Вольнов Юрий : другие произведения.

Искупление

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 9.00*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    По ходу конкурс так и не свершился. Так что представляю вашему вниманию попытку номер три :) Но теперь в жанре попаданца. История о человеке сумевшему найти в себе силы и встать с колен, подняться с лужи грязи и искупить ошибки оплаченные чужими жизнями.
  Юрий Вольнов.
  Искупление
   - Теть Лен, теть Лен!
  Мальчишеский крик от забора, перекрывал старания рвущегося во дворе цепного пса. Стараясь дотянуться до наглых чужаков "лаявших" громче старожила двора, деревенский цербер бесновался на длинной цепи. С появлением в дверях добротного дома хозяйки, кобель, едва не срывая голос, выслуживался, выгребая из-под себя комья размокшего грунта.
  - А ну тихо Полкан, - грозно цыкнула хозяйка. Погрозив псу кулаком, нахмурила брови, - а ну цыц я сказала, дай детям хоть слово сказать.
  Повисшая на выцветших досках забора детвора, довольно блестя глазами, предвкушала развлечение в череде скучных октябрьских будней.
  В эту осеннюю пору, когда урожаи собраны, многочисленные лоскуты огородов вокруг домов чернеют свеже вывернутыми комьями, детворе весело бежавшей за тракторами, а если повезет и катавшейся, сейчас было нечем заняться. Оставалось единственное развлечение - бегать по дворам и сообщать последние "сводки" деревни. И то, что происходило в каждом доме, куда они прибегали с сообщениями, было хоть каким-то разнообразием среди унылых дождливых дней...
  - Там, твой танкист опять набрался по самые брови, - повторяя подслушанные словечки, атаман деревенских сорванцов в разноцветных куртках, по-свойски кивнул в сторону бывшего сельсовета. Простужено шмыгая носом, старался придать своему голосу деловые нотки, - дашь десятку, мы его приведем, даже ни разу не уроним...
  Тяжело выдохнув, женщина оперлась о косяк. Быстро мелькавшая в руках тряпка, замедлила обтирание. Развязав платок, хозяйка устало опустилась на ступеньки.
  Атаман ватаги нахмурился. В отличии ото всех остальных дворов, здесь не было матерных криков, проклятий и обещаний кар небесных. Быстро утерев выступившую слезу, хозяйка подняла на предводителя детишек взгляд серых глаз.
  - Нет у меня десятки, Семка. Последнюю потратила на прививки для Буренки. Думала Ивану пенсию принесут, а он уже, сам ее получил..., - быстро поднявшись, женщина скинула галоши и нырнула в высокие черные сапоги. Решительно застегнув телогрейку, направилась к калитке.
  Оказавшись перед Семкой, спросила:
  - Так что ничего тебе не светит, деловой ты мой. Давай уж, рассказывай, где видел Ивана. Нельзя ему долго быть на холоде, а то осколки ныть начнут, потом опять в больнице будет мучиться.
  Семка продолжал хмуриться, уперто шмыгая носом молчал, но взглянув в глаза женщины, не выдержал, вновь уставился в землю. Конечно же хотелось заработать денежку для всех, на которую можно было бы купить конфет в домашнем магазинчике, потом посидеть в развалинах старой фермы у костра.
  Но модное слово на деревне "подкалымить", куда-то пропадала при взгляде на эту женщину. Такого взгляда, наполненного болью и пониманием, не было ни у кого в деревне. Только у этой пришлой, жены боевого офицера. В прошлом. А сейчас она жена местной достопримечательности Ваньки-танкиста.
  Мастер на все руки, Ванька, мог разобраться в любом механизме, даже на спор мог раскидать за час двигатель "чебоксарца" до крупных узлов, и за два часа, собрать обратно. Такого ни кто не умел. Удивляясь таким талантам, вся деревня судачила, что потерял такой рукастый мужик в Самарской глухомани, но после третьей недели все стало понятно.
  - Да что показывать, - поправив вязаный петушок, сбившийся на глаза под большим капюшоном болоньевой куртки, расстроено ответил Сёмка, - на валуне он, под ивой, вместе с Кострищевыми...
  В последние месяцы Союза, по заказу молодого председателя, привезли несколько самосвалов с гранитными глыбами, которых должно было как раз хватить для фундамента собственной, деревенской школы. Но неизлечимая напасть подкосила молодого председателя, так еще не успевшего толком обжиться после спешного "переезда" из "братской республики".
   За два месяца интенсивной химиотерапии от человека осталась только могила на кладбище, аза два года, от его хороших дел - вообще ничего.
  Все последующие председатели и главы сельсоветов только воровали, распродавали и оставляли колхозное хозяйство ободранным как липу. Вот только, камни не получилось никому "пристроить".
  Сильно вросшие в землю валуны, покрывшиеся мхом и грязью, были не по зубам местным тракторам, поэтому стали еще одним естественным украшением деревни, которое тут же было облюбовано для места встреч особого контингента.
  Не имея хозяйства, перебиваясь от зимы до зимы на картошке и случайных заработках, любящие выпить мужики, собирались поговорить о жизни. Покостерить подкаблучников, вкалывающих по хозяйству или пройтись шутками по тем, кто разъезжает по заработкам, обсудить последние новости мировой политики, подымить самосадом, погреметь стаканами и "приговорить" по литру местного самогона. Вот в такой компании и нашел себя Ванька-танкист. Он много чего рассказывал про чеченскую войну, про историю Союза, мог часами рассказывать историю Великой Отечественной и все его внимательно слушали, особенно в дни, когда приближалась выдача на почте его ветеранской пенсии...
  - Семка, хочешь конфет дам?
  Опешив от такого предложения, Семка сбился с широкого шага и засеменил рядом с женщиной.
  Не отрывая взгляда от булыжника, на котором высилась фигура в потертом армейском бушлате, женщина тихо спросила:
  - Где бабка Степанида живет, знаешь? - поворачиваясь в сторону резко остановившегося мальчишки, спокойно добавила, - Сбегай за ней, скажи, Лена Уварова просит в гости прийти...
  Остановившись перед калиткой, шумно дыша от быстрого бега на край деревни, мальчишка ухватился за натертую до блеска ручку. Мысленно плюнув три раза через левое плечо, Семка шагнул во внутрь маленького дворика еще одной достопримечательности деревни.
  Но о ней не говорили, боялись лишний раз привлечь ее внимание. Ведь в случае какой беды, до ближайшей больницы по ухабам трястись не меньше часа, а бабка рядом. И еще не было случаев, что кому-то отказала или не помогла, но обращались к ней, только уж когда совсем припечет. Уж больно слова она говорила странные и неприятные, от которых по спине мороз, а в жилах кровь стынет...
  - Бабка Степанида, - едва справляясь с сердцем заходившим ходуном, Семка не мог оторвать взгляда от двух глаз, словно две пиявки высасывающих из глубины души память, силу, желание. С усилием моргнув и опустив глаза, мальчишка справился с пытавшимся выпрыгнуть из груди сердцем, сказал:
  - Меня послала тетя Лена, Уварова, просит вас в гости прийти.
  - Пришлая говоришь. Все-таки решилась. Ну что же, значит пришло их время, - посмаковав слова, бабка зашаркала в дом, не оборачиваясь произнесла, - обожди меня здесь. Поможешь бабке кое-что донести.
  Кобель Уваровых заслышав приближение гостей, вновь зашелся громким лаем. Но как только в калитке показалась процессия, едва не захлебнулся гавканьем, шмыгнул в будку и только сверкал оттуда глазищами, но не показывался из конуры, пока гости не прошли в дом.
  - Ну, вот и все, загрохотали траки,
  И леса край окутался огнем,
  А тот, кто будет жив после атаки,
  Пусть остальных из кружки помянет!
  Вырвался из приоткрытых дверей песня в пьяном исполнении. Ревя медведем, на всю мощь легких, неумелый певун содрагал стены дома. Подпирая голову с коротким, полуседым ежиком одной рукой, а второй размахивая стаканом с рассолом, Ванька-танкист пел песню, а по щекам текли слезы. Порываясь что-то сказать, он не мог выбрать между стаканом и желанием утешить жену.
  Принимая из рук Сёмки узелок, обменяла его на пакет полный ирисок, хозяйка дома мягко спровадила того на улицу. Застыв перед гостьей, женщина не поднимала глаз, только постоянно вытирала руки о подол, не знала с чего начать разговор. Но тут, ей на помощь пришел муж.
  - Ленка! Так у нас же гости, айда накрывай стол, нужно выпить за встречу!
  - Да сиди уж, - беззлобно проворчала бабка,- встречальщик...
  Пройдясь в комнату, примостилась на табуретке за столом, и обхватив узловатую палку руками, стала тщательно рассматривать что-то в глазах Ваньки.
  - Эй, Эй, бабка тебе кто звал то. Че приперлась, старая? Че та, ты мне не нравишься..., - забормотал Иван. Сквозь пьяный говор стал пробиваться нотки трезвого рассуждения, - ... эй жена, зачем ведьму в дом впустила? А ну иди отсюда, старая...
  - Я-то уйду, милок. А вот ты, со своей бедой останешься один на один. Думаешь получится на дне стакана спрятаться? Думаешь, глаза залил и все, нет тебя? Так не бывает касатик... души умерших помнят всех должников. А у тебя ого-го какой должок. Конца и края не видать очереди за твоим покаянием.
  Резко вскочив, Иван перевернул табуретку и ударился об стену. Изувеченное ожогами лицо раскраснелось. Не сводя со старухи широко распахнутых глаз, мужчина резко дернул ворот песчаного комбинезона. Отлетевшая пуговица просвистела пулей и с громким звоном перевернула полупустой стакан. Тяжело дыша, Иван проорал:
  - Уйди старая! Уйди ведьма! Уйди от греха, подальше!
  - О как, - проговорила старуха, - Греха боишься? А чем же ты раньше думал? О чем думал когда брал взаймы у покойников? Когда они платили своими жизнями, о грехе не думал?
  - Да что я мог сделать ?! Ты понимаешь, что это такое когда тебе дают роту не обстрелянных пацанов, семьдесят двойки не пойми из какой жопы вытащенные, а в ушах приказ на штурм города полного вооруженных до зубов чехов?! Знаешь, что такое пустые контейнеры защиты, когда рпгэшки свистят как пули?! А когда тебя расстреливают как в тире с верхних этажей?! А ты ничего сделать не можешь, потому что ни пехоты, ни прикрытия! Что я мог сделать?! Что?!
  - Не знаю, - холодно ответила старуха, - но я знаю другое. Ты должен искупить, заплатить равнозначную цену за их смерть, иначе сгоришь изнутри.
  - Как?! Пустить себе пулю в лоб?!
  - Если убьешь себя, это уже ничего не изменит. Весь твой род расплатится, и жена твоя как породненная, за тобой пойдет. Навсегда, в землю. А душе твоей покоя не будет, нигде и никогда. И получится, что зря умирали покойники...
  - Да что ты от меня хочешь, старая?! - обессилено сползая по стене, Иван уткнулся в ладони и зарыдал, - зачем ты мне это говоришь, зачем мучаешь?! Думаешь, я сам не думал об этом, не искал ответов?!
