Господи, прости... Прости меня, и дай мне сил ходить твоими путями. Дай мне сил помочь, дай мне сил превозмочь и добиться. Я не могу больше...
Байки старого леса
Да, что там говорить, какой там в России бизнес! Кому он нужен... Кормить их, да и только? Все это треп один, и когда смотрим мы на них по телевизору, смеемся, да и только.
Расскажу я тебе такую историю. Тесть мой был толковый мужик, весь от земли. Всю жизнь проработал директором колхоза. Ну а когда колхозы начали все разгонять, и народ подался кто куда, он так не смог.
Собрались мы тогда всей семьей - других и не осталось - и решили сами свою пшеницу растить.
Пошел тесть, набрал кредитов, технику, набрал долгов, и выкупил землю, что от колхоза оставалась. Купил он и технику, и прекрасную пшеницу. Зернышко к зернышку. И начали мы тут горбатиться. Своим потом и кровью все вспахали, засеяли, дышали на эти зернышки. Когда подошел урожай, - а получился он у нас праздничный, - своим потом и кровью все собирались. Кто сказал, что русский мужик бездельник и пьяница, да только водку жрать может? Собрали мы тогда такую пшеницу, которая колхозу только снилась, и отправился тесть ее продавать.
Только тут и начались у нас чудеса. Сунулись в одну контору, в другую - "Ан нет, говорят, пшеница то у вас кормовая!". "Как так кормовая?, - глаза разуй!". "Нет, кормовая, и только по цене кормовой мы ее и купим". Мы с ума едва не повернулись, пока не отвел тестя в сторону один хороший человек, да и не сказал ему: "Ты что, вчера родился? Не знаешь, что все поля себе бывший секретарь обкома прибрал? Он и всей пшеницей заправляет, и сколько ты тут не ездий, хрен у тебя что купят!"
А что делать? Долги отдавать надо, а по цене кормовой нам их не вернуть! Ну ты понял, чем все закончилось: нанял мой тесть фуры, да свезли мы ту пшеницу в другой район. Продали, и хватило нам едва чтобы за фуры заплатить да долги раздать - а самим по кукишу досталось.
Собрал тогда нас мой тесть и сказал: "Да чтобы я еще хоть одно зерно, хоть кол посадил, буду я проклят!". И уехал. Кажись, и недолго пожил после этого...
А мы, братья, да и родня, остались все, и устроились шоферами. Ничего, работа кормит, на хлеб хватает. Только вот каждый раз, когда приходится мне мимо бывшего поля нашего ехать, наворачиваются у меня слезы. Столько ведь лет прошло, а не могу...
Что мне твоя Москва после этого, со всеми ее президентами? Мы когда телевизор включаем, смотрим на них, да смеемся. Знаешь, как у нас это называется? - "Байки старого леса". Вот только говорят всё, что в деревнях одни пьяницы и остались, да разве мы в том виноваты? Не наша в том вина... А ты мне про бизнес...
Vaterland
Нет, ты послушай, расскажу я тебе сейчас историю одного моего приятеля-иммигранта, Василия, он в Германию подался. Как туда попал - отдельное дело, рассказывать не буду, да и не немец он вовсе был, а кажись жена его. Короче, не в этом дело.
Приехали они в какой-то городок, где их поселили. Домик к домику, все похожие, везде чистота. Денег дали с гулькин нос, и начал Василий с первого дня горбатиться, к новой родине приспосабливаться.
А не прошло и месяца, как через два дома от него появился еще один "русский". По правде сказать, был он совсем не русский, а из Таджикистана что-ли. Да только с родней немецкой ему поболе повезло: бабка у него немка была, да еще и воевала, да еще и у жены родители немцы. Короче, обласкали их с первого дня, и Василию аж завидно стало.
Но теперь слушай, что дальше случилось.
У одного из их соседей-немцев - не наших, а местного - сложены были перед домом доски. Хорошие такие доски, аккуратно лежали. Только на второй день после того как наш немецкий таджик приехал, доски вдруг исчезли.
Райончик-то был маленький, окно в окно, все друг друга знали, все жили аккуратно, и вдруг такое происшествие! Поверить трудно! Ну, ясное дело, вызвали те немцы полицию. Полиция приехала, и недолго маялась - нашла те доски под брезентом у нашего таджика на заднем дворе! Немцы пришепились -как же так? А таджик всё им очень даже по-русски объяснил: не могу, говорить, смотреть, как хорошие доски без дела лежат! Сердце разрывается! День смотрел, два, а потом и не выдержал. Да и что я сделал? Я их только к себе положил! Они так без дела валялись, так я их к себе положил только, и всего!
