Воробейчик Лев Владимирович : другие произведения.

Критика/секс. Глава 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Книга-размышление, книга-сомнение и книга -выбор, отвечающая на один вопрос и порождающая с десяток новых. Может ли счастье заключаться в определенности? Может ли человек быть счастливым? Можно ли разграничивать все на красное и белое и наконец выбрать - критика или секс?
  -Исписался...к черту исписался. Никак и ничего больше, понимаешь? Лишь поделки да глупость из-под пера.
  -Знаешь, это уже седьмой. - задумавшись, сказала она.
  -Седьмой?
  -Из кругов Данте, нет, седьмой с половиной; он назывался "Повторением", просто все это где-то между, ты - где-то между... Помнишь значение седьмого и восьмого?
  -Вруны, кажется.
  -Седьмой - насильники, восьмой - обманщики. А ты обманываешь, потому что как может исписаться тот, кто не умеет писать, вот в этом повторение.
  -Да хватит тебе. Опять по новой.
  
  Пустая бутылка громко упала. Слишком оглушительно для замолчавших вдруг людей, устало смотрящих на что-то свое, на бестелесность окутавшей их пустоты, на друг друга. Она лежала и задумчиво пыталась разглядеть что-то в его лице, он же, удивленный новым открытием, смотрел на правую руку, которая отчего-то дрожала и не слушалась своего господина, своего кукловода, забывшего натянуть накануне нити. Стебли риса, выращенные на далеких полях, были уязвимы, горы, созданные самим временем, когда-нибудь обратятся в пыль. Да, даже звездам и солнечным системам однажды придет конец - но тебе? Твоей сильной руке, еще недавно сжимающей ритино жалкое бедро в полутьме угловой комнаты, обычной комнаты, любой комнаты, пусть в ней не будет углов и стен? Нет, это было сложно, нечестно; игра в престарелого или ребенка, в тех, кто не принимает слабость: сжатие руки, разжатие руки, звон стягивающихся и разглаживающихся мышц. Слишком сложно. Слишком однообразно; почему она не придала этому никакого значения, почему для тебя это не имеет никакого значения; бутылка упала, привет-прощай молодость, сила. Когда вы успели ее выпить? Когда вы начали говорить, когда? До падения бутылки - до разжатия пальцев, до слабости - миллионы лет назад, с ней твои секунды прогорают или останавливаются: сложно различить.
  
  Она что-то говорила, уставившись пустым взглядом в стену. Плевать. Сжатие и разжатие руки; быстротечность волны, олицетворяющая собой движение из ладони в кулак. Так банально, что слабость приходит тогда, когда в мыслях ты чересчур далеко - сидишь и должен бы причитать о своих неудачах, не представляя, как из-за поворота выглядывает что-то еще, только ты не можешь - белоснежность всего, критика, соитие, отданное власти привычке: во всех этих вещах нет слабости, силы нет; cлабость есть в руке, в пустой бутылке, что эхом отдается в сознании - как финальный аккорд, призванный для срыва аплодисментов; но их нет - только нагота и темнота царствуют, верховодят, кукловодят; вот вы и кружитесь вокруг; что она говорит?
  
  -Слушаешь?
  
  Нет, не слушает. Смотрит и думает обо всем сразу и ни о чем конкретном. Помнишь, как это было? Подобрать бы эпитет: сладостно, отвратительно, странно, жутко, литературно, жизненно; может, критически? Да, критика - это отличное слово, не зря оно связано с тобой, не зря критика - почти что твое отчество; хорошо так рассуждать, все этим объясняется, даже она - нет, такая, как она. Она...ну уж нет. Пустая бутылка, эхо да рука - вот все, что имеет значение. Никак не обнаженная и несчастная женщина рядом - особенно после одного ужасного раза, про который иногда вспоминается, о котором иногда проскакивают черно-белые сны. Лучше черно-белые, чем белые; как после такого можно возводить ее в категорию пустых бутылок, как сравнивать?
  
  -Миша, ты мог бы и посмотреть на меня. - тихо сказала она, продолжая смотреть на стену. Ей не особенно хотелось смотреть на стену, не особенно хотелось говорить об этом. - Я больше не буду, сегодня, через полгода; может статься, что и никогда. Условие в одном: посмотреть, чтобы в твоих глазах я могла бы прочесть, знаешь, что ты...
  
