Аннотация: о съеденном Храме, о загадке старика Естудэя и о знакомстве с поэтом, живущим в башне
- Корейский... - шепнул Кузя и поперхнулся.
-Вовремя, ничего не скажешь, - с досадой подумали дядья.
- А мы... - нашелся Дядялетя, - причащаемся...
- Вы правильно поняли смысл этой церемонии, - похвалил Корейский, счастья вам и здоровья...
Дальнейшие его слова потонули в шуме возрастающего народного ликования. Все говорили разом, показывая вверх и расступаясь; что-то тяжелое гулко ударилось оземь...
- Колокол сбросили, - значительно сказал Корейский, - сейчас мне язык вручать будут...
Двое, облаченные в белое, чеканя шаг, подошли' к 'Корейскому и положили к его ногам: колокольный язык:
- Только Вы - Язык Нашей Нации - достойны вкусить э т о! Примите, ядите!
Корейский опустился на колено и припал к языку губами. Поцеловал и откусил, вдумчиво прожевал, сделал торжественный знак рукой. Люди - с песней, пританцовывая, - окружили колокол и принялись его поедать. Праздник продолжался до самого вечера. Съели весь храм подчистую, а когда взошла ,Луна, заложили новый...
Сегодня путешественникам о еде, само собой\ заботиться было не надо: их неожиданная сытость даже превзошла разумные пределы, и потому им до крайности хотелось спать.
- Ночь пришла, - потянулся Дядякеша, - а к старику неохота... Нудный он...
- Да, он нудный. Он вообще чуждый элемент, перерожденец, внутренний эмигрант. Его не радуют трудовые и бытовые победы нашего народа. Он бездумно преклоняется перед Западом, - в частности, перед Америкой. Он и сам давно был бы там, не о б л о м и с ь нам Сахарин. Он, валютчик, по острову шнрыял, менял рубли на иены, а иены на доллары... Утром, теплоходом на Америку, он бы Сахарин и покинул. Да не вышло. Умом он тронулся когда произошел сахаринский разлом. Теперь поневоле здесь пресмыкается...
- А за что вы его Естудэем прозвали?
- За песню... Он, в промежутках между нытьем, песни иностранного ансамбля "Битлз" поет: "Облади-облада", "Лет ит би"... Ну и - "Естудэй" в переводе "Вчера". Оно так и есть: вчерашний он человек... А отведу-ка я вас на постой к одному оригинальному типу. Исконный моросиец. Хотя и не лишен придури. Ну - поэты, они все такие...
- Так он поэт?
- Да. Поэт. Жук-Маевский... Упадочные черты, безусловно, присутствуют в его творчестве, - в какой-то степени, он даже м и с-т и ц и с т...
- Мистик, наверное?
- А я вам говорю, - м и с т и ц и с т, то есть человек, который вбил себе в голову, что он мистик. Но эта блажь перекрывается яркими художественными образами, которые он рождает... Смотрите: вот его жилище...
- Спасская башня?! - путешественники не верили своим глазам.
- Точная копия, - только чуть уменьшенная. Часы на башне имеются...
- ...Старинные часы еще идут,с таринные часы - свидетели и судьи...- внезапно запел Корейский и так же внезапно прервал себя, - что-то я сегодня в состоянии верлибра...
Он вежливо постучал в тяжелые ворота.
- Сейчас, сейчас, - донеслось из башни.
Ворота приоткрылись и оттуда блеснуло. Свет шел от факела: его, высоко подняв, держал над собой хозяин.
- Кто посетил мой замок отдаленный? - приятным голосом осведомился он.
- А каково их состояние здоровья... и национальность? - в голосе поэта появилось опасение.
- Мало того, что они здоровы; они, - Корейский покровительственно посмотрел на путешественников, - они еще и моросийцы... В душе... А разве ты не понял это сразу, своей поэтической интуицией?
- А разве я не знаю, что ты, кого попало, мне в дом не приведешь? Постойте здесь, а я включу гирлянду. А также наиболее торжественную оду вам пропою...
- Не надо оду и гирлянду. Пусть это будет завтра. Нынче - спать, - нараспев подыграл поэту Дядялетя.
- Но спать на улице - свежо! Но лучше ль в дом войти?
- Ну, тут вы без меня разберетесь, - сказал Корейский и ушел.
Поэт пошире раскрыл ворота - и повел гостей через булыжный двор в башню.
- Вот комната, где гости почивают; прошу же вас расположиться в ней...
В окно комнаты струился ровный синий свет.
- Вы все же включили гирлянду?- спросил Дядялетя.
- Я не включал гирлянду; - это Лунин. Он сквозь века сияет, - вот, смотрите...
В ночи смутно чернела уже знакомая путешественникам исполинская фигура Лунина, а вокруг его головы горел ослепительный обод.
- Я знаю что это. Читал в детстве. Это огни святого Эльма... - зевнул Кузя.
- О, Эльм тут не участник! Так на свете сиять способен только мудрый Лунин!
- Прямо нимб...
- Так это нимб и есть, но только сотворенный руками наших славных мастеров.
- Эх и наделает беды этот нимб, - нахмурился Дядякеша, - за маяк его могут принять... -
- Маяк! Прекрасно! Плыть на этот свет - достигнуть берега Желанного! Все флаги в гости будут к нам...
- ...Лишь успевай снимать их с рифов, - подумал Дядякеша.
Жук-Маевский говорил еще долго, но глаза у гостей слипались, и в полудреме они больше ничего не запомнили...