- Ты уверен, что хочешь слушать дальше? Ведь обратной дороги уже не будет...
Это "Колесо Фортуны" - карта, открывающая еще одну сторону "горькой правды". Все люди совершают бесполезный бег по этому Колесу, не видя, уже заложенные в их успехах, - грядущие беды. Ведь вращение колеса лишь тогда ведет тебя к цели, когда ты сам управляешь "повозкой", а не крутишься вместе с ним, подобно случайно застрявшему насекомому. Никому не дано избежать этого Колеса, но лишь знающий способен вырваться из заложенного в нем, удручающего круговорота взлетов и падений...
- Что изволите? - спросил Официант, хотя мог уже прекрасно изучить, что именно заказывал Беглец в это время суток.
- Рюмку коньяку и чашку кофе, - сказал Беглец, скрывая раздражение. Нет, не от поразительной забывчивости Официанта, а от его вечно грязных, засаленных манжетов, которые он усердно прятал под длинными рукавами пиджака, вместо того, чтобы просто выстирать рубашку.
- Сию минуту будет готово! - сказал Официант, улыбнувшись Беглецу своей дежурной, "пресной" улыбкой.
В кафе негромко звучала музыка. В центре небольшого зала танцевали Молодожены, трогательно обнявшись и двигаясь в такт "умиротворяющему Армстронгу". При этом Молодожен-муж склонил голову, внимательно слушая жену, у которой, как уже знал Беглец, во время танца всегда появлялась неутолимая потребность к решению каких-то проблем, особенно под чарующую музыку Армстронга.
За соседним столиком сидели Весельчак и Зануда. Весельчак увлеченно рассказывал о последних футбольных матчах, весело отхлебывая пиво; Зануда - курил, ругался, и отвратительно тушил окурки, бросая их в стакан с остатками колы. Глядя на это, Беглецу стало скучно, и лишь ожидание привычной порции коньяка позволило ему стерпеть все это, не выскочив на улицу.
"А где же наша Красотка?" - подумал Беглец, глядя на настенные часы, - "половина четвертого - самое время для проведения "артподготовки"..., или она изменила своим обычаям?"
Но она не изменила, и, как только Беглец получил свой коньяк с кофе, - ее стройная фигурка появилась в стеклянных дверях заведения. "Сейчас попробую еще раз..., какого черта, - все равно здесь больше нет других развлечений, разве что обсуждать футбол с вечно возбужденным Весельчаком!"
Беглец приготовился к привлечению внимания Красотки, и даже "сделал" соответствующий взгляд, ожидая, пока она усядется за столик напротив и обратит на него внимание. И она обратила..., как это делала всегда после ритуала накрашивания губ и закуривания дешевой ментоловой сигареты.
Улучив момент, Беглец сделал ей жест, и она поднялась, пройдя на своих неимоверно высоких каблуках, и подсев за его столик.
- Не угостите даму вином? - промурлыкала она, держа в тонких, оттопыренных пальцах, "окровавленную" помадой сигарету.
- Без проблем. Официант!
- Я пью только белое..., и пусть немного подогреют...
- Как скажете! - сказал Беглец, стараясь не смотреть на ее лицо, но это ему не удалось, и "несносный" взгляд, все-таки скользнул по складкам кожи на нем, и "заспанным" мешкам под глазами.
"Нет, не смогу", - с тоской подумал он, уже заказывая белое вино потрепанной даме, - "хочу ведь до коликов, - а не смогу!" При этом вслух он сказал ей какой-то затертый комплимент. Красотка засмеялась, но тут же намекнула, что дешевле, чем за двести, она не станет даже слушать его комплименты, а не то, что тащиться за три квартала, - туда, где находится ее съемная квартира.
Смеялась она красиво, - обнажая ровные ряды зубов и складывая морщинки у губ в многообещающем ожидании страсти. Беглецу уже казалось, что на этот раз он сможет воспылать к ней, хотя бы недолгой страстью, но мешки под глазами "продолжали свою неустанную работу", и он удрученно вздохнул.
"Нет, не сегодня..., может, в другой раз", - подумал Беглец, заказывая себе еще коньяк, и отхлебывая остывший кофе. "Главное теперь - отделаться от Красотки, но так, чтобы она не обиделась, ибо завтра он опять попытается заказать ей вина..."