  Посмотреть на нее? Услышал сквозь забытье и вот теперь пытаешься принять решение. Как оно ничтожно, как мелочно - взять да посмотреть, когда тебя вот так просят; она так просит, она всегда так просит - ненавязчиво, словно бы она должна сделать одолжение, а не ты; посмотреть, когда...когда? Когда знаешь, что абстрактные слезы на ее лице станут десертом этого вечера, украденные слезы, капли на лице. Когда дверь, хлопнувшая часом или двумя позднее, наверняка откроется через какое-то время и она вбежит, чему-то удивленная, разочарованная... вбежит обычной Ритой. Так что же, посмотреть, когда она просит так искренне? Она безумная и ничтожна, так просить. Встать бы ей и уйти, плюнув в лицо ему и размазав свою просьбу по переносице - так любая бы сделала на ее месте, нет, так тебе надо было бы однажды сделать; она же будет сидеть и по-своему умолять дальше. Будет подставлять и подкладывать свое тело, пряча под ним обнаженную душу (или что у нее там вместо души); капля яда в сдобренном пряностями блюде, что подают как заслуженную награду. А кому эта душа нужна? Тебе уж точно нет; три ужасных раза болью отдаются в дали твоего сознания, стучат, шепчут: прогони-прогони_её, выставь, забудь. Нет, не душа: сжатие-разжатие руки; ты строил этими руками на протяжении шести лет, а не созидал; теперь они не годятся даже для этого; что же это за слабость, что же с тобой случилось?
  
  -Да? - наконец спрашивает он.
  -Я, наверное, должна уйти.
  -Ты же знаешь, что я скажу, всегда знаешь - у тебя же есть ключи. Ты всегда можешь поиграть в наложницу, в гостя моего, но не раньше чем...
  -Не о том ты. Вообще уйти из жизни твоей. - только и произносит она, повысив голос. Думает, так обратить внимание проще - повысить голос да надеяться, что человек помилует тебя и посмотрит. Только посмотрит в твои глаза и ничего больше. - не могу больше. Так - не могу.
  -Так иди. К мужу, к детям.
  -Не прикидывайся, я устала. Почему бы тебе не опустить их, они не играют роли, критика твоя мнимая не играет роли, только то, что у нас - глупая роль, без чувства. Я играю, а ты подыгрываешь - я иногда думаю, как, как можно быть таким...-слово утонуло. Пыталась его выразить, облечь в привычную форму, но так и не смогла. Каким "таким", Рита? Разве ты знаешь сама? Ведь все, что ты в нем ненавидишь, все, к чему ты так странно относишься многолико слово дьявол - переливается цветами радуги, по краям шелестя бахромой черного цвета. Каким, знаешь? Наверняка уж. Но сказать это ты вряд ли сможешь - как и не сможешь вынести его взгляда, если он решится все же посмотреть прямо на тебя. Хорошо, что он не смотрит. Хорошо.
  
  -Опять? Надоело уже, ты каждый раз... - Сжимать и разжимать, играть в силу-слабость, в космос-хаос, в четные -нечетные; сжатый кулак похож на точку, разжатый - на что-то вроде длинной запятой, немного похоже, верно; точка - это сила, это конечность. Запятыми же обычно продолжают, чтобы не обрывать - да, в этом слабость. Сжатие, точка. Разжатие, запятая(слабость). Да, только это и имеет смысл, но никак не ее очевидные бредни.
  
  -Но я решила. Да, окончательно. Ты посмо...посмотришь на меня или нет?! - начав тихо, в конце она уже почти кричала. Она такая глупая - с возрастом принимает концепцию тех, других, ставит рамки, стены; возвращается в определенную категорию. Раньше она была другой, когда-то, но и ты, Миша, и ты был другим, до того самого раза двенадцать лет назад.
  
  Ты выдохнул, но не посмотрел. Рита скандалила, но оставалась Ритой. Да, она была зеленоглазым идеалом, выбравшим однажды не ту дорогу, не тот способ; спотыкалась в этом пути, раз за разом цепляясь коленками за ковер; любила, когда громко и любила, когда сонно целуешь ее в живот. Ох, Рита...ты безумна и больна, раз все еще пытается быть под холодной простыней рядом с человеком, больным своим самолюбием, эгоизмом, тщеславием и чем-то подобным, что особенно приятно находить в себе, когда больше ничего-то по сути и не осталось (он все это загоняет в концепцию критики, вот же слово ненавистное). Рита! Весенний налет на щеках и раковая клетка, обнаруженная на диагностике прошлым вечером - так же внезапна, так же хороша и убийственно опасна. Но это все в теории. Вся ее сила кончалась в этой квартире, холодной, белой; вся ее сила теперь казалась странной и вычурной, ненастоящей.
  