  - Ничего я от тебя ни хочу, милок. У каждого свой крест. Да вот только жена твоя мучится. Пришла ей помочь, а тут, без тебя никак. Любит тебя таким, какой ты есть. И крест несет вместе с тобой. Два года госпиталей и реабилитаций, недосыпов и ночевок у койки. И что вместо благодарности? Третий год твоего беспробудного пьянства. Сколько еще мучить будешь? Молчишь? Конечно же, что тебе еще сказать. Да вот только я пришла не молчание твое слушать, а помочь предложить. Но без твоего желания, ничего у меня не получится. Хош помощь мою? Хош избавиться от мертвых душ, заглядывающий в каждый твой сон? Хош перестать слышать одни и те же вопросы?
  - Хочу! - на едином вздохе ответил Иван, не сводя горевшего мольбой взгляда от бабки.
   Его глаза светились надеждой на искупление, надеждой на чудо, что избавит от ночных кошмаров, от разъедающих разум мыслей, не дающих ничем больше заниматься, как только прокручивать в памяти ту проклятую неделю кровавых боев в миллиардный раз. И каждый раз находить варианты позволявшие спасти чью-то жизнь, но время ушло, и оставалось только заливать горечь безвозвратной потери противным деревенским самогоном, - ...Хочу, мать... Ты не поверишь, как хочу.
  - Это хорошо, - проговорила старуха. Резво поднявшись, прошла к столу и поставила перед Иваном глиняный горшочек. Простая обожженная глина, со стертым во времени узором, с тяжелым стуком водрузилась на столе.
  -Ну, если готов, то возьми горшок. Глотни от силы, с закрытыми глазами, и что бы не слышал, не смей их открывать! Откроешься - сойдешь с ума и помрешь блаженным.
  - Это все? - удивленно рассматривая оказавшийся в руках глиняный горшок из узелка, Иван понюхал содержимое. Скривившись от тухлого запаха, поднял еще полупьяный взгляд, - слушай мать, а оно точно поможет? А то напоишь хренью, помру от поноса...
  - Пей, я сказала! - рыкнула бабка тоном, от которого шутить как-то разом расхотелось.
  Сжимая гортань мертвой хваткой, каждый глоток разливался по телу ощущением немоты и немощности. Последней мыслью Ивана, было: "Отравила все-таки, карга старая!".
  
  ****
  Вспышка.
  Что-то ударило в плечо. Я пытаюсь открыть глаза и понимаю, что не могу. Кто-то насильно протирает лицо. Щупает холодными пальцами шею, и над головой раздается звонкий девичий голосок.
  -Живой! Санитары, носилки! Контузия...
  Затяжной вой и вновь оглушительный грохот. Свет стремительно померк. Ощущение тяжести и я вдыхаю аромат девичьего тела.
  Странно. Пахнет совсем не Ленкой.
  За именем, словно за дернутым за ниточку комком, стремительно развернулись ленты воспоминаний.
   Училище. Лейтенантский выпуск. Штурм Грозного.
  Мои ребята пытающиеся выбраться из горящих танков, а их тела расцветают кровавыми бутонами от снайперских выстрелов. Тяжелый запах крови и пороховой гари. Ледяная беспомощность сковавшая сдавившая горло, и страх не давший приказ машине подставиться под обстрел. Кислота горечи разъедающую душу, слезы бессилия и скрежет зубов ненависти к самому себе.
  И сейчас этот кошмар вновь вернулся. Опять этот незабываемый запах войны...
  Вырываюсь из пелены воспоминаний и пытаюсь открыть глаза. Но чья-то рука вновь укладывает меня на спину. Пропитанные какой-то медицинской дрянью тряпки очищают лицо.
  - Тише товарищ капитан. Тише. Сейчас уберу сукровицу, перевяжу рану, тогда откроете глаза. А пока полежите спокойно, не мешайте...
  Пока девушка занималась моей головой, попутно шепча ласковые слова и похвалы, я пытался понять, что произошло. Память услужливо вывела меня на тропинку с посиделками под ивой. Привычная компания и резкий запах самогона. Смутная картина ковыляния домой и укоряющий взгляд жены. Но неужели все? Белочка?
  Но какая-то странная "белочка". Почему так болит лоб и звенит в голове? И что за девка меня обхаживает?
  - Вот и все. Открывайте глаза.
   Растерянно хлопая глазами, натыкаюсь на требовательный взгляд девичьих глаз. Симпатично личико с чуть полноватыми щеками, этакий вариант пампушки, поддувала свисающую на глаза кудрявую челку, и по-деловому заглядывало мне под веки. Прощупав пульс на шее, девушка спросила:
  - Вы меня слышите? - дождавшись утвердительного кивка, показала растопыренную ладонь, - Сколько видите пальцев?
  В горло словно сыпанули мешок песка, не вдохнуть, не выдохнуть.
  - Пять, - прокашлявшись, чужим голосом отвечаю я.
  - Как зовут?
  Простой вопрос вызвал во мне бурю мыслей. Обрывки воспоминаний, мешанина из образов, и ни одной ясной мысли. Стараясь стряхнуть наваждение, добился только тошноты и головокружения.
  - Не помню сестричка. На языке крутится, а сказать ничего не могу. В голове тумана напустил кто-то. Кажется Иван.
  - Ну, ничего страшного, вспомните. Главное, санитаров вам ненужно, - махнув обратно двум мужикам в грязно белых халатах поверх фуфаек, спешащим со свертком носилок, сестричка устало улыбнулась, - Ползите в сторону насыпи, там собираются все выжившие с эшелонов.
  Оставив меня на попечение собственных мыслей, девчушка, одной рукой придерживая большую на несколько размеров пилотку норовившую соскочить при беге, второй, вцепилась в объемную брезентовую сумку с красным крестом. Пробираясь короткими перебежками среди остатков вагонов, спасительница склонялась над каждой обездвиженной фигурой, усеявшими пространство между разбомбленными эшелонами множеством неподвижных тел.
  Проводив "сестренку" бессмысленным взглядом я устало откинулся на спину.
  В ночном небе, сквозь клубы пожарищ едва просматривались звезды. Темнота рассекалась рысканьем лучей прожекторов.
  Недалеко ожили зенитки. Оглашая окрестности мощным кашлем, вгрызаясь в темноту огненными зубьями, орудия пытались нащупать ночных хищников. Вот луч нащупал силуэт и к нему тут же потянулись огненные следы...
  Не верю глазам своим! Этот контур, с торчащими лаптями нельзя спутать ни с каким другим самолетом. Самая настоящая немецкая "штука", заваливаясь в пике, проворно уклоняясь от трассеров, неслась к земле атакующей тенью.
  Я нервно хихикнул. Бред. Точно белочка. Такого не может быть! Потому что не может быть...
  Вокруг были только неподвижные тела людей, искаженные гримасами боли с застывшим на глазах недоумением. А я замечал все больше и больше деталей происходящей вокруг трагедии.
  Разорванные осколками тела, чадящие гарью воронки, и всюду кровь и смрадный запах быстро приводящий в чувство. Именно запах стал для меня последним аргументом. Ни какие "глюки" не дают запахов. Этому еще учили в училище. Выныривая из ступора, я задавил нотки паники и начинаю действовать более осмысленно. В первую очередь выжить...
  Оглушительный свист и недалеко оглушительно шарахнуло. Инстинктивно прижимаю голову к земле. Не знаю как, но я оказался под самой настоящей бомбежкой, в чем не сомневаться не приходиться. В ночном небе, завывали невидимые самолеты, и судя по нарастающему вою, очередной "глюк" выходил на дистанцию прицельного бомбометания и сейчас опять будет взрыв.
  Откатившись под вагонное колесо, вжался всем телом в землю. Прикрыв голову руками, открыл рот.
   По ушам жахнуло. Но в этот раз разрыв бомбы пережил легче. И то дело. Нужно осматриваться и выбираться отсюда, к чертовой матери. Что я здесь вообще делаю?! И что это на мне за драповое пальто?!
  Вдыхая смрад горевших шпал, огибая трупы, ползу среди щепок и обломков в сторону видневшейся за третьими путями насыпи. И только тут доходит до меня, что смысла ползти уже нет. Вой и гул в небе удалился и теперь ночной кошмар для железнодорожной станции окончен. Медленно подымаюсь, пытаюсь привести себя в порядок, оглядываю результаты бомбардировки.
  Хорошо сволочи поработали.
   Станция была разодрана в клочья. На пяти кольях заночевали, ожидая своего часа эшелоны с войсками и грузами. А сейчас на их месте, от составов, дай бог осталось два, и то, если их собирать из остатков остальных. Но самое противное заключалось в разбомбленной узловой ветке. Там, исходя паром, и шипя раненым зверем был перевернут паровоз. И теперь эшелоны отсюда не вытолкать маневровому тепловозу при всем старании. Черт, какой на хрен тепловоз, если тут стоят паровозы...
  - Иван Петрович, слава богу, вы уцелели. Как мы переживали, когда вы пошли за кипяточком, а тут налет...
  С трудом фокусирую взгляд на заговорившем человеке. Широкополая шляпа с засаленными полями, изрядно испачканный плащ резко контрастировали с гладко выбритым лицом и умными глазами за блеском круглых очков. Было не понятно, что такой образованный человек, минимум профессор делает на обочине канавы. Но когда взгляд опустился на пояс, где болтались подсумки для патронов, а руки неумело сжимали винтовку с затертым до белизны цевьем, в голове стало проступать понимание.
  - Извините уважаемый... вы ополченец?
  Наградив меня удивленным взглядом, человек в шляпе согласно кивнул.
  - Рядовой Бельман...
  Не увидев в моих глазах понимания, взволновано спросил:
  - Иван Петрович, что с вами?
  - Да не знаю, - ответил я, пытаясь усмирить табун мыслей, бьющихся шумным прибоем от одного виска к другому, - голова жутко болит, и в мыслях постоянна путаница, туман. Сестричка сказала контузия...
  Сочувственно кивая, мой собеседник взял надо мной шефство и сразу же поставил мне диагноз о ретроградной амнезии, о которой он читал в медицинском альманахе, из наблюдений одного врача геологической экспедиции, там как раз описывался такой случай. Удар с сотрясением мозга и потеря памяти.
  И как коллега по заводу и считай единственный, кто уцелел из сотни человек, добровольно записавшихся во 2-ДНО от машиностроительного завода Сталинского района, вывалил на меня множество слухов разбавленных обрывками многочисленных приказов, речей замполитов и нервных командиров.
  Август 1941. Остатки нашего добровольческого ополчения, после изнуряющих земляных работ, когда мы спали по пять часов в сутки, а в остальное время вгрызались в землю роя многокилометровые рвы, сейчас должны пополниться настоящими сержантами и солдатами призывного возраста. Этой ночью, нас перебрасывали к реке Вязьме, где собирались дополнить "потери" уже настоящими солдатами и сержантами, у которых за плечами была хоть какая-то начальная военная подготовка.
  А "потери" увозились в лазареты и госпитали.
   Не все могли выдержать такой режим на старости лет. Одна моя рота потеряла только треть состава на сердечных приступах и обострившихся старческих болячках. Да и молодежь была тоже не всегда "опорой и надеждой". Вчерашние школьники и первокурсники институтов, конечно молоды, да вот только не всегда были выносливее нас, старых коней не портящих борозду.
  Вот и я (как оказалось) бывший командира кавалерийского отряда, имевшего орден красного знамени, совсем недавно цеховой инженер машиностроительного завода "Вымпел", был назначен во главе вчерашних рабочих фабрик и заводом, студентов Москвы и Подмосковья. И тут у меня в голове как кто-то включил свет. Я очутился в теле своего предка, пропавшего без вести в самом начале войны. Вдруг , как пелена спала с глаз и я понял, какой мне выдался уникальный шанс...
