Родители нарекли ее Еленой. И поначалу она не догадывалась, что не имеет никакого отношения к Елене Прекрасной, о который любил рассказывать отец. Маленькой, перед сном, он повествовал ей о далеких временах, где роль ее тезки была хоть и неблаговидной, но уж точно заметной. Лена росла, представляя себя красавицей из древности. Родители не разрушали заблуждения, неустанно повторяя, как она хороша и мила. Лена ходила в садик, бегала по двору с соседскими ребятишками, ничуть не сомневаясь в своей исключительности. Позже она пошла в школу, где благополучно пребывала в том же неведении вплоть до старших классов. У подруг появлялись поклонники, тайные и явные, - девчонки о чем-то шушукались, умолкая в присутствии Лены; мальчишки вели себя непривычно, то и дело хватая ее одноклассниц за юбки и косы. Лена смеялась над их поступками, как над забавной шуткой, а то и осуждала, если чья-то юбка взметалась слишком высоко. Однажды она видела, как Денис намеренно трогал Тоньку за едва наметившиеся бугорки девичьей груди, а та, вместо возмущения и хорошей оплеухи, томно ныла:
- Фу-у, какой дурак!
Лена удивилась и перестала дружить с Тонькой, считая, что дружба со столь ветреной особой не может пойти ей на пользу.
Так продолжалось год-другой, пока Лена не задумалась: а почему, собственно, ей никто не докучает? Вопрос возник потому, что в параллельный класс пришел новенький, внимание которого было бы приятным. Лена даже как-то подходила к нему под ничтожным предлогом, но он, не проявляя к ней интереса, убежал с друзьями на курительный пятачок. Лена попробовала еще раз пообщаться с ним, но он грубо оборвал ее странным окриком:
- Отстань, лягушка!
Лене показалось, что она ослышалась. Но заноза в сердце осталась, разъедая уверенность и душевное спокойствие. Лена стала ревниво присматриваться к подругам, возводя их достоинства в недостижимые. Полное переосмысление своего места под солнцем произошло в тот момент, когда Лена, раздевшись перед зеркалом, искала ответ: либо увериться в том, что было непоколебимым в течение ее пока не долгой жизни, либо понять, как справиться с невольным открытием. В зеркале отражалась невысокая девушка-подросток с покатыми плечами, аккуратными грудками, чуть пышными бедрами и довольно стройными ногами - придраться, вроде, не к чему. Тогда Лена принялась за лицо, дотошно вглядываясь в черты не глазами родителей, а через призму брошенного новичком "отстань, лягушка!" Глаза, которые ее близкие называли глазами серны, были в густых толстых ресницах, черны, как омут, навыкате и полны коровьей безмятежности. Длинный нос, выступая горбинкой, заканчивался намного позже, чем того требовали каноны. Небольшой рот с размытыми очертаниями узких губ вдавался внутрь, выставляя острый подбородок. Овал лица был нежным и пушистым от темных бакенбардов. Волосы же на голове напротив, были жиденькими и прямыми. Лена поняла, что если с фигурой ее не обманули, то лицо, мягко говоря, "выдали на сдачу". Наверное, любой подросток впал бы в истерику, обнаружив истинное положение вещей, только не она. Пребывая в некотором шоке от осознанного, Лена все же начала обдумывать, как исправить ошибку природы и отменить уготованную ей участь гадкого утенка. Близившееся лето и поездка в пионерский лагерь торопили ее с выработкой действенного плана.
Было жарко. Было много стройных девочек и оголодавших от избытка гормонов пацанов. Лена упросила родителей отправить ее на два месяца, так как избранная тактика требовала времени. Мама купила сарафаны и шорты с футболками, и Лена уехала в горланящем автобусе навстречу новой жизни. Пока Лена не представляла, с чего начнет свое восхождение, но твердо решила сделать это до начала учебного года.
Первым делом она сменила имя, став Алёной, затем отрезала неказистую косу и рукава у футболок. В отличие от лица, кожа на теле была гладкой, и Алёна решила ловить на ее упругий блеск, как на живца. Она отработала походку, научилась вовремя скидывать бретели сарафана, ссылаясь на обожженные солнцем плечи, подрагивать ресницами, скрывая неумное выражение глаз, невзначай обнажать бедро или наклоняться якобы за чем-нибудь и, словно испугавшись собственной неосмотрительности, выпрямляться, смущенно одергивая ультракороткую юбку. Алёне не преподавали искусства обольщения, но она интуитивно избирала те ходы, которые приводили к наилучшему результату. К концу пребывания в лагере, она стала первой красавицей и самой желанной в стане мальчишек. Алёна поражалась, как легко можно ввести в заблуждение людей: каждый видит лишь то, что ему хотят показать. Репутация ее, конечно, пошатнулась из-за обилия откровенной одежды, зато вернулось самоуважение. Более того, теперь Алёна думала о себе как о неглупой особе, способной заткнуть за пояс дюжину мужчин одним движением загорелого плеча. Уже никто не обращал внимания на некрасивое лицо, подпадая под излучаемое фибрами молодого тела очарование. Ее глаза вновь стали очами серны, а нос - аристократическим. Новоиспеченная Алёна дышала, как гимназистка Оля Мещерская, - легко.