  Квартира - более холодный эквивалент женщины; ты любишь ее почти так же, как и хорошую женщину, нет - эту женщину когда-то; белые стены раньше давали успокоения почти столько же, сколь и белые плечи, сжимаемые тобой. Темные полы, картина с бушующим морем в зале, да кровать. Стол да два стула. Вешалки в коридоре, там же маленький комод для одежды - и ничего больше. Абсолютная пустота, белая буря, развернувшаяся в трехкомнатном аде, которую некоторые отчего-то называют своим оплотом, своей крепостью. Некоторые из твоих прежних немногочисленных знакомых считали иначе - по-другому видели свою свободу, заявляя, что стенки и телевизоры - это как раз таки то, что нужно. Дураки, они просто не были у него дома, вот и всего-то. Свобода не приемлет стен так же, как и человек не приемлет этой свободы; одно вытекает из другого почти с той же частотой, с какой даже великие люди убеждают себя в обратном. Да, свобода противопоставлена квадратным метрам, загнанным в толщи стен; однако у тебя этой свободы было вдоволь - просто белый цвет делает все чуточку больше. Только и всего.
  
  -Ты можешь хоть иногда не быть...не быть таким, а? Вот просто посмотреть без всей этой дряни, без размышлений; я может в последний раз у тебя, потому что на грани своего...-почти кричала зачем-то Рита, уже полностью обернувшись к нему и пытаясь достучаться до самого его сознания. Жаль, не получится. Да, не выйдет. Ох, посмотрите-ка на нее: простыня под ней сбилась, лицо перекошено, а зелени ее глаз совсем не видно. Ее маленькая и красивая грудь вздымается, посмотрите, а изгибы тела в полутьме выглядят совсем уж фантастично. Любой бы, не думая, посмотрел, даже не вспомнив бы прошлого. Да, любой бы.
  
  Ты помнишь родителей? Твои родители были обычными родителями - любили выпить и принимать гостей, читали классику и имели красивый советский сервиз, сдобренный тем милым налетом древности, который отчего-то заставлял тебя сморщить нос. Вот ты, Миша, и морщил. Ненавидел их за то, что его учили правилам жизни "чтоб как у людей". Ненавидел классику, особенно русскую. Не любил музыку, но отчего-то воспылал душой к морю - мама частенько поговаривала, что это ты в дядю пошел: бывалый моряк приплывал не особенно часто, но всегда с гостинцами. С годами тебе стало ясно, что не морем была та стихия, что забирала его то на три, то на шесть, а то и на все пятнадцать лет из родного дома; сомнения закончились, когда его лодку прибило к берегу раньше запланированного прибытия исключительно по УДО - и дядины татуировки вышли наконец за пределы тельняшки. Да, хороший был человек, жалко вот умер недавно - научил бы Мишку, как рыбачить, да и картину бы наверное оценил. Что и говорить - романтичные души всегда тянутся к морю; правда плохо, что иногда море принимает формы, отличные от своей.
  
  -...моего равнодушия. Вот оно, просыпается; отчаянно вру тебе в лицо, что все снова не так; почему ты уронил эту чертову бутылку?
  
  Удивительное дело - родственники. Все эти мамы и папы, дяди и тети, сводный брат, целующий тебя в губы в шесть лет под гробовое молчание слегка припивших родственников. Растят тебя и прививают ценности, по их мнению, необходимые - чтобы в итоге ты, попадая в трудную ситуацию, задумался : а как бы поступил отец? И плевать, что амбиции твоего отца никогда бы не завели его лихим приключением прямо к этой развилке; плевать, что из благодарности нужно задавать себе этот вопрос. Ты сидишь и смотришь на стену, сжимая руку и усмехаясь, думаешь - черт, а как бы поступил он? Представь: тучный и усатый мужчина, вперившись глазами в стену, не слушает само воплощение женской красоты, задумчиво изрекая какую-то банальность, вроде этой - "взглядом не решить проблемы, сынок". Да уж, смешно. Да...
  