Ну, бабушка у него была немка, да воевала - короче, отделался он только штрафом, и доски отдал. Но самое интересное - знаешь, что потом произошло? Как сгрузил он последнюю доску, плюнул в сторону всех тех немцев, да и сказал им:
- Да что у вас за страна такая идиотская? И доски так просто лежат, и домов вы не запираете, а коли возьмешь что, так сразу полицию зовете! Что за дурацкая страна! Да подавитесь вы вашими досками, на хрен сдалась мне ваша Германия, и я жить у вас не буду!
Взял, да и уехал к себе обратно!
Вот такие дела, брат. Только помни мои слова: если живешь ты за границей, и рядом поселится к тебе такой же русский - как мы с тобой - запирай ты свою дверь. Мой Василий теперь запирает.
Gentlemen"s Club
Любимый уютный Gentlemen"s Club в центре Москвы: шкафы-мальчики на входе у рентгена, раздевалка (мальчик потоньше), тяжелая как театральный занавес портьера, за которой музыка, полумрак, столики. Сцена в две "таблетки", и два "стакана" по краям.
- Здравствуйте, можно я подсяду?
Она красивая, как и все; и всё при ней. Впрочем, главное, что она улыбается, и с ней можно будет просто поболтать - помимо всего остального.
- Как тебя зовут?
-Света. А Вас?
-Игорь. Можно на "ты".
Света плавно устраивается в креслице поближе ко мне, и ее коленка приятно касается моей. Есть контакт.
- Откуда такая красивая?
- С Украины.
- Давно здесь танцуешь?
- Да не, с месяц.
-А раньше?
-В Dolls
- Ну и как тебе здесь?
- В Dolls было лучше: приваты по три тысячи, увольнения, четыре шеста, фейерверки на заказ... Можно закурю?
- Давай.
Света затягивается, смотрит с минуту на свою подругу у шеста, улыбается:
- Один раз заказал один нам танец на четверых у шестов. Ну мы только на них залезли, а он возьми да закажи еще фейерверк. Дак они как пальнули нам по жопам - я чуть с шеста не грохнулась. Предупреждать же надо!
-Ну и как жопа, обгорела? - улыбаюсь я
- Да слегка, - улыбается Света, и гладит себя по бедру. Назови его как хочешь, а оно все-таки красивое, нет спора.
- На приват сводишь? - выясняет перспективы Света
- Давай. Посидим и пойдем.
Заработок обеспечен, и Света расслабляется, гладит меня рукой по колену. Я улыбаюсь: мне просто хорошо, от меня никто ничего не требует, я пью пиво и болтаю. Я провел бы так всю свою жизнь.
- Ну и как на Украине?
- Жопа на Украине.
- Что так?
- Денег нет, работы нет. У меня сыну 10 лет, муж бросил, мой отец без работы. Так я сына с отцом оставила и сюда на заработки. Сняла квартиру на окраине - мать приехала, говорит, что за гадюшник, а где лучше взять?
- И ты одна что, всех кормишь?
- Да. Есть у меня еще и парень.
- Работает?
- Нет. Был строитель, остался без работы, теперь здесь дома сидит.
- Так ты и его кормишь?
- Получается так.
Я смотрю на Свету. Я давно вышел из прыщавого возраста, когда считал стриптизерш шлюхами, а шлюх - чем-то марким , сифилистичным и мерзостным. Они прекрасные девчонки, они молодцы, и я их очень люблю. А еще они стопроцентрые женщины. По сути дела, редко где еще поговоришь с женщиной так просто - без ужимок, флирта, идиотских теорий и взаимных претензий. Просто и начистоту.
- Ты один живешь?
- Да.
- Я бы могла сейчас выехать... К тебе или в гостиницу,- намекает Света
- В другой раз, - улыбаюсь я
- Хорошо, - говорит Света
Я пробовал, но выезды мне всегда нравились меньше: приходишь в маленькую холодную и пустую квартирку, где словно все вынесли за долги, и осталось лишь полотенце в душе, чайник, да кровать. Залезаешь к ней под одеяло, просто чтобы согреться. Так, видимо, встречаются с женами в тюрьмах. В клубе же радостно, и я знаю, что в приват-комнате я сделаю со Светой все то же самое, но без тюремной эстетики.
- Купишь мне выпить?
- Конечно.
Света заказывает ром с колой. Я смотрю на сцену, и на Свету. Она наклоняется ко мне, проводит своей щекой по моей. У нее мягкие белые волосы, и темная кожа слегка пахнет солярием. Еще танец, и мы пойдем в приват.
Директор
1.
Самолет наш опять битком, и достался мне попутчик первого класса - костюм, галстук. Разговорились. Оказалось, директор химкомбината.
- Ну и как дела с химией?, -спрашиваю, - Как кризис?
- Кризис? , - удивляется, - Если бы дело было в кризисе, все бы было просто. Беда-то совсем не в нем.
Он задумывается и смотрит на пакетик с туалетными принадлежностями - "Дешевка". Небрежно бросает его под сиденье, смотрит в окно, словно потерял там кого-то, смотрит вдоль салона, тяжело вздыхает и откидывается на спинку:
-Послушай, как у нас получилось.