  - Самуил Яковлевич, достаточно, - хватаясь за голову, я пытаюсь, переварить услышанное,- давайте я теперь озвучу то, что понял, а вы поправьте. Значит я, как единственный человек с боевым опытом стал командиров роты ополченцев? Тогда где моя рота? Где командиры взводов?
  - Так бомбежка же, - растерянно ответил мой попечитель, - когда стали взрываться эти чудовищные бомбы, все просто разбежались, кто куда.
  - Понятно, - хмуро подвожу я итог. Никакой организации. Собрали в толпу, вручили старые винтовки и отправили на войну, - А занятия с вами проводили по действиям при авиаударах противника?
  А в ответ странный взгляд. Похоже, к моей амнезии прибавился еще один- два диагноза.
  Тут я и сам осознал промах. Никакой боевой подготовке, в первые месяцы войны не было. Показ как пользоваться винтовкой и "бей - коли".
   Я начиная лихорадочно вспоминать, что вообще хранилось в памяти со времен учебы в училище об этом интервале истории?
  И, с сожалением делаю вывод, что ничего конкретного.
  Первый год войны был самым тяжелым. Большие потери в людях и технике. Стремительный рывок танковых армий врага к Москве. Дерганое командование и попытки любой ценой остановить врага на подступах к столице. Зачастую, бестолковыми штурмами голых шашек против танков. Ноябрьский парад на Красной площади и колонны уходили сразу же на фронт...
  Так, стоп. Ноябрь еще рано. Из рассказов Бельмана, был только август сорок первого. А в это время у нас было много чего. Но если нас перекидывают на Днепр, тут еще должно быть сражение... Блин, памяти вообще не стало. Было же еще что-то важное. Крутится в голове, а вспомнить не могу. Ладно, буду решать проблемы по мере их поступления...
  - Где командиры взводом, где связь?
  - Так я при вас вестовой, - отозвался, бывший экономист нашего завода, непонятно каким образом очутившийся в ополчении, - вы отдаете приказ, я его быстро копирую и записками, по цепочке передаю посыльными ...
  - Тогда командиров взводов ко мне, - оглядывая испуганные лица жавшихся к насыпи людей и поглядывающие на меня с суеверным ужасом, недовольно добавляю, - пора заняться вашей выучкой, а то почти кроты. Кроме земли да лопаты ничего не видим... И как немца бить, ума не приложу....
  - Товарищ капитан! - кричал запыхавшийся вестовой, едва справляясь с отдышкой, - Вас, вас вызывает командир батальона. Срочно!
  - Так, товарищи бойцы, сейчас находим своего командира, собираем вещи, и помогаем тушить пожары в эшелоне.
  - Дык, где же его теперяче найти-то? - раздался удивленный возглас из-за насыпи.
  - Если не знаешь, сиди на месте. Скоро командиры объявят места сборов. Туда и двигаешься.
  Проталкиваясь с разных сторон, ко мне подошли лейтенанты. Еще новая форма, с не разгладившимися от долгого лежания складками, блестящие ромбики на воротниках и молодцеватый внешний вид.
   На этом все достоинства моих комвзводов закончились. Выпускники ускоренных курсов младших командиров, были почти ровесниками вчерашних школьников, но хуже всего - отсутствие практического опыта приправленного жидкой теорией.
   Ведь это после войны, обобщая опыт потерь и побед, будут писаться кровью толковые статьи уставов, а сейчас, там сплошная муть больше похожая на лозунги, чем на основу непобедимой армии. Но это все лирика. А сейчас, передо мной стояло четверо мальчишек, где в глазах читался вопрос, а в голосе звенела сталь обещания бить врага голыми руками.
  - Младший лейтенант Нестеров, по вашему приказу прибыл.
  Доложился самый молодой парнишка, с белобрысым чубом, все пытавшимся вырваться из-под козырька фуражки.
  - Младший лейтенант Иванов,...- пробасил доклад не высокого роста офицер.
  - Младший лейтенант Кожемякин, ..., - перетаптываясь на месте, словно ему тяжело стоять на ногах, здоровенный командир пулеметного взвода, походил на медведя в форме.
  - Лейтенант Синицын,... - закончил доклад командир третьего взвода, нерешительного вида брюнет с легким пушком над губой.
  - Так, товарищи командиры, я убываю в штаб батальона, а вы сейчас организовываете личный состав. Проверяете наличие людей, состояние обмундирования, произведите ревизию всех запасов, которые числятся и закреплены за взводами. И еще , - обведя опешивших лейтенантов требовательным взглядом, добавляю более жестким тоном, - С этого момента, вы должны знать точно где находятся ваши подчиненные, чем они заняты, и чем будут заниматься в ближайшее время. А ваши бойцы должны четко знать, где их командир, или лицо его заменяющее. Что бы такого бардака я больше не видел.
  Демонстративно глянув на часы, добавил:
  - К двадцать двум ноль-ноль, жду с докладами. Вопросы? Выполняйте...
  - Так бомбежка же, все и разбежались кто куда...
  - Нестеров, бойцы разбегаются кто куда от того, что не знают как действовать. А для знания, что нужно делать?
  - Довести приказом? - Решительно нахмурив брови, командир первого взвода уже готовился отдавать команды направо и налево.
  - Не только Нестеров. Не только. Приказ, это только половина дела... А вторая половина - это исполнение. И прежде чем отдавать приказ ты должен быть уверен, что его исполнят. А для быстрого исполнения, тело должно уметь действовать на уровне рефлексов. Поэтому отцы командиры... тренировки и занятия. В первую очередь отработка команды "воздух"!
  Оставив своих лейтенантов ошарашенных и гадающих, какая муха укусила командира, я двинулся за посыльным.
   С такими много не повоюешь, настоящие "буратины", еще стругать и стругать. Главное лишь бы успеть дать им хоть какие-то знания из "современной" общевойсковой подготовки. Хотя бы основы тактики, научить думать головой, а не бросаться с криком "ура" в штыковую атаку на танки.
  Меня привели к высившейся у кустарников палатке, перед которой застыл боец с винтовкой. Узнав вестового и солдат важно кивнув, посторонился.
  На сложенных ящиках, накрытых старой шинелью лежала оперативная карта и над ней склонились офицеры батальона. На миг жаркие споры прекратились и на меня уставились четыре пары взглядом.
  Сквозь завесу дыма от папирос, затянувшее потолок плотным маревом, на меня взглянул раздраженный офицер. Но завидев мою повязку и помятый внешний вид, в глазах пропало желание сорвать раздражение и злость на опоздавшем.
  - Проходите товарищ Уваров. Я смотрю досталось вам... Докладывайте обстановку, какие потери?
  Скользя взглядом по ромбиками, припоминаю звания, и понимаю, что не ориентируюсь в этих кубиках ни разу. Прикидываю по батальону звание, призываю контузию на помощь и палю наугад.
  - Извините т-товарищ... м-майор. Плохо слышу. Говорите п-погромче.
  - Ясно, - с пониманием отвечает командир, - Потери какие, спрашиваю!
  - Потери уточняются! - громко отвечаю я, - как р-раз занимался подсчетом, когда прибыл вестовой. Доложу к п-половине д-двенадцатому.
  - Хорошо. Присоединяйтесь к карте, мы обсуждали приказ штаба армии о занятии участка фронта и самую важную новость. На основе нашего ополчения Ставка планирует развернуть полноценную стрелковую дивизию. К нам уже поступили солдаты и сержанты. И вот решаем, как их распределять по ротам...
  Совещание затянулось на несколько часов, в течении которых я больше отмалчивался и со всем соглашался. Высовываться сейчас со своими рекомендациями и вещаниями, большая часть которых будет восприниматься как полный бред, было совсем не с руки. Объявят раненым в голову и отправят куда-нибудь в тыл, или снимут с командира роты, тогда оперативный простор и возможность повлиять на ход событий у меня здорово уменьшиться. А так, имея роту под рукой, уже можно, что-то да изменить.
  А изменить я хотел очень многое. По крайней мере, все то, что я видел, не внушало мне никакой уверенности, что хоть половина моей роты переживет первый, серьезный бой.
  Потерять второй раз доверившихся мне людей, это уже выше моих сил. Выложусь на все сто, двести процентов, но пустых смертей больше не будет. У меня с "костлявой" свои счеты...
  Командир батальона мне попался толковый. Чернявый мужик среднего возраста с тронутыми сединой висками, постоянно дергал усами из стороны в сторону. И постоянно повторялся пытаясь довести до подчиненных правильный смысл приказа, от чего, бывало сам запутывался. Но быстро исправлялся, и его речь вновь раскручивалась по спирали, нет от нет, да цепляя из недавно сказанного словечки, а иногда целые предложения.
  А замполит еще тот жук. Вон как глазищами сверкает из под косматых бровей. Но молчит, только важно кивает или начинает хмуриться, когда комбат начинает говорить об обустройстве обороны.
  Двое моих коллег как-то не внушали мне особых эмоций. Невзрачные офицеры с потухшими взглядами, и отсутствием огня в глазах. Единственный, только Калмыков, тощий капитан с красными как у рака глазами, слегка на выкате еще как-то реагировал на речи комбата. Но Сидоров, командир третьей роты был совсем не рыба, не мясо. Слегка шепелявя, соглашался со всем, что ему не скажет комбат.
  - Р-разрешите вопрос товарищ майор, - вмешиваюсь я, когда речь заходит о перевооружении роты, - правильно ли я понимаю, что мы сейчас сдаем старое оружие и получаем новое?
  - Да, уже сейчас нас дожидаются новые винтовки, пулеметы, а нашему противотанковому взводу выдадут два новых семьдесят шесте миллиметровых орудия...
  - А старые пулеметы куда?
  -Как куда, сдадим на склады пусть отправляют обратно. Нам то, оно зачем?
  - Разрешите старые пулеметы оставить, товарищ майор.
  - Там же старье еще с первой мировой, Уваров, - вмешался батальонный комиссар, глубоко затянувшись папиросой, резко затушил в переполненную бычками пепельницу, - для чего вы хотите себе оставить эти пулеметы? Может быть командование, их отправят на другие участки фронта, где они будут нужнее. А вы оставить. В то время когда наша красная армия несет тяжелые потери, сдерживая полчища фашистских оккупантов, когда важен каждый пулемет, каждая винтовка, каждый патрон ... вы говорите оставить. Как-то это странно звучит товарищ капитан Уваров...
  - Я не знаю, как это выглядит с вашей точки зрения, товарищ комиссар, но по мне, лучше пусть бойцы обстреливаются на боеприпасе рухляди, чем на новых пулеметах...
  Конечно же я лукавил. Но какого черта, я сейчас сдам эти дополнительные двадцать пулеметов на склады, где они, скорее всего пропадут под бомбежкой или попадут к немцам, в виде не взорванного склада. Лучше уж оставлю их в роте, где под эгидой обучения, усилю свою огневую мощь двойным количеством пулеметов. Пусть во мне прожигает дыру замполит, зато в бою моя рота выдаст такую плотность огня, что фрицы захлебнуться кровью.
  Но что-то не сводит с меня глаз политрук, надо ее успокоить иначе не даст мне жизни. Что-что, а для этого, власти у нынешних политруков хватало. Двоевластие мать его, худший враг единоначалия.
