бежевого плаща взлетели, опали. Глаза желтовато-серые, яркие.
   - Что придумал?
   Иван посмотрел на него с веселым прищуром.
   - А ты как думаешь?
   - Давай не тяни. Рассказывай, - потребовал тот. - Ну же!
   - Слушай, Сазон. - Иван продолжал улыбаться, - а что у нас есть из противопожарных средств?
   - Как что? - тот поднял брови. - Лопаты, багры, песок, вода, ведра, брезент - все как положено. Сам не знаешь, что ли? Нафига тебе они?
   Иван качнул головой.
   - Да так, - он хмыкнул. - Есть одна идея... идея, идея, и де я нахожусь? - пропел он.

* * *

   Иван никак не мог рассмотреть его лицо целиком. Взгляд легко выхватывал фрагменты: вот мясистый, чуть раздвоенный подбородок. Вот подстриженные волосы вокруг уха, частью седые, вот глаз - очень светлый, с темной каемкой вокруг, зрачок точечный, словно наколотый булавкой. Вот пальцы - волосатые, крепкие. Вот карман рубашки, армейской, выцветшей, камуфляжные пятна. По отдельности эти фрагменты виделись четко, и каждый вызывал раздражение и даже отвращение, но в целом образа не складывалось.
   Закрыв глаза, как привык делать, тренируя зрительную память под руководством Косолапого, Иван попытался увидеть Мемова, собрать фрагменты в единый образ генерала Адмиралтейской. Но нет. Ничего не выходило.
   Процесс внимания состоит из трех действий, говорил Косолапый. Первое действие: держать объект, второе - притягивать к себе, третье - мысленно проникать в него. Так учил Косолапый. Он говорил что-то про актерскую систему Чехова, но Ивану про писателя было не интересно, а вот про Блокадников - даже очень. Но тогда Косолапый про Блокадников ему не рассказывал...
   А теперь вот Мемов.
   Если рассмотреть его как следует, можно задавать вопросы. И образ человека будет отвечать так, ответил бы сам человек. Не словами - а покажет, чтобы он сделал.
   Иван снова полностью расслабился и начал вызывать в воображении образ генерала.
   Толстые пальцы, курчавые волоски. Пальцы лежат на столе - почему-то плывущее, как сквозь туман, нечеткое изображение.
  

* * *

  
   Мемов нахмурился.
   - Так что у тебя за идея? Только коротко.
   - Мох, - сказал Иван.
   Густые брови Мемова удивленно поползли вверх.
   - Что? - генерал смотрел требовательно. - Какой еще мох?
   Иван усмехнулся.
   - О-очень интересный. А идея такая...
  

* * *

  
   - Смело, - оценил генерал.
   Потер подбородок. Крупный, с легкой синевой, недавно выбритый. Иван опять подумал, что с таким лицом надо прохожих по голове бить, а не армией командовать. Образина. Но ведь умный мужик - даже страшно становится, насколько умный. Взгляд острый до дрожи, глаза светлые, зрачки словно булавкой наколоты:
   - Думаешь, получится? Уверен?
   Черта с два тут уверен. Иван поднял взгляд.
   - Вот и проверим.
   - Хорошо мыслишь, - сказал генерал. - Раскованно. Риска не боишься. Это мне нравится.
   Иван пожал плечами.
   - Я же диггер.
   - У меня этих диггеров хоть задом ешь, - откровенно признался Мемов. - Ты - другой... - Пауза. - Как закончим с этим, пойдешь ко мне замом? Мне нужны такие раскованные. Ты талантливый человек, Иван. Я таких людей уважаю и ценю.
   Иван даже сперва не понял, что ответить. От открывающейся перспективы кружилась голова. Заместитель первого человека в Альянсе? Это же офигеть, что такое. Просто офигеть.
   "Таню сюда можно забрать будет. - подумал он. - Выходила замуж за диггера, а станет женой большого начальника. Вот тебе и семейное счастье. Хотел?"
   - А если не выгорит? - спросил он.
   - А это уже неважно, Иван. Веришь, нет?
   Иван посмотрел на Мемова. А ведь не врет, сволочь. Серьезный мужик.
   - Верю.

* * *

  
   Через два дня заказанное наконец прибыло с Василеостровской.
   - Как думаешь, получится? - спросил Пашка приглушенно.
   Он поднял биток и с силой опустил. Бум! Взлетело облачко фиолетовой пыли. Работать приходилось в респираторах и противогазах, иначе давно бы все лежали и радостно улыбались в потолок. И так у Пашки весь "намордник" заляпан фиолетово-серой грязью.
   Иван качнул головой. Лямка ГП-9 привычно давила на затылок.
   Улыбка Косолапого.
   - Я везучий.
   Иван размахнулся и ударил. Взвилось облачко, часть фиолетовой пыли попала на стекла противогаза.
   "Таня. Скоро я буду дома. Только жди меня. Иван".
  

Глава 7. Победа

  
   Вот этот город.
   Серый продрогший слон.
   Идет дождь.
   Струи дождя хлещут по отсыревшим фасадам, многие разрушены пожарами, но сохранили некий странный цвет... Послецветие. Когда дом умер, умерли его жильцы, но здание продолжает держаться.
   Когда идет дождь, видимость в противогазе падает почти до нуля. Залитые стекла, брызги, разбивающиеся об окуляры, дробный стук капель по резиновой маске, по прорезиненной ткани плаща.
   Иван остановился. Достал дозиметр (капли забарабанили по стеклу), сверил показания. Чтобы увидеть хоть что-то, приходится наклоняться впритык. Иногда стекло стукалось о пластик. Треск счетчика тонул в гуле дождя. Как с цепи сегодня сорвался. Но дождь хорош тем, что твари его не особо любят - собаки Павлова точно. Конечно, если не столкнуться с ними лицом к лицу...
   Пять рентген в час. Иван присвистнул. Уже сильно. Словно где-то недалеко источник загрязнения. Иван прошел вдоль стены здания, до угла - уровень стал сильнее на пару рентген. Точно, там что-то есть. Иван спрятал счетчик под плащ, щелкнул предохранителем "ублюдка". Капли разбивались о черный, поцарапанный металл ствольной коробки.
   Иван подождал. Издалека медленно наплывал, искажаясь, размякая в сыром воздухе, чей-то тоскливый крик. То ли человек, то ли животное - не понять.
   Заходить за угол не хотелось.
   Иван посмотрел на бронзовую лошадь, стоящую на дыбах. Она была уже полностью зеленой, насквозь, и мокрой. Капли разбивались о зеленый круп. Мост почти обвалился, но лошади пока уцелели. Странно.
   Иван, наконец, решился. Тяжесть в затылке стала свинцовой, но он пересилил себя и сделал шаг. Еще.
   Выдвинулся из-за угла.
   Вздрогнул.
   У парапета набережной, скрючившись и расставив широко костлявые локти, сидел Блокадник. Он задумчиво раздирал несоразмерно длинными пальцами собачью тушку, от каждого движения брызгала кровь. Шум дождя. По мостовой, смывая бегущую из-под собаки кровь, бежали струи воды. Где-то далеко прогремел гром.
   Вот и все, подумал Иван.
   Блокадник выдернул кусок из тушки и повернул голову. В его черных глазных провалах была космическая мудрость. Капли барабанили по серой гладкой коже твари.
   - Привет, Иван, - сказал Блокадник скрипуче. От звука этого голоса по спине диггера пробежал озноб. - Я тебя давно жду...
  

* * *

  
   Иван открыл глаза - в испуге, что проспал. Сбросил босые ноги на пол, вскочил.
   Открыл рот, чтобы заорать "подъем!"...
   Остановился.
   На наручных часах со светящимися зелеными обозначениями было полпятого утра. Рано еще.
   Иван вернулся и сел на койку. Скрип ложа. Теперь они ночевали в ТДП-шке, чтобы не отрываться от работы.
   Он снова здесь. И никаких Блокадников, слава богу. Ивана передернуло. Все кончилось. На соседней койке сопел Миша Кузнецов, рядом с ним посвистывал носом Пашка. В глубине подстанции темнела койка, откуда доносились легкий храп и бормотание Солохи. За вчерашний день все так умотались, что на Ивановы прыжки никто даже ухом не повел.
   Койка профессора пустовала - впрочем, у него бессонница, понятно.
   Все на месте. Все живы. Хорошо.
   Пускай еще полчаса поспят. Сегодня у нас много работы.
   Точно.
   Иван потрогал повязку на ребрах, поморщился. Опять влажная. Ребра, поврежденные тварью на Приморской, все никак не заживут. Что за притча?
   На месте мочевого пузыря висел горячий мокрый кирпич. Иван, ежась от холода, натянул штаны, обулся и вышел из подстанции.
  

* * *

  
   Подготовка материала заняла целый день. Иван устал как собака. Хорошо, хоть на одной из станций нашелся компрессор, чтобы закачать в баллоны сжатый воздух. Теперь их поместить в шкафы с обозначениями "ПК" - пожарный кран, и в ящики с пожарным оборудованием, такие же баллоны - в систему вентиляции Маяковской. И еще нужны механические будильники. Или таймеры на батарейках. Но лучше механика - она надежнее.
   В общем, работы до хрена. И все с сохранением секретности. Н-да.
   И есть еще одна проблема.
   - Вообще, надо бы испытать... - профессор посмотрел на баллон с фиолетовой мутной жидкостью.
   Беспомощно огляделся. В ТДП-эшке - туннельной дренажной подстанции, отведенной под секретную химлабораторию, проходил смотр высшим начальством научных достижений. Но пока показать было особо нечего.
   - Нужен доброволец, - сказал Мемов.
   Иван шагнул вперед.
   - Я доброволец.
   Мемов покачал головой.
   - Нет. Не ты. Нужен здоровый человек.
   Значит, он знает про Ивановы болячки? Нормально жизнь идет.
   - А кто тогда? - спросил Иван.

* * *

  
   - Почему это сразу я? - удивился Солоха.
   Профессор добродушно улыбнулся. Приблизился, как бы между делом отсекая диггера от двери.
   - Надо, Сеня, надо. Снимите очки, пожалуйста.
   Солоха отступил на шаг.
   - Предупреждаю сразу - у меня неадекватная реакция на некоторые лекарственные препараты! - но очки все-таки снял.
   - Аллергия? - деловито осведомился Водяник. - Что-нибудь смертельное?
   - Вроде нет... э, вы что делаете?!
   - Сейчас проверим, - сказал Водяник, натягивая противогаз. Взялся за баллон, повернул распылитель в сторону диггера. - Готов? - глухо спросил профессор.
   - Мама, - сказал Солоха.
   Коротко ударила струя жидкости под давлением, распыляясь в воздухе на мелкую водяную пыль. Практически бесцветное облачко повисло в воздухе, быстро рассеиваясь.
   Солоха помедлил и осторожно сделал вдох. Все ждали. Ничего не происходило.
   Диггер весело оглядел экспериментаторов и улыбнулся:
   - Скажите, Проф. А Йозеф Менгеле - случайно не ваш кумир детства?

* * *

  
   - В общем, испытаниями я доволен, - сказал Мемов. Кивнул в сторону, там лежал матрас. - Он, похоже, тоже.
   Иван хмыкнул.
   Солоха лежал и радостно улыбался. И, кроме расширенных зрачков, ничем не отличался от прежнего, не опрысканного Солохи. Разве что Иван не помнил, что бы когда-нибудь видел диггера таким расслабленным.
   Солоха просто излучал счастье. В маленькой захламленной комнате от него шло своеобразное сияние, легко забивавшее слабый свет карбидки.
   - Агрессии ноль, - сказал Проф, подходя к генералу с Иваном. - Кажется, наш мох имеет сходство с ЛСД - тот тоже блокирует адреналин. У реципиента отмечена повышенная внушаемость. Синестезия. При этом мягкий и быстрый приход. Некоторые, довольно сильные признаки мышечного паралича, быстро, впрочем, проходящие. Причем очень сильная реакция, хватило всего лишь одной десятой намеченной дозы...
   - Профессор, все понятно, - прервал Иван, хотя половины слов не понял. - Ну что? - он посмотрел на генерала. - Оставляем Маяк?
   - Кажется, я нашел "точку сборки", - сказал Солоха, прежде чем Мемов успел ответить. - Слышите меня? Вам не передать... Но я попробую. Смысл жизни - я вижу его: четко и ясно.
   Генерал крякнул.
   - Отличные новости, - сказал Водяник успокаивающим тоном. - Просто отличные. - И пошел к Солохе. Видимо, чтобы занести на бумагу найденный тем смысл жизни.
   Мемов усмехнулся.
   - Приступаем к "Плану Меркулова", господа-товарищи.

* * *

  
   - Станция Ушедших, - сказал профессор Водяник. - Это легенда, конечно. Однажды они собрались все - мужчины, женщины, дети, старики - и вышли из метро на поверхность. Открыли гермоворота и поднялись по эскалаторам. На что они надеялись? Что прорвутся через зараженную зону? Там от треска счетчиков Гейгера уши закладывало, наверное...
   Что в отдалении от мегаполиса можно жить?
   Не знаю.
   Но никто из них не вернулся.
   Не подал о себе известия. Может быть, они добрались до незараженной (ну, или относительно не зараженной) местности и устроились там жить? Или нашли там других, таких же поверивших?
   Или погибли все от лучевой болезни, эпидемий и голода.
   - Боюсь, мы никогда этого не узнаем, - профессор Водяник покачал головой. - Мы дети техногенной цивилизации. У какого-нибудь чукотского эскимоса или австралийского аборигена больше шансов выжить, чем у нас. Намного больше. Хотя бы потому даже, что его не пригибает к земле ощущение, что всё - всё! - кончилось. Даже Интернета больше нет. Впрочем, - профессор оглядел Ивана и остальных, кто попал в метро еще в детстве. - Вам это слово все равно ничего не скажет... Выражусь иначе: все кончено. И виноваты в этом мы. Мы, человечество, все люди вместе - совершили групповое самоубийство. Сунули пистолет себе в рот и нажали на спусковой крючок. Ба-бах. И мозги по стенам. Я не знаю, на что в такой ситуации надеяться. Что наши мозги самопроизвольно стекутся в новую мыслящую форму жизни?
   - Вы пессимист, профессор, - сказал Сазонов с иронией.
   - Правда? Неужели?! - желчно откликнулся тот. - Целая станция оптимистов ушла искать лучшую жизнь. Шанс для человечества. И где они теперь? Кто их видел?! Нет уж, дорогой мой, позвольте мне и дальше оставаться пессимистом.
   - Я вот думаю, что они нашли, - сказал Кузнецов неожиданно. - Лучшую жизнь, то есть. То есть... я бы хотел так думать.
   Ему никто не ответил.
   - На самом деле, - сказал профессор после молчания. - Это история о том, как опасна надежда.
   - Ложная? - Иван посмотрел на Водяника внимательно.
   - Любая.
  

* * *

  
   Бордюрщики не дураки. Неожиданное затишье на стороне Альянса должно было их насторожить, поэтому, несмотря на подготовку плана газовой атаки, решено было провести еще один, финальный штурм Восстания.
   Сказано - сделано.
   Когда Иван появился на Маяковской, она была заполнена хмурыми, пропахшими порохом бойцами, вернувшимися из боя. Стонали раненые, их срочно грузили на дрезины и отправляли по туннелю к Гостинке. Отдельно лежали мертвецы. Девять человек. Неслабо для обманного маневра.
   Ивана встретил Шакилов - грязный и замотанный. Пожали руки. Иван огляделся. У колонны, на скамейке раскинули лагерь скинхеды. Иван узнал Седого, пожилого скина со шрамом на затылке. Седой что-то разливал из помятой коньячной фляжки.
   Скинхеды подняли кружки и, не чокаясь, выпили. Странно.
   - Что случилось? - Иван кивнул на скинов. - умер кто?
   На лице Шакилова жил один глаз, второй как заплыл после удара, так и остался. Узкая щель, вроде танковой. Половина лица фиолетово-черно-желтая, туго надутая, как барабан. Впечатление ломовое.
   - Да нет, фроде, - речь Шакила по уровню понятности достигла минимума. - Командир ихний вроде осталша там. Убили его, нет, не шнаю. Не шкажу. Но иш перехода он не вернулша, это точно.
   Так. Одним союзником меньше. Уберфюрер раздражал его с самого знакомства, но в принципе... Он вроде был фашист, расист и прочее - но нормальный. Слово держал, и дело с ним иметь было проще, чем с интендантами адмиральцев.
   Иван скрипнул зубами. Снабжение из рук вон. Бардак обычный, военный, одна штука.
   Но скинхеда с его Киплингом было жаль.
   Прощай, Убер.

* * *

  
   Баррикады, баррикады.
   Иван спустился по ступенькам вслед за капитаном из невских. У него была фамилия Войнович, но все звали его "капитан Костя". Капитан Костя договорился с бордюрщиками о встрече. Лишь бы выгорело.
   Внизу, проходы в арках были заложены мешками с песком доверху, из маленьких амбразур выглядывали стволы ружей. Иван оценил наклон пола - нет, гранатой нельзя, скатится. Впрочем, я не за этим пришел.
   - Стойте там! - приказали из-за амбразуры.
   - Рамиль, это я, Костя, - крикнул капитан Костя. Лампы дневного света на потолке не работали, но зато в сторону Ивана с капитаном били лучи двух фонарей-"миллионников". Глаза резало. Ни черта не видно.
   Пауза.
   - Кто с тобой? - спросили из-за баррикады.
   - Мой друг. Он хочет кое о чем тебя спросить, Рам.
   Долгая пауза.
   - Даю слово, мы только поговорить, - сказал капитан Костя.
   - Ладно, - сказали там.
   В узкий проем вышел высокий человек. Лица его почти не было видно. Иван щурился. Фонари били безжалостно.
   - Садитесь, - велел человек.
   Они устроились на полу, Иван из-под задницы вытащил гильзу, отбросил в сторону. Здесь весь пол был ими засыпан. В отличие от мертвецов, которых забрали в прошлый раз, гильзы не убирали. Когда они устроились, человек подошел - под ботинками позвякивали гильзы - и сел напротив.
   - Кто ты и о чем хочешь говорить? - обратился он к Ивану.
   - Диггер. Зовут Иван. Мой друг пропал.
   - Ты хочешь узнать, не у нас ли он?
   - Среди убитых его не было, - сказал Иван.
   - А какой мне интерес рассказывать тебе про твоего друга? - голос негромкий, ровный. Равнодушный.
   - Думаю, - сказал Иван, - мы могли бы договориться.
   Человек медленно покачал головой.
   - Вряд ли.
   Иван, наконец, смог его разглядеть. Серо-голубой бушлат, на груди нашивка МЧС с восьмиконечной белой звездой. Лицо красивое, похоже, но толком не понять.
   - Как он выглядит?
   - Бритый налысо, рост выше среднего. Лет тридцать-сорок, не поймешь. Глаза голубые. Зовут Убер. Да... еще у него татуировка вот здесь, - Иван похлопал себя по плечу, показывая. - Молоток и нож круглый такой. И венок вокруг. Приметная татуировка.
   - Не помню такого.
   Иван на мгновение прикрыл глаза. Вечная память, Убер. Хоть ты и расист.
   - Все? - спросил человек.
   - Еще один вопрос, - Иван помедлил. - Зачем вам наш генератор?
   Пауза.
   - Думаешь, он у нас? - человек покачал головой. - Ошибаешься. Мы ничего у вас не брали.
   Опять ложь, подумал Иван.
   - Уходите, - велел человек. - Через две минуты мы открываем огонь.
   Они поднялись. Иван понял, что промок насквозь. Стянул шапку и вытер лицо.
   - Кто это был? - спросил он у капитана Кости.
   - Рамиль Кандагариев. Он у них один из главных. Начальник охраны Ахмета. Нормальный, но иногда... не совсем.
   Что ж.
   Вы сами напросились, подумал Иван с ожесточением.
   Зло должно быть наказано.
   Вот так.
  

* * *

  
   Вечером, перед самым началом операции Ивана вызвали к генералу.
   - Что это?
   Иван разглядывал знакомую эмблему - он уже видел такую у некоторых адмиральцев. Белый круг с серой каемкой, внутри круга - стилизованное изображение сжатого кулака. Пять серых пальцев.
   - Символ, - сказал Мемов. - У каждой империи был свой символ. Вот это наш.
   Он поднял руку с короткими растопыренными пальцами, медленно сжал их по одному в здоровый кулак.
   - Пять станций - по отдельности слабы. Но вместе мы единый кулак. Это будет нашим символом. Держи.
   В ладони Ивана оказался вышитый круг.
   - Иди спать, - сказал генерал. - Завтра тяжелый день. Я на тебя рассчитываю.