На комбинате я давно, прошел, как говориться, весь путь. Было нас несколько толковых парней, все что-то изобретали да оптимизировали. Да только лет десять назад зашатались наши дела: цена на товар упала, зарплаты - еще ниже, и стал наш комбинат перебиваться с пустого на порожнее.
Долго мы так страдали, пока не выкупил нас (за бесценок) какой-то олигарх. И не успел он нас купить, как свалился на нас офигенный госзаказ. Вот как у них, у олигархов, все просто: мы столько лет петиции наверх писали, чтоб нам хоть что-то делать дали, да нашими петициями там, видимо, подтирались только. А он пришел, и раз! - без всяких петиций все закрутилось. Денег немерянно, и делать ничего вроде особенного не надо - все то же, что я с моими друзьями десять лет назад делал.
У тут-то случилось у меня неожиданное. Я-то за эти десять лет директором успел стать, а друзья вот мои как-то незаметно все поисчезали. Кинулся я их разыскивать, и вижу: кто спился, кто за бугор подался. Никого нет! Денег море, а работать никого не осталось! И никто и понятия даже не имеет, как теперь все это делать. А олигарх наверху глазом уже подергивает - деньги надо распиливать, хоть что-то комбинат произвести должен! - А мы ничего, ни хрена собачьего произвести не можем, потому что все нахрен забыли!
Чувствую, еще немного, и начнут на нашем комбинате чучел из директоров набивать. Тогда рванул я по всем нашим краям и областям - Сибирь, она большая, знаешь, - чтоб хоть каких-то новых специалистов себе найти. Выискивал, вымаливал, покупал у других. Набрал себе-таки с десяток толковых парней, привез всех к себе, поселил каждого в шикарную квартиру. И с каждым контракт подписал - отработаешь у меня 10 лет, и квартира твоя.
Короче, наладили мы производство, и распилил олигарх государственные деньги со всеми теми, кто до него нашими петициями подтирался. Перепало и нам с их кормушки. И комбинат наш даже ничего себе работает.
- И что же, дадите парням квартиры через десять лет?, - спросил я.
- Эх, я-то дам, и дал бы хоть сейчас. Ты же знаешь - кадры решают все. Нет кадров, и ничего ты со всеми своими деньгами не сделаешь.
Да только проблема в одном: кто у нас в стране на 10 лет вперед поручиться может? Не приведи Бог, случится что со мной, или с нашим олигархом, и всё ведь переменится! Ты вспомни, что у нас 10 лет назад было, и кто и что тогда нам обещал - где теперь эти люди, и где их обещания? Я вообще не понимаю, как хватает у наших начальников совести планы и на 10, и на 20 лет вперед принимать. Ведь у нас в стране, если не сделаешь сейчас, не сделаешь никогда. Я бы всех этих любителей долгосрочных планов сразу бы под суд и отдавал, потому что знаю, что планы все эти лишь для того, чтобы ничего не делать, и ни за что не отвечать.
И парни мои это прекрасно понимают, вот в чем дело.
2.
-Да, - согласился я, - Вы абсолютно правы. Посмотрите только, до чего дошли люди за последние десять лет: если и были у нас профессионалы, то кто спился, а кто уехал. И не важно, был ты пахарем или академиком, исход у всех оказался один и тот же.
Вот я оказался в Америке много лет назад, и даже не по своей воле: окончил Универ, и решил поучиться за границей. Закончил там докторантуру, сразу получил хорошую работу, да так и понесло понесло-поехало, год за годом. Стал я и профессором, и компанию свою открыл - а как не открыть, когда сделать это можно за 5 минут в Интернете, а не ублажая взятками кучу доморощенных идиотов?
Короче, проработал я так несколько лет, да вдруг заела меня ностальгия. Захотелось мне и для России что-то сделать. Тем более что дела мои были универсальны (занимался я современными медицинскими технологиями), и в любой стране, а в России и подавно, крайне бы пригодились. Вот и купил я себе билет, и поехал на Родину.
Приехал в счастливых соплях, - снег! березки! - и из аэропорта сразу по знакомым: кто тут у нас современными медицинскими технологиями занимается? Ведь то телеку каждый день о них трезвонили: что не день, то где-нибудь на наших просторах новую клинику 21-го века открывают. Ну и нашлось у меня пара друзей, заинтересовались, говорят - Классные ты вещи рассказываешь, сведем мы тебя в клинику 21-го века, что в Москве самая крутая, и бабок на нее брошено было неведомо сколько. Классно, говорю, пошли.
