Заунывно плачет ветер. Капли дождя, последнего дождя уходящей осени, срываются с неба, падая на иссохшую, холодную землю. Скрипят деревья, сбросившие груз листвы, постаревшие, в глубоких морщинах коры. Резкий порыв ветра бросает пригоршню листьев в лицо, срывает капюшон, заставляя щуриться от бледного солнца, утратившего тепло. Серые, почти бесцветные глаза, скомканные седые волосы, и худое, птичье лицо, такое же невыразительное как окружающий пейзаж. Нелепый путник, странный и очень уставший медленно бредет через умерший на зиму лес, тяжело опираясь на посох, и надеясь обрести приют в недалеком уже погосте. Скрипнули проржавевшие ворота, беззубый пес на цепи лениво тявкнул, навстречу шагнул, вытирая тряпкой руки, хозяин погоста, немолодой уже, грузный и сытый жизнью, как кот у крынки молока.

-Заплатить есть чем? Если нет - проваливай! - и голос такой же сытый и довольный, часть хозяина непредставимая отдельно.

-У меня есть деньги - сухо шелестнула трава, тонкие пальцы отправляют в полет золотой кругляш. Жадность багровым пламенем вспыхивает в холеных глазах, и презрение сменяется угодливостью, нашкодивший кот подставляет беззащитное брюхо, надеясь заработать прощение. Рука с толстыми, как сосиски пальцами опускается на чужое плечо, приглашающе толкает к дверям, не замечая озноба и дрожи бьющей бродягу. Запах еды и хлева, блаженное тепло опускается на тело, выгоняя из костей мерзкий холод, давая силы сделать еще шаг. Он садиться за стол проводит ладонью по свежеструганным доскам, словно прося прощения у умершего древа, вытягивает ноги и, не замечая услужливого взгляда, закрывает глаза. Пляску лиловых огней и звезд в его сознании, прекращает лишь густой мясной запах прямо под носом, от которого желудок противно сжимается и просит наполниться побыстрей. Еще не видя, руки сгребают ложку, чтобы опустить её в пряную мясную похлебку, поставленную на стол угодливым трактирщиком. Бродяга ест, сгорбившись над столом, и чувствуя, как окончательно покидает тело холод, казалось укоренившийся там навсегда. Почему-то сейчас он не в этом пропахшем дымом зале, а на весеннем лугу, где цветет черемуха и по которому так легко идти. Грубый удар по столу прерывает мечты, заставляя подпрыгнуть плашку с неказистой едой. Постоялец погоста, похоже, всем здесь известный выпивоха и буян, нависает над ним, буравя и без того дырявый плащ маленькими поросячьими глазенками.

-Ты кто такой, чтоб здесь сидеть и молчать?!

Бродяга отводит глаза, ему неприятен винный перегар, исходящий от увальня - забулдыги. Это не ускользает от настроенного на драку пьяницы, и он заносит внушительный кулак, под одобрительные возгласы остальных завсегдатаев, незамеченных бродягой. Время застывает на миг. А потом он поднимает голову глядя прямо в пьяные глаза забулдыги. Гром неожиданно ударяет в ясном небе, и на секунду темнеет. Вспышка молнии озаряет округу и мигом протрезвевший молодчик, дико крича от страха, падает на пол, прижимая руки к лицу, словно боясь потерять глаза. Он кричит, наверное, целую минуту в полной ужаса мгле застившей небо. Но тучи развеиваются, пьяница замолкает, тихонько всхлипывая и шатаясь, удаляется из зала. Еще миг и прежнее гульбище продолжается, только вот тихого бродягу опустившего голову уже никто не трогает. Удаляющийся от трактира пьяница плачет, трет глаза надеясь выплакать и вытереть с них это страшное зрелище, когда серые глаза безумца обернулись жидким серебром, полным нечеловеческой мощи и силы, полным презрения ко всему недостойному жить. Секунда, изменившая жизнь, секунда страха и осознания, мгновение за которое забулдыга простился с белым светом, не надеясь выжить в презрительном блеске серебряных глаз. Никогда не ходивший в церковь, он почему-то вспоминает фреску, где среди ангелов света и тьмы, стоит один единственный серый, ангел равновесия. Секунда, длившаяся века, и стоившая очень дорого для никогда не бывшего человеком животного, прошла незамеченной в трактире, словно ее и не было вовсе. Только вот странный путник, тяжело дыша, вышел прочь, оставив остывать на столе мясной бульон.

-Ну что Нельварил - прошептал он, оказавшись в одиночестве, чувствуя снежинки, опускающиеся на седую голову - все по-прежнему, пусть дорога и почти завершилась. Люди никогда не научаться быть лучше, чем они есть, и никто кроме них самих этого не изменит.

Резной посох вспыхивает яркими рунами, словно подтверждая слова Нельварила, и медленно гаснет, освещая уходящую во мрак фигуру с блестящими жидким серебром глазами, и трепещущими, стальными крыльями под полой плаща.