  Отсутствие военного образования, и прочих организаторских способностей политработников с лихвой компенсировалось умением говорить и повторять тезисы из речей и постановлений ЦК партии. Хотя, чего я цепляюсь к нему. Вроде особо ничего дурного еще не сказал, да не сделал. Попробую наладить с ним отношения по-другому.
  - И в дополнение к своей просьбе, хотел бы предложить развернуть батальонную школу младшего командного состава. Нам же предстоит еще организовывать из ополченцев и молодого пополнения полноценный батальон. Разрешите мне составить и согласовать планы подготовки личного состава с начальником штаба батальона капитаном Рыженко.
  - У нас нет времени заниматься полноценной подготовкой. Этим можно заняться в ротах, на местах, - недовольно отвечает политрук, - наша основная задача воздвижение неприступной обороны на пути немцев.
  - Товарищ Кудрявцев, я предлагаю отвлекать людей всего лишь на несколько часов по утрам. А в остальное время мы будем заниматься обустройством линии обороны, - делаю последнюю попытку с миролюбивым видом. Если и сейчас начнется пурга о необходимости "стойко переносить все тяготы и лишения, и умереть, не уступив врагу и пяти земли" начну отмазываться уставом.
  Вот что-что, а армейский устав страшная штука. Особенно когда знаешь, как его применить. И его нам вдалбливали в училище, насильно, зубрежкой статей наизусть. От зубов отскакивало и от стен рикошетило. Когда его учили, мы проклинали этих "грамотеев" тысячи раз. Но потом, уже в войсках, нет от нет, да проскальзывала мыслишка, что писавшим статьи людям, нужно поставить как минимум бюст...
  - Я поддерживаю предложение, капитана Уварова, - высказался молчавший все время начальник штаба Рыженко, - Такие занятия только пойдут на пользу батальону, думаю, нашему примеру последуют остальные подразделения...
  Этот раунд остался за мной. И в ходе дальнейшего обсуждения действий по исполнению приказа командира 32 армии генерала Вишневского, куда входила наша дивизия, был выработан план по укреплению обороны берега реки Вязьмы и обустройство долговременных оборонительных позиций в направлении автомагистрали Москва- Минск.
   В процессе дискуссии, где я нет от нет, да вставлял свои пять копеек, мои предложения ставили нынешних сослуживцев в тупик. Например, предложение организовывать секреты на дорогах и просеках. Пикет из пяти человек садились бы в засаду, и в случае обнаружения разведки противника, должны были уничтожить два-три экипажа мотоциклистов, а если немцев было больше, секрет бы наблюдал, собирая разведданные. Затем, отойдя к основным силам, дал бы в первую очередь оперативную информацию, в итоге позволявшую батальону реагировать своевременней на изменившуюся обстановку.
  Но это настолько не вязалось с наступательной доктриной, царившей в головах командиров, что мне мягко указали на свое место командира роты. А интерес политрука стал еще откровеннее, ведь я не настаивал на лобовых атаках, а призывал исподтишка, из засады, кружа и отступая...
  Да и насрать. Более или менее спокойный август и сентябрь закончится, а затем начнет такой ад, что уже будет не до расспросов о необычных предложениях неизвестного капитана Уварова.
   Последующие дни слились для меня в сплошную карусель. А самые первые запомнились моей руганью с лейтенантом тыловиком, и целым выводком старшин, что буквально ополчились на меня, когда я начал придираться к списку выдаваемого обмундирования и оружия. Доходило до анекдота. Котелки выдавались, а ложек не было. Вместо формы зеленного цвета, одному взводу выдали черные гимнастерки, сколько я не гадал так и не смог, определить какому роду войск они принадлежали.
  С винтовками тоже было "весело", у одного бойца я нашел трехлинейку с клеймом 1893 года выпуска и с пятью патронами к ее старому калибру. И при этом, толстощекий сержант отказывался ее принять, ссылаясь на приказы своих командиров.
  Я ругался, матерился, хватался за именной наган, а несколько раз стрелял в воздух, чем вызвал переполох и к месту стрельбы стягивались наряды НКВДешников. Пришлось выдержать несколько неприятных разговоров со своим командованием, так же и с офицерами тылового управления. В конечном счете, за мной закрепилась слава склочника и скандалиста, раненого и контуженного на всю голову, но при этом я добился главного.
  Все мои рапорта по снабжению выполнялись без проволочек, в полной мере и в отличии от других рот, мои солдаты были обеспечены лучше всех. Но и требовал я от них тоже больше всех.
  Моя рота вгрызалась лопатами в высушенный суглинок словно эксковаторы. Засушливое лето превратило землю в подобие цемента, и солдаты стирали руки в кровь, но продолжали углублять противотанковые рвы и эскарпы.
  Но меня не было на этих работах. Все руководство осуществлял Нестеров. На копании окопов в полный рост и обустройстве блиндажей я бывал наскоками, только если заставить прокопать несколько дополнительных траншей или указать места дополнительных позиций для пулеметных расчетов. В остальное время я драл с них по три шкуры на занятиях, где я пропадал все оставшееся время дня и половина ночи.
  Для батальонной школы, в последствие, развернутую в дивизионные курсы младшего командного состава, мне выделил лесок и укрытой холмами поляну, которую я оборудовал под стрельбище вместе с полигоном. Здесь были представлены образцы всего штатного вооружения стрелкового батальона. Начиная от пулемета ДП и станковых вариантов, заканчивая даже одной 76-мм дивизионной пушкой. На ней как раз отрабатывались нормативы разворачивания орудия, выцеливания и пустого выстрела...
  - Организация боя взвода в первую очередь должна начинаться с проведения рекогносцировки и организации взаимодействия с соседями. Она осуществляется, как правило, на местности. Выбирая место боя, командир в первую очередь должен лично осмотреть, пощупать местность. Даже, если придется исползать буераки на пузе..., - говорю я, глядя на лейтенанта, который особенно выделялся чистой формой.
  Едва не слепя блеском начищенных сапог, офицер сидел, закину ногу за ногу и весь из себя такой аккуратный, казалось, не мог собой налюбоваться, какой он чистый, и опрятный, своевременно записывает в толстую тетрадку мои рекомендации.
  Ну что же, для тебя я приготовлю отдельный номер. Как раз сегодня назначено показательная обкатка. Все-таки мне удалось убедить комбата обратиться к соседям с просьбой, выделить несколько танков для обучения.
  И словно в подтверждение моих слов, невдалеке зарычало. Нарастающий гул перешел в лязг, и спустя несколько минут я уже не мог слышать собственных слов. Рядом с навесом, под которым разместился наш класс на пустых ящиках от снарядом и патронов, остановились три стальных красавца.
  Мощно рыкнув , передняя машина заглушила двигатель, а за ней замолчала вся колона. На башне лязгнуло и открылись два люка. И грозная машина вдруг напомнила, серого зверька, с торчащими ушами. Кстати, именно за этот вид немцы и прозвали легкий танк БТ-7 "Мики Маусом".
  - Это дивизионная школа? Где найти капитана Уварова?
  - Я, Уваров.
  - Товарищ капитан, третий взвод сорок восьмой танковой бригады, прибыл в ваше распоряжение. Командир взвода старший лейтенант Маслюков, - от рапортовался танкист на половину высунувшись из люка.
  - Это хорошо, что прибыл. Ну что же лейтенант, спускайся к нам на землю, буду ставить вам задачу, - оборачиваюсь к заинтригованным офицерам, с восхищением поглядывающих на стальных красавцев, - а вы товарищи офицера, отправляйтесь в подразделения. И жду ваши подразделения, через двадцать минут в полной выкладке.
  Оставшись наедине с командиром танкистов, начинаю объяснять цель его присутствия. Видя не понимание в его глазах, терпеливо объясняю:
  - Твоя задача, сейчас выстроить машины в цепь, и пустить ее на окопы. Затем разворачиваешься у края поля и едешь обратно. И так до посинения.
  - Посинения?
  - Образно говорю. Ты понял задачу?
  - Так точно, вернее... Разрешите вопрос? - дождавшись кивка, старший лейтенант недовольно уточнил, - то есть, мы здесь для того, что бы тратить горючее катаясь по полю, развлекая пехоту?
  - Какой ты не понятливый, Маслюков. Развлечение пехоты, как ты назвал, есть очень важный прием. У этих бойцов, никогда не видевших танк вблизи нет никакого опыта борьбы с ним. А ты знаешь, что чувствует человек, когда на него накатывается стальная гора? Им становится страшно до икоты. А еще, по наслушавшись рассказов отступающих, которые плетут басни о неуязвимости немецких полчищ, народ трясется только заслышав рев двигателей. Поэтому мы с тобой должны сейчас обкатать пехоту, что бы она не боялась танка, а уже сейчас могла почувствовать себя царицей полей, а в идеале... научиться поджигать его.
  - Извините товарищ капитан, - засмущался командир танкового взвода. Поправив шлемофон, потер лоб промасленной рукой и открыто улыбнулся, - сделаем все в лучшем виде.
  - Молодец, - в ответ я вернул такую же улыбку, и обойдя танк, похлопал по горячей броне. Заглянув на обрезиненные катки, что по задумке конструкторов должны легко переодеваться и раздеваться, переходя с гусеничного на колесный ход, спросил:
  - А скажи-ка Маслюков, за сколько переобуваешься с колес на гусеницу? В нормативный час-то хоть укладываешься?
  - Шестьдесят восемь минут, - растерянно ответил танкист, глядя, как я по-хозяйски заглядываю во все дыры, - а вы откуда знаете норматив, товарищ капитан?
  - Чего я только не знаю Маслюков. Всегда мечтал вот так вот, потрогать эту машинку. Все-таки самый маневренный танк... Двигатель все также покашливает на больших скоростях?
  - Так точно, товарищ капитан...
  - Хочешь бесплатный совет? Набери ведро воды и запасись тряпками. Когда будет марш, заряжающему все равно делать нефиг, пусть прокладывает карбюраторные каналы мокрой тряпкой, там вся беда именно в недостатке охлаждения. Тогда танк как ласточка полетит. И своему механику дай побольше времени на знакомство с машиной. Пусть в спокойной обстановке отработает переключение скоростей. Чего он у тебя так коробку дергает? Вылетит к чертовой матери и все. Будешь потом ждать ремонтную летучку, или вообще бросишь танк. А если в бою? Оно тебе надо?
  - Товарищ капитан, но откуда вы это знаете?!
  - От верблюда, Маслюков, - улыбаюсь я опешившему лейтенанту, - главное не забудь, что я тебе наговорил. Спасешь машину от многих неприятностей. И она тебя не подведет в самый нужный момент. А если будешь мне хорошим помощником, еще тебе кое-что потом покажу, и научу действовать вместе с пехотой. Поверь. Пригодится.
  До конца дня и даже глубокого вечера, я гонял пехоту и танки по полю. Перепаханные треками траншеи уже почти засыпались, но я загонял пехоту даже в эти канавы, лишь бы больше народу, да почаще, побывало под наползающей тушей стали, рычащей, укутывающейся сизыми клубами выхлопных газов.
  А вместе с солдатами, по земле ползали и командиры взводов. Их я гонял особенно жестко. Не показываясь из траншеи, они по звуку должны были определить направление движения, и послать бойца с деревянной чушкой именно к тому месту, где танк должен перевалиться через окоп. А если боец начинал из окопа высовывать голову, то все начиналось заново. Фашисты были большими любителями крутить восьмерки на траншеях, где было замечено движение. А когда крутится тринадцати тонная махина, выворачивая валы земли, от траншеи ничего не остается. Братская могила для всех кому не повезло оказаться на этом участке окопа...
