...- Какой хороший коньяк! Знаешь, я часто думаю, что из всего окружающего нас мира можно было бы оставить лишь женщин, опасности и хороший, выдержанный коньяк, а все остальное..., - просто выбросить за окраины Вселенной..., - как ты считаешь?
...- Ладно..., следующая карта номер четырнадцать - "Воздержание", и смысл этого слова давно уже покинул нашу цивилизацию, извратившись до неузнаваемости, ведь воздержание для мага вовсе не означает отказ от чего-либо, а только лишь соблюдение меры.
- Пожалуй, я выпью еще, - налей-ка мне! Знаешь, вкус этого коньяка напоминает мне давно ушедшие студенческие годы..., - вот уж когда мы не знали, что такое воздержание!
- Ах, хорошо..., а теперь - лимончик с сахаром..., - вот так..., и подай-ка мне во-он тот бутерброд с красной рыбой..., - благодарю!
- Да ты сам-то ешь, ученик! Очень рекомендую красное вино, икорку и котлеты по-киевски, - райское наслаждение...
Джавичандра уже давно управлял Каллистой. Эта завораживающе красивая планета еще миллионы лет назад породила в себе углеводородную жизнь, а к приходу Джавичандры уже "обзавелась" разнообразным животным миром и его вершиной - мылящими человеческими существами.
Это было большим доверием - назначить его Хранителем планеты, на которой уже начинали формироваться нации и народы; возникать искусства и ремесла, военные союзы и гордые аристократические семьи.
Джавичандра любил Каллисту. Вращаясь вокруг нее на искусственно созданной планете-спутнике, он любил наблюдать ее на экране трехмерного монитора, ужиная в своей огромной столовой, или выслушивая доклады в уютном, обставленном книжными шкафами, кабинете. Метида - так он назвал спутник, - управляла приливами и отливами, вдохновляла жрецов своим светом, а ученых - повторяемостью положений на небосводе. Люди называли ее Луной, приписывая ей самые разные мистические свойства.
Но работа Хранителя не позволяла ему подолгу пребывать в своей резиденции. Да, он и не смог бы спокойно жить здесь, вдалеке от настоящих страстей, кипевших там, на порученной его попечению планете. Поэтому, отдохнув какое-то время, (а позже, когда годы начали брать свое, - приняв очередной курс омолаживающих процедур), Джавичандра готовил к старту своего любимого "Гаруду" - небольшой межпланетный челнок, и уносился прочь, к новым опасностям и впечатлениям.
Он являлся на Каллисту под видом мудрецов или пророков, полководцев или гениальных ученых, применяя свой ум и талант там, где, по его мнению, в данный момент следовало уравновесить вечную чашу "добра и зла", не позволив ни одной из сторон одержать окончательную победу. А иногда, если любимая им планета не требовала таких воздействий, - просто путешествовал по ее городам и странам в облике странствующего рыцаря или одинокого монаха.
Мышцы его лица уже ныли от постоянно сменяемых пластических масок, а голова устала от стягивающих кожу париков, но каждый, "надеваемый" им лик приносил радость общения с новыми людьми, и Джавичандра мужественно терпел эти неудобства, заказывая для себя в лаборатории все новые и новые "облики", придирчиво осматривая их своих опытным взглядом.
Конечно же, у него были помощники. Когда-то давно им были выбраны четырнадцать юношей - уроженцев Каллисты, и взяты на обучение. С тех пор минуло уже несколько веков, и даже продленный препаратами жизненный срок уже унес их в Вечность, но Джавичандра сохранил традицию, набирая вместо умерших - новых, сохраняя установленное им когда-то количество. Он назвал их "гарудерами", поскольку они были единственными, кому разрешалось ступать на борт "Гаруды", при его посещениях планеты. Созданный им отряд нередко спасал Джавичандре жизнь, вытаскивая его, буквально из лап смерти во время кровопролитных сражений, или из застенков тюрем, куда он часто попадал из-за своих "вольнодумных" мыслей.
Но кроме полных тревог и опасностей посещений планеты, у Джавичандры был еще один источник вдохновения - его гарем. В каком бы облике не появлялся он среди опекаемых им народов, - зрелого мужа или умело загримированного старца, - он неизменно привлекал к себе женщин, ибо женское сердце не доверяет обманчивой телесной оболочке, а только лишь душе, - единственно неизменной сути среди многоликих образов, творимых природой.
Его гарему - этому живительному источнику красоты и нежности мог бы позавидовать даже самый знатный лорд Каллисты. И если бы случилось ему, на свою беду, попасть туда, хотя бы на час, то он бы, наверное, утратил покой до конца жизни, и никогда бы более не гордился ни своими землями, ни одержанными в боях победами.
