Единственное, что Коля Соколов, студент второго курса экономического факультета, помнил из лекций, прочитанных в последнем семестре, была теорема Остроградского - Гаусса. Все остальные математические выкладки сбились в его неглупой голове, как снежный ком, в котором, даже если постараться, не найдешь ни начала, ни конца.
Область его увлечений лежала несколько в стороне от математики, о чём свидетельствовала висевшая над кроватью небольшая картина в скромной раме, найденная когда-то в пыли на чердаке деревянного дома прадеда в Торжке - одном из древнейших купеческих городов России. На картине богиня удачи, Фортуна, одетая по моде Древнего Рима, опиралась одной рукой на колесо, а другой держала рог изобилия. Николая поражало мастерство художника: выражение лица богини менялось в зависимости от того, под каким углом он на неё смотрел. Впрочем, такой и должна быть многоликая и капризная госпожа Удача.
Не углубляясь в описание внутреннего облика Николая, отметим, что про таких на Руси говорят: "честный малый". Прибавим ещё, открытый, приветливый взгляд тёмно-карих глаз, светлые вьющиеся волосы, как у Сергея Есенина, ямочку на волевом подбородке, и станет понятно: этого вполне достаточно, чтобы пользоваться успехом у однокурсниц.
Последний, четвёртый экзамен зимней сессии представлялся ему контрольно-пропускным пунктом в мир отдыха и развлечений. Глядя с тоской на тридцать два билета, разложенных на столе, как игральная колода, начинающаяся с семёрки, и учебник по математике, на обложке которого красовалась фамилия экзаменатора, он лихорадочно соображал: "Конспекта нет, выучить по учебнику целый курс за одну ночь - дохлый номер. Шанс вытянуть единственный пятый билет с теоремой Остроградского - Гаусса - один к тридцати двум: не намного больше, чем, если бы крупье нашего карточного клуба Олимп, сдал мне каре - четыре карты одинакового достоинства. Отец, который платит за недешёвое обучение, в случае провала на экзамене наверняка станет насмехаться: "Не в корень ты, Колька, пошёл, а в сук. Откуда только в нашем роду такой взялся?! Не можешь в ученье пробиться, - в армию ступай! Там тебя быстро уму-разуму научат".
"Однако, - подумал Соколов, - шанс сдать всё же есть! Профессор, принимающий экзамен, слепой: надо просто подсуетиться, притащить с собой учебник, сесть подальше и ничем не рискуя, списать".
Было десять вечера, время открытия карточного клуба. "Что толку корпеть всю ночь над учебником: всё равно пересдавать придётся, если списать не удастся! Пойду лучше проверю: благоволит ли мне фортуна!"
Наш герой, ничтоже сумняшеся, как говаривал его дед, начал собираться и неожиданно почувствовал затылком, что за ним кто-то наблюдает; оглянулся - никого. Он достал из шкафа костюм, белую рубашку, галстук-бабочку, как было принято среди игроков, оделся, бросил прощальный взгляд на изображение богини и вдруг увидел, что она многообещающе улыбается и подмигивает. Николай, отвернулся, затем резко повернулся к картине: Фортуна больше не улыбалась. "Почудилось", - подумал Соколов.
Через полчаса, предъявив членский билет недремлющему церберу на входе, Николай оказался в подвальном помещении с хорошим европейским ремонтом, где за одним из ломберных столов, крытых зелёным сукном, сидели в ожидании игры три человека. Первый - господин с прилизанными волосами и короткими усиками, придававшими ему сходство с Гитлером, второй - лет сорока, с острым длинным носом, похожий на дятла, видимо, такой же основательный, как упомянутая птица, которая уж если возьмётся, то додолбит до съестного, одетый в чёрную тройку, третий - с абсолютно лысой головой, напоминающей бильярдный шар, лет пятидесяти, в костюме, туго обтягивающем грузное тело, не желающее смириться с матерчатой оболочкой, замдиректора по маркетингу крупного банка.
Чуть поодаль, у столика с горячительными и прохладительными напитками стоял крупье, с ничего не выражавшим каменным лицом, в белой рубашке с бабочкой, с колодой карт в руке.
Банкир поприветствовал Николая кивком головы: громко разговаривать было непринято. Остальные тоже кивнули: все игроки давно знали друг друга и не впервой встречались за карточным столом.
- Ну-с, Борис Венедиктович, все в сборе. Начнём, пожалуй, - обратился толстый к крупье.
Тот быстро, как фокусник, дважды перетасовал колоду на глазах у игроков и сдал каждому по пять карт; "Гитлер" и "Дятел" обменяли по три, "Бильярдный шар" - одну, а наш студент - четыре.
Начальная ставка - по тысяче с каждого - уже лежала на столе.
- Ставлю штуку, - негромко сказал "Гитлер".
- Тысячу и ещё одну сверху, - подхватил "Дятел".
- Пасс, - толстяк бросил карты на стол рубашкой вверх.
- И я, пожалуй, зарою, - Коля сделал то же самое.
- Вскрываю за две, - сказал "Гитлер".
