Собачья лужа

Всё началось с того, что ранним утром, собираясь, как обычно, на работу, я с неприятным удивлением обнаружил мокрый низ у одной из штанин.

Тут надо немного пояснить: "утро" для меня начинается часа в два-три пополудни, потому что в последнее время я завёл привычку сидеть за компьютером часиков этак до шести-семи настоящего утра; потом, встретив рассвет, падал и отсыпался, если это можно так назвать. Ибо для настоящего бодрого состояния духа мне необходимо проспать часов 10-11. Я, конечно, могу встать, если того требуют обстоятельства, и после пяти часов сна, и даже худо-бедно функционировать в таком виде, но это мне категорически не нравится. Производительность труда падает в несколько раз, и за бесконечно долгий день я успеваю сделать ненамного больше, чем за пару часов хорошего творческого труда, возможного при условии полной "выспанности". Однако самое неприятное в недосыпе, - я не получаю никакого удовлетворения от механически сделанного.

Работу мою такой режим вполне устраивал. При моей должности научного сотрудника очень немногие люди имели представление, чем я занят в настоящий момент. Это предоставляло мне возможность планировать сроки своих производственных и личных дел, как заблагорассудится. Частенько я помогал в компьютерных мелочах своему шефу (набрать текстик, поправить таблички, написать письмо на английском и т.д.); вот это занимало порой довольно много времени. С другой стороны, эту работу я тоже мог делать, когда и где мне удобно, хоть дома в три часа ночи. Так я обычно и поступал.

Таким образом, мой режим дня представлял собой следующую картину. Часа в два я просыпался, через час гигиенически-питательных процедур выходил с собачкой в направлении работы, по дороге заводил зверя к живущей неподалеку тёще и через полчаса был на рабочем месте. Там я получал задание от шефа, если таковое имелось, занимался (или не занимался) своими делами и часов в восемь вечера шёл домой, по дороге забирая собачку. К девяти я оказывался дома, плотно обедал и до утра занимался своей (или не своей) работой, если таковая имелась, или играл в игрушки, каковые имелись всегда. Периодические попытки "жить, как все" и ложиться пораньше результата не давали: ложась в полночь, я ворочался часов до пяти утра и в итоге всё равно спал до двух.

Может возникнуть резонный вопрос о целесообразности таких манипуляций с собачкой. Тому имелась вполне объективная причина: она категорически отказывалась оставаться одна. Как было известно из запутанной и туманной предыстории, её подобрали на улице в виде крупного сбитого машиной полуживого щенка, и в "детстве" часто оставляли одну (тёща ещё работала, меня с моей халявной работой на горизонте не было, и заниматься собакой было некому). Не знаю, была ли такая проблема тогда, но сейчас, стоило собачке заподозрить, что её бросили навсегда, начиналась такая истерика, что приходили из соседних подъездов и требовали прекратить истязать животное. Подобная реакция была, даже если её на пару минут оставляли перед входом в магазин. В результате толком купить ничего не удавалось, поскольку посетители дружной толпой вываливались на улицу и пытались отыскать злостного мучителя собак, но обнаруживали лишь нашу животинку, совершенно потерявшую голову от страха и потому истошно вопящую.

Когда я взялся за уже взрослую собачку (а ей было года три), я из перекормленной избалованной неженки быстро сделал вполне социально приемлемое существо. У нас были введены жёсткие нерушимые правила: на диване не спать, по комнатам не ходить, не лаять и не клянчить еду; зато была гарантирована двухразовая прогулка, а более того - в случае крайней необходимости. Однако знание и соблюдение этих правил у нас дома ничуть не мешает ей продолжать ездить верхом на добросердечной тёще, которой собака, судя по отзывам, просто не даёт жить (и особенно спать), но без которой тёща на самом деле жить вообще не может. Там собачка отрывается на всю катушку: то спит на кровати, то стащит еду, то устроит догонялки с кошкой, то начинает постоянно проситься на улицу. Последний факт поражает меня до сих пор: как же так, у нас собачка нормально терпит 16-18 часов, а там не может вынести и шести? Единственное, что мне не удалось перекроить в этом животном - патологическую реакцию на отсутствие хозяев. Поэтому пришлось смириться и каждый день, как в ясли, отводить собачку к тёще, а на ночь забирать обратно.