К осени Алёна приобрела массу полезных привычек, а вместе с ними и толпы поклонников. По всем окрестным дворам шла молва о её непревзойденной сексапильности, - не осталось ни одного, способного увидеть в Алёне некрасивую Лену. И что замечательнее всего, ей не пришлось менять внешность или скрываться под паранджой: вызывающей манеры поведения оказалось достаточно, чтобы в корне поменять отношение к себе. Интерес к новичку из параллельного класса пропал сразу же, как только она застала первого почитателя, круглосуточно дежурившего под окнами. У нее появилась масса подруг, готовых сносить ее плохие настроения и язвительные замечания в свой адрес. Пожалуй, единственным человеком, в искренность которого Алёна не верила, была девочка с чуднЫм именем Роза из кирпичной многоэтажки. Роза приходила ежедневно, чтобы провести с Алёной время. Если была необходимость, ждала в подъезде у закрытой двери, пока Алёна соизволяла выйти, чтобы, несмотря на часовое ожидание, сказать, что сегодня занята и не может посвятить ни минутки новой подружке. Роза улыбалась, кивала и безропотно уходила. А назавтра снова звонила в дверь, приглашая Алёну на прогулку. Лена бы Розу поняла, но Алёна, забыв, из чего и какими усилиями создана её липовая слава, примечала в ней только неуклюжую дылду без гордости. В то же время Алёна не могла разорвать эти непонятные отношения, поскольку чувствовала или, возможно, мнила глубоко скрытое к себе презрение. И это ощущение против логики удерживало рядом. Ей казалось, что Роза видит ее насквозь, ничуть не поддаваясь навеянным чарам. Что на самом деле она приходит лишь за тем, чтобы втайне глумиться над ее натужными попытками занять королевский трон. Алёна почти ненавидела Розу и тем больше становилась зависимой от нее. Иногда Алёна все-таки проявляла снисхождение, и тогда они гуляли вдвоем по городу. Алёна стреляла глазками и вертела выпуклой попкой, идя всегда чуть впереди. Роза тяжело шествовала следом, что-то бубня ей в спину. Алёна даже не оборачивалась на реплики подруги, продолжая собирать улов из попадающихся навстречу молодых людей. И неважно, что юноши чаще проходили мимо, ей все равно нужно было хотя бы мимолетное восхищение, засвидетельствованное задержавшимся на ней взглядом.
Их дружба дожила до окончания школы, а потом затихла с поступлением Розы в институт. "При ее внешности на что еще рассчитывать?" - злилась Алёна после того, как с треском провалила вступительные экзамены. Увлекшись планом по покорению сердец, Алёна скатилась до уровня глуповатых девиц, сквернословящих и потягивающих пивко во дворовой беседке. Внешне она смотрелась презентабельнее, но внутренне мало чем отличалась от последних. Роза училась и писала добрые, чуть наивные письма, - Алёна изредка отвечала на них короткими записками, продолжая охоту за мужем. Она не помнила о детских мечтах и мифах из рассказов отца, и, придерживаясь устаревшего плана, продолжала "ловить на живца". Перепробовав любовь с не одним десятком парней и завалив очередные экзамены, так и оставшись вечной абитуриенткой, Алёна, наконец, выскочила замуж за соседа по лестничной площадке после шантажа выдуманной беременностью. Пожив с родителями и устав от склок, молодая семья переехала в другой город.
Шли годы, росли дети; Алёна стала Еленой Николаевной, - дамой неопределенного возраста с оплывшей фигурой и неубранными волосами. С Розой они так и не встретились. Елена Николаевна часто слышала о ее достижениях от постаревших родителей. Роза, как и раньше, тянулась к ней, выспрашивая новый адрес, но Елена Николаевна строго-настрого велела родителям молчать: ей было страшно снова почувствовать так и не выявленное презрение подруги детства. Она по-прежнему не верила в расположение Розы, опасаясь мести за школьную жестокость. "Сейчас она и подавно будет смеяться надо мной, убежденная в прошлой правоте", - думала Елена Николаевна и сочиняла любые предлоги, только бы не видеться с "дылдой", сумевшей обойти ее на жизненной дистанции.
Замотанная домашними хлопотами Елена Николаевна не вспоминала об Алёне. В ней ожила и прочно обосновалась девочка, которой однажды крикнули: "Отстань, лягушка!" - только теперь не было ни желания, ни сил противостоять задумке природы. Елена Николаевна влачилась по жизни, как влачится по заснеженному маршруту запоздалый троллейбус. Она почти забыла проверенные приемы бывшего секс-символа маленького городка. А, если, выпив рюмку, раскрепощалась и начинала подрагивать все еще чудесными ресницами, слышала смешок и слова обрюзгшего мужа:
- Ну, чо опять дергаешь зенками, точно бурёнка?
И какое-то еще бурчание вдогонку, пока огрубевшие пальцы некогда холеных рук отирали прозрачные слезы с некрасивого волоокого лица.