* * *

  
   Разверни свою жизнь, как конверт с пометкой "срочно".
   Конфиденциально.
   Лично в руки.
   После прочтения сжечь.
   - Начинаем, - сказал Иван негромко. Мимо шли угрюмые и подавленные адмиральцы, невские, василеостровцы. Соединенные силы Альянса покидали Маяк, - не понимая, в общем-то, зачем это делают.
   - Ван, хоть ты объясни, - подошел к Ивану Кулагин. - Что за херня творится? Почему уходим?! Это же бред полный!
   Иван мотнул головой. Вот они, проблемы секретности. Даже своим нельзя ничего сказать.
   - Не знаю, Олежка, - сказал Иван нехотя. - Ты иди.
   - А дизель?! - у Кулагина вздулись желваки у упрямого рта. - Как же наш дизель?
   - Иди. Поверь мне, так надо.
   Кулагин некоторое время рассматривал Ивана в упор.
   - Спелся, да?
   - Что? - от неожиданности Иван растерялся.
   - Я смотрю, тебя этот генерал уже обработал, - с горечью сказал Кулагин. - Эх ты, диггер. Все-таки как был ты пришлый, так и остался.
   Иван окаменел.
   От ярости потемнело в глазах.
   - Олежка, - сказал он. Щека дергалась. - Только потому, что это ты, я тебе это прощу. А может, и не прощу. Пока не знаю. А сейчас - бери людей и веди, куда тебе сказано. Понял, придурок?!
   Кулагин выпрямился, хотел было наехать... Иван смотрел на него равнодушным, омертвелым взглядом. Командир василеостровцев поперхнулся. Открыл было рот...
   - Еще одно слово, - предупредил Иван негромко. - Лучше не надо, Олег. Поверь мне.
   - Я... - сказал Кулагин.
   - Пошел ты, - сказал Иван. Выпрямился, официальным тоном: - Выполняйте приказ генерала, товарищ капитан!
   Огромный Кулагин качнулся, дернул упрямой головой. Потом махнул рукой и отправился догонять своих.
   Иван резко выдохнул через нос. Приступ ярости не отпускал. Ладонью размял лицо - оно по ощущениям напоминало противогазную маску. Жесткое, резиновое, бесчувственное. Ничего, сказал себе Иван. Ни-че-го. Это нормально. Хоть разорвись для них, а все равно будешь пришлым. Навсегда.
   Василеостровская.
   Это мой дом.
   Я вернусь и вырву язык каждому, кто скажет, что это не так.
   Подошел Сазонов. Иван окинул взглядом его высокую фигуру в неизменном светлом плаще. Через плечо перевязь с кобурой. Черная рукоять револьвера.
   - Ван, все готово, - сказал Сазонов. - В вентиляционном пришлось заменить таймер - барахлил, зараза. Во второй ПК-шке баллон подтравливает, кажется. Но Проф сказал - нормально, до часа Икс давление не успеет сильно упасть... - Сазонов внимательно вгляделся в лицо Ивана. - Ты чего такой?
   - Какой?
   - Взбаламученный.
   Иван помолчал.
   - А пошло оно все в задницу, - сказал он в сердцах. - Верно, Сазон? Мы с тобой сами разберемся со своей жизнью.
   Сазонов улыбнулся.
   - Точно, Ваня. Начинаем?
   Иван помедлил. Огляделся. Последние отряды Альянса покидали Маяковскую.
   Кивнул. Начинаем.
  

* * *

  
   - Химическое оружие? - профессор поднял брови. - Вообще, оно активно применялось только в Первую Мировую войну. Уже вторая Мировая обошлась практически без него.
   Для Ивана все это были просто слова. Катастрофа тоже обошлась без химического оружия, и что, нам от этого легче?
   - Были причины? - спросил Иван.
   - Да. Во-первых, это негуманно, во-вторых, опасно для самих применяющих...
   - А в третьих?
   - Неэффективно, - сказал Водяник. - Возможно, это главная и основная причина отказа от применения химического оружия. По статистике, полученной по итогам Первой Мировой - для того, чтобы вывести из строя или убить одного вражеского солдата, нужно было примерно пятьдесят артиллерийских снарядов с ипритом или чем-то подобным. В то же время применение обычных боеприпасов дает лучший эффект - на одного убитого здесь нужно всего тридцать снарядов. Простая арифметика. К тому же обычные боеприпасы проще производить и хранить.... Обычная бухгалтерия действует надежней, чем все Гаагские соглашения вместе взятые.
   - Так, - Иван помолчал. - Что еще?
   - Американцы пробовали применить химоружие во время Корейской войны... Провал.
   - Еще?
   Профессор задумался.
   - Серия экспериментов американского разведывательного управления под названием МК-УЛЬТРА. Они ставили целью контроль над людьми. Ученые работали сразу по нескольким направлениям: промывание мозгов, психологические пытки, электрошок, психохирургия, стирание памяти, электронные устройства контроля над поведением человека, потом это обозначили термином "психотроника"... Одним из направлений было исследование возможности применения препаратов типа ЛСД-25 для изменения личности человека. Повышение внушаемости и прочее. Одним из экспериментов, проведенных в то время, было распыление ЛСД на протяжении ста двадцати километров, с накрытием населенного пункта. Какой-то американский городок. Конечно, людей никто не предупреждал... Не знаю, чем закончился эксперимент, честно говоря. Как-то не особо копал эту тему. Но подозреваю, что это населенный пункт, если считать его городом вероятного противника, вряд ли мог после распыления оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление. ЛСД не обязательно вдыхать или пить. Теоретически он может впитываться и через кожу.
   - То есть...
   - Не такая уже бредовая идея, Иван, - сказал Водяник. - Не буду касаться этики... Но ведь мы как раз хотим уменьшить возможные жертвы... Верно?
   Иван помолчал. С этой точки зрения он проблему еще не рассматривал.
   - Примерно так.
   - Это интересно, - сказал. Проф. Запустил пальцы в бороду, подергал, словно хотел оторвать. - Очень интересно.
   Все-таки, Иван посмотрел на Водяника, в каждом ученом живет мальчишка, выдергивающий ноги у кузнечика, чтобы посмотреть, как тот будет после этого прыгать.
   Ученые-изуверы двигают науку куда эффективней, чем ученые-миротворцы.
  

* * *

  
   Они бежали по туннелю, каждую секунду ожидая, что вслед им начнут стрелять.
   Иван споткнулся, начал падать - Пешка мгновенно сообразил, поймал его за рукав.
   Сколько времени понадобиться бордюрщикам, чтобы понять, что станция пуста?
   Маяк остался позади - кроваво-красный, зловещий, как залитый свежей кровью. И разграбленный. Часть ламп из светового карниза они сняли.
   Теперь на станции царил полумрак.
   И дым. Иван с командой отняли и подожгли запасы марихуаны у адмиральцев. Генерал своих до того выдрессировал, что возмущаться никто и не подумал. Молодец. Все-таки свою военную машину за эти две недели генерал создал. Хорошо это или плохо, непонятно. Но сделал.
   Сейчас важно другое: дым, запах, полумрак - все, для того, чтобы спрятать распыление фиолетовой субстанции.
   Добежали до выложенного блокпоста. Здесь нужно задержать бордюрщиков до момента, когда будет время перейти в наступление.
   Если мы все сделали правильно, время придет - Иван посмотрел на часы - через четыре часа. К этому времени бордюрщики осмелеют и займут покинутую станцию. По таймеру сработают и начнут распылять фиолетовую пыль баллоны.
   Действие фиолетового ЛСД длится примерно двенадцать часов, самый пик - примерно через три часа после употребления. К моменту нашего контрнаступления бордюрщики должны быть благостны, дезориентированы и не способны совершать действий сложнее почесывания носа (и то при полной концентрации воли). Посмотрим.
   И держать кулаки, чтобы выгорело.
   Они добрались до блокпоста, заняли места за пехотой адмиральцев. Иван огляделся. Слабый свет налобника высвечивал толстые неповоротливые фигуры в сферических шлемах с забралами. Таких бойцов Иван у адмиральцев еще не видел. Бронежилеты, автоматы с подствольными гранатометами. У всех нашивки "серый кулак" на рукавах. Один товарищ сидел, а за спиной у него был цинковый бак. Сильный запах горючего не мешал солдату с аппетитом жевать лепешку.
   - Огнемет, - кивнул Сазонов на солдата. - Распыляет керосин под давлением и поджигает. Убойная штука.
   Иван промолчал. Вот как дело оборачивается. Огнеметы были запрещены в метро давно, еще со времен Саддама.
   Круто генерал взялся.
   Настоящая война. Отступать нам некуда, верно?
   - Ван, перекусишь? - Пашка всунул ему в руки котелок - каша с грибами, судя по запаху. Иван хотел было отказаться, но потом решил, что еда поможет убить время. Четыре часа - да у меня крыша поедет, пока буду ждать! Иван покачал головой. А не выгорит "план Меркулова" - и что, в бой пойдут эти красавцы в спецназовских шлемах и с огнеметами?
   Приятная перспектива.
   Идите к черту.
   Он вынул из сапога завернутую в тряпицу алюминиевую ложку. Верой и правдой она служила Ивану еще с тех времен, когда он только пришел на Васю. Каша чуть подгорела и отдавала дымком, но все равно была вкусная.
   Ложка в скором времени заскребла по металлу.
   Закончив, Иван попросил чаю. Дядя Евпат говорил, что до настоящего чая этому суррогату - как из питерского метро до Москвы, но что делать. В жестяных ваккумных упаковках чай сохранился в супермаркетах, в закрытых складах. Тот, что не сильно фонил, тот брали. Но на свой страх и риск. Впрочем, рак горла - это фигня по сравнению с голодом.
   Основные запасы на поверхности разграблены еще в голодные годы. Тогда диггеры работали каждую ночь. Да и не диггеры пытались.
   Иван отхлебнул из кружки и закашлялся. Горячий, черт.
   Теперь взгляд на часы. Прошло всего двадцать минут.
   Н-да. Иван тяжело вздохнул.
   Тут чокнуться можно.
  

* * *

   В момент X газ под давлением распространился с помощью вентиляционных систем Маяковской по всей станции.
   В момент X + два часа силы Альянса перешли в наступление. Они обнаружили, что большая часть бордюрщиков совершенно не способна сопротивляться, но оставшиеся дрались до конца. Они были в противогазах, что помешало действию газа. Часть в черных морских бушлатах. Эти сопротивлялись особенно упорно.
   Тяжелая пехота адмиральцев зажала их тупик и перебила всех до единого. Вспышки огнеметов. Вонь от сгоревших трупов заполнила туннели...

* * *

  
   Василеостровцы загнали в межлинейник последний маленький отряд.
   - Мы сдаемся! - крикнули оттуда. - Не стреляйте!
   Кулагин посмотрел на Ивана. Что мол, будем делать? Газ еще остался?
   Иван кивнул: нормально все. Кулагин стянул противогаз, выпрямился, сложил ладони рупором:
   - Бросай оружие! Выходи с поднятыми руками!
   К ногам Кулагина, заскрежетав по граниту, вылетел 103-ий "костыль". Вслед за ним полетели еще стволы.
   Иван стянул противогаз с мокрого лица.
   Все было кончено.
   Маяковская и Восстание сдались на милость победителей.
  

Глава 8. Изменник

  
   Иван сел на пол, прислонился спиной к бетонной стене. Режущий свет ламп здесь почти не чувствовался, Ивана прикрывала от них странная конструкция из алюминиевых труб - что-то вроде передвижной площадки. Обычно с таких площадок меняли лампы в световом карнизе. Сейчас она была закрыта брезентом, и Иван был ей за это благодарен. Тень башни разместилась у его ног.
   Иван вытянул ноги, откинулся к стене. Спина занемела, словно превратилась в один большой ком мокрой глины. Движение лопатками. Иван застонал сквозь зубы. Болело все тело. Он двинул головой - вставая на место, щелкнул позвонок.
   Дышать здесь было особо нечем: бетонная пыль, резкий, отчетливый привкус пороховых газов, кисловатый запах немытых горячечных тел. Вонь страха и ненависти.
   Сегодня денек выдался еще тот. Будьте вы прокляты, чертовы бордюрщики! Иван откинул голову, прислонился затылком к шершавой стене. В ушах заиграл аккордеон. Спокойствие. Спокойствие, которого он не испытывал с тех пор, как лежал на Василеостровской, положив руку Тане между ног. Таня. Мысли исчезли, остались где-то там, далеко, сейчас же в затылке Ивана была уютная темнота. Безмыслие.
   Саднило горло. Иван сглотнул. Простыл, что ли? Или (Иван перекосил рожу) наорался за сегодня. Все, отдыхаем. Отдыхаю. Отдыхаю. Продлить этот момент. Мы победили. Все. Конец. Мы победили.
   Какой ценой, это уже неважно.
   Сейчас посидеть так, в тени, потом идти разбираться с караулами, приказами, зачистками и прочим. Иван почему-то вспомнил испуганные, провалившиеся в себя лица пленных бордюрщиков. А не надо было наш генератор брать... Злость не возникала. Какая-то усталая досада. И осадок.
   Словно сделал что-то не совсем правильное...
   Не думай. Отдохни.
   Труп врага хорошо пахнет.
   Может быть, не в метро? Иван зажмурил глаза и затрясся в приступе то ли плача, то ли запоздалой дрожи. В животе свело мышцы. Сейчас, еще чуть-чуть и все пройдет. Пока никто не видит. Мышцы свело так, что казалось, они скрутились в узел и никогда не раскрутятся обратно.
   Все.
   Иван стиснул зубы, откинулся. Блаженная расслабленность разлилась по телу. Иван чувствовал, как вытекает из него темным потоком животная, черная ярость. Освобождает тело.
   Мы дали вам шанс.
   - Командир! - окликнули его. Иван отозвался не сразу, дал себе эти две секунды в блаженной темноте. Открыл глаза. Лицо почему-то горело, уши тоже. Что за фигня?
   Заболел, что ли? Этого не хватало. Иван вспомнил про эпидемии, когда станции закрывались, а в любого человека, появившегося в туннеле, стреляли без разговоров. Замкнутая система. Любая серьезная эпидемия - и все, конец человечеству. Иван хмыкнул. Открыл глаза.
   Над ним стоял Солоха.
   - Чего тебе? - Иван изогнул брови.
   Солоха качнулся с ноги на ногу. С его долговязой фигурой это выглядело комично, как цирковой номер. Человек на ходулях. То цирковое представление... Артисты приезжали бродячие. Девушка на шаре, жонглеры, угадыватель карт. Фокусник. Кстати, что-то давно их не видел. Странно, обычно они полный цикл по метро совершают - сами циркачи рассказывали, что это у них привычное дело. Как того белобрысого звали? Синьор Антонелли? Антон, точно.
   - Там фигня, - лицо Солохи изогнулось, как от зубной боли. - Блин. Чистая фигня, командир.
   Иван подумал минуту. Назад бы в темноту, вспоминать про артистов. И та тоненькая на шаре - какая она была, да...
   - Пошли посмотрим на твою фигню, - сказал Иван и начал вставать.
  
  

* * *

  
   Всплеск красок в тишине. И шара бесшумный полет под свод станции.
   Розово-коричневые ромбы. Иван вспомнил: та девочка на шаре была в обтягивающем трико с розово-коричневыми ромбами. Тоненькая, гибкая. Не такая уж юная, кстати. Играла музыка. Бродячие артисты привезли с собой китайский магнитофон, замотанный изолентой и скотчем. В нем что-то изредка щелкало, перебивая музыку (цирковой марш, именно таким Иван его себе и представлял. Разухабисто-грустный, с литаврами), но зрителям было на это наплевать. Василеостровцы смотрели представление. Девочка изгибалась на шаре, потом прыгала на натянутой проволоке, ходила на руках, огромный силач с выбритым простоватым лицом поднимал ее на ладонях, ставил на плечи. Она закидывала ногу за голову... выгибалась.
   Аплодировали. Станция взрывалась, словно что-то трескалось - то ли купол станции, то ли платформа под ногами. И Иван понял, что до этого была почти мертвая тишина, то есть, наоборот, совершенно живая тишина, протянувшаяся между зрителями и артисткой. Звали ее Элеонора фон Вайскайце. Лера. Когда после выступления Иван подошел сказать "спасибо" (на самом деле увидеть ее поближе, рассмотреть, уже тогда зрение у него начинало садиться), то увидел в чертах ее гладкого лица, в уголках глаз едва заметные, словно проведенные иголкой, морщинки.
   Он сказал спасибо и протянул цветок - бумажный. И увидел ее глаза. Темные, много пережившие.
   В них догорал еще восторг зрителей, артистический кураж, и оставались одиночество и усталость.
   Они разговорились.
   Элеоноре на самом деле было за тридцать. О том, что было до Катастрофы, она помнила гораздо больше Ивана.
   Правда, как-то очень уж избирательно.
   У женщин вообще странно память устроена. Элеонора-Лера помнила запахи, звуки. И мелодии, звучавшие тогда. Но не помнила ничего из того, что Ивана интересовало.
   А еще она рассказывала про станцию Парнас, - которая рай для людей искусства. Там, мол, все красивые и одухотворенные...
   Юные и красивые.
   Артистичные и добрые.
   Там мир и покой.
   Интересно, подумал Иван, шагая вслед за Солохой, нашла она свой рай?
  

* * *

  
   Фигня была еще та.
   - Приготовиться, - приказал полковник.
   На плече у него была нашивка вроде той, что Мемов показывал Ивану.
   Нормальные же мужики были, подумал Иван с горечью.
   И вот - на тебе.
   Очередь ударила в стену, люди начали падать. От грохота десятка автоматов в тесном пространстве заложило уши. Иван видел: во вспышках автоматных очередей - мелькает, мелькает - словно под барабанный бой падают люди, корчатся...
   Умирают.
   Крики звучали в его ушах, когда он вышел оттуда. Желудок свело.
   Когда закрывал глаза, то снова видел, как по станции идут адмиральцы, невские, василеостровцы, и добивают оставшихся в живых.
   На чьей ты стороне, солдат?
   Мать вашу.
   Почему из нормальной войны вдруг делают кровавую кашу?
   А что? - вдруг подумал Иван без перехода. - Разве война бывает нормальной?
   Бывает?!
  

* * *

  
   Площадь Восстания - цвета запекшейся старой крови. Не зря, видимо, предки ее такой сделали. Иван прислонился лбом к холодному мрамору, зажмурился. Постоял так, надеясь, что все это окажется очередным кошмаром. Проснись, велел он себе. Ну же! Проснись!
   Опять все повторяется.
   Иван закрывал глаза и видел.
   - Это лазарет, - сказал лейтенант.
   Вокруг были койки, залитые белым электрическим светом, раненые лежали и сидели, глядя на гостей, угрюмо и выжидательно. В другом конце палаты стояли немногочисленные медсестры и врач в белом халате, заляпанном кровью.
   Лейтенант пошел по проходу, разглядывая раненых. Некоторые отводили взгляд, другие смотрели в упор. Иван шел за ним, не зная, кто он и что здесь делает.
   - Что с ними делать?
   Лейтенант остановился. Врач выступил ему навстречу, вскинул подбородок. Лицо у него было длинное, угловатое, неровно вылепленное.
   - Прикажите дать нам воды, - сказал врач. - Здесь раненые.
   Лейтенант, не отвечая, огляделся.
   - Раненые? - удивился он, посмотрел на врача.
   Тот сглотнул. Кадык дернулся под морщинистой бледной кожей. Иван видел белесые невыбритые волоски у врача на шее.
   - Где здесь раненые? Я вижу только врагов империи.
   Врач застыл. Иван видел, как кровь отхлынула у того от лица.
   - Здесь больные люди. Им нужна помощь! Как вы не понимаете?! У меня нет ни воды, ни медикаментов, закончился перевязочный материал. Мои помощницы...
   - Ваши помощницы, - сказал лейтенант со странной интонацией. Врач замолчал на полуслове. Лейтенант оглядел сестер в белых одеждах: - Действительно, ваши помощницы.
   - Я не понимаю, что здесь...
   Вспышка. Грохот. Лейтенант моргнул. Лицо врача застыло, словно залитое прозрачным эпоксидным клеем, он пошатнулся. Закричали сестры. Крик нарастал.
   - Молчать, - негромко сказал лейтенант. Опустил взгляд на свой револьвер. Повернул его, посмотрел на него так, словно видел впервые. Помедлив еще секунду, убрал в кобуру.
   Врач падал. Иван видел как он падает, как на груди у него растет крошечная красная точка, откуда растекается по халату огненно-красное, огромное пятно, занимающее все пространство вокруг, заливающее красной волной. Исчез госпиталь и люди, Иван видел только эту кровь. Толчки сердца в ушах. От растерянности он даже не знал, что нужно сделать. Шагнуть вперед или назад?
   Что вообще происходит?!
   Это не со мной.
   Это какой-то кошмар.
   Иван поднял голову. Лейтенант смотрел на медсестер, взгляд его был холодно-равнодушный, как выползший полежать на песке удав.
   Тишина разлилась в белом, пропитанном электрическим светом воздухе.
   Губы лейтенанта шевельнулись.
   - Убейте всех, - сказал он. Посмотрел на сестричек с жутковатой нечеловеческой улыбкой. - Дамы... наверное, мне надо извиниться?
   Врач упал на бок, бум, мертвое тело отскочило от пола - Иван шагнул вперед. Тело снова ударилось, вздрогнуло, сотряслось и замерло. Голова врача с бессмысленно раскрытыми глазами. В серых глазах с прожилками усталости на белке, Иван видел недоумение. Врач застыл.
   Лейтенант протянул руку, которая еще хранила холод и сталь револьвера.
   - Дамы?
   И только тогда сестрички закричали...
   Иван помотал головой, отгоняя непрошенные воспоминания. Это было давно и неправда.
   Этого не было.
   Или было?
   К сожалению, было.
   Веганцы тогда захватили Площадь Александра Невского - План, как его называют. И началась резня. Ивану тогда было на тот момент лет семнадцать, он отслужил наемником в армии Вегана всего лишь три месяца. И фактически это оказался его первый бой после учебки. И - самый последний.
   На следующую ночь Иван перерезал лейтенанту горло и ушел.
   Иван вспомнил, как "зеленые" гнались за ним по туннелям, потом карабкались по вентшахте на поверхность. Бой в темноте. Вспышки выстрелов. А вот на поверхность они сунуться не рискнули. Иван же рискнул - впрочем, другого выхода у него все равно не было. Стать рабом или, того хуже, носить в голове галлюциногенный грибок - нет уж, идите на фиг!
   Убийцы.
   Иван застонал сквозь зубы. От этого я и бежал на Василеостровскую, на другой конец метро.
   А здесь все тоже самое.
   - Ван! - окликнул его голос Солохи. Иван повернулся. Диггер был бледный, как снег на куполе Исаакиевского собора. - Там... Гладыш...
   И Иван понял, что все только начинается.

