ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ЖЕЛЕЗНОГО НАРКОМА

Он шёл по тюремному коридору и пел. Низкорослый исхудавший человек в изношенном красноармейском обмундировании шагал твёрдо, несмотря на болезнь и побои. Он знал, что больше не выйдет из этих стен, но тем не менее пел: 'Это есть наш последний и решительный бой...', как пел эти слова все двадцать пять лет своей партийной жизни. Через минуту он войдёт в 'расстрельную' комнату Сухановской тюрьмы, встанет у стены и произнесёт три последних слова: 'Да здравствует Сталин!'. И умрёт. Четвёртого февраля 1940 года.

Ежов Николай Иванович по частоте проклятий, которые демократы, фашисты, буржуи и прочие враги народа обрушивают на головы советских руководителей прошлого, стал третьим после Сталина и Ленина. Борзописцы обвиняют его во всех смертных грехах, какие только можно придумать. 'Пигмей', 'кровавый карлик', 'чудовище' - то и дело истошно верещат они. Имя Ежова пытаются замарать как палача и организатора репрессий против якобы ни в чём не повинных. При этом возникает интересная ситуация: те самые 'жертвы тоталитаризма', которые совсем недавно, в перестройку, требовали своей реабилитации как ни в чём не виновных, теперь, во времена неприкрытого капитализма, открыто заявляют, что в 37-м году они сознательно и активно боролись против Сталина и большевизма, ненавидели советский строй, стремились к его поражению. Может быть, они лишь стремятся крепче 'задружить' с новыми хозяевами жизни? Некоторые - возможно. Но не большинство. Ибо не прошло и пяти лет с 1937 года, как около миллиона бывших советских граждан встали под гитлеровские знамёна, тесно сотрудничало с фашистами и фанатично сражались против Красной Армии, партизан, участвовали в карательных акциях против мирного населения. 'Скажите же тогда, откуда Власов / И целые дивизии его?' (Ф. Чуев). Так что нужны были перед войной 'ежовые рукавицы', верно поступал с врагами железный нарком Николай Ежов!

Будущий нарком НКВД родился 1 мая 1895 года в семье питерского рабочего. В 1910 году Николай Ежов стал работать на Путиловском заводе учеником слесаря, где вскоре стал квалифицированным рабочим. Там же он попал под влияние большевиков-подпольщиков, участвовал в пропагандистской работе. В 1913 году слесаря Ежова уволили с завода, а вскоре 'забрили' в царскую армию. Во время Первой мировой войны служил он вначале в 76-м пехотном запасном полку, затем в 172 пехотном Лидском полку. Был ранен, получил 6-месячный отпуск. Поступил вновь на Путиловский завод, проработав до конца 1916 года. Затем за пропаганду против империалистической бойни Николая Ежова послали в 3-й пехотный полк в город Новый Петергоф, запасной батальон, в котором формировались маршевые роты, отправляемые в самые гиблые места. 'Путиловцы в батальоне устроили забастовку - не вышли на занятия и уговорили остальных солдат остаться в казарме. Батальон временно расформировали, а зачинщиков забастовки вместе с Ежовым бросили в военно-каторжные тюрьмы, штрафной батальон. Боясь отправки на фронт революционно настроенных солдат, офицеры перевели их в нестроевую команду. Среди переведённых оказалось человек тридцать путиловцев. Они организовали выступления солдат против офицеров, едва не закончившиеся убийством начальника команды. В 1916 году в команду приехал начальник артиллерийских мастерских [5-е артиллерийские мастерские Северного фронта в Витебске]. Ему нужны были токари и слесари. Вместе с другими рабочими взяли и Ежова. Живой, напористый, он с самой революции 1917 года с головой ушёл в организаторскую работу. Ежов, создавая Красную гвардию, сам подбирал участников, сам обучал, доставал оружие. Витебский военно-революционный комитет после восстания в Петрограде не пропустил ни одного отряда на помощь Временному правительству' (И. Минц). В мае 1917 года Ежов, вступил в партию большевиков, за несколько месяцев до Октябрьской революции был организатором Красной гвардии Витебска. За несколько дней до октябрьского восстания назначен от Совета помощником комиссара железнодорожной станции Витебск, а во время переворота стал комиссаром станции Витебск, работая до января 1918 года. В это время участвую в разоружении Хопёрской дивизии (казачьей) и польских легионеров, после чего вновь работает на производстве - в Витебских железнодорожных мастерских.

А тем временем по России катится гражданская война, развязанная интервентами и недобитой буржуазией. В апреле 1919 года Ежов вступает в Красную Армию, а в октябре того же года становится комиссаром школы радистов.