  - Товарищ капитан, - кто-то орет на ухо и меня дергают за рукав. Оборачиваюсь, что бы высказать все что я думаю о несчастном, что отвлекает меня в момент объяснения на втором командном с одним солдатиком. В последний момент боец, мужик с деревенскими повадками, все-таки дрогнул и начал метаться перед танком, едва не попав под гусеницы танка.
  - Какого ху... !?
  Передо мной стоял майор в чистом кителе, весь из себя приглаженный и лощенный. Сразу видно, что грязь только на пыльных столах находил.
  - Вас вызывает командир дивизии, генерал майор Вашкевич...
  И машет в сторону моего навеса из маскировочной сетки. А там собралась заметная толпа офицеров, сопровождавших целого генерала, среди которых я заметил и своего комбата, командира полка и еще с десяток офицеров, неизвестно как добравшихся до моего полигона. Ведь к моему полигону не ведет ни одной дороги, им пришлось почти полкилометра пробираться пешком по лесу. М-да, уж как приспичило-то.
  - Товарищи генерал-майор, капитан Уваров по вашему приказанию прибыл.
  - Вольно капитан, - ответил невысокого роста комдив. Оторвавшись от созерцания тактической схемы обороны взвода, которую я рисовал мелом на ржавом листе, поднял на меня удивленный взгляд, - Интересная схема. Непривычная. И как проходят занятия?
  - Вполне успешно, товарищ генерал-майор, - чеканю я слова, глядя, как офицеры штаба тоже рассматривают мои схемы, тихо переговариваются и бросают на меня смешанные взгляды, думаю надо отвлекать их от этого дела. Иначе потом объясняйся с ними, откуда, да почему такое странное сочетание и мешанина родов войск. В отличии от "современного" позиционного боя, я уже давал своим лейтенантам тактику взаимодействия на уровне "взвод- отделение-танк" образца 1985 года.
  - Вот только времени не хватает. Очень тяжело дать вчерашним колхозникам и рабочим то, что изучают солдаты за полгода, год.
  - Да, да конечно. Понимаю, что тяжело капитан, но мы и солдаты должны понимать всю тяжесть ситуации. Сейчас очень тяжелая обстановка на фронте. Мы потеряли Смоленск, Брянск. Фашисты рвутся к Москве. И наша задача не дать противнику прорваться на нашем участке фронта. Всеми силами держаться, ведь за нами больше нет линий обороны. Дорога на столицу нашей родины будет открыта. Вы это понимаете, капитан?
  - Так точно, понимаю... поэтому и гоняю их на полигоне, пока семь потов не сойдет.
  - Да уж, про ваш полигон вся дивизия гудит. Говорят, завелся здесь двужильный капитан. Днями и ночами муштрует солдат и офицеров, заставляет закапываться в окопы в чистом поле. Никому спуска не дает, не глядит ни на звания, ни на заслуги гоняет всех в хвост и в гриву. Да и рапорта на вас уж больно противоречивые поступают, - словно просвечивая рентгеном, генерал сверлил меня заинтересованным взглядом, - служба снабжения сильно на вас жалуется. Уж больно вы своевольничаете, даже до стрельбы дело доходит. Что скажете в свое оправдание?
  Награждаю краснощекого полковника, сосредоточено сопевшего рядом с генералом, и не сводившего с меня многообещающего взгляда, я криво усмехнулся. Похоже, полковник не смог простить нашего разговора и все-таки накатал на меня телегу. Да только зря. У нас в училище была присказка: "Дальше Кушки не сошлют, меньше взвода не дадут." Так и здесь. Что мне сделают если я и так на передовой?
  - Я требовал только то, что положено моим солдатам по уставу. А если служба обеспечения не справляется со своими обязанностями, то почему именно солдаты должны страдать от их распи... разгильдяйства? Солдат в первую очередь должен думать о том, как остановить врага. О том как научиться бить фашиста, а не о том что у него ноги стерты до жопы не своим размером, или он не может бросить гранату на всю длину потому, что гимнастерка мала в плечах....
  От моих слов полковник снабженец задышал словно вулкан, готовый разразиться извержением, только сдерживался присутствием генерала, а мысленно, уже расстреливал меня раз десять. А я не останавливался. Ну, думаю, если ты начал жаловаться, то получи еще несколько горячих фитилей именно по твоей службе, а потом объясняйся, почему в твоей хозяйстве, такой бардак...
  - Ваши требования справедливы, капитан Уваров, но вы должны понимать, что служба снабжения сейчас работает на износ. Многие запасы поступают из глубоких тылов и не всегда есть время провести полноценную ревизию, проверить комплектность, - заступился за полковника генерал, но при этом наградил начальника службы снабжения многозначительным взглядом, с обещанием приватной беседы, но уже без лишних глаз и ушей.
  - Я все понимаю, товарищ генерал-майор, но вот только... хотите откровенное мнение? Мне все равно как работает снабжение, на износ или там... на трение. Моя задача остановить немца. Я делаю и буду делать все, что бы мои солдаты могли остановить фашиста, заставить его уткнуться мордой в землю, и пожалеть о вторжении на нашу Родину, и при этом не закидать немца телами, а остаться в живых и накормить фашистов нашей землей досыта, с горкой и крестом. А для этого, мой солдат должен уметь воевать. И что бы его научить, я сам вывернусь на изнанку, сгоню семь потов с личного состава, растрясу всю мошну снабженцам, но я требовал и буду требовать исполнения своих обязанностей ото всех, во что бы то ни стало!
  Мои слова растаяли в тишине. Опешив от откровенности, офицеры тихо переглядывались, не зная как реагировать, на мои слова. А Вашкевич не отрывал от меня взгляда. И словно сделав вывод, развернулся к свите.
  - Учитесь, товарищи офицеры. Вот такая позиция должна быть у каждого командира красной армии, - вновь обернувшись ко мне, генерал майор кивнул в сторону застывших танков и построенных шеренг трех взводов, - на словах выглядит это конечно замечательно, но готовы на деле продемонстрировать успехи вашего красиво расписанного обучения?
  Демонстрация затянулась до глубокой ночи.
   Но взвода надерганные, со всех рот батальона, показали все, чему научились. Были здесь броски и окапывание в чистом поле. Оборудование позиций для боя с учетом окружения, и наступления со флангов, устройство секретов и пулеметных гнезд, без сплошной линии обороны, а по принципу очагов, державших секторами обстрелов большой участок местности.
  Апогеем выступления, были нырки в траншею перед ползущим танком, стремительный бросок деревянных чушек на двигательный отсек. Вдобавок ко всему, уже пообтершиеся пехотинцы, прочухав, что у танка довольно таки узкий сектор обзора, наловчились обхватывать неуклюжую черепаху с двух сторон, и закидывали стальную гору сразу двумя, а то и тремя чушками.
  Демонстрация произвела впечатление на всех гостей. И уже уезжая, с тяжелым думами просидев все выступление, генерал-майор отозвал меня в сторону и решительно заговорил:
  - Иван Петрович, то, что я сегодня увидел, убедило в своей эффективности. Я специально приехал без предупреждения, чтобы вы не успели подготовиться, и не устроили мне потемкинские деревни. Но кроме эффективности, я увидел и то, что это части чего-то большего, чем вы показываете. Изложенные лейтенантам схемы взаимодействий, идут в разрез с существующими в войсках наставлениями и приказами. Уж поверьте мне, преподавателю со стажем, я вижу за этими идеями части большего и более сложной системы, которую вы тут излагаете только вершками. Откуда эти знания у резервиста? Мы навели справки и сделали запросы по архивам. Таких знаний у бывшего поручика 4-го гренадёрского Несвижского полка царской армии, отставного кавалерийского командира быть не может. Кто вы, Иван Петрович? Откуда эти навыки и умения?
  Я тяжело вздохнул и устало помассировал лицо.
  Ну что же, в принципе я и не рассчитывал, что мои нововведения останутся не заметными, но и не рассчитывал, что меня так быстро выведут на чистую воду.
  Но что именно ответить этому человеку, на котором висит ответственность за десятки тысяч судеб. Вон, в глазах какая смесь кипит. Вопросы, опасения, тревога, надежда? Но самое главное в них присутствовала решимость сражаться до конца.
  А что ты можешь ответить, потомок, деревенский пьянчужка, бывший Советский, а потом "расейский" офицер, Ванька-танкист? Что в тебе осталось от предка?
  Хватит духу рассказать о том, что страны, за которую проливается сейчас кровь уже нет на карте. Есть обгрызенная, раздираемая ворьем страна, в которой ветераны живут в нищете, а потомки вот таких снабженцев, кто успел своровать у страны несколько эшелонов, сейчас торгуют Родиной направо и налево.
  Народ спаивают дешевой водкой, молодежь вытравливают наркотой и химией, вся идеология государства направлена на превращение населения в послушное быдло, способное только поставить крестик в балаганных ведомостях под именем "выборы"...
  - Этого я не могу вам сказать, Владимир Романович. Не имею права, - безбожно вру я, напуская на себя важности и таинственности, а внутри глотаю обжигающую горечь стыда, - Всему свое время. Пусть все идет своим чередом. А эти крупицы знаний... это все будет войсках, но немного позже. Я их просто внес раньше для того, что бы спасти вот этих не обученных, не обстрелянных людей от бесславной гибели.
  - Я ничего не понимаю. Кто может не давать права говорить бывшему резервисту, - раздраженно сказал комдив, поправив портупею с кобурой, - подписка о государственной тайне? Приказ?
  После длительной паузы, тих говорю:
  - Совесть, - и еще горше добавляю,- и долг перед мертвыми.
  - Бред какой-то. Вы мне морочите голову. Ведь я могу все-таки и удовлетворить ходатайство комиссара, тогда вами уже займутся органы безопасности. Уж с ними-то вы будете более откровенны!
  - Ваше право, - спокойно отвечаю я, задрав голов к небу, смотрю на звездное небо и вдыхаю аромат последних тихих ночей сентября, - да только зря все будет. Поздно. В начале октябре фашисты ударят с двух сторон. На стыке наших армий, немецкие танковые дивизии прорвутся к Вязьме. Будет окружение. Разрозненные попытки прорывов и тяжелые бои внутри котла. Гибель целых армий...
  Посмотрев на побледневшего генерала, выхватившего из кобуры пистолет и едва сдерживающегося, чтобы не выстрелить, я встречаю свирепый взгляд грустью и скорбью знания о неизбежности озвученного.
  - Поэтому, о странном капитане, несущем больной бред на допросах, забудут. Скорее всего тюрьма будет разбомблена налетом авиации, или, его расстреляют по закону военного времени. Или ... Если у вас осталась толика здравого смысла, вы, оставите ситуацию как есть и максимально попробуете использовать меня и мои знания. Выбор за вами товарищ генерал-майор.
  Успокоив встревоженных офицеров, что завидев генерала с пистолетом в руках, направились с решительным видом в нашу сторону, Вашкевич убрал оружие, достал портсигар. Помяв папиросу, что от резких движений вдруг порвалась, достал еще одну и сразу же прикурил. Вдохнув полной грудью, долго и вдумчиво задымил.