* * *

  
   Фигня, иначе не скажешь.
   - Где наш дизель? - Гладыш оскалился, поудобней перехватил лом.
   Бордюрщик смотрел на него беспомощно. Да ударь ты его по яйцам, идиот, - подумал Иван на бегу. Отшвырнул с дороги адмиральца, тот вцепился ему в рукав. Иван коротким движением локтя впечатал адмиральцу в челюсть. Падает. Извини, друг.
   - Какой дизель?! - испуганное лицо бордюрщика.
   - Считаю до трех, - Гладышев оскалился. - Раз, два...
   - Питерцы - уроды! - крикнул пленный.
   Тук. Хруст.
   Люди закричали.
   - Неправильный ответ, - сказал Гладыш. Раскачал лом и выдернул из мертвого тела. Всплеск крови. Лицо и одежда у него были забрызганы кровью.
   - Следующий пациент, - сказал он.
   - Стоять! - Иван шел на Гладыша яростный и раскалено-белый, как вольфрамовая нить.
   Диггер изменился в лице. Отшатнулся, отступил к стене. Иван выдернул лом из рук Гладыша, отшвырнул в сторону. Грохот. Руки тряслись от желания раздавить этого придурка. Иван размахнулся и ударил. Гладыш отлетел, врезался спиной в стену. Начал сползать. Иван шагнул вперед, схватил его за грудки и вздернул вверх.
   - Ты что, идиот, творишь?!
   Гладыш вдруг улыбнулся. Неровные гнилые зубы в кровавом оскале.
   - Все нормально, командир. Допрашиваю пленных ублюдков.
   Иван приблизил лицо к роже Гладыша.
   - Раз-дав-лю, - произнес Иван раздельно.
   Встряхнул диггера, ударил затылком об стену. Гладыш продолжал улыбаться.
   - Команди-ир. Что ты, команди-ир.
   Ах, так!
   Иван выдернул у Гладыша "макаров" из-за пояса, взвел курок. Прижал ствол ко лбу диггера. Нажал с силой, так, что вокруг ствола кожа побелела.
   - Так понятней? - спросил Иван. - Ты у меня под расстрел пойдешь, понял?!
   - Понял, - Гладыш усмехнулся, глядя на Ивана. - Чего ж тут не понять, командир? Пришлым ты был, пришлым и остался. Что тебе наш дизель, верно? Тебе и так хорошо.
   Иван отвел руку с макаром, ударил наискось, в висок. Гладыш замолчал и сполз по стене.
   - Что встал? - Иван повернулся к последнему часовому. - Бери всех пленных и веди за блокпост. Там отпустить. Понял?! И чтобы ни единый волос... Лично проверю. Понял?
   - Понял, - кивнул тот. Испуг в его глазах был размером с Исаакий.
   На платформе закричали - женским голосом. И затем - знакомый рев Шакилова.
   Да что ж сегодня такое!
   - Солоха, за мной, - скомандовал Иван.

* * *

  
   Взорванному воздуху нечем дышать.
   Кто-то задыхается.
   А кто-то нет.
   Воздух, ты уже не тот...
   - Остановите своих людей, - предупредил Иван. Он расслабил руки и слегка ссутулился. Справа от него стоял Солоха, слева Шакил. Хорошо хоть, мимоходом подумал Иван, что Кузнецова с собой не взяли. Похоже, будет основательная разборка.
   - А ты кто такой? - спросил адмиралтейский. На плече у него была нашивка с серым кулаком в круге. Надо же, и у этих тоже. Это же совсем почти форма. Иван прищурился.
   - Диггер.
   - А по рогам хочешь, диггер?
   - Попробуй.
   Адмиралец оскалился. Его подчиненные, переключив все внимание на Ивана, оставили девушку в покое. Та отползла и остановилась, глядя на происходящее.
   Заторможенная какая-то.
   - Руки держи на виду, - сказал Иван. - Или я тебя прямо здесь уроню, чтоб всем было понятно. Не слышу? Понятно?!
   Адмиралтейские загудели. Возмущены, сволочи. Добыча из рук уплывает.
   Расклад только не очень хороший. Их всего трое, а адмиральцев пятеро, но терпеть мародеров и насильников - к черту такое терпение! Адмиралец улыбнулся - он тоже оценил расстановку сил.
   Трое против пяти. Иван вздохнул. Что ж... Где наша не пропадала.
   Адмиралтейские в мгновение ока подняли оружие. Смелые, ты смотри.
   Иван оглядел адмиральцев и хмыкнул.
   - Что ты на это скажешь, козел? - спросил главный, прежде державший девушку.
   - Мои любимые конфеты, - сказал Иван, разглядывая морду адмиральца, одутловатую, с толстой бородавкой на щеке. - Слышишь? Бато-ончики.
   - Че?
   Иван ударил. Бородавчатый вздрогнул, застыл и начал оседать. Глаза закатились. Прикрывшись им, как щитом, Иван выдернул автомат у Бородавчатого из рук и перещелкнул предохранитель на автоматический огонь. Держа автомат обеими руками, поднялся и навел оружие на адмиральцев.
   Пауза.
   Семь стволов направлены друг на друга.
   Адмиральцы заорали. В ответ заорали невские. Атмосфера накалилась до такой степени, что один выстрел - и все будет залито кровью...
   Иван такое уже видел.
   - Спокойно! - закричал он и поднял оружие стволом в потолок. - Все, все, все! Спокойно! Всем убрать оружие!
   Еще секунда, и, кажется, случится непоправимое. Девушка, из-за которой разгорелся весь сыр-бор, сидела с безучастным лицом. Словно это не ее тут собирались насиловать. И не ее же спасали.
   - Тишина! - приказал Иван.
   - Ты вообще кто такой? - спросил один из адмиралтейских - худой и лысый. Другой придвинулся к нему, зашептал на ухо.
   - Че, серьезно, Меркулов? - адмиралец выпрямился. - Все, пацаны, без обид. Разойдемся при своих.
   Другой адмиралец наклонился и что-то сказал. Иван не расслышал, что, но лицо худого вдруг снова начало меняться.
   - Который тут из вас Сазонов? - спросил он.
   А все так хорошо начиналось, с тоской подумал Иван.
   - Я за него, - сказал Шакилов. Без передних зубов прозвучало как "я ша за нефо".
   - Ты Сазонов? - уточнил худой. - Точно? Мне говорили, он не такой толстый.
   - Фше мушики, - сказал Шакил. - Не поверите. Теперь я обиделша по-наштоящему...
   Дальше Иван не запомнил ничего. Только мелькание рук и ног, тени, звуки ударов, хрипы. Пульсирующая боль в ребрах. Каждый удар, который Иван наносил, отдавался там. Наконец, все закончилось. Адмиральцы, кто еще мог стоять на ногах, отступили.
   Иван с трудом встал, потрогал языком разбитую верхнюю губу. Зубы на месте и ладно. Вообще, можно сказать, легко отделались. Шакилов - убойная боевая машина, а адмиральцы все-таки трусы.
   Выстрел.
   Сашка вдруг замер и без сил опустился на пол. Лицо белое, как простыня.
   - Шакил, ты...
   Иван поднял руку, ладонь красная. Как же так?
   - Ерунда, - сказал Сашка. - Отлежусь. Только спать чего-то охота...
   Иван поднял голову, оглядел платформу. Бородавчатого забрали его дружки. Девушка исчезла.
   - Солоха, тащи доктора! - закричал Иван. - Быстрее!
  

* * *

  
   Он нашел генерала в крошечной комнатке в торце Восстания, превращенной во временный командный пункт. В разгромленной во время штурма комнате - сломанный пополам стол (чем его так?) сдвинут в угол, на кривой столешнице свалены бумаги. Единственный деревянный стул. На стене - схема метро с воткнутыми цветными булавками. Иван прищурился. Нижняя часть зеленой ветки, начиная с Площади Александра Невского до Обухово - отмечена зелеными булавками. Это Веган. Рыбацкое - черная булавка. Понятно, эта станция на поверхности, там жизни нет. Вернее, есть, но "другая экосистема", ага.
   Маяк и Площадь Восстания отмечены серыми. Как и Василеостровская, кстати.
   Развиваемся, да?
   - Остановите расстрелы, - сказал Иван.
   - Уже, - коротко ответил Мемов. - Виновные будут наказаны. Ты мне вот что скажи: нашли вы свой генератор? - генерал посмотрел на диггера в упор.
   - Нет. Ищем. Нам бы не помешала помощь.
   Генерал кивнул.
   - Хорошо, я выделю людей.
   Иван с силой провел ладонью по лицу. Устал. Где они могли спрятать генератор, а? Сволочи. Все сволочи - и бордюрщики, и наши не лучше. Иван прошел к столу и, наплевав на субординацию, опустился на единственный стул. Скрип старого дерева. Прикрыл глаза, посидел. Услышав бульканье, Иван поднял голову. Увидел, как генерал разливает коньяк.
   Мемов протянул ему металлический стаканчик.
   - Выпьем и иди отдыхать, - велел генерал. - На тебе лица нет. Найдется твой генератор. Сделаем все возможное. - Он поднял свой стаканчик. - Ну, за победу.
   Чокнулись.
   Пищевод обожгло. Хорошо.
   Тепло, греющее изнутри, расслабляло, окрашивало мир в тепло-розовый оттенок. Жить снова становилось... терпимо.
   Иван поднял голову, посмотрел на генерала почти весело.
   - Сам не верю, что получилось. Но ведь получилось? Верно?
   Генерал помолчал.
   - Если сказать честно... не совсем.
   - Как?!
   - Ты действительно думал, что твой план был единственным?
   Ивана словно окатили ледяной водой.
   - Но...
   - Твоя газовая атака была отвлекающим маневром, - пояснил Мемов. - Главные силы наступали со стороны Чернышевской и со стороны Владимирской. Эту операцию мы начали готовить еще неделю назад. Одна группа провалилась... их раскрыли на подходе. Другая застряла в вентиляционной шахте при попытке спуска. Сорвался вниз один диггер, остальные попытались его выручить, - их уничтожили бордюрщики. Взрыв гранаты. И все.
   - Но третья... - Мемов посмотрел на Ивана. - Третья группа вышла на исходные позиции. И тут твоя газовая атака отвлекла бордюрщиков и позволила открыть проход для наших ребят.
   Иван помолчал. Обычно любой план идет через задницу, но тут что-то совсем...
   - Кто это придумал?
   - Ты его знаешь. Капитан-лейтенант Кмициц.
   Иван поднял брови. Даже так?
   - Один приличный человек у вас, и тот - зам Орлова, - сказал он с горькой издевкой. - Найду Кмицица, поздравляю с удачной идеей...
   - Не поздравишь, - сказал Мемов.
   - И где они сейчас... - Иван остановился. Помолчал. - Так они - посмертно?
   - Их уничтожили при атаке. Случайно. - Мемов прикрыл глаза. Открыл. - Свои же. Кмициц погиб. Он командовал третьей группой. Вечная память.
   Иван вдруг понял.
   - Черные бушлаты?
   - Да.
   - "План Кмицица", - сказал Иван.
   - Да. Но все запомнят его как "План Меркулова". Радуйся, Иван. Победителей не судят.
   Я, блин, радуюсь, подумал Иван. Я так радуюсь, что меня тошнить начинает от этой радости.
  

* * *

  
   - Я... я не могу больше здесь! Понимаете, Иван?! - профессор бегал по ТДП-шке, бывшей химической лаборатории, и никак не мог успокоиться. Карбидка на столе горела, ее желтый свет превращал лицо Профа в вырубленную топором маску научной трагедии.
   Ученые проснулись однажды утром и обнаружили, что создали атомную бомбу. Угу.
   - Понимаете?!
   Иван кивнул. Понимаю, конечно.
   Профессор повернулся и вышел в темноту. Усталая, обессиленная спина... Черт, сейчас еще свернет не туда.
   - Кузнецов! - окликнул Иван молодого.
   Тот вскочил, дожевывая на ходу.
   - Командир?
   - Иди за ним, а то потеряется еще, - приказал Иван. - Только аккуратно. Проверишь, чтобы целехоньким дошел до Гостинки, потом вернешься. По дороге никуда не сворачивать. Ни-ку-да. Понял? Проф это любит. - Иван подумал и добавил на всякий случай: - Что мне вас потом, в Купчино искать, у коммунистов?
   Кузнецов улыбнулся. Понимает, салага. Что ж... может быть, и получится из него диггер. Когда подрастет.
   - Есть, командир.
   Иван оглядел бывшую химлабораторию и вышел в туннель. Ему все еще нужен их дизель-генератор.

* * *

  
   - Иван, - сказали из тени колонны.
   Иван прищурился. Опустил руку за спину, взялся за рукоять пистолета. Трофейный "макаров" - но это лучше, чем ничего.
   - Кто там? А ну, покажись.
   Говоривший послушался. Иван посмотрел на нелепую, пухлую фигурку и хмыкнул. Вылитый морсвин Борис. Вооруженный нейтралитет.
   - Здравствуйте, Иван, - сказал Борис, цивильный посланец мира. - У меня... у меня к вам дело.
   Что-то в его взгляде было не так.
   Иван вздохнул, поставил "макаров" на предохранитель и убрал за спину, сунул за ремень.
   - Опять произвол военных? - спросил он устало. Произвола Иван за последние два дня навидался изрядно. В любых видах. Выше крыши. Еще чуть-чуть и горлом пойдет.
   - Что? - Борис заморгал. - Нет-нет... То есть, да.
   Как с вами сложно, с Борисами, подумал Иван.
   - Так нет или да?
   - Вы понимаете... - посланец мировой общественности замялся. - Тут все сложно. Вы можете пойти со мной? Это очень важно.
   - Очень? - Ивану никуда не хотелось. Сейчас собрать вещи и отправляться тихой сапой домой. Домой. И все забыть. - Я домой еду.
   - Это очень-очень важно, - сказал Борис негромко. Иван снова увидел в нем, как тогда, с Кулагиным, стальную твердость внутри мягкой, пухлой оболочки. Ай да Боря. - Вы должны пойти со мной. Вы и... больше никто.
   Но и тем, кто был плохим,
   Тоже надо спать
   - Хорошо, - сказал Иван. - Куда идти?

* * *

  
   Туннели, переходы, коллекторы, сбойки.
   Метро.
   В темноте блеснул металл, и выступила темная фигура.
   - Руки на затылок, - велела фигура.
   - Это и есть ваше дело? - спросил Иван, не глядя на Бориса. - Спасибо. - он медленно, плавно поднял руки. Борис, Борис, сука ты. Если броситься в ноги... то можно успеть.
   - Не надо, - голос у фигуры был низкий и спокойный, как гранитный парапет набережной. - Не успеешь.
   Сукин сын мысли читает, что ли? Иван молча смотрел перед собой, скулы закаменели.
   - Вы мне обещали! - возмутился Борис. - Вы сказали, что ему ничего не грозит!
   Человек с пистолетом шагнул на свет. Лицо его показалось Ивану знакомым - может, видел где? Красивое, слегка приплюснутое, глаза чуть раскосые. Волосы темные, стрижка короткая, на щеке ссадина. Серый армейский бушлат, перетянутый ремнем, нашивка на груди: знак МЧС - белая звезда.
   Твою мать, подумал Иван. А я ехал домой.
   - Верно, обещал, - сказал бордюрщик. Раскосые глаза моргнули. - Ничего. Руки не опускай, ноги на ширину плеч... быстро!
   В следующее мгновение оказалось, что народу вокруг гораздо больше, чем Иван предполагал. Из коллектора сначала вышел подросток с перевязанной рукой, в другой - АК-103, складной; затем старик с обрезом. И еще один крепыш. Ивана оперативно обыскали. Грамотно, даже яйца ощупали, не побрезговали.
   - Чисто, Рамиль, - сказал крепыш. Раскосый кивнул. И тут Иван его узнал. Точно!
   Ну, блин.
   Раскосый был начальником охраны Площади Восстания - и главой личной охраны Ахметзянова, царя Ахмета. Звали его Рамиль Кадангариев, кажется, тоже татарин. У Ивана сердце вдруг набрало бешеные обороты, отдалось в горле и в висках. Вот это я попал.
   Холодной земли...
   Холодной земли...
   - Следуйте за мной, - велел раскосый. И добавил вежливо: - Пожалуйста.
   Ему, словно в насмешку, завязали глаза. Да не смешите, хотел сказать Иван. Я в темноте этот путь по шагам вычислю. Легко.
   Через несколько поворотов его втолкнули в освещенное помещение и сняли повязку. Когда-то это был склад метростроя, сейчас, видимо, база бордюрщиков.
   На Ивана смотрел невысокий красивый человек. Глаза его поблескивали в свете электрических фонарей. Человек был одет в кожаную куртку, на столе перед ним лежал пистолет. Нет, не "макаров", а что-то посерьезнее. "Глок", что ли?
   - Его Величество Ахмет Второй, - сказал Рамиль. Человек кивнул. Краем глаза Иван заметил движение. Женщина, ясно. Молодая, конечно. Она прошла и встала за плечом Ахмета. Иван пока видел только ее точеный профиль.
   Девушка повернулась...
   Иван почти не удивился.
   - Это он, - сказала девушка. - Тот, что придумал "План Меркулова". Тот, кто мне помог. Зачем ты собираешься его убить?
   - Он спас тебе жизнь? Честь? Невинность?
   - Просто спас.
   Ахмет Второй кивнул.
   - Очень хорошо. Но почему я не должен его убивать? Назови причину... хотя бы одну.
   - Хотя бы из благодарности.
   - Какая может быть благодарность на войне? - Ахмет поднял брови. Удивительно европейское лицо при этом, скорее похож на итальянца, чем на татарина. - Человек спасает тебе жизнь, а ты вгоняешь ему иголки под ногти и дробишь колени путевым молотком. Это честно. Это законы войны.
   Иван ждал.
   - Я протестую! - подал из угла голос Борис. - Вы не можете!
   Ахмет поморщился.
   - Это мне решать, что я могу и чего не могу. Этот человек опасен, Рамиль? - обратился он к телохранителю.
   - Да, - сказал Рамиль просто.
   - Видишь? - сказал Ахмет девушке. - Теперь у меня нет выбора.
   - Можете убить меня из мести, - сказал Иван. - Дело ваше. Но для начала скажите, зачем вы меня вообще звали. Хотите сдаться? - Иван тяжело вздохнул. - У меня, конечно, маловато полномочий... Ладно, я могу принять вашу капитуляцию.
   Пауза. Ахмет широко раскрытыми глазами глазами смотрел на Ивана - вот тебе и пленник. Рамиль улыбнулся, спрятал улыбку.
   - Ну ты наглец, - сказал Ахмет почти с восхищением. - Я тебя почти уже уважаю. - он посмотрел, прищурившись, на Ивана. Хмыкнул. - Вай, вай. Чай будешь?
   Так убивать меня все-таки не будут?
   Приятно.