И на следующий день, едва глаза продрав, отправился я в ту клинику с одним своим другом, которым их давно еще систему по работе с пациентами поставил. На улице темень была (декабрь), под ногами черное месиво из снега и какой-то "экологической" дряни, которой его тогда растворяли (отчего мои ботинки еще несколько месяцев пятнами шли), противно, промозгло. Но добрались мы до той клиники, и вправду смотрю: стоит этакая футуристическая крепость, с разлетистым фасадом да стеклянными башнями, даже через всю эту снежную дрянь просвечивает.
Подобрались мы к ней, а друг мне и говорит - нам сзади удобнее войти, так наше клиническое отделение и расположено. И пошли мы обходить клинику-замок сбоку, да случилась тут с ней интересная метаморфоза: стекло да башни остались на фасаде, а с торца открылось мне убогое обшарпанное зданьице, которое ремонта не один десяток лет не видело. "Интересный, говорю, ракурс - едва зашли со стороны, так сразу лет двести назад и прокрутили. "Погоди, говорит мне мой друг, -ты еще внутри не был".
Зашли мы сзади на какую-то обитую непонятно чем дверь, и оказались внутри простенького коридора. Но хоть и был он простенький, но показался мне, по заграницам поездившему, очень примечательным. Влезли мы в него со свей московской "экологической" грязи, а даже тряпки у дверей ноги вытереть не было. Зато вместо нее увидел я посреди коридора согнутую вдвое бабу, которая , упершись руками в ту видимо тряпку, раскачивалась из стороны в сторону как маятник, вытирая ею пол. Не было у нее ни швабры, ни чего еще - только та тряпка, которой она едва успевала вытирать пол за каждым вошедшим. Вот и мы поравнялись с ней уже в середине коридора, изрядно успев наследить. "Куда же вы все прете! - с усталой злобой отметила она наше появление, - Все прете и прете, сил на вас нет!"
- А почему бы им не постелить тряпку на входе, чтобы все ноги вытирали, а не гонять эту тетку по коридору?- поинтересовался я у своего знакомого.
- Так это ж клиника 21 века! - откликнулся он, - тряпки на входе устарели! Ну пойдем, покажу я тебе наш сервер.
К этому времени подоспели к нам два местных инженера, помоложе да постарше. Помоложе выглядел флегматично до крайности: похоже, лишь наше появление вывело его из какой-то вселенской печали, едва ли не боли, испытываемой им ежечасно на своем рабочем месте. Постарше выглядел повеселее, даже с явным оттенком блаженства: чувствовалось, что всеми страданиями он уже переболел в раннем возрасте, и уже воспринимал мир таким, каков он есть - ни лучше, ни хуже.
Зашли мы в серверную комнату, которая по совместительству была раздевалкой рентгенкабинета, сунулся мой друг к серверу - а мыши то нет!
- Где мышь? - обратился он к молодому.
- Где мышь? - повторил молодой старшему, бывшему у него, видимо, в некотором формальном подчинении.
- Нет мыши, - откликнулся старый после минутной паузы. Эту минуту он смотрел на компьютер, словно полагая, что отсутствие мыши было каким-то оптическим трюком, и что если посмотреть подольше, она непременно появится.
- Вижу, что нет, - начал расходиться мой друг, на которого созерцательная пауза старшего оказала скорее нервное воздействие, - Так вчера же была! Что вы мне прикажете без мыши делать? Пальцем его запускать?
- Вчера была, - выделил суть молодой.
- Да, наверное, - не без задумчивости повторил старший. Казалось, он был не совсем уверен в том, что мышь вообще когда-то была, и что мы сами не являемся тоже частью какой-то оптической иллюзии - вот еще немного подождать, и мы рассосемся в воздухе, оставив его в покое.
- Блин, и что мне теперь делать? - набирал обороты мой друг.
- Нужна мышь, - снова перевел молодой старому.
- Так где ж мне ее взять? - парировал старый. Он явно ждал нашего растворения в воздухе.
- Где хочешь! - решил показать свою начальственность молодой.
- Так зачем? - ответил ему старый, сопроводив это невинным и прямым взглядом в глаза.
- Затем! - объяснил молодой.
Как не странно, объяснение это оказалось такой исчерпывающей силой, что старый бойко вынырнул из раздевалки-серверной. "Только у рентгенолога не снимай!", - крикнул ему вдогонку молодой, и уже тихо добавил: "Уроды. Кругом одни уроды...". "Да и ты таков" - прочитал я на лице своего приятеля.
Через пару минут, проведенных нами в тупом созерцании обезмышенного сервера, старый вернулся с мышью, и ловко воткнул ее на место. Прошло уже полчаса с момента нашего прихода. Мой друг тяжело вздохнул, и запустил компьютер - оказывается, он был вообще выключен.
- А почему сервер выключили,- спросил он у молодого тоном человека, давно знающего ответ. Так воспитатель детского сада разучивает с детьми стихи - напоминая им первую строчку, и всем движением головы и глаз подсказывая уже вторую.
- Так перестал он у нас работать, -посетовал молодой.