Здесь были и смуглые южанки, с волосами цвета таинственной ночи; и статные, белокурые северянки с большой грудью и округлыми бедрами; и невысокие, вечно юные уроженки океанских островов, и внешне покорные, но беспутно развязные девы религиозного Востока, и худенькие, неутомимо-ненасытые дочери жарких языческих пустынь...
Забирая всех этих красавиц на Метиду, Джавичандра оставлял за ними право в любой момент вернуться назад, ибо, по-настоящему владеть можно лишь тем, для кого всегда остается свобода выбора, - но за все время ни одна из них не попросилась на Каллисту, оставаясь, даже в старости, среди живописных озер и вечнозеленой листвы биосистемы Метиды, насыщенной чистым, продлевающим жизнь воздухом.
Избранницы Джавичандры приносили своему любвеобильному мужу множество детей, которым тот неизменно давал воспитание, и по достижению совершеннолетия оправлял на Каллисту, определяя в самые достойные семьи.
Время шло: проходили века, сменялись эпохи. Одаренные народы Каллисты быстро поднимались по опасной лестнице цивилизации, переживая все, необходимые этапы от "колыбели" первобытнообщинного общества до "подросткового максимализма" Средневековья, и в воздухе уже чувствовался "тревожный запах" механических машин и свободолюбивых мыслей эпохи Возрождения...
Джавичандра всерьез готовился к этой неприятной, но, конечно же, необходимой для Каллисты эпохе. Перед ним стояла непростая задача "удержания" научной мысли талантливых народов Каллисты, и удержание сил Церкви от необузданной расправы над ее новыми, нарождавшимися силами.
Теперь он редко бывал на Метиде. Происходившие на планете события требовали его постоянного пребывания там, - среди хаоса зарождения новых идей, среди появившихся, как грибы после дождя, доморощенных гениев и настоящих титанов мыли. Предчувствуя начало настоящей работы, он был подобен художнику, не имевшему сил дождаться наступления утра, чтобы приступить к написанию задуманной им картины. Джавичандра был весел и зол, - "повзрослевшая" планета бросала ему вызов, и он был в силах принять его.
...Это случилось осенью, на приеме у одного влиятельного лорда, где Джавичандра присутствовал под видом посла сопредельного государства, желая удержать воинственные народы от грозящей им жестокой, затяжной войны. Добившись особого расположения к его высочайшей персоне, и заинтересовав его в качестве серьезного соперника по шахматам - игре, которой он же некогда и обучил интеллектуальную часть Каллисты, - Джавичандра был допущен к личной аудиенции высокого лорда в его летнем саду.
Джавичандра навсегда запомнил, как пахли, принесенные им слугой фрукты; и терпкий аромат благовоний, и упавшие на начищенные до блеска плиты, опавшие желтые листья...
- Как красива осень, если ее созерцает зрелый мужчина, - не правда ли, господин посол? - спросил его стареющий лорд.
- Да, ваша Светлость, осень - это бесценный подарок тем, кто успел познать жизнь, но еще далек от смерти, - ответил ему, не знающий старости Джавичандра.
- Хорошо сказано..., а главное - как раз о вашем возрасте! Сколько вам: тридцать, сорок?
- Не знаю, ваша Светлость, я прочитал много книг, взяв мудрость тех, кто оставил ее на своих страницах..., поэтому иногда мне кажется, что я уже прожил целую вечность...
Мудрый лорд что-то ответил ему, но Джавичандра этого уже не услышал, потому что в этот самый момент он увидал ее, и окружавшее его великолепие вмиг померкло, поверженное несравненно большей красотой.
- Познакомьтесь, это моя племянница, - сказал лорд, заметив вошедшую девушку. - Смело представляю ее вам, - известному на все побережье книгочею, ибо моя Гликерия обучалась у столь известных педагогов, что я не буду за нее краснеть!
- Вы преувеличиваете, дядя, - сказала вошедшая, почтительно склоняясь.
Некоторое время Джавичандра не мог вымолвить ни слова, - девушка шла к ним, как сошедшее с далеких звезд Совершенство.
- Думаю, это мне, а не вашей прелестной племяннице, следует опасаться оказаться в неловком положении, милорд, потому что я уже с трудом подбираю слова, даже не заговорив с ней...
Лорд засмеялся. На его покрытом морщинами, но сохранившем привлекательность лице проступило выражение нескрываемой гордости.
- Гликерия, подойди же к нам! Здесь общество людей, весьма полезных для молодой девушки твоего склада и воспитания!
Она подошла, слегка наклонив голову, как это было принято в ту эпоху среди девушек высшего света. Но, в отличие от других представительниц своего сословия, каждый жест ее был полон искреннего почтения и исходил из сердца, а не являлся следствием заученных и многократно повторенных уроков этикета. Гликерия была не просто совершенство - она была красотой, воплощенной в скромности и необычайной тактичности.