* * *

  
   Вот и все, подумал Иван. Пошли уже в разнос.
   - Почему вы никак не успокоитесь? - спросил Ахметзянов. - Диктатура говорите? Что? Да, у нас диктатура и дикие нравы. Но мы же не заявляемся к вам на станцию устанавливать тиранию? Тогда какого черта вы приперлись к нам со своей демократией? А?!
   Он посмотрел на Ивана, словно ждал ответа. Пауза. Иван пожал плечами:
   - Если вы меня спрашиваете, то вы выбрали не того собеседника. Мне все пофиг с вашей демократией, диктатурой и прочей разной херней. Я хочу домой.
   Молчание.
   - Я тоже, - сказал Ахмет Второй. - Только в моем доме хозяйничают оккупанты. Пришли и напали, как гнильщики, бесчестно... я уже не говорю про нарушенное перемирие и про газовую атаку.
   Иван слушал, сжав зубы.
   - Не хрен было брать наш генератор! - он наконец не выдержал. Задолбали уже со своим фарсом.
   - Что? - Ахмет-младший удивленно поднял брови. Была в нем какая-то внутренняя сила, благородство хищного зверя. Красивый мужик, но какой-то дерганый.
   - Какой еще генератор? - Ахмет поморгал. - О чем он? - повернулся к начальнику охраны. Тот пожал плечами.
   - Ой, давайте без этих, - сказал Иван. - Мне эти ваши увертки...
   - Язык придержи, - мягко предупредил Рамиль. Иван понял, что еще чуть-чуть и будет больно. Рамиль хорошо двигался, как подготовленный танцор. Собака бешеная. Наслышаны про твои подвиги. Иван повел плечом. "Макаров" забрали, надеюсь, хоть потом вернут.
   - А зачем? - Иван усмехнулся. - Будешь стрелять - стреляй, не хрен мне тут указывать.
   - Объясни ему, Ахмет, - сказала вдруг девушка без имени. - пожалуйста.
   - Что объяснить? - спросил Иван. И вдруг понял, что у него озноб идет по затылку и спине. Чертова интуиция. Лучше бы мне этого не слышать... Иван выпрямился. - Что?
   Его величество Ахмет Второй улыбнулся. Белозубый, сука, зубы ровные, словно не в метро живет.
   - Мы не брали ваш дизель.
   - Угу, - сказал Иван.
   - Я говорю правду. Ни о каком генераторе мы не слышали. Зачем он нам? У нас, как ты заметил, централка.
   Центральное освещение осталось в метро на трех станциях: вернее, трех узлах. Площадь Ленина, узел Садовая-Сенная-Спасская и узел Маяк-Восстания.
   - Я слышал, у вас проблемы с ней.
   - Проблемы? - Ахмет вздернул тонкие красивые брови. - Какие, - кроме вас, конечно?
   Иван дернул щекой. Пожалуйста, пусть это будет вранье, мысленно попросил он. Обмани меня, Ахмет. Я хочу, чтобы это было вранье.
   - Зато, - сказал Ахмет. - У меня незадолго до этого было посольство с предложением объединиться. Мир, дружба и взаимопомощь. Красиво звучит, верно? Догадываешься, кто это были - вернее, чье посольство?
   - Чье? - Иван мучительно пытался не думать.
   - Фамилия Орлов тебе о чем-нибудь говорит?
   Еще бы. Иван почувствовал, как начинает уходить земля из-под ног.
   - Я отказался, - сказал Ахмет. - Потому что красиво сказанная вещь, - далеко не всегда красиво выглядит. Ваш Альянс хочет расширяться? Ради бога. Но не за мой счет. Не за счет моей станции. Что молчишь, питерец?
   - Думаю, - сказал Иван сквозь зубы.
   - Хорошее дело, - губы Ахмета издевательски изогнулись. - Думай, диггер, думай. Это полезно. Кровь к голове приливает. Но ты не сомневайся, я и Вегану точно так же ответил. Спасибо за предложение и идите на фиг.
   - Тоже хотели мира, дружбы и взаимопомощи? - спросил Иван.
   - Верно, - сказал Ахмет. - Как ты догадался? Надо было мне принять их предложение. А теперь... - он помедлил, глядя на Ивана плавно очерченными, слегка восточными глазами. - ... когда мы все выяснили... Ты умрешь.
   - Но! - подал голос из угла Борис. Ахмет поморщился. Цивильный замолчал.
   Да, надежные у меня друзья, подумал Иван. Смелые.
   - Рамиль, - сказал Ахмет.
   Вот и все. Кончилось твое везение, диггер.
   Девушка наклонилась к Ахмету, словно собиралась ему что-то шепнуть на ухо - длинные темные волосы упали бывшему царю на плечо... Словно водопад. Красивые волосы.
   Эх, подумал Иван. Хоть что-то хорошее напоследок...
   В следующее мгновение девушка подняла пистолет и нацелила Ахмету в висок. Щелчок курка.
   - Отпусти его.
   - Ты в своем уме?! - Ахмет дернулся было, но передумал. Девушка держала пистолет твердой рукой.
   Надо же, подумал Иван. А я считал ее заторможенной.
   - Неблагодарная тварь!
   Девушка покачала головой.
   - Как раз очень благодарная. - она посмотрела на Ивана. Глаза красивые. - Он правду сказал. Ваш генератор они не трогали. Он трус и подлый человек, но сейчас он говорит правду. Теперь иди.
   Иван встал. Рамиль смотрел на него без выражения.
   - Он уйдет... он должен заплатить! - у Ахмета задергались губы.
   - Ты на его лицо посмотри, - заметила девушка. - Тебе мало?
   - Как тебя зовут? - спросил Иван.
   Девушка ответила не сразу.
   - Иллюза.
   - Ты очень красивая, Иллюза, - сказал Иван и вышел.

* * *

  
   Рамиль протянул ему "макаров" - рукояткой вперед. Магазин на месте. Значит, скорее всего без патронов. Жаль.
   - Его отец был настоящим правителем, - сказал телохранитель. - Сильным, жестоким, умным. Справедливым. А он слабый.
   Иван потянулся за пистолетом. В следующее мгновение удар чудовищной силы сбил его с ног. В глаза плеснуло красным.
   - Но все-таки он мой повелитель, - сказал Рамиль.
   Иван глухо застонал. Боль была огромная, как устье Невы. Как Залив. Больше, чем чертово метро.
   Чем, наверное, даже весь чертов Питер.
   - Прощай, Меркулов. И давай как-нибудь обойдемся без следующих встреч. В следующий раз я тебя убью.
   - Д-да... - Иван выдохнул, перевернулся на спину. - ...Пошел ты.
   Рамиль улыбнулся.
   - В "макаре" есть патроны. Хочешь застрелиться - пожалуйста. А пока прощай.

* * *

  
   Сквозь красный туман.
   Иван не помнил, как добрался до Восстания, не помнил, как прошел патрули - но как-то прошел, значит, говорил и называл пароль? Наверное. Боль отпустила его только, когда он добрался до своих вещей и забросил в рот сразу четыре таблетки бенальгина. Разжевал. Рот наполнился анальгетиковой горечью.
   Черт, ведь берег же на черный день, подумал Иван. А сейчас какой? Белый что ли?
   Белый-белый день, блин.
   Бок онемел. В позвоночник словно загнали металлическую трубу.
   В туннеле опять начали стрелять и кричать "ура!". Победители. На станции пахло кровью и перегаром.
   Иван огляделся.
   Пашки не было. Один Солоха сидит со своей неизменной книжкой и смотрит на Ивана сквозь очки. Невозмутимый. И наплевать ему на всеобщее празднование.
   Иван кивнул на груду металлических пластин, плавно изогнутых, словно по живому телу. Штук двадцать, не меньше. Если не больше.
   - Это что?
   Солоха махнул рукой.
   - Да придурки ополченцы. Им броники выдали, а они повынимали оттуда пластины - мол, носить тяжело. Ну не идиоты?
   - Ага, - Иван кивнул. Расстегнул куртку, бросил на платформу, начал разматывать бинты. Теперь бы перетянуть как следует... Посмотрел на Солоху. - Поможешь мне?

* * *

  
   Мемов разглядывал Ивана с интересом. Спокойно. Почему-то Иван был уверен, что сказанное им заденет генерала, сломает эту спокойную маску вождя и покровителя.
   Куда там. Обломайся, Иван.
   - Значит, ты все знаешь? - генерал кивнул. - Так даже проще.
   - Что проще?
   Пауза. Генерал смотрел на него - словно видел насквозь.
   - Выбирай, Иван, - сказал Мемов, наклонился к нему. - Или чтобы ничего не было или чтобы все было. Выбор только за тобой. Это называется "свобода". Новое слово в твоем лексиконе, верно?
   - Пожалуй, - Иван смотрел и злился.
   - Тогда слушай.
   Если выберешь "ничего не было" - ты все забываешь, все остается на своих местах, ты возвращаешься на Василеостровскую, женишься на прекрасной женщине, растишь с ней детей. Если выберешь "чтобы все было"... тогда, - Мемов спокойно посмотрел на Ивана. - Ты должен идти со мной. Мне нужны такие люди, как ты.
   Что тебя больше интересует, будущее или прошлое, Иван?
   - Вы убили Ефиминюка.
   - Я? - Мемов поднял брови. - Зачем?
   - Тогда кто?
   Генерал поморщился.
   - Мы углубляемся в мелочи, Иван. Времени мало. Решай быстрее. Ты с нами или без нас?
   - Я сам по себе, - сказал Иван.
   - Это онанизм, а не жизненная позиция, - Мемов уже смотрел без улыбки. Страшные, светлые глаза, зрачки наколоты спицей. - В последний раз спрашиваю - из уважения к тебе, Иван... Ты - со мной?
   Вопрос.
   Пауза.
   Ответ.
   - Нет, - сказал Иван. - Я по старинке, товарищ генерал - со своей будущей женой. Извините.
   Непробиваемая маска Мемова наконец треснула.
   - Брось, Иван! Мы здесь не словами играем, а жизнями.
   - Точно. Значит, вы хотите прямого ответа? - Иван вдруг улыбнулся. - Хорошо. Сейчас вы его получите. Но сначала я хочу знать - зачем все это было? Эта кража, это убийство? Эта война, наконец?
   - Все хотят объяснений.
   - Я хочу понимать. Вам ведь нужен помощник, а не кукла на ниточках, верно?
   Мемов смотрел в глаза Ивана.
   - А ты упрямый. Будет страшно иметь тебя своим врагом.
   Тебя тоже, подумал Иван.
   - Так ты со мной, Иван? - Мемов продолжал смотреть. - Только предупреждаю - отвечай честно. Впрочем, даже если соврешь... - Мемов помолчал. - Видишь ли, у меня есть особое чувство, очень полезное для политика. Я всегда вижу, когда человек врет. Итак, - он повел головой. - Ты - со мной?
   "Ты уж звиняй, командир, за пулемет".
   Ефиминюк. Редкостный придурок.
   И что теперь, за него помирать прикажете?
   Молчание.
   - Что решил? - спросил Мемов.
   - Я с вами.
   Взгляд Мемова пронизывал насквозь. Иван слышал толчки собственной крови в жилах.
   - Хорошо, - сказал Мемов. Повел головой, словно воротник натирал ему шею. - Верю.

* * *

  
   Иван смотрел на снег. Он специально выбрал этот момент. Вокруг кипела веселая суета - победа, победа, скоро домой - Гладыш собирал рюкзак, Иван краем глаза видел его широкую спину.
   Удивительно, почему такие двигательные таланты судьба дает не самым лучшим людям? Гладыш идеальный убийца, мягкий, грациозный даже, он практически танцует, убивая - прекрасная координация - и при этом малограмотный недалекий тип. Насильник, мародер и убийца.
   Для такого нужна музыка. А по Гладышу скорее плачет веревка - и висеть ему три дня, как поступают с насильниками на Невском. Иван не мог даже смотреть в его сторону, становилось тошно.
   Похоже, вот и конец твоей команде. Верно, Иван?
   Иван едва-едва качнул головой. Снег продолжал падать - медленно, красиво. Опускался на заснеженную равнину, на аккуратные крошечные елочки, на белую, толстую от сугробов, крышу домика. Странно. Домик выглядел живым - в отличие от города наверху.
   Иван вспомнил тот медленный неживой снегопад, когда они с Косолапым вышли на улицу. Замерзшая Нева стояла подо льдом, улицы были заснежены и - мертвы.
   Чудовищное ощущение мертвого величия.
   Иван вышел тогда на 6-ю линию. Аллея. Справа он увидел красную покосившуюся вывеску "Белорусская обувь". Двери под ними были распахнуты, снег лежал и внутри.
   Мертвые черные деревья рядами уходили вдаль, в сторону набережной лейтенанта Шмидта.
   Засыпанные снегом гранитные фонтаны.
   Иван шел. Скрип снега под ногами. Было холодно. От падающих снежинок ствол автомата покрылся каплями воды. Он все еще был теплее, чем окружающее пространство. Иван слышал слева такой же мерный скрип - только чуть с другим ритмом. Это шел Косолапый. Вдали и слева Иван видел развалины Андреевского собора. Один из куполов когда-то давно свалился и упал на аллею, накренив дерево. Теперь он был покрыт снегом, кое-где потемневшая позолота выступала из белой пелены.
   Они шли и держали друг друга в поле внимания, практически не глядя. Снег продолжал падать. Небо стало почти черным, но пока еще благодаря снегу вокруг, можно было что-то разглядеть.
   Скоро придется зажигать фонари.
   Через перекресток Иван увидел чернеющий корпус "Андреевского двора". Его стоило обойти стороной, впрочем, (Иван посмотрел вправо), как и фонтанчик. Лютеранская церковь сразу за собором, там могло быть гнездо.
   То есть, точно не известно. Но могло.
   Откуда-то они в прошлый раз взялись, верно? Иван, не поворачивая головы, почувствовал, как ритм Косолапого изменился. И что он движется ближе к Ивану.
   Значит, будем менять маршрут. И кое-что еще. У Ивана пересохло в горле. Сегодня ведущим был Косолапый, но по некоторым неявным признакам, по дрожи предчувствия, по ледяному провалу в желудке, Иван догадывался: сегодня не простая заброска.
   Сегодня экзамен.
   - Будь честен, - сказал Косолапый глухо.
   За зиму он отрастил бороду и усы, но Иван сейчас их не видел. А видел только сквозь прозрачную маску глаза Косолапого. Они горели холодным голубым огнем, словно радиоактивные метки на циферблате часов.
   Пора.
   Иван посмотрел на дырчатую мембрану, откуда шел голос Косолапого. Кивнул. Снег падал на пластиковую маску Косолапого, растекался каплями. Маска запотела по краям. Иван слышал, как мерно работает дыхалка диггера, мембрана усиливала звук.
   - Будь честен. Ты можешь лгать кому угодно, даже мне. Но перед собой ты всегда должен держать ответ. Это просто. Где-то в затылке ты всегда будешь чувствовать - правильно ли то, что ты делаешь, или нет. Мерная риска с метками. Приближает ли тебя твой поступок к сияющему стержню или наоборот, отдаляет от него. Мораль относительна, скажут тебе. Это правда. А этот стальной стержень, сияющий, холодный и безжалостный, который торчит у тебя в затылке - он скажет правду.
   Дыхание Косолапого, его голос. Иван смотрит, как в стеклянном шарике падают последние снежинки, и вспоминает.
   Что тебе говорит твой стержень? А, Иван?
   - Пошли, - сказал Косолапый. - Теперь ты ведущий.
   Почему нет легких ответов на сложные вопросы?
   Как бы это все упростило, да, Иван?
   Так что тебе говорит дурацкий металлический стержень с рисками, это дурацкий нравственный императив?
   Что сейчас правильно?
   Думай, Иван, думай.
   Забудь все. И все будет по-старому.
   Иван встряхнул шарик в последний раз, дождался, когда последняя снежинка опустится на землю. Убрал шарик в сумку. Закрыл глаза, досчитал до пяти. Открыл.
   Встал.

* * *

  
   - Ты Шакилова не видел?
   Солоха оторвался от книжки, поправил очки, посмотрел на Ивана снизу вверх.
   - Видел или нет?! - Иван начал терять терпение.
   - Он в лазарете. Ты чего, командир?
   Черт! Совсем забыл.
   - А Пашку?
   Солоха покачал головой, глядя на Ивана каким-то странным изучающим взглядом. Словно впервые видел. После своего "религиозного опыта" он был вообще-то какой-то чересчур спокойный. Взять Солоху? А потянет?
   Иван задумался.
   - Что потерял, Вань? - раздался за спиной знакомый голос.
   Сазонов. Так даже лучше. Пашка слишком совестливый, слишком мягкий, когда не надо. А тут нужна жесткость, даже жестокость...
   - Ты-то мне и нужен, - сказал Иван, поворачиваясь. - Ствол у тебя при себе?
   Знакомая кривая усмешка.
   - А ты как думаешь?
   Иван опустил взгляд. Рукоятка револьвера высовывалась из сазоновской перевязи, тускло светясь отраженным светом.
   - Ага, - сказал Иван. Поднял голову. - Пошли, дело есть.
   - Так срочно?
   - Ага. Дело есть, а времени нету.
   Сазонов улыбнулся.
   - Понял, командир. Куда идти?
   - За мной.
   Жребий брошен. Начинаем военный переворот.

* * *

  
   Туннели, туннели, туннели.
   Иван вздохнул полной грудью. Здесь, в темноте и гулкой пустоте туннелей он снова чувствовал себя самим собой.
   - Найдешь генерала, - приказал он адмиральцу. - Скажешь, что Иван Меркулов будет ждать его у сбойки. По поводу будущего, - Иван жестко усмехнулся. - Скажи ему, что я знаю, где сейчас Ахмет.
   Надеюсь, купится, - подумал Иван. - Я ведь теперь с ним, верно?
   Адмиралец помедлил и убежал.
   Почему все всегда приходит к этому? Почему?
   - Иван, - сказали за спиной. Он повернулся, все еще погруженный в мысли... замер.
   В руке у Сазона был револьвер.
   И револьвер этот смотрел на Ивана.
   - Брось оружие, командир, - сказал Сазонов негромко. - Ты знаешь, как я стреляю.
   Еще бы. Иван осторожно поднял руку и стянул с плеча лямку "ублюдка". Опустил автомат на рельсы, звякнул металл. Иван выпрямился.
   - Что это значит? - спросил он.
   - Ты соврал генералу, верно? - Сазонов улыбнулся. - А генерал соврал тебе. Все просто.
   Иван молчал.
   Глупо. Надо было действовать быстрей. Но как же Сазон?..
   И тут картинка наконец сложилась.
   - Это ведь ты убил Ефиминюка? - спросил Иван, глядя на бывшего друга.
   Так вот почему Сазонова не было на блокпосту, где он должен был дежурить вместе с Ефиминюком! Сазонов в это время помогал команде адмиралтейцев пробраться к генератору. А потом вернулся и убил Ефиминюка... но зачем?
   Затем, что генератор адмиралтейцам нафиг не нужен. Они бы его не стали тащить через все станции Альянса. А спрятали где-то рядом с Василеостровской... Может быть, даже на Приме. И Ефиминюк им помешал.
   Уже тогда Сазонов вел двойную игру. Как он "удачно" расколол адмиралтейца, чтобы тот указал на бордюрщиков. И мы ринулись воевать. Иван сжал зубы от жгучего стыда. И я ничего не понял! Ничего.
   Эх, Сазон, Сазон...
   Каждый охотник желает знать.
   - Он был придурком, - сказал Сазонов. - Он ведь и тебе не нравился, да, командир? Я знаю, что не нравился.
   Иван молчал.
   - Что, нет тут твоего Пашки? И Гладыша нет? Ай, яй, яй. - Сазонов покачал головой. - Не повезло тебе, Ванядзе. Не вернешься ты на Ваську, похоже.
   Иван продолжал молчать. Почему-то его совсем не задело "Ванядзе", но покоробило панибратско-презрительное "Васька".
   Чем отличается-то? А отношением.
   - Ванька на Ваську не вернется.
   Сазонова откровенно несло. Нервничает.
   - Знаешь, что интересно, - сказал Иван негромко. Сазонов наткнулся на его взгляд, замолчал. - Ты ведь не плохой человек, Сазон. Только запутавшийся. Тебе самому сейчас от себя тошно. Я же вижу.
   - Говори, командир, говори, - пробормотал Сазонов. Улыбнулся, но так фальшиво, что у Ивана скулы свело.
   - Лучшие палачи получаются из людей с совестью, верно? - Иван смотрел прямо, не мигая. Лицо превратилось в твердую маску - словно на нем резиновая морда. Словно можно снять свое лицо, как противогаз - и все закончится.
   Нет уж. Хватит с меня исполнения желаний, подумал Иван.
   Теперь я до дна хлебну. От начала до конца. Проживу до доли секунды.
   - В тебе совесть сейчас горит, - держать Сазона взглядом, держать. Не отпускать. - И плохо тебе, и мечешься. Ты уж извини, что делаю тебе больно. Ты, наверное, давай выстрели в меня, и все закончится.
   - Знаешь, - Сазон вдруг шагнул вперед. Поднял руку с револьвером, направил Ивану в лоб. - А я так и сделаю. Готовься, Ван.
   Дуло оказалось в метре от головы Ивана. Он видел даже туповатые, срезанные головки пуль в барабане. Стоп. Иван наклонил голову к плечу. Да ведь это же...
   - Ты куда "наган" дел? - спросил Иван.
   ...не старый Сазоновский револьвер. А новенький, блестящий, из вороненой стали. Огромный, как вагон метро.
   Маленькая сладкая пуля из красивого синего пистолета...
   Привет, Том Вэйтс.
   Ты, как всегда, вовремя.
   - Понятно, - сказал Иван. - Я так и думал. Как думаешь, могу я перед смертью позволить себе немного пафоса? А Сазоныч? В "нагане" жила твоя честь, диггер. Ты потерял свое оружие и запятнал свою душу.
   - Я никогда никому не завидовал, - сказал Сазонов невпопад.
   Иван смотрел прямо.
   - Так вот в чем дело, - произнес он медленно.
   - Ты...
   - Кто дал тебе эту блестящую штуку? - спросил Иван. - Впрочем, можешь не отвечать. Я сам догадаюсь. Орлов? Или сам генерал? Эх, Сазон, Сазон. Стреляй уже, задолбал, если честно. Каждый охотник желает знать, где сидит Са...
   Иван прыгнул в сторону и вперед. Ствол револьвера дернулся за ним...
   Выстрел.
   Быстрый, сука, успел подумать Иван.
   Интересно, в какой момент человек понимает, что уже мертв?