- Как перестал? - удивился мой друй, - мы ведь вам все наладили, запустили, я при тебе же это делал, помнишь?
- Ну да, -ответил молодой, и я услышал в его голосе задумчивость старшего коллеги. А неделю назад перестал работать. Мы пытались на нем данные сохранить, а он говорит, что недоступен.
- А что же такого случилось у вас неделю назад? - начал тянуть правду клещами мой друг.
- Да... - разинул было рот молодой, и у него зазвонил мобильный. Он покосился на номер, сделал нам ладошкой, и выскочил в соседнюю комнату. "А мне какое дело?" - начало доноситься оттуда,- "У нас сейчас идет установка клинической системы. Сам разбирайся".
- У вас на этом компьютере кто-нибудь работает? Может, стерли чего? - переключился мой друй на старшего.
- Да, рентгенолог у нас на нем заключения печатает, конечно, - как-то словоохотливее отозвался старший. Почувствовалось, что с новыми людьми разговаривать ему было интереснее, - Да только я ему говорил, чтобы он ничего другого не трогал. Да он кроме Ворда ничего другого не знает.
"Поди, он и мышь умыкнул" - подумал я.
- А это что? - спрашивал мой друг, щелкая мышья по папкам с названиями "Милка", "Египет", "Пикник", набитыми фотографиями счастливого рентгенологова досуга.
- Да это он наверное свои фотографии сохранил, - признал очевидное старший, снова переходя на осторожную немногословность.
- Послушай, я сегодня задержусь, в магазин заедь сама, - доносилось из-за двери уже совсем другим тоном. Видимо, быстро разрулив производственные вопросы, молодой переключился на дела семейные, требыющие большего внимания. - Да. Да. Нет. Да. Возьми у него. А мне что делать? Где я тебе столько достану?
- Может, в сети что меняли? - решил вмешаться я.
- Это я не знаю, это он делает, - кивнул старший в сторону двери.
- Так долго он там еще будет? - снова начал расходиться мой друг.
В отличие от него, я чувствовал, что меня начинает заволакивать дремота. Я рано встал, я мчался в клинику 21-го века по промозглому московскому декабрю, я прокручивал в голове удивительные сценарии ее модернизации. Мой мозг оказался абсолютно не готов к происходящему, он отказывался его воспринимать, и я вдруг почувствовал, что мне начинает передаваться все настроение старшего инженера - "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Сейчас мы все проснемся, и все это прекратится, и мы забудем все, что здесь якобы было". Я напряг челюсти, подавляя приступ зевоты, все более походящий на судороги.
- Так, - разбудил меня молодой, снова просунувшись к нам в дверь, - Ну, как у нас дела?
Блистательность его вопроса вывела меня из мимолетного забытья. "Он ведь абсолютно все успел забыть" - понял я - "Абсолютно все! Tabula rasa! ". Часы мои перешли на начало одиннадцатого - мы провели в клинике 21 века уже более часа. Я почувствовал приближение головной боли.
- В сети ничего не меняли? - подоспел на помощь мой друг, подняв знамя из моих ослабших рук.
- Дайте подумать... Неделю назад я роутер новый ставил... Подсеть менял... Ну-ка, а этот у нас в какой подсети?-обратился он к старому, и пока тот выдерживал паузу, уже принялся что-то бойко печатать на клавиатуре.
- Алексей Викторович, вы здесь? - вдруг раздался за дверью женский голос, и на пороге появилась милая дама неопределенного возраста. Она лукаво скользнула взглядом по нашим незнакомым ей лицам, -Алексей Викторович, у меня пациенты. Вам еще много времени надо?
Я поймал себя на мысли, что "врач" оказалась "врачихой", и "Милка" вполне могла быть ее дочкой или подругой, но совсем не любовницей.
- Сколько у вас их там? -спросил молодой
- Да уже человек пять набралось, сейчас еще придут. Что мне с ними делать?
- Мы сейчас закончим, - ответил Алексей Викторович с определенностью человека, прекрасно понимавшего, что мы еще ничего и не начинали, - Пусть подождут полчаса.
- Ну да, - продолжил он, - конечно, адрес у компа поменялся,- А что, он должен был прежним оставаться?
- Я об этом с первого дня говорю, - процедил мой друг беззлобно, как повторяют что-то в сотый раз.
- Ну да, понятно. Ну, тогда это мы сделаем. Только я сейчас не могу - мне надо разобраться с адресами. Завтра у нас совещание, в пятницу привезут томограф,... - начал мысленно загибать пальцы молодой, и голос его становился все тише и невнятнее, - Так, так,... Да, на следующей недели должно получиться.