'На базе и в школе о Ежове сложилось хорошее мнение. Он держался скромно, в работу преподавателей не вмешивался, не скрывая, что ничего не понимает в радиотехнике. Он был на хорошем счету у начальства, и претензий к нему не было...

...В апреле 1921 года, когда комиссар управления базы Я. Т. Совцов перешёл на другую работу, Ежов был назначен на его место. Был он усердным, исполнительным и очень въедливым и дотошным человеком. К тому же пролетарское происхождение и дореволюционный партстаж открывали перед ним безграничные возможности.

Он проявлял большую инициативу в работе не только на базе, но и в Татарском обкоме РКП (б) и вскоре стал заместителем заведующего его агитационно-пропагандистского отдела по совместительству. Его избрали делегатом Второго съезда Советов ТатАССР и третьей областной партийной конференции. Перед ним открылись перспективы партийного роста, и он решил демобилизоваться из армии. Оставив должность комиссара управления 2-й Казанской базы радиотелеграфных формирований, в сентябре 1921 года он уехал в Москву.' (А. Полянский)

Вскоре Ежов был направлен из Москвы в командировку в Туркестан в качестве особоуполномоченного. Здесь он участвует в руководстве операцией отрядов войск особого назначения по ликвидации банды Энвера-ходжи в Восточной Бухаре осенью 1921 года.

'Двадцатого февраля 1922 года Оргбюро ЦК РКП (б) рекомендовало Ежова на должность ответственного секретаря парторганизации Марийской автономной области. Ему не было и двадцати семи лет, когда началась его карьера партийного руководителя.' (А. Полянский)

В 1923-25 гг. Николай Иванович вновь переезжает - на сей раз в Казахстан. Ю. Домбровский, в 30-е-40-е годы активный участник антисоветского подполья, противник и Сталина, и Ежова, тем не менее писал: 'Ежов долго был секретарём одного из казахских обкомов (Семипалатинского). Многие из моих современников, особенно партийцев, с ним сталкивались по работе или лично. Так вот, не было ни одного, кто сказал бы о нём плохо. Это был отзывчивый, гуманный, мягкий, тактичный человек. Любое неприятное личное дело он обязательно старался решить келейно, спустить на тормозах. Повторяю: это общий отзыв. Так неужели все лгали? Ведь разговаривали мы уже после падения 'кровавого режима'. В декабре 1925 года Ежова избран делегатом XIV съезда ВКП (б).

Вскоре после этого Н. И. Ежов был переведён в Орграспредотдел ЦК Партии. Крупнейший современный исследователь деятельности ОГПУ-НКВД А. Полянский писал об этом периоде его жизни (да и о стиле работы вообще): 'Ежов целиком отдаёт себя работе. Можно было не контролировать то, что он ему поручал, - всё будет выполнено точно и в срок. Во всех вопросах Ежов был так дотошен и настолько глубоко прорабатывал их, что его даже приходилось сдерживать, сам он остановиться не мог. Читая исполненные Ежовым документы, трудно было поверить, что он только год посещал школу и не получил практически никакого образования. Николай писал грамотно, крайне редко допускал орфографические ошибки. У него был неплохой стиль изложения материала, выработались определённые речевые штампы и формулировки, необходимые для составления документов. Чувствовалось, что он в своё время много занимался самообразованием...

Как-то сослуживцы спросили Москвина (начальник Орграспредотдела ЦК) о новом работнике.

- Вот Николая попросишь что-нибудь одно сделать, ну, например, в Наркомпрос подобрать ответственного сотрудника, так он на следующий же день человек на пять, а то и больше справки составит, каждого в них по косточкам разберёт, все сильные и слабые места укажет. До него у меня таких работников не было.

Москвин сам был по натуре аскетичным и на редкость трудолюбивым человеком, всё своё время уделял только работе, не зная ни отдыха, ни развлечений. Он усматривал такие же качества и у Ежова и поэтому уже через четыре месяца сделал его своим помощником, а потом и заместителем.' В ноябре 1929 года - в 34 года - Николай назначен замнаркома НКЗем по кадрам. 11 ноября 1930 г. Его впервые принял И.В. Сталин. Вскоре он назначается заведующим Орграспредотделом ЦК ВКП(б).