* * *

  
   Вот фигня. Я даже дернуться не успею. Сазонов быстрее, чем все, кого я знаю. Может быть, даже быстрее Гладышева.
   Думай, Иван. Думай.
   - Чего мы ждем? - спросил он.
   Сазонов улыбнулся. Из коллектора вышел начальник адмиралтейской СБ Орлов. Понятно, чего ждали. Остановился, глядя на Ивана.
   - Генерал дал вам шанс, Иван Данилыч, - сказал он негромко. - Шанс на будущее. - тут он резко сменил манеру: - А ты спустил свое будущее в унитаз, недоумок!
   - Куда спустил? - спросил Иван.
   Мертвенно-голубые глаза Орлова остановились на диггере. Начальник СБ открыл было рот, снова закрыл.
   - Неважно, - сказал он наконец. Обратился к Сазонову: - Вадим, давай заканчивай.
   Вот так номер.
   Сазонов взвел курок большим пальцем. Какой неприятный звук. Посмотрел на Ивана:
   - Прости, командир. Скажи: бато-ончики.
   Иван молчал.
   - Ну же, говори...
   Орлов вздохнул.
   - Да что ты с ним возишься. Стреляй уже! У нас дел море - зашиться и больше.
   Сазонов покачал головой, продолжая смотреть на Ивана поверх револьвера.
   - Нет. Пусть он скажет. Не гнильщика какого убиваем... живую легенду практически. "План Меркулова", ага.
   - Срать я хотел на твою легенду. Вадим, я...
   - Пусть скажет, - лицо Сазонова блестело от пота. - Говори, - приказал он Ивану. - Иначе я тебе обещаю: я вернусь и пристрелю твою Таню.
   - Вадим! - Орлов повысил голос. - Хватит!
   - Говори! - приказал Сазонов.
   Иван выпрямился. Похоже, пришло время платить по счетам. Хорошую я себе смену воспитал... Вот Косолапый бы за меня порадовался.
   - Хорошо, - сказал Иван. - Готов, убивец? - улыбнулся с ненавистью. - Мои любимые конфеты: бато-о... - Иван прыгнул.
   Все повторяется... В какой-то момент ему даже показалось, что он успеет...
   Выстрел.
   Опрокидывающийся потолок. Ржавый голос Трубного дерева в темноте:
   "Ты не вернешься. Никогда".
   Вспышка.

Часть II. КОЛЫБЕЛЬНАЯ

  
   ночью ветер
не качнет
колыбель твою
раз уж мама не придет,
я тебе
спою

у хороших мальчиков
есть своя кровать
но и тем, кто был плохим
тоже
надо спать
   Колыбельная / On The Nickel /, Tom Waits (вольный перевод Д. Сергеева)

Глава 9. Хозяин туннелей

  
   Ложка стучит по жестяной стенке банки, собирает остатки застывшего твердого жира и вкусной мясной жижи. Ам, говорит он, ням. Ложка ныряет в рот, касается гнилых пеньков, сильный язык мощно выбирает из нее содержимое, ложка делает: зык-к об остатки зубов и выныривает. Снова банка...
   Стоматологов в метро нет.
   Есть цирюльники - вроде тех шарлатанов из учебника истории, что дергали зубы и заговаривали раны, ушибы и ссадины. Только еще хуже.
   Есть еще военмедики с Площади Ленина.
   Но даже им он не доверяет. Ибо не фиг.
   Когда тебе пятьдесят один, можно задуматься и о смерти.
   Впрочем, зачем? Старик покачал головой. Ложка нырнула в банку, он услышал характерный скребущий звук, нащупал кусок мяса, аккуратно отделил. Теперь зацепить его... так, есть... пошел, пошел. Он аккуратно, чуть ли не филигранно вынул кусок говядины из банки и донес до рта.
   Практика - великая вещь.
   Кусок мяса упал на язык, он ощутил чувствительной его частью волокна и холод мяса, подержал так, впитывая ощущения. Он почти видел сейчас этот кусок. И кусок был прекрасен.
   Теперь разжевать. Сок потек из мяса, одинокие зубы встретились с древними волокнами - и перемололи их. Врешь, не возьмешь.
   Дожевав мясо до резиновости, усилием воли проглотил. В дело все сгодится.
   Следующая ложка пошла. Стук жести.
   Отличная все-таки штука - армейский НЗ. Тушенке уже лет тридцать, а она вполне ничего. Ностальгический вкус. Словно ему опять двадцать с чем-то, он сидит в руддворе и метает тушенку. После заброски на него всегда накатывал дикий голод.
   И жажда.
   Да, жажда. Сейчас бы немного темного пивка. Трезвыми тогда по туннелям никто не ходил, моветон-с. Идешь и смотришь, где, чего и как. Экстрим. Да и вообще - он отправляет в рот следующую порцию, задумчиво жует - кому-то надо было увидеть все это собственными глазами...
   Кто же знал, чем все в итоге обернется?
   Пригодились и санузлы, и гермы, и фву-шки, и дизеля.
   Тогда ходил и думал - интересно, как все это будет выглядеть, если заработает...
   Все заработало. Хотя лучше бы не.
   Жаль только, увидеть не удалось.
   Он вздрагивает, неловкое движение, и следующий кусок вылетает из ложки. Твою маму!
   Для того чтобы увидеть - нужны глаза.
   А с глазами вышла фигня.
   Но зато по звуку он теперь легко определяет, куда упал кусок мяса. Эхолокация не хуже, чем у летучих мышей.
   А в память намертво вбиты схемы туннелей, бункеров, коллекторов и развязок. Мысленно ткни пальцем, и развернется карта. Вот туда бы сходить... и сюда, там теперь открыто наверняка... и еще здесь бы посмотреть...
   Но что теперь увидишь? Он сидит некоторое время, не в силах пошевелиться. Чертовы глаза. Как глупо. Глупо и обидно вышло...
   Проходит минута, другая. Наконец спина его распрямляется. Снова мерный стук ложки по жести. Звук работающих челюстей.
   Завтрак туриста, блин.
   Завтрак диггера.
  

* * *

  
   "Петербург... Ленинград, то есть - самый несоветский город Советского Союза. Его в этом смысле может переплюнуть только Таллинн. Две "н" на конце. Вот такая фигня".
   Так, кажется, говорил Косолапый?
   Ленинградская готика.
   Зыбкость, серость, слякоть, туман, неопределенные, размытые контуры, мелкий дождь. Выплывающие из тумана дома. Выцветшие фасады. Статуя Медного всадника на громовом камне.
   Гуляющий по ночам бронзовый Пушкин.
   Забитый, теперь даже ночью, Невский проспект. Брошенные сгнившие иномарки.
   За серым, наплывающим волнами туманом скрывается нечто страшное...
   Иван идет по Невскому, считая кофейни.
   Один. Кофейня "Cafemax".
   Два. Кофейня "Шоколадница". Обязательно закажите блинчики.
   Кофейня "Идеальная чашка". Оранжевые столики застыли в темноте. Забытый кем-то зонтик до сих пор висит на накренившейся вешалке.
   Далекое "ррр-гав" вдалеке. Тающее эхо. Зловещая громадина Казанского собора - с крыльями, обступающими с двух сторон, берущими в гулкий сырой капкан.
   Дин-дон, дин-дон.
   Царь Петр Алексеевич:
   "Быть на сем месте городу великому"...
   Затянутое серой пеленой низкое небо. Вершина Казанского собора тонет в тумане.
   Растрескавшийся, выгнутый серый асфальт под ногами, пробитый здесь и там бело-серыми побегами. С крыши падает камешек. Грохот водостока. Движение в тумане - нет, да. Да, там что-то движется, за пеленой, далеко отсюда. Огромное...
   Когда Иван смотрит на фасады домов, ему кажется, что он не различает цвета.
   Мы все уже умерли.
   Том Вэйтс, звучащий в мертвой тишине заброшенной кофейни. Питерский сырой блюз дождливой ночи Невского проспекта...
   Белая толстостенная чашка на толстом блюдце. Внутри черная высохшая корка. Рядом на столе - забытый пакетик сахара. Бумажный, с надписью "СЛАДКО"...
   Оранжевая салфетка.
  
   С пятницы лабаю этот блюз
   То держусь, то сука снова нажрусь,
   Сколько лет я бьюсь и бьюсь об эти стены головой -
   Они все уже соленые на вкус...
  
   Хриплый ужасный голос Тома Вэйтса звучит у Ивана в ушах. В мертвом тишине потрескивают миллирентгены, и гамма-излучение проходит сквозь тонкие стены.
   Эхо.
   Иван стоит на улице и слушает радиоактивный блюз.
   У него в руке двуствольное ружье.
   Он идет по Невскому, обходя машины. Почти все дома без окон, скалятся темными провалами - мрачный жутковатый Петербург смотрит на Ивана слепыми глазами. Он стар. Он безумен. Он ужасен.
   Он беззубый старый негр-блюзмен в пожелтевшей манишке.
   У Ивана в руке двустволка "ИЖ-43КН". Он поворачивает рычаг - щелк, переламывает стволы - тускло блестят капсюли. Двенадцатый калибр. Патроны - крупная картечь. Останавливающее действие с продлением боли.
   Иван смотрит на капсюли - чистые, яркие - и защелкивает ружье. С четким стуком стволы встают на место. Иван взводит курки - один, второй. Чик, чик. Это не настоящие курки, они просто взводят боевые пружины. Но все равно это прекрасное ощущение.
   Иван проходит мимо книжной лавки. Здесь, на Невском, их много - на каждом углу. Или примерно через дом. Кофейни и книжные магазины. Иногда одежда. Словно до Катастрофы в Питере ничем другим не занимались - кроме чтения книг за распитием кофе, а одежду выбирали, исходя из цвета поблекших фасадов.
   Еще магазин. Разбитая витрина, пластиковый манекен с бусами на шее. Белая рука лежит отдельно. На ней фиолетовый браслет.
   Феньки. Фенечки.
   Иван переходит улицу, лавируя между машинами. Это был насыщенный день - день, когда все закончилось. Теперь машины стоят. Их сотни. Тысячи. Мертвые, любопытные, с хозяевами на сиденьях. Он обходит белую "шкоду" (на месте водителя сидит скелет, откинув голову) и встает на поребрик. Впереди, за железным забором, если обойти его справа, будет вход на станцию Площадь Восстания. Круглый вестибюль с башенкой и шпилем. Смешной, как присевший карлик.
   Некогда темно-горчичные стены потемнели, они только слегка выступают из окружающей серой мглы - туман ложиться мягким подбрюшьем на круглую крышу наземного вестибюля.
   Иван поднимает голову - над зданием метро возвышается пятиэтажное здание с надписью гигантскими белыми буквами "ГОРОД-ГЕРОЙ ЛЕНИНГРАД".
   Часть букв отвалилась.
   Какое совпадение, думает Иван. То же самое произошло и с моей жизнью.
   - Иван, - слышит он.
   Поворачивает голову. Что ж... - думает он. - я почти не удивлен.
   - Иван, - говорит Косолапый. - Проснись, Иван.
   - Зачем? Я умер, - говорит он. - Я знаю, что я умер. Меня завалило взрывом на Приморской. А потом мне снилась война. Смерть. Жестокость. Предательство. Станция цвета крови. Ржавеющий в заброшенном бомбаре дизель. А теперь я вижу тебя. Возможно, это самая последняя из моих самых последних наносекунд жизни. Кислородная смерть мозга, правильно?
   - Нет, - говорит Косолапый. - Все это было на самом деле.
   Иван некоторое время обдумывает его слова, потом говорит:
   - Я не хочу возвращаться.
   - Надо, Иван. Надо.
  

* * *

  
   Первое, что он увидел, открыв глаза - голубой свет. Это оказался единственный хороший момент, потому что свет отражался от лезвия ножа.
   Тесак был огромный, ржавый, покрытый темными разводами. Ивану даже показалось, что он может различить присохшие к металлу волоски. Ну, Сазон! Блин, даже застрелить не может толком, подумал Иван с удивлением. Еще диггер называется...
   - Вку-усный, - сказал лысоватый гнильщик. - Ты наверняка вкусный.
   А сейчас меня съедят.
   - П-по... - Иван попытался отодвинуться от непрошенного "гурмана". - Да пошел ты.
   Тесак взлетел...
   - Вы какого черта здесь делаете? - раздался хриплый сильный голос.
   Гнильщик повернулся, открыл рот... Поднял фонарь.
   Из темноты надвигалось нечто - огромное и седое. И оно было в раздражении.
   Гнильщики переглянулись. "Гурман" опустил заржавленный тесак, втянул в плечи неровную, в странных пятнах, голову. Повернулся к остальным - их было пятеро. Трое мужчин и две женщины. Правда, различия между ними были самые минимальные. Воняющие на все метро груды тряпья и злобы.
   - А ну, смотались из кадра! - старик двинулся прямо на них.
   К удивлению Ивана, гнильщики, глухо ворча, отступили. Старик сделал шаг, второй. При ходьбе он опирался на огромный ржавый костыль, обмотанный почерневшей изолентой. Седая грива воинственно колыхалась на его плечах. Ричард Львиное сердце.
   Ну, или псих.
   - Ушибу - мало не покажется, - предупредил старик. - Вы меня знаете.
   Гнильщики заворчали. Начали расходиться в стороны, чтобы охватить его кольцом. Классическая тактика стаи собак Павлова.
   Старик взмахнул рукой...
   Свист воздуха.
   Огромный ржавый костыль ударил гнильщика в грудь. Раздался звук, словно что-то сломалось. Гнильщика отбросило метра на два, он упал на спину и глухо застонал.
   Однако, подумал Иван. Старик с необыкновенной ловкостью двинулся к потерянному оружию. Ближайший гнильщик бросился на перехват - получил коленом в пах и откатился, завыл. Третьему нападавшему старик с размаху врезал локтем по зубам.
   Остались женщины.
   Старик наклонился, продолжая смотреть куда-то в сторону. Сделал рукой странное движение, словно пытаясь найти костыль на ощупь.
   Нащупал, выпрямился. Взмахнул костылем. Жуткий свист рассекаемого воздуха.
   - Ну, кто на новенького?
   Иван выдохнул. Гнильщики позорно бежали, забыв фонарь. В тусклом свете Иван видел только старика. И слышал топот удаляющихся шагов.
   - И задолбали ломать мой ВШ! - заорал старик вслед гнильщикам. Иван снова удивился, до чего тот огромный. Два метра как минимум. Вот еще одно заблуждение развеялось. Словно калеками могут быть только маленькие люди.
   В ответ из темноты долетели различные эмоциональные возгласы. Что-то про "хорошего человека энигму".
   - Они... кхм-кхм, - Иван откашлялся. - Они вас знают?
   В старике чувствовалась огромная сила - и бешеный темперамент. Того и гляди раздолбает что-нибудь от избытка чувств. Такой компактный передвижной вулкан на одном костыле.
   - Хех. Да меня тут каждая собака знает, - сообщил старик.
   Глаза его смотрели куда-то над плечом Ивана. Диггер покосился - да нет там никого. Что он там увидел?
   - Собака? Павловская, что ли? - переспросил Иван. Спохватился: - Черт! Без обид, дед, сорвалось с языка.
   - Кто тебе дед? - удивился старик. - Я?
   Иван хотел ответить, но не успел. Старик мгновенно наклонился и положил ладонь ему на лицо. Шибануло запахом изоленты и застарелого пота. Пальцы старика ощупали нос, щеки, лоб Ивана, небритый подбородок. Блин, дед! Иван попытался отодвинуться, но сил не было. Его дернули за ухо. Иван поморщился.
   - Полегче, - сказал он.
   Старик приблизил к нему свое лицо. Глаза были белые, без зрачков, и смотрели над головой диггера.
   - Что ты там бормочешь?
   И только тут Иван сообразил, что его спаситель слеп.
  

* * *

  
   Синее пламя спиртовки било в донышко закопченной кастрюли.
   - И вот тогда Федор мне позвонил, - сказал старик.
   - Позвонил? - удивился Иван.
   - Телефон.
   Старик помешал ложкой варево. Иван даже отсюда чувствовал резкий запах горящего сухого спирта и вкусный, вытягивающий желудок, аромат варева. Грибная похлебка. В животе у Ивана настойчиво забурчало.
   - Я когда с ним связался, - сказал старик, продолжая садистки помешивать похлебку. Иван сглотнул слюну. - тоже подумал, что глюки у меня. Я в своей жизни наркотики всякие пробовал, но тут был какой-то очень яркий приход.
   Иван повел головой.
   Только не рассказывайте мне про "приход". Перед вами фактически отец галлюциногенной бомбы...
   - С кем связались-то? - переспросил он.
   - С Федором. Я разве не сказал? Федор Бахметьев его зовут, он там живет...
   - Где? - кто-то из нас точно бредит.
   - На ЛАЭС. Ленинградская атомная станция, не слышал разве?
   Приехали. Иван откинулся, заложил руки за голову. Похоже, "яркий приход" у старикана до сих пор не закончился.
   - Я о них много знаю. У меня отец строил атомные станции, - сообщил старик. - Я в детстве играл с чертежами РБМК.
   - А что это?
   Старик пожал плечами.
   - Реактор. Чернобыльская модель. Практически один в один с ленинградским. Только питерский помощнее будет.
   Н-да.
   День ото дня все интереснее жить. То в тебя стреляет лучший друг, то с реактора звонят...
   - Какой телефон-то? - спросил Иван.
   - Чего?
   - Я говорю: по какому телефону вы с ним говорили?
   - Вон на там, на столе, в комнате. Красный такой.
   Иван с трудом поднялся. Голова кружилась.
   Еле-еле, по стеночке, добрел до двери, толкнул ее. Скрип.
   На столе действительно стоял телефон. Только совсем не красный. И даже не зеленый. Иван покосился на старика - тот достал белый пластиковый пузырек, открыл и начал солить варево. Вкусный запах не давал Ивану сосредоточиться и подумать. Черт.
   Желудок опять сжался. Иван практически слышал, как тот рычит.
   Успеешь, диггер. А пока действуй.
   Иван рывком добрался до стола, плюхнулся на стул. Посидел, пережидая головокружение. Когда комната вокруг перестала уплывать, оглядел стол.
   На нем стоял единственный телефон. Из матово-серой пластмассы, со следами пальцев на слое пыли.
   Давненько им не пользовались, похоже.
   И тут только до Ивана дошло. Старикан-то слепой! Все шутим на старости лет.
   Иван снова посмотрел на телефон. Не работает - зуб даю. Не ра-бо-та-ет. Может, старику действительно звонили с ближайшей станции? Может, он того - родственник какого-нибудь главного коменданта? И ему провели отдельную линию. Угу.
   Но, в общем-то, куда логичней версии о звонке с ЛАЭС.
   Иван взялся за трубку, пальцы обхватили гладкую пластмассу. Помедлил секунду. А вдруг действительно ответят? Что я им скажу?
   Пока не попробуешь, не узнаешь. Он поднес трубку к уху... подождал.
   Тишина. Далекое, едва слышное гудение.
   - Алло? - сказал Иван. - Первый, первый, я второй, как слышишь?
   Молчание. Что и требовалось доказать. А то какой-то мифический Федор Бахметьев... ЛАЭС... выдумал тоже.
   Иван положил трубку, дотащился до матраса, упал, словно кости из него вытащили. От перенапряжения перед глазами плыли черные круги.
   - Сходи к нему, а? - сказал старик.
   Иван потряс головой. Да нет, никакой воды в ушах. Он действительно это услышал?
   - Вы серьезно?
   - А то! До ЛАЭС всего километров восемьдесят. Сосновый Бор знаешь? Город такой был. Вот она там, эта станция атомная. Кто-то должен туда смотаться, верно?
   Иван хмыкнул.
   - Видимо, этот "кто-то" - я?
   - А кто еще? - резонно спросил старик. - Сделаешь?
   Иван вздохнул.
   - Извини, старик. Не в этот раз, похоже.
   Лицо слепого застыло изнутри, как сталагмит - накапано по капле за долгие годы, теперь разрушается. Известняковая свеча. Иван видел такие в заброшенных туннелях. Красиво. Но странно.
   - Я думал, ты диггер, - сказал старик наконец.
   - Я тоже так думал.
   Старик помолчал, покачиваясь над котелком. Спалит ведь похлебку к чертовой матери, подумал Иван. Жаль.
   - Что с тобой случилось, диггер?
   Иван невольно усмехнулся. Хороший вопрос.
   - Меня убили.
   - Хмм! Это бывает.
   - И теперь мне нужно кое с чем разобраться.
   Старик поднял белые брови.
   - Всем нам нужно кое с чем разобраться. На то мы и люди.
   Иван хмыкнул.
   - Верно сказано.
   - Суета, - произнес старик. - Суета, суета... Я пока был молодой, как ты, тоже все время суетился. Какие-то заботы, обиды, друзья, союзники, враги... женщины, - последнее слово старик произнес так вкусно, что Иван засомневался - точно ли старик оставил позади это свое увлечение?
   - Женщины, - повторил старик. Вздохнул. - А надо думать о вечном. Вот ты о чем думаешь?
   - Жрать хочу, - сказал Иван. - И еще башка кружится...
  

