Почему бы тебе не попробовать приспособиться к тому, что ты называешь жизнью, действом, разумом; критикой абстракционизма; почему бы тебе не задушить ее за то, что она сейчас сказала? Почему бы не попросить ее повторить, Миш; ты попросил и она заплакала иными слезами, иными каплями дождя и иной породой своих слез; эти слезы поменяли свой химической состав - одна лишь сера да бром; они чуть ли не шипят, падая на пол, они обожгут тебя, стоит протянут руку к ее лицу. Рита плачет, ergo - ... и так далее, ничего нового; плохо, что твое существование всегда одинаково, пьешь ли ты, читаешь ли, веришь ли или же выбрасываешь в овраг свою сожженную библию, которая пробыла у тебя дольше, чем все остальное за последние пару лет; плохо, что ты ее выбросил; плохо, что она говорит тебе и ты чуть ли не впервые хочешь заплакать вместе с ней. Переспрашиваешь только:
-Зачем...зачем ты это сделала, Рит?
-Просто я не уверена, что нам это нужно. Сейчас, вообще, когда-нибудь; я не создана для материнства; мне бы путешествовать с тобой и дальше и ничего совсем не менять - если у нас будут дети, мы не сможем больше наслаждаться этим, черт, наслаждаться хоть чем-нибудь; все будет пущено под откос, все будет глупо и странно.
-Ты сказала "если", а не "когда".
-Да, я сказала "если". Я не думала, что для тебя это так важно. Все это лишь категории и слова, которые нелепо звучат, Миш. Это всего лишь слова, а не действия, которыми...
Ты куришь и думаешь, куришь и думаешь; запомнишь следующий набор фраз, обмен фраз, запомнишь надолго; такие фразы врезаются в память, выбиваются камнем, они не выбеливаются белыми стенами и белой чередой уничтожительного времени; это такие фразы, для которых не нужны элементы любого литературного произведения, любого критического очерка: эти фразы и слова становятся страшными и без ремарок, без пояснений; они - элементы финала, который произошел с тобой целых двенадцать лет назад или больше; почему ты вспоминаешь этот разговор спустя столько времени, Миша? Она сказала: "это всего лишь слова, а не действия", - нет, Рита, критика - это слова, любовь и то, что ты называешь "враждебностью", подразумевая любовь - это слова, все, что вы делали друг с другом - это слова, но никак не это ужасное событие. Потеря ребенка, Миш, твоего; добровольное отречение от семьи, счастья и несчастья; потеря твоей веры и обретение твоей критики как некий результат этих шести лет, этой потери ребенка, которому ты придумал имя еще в свои девятнадцать; в память врезавшийся диалог, безумный и бессмысленный, после которого ты переродился в великого критика и умер как прежний человек.
-О чем ты только говоришь, Рит? Как ты можешь говорить мне это так...просто, так спокойно?
-Но дело сделано - теперь ничего во мне нет; ни ребенка, ни желания, ни-че-го, Громов, только осознание глупости этой ситуации. Я сказала тебе, я верю тебе - верю, что ты поймешь, как мне было странно принимать это решение.
-Ты приняла его.
-Да, приняла, и я довольна твоим стоицизмом; я знала, что ты не будешь закатывать истерик, ты не умеешь этого - я не научила, я не умею сама.
-Ты ничего не умеешь, Рита.
-Как и ты, лишь строить и играть в критика; ты ужасно играешь, ты не умеешь притворяться, мы не смогли бы играть еще и в родителей - мы бы опозорились на этом поле, как опозорились и под Минском, мы...
-Ты приплетаешь те разы всюду; мы ошибались, Рит, ошибались - но это? Ничего не хотелось мне сильнее, чем смотреть на тебя и видеть у тебя на руках его; сына, который бы...
-Была девочка. Ты бы не вынес этого.
-Откуда тебе знать? Я бы вынес давление воды на череп и твои измены, которые ты не считаешь изменами; я бы вынес удар ножом в сердце, я и вынес полгода назад его от тебя - но ты ударила больнее, сделав себя опустошеннее, как ты сама это называешь; ты не понимаешь, что ты наделала?
-Что я наделала, разве я что-то наделала? Мое чувство подсказало мне - избавься, я поддалась ему, а не твоим чувствам; я впервые тебя ослушалась, но я все так же принадлежу тебе, Миш, разве это не понятно? Разве не понятно, что с рождением нового человека я перестала бы быть полностью твоей? Куда бы делась наша враждебность, наше счастье, наши пьяные поцелуи и путешествия в поисках денег и друг друга; кем бы мы стали, попробовав сыграть в родителей? Нет, не родителями бы точно; я и быт несовместимы так же, как ты и критика, как ты и отцовство; наши институты брака представляют наш брак совсем по иному, хоть нам обоим и не нужны клятвы - зачем, зачем тогда ты говоришь мне все это?
-Ты говоришь слова, ты не говоришь значений. Ты убила его, убила меня изнутри; ты убийца и мне теперь тошно слышать, как ты называешь себя моей фамилией.
-Я - Громова.
-Нет, не Громова: Громова бы никогда не убила моего ребенка у себя во чреве; дело не в самолюбии, Рита, и не в том, что мы планировали, а что нет; мы ничего к черту не планировали, мы не хотели становится родителями - вот так становится; с каких пор мы запланировали стать убийцами, Рита, скажи!
-Я не убийца, ты знаешь это; я никогда не хотела этого, я никогда не знала, что так случится - и разве ты сам не хотел бы мальчика? Я не вру тебе - я не говорю, что убила девочку, но пожалела бы мальчика, я не вру - не говорю, что дело в моих убеждениях, грядущей полноте, в чем-то еще, нет; все куда сложнее, но мы не справимся с игрой в двух родителей, мы не справимся друг с другом и с принадлежностью друг к другу; я знаю, что я - твоя, ты вызываешь во мне глубину чувств, но что будет, если все это улетучится? Что станет со мной, с тобой, с ней, если все это закончится, наша враждебность, моя принадлежность, твоя мнимая критика; я не создана для пеленок и того, что называется "бытом"; ты не создан строить, но тебе приходится строить - ты ведь играешь в строителя почти уже шесть лет, и так до сих пор не понял очевидных правил игры: ты, Миша, дурак, потому что играешь, вместо того, чтобы жить! И в кого ты намерен играть дальше? В критика, конечно, в критика; ты собираешься играть в него, потому что в строителя играть тебе надоедает; и ты задумал параллельно вести партию игры в отца? Нет - совершен акт вивисекции, Миша, мой плод вытянули, пропустили через мясорубку и пустили по полым трубам дальше; я решила за нас двоих, что этот аборт - это воздух, а моя принадлежность важнее твоих глупых игр; почему ты молчишь, почему не отвечаешь? Я решилась сказать тебе это, решилась признаться во всем этом - это жестоко, но так необходимо; я не буду себя ненавидеть, а лишь буду утолять твои прихоти, все, кроме этой; почему ты до сих пор не перебил меня?
-Я ищу предлоги, чтобы прогнать тебя вон.
-Чтобы догнать и отправиться в место вроде Минска?
-Нет, не для этого.
-Для того, чтобы дать мне иллюзию свободы?
-Ты всегда была свободна. Уходи.
-Хорошо, уйду, я дам тебе время.
-Бог ли проклял меня за то, что я выбросил в овраг его библию?