  -Ты утомила меня. "Теперь я на полгода страсти волен жизнь отдать"...
  -Что...-только и сказала она, размазав остатки ума и блаженства по лицу. - что ты...
  -Да ну брось, Рит. - Он бы мог даже улыбнуться, но не стал. - Хочешь, чтобы посмотрел? Да я-то посмотрю, но пожалеешь. Плакать опять будешь, кидаться чем-нибудь.
  -Я давно уже разучилась плакать.
  -Ты не разучивалась плакать, глупая ты. Зачем пришла именно сегодня?
  -Почему бы мне не приходить сегодня? Эти даты, ничего в них нет.
  -И смысла нет?
  -И смысла.
  Ты усмехаешься. Все как всегда - силится сказать что-то, рассказать, что ты уже давно чувствуешь; кажется, что она уже не хочет приходить, что хочет разрушить непрерывную последовательность полугодий; когда это началось, зачем это началось? Десять лет или двенадцать лет? Неважно.
  -Я хотела сказать многое, что давно уже хотела.
  -Ты не обманываешь, ты не скажешь сейчас какую-нибудь глупость?- Передернул плечами, подмигнув стене. Стена, может, и хотела подмигнуть в ответ, но это у нее пока получалось слабо. - Всегда у нас так. Приходишь, плачешь на мне, двигаешься на мне, а после всегда воешь, как сука под забором.
  -Сам ты...сам. - задыхалась она, но не давилась слезами. Ненавидела? Да, разумеется. А может, и любила. Как всегда сложная игра в определения; одно, выраженное через другое; любовь через ненависть - как все безвкусно, Миш, как все отвратительно.
  -Ты все еще хочешь? Я посмотрю, я устал смотреть на стену. Ты приятней - но если посмотрю, то ты не сможешь сказать.
  -Почему ты сказал "если"? Ты выбираешь?
  -Ты выбираешь. Посмотреть?
  -Да, я не отведу взгляда, я все скажу!
  -Нет. Проходили.
  -Черта с два я уйду, не сказав! Не в этот раз, ты просто на голову болен, если позволишь мне молча уйти.
  -Я вытолкну тебя на улицу, Рит. Как шлюху вытолкну, бросив в тебя одежду.
  -Ты знаешь, что я не шлюха, я называю это "любовной амбицией", и, кроме того, я не сплю больше ни с кем. Я дам тебе тринадцать секунд, а захочешь - девять; ты болен нумерологией, строительством и фантазиями.
  -Ты имеешь в виду критику? Скорее всего ее. Я не посмотрю, наверное, я спать хочу.
  Сжатие, разжатие; одна запятая левой руки и точка с запятой правой; правая двигается, перетекает - ленивая река, гонимая ленивым потоком. Никакой боли, никакого сожаления; сжатие, Рита, разжатие, "Риточка", - кривишься. Ненависть к уменьшительно-ласкательным суффиксам сильнее даже былой любви к ней.
  -Я чувствую на щеке твой взгляд. Иди или говори, но ты уйдешь, не сказав. Да, иди. Пожалуйста.
  
  Конечно, она ушла. Молча, грациозно; с таким же торжеством она кивает своими ужасными шейными мышцами, с таким торжеством ее отец говорит или клянется убить тебя; гробовое молчаливое торжество - сухие щелчки в трубке и в костяшках пальцев, нет, что-то между этим звуком и ударом гонга; так звучит ее молчание - и это странно, потому что у остальных оно беззвучно. Оделась, когда выдохлась и слишком громко хлопнула дверью на прощание. Изящные сапожки, красное платье и сексуальная грусть, перемешанная с вожделенной печалью. К мужу поедет, наверное. Опять будет врать ему что-то. Не вспомнит и через полчаса тебя и то, что было однажды; да, "однажды" - замечательное слово, гораздо лучше слова "раньше" или "когда-то давно": "хорошее" слово не только говорит о прошлом, оно ставит под сомнение реальность, категоричность, конкретность; можно сказать: "однажды жил человек" - и все поверят, "однажды я переспал с ней" - нет, не поверит никто; "однажды" ставит под сомнение существование этого мира, в которой жизнь и секс с другой женщиной не могут существовать воедино; все это - чертова метафизика, вызванная моногамностью, вызванная лишь тем, что за всю жизнь у тебя была лишь одна хорошая, одна ужасная женщина; нет - эта женщина. К черту метафизику - бутылку нужно доставать из-под кровати.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"