* * *

  
   На самом деле он соврал. Думал Иван в этот момент вовсе не о еде. Когда диггер закрывал глаза, на внутренней стороне век горели три имени:
   МЕМОВ
   ОРЛОВ
   САЗОНОВ
   Все просто.
   Осталось придумать, в какой последовательности я буду их убивать.
   - Спишь? - Ивана толкнули. - Или кони двинул?
   Он открыл глаза. Над ним склонился слепой, белые космы свисали вокруг бородатого лица.
   - Держи, салага, - старик протянул ему помятую железную тарелку. В прохладном воздухе похлебка мощно парила. Желудок Ивана взревел и бросился в атаку. - Приятного аппетита. Жри, как говорится, от души. - Другой рукой старик сунул ему почерневшую металлическую ложку.
   Иван вдохнул пар. От похлебки отчетливо тянуло горелым.
   - Спасибо, - сказал Иван.
  

* * *

  
   Второй день он чувствовал горячие толчки под ребрами, биение жара в теле, которое стало не совсем его собственным - как нарывающий зуб уже совсем не твой зуб, а нечто чужое, опасное, поселившееся глубоко в твоей челюсти.
   Но зуб можно вырвать, а с телом не так просто.
   - Пуля прошла вот здесь, - показал доктор, военный медик с Площади Ленина. - Попала в металл и ушла по касательной. Тебе повезло, что ты надел защиту. Бронежилет?
   У военврача было длинное лицо и короткие брови. Почти лысый, с тощей шеей. Как гриф из диснеевского мультфильма про Маугли, который Иван видел в детстве. Но твердый, словно железо - это Иван сразу понял. У такого не забалуешь.
   - Совпадение, - сказал Иван. - У меня ребра были повреждены. И спина в тот день болела. Вот я их и закрепил, чтобы не болтались лишний раз. Проложил металлическими пластинами и закрепил на бинт сверху. Держит. То есть... - Иван помедлил. - Держала.
   - Удивительно, - брови врача поднялись. - Впрочем, я слышал и о более невероятных случаях. И в ладанку пуля попадала и в книгу. А у вас, смотри-ка, в самодельный бронежилет. - он посмотрел на Ивана пугающе голубыми глазами. - Был такой старый фильм... "За пригорошню долларов", кажется. Клинт Иствуд... впрочем, вы его вряд ли знаете. Он повесил на грудь печную заслонку.
   - Я просто снять их не успел, - объяснил Иван зачем-то. Словно был виноват в том, что простая случайность спасла ему жизнь...
   Врач улыбнулся, поднялся. Фонарь, закрепленный на шнуре, исчезнув за его головой, окружил лысину синеватым нимбом. Ух, ты, - успел подумать Иван, прежде чем врач сдвинулся, - он же как святой на старой иконе. В глаза Ивану плеснуло белым. Черт, он прикрыл глаза. На внутренней стороне век таял раскаленный просверк лампочной спирали.
   - Я оставлю перекись для промывания раны, - сказал доктор. - Еще стрептоцид. Порошковый. Антибиотики прописал бы... Но, увы, у меня их нет. Впрочем, я думаю, у вас и так будет все хорошо. Организм сильный, крепкий. Только содержите рану в чистоте.
   - Спасибо, доктор, - сказал Иван.
   Когда доктор ушел, он вернулся на койку. Закрыл глаза. Ребра пульсировали. Смешно. Кто бы знал, что та тварь с Приморской невольно спасет его от пули? Вот это номер.
   Через минуту он услышал шаги и стук костыля. Решил не вставать. Интересно, что старикан учудит на этот раз? Иван чуть приоткрыл веки, задышал ровнее, чтобы сойти за спящего.
   - Разлегся, - старик постоял над ним, прислушиваясь.
   Затем поднял костыль... Ч-черт! Иван не успел среагировать, как тупой наконечник вонзился ему в здоровый бок.
   Блин!
   Иван сам не понял, как вскочил.
   - Ты, блин, что делаешь?!
   - Поднимаю тебя, чтоб не валялся на моей койке, - спокойно объяснил старик. - Ибо нефиг.
   - Доктор сказал: лежать!
   - Вот и вали на свой матрас, - старик усмехнулся. Та еще сволочь. - Который, кстати, тоже мой.
   Иван не выдержал, засмеялся. А у старикана есть определенный шарм.
   - Ладно, - сказал Иван. Стоять ему уже было невмоготу. Комната перед глазами кружилась. Снова здорово... Надо отлежаться еще денек и топать дальше. Авось не сдохну по пути, решил Иван.
   - Ладно, уговорил, языкастый. Где твой матрас?
  

* * *

  
   Ночью ему опять снились госпиталь и лейтенант с мертвыми глазами. Снова в слепящем белом свете он шел за лейтенантом по проходу между койками, опять раненые смотрели на них с ненавистью и страхом, отводили взгляды. И снова вспышка, мир вздрагивал и сдвигался, когда лейтенант нажимал на спуск.
   Доктор падал медленно-медленно. Иван видел белесые волоски у него на тощей шее. Но лицо доктора изменилось, теперь это был военврач с Площади Ленина. Беззвучно разевали рты медсестры. Одна из них была Таня. Другая - та девушка, Иллюза. Иван во сне, он помнил, очень натурально удивился.
   Иллюза кричала. Таня кричала.
   Иван положил руку на плечо лейтенанта...
   Тот медленно поворачивался. Иван уже предчувствовал, что не нужно было этого делать... но, наконец, увидел лицо.
   Лейтенантом был Сазонов.
   - Здорово, Ваня! - весело сказал Сазон. Вспышка. Иван вздрогнул, почувствовал, как пуля входит ему между ребер... там же металлическая пластина, верно? Иван опустил голову и увидел, как кровь толчками выбивается из пулевого отверстия. Меня убили, подумал Иван. И начал падать...
   Отдаляющееся лицо Тани.
   Белое подвенечное платье.
   Отчего не бросилась, Марьюшка, в реку ты...
   Иван открыл глаза. Пора уходить, понял он. Хватит терять время. Выздороветь можно и по пути.
   Над ним был серый потолок со щелью между плит.
  

* * *

  
   Обитал старик в перегоне от Восстания до Чернышевской, в маленьком заброшенном бункере. Для каких целей его создавали, неизвестно, но тут было две комнаты (одна из которых с телефоном), а в дальнем конце, через коридорчик, что-то вроде складского помещения - маленького и темного. Там стояли серые железные шкафы, и возвышалась колонна из инструментальных ящиков, сложенных один на другой. В бункере был свет - лампы на шнурах. И две из них работали! Впрочем, к тому, что электричество может быть везде и расходоваться без нормы, Иван после Площади Восстания начал уже привыкать.
   Старику освещение без надобности, так что, можно сказать, Ивану повезло.
   - Собираешься уходить? - спросил старик, когда Иван сообщил ему о своем решении. - Дело твое, хозяин барин. Возьми. Твой паспорт.
   - Серьезно?
   Иван вынул потертую книжицу из пальцев старика, осторожно раскрыл.
   "Иван Сергеевич Горелов. Дата рождения: 01.11.2008, место рождения: г. Санкт-Петербург Ленинградская обл."
   - Это не мой паспорт, - сказал Иван. - Имя мое, а паспорт не мой.
   Старик пожал плечами.
   - А чей? Он лежал рядом, когда я тебя нашел.
   Может, его выронил гнильщик? Вот это у судьбы шуточки.
   Иван хмыкнул.
   Подарочек от гнильщиков. И как нельзя вовремя - без документов в метро сейчас сложно.
   - И кто ты по паспорту? - спросил старик.
   - Иван. Только фамилия другая.
   - Ну и забей, - старик задрал голову, словно разглядывал потолок. - Даже привыкать не придется.
   - Логично.
   Сазонов забрал оружие Ивана, нож, фонарь и документы, остальные вещи были в Ивановой сумке на станции. Там же, в сумке, был и стеклянный шарик. Подарок для Тани. Иван прищурился. Таня. Глаза - лампы накаливания с выгоревшими спиралями.
   - Мне нужно домой.
   Молчание.
   - Вернуть все, как было - это и есть твоя цель? - старик повернул голову к Ивану. - Не слишком романтично.
   - Я хочу назад свою жизнь, - упрямо сказал Иван.
   - Глупости, - сказал старик. - Твоей жизни никогда не было. Ты умер на этой войне, диггер. Просто ты до сих пор этого не знаешь. Ты умер, Иван, - повторил он. Белые глаза без зрачков смотрели на диггера из-под век.
   - Кто ты?
   - Я? - слепой засмеялся. - Смех расточил я звенящий на тысячу кубков... - продекламировал он. - Вышла из мрака младая... Ты знаешь такую? ...с перстами пурпурными Эос.
   Иван невольно вздрогнул. Где он слышал про "младую Эос"? Не так давно... впрочем, недавние события, казалось, произошли сто лет назад.
   - Как мне тебя называть, старик?
   Тот помолчал.
   - Зови меня Айс, - ответил наконец. - Хотя лучше... никак не зови.
  

* * *

  
   Через два дня Иван окреп достаточно, чтобы совершать короткие прогулки. Старик составил ему компанию - нехотя и ворча. А, главное, неясно зачем - по крайней мере, Иван этого так и не понял. Ради компании? Держи карман шире, а то патроны не влезут. Гулять со стариком было сущее мучение. У него был свой ритм. Обычно он врубал полную скорость и убегал вперед на своем костыле. А иногда, как нарочно, плелся позади.
   Чтобы отвлечь себя от боли в выздоравливающем теле, Иван рассказывал старику историю про морскую тварь на Приме.
   - Я как тигра увидел, сразу понял, что тут дело нечисто.
   - Тигра? - удивился старик. - Какого тигра?
   - Белого.
   - Бенгальского, что ли? Хех, - старик вдруг засветился изнутри, как потолочный плафон из матового стекла. - Красивая тварь. Откуда он в метро?
   - Ну, говорят, один из работников зоопарка его выпустил перед самой Катастрофой и он забежал в метро. Байка, конечно, - сказал Иван. - Но почему бы и нет? Мне нравится.
   - Байка, говоришь? - старик почесал бровь. - Вообще-то, это я его выпустил.
   Пауза. Иван решил, что ослышался. Или старик окончательно сбрендил? А мир за семь дней он случайно не создавал?
   - Откуда выпустили?
   - Из клетки, конечно! Не задавай идиотских вопросов. - Старик продолжал шагать, опираясь на костыль. Двужильный, сука. - А где он, по-твоему, должен был находиться? На Эмпайр Стейт Билдинг? Ну, ты чайник.
   Это было обидно. Иван даже остановился, чтобы разобраться в собственных ощущениях. Действительно обидно. Он и забыл, когда в последний раз чувствовал подобное. Пожалуй, после смерти Косолапого - ни разу.
   Стоило позволить, чтобы тебя убили, чтобы снова почувствовать себя чайником.
   - О, великий гуру, скажи... - начал Иван.
   - А в торец? - старик даже остановился.
   - Понял.
   Иван помолчал.
   - Слушай, дед, а зачем ты его выпустил? Нет, серьезно?
  

* * *

  
   В этот раз они зашли дальше обычного. Сегодня, ради разнообразия, ноги Ивана не дрожали, а сердце не работало так, словно из последних сил перекачивает загустевший на морозе мазут.
   Стоп. А это что такое?
   - Что это? - спросил Иван.
   Старик пожал плечами.
   - Вентуха. Ничего интересного, - и пошел дальше. Тук, тук, тук.
   Иван подсветил фонарем. Обычный вход в обычный вентиляционный туннель. Оттуда шел плотный поток воздуха - Иван почувствовал, как тот шевелит волосы на лбу. Смотри-ка, до сих пор работает. Он зашел внутрь.
   Высветил лучом фонаря бочонки, составленные один на другой -- получилась такая башня. Угольные фильтры. Понятно.
   Одно слово: ФВУ. Фильтро-вентиляционная установка. Дальше, если пройти по стволу, кстати, есть гермодверь и шлюзовая камера - выход наружу. Диггеры иногда пользуются стволами ФВУ-шек для выхода на поверхность. Но это сложный трюк. По лестнице лезть, даже если она в хорошем состоянии, никаких рук не хватит. Семьдесят метров. А уж если с грузом или лестница обледенела... н-да.
   Впрочем, один раз я такой фокус проделал, подумал Иван. Когда за мной гнались зеленые -- веганцы. Но тогда и выбора у меня не было...
   Иван огляделся - все как обычно. Видимо, за фву-шкой ухаживают, все неплохо сохранилось. Он подсветил лучом стену. Полустертые цифры на бетоне - номер ФВУ-шки. Иван хмыкнул, пошел к выходу.
   Когда уже спустился на рельсы, внезапно его словно током ударило.
   Черт, не может быть.
   Иван вернулся. Ерунда. Сердце стучало.
   Да ну, показалось...
   Иван опустил сумку на пол. Медленно, осторожно, словно опасаясь найти подтверждение своим страхам, поднял фонарь. Цифры на стене высветились - красным.
   Иван подошел и дотронулся до бетона. Выщербленный, суховатый, шершавый.
   Провел пальцами, посмотрел - на перчатке осталась белая пыль.
   "Все дело в двести первой ФВУ".
   Так, кажется, ему сказал Дятел, юродивый философ с Восстания?
   Приехали. Теперь я нашел точку, вокруг которой вертится все метро.
   Номер на стене:
  
   201
  
   Рядом с номером была надпись. Иван прочитал, усмехнулся, покачал головой. Ну, конечно, как без этого...
   - Что там написано?
   Иван вздрогнул. Он не слышал, как старик вернулся. И вообще, - откуда он знает про надпись? Иногда Ивану казалось, что старикан все видит, но с непонятной целью притворяется слепым.
   - "Энигма хороший человек ТМ", - прочитал Иван с выражением. Старик вздрогнул. - Это кто такой?
   Что там кричали гнильщики по поводу старика? Иван прищурился.
   Старик небрежно пожал плечами. Мол, первый раз слышу.
   - Вы его знаете?
   Иван посмотрел на него долгим взглядом. Старик явно неплохо знал этого таинственного "Энигму". Знал, но почему-то делал вид, что даже не родственник.
   Ладно, имеет право.
   У всех свои скелеты в инструментальных шкафах.
   Уже на путях Иван вспомнил, что забыл сумку. Вернулся. Старик стоял посредине комнаты и раскачивался, словно в наркотическом трансе. Белые волосы его светились в темноте.
   - Все-таки любят, сволочи, - бормотал старик. Вытирал слезящиеся невидящие глаза грязным рукавом и снова раскачивался. - Любят.
   Иван неслышно поднял сумку и отступил к выходу. Сердце колотилось.
   Что здесь вообще происходит?
  

* * *

  
   - Белый тигр не может выжить в дикой природе, - сказал старик. - Это к твоему вопросу, зачем я его выпустил из клетки. Этим он похож на нас, людей. В природе альбинос слишком выделяется, он умрет с голоду или станет жертвой других тигров -- нормальной, естественной окраски. Так же и мы, люди. Мы - альбиносы среди окружающей нас дикой природы. Представь, что тебя привезли и выпустили там, где для тебя все чужое. И ты - чужой. А теперь, когда снаружи все изменилось, мы, люди, что-то вроде тигра на Марсе. Слышал про другие планеты? Теперь даже метро для тигра - хоть что-то родное.
   Иван помолчал. Вот как, значит, получается.
   - И никаких вариантов? - спросил он наконец.
   - У людей или у тигра?
   - У тигра. В городе?
   Старик пожал плечами.
   - Есть один.
   - И какой?
   - Ну, он может стать людоедом.
  

* * *

  
   Семьдесят девять. Восемьдесят. Иван закончил отжиматься и поднялся с пола, мокрый насквозь. Руки подрагивали от усталости. Похоже, регулярные упражнения возвращают ему диггерскую форму. Сейчас черед разминки с мячом. Внимание, координация, чувство партнера...
   Иван помедлил. Нет больше моей команды. Нет больше диггера Вана. Все приходится начинать сначала.
   Стоит ли?
   Он достал мячики, взвесил их в руке. Теннисных, жаль, нет. Ничего, сойдут и простые тряпичные, с утяжелителями. Время философских бесед наступило. Ха. Иван улыбнулся. Со стариком было хорошо тренироваться. Они болтали о том, о сем, продолжая перекидываться мячиками. Слепой ловил легко, а ошибался редко, гораздо реже Ивана. Словно в башке у него лазерная система наведения - вместо потерянных глаз. Интересно, как это случилось? Старик на вопросы об этом отмалчивался. Иван покачал головой. Жуткая, наверное, была история...
   Вообще, своеобразное ощущение - работать с партнером, который тебя не видит.
   И еще философия.
   В прошлый раз старик сказал, что метро - это ад. Сегодня он заключил, что метро - это рай, откуда людям рано или поздно быть изгнанными.
   - Так метро - это все-таки ад или рай? - уточнил Иван, бросил мячик. Старик легко поймал тряпичный комок, повел головой.
   - А что такое, по-твоему, рай?
   Бросок.
   - Место, где живут ангелы, - сказал Иван, в свою очередь ловя мячик.
   Старик наклонил голову. Белые глаза, казалось, смотрели в глубину, в самую душу Ивана. Мячик летел. В последний момент морщинистая рука поднялась и поймала его перед самым лицом слепого.
   - Вот ты и ответил, - старик бросил мячик Ивану. - Если встретишь ангелов, передавай им привет.
   Иван в прыжке перехватил бросок, легко приземлился. Ребра почти не болели.
   - Обязательно.
   - Трепло! - сказал старик добродушно. - Хочешь послушать, как все было на самом деле? Уж я-то знаю.
   - Да ну? - Иван усмехнулся. Лови! - Ну, почему бы и нет...
   Старик пошевелил губами.
   - Где-то по метро ходит старый Бог, - начал он негромко. - У него длинная белая борода, морщинистое доброе лицо и голубые глаза. Совершенно развратные, конечно.
   Иван поперхнулся. Ничего себе описание!
   - И такую вот фигню я могу нести километрами, - сообщил старый хрен. - На самом деле все было далеко не так пафосно. Жил когда-то, задолго до Катастрофы Изначальный МСнтер... И решил он в один прекрасный день (опять легенда, на самом деле, конечно, день был довольно паршивый) построить метро... Позвал своих мСнтеров и приказал: вот вам план, стройте, сволочи, так-то и так-то. А я проверю.
   МСнтеры постонали, но делать нечего - построили. И посмотрел Изначальный МСнтер на метро и сказал, что это... фигово, но могло быть и хуже.
   И сказал Изначальный МСнтер: да будет в метро Свет.
   И провели мСнтеры электричество...
   А потом, - старик сделал многозначительную паузу. - Потом появился Изначальный Диггер...
  