Этим утром я встал ни свет, ни заря, - в первом часу. Подняла жестокая необходимость бежать на работу для помощи шефу в срочном и объёмном деле, над которым мы совместно бились уже третью неделю. По поводу ранней побудки был устроен долгий моцион в ванной, потом неспешный завтрак... Когда я окончательно пришёл в сознание и начал одевать штаны, собачка, как всегда в предвкушении прогулки, радостно забила хвостом, выскочила за территорию своего коврика и, не в силах сдерживаться, стала издавать восторженные звуки, пытаясь делать это как можно тише. Всё это в обычное время ей не дозволялось, но изжить такую её реакцию на одевание штанов, курточки или обуви мне тоже не удалось.

Итак, самый низ висевших до того на стуле брюк был явно сырым. Проследив взглядом в направлении прежней дислокации этого предмета одежды, я обнаружил под стулом солидную лужу. Бесспорный производитель этой лужи тем временем бодро лупил хвостом стену, обожающе глядя на меня преданными карими глазами.

Сказать, что собачке влетело по первое число, - значит ничего не сказать. Я рвал и метал; я призывал всех богов обратить свой гнев и исторгнуть гром и молнию на неблагодарное существо, которое недостойно чести дышать одним воздухом с людьми, дающим ему кров и хлеб насущный, если оно способно осквернить благородное жилище в ответ на все благодеяния... Существо тем временем сообразило, что что-то не так, и от греха подальше по-пластунски уползло к себе в уголок.

Во избежание недоразумений сразу скажу, что никогда, даже в состоянии аффекта, не трогал собачку и пальцем; не тронул и в этот раз. Все свои успехи в воспитании животных, достигаемые без физических наказаний, я склонен относить к глубокому пониманию кошачье-собачьей сути и рациональному, методическому подходу к этому процессу. Зверюшкам более чем достаточно созерцания одного вида потрясающего кулаками и изрыгающего проклятия хозяина, чтобы осознать свою неправоту. То есть, образно выражаясь, я исповедую теорию виртуального кнута и реального пряника.

Два косвенных факта доказывали вину подозреваемой. Во-первых, совсем недавно собачка обвинялась тёщей в производстве аналогичной лужи у неё в коридоре. Я тогда скептически отнёсся к этому факту, объяснив его либо собачьей старостью и слабоумием (ей шёл сейчас одиннадцатый год), либо, наоборот, обострением собачьей хитрости, стремившейся демонстрацией своих слабостей подбить тёщу на очередные поблажки (типа, чаще со мной гуляйте). Во-вторых, очень редко, но такие казусы случались с глупым животным в его критические дни, вызванные недоброкачественной пищей, подобранной на улице. Если мы не спали, то успевали понять, почему собачка страстно просится на улицу. Но, случалось, она не успевала нас разбудить до того, как её организм тем или иным путём исторгал из себя всё, что считал лишним. Для этого собачка, подвывая в ужасе от предстоящей ей выволочки, забивалась в укромный уголок квартиры и делала своё дело, будучи не в силах его не делать.

Очевидно, так было и на этот раз, хотя все прежние собачьи неожиданности происходили от проблем с кишечником, а не с мочевым пузырем. Ещё, что меня смущало, - как немаленькая, в общем-то, собачка (овчарка) умудрилась залезть под небольшой стул для одежды? Поразмыслив, я зашёл с другой стороны стола, у которого стоял стул, и обнаружил там не то, что лужу, - целое озеро. Более того, это озерцо явно затекло под различные предметы в этом углу и, что самое грустное, - под стоявшие на полу коробки с книгами.

Теперь, когда мотив и состав преступления были установлены, всё встало на свои места. Ещё раз высказав собачке, что я о ней думал (она с совершенно уничтоженным видом сидела у себя на коврике, догадываясь, что в ближайшем обозримом будущем прогулки ей не видать), я пошёл за тряпкой и ведром. Глупое животное само себя наказало; и, поскольку своё немаленькое дело по-маленькому она уже сделала, можно было не спешить её выводить. Я переживал тогда только по поводу задержки в походе на работу, где меня ждала куча дел, да ещё, пожалуй, из-за обмоченных книг. Каково-то будет их потом читать...

Вздохнув, я положил на тёплую лужу тряпку и меланхолично наблюдал, как та медленно намокает. Потом отжал тряпку в ведро, обмакнул тряпку ещё раз, снова отжал... Тут я заметил, что, хотя в ведре было уже больше литра жидкости, лужа практически не уменьшилась в размерах.