Но, видимо, та и сама почувствовала, что рыба срывается с крючка, потому что в начале пятого она бросила ментоловый окурок в покрасневшую от помады пепельницу со словами: "нет у меня времени столько разговаривать", за что Беглец был ей так благодарен, что, не задумываясь, подарил бутылку недешевого вина и, с извинениями попрощался.
Он выпил еще рюмку, и посмотрел на часы..., - у него еще было время. Хотя мысль эта была довольно глупой, ибо, зачем нужно время, если отсутствуют события, между которыми оно должно существовать. Ведь время это не аппетитный сэндвич, и не горючее в бензобаке, - его невозможно обменять на дела или удовольствия там, где не существует ни того, ни другого.
И тут он заметил его - Маньяка. Сегодня он появился раньше, наверное, тоже от избытка времени, но его серую куртку и худощавую фигуру нельзя было спутать ни с чем даже ночью, как невозможно спутать аромат желанной женщины со старческим запахом надоедливой соседки.
Беглец подозвал Официанта, давая щедрую купюру в его, обернутую грязной манжетой руку, и вышел на улицу. В кармане у него, как всегда, лежал широкий армейский нож, а в душе была ржавая, застарелая ненависть. Но ему не догнать Маньяка, - он уже не раз пробовал сделать это, - и Беглец быстрой походкой пошел по улице, свернув в первый попавшийся переулок.
Все переулки города давно уже были известны ему наизусть. Каждый из них имел для него свое неповторимое лицо, если, конечно, можно назвать лицом их покрытые плевками и окурками тротуары. Но для Беглеца все они были, как маленькие грязные заморыши для уходящей в запои мамаши, - чумазые, паршивые, но бесконечно любимые. И он вновь пустился в путь по этому хитрому лабиринту, в надежде застать врасплох следующего за ним Маньяка.
Как и прежде, он заходил во дворы, перепрыгивая через лужи с нечистотами и распугивая совокупляющихся бездомных собак; петлял кривыми "сколиозными" переулками, - и нож в его руке готов выскочить из кармана со скоростью базарной брани, с восторгом овладевшего самца...
Беглец ничего не помнил о своей жизни до того, как его втянул в свой круговорот Серый Город. Наверное, у него была семья, работа; может, он был преуспевающим бизнесменом, или, влачащим жалкое существование, гастарбайтером (в последнее Беглецу верилось с трудом, поскольку в кармане он каждое утро неизвестным образом находил новенькие хрустящие купюры), - в любом случае, у него, конечно же, имелись занятия поважнее, чем убегание от Маньяка. Но память Беглеца не давала ему ответ на этот вопрос. Более того, в закоулках своего сознания он даже не мог отыскать собственного имени - и это изводило его больше всего, заставляя временами чувствовать себя забытой всеми, бездомной собакой.
Но он жил, поскольку это было единственное, что у него получалось делать. По утрам он ходил по магазинам, часто совершая вовсе ненужные для него покупки. Затем, гулял по парку, или сидел в своем любимом кафе, попивая коньяк, - день его был наполнен, благодаря чему он до сир пор не сошел с ума. А под вечер опять появлялся Маньяк, и Беглец кружил по городу, заманивая его в лабиринты пропахших мусорными баками улиц.
Несколько раз ему удавалось застать Маньяка врасплох. Однажды он даже чуть не убил его (и обязательно убил бы, если бы тот не заскочил в магазин женского белья, смешавшись с покупателями), но чаще ему удавалось лишь увидать его, заскакивающим в соседний переулок прямо перед своим носом. И на следующий день все начиналось снова: "щедрое на медяки" мироздание вновь швыряло ему беспросветный день, а вслед за ним - беспробудную ночь...
Сюда Беглец еще не заходил. Об этой заброшенной части Города шла дурная слава, и даже Весельчак, убрав со своей физиономии глупую улыбку, как-то рассказал о, едва не свалившейся на его "веселую" голову, тяжелой, сучковатой ветке, после чего он предпочитал обходить этот район стороной.