- Ну и хорошо, - неожиданно резюмировал я. Прошло полтора часа, и каморка рентгенолога начинала действовать мне на психику. Мне казалось, что она настолько наполнилась конденсированной человеческой глупостью и ленью, выходившими из наших голов (а себя я уже не исключал), что дальнейшее пребывание в ней становилось физически невыносимым. Меня тошнило, меня выворачивало наизнанку, мне хотелось орать и плакать, бить окна и мониторы, и лишь какая-то тупая апатия давила мою истерику внутри моей головы, давно переставшей что-то соображать.
Похоже, мой друг заметил мое состояние, но решил отработать поездку целиком, и еще долго задавал Алексею Викторовичу какие-то вопросы по эксплуатации его системы. Я не слушал и не вникал в суть их беседы, но по своему тону и всему построению вопросов и ответов она была настолько близка предыдущим, что было совершенно очевидно: в клинике ровно ничего не происходит, и не произойдет никогда. Да, в клинику поставили новейшее медицинское оборудование на отпиленные олигархические деньги; ей отгрохали офигенный фасад из стекла и бетона, но за фасадом этим скрывалось такое дикое, махровое средневековье, которое я никогда не смог бы себе представить в самом кошмарном сне. Я вспомнил бабу с тряпкой на входе, ее монотонно раскачивающиеся от стене к стене бедра, ее "куда вы прете", и понял, что моя истерика и апатия, захлестнув друг друга в моем же мозгу, слились в одно чувство тоски по бессмысленно прожитой жизни - пусть даже двум ее часам, но прожитым настолько бессмысленно, бестолково, мерзопакостно, что даже самое тупое, тупейшее времяпровождение стало бы для меня сейчас избавлением. "Чему равно 7 в 7-й степени?" - начал думать я - "Интересно, чему равно 7 в 7-й? Семью семь - сорок семь, потому что шестью шесть - тридцать шесть, и этим все доказано".
- Ладно, пошли, - подтолкнул меня мой знакомый. Видимо, мой вид начал вызывать у него опасения, да и сам он выглядел не лучше: как человек, только что глотнувший прокисшего молока, думающий, выплевывать ли его обратно, или положиться на крепкость собственного желудка, - Пошли.
-Стоп,- выпрыгнул вперед молодой, - посмотрю, не ли там пациента. В предбаннике рентгена и вправду оказалась какая-то женщина, уже успевшая раздеться, и едва прекрывшаяся халатом при нашем появлении. Впрочем, лицо ее не выразило от этого не испуга, ни неудовольствия - было видно, что для нее это уже стало нормой, как и бесконечное ожидание в очереди, бесконечное таскание по рентгенам посреди всей декабрьской снежной жижи, растворяемой поганой химией под видом экологически чистого продукта - и ни от снега, ни от клиники не ожидала она давно ничего другого, ничего лучшего, ничего, что не вызвало бы потом в душе хоть одно спокойное чувство, а не привычное брезгливое омерзение.
Я очнулся только на улице, когда прохладный воздух упал на мои щеки, а ветер бросил мне в глаза щепотку колючего снега. Мне захотелось упасть всем лицом, всем существом своим в самый глубокий сугроб, и провалиться сквозь него насквозь, на другой конец Земли - к папуасам, к пингвинам, к кому угодно. На что уходят наши жизни, наши дни и годы, дарованное нам сокровище времени? Почти три часа бестолкового времени, ничего не сделано! - и не будет сделано, потому что не будет сделано никогда. Плюс потраченные силы и нервы. Плюс десяток пациентов рентгенкабинета, с их потраченными силами и нервами - лишь потому, что мы хотели сделать их жизнь проще. Плюс жизнь моего друга, талантливого и способного парня, который должен пробиваться сквозь эти стены ежедневно и ежечасно, держа ум на поводке - потому что ему негде отсидеться, негде поработать нормально, негде накопить сил и знаний, чтобы выдюжить потом это бесконечное звероподобное российское слабоумие, заложенное в нас всех, но никаким другим временем так не востребованное, как нынешним.
Не тройкой представляешься ты мне, Русь, не волшебной птицей, хоть и люблю я тебя так безмерно, и прощаю тебе столько. Хоть твой я весь, до кончиков волос моих, до моих молекул и атомов, так непохожих на молекулы и атомы других народов. Но неужели это всё, что сможем мы из них построить? Неужели никогда не сложатся они в изумительные узоры, или по крайней мере устойчивые структуры, с известным прошлым и предсказуемым будущим? И неужели идеалом трудов и мастеров наших так и останется Левша, ничего своего не создавший, да лишь испоганивший заграничную блоху, чтобы потом опять провалиться в пьяный угар?
Куда же вы прете?
Дура
Достала, достала, тупая, сволочная дура! Как же я тебя ненавижу - всю, вдоль и поперек, в каждой твоей мелочи! Пошлая тварь - ты входишь в комнату, и у меня мурашки по коже, меня выворачивает физическое омерзение, я проваливаюсь в дыру, которую ты открываешь в пространстве одним своим появлением. Дыра, дура!