- Здравствуйте, господин посол. Мы очень наслышаны о вас..., о том, что ваше искусство убеждать в спорах ничуть не уступает вашей смелости в бою, и галантности в обхождении с дамами...
Она произнесла эти слова, что могли бы прозвучать обыкновенной, заученной фразой, не оставив в душе Джавичандры и следа, но именно то, как она это произнесла, повергло его в состояние давно забытого юношеского головокружения.
Сколько скрытого, недосказанного было в этих словах! Какие дерзкие мысли мелькнули перед опытным взглядом Джавичандры в тот миг, когда на него взглянули карие глаза Гликерии; какую затаенную страсть показали ему сложенные в улыбке юные губы, не ведавшие страсти, но ожидавшие ее...
Джавичандра заговорил с ней о чем-то: то ли о политике, то ли о необычно поздно затянувшейся осени, - он мог бы заговорить с ней о чем угодно, - это ничего бы не изменило, поскольку в тот момент в сердце его уже поселилась страсть. Нет, это была не та страсть, что возникала у него всякий раз, когда он обращал внимание на мелькнувшие из-под бровей "хорошенькие глазки", или замечал, "выскользнувшие" из платья обворожительно точеные ножки. Эта страсть поразила его так, что он даже не мог бы сказать, что именно в девушке так завладело им, поскольку в этом, взорвавшем его чувстве, уже не было места для него самого, а лишь для нее - обладательнице убийственно обольстительной красоты.
Нет, Джавичандра не помнил, о чем заговорил с ней. Он помнил лишь, что лорд был вскоре вызван по неотложному делу, и правила этикета потребовали от него удалиться. И, конечно же, он помнил, как девушка сказала ему: "приходите ко мне сегодня вечером, - вы очень интересный собеседник... Да, да, - она сказала именно это, слово в слово, потому что все оставшееся время именно эта фраза звучала в его голове, не давая возможности сосредоточиться на чем-нибудь другом.
Он появился у ворот ее дома уже на закате, когда столь любимое им южное солнце уже опустилось за полоску гор, и в воздухе почувствовалась свежесть. Нестарая еще, дородная служанка провела его по пыльным каменным ступеням наверх, и, идя позади, Джавичандра не уставал удивляться тому, какими неповоротливыми и некрасивыми были ее движения, по сравнению с той, чей облик продолжал стоять перед его взором.
Пропетляв по узким, плохо освещенным коридорам, служанка провела его в какую-то комнату с плотно задернутыми шторами, сквозь которые едва пробивались последние вечерние лучи, и, оставив ожидать, - удалилась все той же тяжелой походкой.
У дам высшего света было тогда в моде устраивать рандеву в полутемных апартаментах, - для девушки же такой прием был несколько странным, если даже не сказать, смелым. Поэтому, при всем своем возбуждении, Джавичандра даже заподозрил неладное, ведь, как ни крути, а страна, которую он теперь представлял, являлась на данный момент противником этого герцогства. И лишь великой Пустоте было известно, что могло прийти в голову этому хитроумному лорду. Думая об этом, Джавичандра даже проверил, легко ли выходит из ножен шпага, и активировал, на всякий случай, электромагнитный щит, дававший ему практически полную неуязвимость от любого вида современного для Каллисты оружия. Если бы он тогда доверился своему чутью, - кто знает, - по какому пути пошла бы его дальнейшая жизнь. Но жизнь имеет лишь единственный путь, - тот, который мы выбираем в каждый миг своей жизни, и даже для Джавичандры не было иных правил...
Но вот она появилась в дверях вместе с запахом дорогих духов, что покупались местными лордами за чистое золото..., и в ответ на подобающее ее сану приветствие, - смело обняла Джавичандру, одарив его жарким, требовательным поцелуем.
Все тревожившие его подозрения были сметены в один миг накатившей на него волной страсти, и вскоре весь мир превратился для него в горячее, сильное тело девушки, дрожавшее от каждого его прикосновения...
Она оказалась страстной, умелой..., и, одновременно, стыдливой и скромной. Повидавший на своем длинном веку женщин, Джавичандра будто бы владел теперь сразу всеми красавицами этого мира: и теми, кто еще только вступал во взрослую жизнь, и теми, кто, уже устав от ее разочарований, - наслаждался настоящим чувством..., и даже теми, кто только лишь мечтал об этом в одинокой девической постели...
Это было сумасшествие..., такого просто не могло быть в юной девушке, выросшей среди строгих учителей и покладистых служанок. Но Джавичандра плыл все дальше по бурному потоку страсти, и его неожиданная возлюбленная не думала останавливаться.