Победили две двойки на руках у "Дятла".
- С почином! - Он плеснул себе в рюмку коньяку.
Следующую сдачу выиграл толстяк. Игра шла не шатко - не валко: по мелочи. Соколову не везло.
"Блефану, - наконец решил он, отказавшись от обмена на шестой сдаче. - Надоело сидеть китайским болваном в польском преферансе, как говорил главный герой кинофильма "Семнадцать мгновений весны". Пусть думают, что у меня стрит (пять карт разной масти с последовательно увеличивающимся достоинством) или тройка с двойкой".
В этом круге "Гитлер" сразу зарыл, "Дятел", купивший три карты, хотел было поставить тысячу, но потом спасовал. Зато толстяк ответил двумя.
- Ставлю две и ещё две, - отреагировал Коля.
- Две и три, - ответил толстяк!
- Уф, - выдохнул Соколов, как рыбак, которому удалось подсечь крупную рыбу. - А как насчёт того, чтобы три и ещё двадцать? - Он любезно улыбнулся, подзуживая противника.
Толстяк с тремя десятками на руках посмотрел на него и, видимо поверив Колиной игре, нервно бросил карты на стол.
- Пасс!
"А нервишки у тебя не очень", - подумал наш студент, имевший на руках пустышку.
После удачного блефа карта пошла: когда напольные часы пробили два часа ночи, Коля выиграл уже тысяч сорок.
- Последняя сдача, и я домой, - толстяк глубоко зевнул, прикрыв рот рукой.
Сперва наш герой открыл три четвёрки: трефовую, бубновую и пиковую, затем червовую даму, которая вдруг с улыбкой подмигнула ему, махнула пухлой ручкой и застыла в прежней позе, и, наконец, с замиранием сердца - четвёрку червей. Всё это время он не переставал боковым зрением наблюдать за своими противниками, что в покере очень важно. А чтобы ввести их в заблуждение ("Пусть думают, что у меня две двойки"), Николай обменял даму, собрал все пять карт в стопочку и небрежно, как ненужную вещь, бросил на стол.
"Гитлер" - менеджер крупного магазина - сразу развернул карты и оценив их намётанным взглядом, будто это партия только что полученного товара, обменял три. "Дятел", немного подумав, поменял две и, как Коля, безразлично бросил на стол. А толстяк, постепенно, одну за другой открывая карты, объявил с каменным лицом, что покупать не будет.
"С двумя первыми понятно, а толстяка сейчас пощупаем", - подумал наш герой.
- Даю тысячу и две сверху, - начал торговаться Коля.
- Пасс, - сказал "Гитлер".
- Даю три, - заявил "Дятел".
- А я три и двадцать сверху, - уверенно объявил толстяк.
"Вот ты какой, - подумал Соколов, - на рожон лезешь. Сейчас проверю тебя на прочность".
- Уф, - второй раз за вечер выдохнул Коля, повторив свой трюк. - Даю двадцать и сто сверху, - небрежно произнёс он и начал что-то писать в блокноте.
- Пасс, - сказал "Дятел".
Они с "Гитлером", как актёры, отыгравшие роли, превратились в зрителей, с интересом наблюдающих за действием, разворачивающимся на сцене.
- Не против, - медленно произнёс толстяк. - Что ты уфаешь и блокнотом вертишь?! Нет ведь на руках ничего.
- Открываю, - не выдержал толстяк, достав из портмоне пачку пятитысячных купюр, открыл карты - три валета и две дамы - и уверенно потянулся к банку за выигрышем.
- Не спешите, уважаемый! У меня каре четвёрок, - Коля тоже открыл карты.
Рука толстяка замерла и подалась обратно.
- Авангард французской кавалерии при виде русского пехотного каре сперва постепенно замедлил аллюр, а потом и вовсе повернул назад, - будто читая сценарий исторической киноленты, прокомментировал "Дятел" - режиссёр Мосфильма.
Банкир встал и засмеявшись, - а что ему, миллионщику, сделается, только самолюбие слегка пощекотал - протянул Коле руку:
- Молодец! Ничего не скажешь, красиво выиграл!
К себе Соколов попал в три часа ночи, с благодарностью посмотрел на богиню удачи, быстро разделся и сразу провалился в сон. Ближе к утру он вдруг заворочался и открыл глаза. На кухне явно кто-то хозяйничал: варил кофе с корицей, отчего по всей квартире распространялся приятный запах. И тут он увидел, что на стене, освещенной неверным светом неоновых огней уличной рекламы, висит пустая рама от картины. "Наверное, я сплю", - подумал Николай и повернулся на другой бок.
Утром, когда он проснулся, в комнате стоял едва уловимый аромат корицы. Николай взглянул на часы: "Мамочка моя! Уже десять! Экзамен полчаса, как идёт"! Соколов быстро собрался, прихватил учебник и, дожёвывая на ходу бутерброд с сыром, не дожидаясь лифта, помчался вниз по лестнице.
Уже открывая дверь аудитории, Коля решил, что списывать не будет.