  - Вы говорите очень важные вещи. Почему же сразу не сообщили об этом, у нас было бы время исправить ситуацию. Переброска резервов, на места прорывов...
  - Сами-то верите сказанному? Кто поверит словам ополченца, резервиста, в то время когда страна даже не верила сообщениям собственных разведчиков, сообщавших о точной дате начала войны? Пока бы мои данные проверялись перепроверялись, ушло бы время, и все произошло точно также...
  - Ч-ч-черт! И что мне прикажите делать с вами, и знанием о катастрофе? - с ожесточением втоптав в землю окурок, Вашкевич сделал последнюю попытку, - Вы на карте сможете указать точные направления ударов фашистов?
   - Вряд ли, - глухо ответил я, мысленно, запоздало каясь за то, что вымывал самогоном остатки последней памяти, - Только в общих чертах. Помню, что будет удар с двух сторон армии "Центр".
  От души выматерившись генерал вновь закурил.
  - У вас есть предложения?
  Есть ли у меня предложения? Да конечно есть, ради этого все и задумывалось. Но к их реализации хотел приступить, когда начнется внутренняя неразбериха, когда будет бардак и мои действия не будут вызывать протестов.
  В бедламе, который начнется в лесах под Вязьмой, когда будет потеряно управление над ротами, батальонами и целыми полками, я планировал организовать свой сводный отряд, и максимально организовано отступить в леса для развертывания партизанской деятельности. Что-что, а со своим багажом знаний, я мог организовать немцам такую клизму, что они бы забыли в какой стороне Москва. Но если есть возможность уже сейчас получить карт-бланш, почему бы и нет?
  Хмуро выслушав мои мысли, Вашкевич к середине рассказа уже удивленно кряхтел, а в конце жаркого получасового выступления, неуверенно согласился. Минут десять ушло на обсуждение деталей и мой план был одобрен. Вызванный комбат, вместе с командиром полка и командиром танковой бригады, только удивленно козырнули и приняли к исполнению приказ комдива:
  " Выделить роту капитана Уварова в отдельное соединение. Усилить подразделение, двумя взводами БТ 7. Обеспечить автотранспортом и передать в подчинение взвод дивизионных 76 мм орудий. Взвод радистов и взвод саперов. Данное подразделение является резервом командира дивизии и будет осуществлять боевые операции на особо важных участках фронта"...
  - Едут, товарищ капитан. Едут гады!
  - Да знаю, что едут, - перебил я молодого кавалериста, - Сколько и где?
  - В трех километрах, по дороге на деревню Надежду, - выравнивая дыхание, кавалерист, утер папахой стекающий пот. Один из тройки разведчиков, которых я рассылал перед собой в роли дозорных, попали мне совершенно случайно. Этих лихих рубак, я впервые увидел в штабе дивизии. Тогда они прибыли одновременно с танковой бригадой. Рев от танков стоял такой, что кони испугано ржали, и именно их ржание подсказало мне решение проблемы скрытной разведки. А после нашего разговора по душам, если это не оголяло линию фронта Вашкевич, не отказывал мне ни в чем . И в результате короткого разговора, мой сводный отряд оперативного реагирования пополнился кавалерийским взводом, который нес на себе функции, разведки и дозора...
  - Товарищи офицеры, еще раз обращаю внимание на строго соблюдение оговоренного плана, - официальным тоном подвел я итог. А потом уже добавил в простой, доходчивой манере, - Маслюков, твои танки должны поджечь первую и последнюю машину. И только потом беретесь за танки противника. И ни в коем случае не высовывайся. Не спорь! Твоя лобовая броня фрицу на один укус, а эффективная дальность против "трешек" меньше полукилометра, так что работай из засады. Нестеров, Иванов, Синицын, на вас пехота, которая прыснет из грузовиков в разные стороны. Винтовочным огнем выбиваете фрицев. Обращаю внимание, на огонь по офицерам. В первую очередь выбивать командиров, и потом всех остальных. Кожемякин, а на тебе, мой дорогой обеспечить такую плотность пулеметного огня, что бы немец даже не успел вякнуть "ахтунг"...
  По грунтовой дороге, то нырявшей в лес, то белевшей на холмах обросших небольшим кустарником показалась колона из трех мотоциклов. Выскочившие на холм разведчики, застыли на вершине. Осмотрев в бинокли дорогу как раз нырявшую в низину, а затем огибающей выступ леса, разведчики перебросились парой фраз, и вновь усевшись на мотоциклы, отправились изучать дорогу дальше. Спустя десять минут, дорога украсилось пылевыми столбами и рычанием двигателей.
   Не спешно выползая из-за холма, колона мотострелкового немецкого батальона, шла нагло и уверено. Люки были открыты, командиры танков уже по-хозяйски осматривали незнакомые пейзажи, и довольно улыбаясь, оживленно переговаривались по рации.
  Тупоносые грузовики с черно белыми крестами на дверях кабин, шли следом за танками, оголив брезентовые борта. Изнывающие от бабьего лета солдаты армии победительницы, почти захвативших самую большую страну в мире, подставляли солнцу довольные лица. Каждый из них уже мечтал о том, чем займется после войны, когда фюрер выделит каждому солдату участок этой богатой земли. В мечтах, они уже строили дома, а рядом выделяли барак, для прислуги из оставшихся "низших рас", которые будут пахать на полях, и прислуживать представителям высшей расы.
  Неожиданно раздавшийся гром, разлетелся умноженным эхо. Последняя машина колоны, уже нырнувшая в низину вдруг укуталась огненным шаром. Спустя миг первый танк только начавший выползать на вершину соседнего холма, содрогнулся от бокового попадания. А спустя несколько мгновений, его корпус затрясся от внутренних разрывов. После детонации боекомплекта, едва не подкинувший танк на полметра от земли, короткоствольная башня сползла в сторону и в небо устремились рукава черного дыма.
  Когда из леса заработали десятки станковых пулеметов, шквал огня и стали впился в деревянные борта косой смерти. Выворачивая крашеные доски в щепку, разрывая тела и прошивая тонкие стальные бока кабин насквозь, пулеметный огонь со стометровой дистанции не оставлял врагу ни малейшего шанса.
  Пытаясь развернуться в сторону леса, и закрыть собой счастливчиков каким-то чудом успевших соскочить с грузовиков, два танка укутались клубами дыма и насадным ревом двигателей. Но, не успев забраться на косогорок дороги, танки получили по несколько попаданий, и зачадили начавшимися внутри пожарами. А дальше бой превратился в бойню.
  У колоны идущей в заранее подготовленную засаду, нет никаких шансов. Тем более, при такой беспечности. Спустя десять минут, участок дороги нырнувшей между двумя холмами и подошедшей вплотную к лесу превратилась в горящее огнем и чадящее смрадным запахом кладбище, усыпанное телами уничтоженного пехотного батальона...
  Нашу колонну встречали на мосту через Днепр с круглыми от удивления глазами. Вместо обычной для этих дней картины, удрученно отступающих и потрепанных частей, появление нашей колоны танков на дороге, да еще облепленных солдатами с сияющими от возбуждения лицами, произвело фурор. А когда посреди танков показался силуэт трофейный легковушки, в которой сидел расстроенный немецкий полковник в окружении бойцов захвативших такой трофей, на такую диковинку высыпал посмотреть почти весь личный состав охранной роты...
   - Товарищ генерал майор, ваше приказание выполнено. В ходе глубокого рейда в оставленные территории, силами сводного подразделения был уничтожен мотострелковый батальон противника, - докладывая я комдиву под удивленные взгляды офицеров штаба, - ... и захвачен, немецкий командир, вместе со штабными картами...
  - Молодцы! - довольно ответил генерал, и обведя всех присутствующих взглядом. Вот, мол как надо воевать, - Где пленный?
   В ответ на вопрос, в просторную комнату ввели отчаянно ругавшегося немца. Словно пытаясь проснуться, фашист оглядывался по сторонам, не мог поверить, что это случилось именно с ним.
  Расчувствовавшийся комдив, вышел к моей роте, которую окружили бойцы комендантского взвода и жадно расспрашивали о бое. Мои солдаты от такого внимания цвели и пахли. И на перебой рассказывали, сколько и как били фрицев.
  Горячо поблагодарив солдат, комдив произнес речь, перед быстро растущей толпой, где ставил в пример и просил солдат дивизии бить фашистов также, как отдельный сводный отряд быстрого реагирования.
  Поток отступающих частей, по мосту через Днепр, становился все плотнее. На изможденных лицах солдат, совершавших за день многокилометровые марши, когда фашисты терзали отступавших постоянными наскоками мотострелковых рот, читалось усталость и горечь. Горечь не понимания, как такое могло произойти с могучей и непобедимой Красной армией. Ведь каждый солдат, от своих командиров, политруков и по бравым выпускам кинохроник, знал, что броня крепка и танки наши быстры, и вместо сердца у "соколов Сталина" пламенный мотор. Но суровая правда, колола взгляд: брошенной техникой, не выдержавшей многокилометровые переходы, сожженными остовами танков не способных выдержать лобовой броней выстрел немецкой пушки. А с неба их терзали проклятые "штуки", что чувствуя свою безнаказанность, развлекались расстрелом отступающих колон из пулеметов.
  - Товарищ капитан, да как же так...
  Стоявший рядом Нестеров, с трудом сглотнул комок в горле, сопровождая взглядом вереницу телег перегруженных ранеными солдатами. А рядом едва переставляя ноги от усталости, с серыми от пыли лицами струились тени людей. Без строя, без управления, брели остатки девятнадцатой армии вырвавшейся из окружения под Брянском.
  - Смотри, Нестеров. Смотри и помни, к чему приводят заблуждения командования..., - схватив лейтенанта за плечо, я вцепился сведенными судорогой пальцами, - За каждую твою ошибку, солдаты платят кровью и своими жизнями. Помни и не забывай это, лейтенант...
  Мы смогли переправиться через мост только спустя два часа после очередного налета. С трудом переправившись на тот берег, мы приступили к основной задаче - налаживанию связи с соседями. Их полки должны были занять оборону севернее, в сорока километрах от края нашей дивизии. Но когда мы прибыли на место, то застали только слегка начатые окопы. Я вначале не поверил, и подумал что ошибся. Колона сделала марш бросок еще на десять километров вперед, но и там мы ни кого не нашли. Повернув назад, рота пошла через деревню в которой столкнувшись с авангардом немцев, заставили фрицев драпануть побросав грузовики.
  Следом, желая расправиться с дерзкой колонной русских танков, или попытаться с наскока осуществить захват, нам на хвост село несколько броневиков и взвод мотоциклистов.
  Помогая прикрывать отход роты охранения, мы пятились по мосту, когда на дороге показались танки противника. Маслюкову пришлось в ступить в дуэль. Короткая перестрелка и мы потеряли одну машину, поймавшей лбом сразу несколько попаданий. В танке начался пожар, с двигательного отсека показались языки пламени и вскоре сдетонировал боекомплект.
  Но сквозь грохот боя, стали пробиваться далекая канонада и свист тяжелых снарядов. Вспахивая землю огромными бутонами, снаряды дальнобойных морских орудий превратили тот берег в огненный лес из клубов пепла и дыма. А как только последний солдат покинул мост, массивная конструкция вздрогнула. Зависая на несколько мгновений в воздухе, в сплетении огненных нитей, пролеты моста стали рассыпаться на отдельные фрагменты. Подымая тоны брызг, последний мост через Днепр, канул в пучину реки...