И с чего такие заскоки? Ведь я знаю тебя наперед - ты можешь не проговаривать слов, просто мычать своими интонациями, и я уже прекрасно пойму, о чем речь. Когда ты начинаешь телефонный разговор со своего "Послушай (пауза), Э-э-э (пауза)" - да можешь и не продолжать, я уже все знаю, и хочу заткнуть уши, и хочу повесить трубку. Но когда ты рядом, мне даже не надо твоего лица - я все прочту по углу поворота затылка, по кривой скрещенности рук, по наклону плеч. Занимательная геометрия - только меня она уже давно не занимает.
Кажется, ты была лучше в молодости -но чем, я не могу вспомнить. Все неизбежно проектируется ня "э-э-э", все падает в твою дыру. Вряд ли - вряд ли ты была чем-то лучше. Скорее, я был терпимее. Глупее, слепее? Я и сейчас достаточно глуп, скорее сентиментален по отношению к ребенку -если бы не он...
Интересно, что ты думаешь на мой счет? Уверен, ничего замечательного. Дилемма проста: синица в руке или журавль в небе? Ты всегда выбираешь синицу, и всегда говоришь о журавлях. "Ну развеселите же меня" - типичное обращение к гостям; тебя надо веселить, в тебя надо заливать прану, сто литров на метр.
И что дальше? Напиться, когда хочется просто заткнуть тебе рот? Не знаю... Я слишком сентиментален; при всей своей жестокости и жесткости. Не знаю. Да и интересно ли мне знать? Я не общаюсь с черными дырами - в них можно кидать слова до бесконечности, но не будет и эха. Ты просто меня достала. Почти по-семейному. Peut-etre la vie est encore belle...
"Русская душа"
Невысокий рост, умное лицо, бородат почти по-толстовски. Он долго смотрим в иллюминатор, а потом поворачивается ко мне, и начинает давно прерванную беседу:
- Я долго думал, чем мы, русские, так не похожи на других, и в голове моей возникла странная формула. Странная до пошлости. Вот она: если на Западе принято выделяться, поднимаясь над другими, то у нас - опуская других вокруг себя.
Забавно, не правда ли? Банально точно, практически пошло, газетно пошло, как новости первого канала. Но в этом именно и проблема: куда я не ткнусь с этой пошлостью, везде она оказывается аксиомой.
Вы только посмотрите, например - только у нас в России так ненавидят чужой успех. Казалось бы, ну стал Василий Васильевич богатым банкиром, облился шоколадом с головы до ног, лопает пиццу с Людовика XIV-го - ну а тебе-то, доценту химфака, какое дело? Ты Василия Васильевича в глаза не видел, слыхом не слыхивал, в делах его ничего не смыслишь, и вообще в другом городе живешь - так откуда же у тебя такое стойкое ощущение, что все свое богатство он из твоих зарплат наворовал? Да именно потому же: мы все запрограммированы понимать чужой успех как свое унижение! Неведомо, откуда это пошло - но очевидно, от какой-то древнерусской нехватки жизни на всех. Когда спали семеро под одним одеялом да одну пару сапог делили. Оттого и поселилось у каждого в башке - если есть на ком-то сапоги, то потому лишь, что они не на тебе!
Но странно то, что нехватка эта заложилась у нас в стране, где всего было пруд пруди - и леса, и зверья, и земли. И этому нахожу я лишь одно объяснение: если всего навалом, а для жизни все равно не хватает, значит, не умеет народ жить. Дурак он, значит, или лентяй, или все вместе взятое. Вас ведь в школе тоже Левше обучали - наш русский герой, талантище, самоучка? А вот поживешь жизнь, покрутишься, и спросишь себя - а что же такое этот Левша сделал? Изуродовал английскую блоху, вот что. Это английский мастер творил, пляшущую блоху выдумывал да сочинял, до этого сколько постараться надо было да мозгами поработать. А наш что? - как шлепал подковы на лошадей, так и на блоху насадил! И чего ради? Покуражиться, и не более - не думаю, что блоха от той подковы лучше затанцевала. И все это еще как проблеск в пьяном угаре - вынырнул, и обратно. Почему, скажите мне, блох создают всегда они, а мы умеем только подковы шлепать?
- Не знаю, - замялся я. Чувствовалось, что собеседник мой перешел на наболевшее, и спорить с ним было бессмысленно. Но тут что-то дурное потянуло меня за язык, и я сказал:
- А как же Чайковский, Достоевский, Чехов? Менделеев, Попов?
- Браво, именно этого я и ожидал, - ответил сосед, и тон его вдруг стал удивительно грустен, - Именно этого. - Он потупил глаза, и как-то медленно вздохнул - мне показалось, что он словно посмотрел вниз, на все нашу землю, сквозь самолет, - Чайковский, Достоевский... Пушкин... А вас не изумляет ли то, сколько лет назад они все жили? И наконец, не припомните ли вы, что они все думали на наш с вами, российский, счет? Да, батенька, мы давно уже торгуем ими, как матрешками, мы их обрендили до омерзения, мы едва их похоронив, метнули себя в такой век беспробудной бесовщины, что они, поди, сто раз от нас в раю отреклись.