И вот настал день, когда Николай Иванович Ежов стал у руля Народного Комиссариата Внутренних дел - НКВД. Сегодня демагоги огульно обвиняют славную кузницу советских чекистов в том, что, де, НКВД занималось только кровавым террором против невинных агнцев, загоняя их в страшный гулаг. На самом же деле Комиссариат представлял собой сложный организм, обеспечивающий и поддерживающий порядок внутри страны. Кроме функций охраны общественного порядка, НКВД занимался внешней разведкой, строительством стратегических объектов, частично на него возлагался контроль за добычей драгметаллов и стратегического сырья... А вспомнить славных ребят-пограничников? Те, кто шёл при Ежове в военные училища НКВД, 22 июня сорок первого командовали заставами и погранотрядами, которые встали на пути фашистских танков. Что же до гулага... было и такое. Вот только в го-о-ораздо меньших размерах, чем нас пугают разные солженицыны и бжезинские. Да и сидели там не столько 'невинные жертвы произвола', сколько настоящие озлобленные враги существующего строя и большевизма.

Случалось, что под карающую руку попадали и честные люди, зачастую оклеветанные затаившимся врагом, но в большинстве случаев им, разобравшись в невиновности, их отпускали, вернув все регалии и восстановив в правах. Королёв, Рокоссовский, Серпилин, Пшимановский - вот только несколько из таких людей, принёсших впоследствии великую пользу и славу нашей советской стране. Гораздо больше, чем кассовых врагов, находилось в заключении уголовников - грабителей, бандитов и убийц. Это сейчас, в 'свободном, демократическом государстве' нельзя выйти в сумерках на улицу без риска быть ограбленным, искалеченным, убитым, причём россиянскую милицию люди боятся больше, чем преступников! А в те годы, когда наркомвнудел Ежов железной рукой навёл порядок в стране, славные весёлые ребята с васильковыми петлицами НКВД решили проблему преступности просто и изящно: 'кто не с нами - тот против нас!'. Против народа - значит, враг. А как известно, 'если враг не сдаётся'... И вновь вернёмся к тому, что пишет о Ежове и тогдашнем положении в стране А. Полянский - между прочим, активный антисталинист, однако стремящийся к объективности историк: 'Он считал, что уходящий 1937 год был самым трудным годом в его жизни. Советская власть чудом уцелела. Против неё был направлен заговор в Красной Армии, сотни тысячи заговоров в различных обкомах, райкомах, наркоматах, на заводах, в колхозах, в университетах. Троцкистские и фашистские шпионы опутали всю страну своими мерзкими щупальцами. Предателями оказались не только бывшие офицеры и дворяне, от которых, кроме как двурушничества, другого и ожидать было нечего, но и старые большевики-подпольщики, оказавшиеся на самом деле провокаторами царской охранки, десятки лет скрывавшими от партии свои истинные лица.

Предатели в любой момент могли пойти в наступление. Если бы Тухачевскому и его своре удалось взбунтовать в Москве хотя бы один пехотный полк, направить его против Сталина и правительства, то тысячи вражеских агентов во всех государственных организациях, включая НКВД, приступили бы к захвату власти и к уничтожению настоящих коммунистов. А это гражданская война и непременная интервенция...

Но партия всё же сумела выстоять в борьбе с врагами, и органы НКВД разгромили троцкистско-зиновьевские и бухаринские шпионские банды. И этим разгромом, по указанию Сталина, руководил он, Николай Ежов. Да, это он победил врага и спас советских людей от троцкистского порабощения. Он теперь народный герой, его называют 'любимцем народа', 'сталинским железным наркомом'. Он уже вошёл в историю и теперь ближе всех стоит к Сталину, является его главной опорой.'

- Помилуйте! Да не было никакого заговора! Это всё паранойя! - воскликнет, возможно, зомбированный телевидением и прессой обыватель. - это всё злодей Сталин придумал для удовлетворения своей кровожадности!

Так скажет он, и соврёт, вольно или невольно. Были тогда тайные организации, готовившие переворот, были и шпионы с диверсантами (Один Герой Советского Союза пограничник Карацупа задержал несколько десятков нарушителей границы), и сознательные вредители и саботажники, и военные заговоры (по делу одного из них арестовывали и моего деда, в ходе следствия разобрались, кто виноват, а на кого возведён поклёп, невиновных выпустили, вернули звания, награды, многих послали осваивать новую технику, а подлинных врагов сурово покарали), и 'пятая колонна' в преддверии войны точила отравленный нож для удара в спину. Война стучалась в двери - только отгремели хасанские бои, впереди были Халхин-Гол, Освободительный поход, Великая Отечественная.