  - Значит, говоришь, нет там никого?
  - Так точно, генерал майор. По рассказам деревенских жителей, там стояли наши части, но уже два дня как ушли. Мы прошли еще десять километров, но там вообще нет никаких следов обустройства обороны.
  Комдив не сдержался и высказался по матери. Склонившись над картой, на которой, от частого перетирания уже невозможно было понять, где, какие стрелки и надписи нанесены и что они обозначают, генерал майор нервно крутил химическим карандаш в руках.
   Стоявшие на вытяжку начальники штабов полков и батальонов хмуро переглядывались. Куда и почему отступили соседи, даже не отправив вестового, было загадкой неприятной и пугающей. В предательство никто не верил, или не хотел верить. Но факт оставался фактом. Дивизия осталась одна, с оголенными флангами. По всем канонам, им бы сейчас наладить связь с соседями и организовать единый фронт. Но связи нет. На днях стала пропадать полевая связь. Последним сообщением был приказ выделить силы для отражения атаки немецкого десанта высадившегося на окраинах Вязьмы.
  В отсутствие связи с командованием, Вашкевич принял решение держать оборону и растянуть полки на линию обороны до пятидесяти километров. Это было не правильно. Нарушением всех норм обороны, но другого выбора не было. Если он отступит с этого пятачка, то накапливающиеся на том берегу немецкие части переправятся и захватят плацдарм, а когда восстановят мост, сюда хлынут танковые армады немцев и считай дорога на Москву открыта...
  В третьем часу ночи, меня разбудила мощная канонада. Спешно одевшись и выскакивая из блиндажа, я столкнулся с вестовым, который вручил мне пакет. Распечатав плотный конверт, под грохот соседней батареи дальнобойных морских орудий и вторивших им дивизионных гаубиц, я вчитывался в строчки приказа выхватываемые лучом карманного фонарика.
  Дивизия получила еще одну депешу, в которой отменялся предыдущий приказ и теперь командующий 19-й армией, приказывал спешно покидать позицию и выдвигаться в сторону Вязьмы. Моей роте, как самому мобильному подразделению Вашкевич предписывал быть в авангарде дивизии и обеспечить разведку и наладить связь с соседями, которые должны встречать нас у реки Вепря. И под официальной подписью и штемпелем дивизии, была вклейка радиограммы из Ставки: "Из-за неприхода окруженных войск к Москве, Москву защищать некем и нечем. Сталин". А сверху, размашистым почерком были выведены слова: "Сделай, обещанное!!!".
  Легко сказать сделай. Но как ?!
  Вязьму взяли немцы. Не просто десант, а на окраинах города уже окапывались фашистские мотострелковые дивизии. Наши части, неорганизованно и не согласовано кидались в атаку, пытаясь прорваться сквозь еще жидкое кольцо окружения, но в каждой деревне, поднятые с криком "ура" шеренги солдат натыкались на плотный пулеметный огонь и минометный обстрел.
  На следующее утро, вернулась моя кавалерия, которая нашла нашу дивизию, и мы получили новый приказ, от которого у меня екнуло сердце.
  На вечер я должен подготовить свое подразделение для прорыва нашей дивизией из кольца окружения. А в частности, ворваться в деревню Богородицкую, подавить минометную батарею, выбить оттуда немцев и закрепиться в деревне до подхода основных сил, которые поддержат меня и помогут расширить, хотя, скорее всего должны помочь удержать место прорыва, пока вся армия будет выходить из окружения.
  Поднятая по тревоге рота, выстроилась ровными коробками взводов, а рядом с ними стояли экипажи танкистов Маслякова и разведчиков кавалеристов, что успокаивая лошадей, жадно вслушивались в переговоры соседей бормотавших последние новости "солдатского радио".
   - Товарищи, - мой голос сорвался и прокашлявшись я уже сказал твердо, - Командование дивизии поручило нам опасное и ответственное задание. Из этого боя многие не вернуться, но те кто выполнит приказ, дадут возможность прорваться из окружения своим товарищам... Там, за лесом, армады фашистов сковывают наши армии в кольцо окружения. Старясь окружить раздавить нас танками, немцы уже потирают руки рассчитывая взять без боя столицу нашей родины. Ведь гитлеровские генералы уверены, что русский солдат уже устал, и вот-вот готов сдаться, предать свою Родину, предать свою землю, предать своих близких... Но они еще не знают, что советский человек не сдается. Мы будем истекать кровью, наматывать на кулак кровавые сопли, но будем прорываться из окружения, что бы отстоять Москву, что бы дотянуться до горла фашистской гадины, переломить ей хребет раз и навсегда. И победить. Победить ради жизни наших матерей и сестер. Ради жен и детей. Ради чистого неба над головой и свободной земли под ногами! За Родину, товарищи!
  В шесть часов вечера, загрохотали полковые орудия. Используя последний запас боеприпасов, гаубицы отработали по позициям немцев двойным боезапасом. Загоревшиеся дома и постройки с соломенными крышами, ярко осветили забегавших фрицев.
  Взревев двигателями, шестерка танков Маслякова, с вцепившейся в броню пехотой выскочила из леса стремительным броском. Преодолевая по засеянному пшеницей полю последний километры, на большой скорости танки ворвались на окраину деревни. Сбавив скорость и дав возможность пехотинцам рассредоточиться, танки сдали немного назад.
  Под прикрытием брони, мои солдаты зачищали каждое подворье от немцев застигнутых врасплох, и еще не успевших до конца облачиться фрицев, расстреливали буквально безоружных. Но быстро сориентировавшееся командование противника справилось с первой растерянностью, и приступило к налаживанию обороны.
  С церквушки, возвышавшейся на холме, с колокольни где вся деревня была как на ладони, заработал пулемет. На окраине деревни стали завывать минометные расчеты, а возле сельсовета окопалась пушка, которая таилась до последнего. И как только передняя "бэтешка" показалась на улице в цепи пробирающихся вперед солдат, из подворья колхозного склада, взметнулось облако дыма, и танк содрогнулся от попадания.
  Оставляя ленту гусеницы, на ходу огрызаясь огнем пулемета и рысканьем башни, пытавшейся нащупать коварного врага, танк откатился под прикрытие избы.
  - До Кожемякина пулей! Подавить пулеметчика, иначе он не даст головы от земли оторвать!...
  - Товарищ капитан, немцы слева обходят, там танки появились, разворачивается в цепь пехота!...
  - Нестеров, два танка с собой и вкопайся в землю, танкистами скажи, что бы били только из укрытий! Но что бы ни один фриц не прорвался в деревню. Иначе нас выдавят к чертовой матери!...
  - Синицин, мать твою! Почему пушка еще стреляет? Да мне по херу, что у нее позиция удачная. Что бы она заткнулась через пять минут иначе Масленкова зажмут между домами, а когда танки подятнутся сожгут к едрене фени. Останемся без брони - кабздец нам!...
  Кручусь как белка в колесе. Вдавливая бинокль в глазницы до синяков, словно пытаясь приблизить дерганую картину еще ближе. Взгляд прорывается сквозь дымовые завесы горящих изб, высматривая проблемы там, где мои офицеры ее еще не видят, я пытаюсь уследить за картиной боя, не потерять пульс сражения, что бы вовремя направить, подсказать, наорать или подержать лейтенантов, бойцов. А картина складывалась хреновая.
  В деревню, мы-то заскочили сходу. Но фрицы уже очухались, и, пока мы возимся возле полуразрушенного сельсовета и колокольни, немчура уже подтягивает подкрепления и вскоре нам придется отбиваться ото всех сторон. А вот нашего обещанного подкрепления нет. Но нужно хотя бы осадить фрицев задумавших обхватить меня в клещи. Хрен вам шершавый, на воротник, чтобы не терло!
  - Васюков! - кричу я не поворачиваясь.
  - Я, тарищ капитан! - едва сдерживая бурлящий в голосе адреналин, молодой кавалерист проорал над ухом, едва не оглушив меня своим ответом. А рядом терпеливо ждал седока пегий жеребец, что опасливо прижимая уши от близких разрывов, пританцовывал от желания сорваться вскачь.
  - Лети, в расположение полка, мне нужно накрыть квадраты 2-6-1 осколочными. Жопой чую, фриц оттуда пойдет! Надо накрыть лесок пока они не развернулись в цепи! - отрываюсь от бинокля и глядя в блестящие глаза, рычу, - и где подкрепление?! Если нас не поддержат в течении получаса, от роты не останется и мокрого места! Одно копыто тут, а два уже за лесом!
  - Будь сделано, тарищ капитан!
  Этот сделает. Расшибется в лепешку, но сделает. А я вновь хватаюсь за бинокль и выхватываю отдельные эпизоды из развернувшегося сражения.
   От колокольни отлетали целые пласты глины и извести. Работая сразу с нескольких сторон, пулеметные расчеты нащупали цель и превращали верхушку колокольни в решето. Стараясь помочь своему пулеметчику, минометные расчеты фрицев, стали шмалять плотно, но наугад. Не жалея боеприпасов, сыпали минами так, что от завывания и свиста осколков уже звенело в ушах.
   - Ну давай Синицин, заткни ты эту пушку. Тогда танки продавят фрицев и раскатают минометчиков в мясо, - шепчу я как молитву, всей душой желая, что бы лейтенант справился с пушкой. И словно услышав мои слова, Синицин, что-то втолковывает своим бойцам.
  И вот, скинув вещь мешки и скрутки шинелей, и понатыкав за пояс по четыре трофейных колотушки, вжимаясь в бурьян, бойцы во главе с лейтенантом поползли по широкой дуге.
  - Балда. Нельзя же так, - едва не плача ругаюсь я, - а кто командовать взводом будет тихоня, блин.
  Это был крик разума, а сердце говорило другое. Именно так и надо. Только своим примером показать бойцам, что надо идти вперед даже когда кажется, будто впереди тебя там ждет только смерть.
  - Ай чертяка, ай да молодца,- дольно говорю я, видя, как закидывается гранатами орудийный расчет и как в рукопашную сходятся солдаты с остатками немецкого расчета, - давай, теперь вали оттуда...
  В нашем тылу, где-то слева раздался нарастающий топот и разрозненные крики: "Ура!". Сквозь панораму бинокля наблюдаю, как из леса выскакивают стремительные силуэты. Проступая серыми контурами, в предвечерних сумерках замелькали кавалеристы с шашками наголо.
  На край поля выскочила батарея на конной тяге. Сноровисто облепив орудия как муравьи, артиллеристы развернули короткоствольные пушки. По команде офицеров орудия укутались всполохами беглого огня по другой стороне деревни.
  Шедшие широкой цепью автоматчики, лениво постреливающие в сторону деревни, вдруг остановились. Попытавшись организовать оборону, фрицы выкатили два бронетранспортера. Посылая огненный потоки свинца без остановки, пулеметчики старались остановить накатывающую широким фронтом лавину. Но время было опущено и до автоматчиков, отчаянно отстреливающихся от несущихся во весь опор коней и наездников, мечтавших только дотянуться до ненавистного врага, оставалась какая-то жалкая сотня метров.
  Вначале один, затем другой, и вскоре вся шеренга немцев рассыпалась. Бросившись наутек, солдаты непобедимой армии бежали назад, думаю только об одном - как спастись от сверкающей на кончиках сабель смерти.
