Волознев Игорь Валентинович : другие произведения.

Двуспальный гроб

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    На молодой графине Амалии Ладзиевской лежит родовое проклятье. Скончавшись в восемнадцатом веке, она свыше двухсот лет призраком блуждала по старинному замку вблизи своих останков. Это было сумеречное существование, полное тоски и безысходного одиночества. И вот однажды грозовой ночью свершилось таинство: дух Амалии переместился в живого человека и полностью овладел им. Графиня "ожила" во времена СССР в теле солдата-стройбатовца. "Воскрешение" не обошлось даром: для поддержания своего существования ей надо постоянно пить кровь. Свежую человеческую кровь. Избавить её от этой жажды могло древнее заклинание. Как его узнать и от кого - Амалии подсказывает болотный демон-провидец. Повесть содержит элементы лёгкой эротики. 18+.
  Игорь Волознев
  
  
  
  ДВУСПАЛЬНЫЙ ГРОБ
  фантастическая повесть
  
  
  Глава первая,
  в которой читатель знакомится с дружным коллективом военных строителей и получает некоторые сведения о покойной графине Амалии
  
  Ранней осенью 1988 года взвод солдат-стройбатовцев расчищал помещения в замке XVII века. Строение сильно пострадало во время последней войны и представляло собой почти сплошные руины. На угловой корпус - единственную более-менее сохранившуюся часть - зарился местный совхоз. Он-то и заказал ремонт.
  Отработав положенные часы, солдаты, как бывало не раз, остались в замке на ночь. С наступлением сумерек случился обычный перебой с подачей электричества. Зажгли свечи. Два огарка чадили на столе, за которым четверо старослужащих устроились играть в карты. Среднеслужащий, или "черпак", лежал на куче досок, подстелив под себя бушлаты. Новобранец чистил в углу сапоги. Другой новобранец чесал пятки младшему сержанту Петрусенко, который сидел у стола, вытянув ноги, курил и с ленивой небрежностью швырял сальные карты.
  Время от времени раздавался голос главного картёжника - рядового Мелентьева:
  - Значит, свара по семьдесят пять копеек... Кто вступает?
  На стол летели монеты и рублёвки. Мелентьев деловито считал деньги, выдавал сдачу.
  Петрусенко закурил новую сигарету. Расслабленным жестом гася спичку, он вдруг изогнулся и с силой ударил молодого солдата пяткой по лицу. Тот охнул и схватился руками за рассечённую губу.
  - Уснул? - нетрезвым голосом проревел младший сержант. - Я тебе все грабли переломаю перед дембелем, печень с почками отобью! - И он выругался, требуя чесать быстрее.
  У зарешёченного окна на табурете сидел пятый старослужащий - ефрейтор Лобзов. Перед ним на коленях стоял новобранец Ивилинский и беззвучно рыдал: Лобзов пальцем расшатывал ему зуб. Ефрейтор поставил перед собой задачу расшатать и выдернуть все передние зубы молодого солдата. Они мешали Лобзову вводить член ему в рот. Непривычный к такого рода куртуазам солдатик постоянно задевал зубами нежный лобзовский орган, вызывая у ефрейтора приступы буйного гнева. В конце концов тот решил радикально разделаться с проблемой. Он терпеливо, находя в этом садистское удовольствие, расшатывал Ивилинскому зубы и улыбался, когда стон, вылетавший из горла молодого солдата, был особенно громким.
  Ефрейтор занимался расшатыванием зубов вторую неделю и уже налицо были результаты: четыре зуба выскочили и ещё шесть сильно шатались, причём один был на грани выпадения.
  - Двадцать одно! - с довольным смешком воскликнул Мелентьев и открыл свои карты.
  - Меля, тебе сегодня везёт, - сказал один из игроков - рядовой Алабердыев. - С тебя надо взять на выпивку.
  - Хорошая мысль, - одобрил Петрусенко. - Мамедов!
  Солдатик, чистивший сапоги, вскочил и подбежал к нему.
  - Сходишь в деревню за самогоном. Пятёрку возьми у него, - Петрусенко показал пальцем на Мелентьева.
  Тот с неохотой отсчитал Мамедову пять самых потрёпанных рублёвых бумажек. Мамедов ушёл. Игра продолжалась.
  За окнами шумели деревья и сгущались тучи, в которых пропадала и показывалась луна. Пламя свечей колыхалось от сквозняка.