"Зачем он забрел сюда? Чтобы поставить в тупик следующего за ним по пятам Маньяка, или самому испытать судьбу..., а может, ему просто захотелось чего-то нового в этой чреде повторяющихся друг за другом дней". Этого Беглец не знал, но ноги уводили его все дальше от знакомых мест, - если не в неизвестность, то, по крайней мере, - подальше от набившей оскомины предсказуемости.
Когда Беглец оказался в заброшенных кварталах, уже смеркалось. Это было самое нелюбимое им время суток, когда усталость прошедшего дня уже овладевала телом, но разнузданная "сила ночи", еще не успела взбудоражить душу.
Улицы были пусты. Лишь редкие прохожие показывались на ее тесных, как тюремные камеры перекрестках, спеша дальше, по своим неотложным делам. Ворота во дворы были закрыты, могучие решетчатые заборы сурово возвышались остриями кованых пик..., - эти улицы не ждали его, и потому не были ему рады.
"Интересно, идет ли он за мной?" - подумал Беглец, и тут же почувствовал, как правая нога его не находит под собой опоры. В следующий миг он уже лежал, со стоном схватившись за больно ушибленную лодыжку, - в казавшемся цельным асфальте зияла дыра, величиной с его ступню сорок четвертого размера. Обида за собственное невезение быстро сменилась страхом, как только из-за ближайшего угла показалась ненавистная фигура в серой куртке.
- Дождался, гад! - процедил сквозь зубы Беглец, доставая нож. Боль в ноге не утихала, отдавая, пока что легкой тошнотой. - Ну, давай..., может, я тебя хоть теперь проткну...
Беглец попытался встать; чувствуя головокружение, и подавляя малейшие попытки своего "обескураженного" тела расслабиться и успокоиться. Но все его усилия не принесли большого успеха, и, видя это, Маньяк медленно приближался. Шедший по другой стороне улицы прохожий, попытался было подойти, но, оценив ситуацию, благоразумно решил не вмешиваться, оставив двоих неизвестных самим выяснять отношения.
И тут Беглец увидал бегущего к нему человека. Невысокий, коротконогий и коренастый, - он быстро преодолел разделявшее их расстояние, и, спокойно пробежав мимо оторопевшего Маньяка, подскочил к Беглецу.
- Обопритесь на меня! - сказал его неожиданный спаситель, крепко схватив его за плечи. - Идемте отсюда!
Он буквально втащил Беглеца в один из дворов, захлопнув тяжелые ворота, и со скрежетом задвинул невероятных размеров засов. Здесь пахло кошками, свежевылитыми помоями и варившимся где-то домашним супом, напомнившим Беглецу его, безнадежно забытое детство.
- Сейчас, сейчас, потерпите! - сказал спаситель, затаскивая подпрыгивающего на одной ноге Беглеца в какую-то низкую, полуподвальную дверь и запирая ее также тщательно.
- Вы что, - врач? - спросил Беглец, наблюдая за тем, как ловко и со знанием дела орудовал, посланный ему самим богом, спаситель.
- Нет, что вы..., но, знаете, - я многому научился здесь, в этом странном Городе.
Беглец понимающе покачал головой. Комната, в которой он теперь находился, действительно, напоминала пункт скорой помощи, а не частную квартиру. Всюду, куда только не падал взгляд, можно было увидать медицинские принадлежности самого различного назначения. Расположенный посреди комнаты стол весь был заставлен лекарствами; на стоявшем поблизости диване были раскиданы бинты, накладные шины, упаковки с одноразовыми шприцами. У стены стояло несколько пар костылей, а из-под шкафа выглядывали настоящие санитарные носилки.
- Меня зовут Луциллий, - представился его спаситель, внимательно ощупывая ногу Беглеца.
- У вас есть имя?
- Да..., я сам придумал его себе, вернее, выбрал, поскольку придумать мы, как вы сами понимаете, ничего не можем, - все уже придумано до нас..., а вас как зовут?
- Беглец...
- Понимаю.
- Что понимаете?
- Вы еще не осознали себя..., - эта фраза звучала у Луциллия и как вопрос, и как утверждение.