  Промчавшись по улицам деревни свистящей кавалькадой, лихие рубаки настигали бегущих немцев и рассчитывались сполна за пережитый страх. За то чувство, когда приходится нестись навстречу смерти и молиться о том, чтобы сегодня пуля тебя миновала, дав возможность вцепиться врагу в горло, насытиться страхом в его глазах и отомстить за смерть товарищей, трупы беззащитных жителей, оставленных за спиной сожженных деревень и разбомбленных городов...
  - Товарищ, капитан! Товарищ, капитан! Немецкие танки!
  Осознавая, что окруженные, измотанные бомбежкой и ожесточенными боями, Советские части рвутся из стального капкана, немецкое командование бросило на сдерживание окруженных частей дополнительные танковые и мотострелковые дивизии, идущие на Москву...
  Солнце уже почти спряталось за окровавленным горизонтом, когда с западной части деревни разгорелся ожесточенный бой. Уже не скрываясь в засаде, танкисты Маслюкова вынуждены были перейти к подвижной обороне. Его танки исполняли отработанный на полигоне прием. Три машины, поочередно высовываясь на разных участках обороны, отстреливали по три подкалиберных снаряда, и независимо от результатов стрельбы, откатывались под прикрытие деревьев или остатков деревянных изб.
  Развернувшиеся в лихом развороте от леса, немцы перли нагло и уверено, собираясь в считанные мгновения раздавить "сумасшедших русских танкистов", что решили противостоять немецкой танковой роте. Но когда первый "Т-2" споткнулся на ровном месте, закрутился теряя треки, немцы остановились.
  Непонятная тактика русских не давала определить количество противостоящих танков. А когда загорелась третья и четвертая машина, немцы дрогнули и стали пятиться назад, посчитав, что угодили в засаду противотанковой батареи, использующей верткие танки только для приманки.
  Среди горящих домов и деревьев стали разрываться тяжелые снаряды. Взметая в воздух клубы земли и гари, гаубичная артиллерия фашистов решила стереть в пыль злосчастную деревню с окопавшимися в жесткой обороне русскими...
  Взрывной волной от разорвавшегося рядом снаряда меня приложило об дерево. В голове звенело и затрещало так, что я едва не потерял сознание. На руке болтались раскуроченные осколком обломки бинокля. Левая рука, свисала плетью, наполнила гимнастерку черным пятном. Старясь поймать в глазах резкость, я побрел в сторону боя...
  По дороге, проходящей под холмом с деревней, спешили вырваться из окружения подводы с ранеными и хромавшими рядом солдатами. Поглядывая на деревню скрытую в огне и уже четвертый час не пускавших озверевших фашистов на оперативную высоту, каждый из них чувствовал горечь. Там, среди огня и смерти, гибли, но не сдавались их товарищи, и теперь уже кровные братья. Каждый из этих солдат утирал текущие по щекам слезы и горячо шептал: "Простите братцы, простите, что я не с вами..."
  Я уперся лбом в горячую броню танка. Прикованная к месту "бэтешка, была без правого трека. Один каток был исковеркан попаданием снаряда, а рядом возились двое танкистом. И когда я показался рядом на меня уставился раструб танкового пулемета и две перепачканных гарью лица, с недоуменными взглядами. Узнать в испачканном грязью, с закопченном лицом и окровавленной форме себя, я бы смог только по нагану , который я не отпускал из рук.
  - Товарищ капитан? - удивленно перекрикивая грохот боя, жавшиеся к земле танкисты попытались выполнить приветствие.
  - Кто, такие, - с трудом ворочаю я присохшим к небу языком, - почему машина не в бою?
  - Экипаж машины, боротовой номер тридцать два, механик водитель, рядовой Сипайло,- доложился с акцентом не высокий парнишка. Виновато кивая на машину, в башне которой чернела пробоина и на безвольно лежащего товарища, с сожалением продолжил, - Танк получил повреждения и лишился маневренности. С пожаром справились, а вот командира, при взрыве это... Теперь в тяжелом состоянии. Пытались завести машину, но мотор сдох и вот ... ведущий каток вырвало.
  Окидываю взглядом картину боя. Оборона деревни разбилась на отдельные очаги. Понять где и что уже было невозможно. От роты не осталось почти никого. Из тех солдатах, что пробегали мимо я не мог никого узнать. Только вот в раненом танкисте, что, не приходя в себя, тяжело дышал неумело перебинтованной грудью, я узнал Маслюкова. Молодого парнишку еще толком то и жизни не повидавшем, но уже стоявшего ни раз в обнимку со смертью. А сейчас, этот пацан истекал кровью и умирал.
  Перед глазами поплыло. И рядом с лейтенантом танкистом из сорок первого, проявились тела других пацанов: Ваньки Смирнова, Ивана Шубейко, Степки... Исковерканные пулями, обожженные разрывами они смотрели на меня выжженными глазницами. Смотрели в глубину души и спрашивали: "А почему ты жив, командир? Почему не прикрыл? Почему ты, не с нами?"
  - Слушай мой приказ, рядовой, - рычу я, едва сдерживая рвущуюся из груди горечь, - Командира в охапку и выходить из боя.
  - Но товарищ капитан, мы же ... а танк, как же?
  - Уноси командира, Сипайло, уноси, - вручая растерянному механику свой наган. Подымаю шлемофон Маслякова, - а за машину не переживай. Я вас прикрою парни. Теперь я точно вас прикрою...
  Раскаленное нутро машины приняло меня запахом металла и кислым привкусом сгоревшего пороха. Протискиваюсь в машинное отделение. Смотрю показание датчиков и вижу, что масла в системе почти не осталось. Примитивное реле не дает запустить двигатель. На хрен реле! Вожусь с катушками и мотками проводов, нащупываю два усика, дергаю проводку на себя.
  Щелчок тумблером и зарычал родимый, заволновались четыреста лошадей. Пробираюсь на место водителя и дергаю рычаки.
  Срываясь с оставленных на земле треков и потеряв каток, танк последний раз взбрыкнул и скатился с пригорка. Все время забирая вправо, "бэтешка" косолапит на раскуроченную сторону. Но мне много не надо. Еще один рывок и двигатель заклинило, но главное уже произошло. Танк выкатился из-за домов на инерции.
  Протиснувшись на место командира, прильнул к окулярам. Два серых "панцерника" не торопливо ползли в окружении автоматчиков. Пинком переворачивая тела погибших русских солдат, фашисты остервенело добивали раненых.
  - Я прикрою парни, я прикрою...
  Подкалиберный с мягким шелестом вошел в казенник. Довольно клацнул затвор, и звонко сорвался боек.
  Первый "Т-2" ярко освещенный горящими домами, и четко выделяясь на фоне горящих домов, получил в подбашенную зону неожиданный подарок из темноты. А спустя четыре секунды, нужные мне для перезарядки одной рукой, второй снаряд вошел между гусеницей и катками.
  - Что суки, не нравятся?! Держите еще гостинец!
  Третий снаряд вошел в районе задней кормы, и танк задымил жирным шлейфом. Клацнули люки и машину начал покидать экипаж.
  Мир вздрогнул. В глазах засверкала вселенная. Резкий запах горячего масла и едкой гари заполнил тесное пространство железной коробки.
  - А ты сука, думаешь тебе повезло?! И для тебя подарок есть!
  Глаза разъедает от дыма, в кабине нечем дышать, но я ловлю в прицельную сетку подбашеник второй двойки, что все-таки нащупав меня короткоствольным орудием, всадила в мой изодранный попаданиями танк еще одним бронебойным.
  - Вот млять, промазал, - рычу я едва не задыхаясь, - сейчас, сейчас сука и тебя достану....
  Еще раз подкалиберный, но на этот раз надо прицелиться. Рывком открываю люки. Внизу радостно загудело, и протекший бензин с маслом вспыхнули ярким пламенем. Ноги обожгло нестерпимой болью, запахло паленой кожей, поворотная ручка башни раскалилась до красна и прилипала к покрывшимся черной коркой пальцам.
  Но для меня это уже было не важно. Я не чувствовал боли.
   Вся вселенная, все мое бытье и жизнь сузились до одного нервного канала - импульса.
   От глаза, зафиксировавшего перекрестье цели и нервного импульса, с последним рывком устремившегося от умирающего сознания до обуглившихся в пожаре пальцев, обхвативших спусковую раму орудия.
  
  ***
  - Дядь Ваня, смотри, к тебе городской приехал. Ищет тебя.
  Я выползаю из нутра трактора, и смотрю с непониманием на Семку. А тот машет в сторону дома, где Ленка разговаривает с каким-то хлыщом молоденьким, что выглядывал из "джипа".
  Видимо точно по мою душу, вон как Ленка машет рукой в мою сторону. Походу не собрать мне сегодня это "пипелац".
  - Анатолич, бросай это дело. На сегодня хватит, - кричу я вовнутрь трактора, своему новому компаньону и товарищу, - на сегодня все.
  - То ты как не свой до работы, то еще солнце не село, а ты, кончай работать, - смеясь, из-под трактора выпазит сосед мой, что всегда пропадал на заработках. Все никак не нашутится.
  Трепач и балаболка, но хороший трепач. Правильный. Треплется только за делом и для дела. А в остальном, оказался идеальным партнером для моего начинания.
  После того как бабка Степанида откачала меня от белочки едва не отправившей меня на тот свет, у меня как пелена спала с глаз. На все стал смотреть по-другому.
  Вот день и сосед вернулся с заработков, вот с ним я как то языком то и зацепились, а очухались, только под утро, не заметив, как за разговорами выдули почти ведро чаю.
  И задумали мы с ним ни много нимало, а начать возрождать нашу деревню. Вначале займемся техникой ржавеющей и никому не нужной, затем займемся полями, а там, уже можно будет и коровники подремонтировать и дать деревне новую жизнь. Народу нас-то есть, да вот только мозги многим надо вправить, а то засрали чушью всякой. Как будто шмотки и цацки заменят мужику, настоящее удовольствие от хорошо сделанной работы, что кроме умиротворения и чувства правильности, еще кормит...
  - Иван Петрович Уваров?
  Прозвучал до боли знакомый голос. Я шел глядя себе на руки, и почти не заметил как оказался рядом с машиной откуда, споткнулся. Подымаю глаза и встречаюсь до боли знакомым лицом.
  Притупившиеся воспоминания, вдруг засияли, ожили, и стали скрестись наружу. Толпиться в голове и проситься стать настоящими, занять свое место, не как бред пьяного воображения, а только вчера произошедшее.
  Я как стоял, так и застыл с тряпкой в руках, не отрываясь от лица спросившего. Тот же взгляд та же открытая улыбка, но лицо, неуловимо другое.
  - Вы не представляете, как долго я вас искал, - облечено произнес добротно одетый парнишка лет двадцати пяти. Суетливо выскочив из джипа, в лакированных ботинках прямо в нашу деревянную действительность, парень вытащил небольшую, потертую временем деревянную коробку.
   - Мой дедушка, всю жизнь искал потомков одного человека.... А когда его не стало, я продолжил поиски...
  Деревянная крышка повидавшей испытаний коробки, легко подалась открыванию. На черном бархате посреди, в специальных утоплениях, лежал старенький, потертый от частого использования наган. Трясущимися руками беру в руки, знакомый до каждой выпуклости наган. Над деревянной планкой рукоятки были высечена фамилия и инициалы: "Уварову И.П..."
  - Дед просил его вернуть, потомкам настоящего офицера...
Оценка: 9.00*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"