- Ваша фамилия? - спросил преподаватель, смотря, как все незрячие, мимо собеседника.
Соколов представился.
- Тяните билет!
- Билет номер 5, теорема Остроградского - Гаусса. Могу сразу отвечать, -отрапортовал Коля, держа в руке двадцать второй билет.
- Что ж, господин Соколов, Остроградского, так Остроградского, - с легкой улыбкой сказал преподаватель.
"Уф, повезло! Мой заветный, пятый, никто не взял!"
Коля бодро изложил суть теоремы, проистекающие из неё выводы и замолчал. Экзаменатор тоже молчал, вероятно, что-то обдумывая. Потом улыбнулся:
- Пять! Отличный ответ! Давайте зачётку!
Дорога в мир отдыха и развлечений открылась: всё получилось, как задумано. Наш герой с радостью присоединился в коридоре к сокурсникам, оживлённо обсуждавшим сданный экзамен. Вот только одна мысль, как ложка дёгтя в бочке с мёдом, портила всё настроение и не давала покоя:
- Что же это я, слепого обманул! Добро бы у зрячего списал, так это куда ни шло: риск всё-таки. А так, нехорошо, не по-честному вышло.
- Колян! Пошли по пиву! - позвал один из товарищей.
- Идите. Я потом: кое-что выяснить надо, - Коля махнул рукой и отошёл в сторону.
"Дождусь окончания экзамена, расскажу правду и извинюсь. А там: будь, что будет", - решил он.
Экзамен закончился, коридор опустел. Через некоторое время из дверей вышел профессор с белой тростью, какими пользуются слепые, двинулся к лестнице, нащупал перила и начал медленно спускаться. Коля пошёл за ним.
На улице преподаватель, как человек хорошо знающий дорогу, уверенно повернул направо, вдоль кирпичной стены длинного многоэтажного дома, время от времени ощупывая тростью тротуар. Заслышав шум проезжающих мимо машин, он задержался у перехода, постучав тростью по светофору, служившему маяком. Немного выждав, экзаменатор пересёк улицу вместе с остальными пешеходами, не обратившими на него никакого внимания, прошёл по тротуару ещё метров двадцать, остановился и два раза стукнул тростью по водосточной трубе, видимо, тоже служившей маяком.
Ещё пять шагов, и профессор толкнул стеклянную дверь кафе "Домашний очаг". Коля вошёл следом.
Преподаватель сдал пальто гардеробщику, доброжелательно поприветствовавшему его, и сразу прошёл к угловому столику. Чувствовалось, что он завсегдатай этого уютного местечка. Коля тоже разделся.
Завидев профессора, официант поспешил принять заказ.
- Добро пожаловать, Павел Христофорович!
- Здравствуйте, Серёжа! Мне, пожалуйста, борщ со сметаной, два бутерброда с сыром и капучино, как обычно.
- Сей момент.
Официант быстро направился к стойке, но Коля, стоявший невдалеке, успел перехватить его. Они о чём-то пошептались, и пятитысячная купюра перекочевала в карман Сергея.
Подойдя к столику, за которым сидел экзаменатор, Соколов спросил разрешения присесть. Тот слегка удивился, зная, что в это время посетителей бывает немного, но возражать не стал:
- Пожалуйста! Мне, молодой человек, знаком ваш голос; кажется, я слышал его часа полтора тому назад.
В это время Павлу Христофоровичу принесли борщ, бутерброды и капучино. Коля почувствовал приятный аромат кофе и корицы, как давеча дома. Профессор надкусил бутерброд, и на его лице отразилось удивление, сменившееся улыбкой. Но он, как ни в чём ни бывало продолжал обедать.
"Открыться что ли, заговорить?" - с волнением подумал Соколов. Он как будто сидел не за столиком кафе, а с картами на руках за ломберным столом в своём клубе.
Закончив обед, Павел Христофорович с видимым удовольствием не спеша выпил капучино и неожиданно прервал молчание:
- Вкуснейшие бутерброды! Уже забыл, какая она на вкус, чёрная икра. Вы ведь, если не ошибаюсь, Николай Соколов? Стало быть, извиняться пришли? А напрасно. Теорему Остроградского вы ответили на отлично. Но пятёрку я поставил за то, что Вы на практике сумели применить теорию вероятности, которую должен знать не только каждый хороший игрок в покер. Мой двоюродный брат, этот напыщенный индюк, воображающий о себе, Бог знает что, которого вы вчера изволили вздуть в клубе, чем доставили мне большое удовольствие, сегодня за завтраком с неохотой рассказал о своём поражении. Так что в следующем семестре, когда будем изучать теорию вероятности, я вас проэкзаменую по сегодняшней программе: всё по-честному. Билет с теоремой Остроградского, сударь мой, вытащили до вас. А сейчас, если не трудно, проводите меня до такси.
Усаживаясь в машину, профессор на секунду придержал дверцу, улыбнулся и подмигнул Николаю:
- Да, кстати, мой брат приглашает вас на стажировку к себе в банк. До свидания.