Нельзя сказать, что Николаю Ивановичу Ежову удалось полностью очистить советскую землю от нечисти, однако врагов народа тогда заметно поубавилось. Уцелевшие хоронились по щелям, мимикрировали, перекрашивались в 'честных и бескомпромиссных борцов', и всячески стремились подлыми гадючьими укусами нанести максимальный вред. И главный их удар был направлен против тех, кто сурово и беспощадно выводил их на чистую воду, показывая советскому народу лицо врага. В январе 1939 г. Н. Ежов был арестован по сфабрикованному обвинению, около года вместе с лучшими своими соратниками-чекистами находился под 'следствием' - выбивались нужные показания, однако безуспешно. Ежов знал, что надеяться на снисхождение от врага, которого он вовремя не сумел распознать, не приходится. Однако на суде он выступил с последним словом - он говорил для тех, кто мог его слышать, для бойцов конвоя, для секретарей, стенографистов Военной коллегии, для тех советских людей, кто не по своей воле присутствовал на этом 'судебном спектакле'. Вот часть его выступления:

'Я долго думал, как пойду на суд, как буду вести себя на суде, и пришёл к убеждению, что единственная возможность и зацепка за жизнь - это рассказать всё правдиво и по-честному.

...Я решил: лучше смерть, но уйти из жизни честным и рассказать перед судом действительную правду. На предварительном следствии я говорил, что я не шпион, я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения. Я в течение 25 лет своей партийной жизни честно боролся с врагами и уничтожал врагов. У меня есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять, и я о них скажу после, но тех преступлений, которые мне вменены обвинительным заключением по моему делу, я не совершал и в них не повинен...

На предварительном следствии следователь предложил мне дать показания о якобы моём сочувствии в своё время 'рабочей оппозиции'. Да, 'рабочей оппозиции' в своё время я сочувствовал и об этом никогда не скрывал, но в самой оппозиции я участия не принимал и к ним не примыкал. Когда вышли тезисы Ленина 'О рабочей оппозиции', я, ознакомившись с тезисами, понял обман оппозиции и с тех пор я был честным ленинцем.

В 1933-1934 годах, когда Пятаков ездил за границу, он передал там Седову [сын Троцкого - Авт.] статью для напечатания в 'Соц-вестнике'. В этой статье было очень много вылито грязи на меня и на других лиц.

Никакого заговора против партии и правительства я не организовывал, а наоборот, всё зависящее от меня я принимал к раскрытию заговора. В 1934 году я начал вести дело 'О кировских событиях'. Я не побоялся доложить в Центральный Комитет о Ягоде и других предателях ЧК. Эти враги, сидевшие в ЦК, [...] нас обводили, ссылаясь на то, что это дело рук латвийской разведки. Мы этим чекистам не поверили и заставили открыть нам правду об участии в этом деле протроцкистской организации. Будучи в Ленинграде в момент расследования дела об убийстве С.М. Кирова, я видел, как чекисты хотели замазать это дело. По приезде в Москву я написал обстоятельный доклад по этому вопросу на имя Сталина, который немедленно после этого собрал совещание.

При проверке партдокументов по линии КПК и ЦК ВКП (б) мы много выявили врагов и шпионов разных мастей и разведок. Об этом мы сообщили в ЧК, но там почему-то не производили арестов. Тогда я доложил Сталину, который вызвал к себе Ягоду, приказал ему немедленно заняться этими делами. Ягода был этим очень недоволен, но был вынужден производить аресты лиц, на которых мы дали материалы. Спрашивается, для чего бы я ставил неоднократно вопрос перед Сталиным о плохой работе ЧК, если бы я был участником антисоветского заговора.

Мне теперь говорят, что всё это ты делал с карьеристской целью, с целью самому пролезть в органы ЧК. Я считаю, что это ничем не обоснованное обвинение, ведь я, начиная вскрывать плохую работу органов ЧК, сразу же после этого перешёл к разоблачению конкретных лиц...

Придя в органы НКВД, я первоначально был один. Помощника у меня не было. Я вначале присматривался к работе, а затем начал свою работу с разгрома польских шпионов, которые пролезли во все отделы органов ЧК. В их руках была советская разведка. Таким образом, я, 'польский шпион', начал свою работу с разгрома польских шпионов. После разгрома польского шпионажа я сразу же взялся за чистку контингента перебежчиков. Вот так я начал свою работу в органах НКВД. Мною лично разоблачён Молчанов, а вместе с ним и другие враги народа, пролезшие в органы НКВД и занимавшие ответственные посты. Люшкова я имел в виду арестовать, но упустил его, и он бежал за границу. Я почистил 14000 чекистов. Но моя вина заключается в том, что я мало их чистил. Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил чекистов. Не чистил лишь только их в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа.