Платье слетело с нее возле кресла..., сложные, новомодные чулки - у гостевого столика, а вцепившаяся в волосы заколка - уже у дивана, куда и она была, - не то, что отнесена, а буквально затащена, потерявшим рассудок Джавичандрой. Она что-то шептала ему и он отвечал; она стонала, - и он готов был вырваться из своего тысячелетнего тела навстречу к ней..., оставив без сожаления столь любимую, выстраданную им планету.
- Как же ты красива! - воскликнул Джавичандра, и она улыбнулась в ответ, - торжествующая от своей власти, и..., покорная его воле.
Никогда еще Джавичандра так не терял рассудка. Светлые щели в шторах уже поглотила чернота ночи, но их страсть все не утихала. Волосы Гликерии сбились, будто бы по ним прошел смелый океанский ветер; на башнях послышались первые перекликания часовых...
- Давай отдохнем..., - прошептала она, гладя Джавичандру по груди своей нежной, тонкой рукой, - поспи, мой милый...
Но сон не утолил его страсть, и вскоре Джавичандра проснулся от острого желания снова видеть свою возлюбленную. Она спала..., так мирно, словно не знавшая страстей дева, так что поначалу ему даже показалось, будто все пережитое им было просто сном. Он стянул укрывавшее ее одеяло, и провел рукой по волнистым каштановым волосам. "Нет, это был не сон! Все это было, а, значит, теперь он был по-настоящему счастлив..."
Джавичандра стал целовать ее, и она проснулась.
- Любишь меня? - спросила она, зажмурившись от удовольствия.
Джавичандра кивнул. Сейчас ему хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно. Завтра утром суровая реальность расставит все по своим местам, - племянница лорда отстояла слишком высоко на социальной лестнице от "обычного посла", а потому никак не могла ему принадлежать. Но Джавичандра решил, что подумает об этом завтра, а теперь... он не позволит себе портить подлобными мыслями такую чудесную ночь.
И они продолжили свой танец любви, что превратился теперь в какую-то мистерию, в какой-то дикий, нескончаемый ритуал посреди унылой, предсказуемой реальности. Руки Джавичандры уже знали каждый изгиб ее тела; ее волосы, ее запах..., - все это сделалось уже неотличимым от него самого, как собственные руки и ноги. Он чувствовал усталость, ему хотелось спать, но тело его по-прежнему желало любви, завладев его существом, став его полновластным хозяином на всю эту длинную ночь.
Уже потом, когда он опять заснул, его обоняние уловило какой-то странный запах медицинских препаратов, до появления которых этому миру нужно было пройти еще долгий путь. Но Джавичандра счел это обычными сновидениями, ведь в его мозгу имелось многое, о чем еще не могли мечтать даже лучшие умы Каллисты. Он расслабился, провалившись в сон, и думая о том, что очень скоро Гликерия будет принадлежать ему, даже если ради этого ему придется столкнуть в кровопролитной войне целые народы...
... Сон Джавичандры был спокоен, дыхание ровным. Система жизнеобеспечения считывала показания датчиков, подавая нужное количество кислорода и питательных веществ для нормального функционирования организма. В его саркофаге уже давно не пахло медицинскими препаратами, - туда накачивался, столь любимый им, свежий лесной воздух.
Иногда Джавичандра начинал проявлять беспокойство. Возбужденный каким-либо видением мозг учащал дыхание, и под закрытыми веками наблюдалось движение глаз. Но следившая за его состоянием система вскоре "обнаруживала" это по показаниям "вездесущих" датчиков, и в дыхательную смесь добавлялись релаксирующие фракции. Джавичандра успокаивался, расслаблялся..., а иногда даже улыбался, как в далеком, безмятежном детстве.
Тем временем на Каллисте произошло много драматичных событий. Эпоха Ренессанса завершилась страшными религиозными войнами; был изобретен порох и "плебейские" стрелковые отряды стали одерживать верх над "аристократической" рыцарской конницей. Минула феодальная эпоха, и на смену ей вышло рациональное и совершенно безжалостное Новое время с его колониальными войнами и сатанинской властью капитала. Народы Каллисты разделились на непримиримые лагеря: по территориальному положению, экономическому развитию и вероисповеданию. И не было больше никого, кто мог бы, хотя бы попытаться, примирить их перед стремительно наступавшей эпохой танков, самолетов и космических ракет.
Впрочем, такие люди были. Союз Девяти - бывшие гарудеры, а теперь безраздельные правители Каллисты (остальные пять погибли в начавшейся между ними после "ухода Джавичандры" междоусобной войне). Это ими был задуман и блестяще осуществлен план по его усыплению. Они же отыскали для этой цели женщину; ту, которой удалось заставить Джавичандру впервые в жизни по-настоящему потерять голову.
Но, кто знает, - не была ли та ночь лучшим воспоминанием всей его долгой жизни. И, может быть, именно теперь, пребывая в бесконечном летаргическом сне, он и был по-настоящему счастлив...