Это ж надо, - подумал я, - сделать такую огромную лужу. На будущее стоит поменьше поить собачку, а лучше вообще убрать от неё миску с водой, выдавая питьё в лимитированных количествах. Хотя, чего толку - она вволю напьётся днём у тёщи, которая ставит ей полную кастрюлю воды, а очередную лужу напрудит под утро у нас.

Пока я переваривал эти мысли, тряпка была ещё пару раз отжата. В ведре плескалось уже больше трех литров тёплой бесцветной ничем не пахнущей жидкости, а лужа и не думала убывать.

И тут смутные сомнения стали закрадываться ко мне в душу. Сходив к собачке, пребывающей в угнетённо-философском состоянии духа, я убедился, что со вчерашнего дня она нисколько не уменьшилась. В то же время, судя по луже, сейчас на полу комнаты было разлито около половины собачки; плюс к этому её голова и шея находились в ведре. В таком случае, что же тогда понуро сидело в уголке на коврике, кроме шкуры? Вывод напрашивался сам собой: собачка явно не могла сделать ВСЮ эту лужу. Но самым неприятным было следствие этого вывода: существует ДРУГОЙ источник жидкости.

Мой взгляд, проследив за ручейком, вытекавшем из-под шкафа, остановился на стене, по которой бодро бежала струйка воды. Причем бежала она из электрической розетки. Обои над розеткой образовали тугие внушительного размера пузыри. Когда я к ним прикоснулся, то был очень удивлён, почему они до сих пор не взорвались на манер бомбы. Но окончательно меня добил потолок, который в буквальном смысле плакал над всем этим безобразием.

Какие хорошие обои, - подумалось мне в первый момент, - с поверхности нисколько не промокли. Дальше ничего подумать я не успел и, наспех натянув сырые штаны, бросился на пятый этаж (жили мы на четвертом).

Из двух квартир над нами в одной, принадлежавшей старшему по подъезду дяде Жоре, была приоткрыта дверь. Я позвонил; раздались чавкающие шаги, и дядя Жора в трико и с тряпкой в руках предстал передо мной.

Человек это далеко не глупый, и, пока я долго и витиевато пытался сформулировать свой вопрос, он меня опередил и буквально в двух словах обрисовал ситуацию. В частности, он пояснил, что причина кроется этажом выше, что слесарь уже вызван и что он сам крайне заинтересован в спасении от потопа своих вещей, а не в праздной болтовне на лестничной площадке. Этим я вполне удовлетворился и настолько быстро, насколько это позволяли правила вежливости, откланялся, ретировавшись успокаивать беснующуюся в одиночестве собачку и бороться с водной стихией.

Как прошёл следующий час, думаю, представить несложно. Хочу отметить только, что я сообразил отключить электричество и скотчем приладил к розетке наклонную картонку, под которую поставил ведро. Получилась довольно сюрреалистическая картинка: кран в стене в виде розетки, из которого струйкой толщиной в палец, журча, в ведро стекала вода. Полагаю, если такое сфотографировать и послать на какой-нибудь конкурс с подписью типа "Утечка электричества", можно было бы наверняка получить главный приз. Но тогда мне, увы, было не до художественных изысков.

Наконец, сюрный кран иссяк, мебель была перетащена в другой конец комнаты, книжки разложены на просушку, а пузыри на обоях проколоты и обезвожены. Удостоверившись у дяди Жоры, что нашим жилищам больше ничего не угрожает, я вернулся в квартиру и... заметил в углу скорбную собачку.

Бессловесное негулянное создание, наказанное ни за что, молча и терпеливо ждало милостей от природы в лице всемогущего хозяина, непонятно с какими целями битый час мечущегося перед её глазами. И я подумал, вот если бы люди проявляли хоть сотую долю той покорности судьбе... И ещё - что лучше, если б она сделала эту лужу; возни было бы на порядок меньше.

Больше я ничего не стал думать, а снял с крючка поводок. Собачка, немного опасаясь нового подвоха, осторожно приблизилась для одевания. Когда ремешок ошейника замкнулся на её шее, она окончательно поверила, что на этот раз всё будет без обмана, и возрадовалась всеми фибрами собачьей души. А я не стал, как обычно, её осаживать и призывать к порядку; в конце концов, ведь в любых правилах должны быть исключения.

Июнь 2006