...Ягода и его приспешники каждое троцкистское дело называли 'липой', и вот под видом этой 'липы' они кричали о благополучии, о затухании классовой борьбы. Став во главе НКВД СССР, я сразу же обратил внимание на это 'благополучие' и весь огонь направил на ликвидацию такого положения. И вот в свете этой 'липы' Фриновский всплыл как ягодинец, в связи с чем я и выразил ему политическое недоверие.

Участником антисоветского заговора я никогда не был. Если внимательно прочесть все показания участников заговора, будет видно, что они клевещут не только на меня, но и на ЦК и на правительство.

На предварительном следствий я вынужденно подтвердил показания Фриновского о том, что якобы по моему поручению было сфальсифицировано ртутное отравление. Вскоре после перехода на работу в НКВД СССР я почувствовал себя плохо. Через некоторое время у меня начали выпадать зубы, я ощущал какое-то недомогание. Врачи, осмотревшие меня, признали грипп. Однажды ко мне в кабинет зашёл Благонравов, который в разговоре со мной между прочим сказал, чтобы я в Наркомате кушал с опасением, так как здесь может быть отравлено. Я тогда не придал этому никакого значения. Через некоторое время ко мне зашёл Ваковский, который, увидя меня, сказал: 'Тебя, наверное, отравили, у тебя очень паршивый вид'. По этому вопросу я поделился впечатлением с Фриновским, и последний поручил Николаеву-Журиду немедленно произвести обследование воздуха в помещении, где я находился. После обследования было выяснено, что в воздухе находились пары ртути, которыми я и был отравлен. Спрашивается, кто же пойдёт на то, чтобы в карьеристских целях за счёт своего здоровья поднимать свой авторитет. Всё это ложь.

Меня обвиняют в морально-бытовом разложении. Но где же факты? Я 25 лет был на виду у партии. В течение этих 25 лет все меня видели, любили за скромность, за честность. Я не отрицаю, что пьянствовал, но я работал как вол. Где же моё разложение?

Я понимаю и по-честному заявляю, что единственный способ сохранить свою жизнь - это признать себя виновным в предъявленных обвинениях, раскаяться перед партией и просить её сохранись мне жизнь. Партия, может быть, учтя мои заслуги, сохранит мне жизнь. Но партии никогда не нужна была ложь, и я снова заявляю вам, что польским шпионом я не был и в этом не хочу признавать себя виновным, ибо это моё признание принесло бы подарок польским панам, как равно и моё признание в шпионской деятельности в пользу Англии и Японии и принесло бы подарок английским лордам и японским самураям. Таких подарков этим господам я преподносить не хочу.

Когда на предварительном следствии я писал якобы о своей террористической деятельности, у меня сердце обливалось кровью. Я утверждаю, что я не был террористом. Кроме того, если бы я хотел произвести террористический акт над кем-либо из членов правительства, я для этой цели никого бы не вербовал, а, используя технику, совершил бы в любой момент это гнусное дело.

Всё, что я говорил и сам писал о терроре на предварительном следствии, - 'липа'.

Я кончаю своё последнее слово. Я прошу Военную коллегию удовлетворить следующие мои просьбы. Судьба моя очевидна. Жизнь мне, конечно, не сохранят, так как я и сам способствовал этому на предварительном следствии. Прошу об одном, расстреляйте меня спокойно, без мучений.

Ни суд, ни ЦК мне не поверят, что я не виновен. Я прошу, если жива моя мать, обеспечить её старость и воспитать мою дочь.

Прошу не репрессировать моих родственников - племянников, так как они совершенно ни в чём не виноваты.

Прошу суд тщательно разобраться с делом Журбенко, которого я считал и считаю честным человеком, преданным делу Ленина-Сталина.

Я прошу передать Сталину, что я никогда в жизни политически не обманывал партию, о чём знают тысячи лиц, знающие мою честность и скромность. Прошу передать Сталину, что всё то, что случилось со мной, является просто стечением обстоятельств и не исключена возможность, что к этому и враги приложили свои руки, которых я проглядел. Передайте Сталину, что умирать я буду с его именем на устах'.

Николай Ежов жил и умер как Настоящий Человек. Он останется в нашей памяти верным соратником Сталина, честным бойцом за счастье своего народа, как он его понимал.

Прошли годы. Сегодня мы видим, как потомки тех врагов народа, в которыми боролся нарком Ежов, разрушили и растащили всё, что создавалось трудом поколений советских людей, предали и продали русский народ, низринув его в прах. Но знайте: есть наследники славного дела! И пусть трепещут гады: придёт день, и они почувствуют на своей шкуре карающую руку русского пролетариата - и тогда им станет ясно, каким был добрым наркомвнудел Ежов! Придёт снова Семнадцатый год, придёт и карающий Тридцать Седьмой!