Видите ли, конечно, опустив всех вокруг себя, ты оказываешься выше. Но лишь относительно тех, кого опустил. На самом же деле ты остаешься на том же уровне, а то и сам съезжаешь ниже - унижение других отнимает силы. Вам, например, не кажется, что именно в этом и заключается абсолютная неспособность России к какому-то развитию? Сколько у нас твердили про перестройки, модернизации, рывки вперед, вбок, и вверх - но мы-то знаем, чтО они все значат! У нас рвануть вверх означает утопить в грязи братьев своих, чтобы на фоне их ничтожества подать собственное убожество как превосходство! Превосходство над чем, позволю спросить? Над нулем? Над амебой? Над атомом?
- Да, трудно с вами спорить,- отвечаю я,- Ваши слова слишком похожи на правду.
- В том-то и беда.
Синестезия
Аэропорт aerogare и как всегда толчея, gout de cafard, муторно и скучно. Рядом в кресло плюхается тип неопределенной внешности. Его руки, шея, карманы, и даже зубы обременены нелепой кучей барахла, словно кто-то с таможни только что вывернул все его чемоданы ему на голову. Подмышкой зажат лаптоп.
Ух!
Он плюхается в кресло, и все его барахло опадает с ним, как снег с подрубленной елки, шуба с барского плеча, знания из головы сдавшего зачет студента - плюхается ему в ноги. Лаптоп оказывается наверху - он еще и включен, вот чудо - и мой сосед кое-как приводит его в состояние, параллельное полу и своему образу мышления.
Я не люблю читать чужие письма через плечо, но в силу неведомого и удивительного рефлекса глаза мои сползают в сторону, и скашиваются на экран. Ворд. Microsoft Word. Новая версия.
- Да! - неожиданно обращается он ко мне тоном тамады в разгар свадьбы, когда уже надо взбодрить первых упавших лицом в салат - Да! И катились бы все эти чертовы компьютеры подальше, но не могу уже, не могу без него обойтись!
- И вы можете так работать? - я пытаюсь вернуть свои глаза на место, и они невольно описывают дугу вокруг его кучи, искажая смысл моего вопроса.
- Вы об этом? - он дергает ногой, словно отбрыкиваясь от своего же барахла.
- О компьютере.
- А-а-а. Могу. Более того, не могу иначе (клац-клац). Я (клац-клац-клац, он явно чем-то увлекается)... я... э-э-э...(клац, долгая пауза - читает свежую почту)...
Разговор очевидно повисает в воздухе. Я перевожу взгляд на соседку напротив - молодая, "ничего себе", в шикарном платье, словно на бал - уж не в самолет ли она в нем собралась?
- Я-писатель!, - вдруг резко выдыхает он, и я дергаюсь от неожиданности. Интересно, но я уже совсем успел забыть о нем, его куче и его компьютере.
- Да?
- Представьте себе. И никогда терпеть не мог всю эту компьютерную дрянь.
- Что же произошло?
- Стечение обстоятельств.
Признаться, я не только в компьютерах никогда ничего не понимал - я от них еще и тупел. Стоило мне сесть за любой из них, и мысли в голове моей начинали путаться и гнуться, слова сбивались в нелепую кучу, и я не мог продвинуться далее страницы. И какой дрянью была эта страница! - когда я печатал ее и читал вдали от "голубого экрана", мне становилось стыдно, как я мог написать такую бессмысленную дурь.
Писал на бумаге, говорил в диктофон, изощрялся как мог - но как только доходил до компа, все снова влилось из рук.
И вдруг случилось мне заехать к бывшей, а у нее новый ноут. Я сел за него так, от безделья, смотрю - а там и новый "Офис", и какой крутой! Буковки все цветные, красивые, и размер, и заголовки - ну все как надо! И тут меня прорвало! Сел я за её комп, и пошел писать. Все, что в голове было, не задумываясь. Вы ведь понимаете: писатель - это медиум, не надо думать, не надо анализировать, просто пишите, пропускайте через себя. Логика все убивает - она безобразна, она лезет в лицо как кикие-нибудь... балки строительные, что-ли, на которых все держится, и к которым любой может прибить гвоздями всё, что ему угодно. А должно быть не так - должно быть мимолетно, загадочно, алогично.
Бывшая меня зовет, а мне не до нее. Так и просидел час, и потом еще попросил ноут на пар дней, да и ушел в "запой" - сколько мне тогда написать удалось! И в чем же дело, спрошу я вас? В новом "Офисе"! Вы видели, какого цвета там заголовки?! Смотрите! - не будь этого цвета, так и остался бы я на своих тормозах.