Как-то в полночь, в час безлунный, утомленный явью шумной,
Вчитывался в том старинный жадно, словно дикий зверь.
Уж Морфей ко мне спускался, как неясный звук раздался,
Будто тихо постучался кто-то во входную дверь.
Я сказал: "Всего лишь путник постучался тихо в дверь
Больше ничего, поверь".

Как вчера я помню ясно день декабрьский ненастный,
Призрачный кроваво-красный свет камина моего.
В нетерпеньи утро звал я, на страницах книг искал я
Утоления печали и не мог найти его.
О Ленора! Это имя! Ангелы поют его,
В землях ж смертных - ничего.

Неуверенный, несмелый шелест бархатной портьеры
Вызвал неудержный трепет, трепет сердца моего.
Ныне ж, чтоб души терзанья удержать, как заклинанье,
Я шептал: "Лишь путник просит у дверей впустить его,
Только путник умоляет у дверей впустить его.
Путник - больше ничего".

Но, уняв души стенанья, я сказал без колебанья:
"Вас молю: в вину не ставьте промедленья моего -
Был я дремою овеян, потому не мог уверен
Быть, что слышал стук ваш тихий в двери дома моего".
Так сказал и распахнул я двери дома моего.
Мрак - и больше ничего.

Взор во тьму свой устремляя, долго я стоял, мечтая
О вещах, о коих смертным знать не должно ничего.
Но ни символа, ни знака не пришло ко мне из мрака.
Имя раздалось: "Ленора", кто-то прошептал его,
То был шепот мой, и эхо повторило вновь его.
Эхо - больше ничего.

Вновь я в комнату вернулся, но внезапно пошатнулся-
Это вновь тот стук раздался - ясно слышал я его.
И, догадок чтоб не строить, чтобы душу успокоить,
Я сказал, чтоб успокоить трепет сердца моего:
"Это ветер ветку бросил в окна дома моего,
Ветер - больше ничего".

Лишь щеколду я откинул, как из тьмы, где дух мой сгинул,
Ворон вылетел, быть может, старше Бога самого.
Гордо, словно принц в короне, сел и замер, как на троне,
На Афины белом бюсте, что у входа моего.
Без приветствия, поклона сел у входа моего.
Сел - и больше ничего.

Я печально улыбнулся: мне мой странный приглянулся
Гость, что сел со строгим видом, словно старый лорд. Тогда
Я сказал: "Ты дряхл, черен, но так храбр и проворен,
Древний ворон, что явился из страны, где ночь всегда.
Ты скажи мне: как зовешься там, где правит Ночь всегда?"
Каркнул ворон: "Никогда!"

В том греха, чтоб удивиться, нет, услышавши от птицы
Речь, хоть и немного смысла в ней увидел я тогда.
Спорить тут со мною сложно: перечесть по пальцам можно
Тех, с кем ворон говорил бы ну хотя бы иногда,
Ворон так сидел у двери чтоб хотя бы иногда
Тот, чье имя Никогда.

Он изрек одно лишь слово и молчал теперь сурово,
Будто бы он в слове этом душу всю излил тогда.
Он сидел, не шелохнувшись, в тишине. На миг очнувшись,
Я шепнул: "Друзья все скрылись, в даль умчались навсегда.
Так и он меня покинет завтра утром навсегда".
Каркнул ворон: "Никогда".

Этой, будто бы с подмостков изреченной, фразой броской
Он молчание нарушил. Я сказал: "Видать года
C бедняком сей ворон прожил. Страх хозяина тревожил,
Горе душу истрепало, в гроб свела его нужда.
Так птицу научила песне этой лишь нужда.
Горькой песне - Никогда".

Тут мне стало интересно. В том себе признавшись честно,
Я в вольтеровское кресло против птицы сел тогда.
И, в комфорте утопая, я сидел, вопрос решая:
Что за знанье получил он в мира юные года,
И какое же значенье ворон, знавший те года,
Видит в слове никогда.

Строил я догадки снова, только не сказал ни слова
Птице, чей злой взгляд оставил рану в сердце навсегда.
Вызвали мои страданья тяжкие воспоминанья.
Боже! что за мука помнить: "С ней я рядом был тогда,
Только не сидеть нам вместе, как любили мы тогда,
В свете лампы никогда".

Райским ароматом полон воздух стал, казалось, шел он
От лампад, незримых глазом, - серафим их внес сюда.
И душа во мне кричала: "Бог дал шанс начать сначала
Жизнь тебе, в мечтах забыться сладких, светлых навсегда.
Позабудь свою Ленору, о несчастный, навсегда!"
Каркнул ворон: "Никогда!"

Я вскричал: "Скажи мне, вещий, птица ты иль бес зловещий,
Дьяволом ли был ты послан, бурею ль внесен сюда.
Посмотри: не сокрушен я в сей земле опустошенной.
Я молю: скажи мне, вещий, напророчь мне навсегда
Скоро ли покой душевный обрету я навсегда?"
Каркнул ворон: "Никогда!"

Я вскричал: "Скажи мне, вещий, птица ты иль бес зловещий,
Ради Господа благого, что над миром был всегда,
Отвечай душе несчастной: там, в Раю, в земле прекрасной
Встречу я святую деву, что меж ангелами, да?
Встречу ль я свою Ленору? О пророк, скажи мне да!"
Каркнул ворон: "Никогда!"

Крик твой - символ расставанья. Нет, злодей, не до свиданья,
А прощай. Лети обратно в край, где правит Ночь всегда.
Не роняй частицы мрака с крыльев - мне не нужно знака
Лжи, тобой произнесенной. Убирайся навсегда!
Не терзай когтями сердца, убирайся навсегда!
Каркнул ворон: "Никогда!"

И с злорадством неприкрытым, словно каменный, сидит он
На Афины бюсте белом замер черный навсегда.
Жуткой тишине он внемлет, а во взоре демон дремлет.
Так сидит он и так будет он сидеть, спустя года.
И души от страшной тени, что лежит на ней года,
Не избавить. Никогда.