* * *

  
   Нашел, чем меня грузить. Знаем мы этих изначальных...
   Иван фыркнул.
   Сказочки для диггеров младшего возраста. Косолапый мне такие рассказывал. Да я сам такие рассказывал, когда воспитывал молодняк.
   Дверь в комнату старика была приоткрыта. Иван заглянул в щель. Старик ходил из угла в угол, опираясь на свой чудовищный костыль. Тук, тук, тук, тук. Неутомимый и огромный. Седая грива развевается. Борода в колтунах.
   Старик вдруг развернулся к стене, покачался с ноги на ногу. Словно перед ним кто-то стоит. Иван прищурился. Да ничего там нет. Тень от инструментального шкафа.
   - Что вы все сюда лезете? Что вам тут - Ноев ковчег?!
   В следующее мгновение Иван зажмурился, помотал головой. Снова посмотрел.
   Да ну, фигня. Не может быть.
   Обычная тень. Неподвижная, как и положено тени от неподвижного предмета.
   Но Иван вдруг отчетливо вспомнил, как эта тень шевельнулась в ответ на реплику старика.
   Глюки?
   Могла ведь фиолетовая пыль остаться на его одежде? Почему нет?
   Вот и привиделось. А что старик со стеной разговаривает - ну, у всех свои недостатки, верно?
   Иван покачал головой.
   - Что вы от меня хотите? - спросил старик. - Ну, говорите?!
   Иди, диггер, и хорошенько выспись.
  

* * *

  
   Телефон звонил, не переставая.
   Иван еще во сне услышал этот звук, монотонно-режущий, раздражающий своей бессмысленностью. Тррр, тррр, тррррр.
   Звук резал нервы. Иван застонал сквозь зубы, уткнулся в подушку, перевернулся на бок, накрыл подушкой голову... Не помогло. Звук с легкостью проникал сквозь слои ткани, втекал, врезался в уши, словно диггер проникал в ВШ, лихо орудуя ломиком и чьей-то матерью. Трррр.
   ТРРРР.
   Когда ТРР стало огромным, как станция Невский проспект, Иван не выдержал. Скатился с матраса, открыл глаза. Что это? И резко, словно с разгону, пришел в себя. Вернулся из снов в материальную оболочку - и чуть-чуть не поместился. Болело сердце. Иван не понимал в медицине (а кто в ней сейчас понимает? Разве что военмедики с Площади Ленина - говорят, у них там сохранилось все с довоенных времен), но это он понимал. Сердце часто, неравномерно билось, во рту пересохло, на языке был кислый привкус. С годами каждый недосып давал подобное. И слабость. Плевать.
   ТРРР-трррр-ТРРР.
   Иван зажмурился, помотал головой. Звук шел из соседнего помещения. Телефон? Откуда здесь телефон? Иван встал, пошатываясь, добрел до двери. Линейные размеры проема менялись на глазах - такого жуткого пробуждения Иван давно не помнил. Колбасит просто.
   Трррр! Возьми, наконец, трубку.
   Откуда у старика работающий телефон? С кем ему говорить? Со станции провели кабель?
   Иван шагнул в проем. Оперся о косяк для лучшей опоры, старательно зажмурил глаза, открыл - все равно фигово. В глазах был туман.
   Еще попытка. Наконец, Иван увидел. В комнате, что вчера показывал ему старик, на канцелярском столе, звонил серый телефон. Не может... Иван шагнул вперед, непослушными, деревянными пальцами схватил трубку, поднес к уху.
   Телефон замолчал. Иван смотрел на серый гладкий корпус с черными кнопками и думал, что это галлюцинация. Точно, глюки. Вот и показалось...
   - Алло, - сказал Иван.
   Долгая пауза.
   Щелчок.
   - Кто у аппарата? - наконец спросили оттуда резким повелительным голосом.
   - Горелов, - сказал Иван. Надо же привыкать.
   - Слушай приказ, Горелов. Вторая линия переводится в режим автономности. ГУС "Дачник" в режим военного времени. Общая готовность пятьдесят минут. Вы поняли? Общая готовность пятьдесят минут. Основные убежища приготовить к приему людей. Получено подтверждение сверху. Повторяю, получено подтверждение...
   Иван слушал. Холод заполз от пластмассовой прохладной, гладкой, неприятной на ощупь, трубки в ухо, затем в середину головы, затем начал спускаться по пищеводу в желудок. Скопился там, как пролитая ртуть, тяжелым бликующим пятном.
   - ...о запуске. Подтвердите прием информации. Горелов, заснул?!
   - Подтверждаю, - сказал Иван.
   - Горелов, слушай, - голос вдруг утратил железобетонную твердость, помертвел, обмяк, словно из него вытащили опорную арматуру. - Все кончено. Забудь о тридцатой бис, спасай людей. А я... я, пожалуй, выпью и выстрелю себе в висок. Горелов, спаси людей, я тебя прошу. Это бессмысленно... будь в этом хоть какой-нибудь смысл, я бы попытался сам, но смысла нет, - голос начал смеяться. Ивану послышалось за спиной говорившего чье-то дыхание. - Они идут. Знаешь, я надеялся, что этот день никогда не наступит. Я надеялся хотя бы не дожить до него. Умереть... да хотя бы от рака. Почему нет? Рак хороший выбор. По крайней мере, у меня осталась бы надежда. А сейчас я смотрю в будущее и там чернота. Знаешь, как у атеистов. Ничего. Нофинг. И я не могу смотреть в глаза людям. Все. Ты передал приказ?
   Ивану вдруг захотелось успокоить того, на том конце провода.
   - Да, я передал.
   - Спасибо, Горелов. Почему я никогда не замечал, что мир вокруг существует? Знаешь, жена жаловалась, что я не умею гулять вместе с ними - с ней и с дочкой. Что я всегда выжидаю время, чтобы отправиться куда-то еще. Что-то там делать. Я всегда был занят. А сейчас мне до смерти хочется назад эти пять минут. Вот эти пять минут в осеннем парке. Было пасмурно, сыро, красные листья. Я помню, Горелов. И дочка бежит, раскинув руки. Сырые листья. И жена рядом. Мне так не хватает этих пяти-двух-одной минуты. Чтобы она добежала до меня. Нет, чтобы смотреть на нее, я хочу потрогать ее волосы. Вот эти мягкие, спутанные. Белесо-серые. В такие моменты, как сейчас, понимаешь, кого на самом деле ты любишь. Это не слова. Это вот такие моменты. Вон она бежит. Если смерть - это вечность, я хочу вечность в красных листьях. И дочка бежит ко мне. Папа! - кричит она. Это жутко сентиментально, да, Горелов? Горелов, не молчи, Горелов, пожалуйста. У меня больше никого не осталось.
   Темное ничто. Если бог есть, пусть даст им свет, а я могу и так. Темноту я переживу, если буду знать, что у них будет свет.
   Мы уничтожили себя. Сейчас, пока ракеты еще летят, эти пятнадцать минут... Если бы я мог, я бы умер от стыда. Перед ней, перед дочкой. Глупо, Горелов? Не молчи, Горелов.
   Пожалуйста, не молчи.
   Пожалуйста.
   Гудки.
   Иван положил трубку.
  

* * *

  
   - Что это было? - Иван приблизился к старику, схватил за грудки. - Что?! Это?! Было?!
   Слепые глаза старика глядели куда-то над плечом Ивана. Старик повел головой.
   - Телефон?
   - Да, блин! Телефон, блин!
   В следующее мгновение Иван понял, что падает. Жилистая рука старика отправила его... ох!
   Иван покатился по полу, в глазах потемнело. Он наконец остановился, скрючился. Суровый дед... сука.
   - Дыши глубже, - посоветовал старик. - А с телефоном есть простое объяснение...
   - К-к... - Иван задохнулся. Боль электрическими толчками изливалась из солнечного сплетения, лишала сил. - К-какой еще...
   - Запись, - сказал старик. Голова его была слегка задрана, словно он прислушивался к чему-то, белые глаза были не здесь, а где-то в другом месте.
   - Что?
   - Хех. Обычная запись, - произнес старик ехидным тоном. - Это же полувоенный объект. Тут все разговоры положено записывать.
   - А кто тогда звонил? - спросил Иван, уже зная ответ.
   - Твоя судьба, - сказал старик звучно и вдруг сломался, захохотал, скаля уцелевшие зубы. - Автомат звонил, конечно. Это же хрен знает когда было. А сейчас какой-то контакт замкнуло и все сработало. Вызов и работа автоответчика.
   - Чего-о?
   - Не было никаких чудес, Иван. Никакой мистики в метро нет, понимаешь? Заруби себе на носу, салага.
  

* * *

  
   - Что ты собираешься делать дальше?
   Иван почесал лоб. Отвечать глупо, не отвечать - обидеть старика. Он серьезно спрашивает, сразу видно.
   - Давай угадаю, - сказал старик. - Мстить, верно? Убьешь своих врагов?
   САЗОНОВ, ОРЛОВ, МЕМОВ.
   Необязательно в таком порядке.
   - Да, - сказал Иван. - Примерно так.
   - Предположим, над этой твоей целью есть цель более высокого уровня, более глобальная... Что ты будешь делать? Выживание не одного человека, как в твоем случае, а человечества.
   - Спасти мир?
   - Очень смешно, - сухой тон старика. - Но да, почти. Ты хоть понимаешь, что значит для человечества ЛАЭС?
   Опять снова здорово. У старика явно какая-то нездоровая мания к этой ЛАЭС.
   - Дед, я тебя очень уважаю, но не сейчас. Может, когда-нибудь потом, ладно? Давай так - я разберусь со своими делами и подумаю, что сделать с твоими. Даже лучше - я дам тебе слово диггера. Хочешь?
   Старик некоторое время молчал, точно обиженный. Лицо подергивалось.
   Жаль, но сейчас не время для такого похода. Старик кивнул. Ладно.
   - Вернешься в Альянс? - спросил он наконец.
   - Прямой путь мне закрыт, - сказал Иван, радуясь, что старикан совсем не замкнулся. - Через Восстания мне не пройти.
   Старик вздохнул.
   - Если я не могу тебя отговорить, то могу помочь. Поднимись до Выборгской. Там есть сбойка - переход в туннели кольцевой линии. Их начали строить перед самой Катастрофой, но так и не закончили.
   - Я знаю.
   - Ты будешь перебивать или дослушаешь, наконец?! - раздражился старик. - Найдешь проводника. Он проведет тебя... куда тебе нужно попасть?
   Иван обдумал варианты. Из друзей у него остались только Пашка и Шакил. Но до Пашки надо еще добраться, он, скорее всего, уже на Василеостровской... Тогда да. Шакилов может помочь. На Сашку можно положиться.
   "Если он еще жив".
   - Для начала - на Невский.
   - На Невский. Значит, синяя ветка. Дойдешь до Черной речки, там через Петроградскую и Горьковскую пойдешь вниз, до Невского.
   Вариант, конечно. Иван помолчал. Если бы не одно "но"...
   - Туннель же затоплен?
   - Там есть проход. Можешь мне верить. Новая Венеция, слышал?
  

* * *

  
   В дальней комнате обнаружился целый ящик старых советских противогазов. ГП-4, определил Иван. Вот изолирующий ИП-2М. Старье, но почему нет? И куча регенеративных патронов к нему. Иван поднял и прочитал на донце банки "Годен до 2008 года". Н-да. И много тут такого добра?
   Мне бы все равно пригодилось. Только что скажет старик?
   Звук шагов. Стук костыля.
   Легок на помине. Старик остановился рядом, подождал.
   - Я возьму? - спросил Иван. Старик повел головой - вправо, влево.
   - Возьми, сколько тебе нужно. Мне уже без надобности.
   Слепые глаза его смотрели куда-то над плечом Ивана.
   - Все-таки решил идти? - спросил старик.
   - Да, - сказал Иван. - Мне нужно домой.
   Старик кивнул - понятно, и вышел. Иван прислушался к удаляющему стуку костыля, покачал головой, усмехнулся.
   Кажется, мне будет не хватать этого звука.
   Иван выбрал из груды противогазов целую маску под свой размер, натянул. Фху-у, Фху-у - с усилием продышал. Нормально. Резина плотно стягивала лицо, обхватывала затылок. Наверное, с похмелья хорошо надевать. Чтобы голова не развалилась. Иван снял, вздохнул - хорошо. С сожалением окинул взглядом кучу ГП-4. Жаль оставлять, хоть и старье, но грабить старика Иван не собирался. Отложил в сторону два фильтра с самым свежим сроком годности. Тоже, правда, просрочены, у них типовой срок пять лет хранения, но все же лучше, чем ничего. Углю-то что сделается, в принципе. Закрыл ящик. Подумал, снова открыл и выбрал еще одну маску под размер. И еще один фильтр. Запасная маска - это нужно.
   Сложил маски в сумку.
   Когда он закончил, почувствовал укол беспокойства. Чье-то присутствие... черт, расслабился!
   Иван мгновенно повернулся, нырнул вниз, уходя от выстрела... Потом хмыкнул и выпрямился. Ну, старик, ну напугал. Слепой стоял около двери и смотрел куда-то над головой Ивана.
   - Держи, - сказал старик просто. И протянул руку.
   Ни фига себе.
   Иван посмотрел на лежащие в его ладони упаковки таблеток, сложенные пополам и перетянутые коричневой аптекарской резинкой. Вот это да. За такое богатство в метро и убить могут.
   - Что смотришь? Бери, пока дают, - старик опять начал сердиться. - Тебе надо, тебе врач прописал. Держи уже, халявщик!
   Иван протянул ладони.
   - Спасибо!
   - Сочтемся, - хмуро сказал старик, словно до этого у него клещами вырвали его драгоценные антибиотики. - Иди сразу выпей. Вода там.
  

* * *

  
   К вечеру Иван решил, что готов тронуться в путь. Из своих запасов старик выделил ему еще сумку, два фонаря, запас батареек, полтора рожка патронов и нож. Неплохой, но раньше у Ивана был лучше. Впрочем, раньше и потолки в туннелях были повыше, так старики говорят.
   Огнестрельного оружия у слепого не было. Увы.
   - Не передумаешь? - старик смотрел в потолок.
   А я ведь начал привыкать к его выкрутасам, подумал Иван. Возможно, я даже буду по ним скучать. Смешно.
   - На атомную станцию, что ли? - Иван покачал головой. Вот упрямый тип. - Извини, старик. Это не про меня.
   - Когда передумаешь... - сказал старик, - А ты передумаешь, поверь. В общем, когда передумаешь, не забудь: тебе нужен третий блок. Запомнишь? И еще: прямой путь - не всегда самый короткий. Следи за собой, будь осторожен. А теперь, когда я навешал тебе на уши всякой высокопарной лапши... по пути, кстати, переваришь... давай-ка присядем на дорожку.
   Присели. Помолчали.
   - Удачной заброски, диггер, - сказал старик.
  

* * *

  
   Когда тебе пятьдесят один, можно подумать и о смерти.
   - Ты нас предал, Энигма, - сказала одна из теней. Старик не мог ее видеть, но знал, что тень эта - не от человека.
   - Зачем ты ему рассказал? - продолжала тень.
   - Он неудачник, - старик поднял голову. - Что он может изменить?
   Молчание.
   - Я думаю, ты пытаешься нас обмануть. Нам придется его остановить.
   Старик отступил и замер. Почувствовал, как на лбу выступил холодный пот. Они могут. Они все могут. Сначала, когда тени появились, он думал, что просто сошел с ума. Это бы все объяснило. Правильно? Но теперь эти объяснения уже не кажутся ему слишком удачными.
   Если ты сошел с ума, это как минимум, надолго.
   Старик хотел ответить, но внезапно это случилось. Тын-н-н.
   Звук, словно лопается гитарная струна.
   Началось.
   Если бы он не был слепым, он бы закрыл глаза, чтобы этого не видеть.
   Но даже слепой, он это видел - в своем воображении, будь оно проклято. Стена набухла зловонными волдырями, раковыми опухолями, проступили чудовищные пульсирующие вены. Пошла волной, выгибаясь от чудовищного давления изнутри. Затем вздулась - набухли пузыри, словно от страшного ожога. Пузыри росли, их становились все больше.
   Старик ждал.
   Он знал, что это неизбежно. Здесь их территория.
   Пузыри начали лопаться. Из лопнувших пузырей выглядывали изуродованные, украшенные жуткими шрамами полу-лица, полу-морды. Откушенные уши, вырванные клещами ноздри, разорванные щеки. На самом деле в них не было ничего человеческого - просто человеческий разум безуспешно пытался придать пришедшим узнаваемые черты.
   Сотни черных, ничего не выражающих выпуклых глаз смотрели теперь на Энигму.
   - Чтобы исправить твою ошибку, нам придется послать Призрака. Но для начала он займется тобой.
   Вот и все.
   - Смотались из кадра, - велел старик. Выпрямился. - Я еще кони не двинул. Когда двину, тогда и при... - он вздрогнул. Потому что рядом появился кто-то еще.
   Скрип двери.
   Из темноты медленно выдвинулась угловатая, очень высокая фигура, нависла над старым диггером. Кожа человека, если это был человек, отливала серым.
   Энигма слышал дыхание существа, клокотание воздуха в его зловонных легких. Шипение, когда отработанный воздух выходил из них наружу. Слышал даже биение крови за серой кожей, гладкой и твердой, как металл. Чувствовал, как тварь на него смотрит.
   Существо протянуло длинную руку... или что у него там? Старик не знал.
   - Грабли подбери, - предупредил Энигма. Отступил назад, приготовился...
   Кажется, смерть пришла - ты, старый долбаный диггер.
   Готов?
   Он перехватил костыль за основание, занес для удара. Все когда-нибудь подходит к концу.
   - Я сказал - смотались из кадра, - повторил он медленно. - Или объяснить популярно?
   Серая фигура наклонилась... Вложив в удар всю силу и злость, старик махнул костылем...
  

* * *

  
   Иван услышал за спиной далекий глухой вой и передернул плечами. Ветер, наверное. В туннелях всегда ветер.
   На то оно и метро.
  

Глава 10. Путь

  
   Военные медики, один из которых подлатал его, остались позади мерцающим электрическим пятном. Так, начал мысленно загибать пальцы Иван. Чернышевскую я прошел, Площадь Ленина тоже, сейчас Выборгская. Верно?
   В отличие от блокпостов Альянса, выборгский был чисто формальный. Никаких мешков с песком, пулеметов, никаких прожекторов. Прямо посреди туннеля стоял стол с конторкой, за ним два стула. На стульях лениво развалились два человека в серой форме с автоматами. Дальше по туннелю находилась выгородка - сиденья из метровагона составлены уголком. Интересно. Иван увидел расползшийся от старости коричневый дерматин. На одном сиденье спал человек в гражданском - задержанный, что ли? Освещалось все это единственной лампой, запитанной от аккумулятора. Иван заметил под столом его массивный пластмассовый корпус.
   Горелов поздоровался с таможенниками, кивнул.
   - Откуда идешь? - спросил таможенник.
   У него был замороженный равнодушный взгляд.
   - С Восстания, - Иван знал, что это вызовет расспросы, но откуда ему еще идти?
   Против ожидания, таможенник не стал допытываться дальше, а просто кивнул - понятно.
   - Что несешь?
   - ГП-эшки на продажу. Ну, и по мелочи.
   - Показывай.
   Иван расстегнул сумку, показал. Таможенник хмыкнул.
   - Цель посещения, - он раскрыл толстую тетрадь в клеточку, послюнявил карандаш. - Пишу: бизнес. С тебя два патрона.
   Иван кивнул - понятно, куда без пошлины.
   - А что так много-то? - спросил он.
   - Время такое, - сказал таможенник. Аккуратно вырвал листок из тетради, протянул Ивану. - Плати или топай обратно.
   - Тяжелое время, - сказал Иван.
   - Да уж, - согласился таможенник. - Не без этого... Слышал новости? Придурки с Васьки вон бордюрщиков перебили зачем-то. Всех подряд - и женщин, и стариков тоже. Как так можно?.. Хотя чего я тебе рассказываю? Ты сам лучше меня... - он нахмурился. - Э, ты чего побледнел? Да ты что, тоже из бордюрщиков?
   - Да, - Иван пошатнулся. Голова снова кружилась. То ли от долгой ходьбы, то ли просто так.
   - Понятно, - сказал таможенник. - Извини, друг. Я вот раньше вашего брата не очень любил, честно, но это же абзац совсем. Нельзя так с людьми. Чего эти василеостровцы с цепи сорвались?
   Иван снова увидел: Гладыш, оскалив зубы, вгоняет лом в неподвижное тело. Брызги крови.
   - Это не они, - с трудом сказал Иван. - Это... адмиральские были...
   От явной лжи свело челюсти.
   - Э-э, - сказал таможенник. Глаза у него совсем разморозились. - Как тебя обработали-то... Адмиральцы тоже не сахар, согласен, но по сравнению с васькиными - просто все в белом. Тьфу ты. Говорят, там сейчас василеостровцев судить собираются. Как военных преступников. Ты бы в свидетели пошел, что ли? Это нельзя так оставлять, а то совсем оборзеют, сволочи. Они там и так огнеметами людей жгли, я слышал. Это уж совсем ни в какие гермоворота...
   - Сколько платить, говоришь? - Ивану совсем не хотелось продолжать этот разговор. - Два патрона?
   На его удивление, таможенник вдруг махнул рукой:
   - Забудь. Давай, - он протянул руку. Лицо вдруг стало вполне человеческое.
   - Что давай? - спросил Иван тупо.
   - Как что? Печать поставлю, - таможенник взял листок, подышал на печать, шлепнул два раза по листку, оторвал половину, другую вручил Ивану. - Давай, друг, проходи. А патроны ты себе оставь. Поверь, тебе нужнее.
   - Да, - сказал Иван. - Спасибо.
   На листке была прямоугольная печать "ДИСПАНСЕРИЗАЦИЮ ПРОШЕЛ".
  