Беглец задумался. Боль в ноге мешала ему сосредоточиться, но слова Луциллия что-то сдвинули в его сознании, запустив в нем какой-то непонятный механизм. Его вращающиеся шестеренки начали медленно приходить в действие, причем Беглец готов был поклясться, что остановить начавшуюся работу этого механизма он уже не мог, равно, как и ускорить ее.
- Что ж, похоже, у вас ничего страшного - просто ушиб и небольшая рана..., надо сказать, что вы - везучий, - легко отделались!
- Да..., асфальт провалился так внезапно...
- У нас это бывает..., а завтра на этом месте не будет и следа от той ямы! - Луциллий засмеялся; руки его мастерски накладывали повязку.
- И что это, по-вашему, такое?
- Не знаю..., у нас весь район неблагополучный! На соседних улицах и не такое бывает. То дерево кому-нибудь на голову упадет, то, невесть откуда, появится бешеная собака..., а вчера трубу с горячей водой прорвало, так мне пришлось лечить ожоги..., а я, знаете ли, их так боюсь..., - Луциллий поежился, и Беглец улыбнулся. Ему вдруг сделалось очень уютно здесь, среди этого царства "медицины".
- И кто же вас надоумил делать это?
- Никто..., просто в один прекрасный день я подумал, что жизнь стала для меня слишком утомительна, и решил сделать что-то..., другое..., - ну, вы понимаете?
Беглец утвердительно покачал головой:
- Теперь да...
- Все началось с того, что я перевязал ногу одному мальчишке, убегавшему от ночных грабителей, - у нас, знаете ли, тут много всякой шпаны. А через несколько дней, недалеко от моего дома ветром сорвало лист жести, поранив старика..., пришлось, правда, полистать справочник..., но я ему помог, - наложил швы, и он теперь все также ходит в магазин, невзирая на наши опасные кварталы...
- Ну вот, и все! - сказал Луциллий, посмотрев на ногу Беглеца с какой-то отеческой любовью. - Я дам вам палочку, и вы сможете идти домой..., ведь сможете?
- Смогу, - ответил Беглец, наступая на ногу.
- Вот и отлично!
Когда Беглец вышел на улицу, уже стемнело. Осторожно, почти крадучись, он пошел по злосчастной улице, аккуратно ставя ногу на предательский асфальт. Ночь стояла прохладная и ветреная, но на душе у Беглеца, отчего то, было весело. Впервые, мысли его текли легко и свободно, проносясь по просторам сознания подобно быстрому паруснику, поймавшему попутный ветер. И хотя он понимал, что для радости у него вовсе не было причин, - чувство это не покидало его, - да он и не хотел с ним расставаться.
Пройдя до конца переулка, Беглец свернул в сторону городских кварталов, - приключений на сегодня было достаточно. Но жизнь так не считала, и вскоре он услыхал чей-то крик о помощи. Прихрамывая на больную ногу, он почти побежал на голос, увидав перепуганную молодую женщину, окруженную какими-то двумя "темными личностями".
- Оставьте ее, - сказал Беглец, вытаскивая свой нож. Нет, он не хотел крови, но овладевшая им решимость была настолько твердой, что ему не хотелось таить ее от ночных "искателей приключений".
- Ты что, - обалдел? - спросил один, смерив взглядом хромого мужчину.
Беглец чувствовал, что ухмыляется одной из самых наглых своих усмешек. Эта, ничем не оправданная наглость, настолько естественно отразилась на его лице, что "личности" вскоре засомневались, и, немного посквернословив, оставили женщину, скрывшись в темноте.
- Спасибо..., - сказала она, - здесь никто и никогда никому не помогает..., а вы что, здесь живете? - спросила она с какой-то надеждой в голосе.
- Нет..., но мне нравится здесь прогуливаться по ночам..., всего доброго!
Удивленно посмотрев на него, женщина заторопилась домой, а Беглец еще долго бродил по близлежащим переулкам, не уставая "ощупывать" асфальт, и старательно прислушиваться возле каждого перекрестка, прежде чем свернуть за угол.
"Сегодня он не станет долго ходить, а завтра - хорошенько выспится, и придет сюда снова, уже на всю ночь. А если с ним что-нибудь случится..., что ж, тогда будет работа и для Луциллия!"