* * *

  
   Сменяются века.
   Сменяются туннели.
   Сменяются люди.
   Сменяются вопросы.
   На самом деле все то же самое.
   История - это неприятности, которые случились с кем-то другим...
  

* * *

   Иван лежит лицом вниз и думает.
   В данный момент у этого положения даже нет конкурентов. Если Иван сядет, ему будет плохо, и его будет тошнить.
   Если встанет - он просто потеряет равновесие и вернется в точку покоя.
   Если попытается подтянуть ноги под себя, голова окажется ниже, чем сердце, кровь прильет к мозгу и Иван, скорее всего, просто потеряет сознание.
   Нет, думает он. Какой интересный пол. Какой мрачный, жесткий, темный и холодный бетонный пол. И я на нем лежу. Внутри Иван чувствует ссохшийся, угловатый комок. Это желудок. Он болит. В данную минуту все можно выразить простыми словами. Вот печень. Она ноет. Вот голова - она думает. И болит, конечно. И кружится. Но в принципе, все просто - Ивану плохо.
   Нет, лучше так. Ивану задумчиво.
   Усилием воли он закрывает глаза и заставляет себя спать еще. Такое запихивание в сон, как патрон в патронник при открытом затворе. Р-раз. Идет туго, но идет. Иван спит.
   Закрываем затвор.
   Диггерам перед заброской положено спать двадцать четыре часа. А лучше сорок восемь. Потому что наверху не спят.
   После заброски сколько хочешь. Если вернешься. И не забыть отлить на "герму" - это хорошая примета.
   Но сейчас Иван не готовится к заброске, а просто спит. В крови у него повышенный уровень токсинов, пониженное содержание кальция и витамина С. Легкое обезвоживание в целом. Мерцающий ритм сердца. Последствия алкогольного отравления. Впрочем, по-русски это называется: хорошо вчера врезали.
   Иван спит. И одновременно не спит. Видения и кошмарные твари где-то рядом, за стеклянной стеной, а сейчас он думает.
   Все кончено. Все кончено.
   Пищевод болит, словно вчера они пили кислоту. Иван спит, перед ним проплывают лица вчерашних собутыльников. Не лица - хари.
   "Пей, бордюрщик", - говорили они и подставляли кружки. Темная жидкость льется из мешалки, воняя ацетоном. Рука, заросшая рыжим волосом. Под ногтями залежи каменного угля. Иван снова видел, как кто-то - возможно, он сам - протягивает руку и высыпает в эту рыжую подставленную ладонь горсть латунных и биметаллических цилиндриков. Пачки таблеток. Патроны, думает Иван в запоздалом приступе тревоги, антибиотики... черт. Он почти просыпается, но продолжает спать.
   Надеюсь, это только сон. Иван надеется, что проснется, а патроны на месте, антибиотики на месте, сам он одет, цел, невредим и готов идти дальше.
   Дальше, дальше, дальше...
   Снова кружка, жидкость, ацетон, пылающая гортань. Потом он видит себя блюющего в санузле. Свободу попугаям! Дальше провал.
   Иван спит и очень-очень надеется, что это был сон.
   Голоса.
   - Где твой бордюрщик?
   - Вон дрыхнет.
   Голоса приближаются. Это тоже сон.
   - Блин, ароматец тут у тебя. Сколько их здесь? - голос с тягучей ленцой, повелительный.
   - Шесть человек на палатку, - отвечает другой голос с обидой. - Все, как положено.
   - Смотри, проверю... Этот?
   - Этот.
   Иван думает во власти дремы, что нужно встать и что-то сделать. Возможно, драться.
   Потом думает: а зачем?
   И продолжает спать.
   Всплеск боли. Огненная кровавая гора образуется, вырастает в его ребрах. Иван переворачивается на спину. Он даже кричать не может, только открывает рот, как рыба. Вспышки перед глазами, как пятна автоматных выстрелов в темноте туннеля. "Вперед!", "Бей москвичей!", "Огонь!"
   В ответ летит "Питерцы уроды!". И пулеметная кантата, разрывающая уши.
   Иван открывает глаза. Все плывет и качается. Над ним нависает лицо.
   - Очнулся, родненький? - говорит лицо ласково.
   Толстая, изнеженная харя. Где-то он ее видел? Вчера? Иван щурится. Вчера - пустая зона памяти. Ничего. Кроме смутных воспоминаний о каком-то сне, нет ничего. Только боль в боку и эта ласковая харя.
   Иван смотрит и молчит. Пока он еще во власти тишины и пустых, незаполненных клеток памяти. Как многоярусные койки в заброшенном бомбаре. Только запах гнили, заброшенности и плеск воды, когда переставляешь ноги в резиновых сапогах.
   Харя наклоняется, занимает все видимое пространство. Иван думает, что еще чуть-чуть и она заполнит собой все метро, выдавит Ивана на поверхность. А потом и там все заполнит.
   - Кто... ты? - говорит Иван непослушными губами.
   Голос гулкий, как из цистерны резервного запаса воды. Ее использовали сразу после Катастрофы, потом забросили. Иван тогда с Косолапым рассматривали ее, переходя из помещения в помещение. Пляшущие лучи фонарей. Это, кажется, был бункер на Приморской. Или нет?
   - Вставай, родненький, - сказала харя. - По твою душу я. Идти пора.
   Иван сфокусировал взгляд, заморгал, чтобы хоть чуть-чуть подстроить резкость.
   Так и есть. Харя отдалилась, теперь это был мужик в сером городском камуфляже с заплатами на коленях, он сидел на корточках, положив руки на автомат. Иван сглотнул. Руки у мужика буйно поросли рыжим курчавым волосом.
   - Куда? - спросил Иван. Чертов сон оказался не сном. Сколько я вчера прогулял? Как у них тут принято? Долговая яма? Или порка медным проводом, как на Садовой-Спасской?
   Сесть было ошибкой. Мозг просто взорвался. Иван застонал.
   - У-у... - сказал мужик. - Как тебя корежит-то... Ничего, сейчас пройдемся, там оклемаешься.
   - Куда идти? - Иван примерился, куда прыгать, чтобы свалить мужика. Если чугунная голова, конечно, позволит... черт, надо!
   Мне нужно домой, подумал Иван.
   Я за это глотки буду рвать, предупреждаю.
   - Да тут недалеко, - сказал мужик. - Оформим тебя честь по чести. У нас, все как положено, родненький, ты не думай.
   Чертовы уроды. Иван сделал вид, что собирается подняться, подтянул ноги - в желудке вспыхнула боль, перед глазами все поплыло - сейчас, сейчас. Иван уперся руками в пол. Один прыжок... Мои любимые конфеты...
   - Все без обма... - мужик не договорил.
   Иван в длинном прыжке подкатился ему под ноги. Ощущение - словно мозги забыли закрепить, и они шарахнулись о стенку черепа со всей дури.
   Но мужик не успел среагировать... Иван сбил его ударом под голени, тело в сером камуфляже упало рядом - бум! Хэканье. Иван перекатился, сел на него верхом, вырвал оружие из рук (смотри ты, "абакан", совсем зажрались, сволочи) и нацелил автомат мужику в голову. Под задницей у Ивана было твердая поверхность, пластины. Бронежилет, смотри-ка. Круглая харя расплылась в удивлении, рот открылся. Глаза огромные.
   - Не... не стреляй!
   - Куда ты меня собрался сдавать, а?! - Иван переключил предохранитель, положил палец на спуск.
   - Что?!
   - Куда вести меня собрался?!
   Рот растянулся в удивленной полуулыбке-полугримасе.
   - Так ты же сам хотел?
   Пам-пара-пам. Мои любимые конфеты: бато-ончики.
   - Куда хотел? - теперь Иван раскрыл рот. - В камеру?!
   Мужик заморгал.
   - Какую камеру? Ты же сам просил провести тебя в обход Восстания на синюю ветку! Через Сампсониевскую и Ботаническую. Я, блин зараза, не напрашивался. Сейчас оформили бы у коменданта договор и пошли. Забыл? Ты же мне вчера даже аванс выплатил!
   - Я? - Иван заломил бровь.
   Действительно, что ли? Он чуть сдвинул ствол автомата в сторону.
   - А кто? - удивился мужик. - Ну ты и псих! Допился до белочки, да? Говорил я тебе вчера, много не пей. Нам пешком топать до фига и больше.
   Вот оно что.
   Иван подумал, встал. Поставил "абакан" на предохранитель. Башка трещала уже не так сильно. Вот что хороший выплеск адреналина делает. Резко оздоровляет организм.
   Иван посмотрел на рыжего и протянул руку.
   - Вставай, - велел он. - Как твое ничего?

* * *

  
   Через два часа, подписав договор у коменданта Выборгской, худого остроносого старичка в вязаной телогрейке, и наскоро перекусив, они выступили в поход.
   Иван шел и мучился от похмелья.
   - Эти станции собирались строить, но так и не построили, - рассказывал Виолатор, шагая в темноту. - Сампсониевская и Ботаническая. Сладкая парочка. Но туннели сделали. Еще должна была быть станция Средний проспект, это переход на Васю.
   - Я знаю, - сказал Иван. Башка трещала немилосердно. - То есть... я слышал об этом.
   Вил качнул головой.
   - Ее тоже не построили. Даже туннель не довели до нее. Зато на Васильевский остров оттуда можно попасть - если туннели не затопило окончательно. Там был траволатор под Невой.
   - Что было? - слово было своеобразное. Нечто среднее между "травма" и "эскалатор".
   - Траволатор. Такой эскалатор - только не вверх или вниз, а по прямой. Бегущая дорожка. Встал себе и едешь. Но они, конечно, давно уже не работают...
   Мысль добраться сразу до Василеостровской показалась Ивану заманчивой. Но что я там буду делать?
   Таня. Иван прикрыл глаза, справляясь с головокружением.
   Нет. Сначала - Шакил.
   Еще в гостях у старика он выработал план. Соваться на Площадь Восстания - верная смерть. А вот на Невском у него есть друзья - тот же Шакилов. Надеюсь, с ним сейчас все в порядке, подумал Иван.
   Известия о бойне на Восстания уже разошлись по всему метро.
   Вернуться и остаться в живых - вот моя задача, думал Иван.
   И отомстить.
   Все просто.

* * *

  
   Виолатор, сокращенно Вил, занимал на Выборгской одну из официальных должностей - "путевого обходчика". Звучало красиво и так - по-старому. На самом деле его обязанностью было забалтывать приезжих: представляет опасность для станции, нет, а так же инспектировать местные гостиницы.
   Своеобразная версия службы безопасности.
   Иван усмехнулся.
   Не брезговал Виолатор и случайным заработком - вроде того, на который подписался сейчас.
   Познакомились они, когда диггер заливал местной сивухей последние новости - и как-то очень легко сошлись. Впрочем... Иван покрутил головой, разминая шею. В затылке застрял металлический штырь - тупая боль после вчерашнего.
   Впрочем, не последную роль в этой легкости принадлежала алкоголю.
  
   Через пару часов они дошли до станции Черная речка. Станция была заброшенная, неизвестно почему - по крайней мере, Виолатор этого не знал. На станции горел огонь, люди в цветастых нарядах сидели вокруг костра. Иван сто лет уже не видел живого огня. В Альянсе за открытый огонь можно было крепко схлопотать.
   Конечно, едко подумал Иван, если это не струя из огнемета.
   От костра поднялся крупный мужчина в широкополой шляпе. Борода, усы с сединой. Смуглая кожа.
   - Цыгане, - сказал Виолатор. - Подожди, я сейчас.
   Он пошел навстречу мужику в шляпе, улыбаясь на полметро и раскидывая руки для объятий.
   Мужик, однако, обниматься не пожелал. Что-то сказал рыжему сердитое и резкое, махнул рукой - иди, мол. Виолатор пытался возразить, но цыган повторил жест.
   Иван ждал.
   Виолатор вернулся - ничуть не обескураженный таким холодным приемом.
   - Да понимаешь, ангелы не разрешают, - сказал Виолатор.
   Петроградскую они прошли, практически не останавливаясь. Была это тихая и странная станция. И народ там был очень тихий и очень странный. Иван не понял, в чем дело, но среди жителей Петроградской он себя чувствовал совершенно чужим.
   - Дендрофилы, - сказал Виолатор шепотом.
   - Кто?
   - Любители растений. - и больше ничего объяснять не стал. Впрочем, Ивану было, если честно, все равно. Да хоть филателисты! Все равно он не знал, что эти слова означают - что "дендрофилы", что "филателисты".
   Да и наплевать.
   Когда через несколько часов они дошли до поворота на Горьковскую, Виолатор наставил на Ивана "абакан".
   - Что это значит? - спросил Иван с удивившим его самого спокойствием.
   - Ты обещал мне заплатить, - сказал Виолатор. - Родненький, давай, плати.
   - Верно.
   - Отдай мне вторую половину. Дальше ты уж, извини, сам дойдешь.
   - Да, - Иван кивнул. - Я понимаю.
   Стараясь не делать резких движений, он вынул из сумки патроны и отсчитал положенное количество.
   - Положи на землю.
   Иван пожал плечами, сделал, как просил рыжий. Отступил на два шага. Виолатор быстро, даже не пересчитывая, закинул патроны в рюкзак. Поднялся.
   - Ход вон там, - он высветил фонарем надпись над коллектором. - Удачи тебе, диггер.
   - Откуда ты знаешь? - Иван замолчал.
   Виолатор расплылся в довольной улыбке.
   - А что, я вашего брата не видел? Вы даже ходите одинаково. Я же видел, как ты меня затылком "держал". Мне прямо нервозно становилось. Думал, заведешь меня куда и порешишь.
   - Я вообще-то честный человек, - сказал Иван. Интересный тип этот рыжий...
   - Нет, - Виолатор покачал головой, не опуская "абакан". - Ты не честный человек, родненький. Ты просто держишь слово. А это разные вещи. Вообще, это у вас, диггеров, профессиональная деформация.
   - Что? - Иван поднял брови.
   - Отпечаток, который накладывает профессия. Я когда-то изучал психологию. Ну, ты понимаешь...
   Иван усмехнулся.
   - И чем же отличается честный человек от диггера, который просто держит слово? - спросил он с интересом.
   Виолатор ухмыльнулся.
   - Это тонкий вопрос. Скажем так: честный человек... честен и за рамками... данного слова. А диггер за рамками данного слова совершенно свободен. И может сделать все, что угодно. Например, дать мне по башке и забрать автомат.
   - Логично, - сказал Иван. Нельзя сказать, чтобы он об этом не думал. Оружие бы ему сейчас очень пригодилось. - Так куда мне идти?
   - Туда.
   - Если ты меня обманул, я тебя найду, - предупредил Иван. - Я не угрожаю. Ничего личного. Просто думаю, ты должен это знать, Вил. Я ничего не прощаю - никому и никогда.
   Так оно и есть. Никому и никогда. Он помолчал, глядя на Виолатора. Тот заметно занервничал, на лбу выступила испарина.
   - Это моя, - сказал Иван, - как ты выразился, профессиональная деформация... Ну, что-то хочешь добавить?
   - Там сложно пройти, - сказал рыжий наконец.
   - Но можно?
   Пауза. Капля пота скатилась по лицу Виолатора.
   - Да.

* * *

  
   Потолок начал снижаться. Бетонный скос нависал над самой головой, пригибал к земле. Иван ссутулился и пошел вперед. Судя по сквозняку, дальше было открытое пространство, не тупик - иначе откуда взяться ветру?
   Спину уже ломило, когда Иван добрался до места, где смог более-менее встать прямо. Ноги и спина к этому времени затекли так, что Иван даже не сразу смог разогнуться. Блин. Так и стоял минут пять, растирая поясницу и набираясь решимости, чтобы выпрямить спину. Выпрямил. Вспышка боли. Иван застонал сквозь зубы.
   Иногда начинаешь вспоминать то, что вспоминать не стоит. Вот, скажем, зачем было Энигме спасать ему, Ивану, жизнь? Что, гнильщики мало людей убивают? Судя по слухам, они только человечиной и живут.
   А антибиотики? Что, старику их девать некуда?
   Через долгое, бесконечно долгое время луч фонаря уперся в земляной завал. Иван повернул фонарь, высветил дальше... Так и есть. Завал начинался у ног Ивана и уходил под потолок.
   Здесь туннель взорвали, чтобы преградить путь воде. Иван слышал рассказы про Горьковскую, которую начало затапливать, и жители ушли, оставив станцию. Хотя по другой версии, они ушли не из-за воды... Н-да. По третьей, самой странной... люди вообще не уходили, а до сих пор там живут. Иван покачал головой. Нет, вряд ли. Это всегда становится известным.
   Но факт остается фактом:
   Туннель дальше завален. Правда, - Иван усмехнулся. - Какое совпадение - я знаю обходной путь. Спасибо честному бродяге Виолатору.

* * *

  
   Ломается привычный мир.
   Что мы испытываем, когда это происходит?
   Мир трещит по швам, хрустит под подошвами, как стеклянный шарик.
   Сминается, как латунная гильза под ударом каблука...
   Что мы испытываем?
   Ничего.
   Кроме потрясения.

* * *

  
   Примерно через сто пятьдесят метров коллектор вывел его к воде.
   Забавно. Иван провел фонарем вправо, влево. Луч утыкался в стены туннеля, впереди же была только темная вода. Та-ак. Интересно девки пляшут.
   Что там Виолатор говорил про город на воде?
   Ну, и где он?
   Вода слегка морщилась в пятне фонаря - темная, густая. Запах тут стоял - держите меня семеро.
   Да не нужен мне ваш город, подумал Иван в сердцах. Больно надо. Дайте мне пройти.
   Ну, не вплавь же? Судя по уровню воды, пешком он тут точно не пройдет. Даже если рискнет... Холодная ртутная точка возникла в затылке. Иван переложил фонарь в другую руку, присел на корточки, склонился над поверхностью. Вода как вода. Не слишком чистая, мусор плавает... стоп. Точка в затылке стала почти болезненной - словно кто-то с силой нажимает туда указательным пальцем.
   Интуиция. Чутье. Иван вдруг отодвинулся от воды. Всплеск. Еще всплеск.
   Он сделал два шага назад, упал на задницу. Давление на затылок ослабло. В ушах стоял едва заметный звон. Что происходит?
   Так, в воду нельзя лезть категорически. Это ежу понятно. Почему понятно, Иван даже не задумался. Чутье говорит - нельзя, значит, нельзя.
   Вспомнилась та тварь на Приморской. Вот уж с кем встретиться не хотелось бы. Тоже в воде сидела, кстати.
   Но и ждать смысла нет. Верно?
   Добраться бы сейчас до какой-нибудь ВШ, выйти наверх и пешком через мертвый город. Угу. Одному. Практически безоружному... без защитного костюма и дозиметра. Неплохой способ самоубийства, Иван. Так держать и все у тебя получится.
   Но ведь зачем-то же здесь есть проход к воде? Значит, не все так просто. Ладно. Может, покричать?
   Иван начал искать. И в скорости нашел.
   Ржавая скоба вбита в стену туннеля, к ней привязана веревка. Другой конец уходил в темноту. Иван потянул за нее, где-то вдалеке звякнуло. Хмм. Иван потряс веревку, как следует. Звон стал решительнее и громче.
   Понятно, система вызова. Интересно, кого же мы вызвали?
   Иван еще раз подергал веревку - чтобы уже наверняка. Уселся на камень и приготовился ждать.
   Через некоторое время вдалеке зажегся огонь, помахали фонариком. Иван поднял свой фонарь и помахал в ответ.
   Принято.
   Прошло еще несколько минут. Наконец вдалеке раздался странный звук - плеск, плеск. Иван ждал. Звук приближался.
   Из темноты практически бесшумно выплывала лодка. Звук, который Иван слышал, - легкий плеск - оказался звуком, с которым весло опускалось в воду.
   В лодке стоял мужик лет сорока с грязной повязкой на лбу и смотрел на Ивана.
   - Тебе, что ли, ехать? - спросил он угрюмо.
   - Ага, - сказал Иван.
   - Десятка.
   - А что так много-то?
   - Ну... хочешь со скидкой? Один патрон и плыви за лодкой.
   - Нет уж, - сказал Иван. - Лучше в лодке.
  
   Конец ознакомительного фрагмента...
   Купить книгу "Метро 2033: Питер" на Литрес.
  
  
  
  
  обложка [Илья Яцкевич]
  
  Поделиться ВКонтакте
  
  Что прочитать еще?
[]
Оценка: 4.87*14  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"