  - Быть грозе, - втянув ноздрями воздух, сказал рядовой Стёшин - тот, что лежал на бушлатах. - Это не здесь ли видели год назад шаровую молнию, тоже во время грозы?
  - Шаровую молнию видели в деревне, - тасуя карты, откликнулся Мелентьев. - А здесь наблюдают другое явление: Белую Даму.
  - А-а, я что-то слышал об этом, - Петрусенко оживился. - Ну-ка, расскажи!
  - Стёшин пусть расскажет. Это он общается со сторожем, а я знаю не больше других.
  - Приятно в такую ночку послушать про страшное, - засмеялся Лобзов. Он был доволен: работа шла споро, за час расшатался уже третий зуб. - Давай, Стёша, сбацай нам историю!
  Но Стёшин промычал что-то невнятное и накрылся бушлатом.
  - Это что такое? - сурово обернулся к нему Петрусенко. - Когда ветераны говорят "надо", черпаки отвечают - что?
  - Они отвечают "есть", - отозвался Стёшин со вздохом, переворачиваясь лицом к игрокам.
  Он уже сам не рад был, что завёл этот разговор. Подперев голову рукой, он нехотя заговорил:
  - Ну, в общем, история смутная. Давно когда-то здесь жила графиня Амалия, которая до смерти влюбилась в одного типа. Тоже, вроде, графа. Они поженились, а потом с графиней произошёл несчастный случай: на охоте она упала с лошади и на неё набросился дикий кабан. И вот она почувствовала, что умирает. Позвала к себе мужа и велела ему всю жизнь хранить ей верность, ни на ком не жениться, а когда и ему придёт срок помирать, то чтоб похоронили его рядом с ней, в одном гробу. И гроб приказала сделать себе не обычный, а пошире, чтоб и мужу места хватило... И ещё велела ему раз в год спускаться в замковый склеп, молиться всю ночь напролёт у её гроба. Вот такое, значит, завещание. Она умерла, а граф погулял-погулял, да и женился на другой. И в склеп к ней ни разу не спустился. И вот с тех пор по ночам в замке стало появляться привидение. Оно бродило по комнатам, просачивалось сквозь стены, стонало жутким стоном. Слуги пугались до смерти, и все, кто его видел, утверждали, будто это вылитая покойница-графиня. Дошло до того, что люди начали сбегать из замка. И тогда граф, чтоб успокоить народ, решил спуститься в склеп и провести ночь у гроба Амалии. Говорили, что он был атеистом, не верил ни в бога, ни в чёрта, и перед тем, как спуститься в склеп, заключил с приятелями крупное пари... В общем, как бы там ни было, одним прекрасным вечером он вооружился до зубов, взял фонарь и пошёл в склеп. В ту ночь разразилась страшная гроза. А между прочим, было замечено, что в грозовые ночи призрак появляется особенно часто...
  - Хет-трик! - сказал Мелентьев, выкладывая на стол трёх королей.
  - Чёрт! - Петрусенко швырнул свои карты. - Тасуй, Алаберды! А ты какого хрена замолчал? - повернулся он к Стёшину. - Что дальше?
  - Утром граф вышел из склепа и первым делом зарезал свою молодую жену. Самое жуткое, что он стал пить из неё кровь...
  - Ясно, повредился в уме, - сказал Лобзов.
  - Наверно, - согласился Стёшин и продолжал: - Это видели слуги, побежали в деревню и рассказали обо всём мужикам, а те взяли топоры, вилы, собак и толпой пошли в замок ловить убийцу. Граф к этому времени уже выпил из жены всю кровь. Её труп с перерезанным горлом нашли в спальне, на брачном ложе... Так вот. Увидев, что за ним идут, граф заметался, забегал по комнатам. Потом заперся в угловой башне. Но его всё-таки схватили и устроили самосуд. По совету одного знающего человека его проткнули осиновым колом. Считается, что осиновый кол - это единственное, чем можно убить вампира. Если его, к примеру, топором угробить или ножом, то он всё равно потом будет вставать из могилы и пить у людей кровь. Только осиновый кол его окончательно убивает...
  - Что же, всё-таки, с ним случилось в склепе? - спросил Лобзов. - Я так и не понял. Граф, что ль, с Амалией потрахался - в двуспальном гробу?
  Картёжники засмеялись.
  - Ну да, а потом его труп положили к ней под бочок, чтоб она угомонилась! - громче всех хохотал Петрусенко. - Теперь они могут трахаться хоть каждую ночь!
  - Что произошло с графом в склепе - неизвестно, - серьёзно ответил Стёшин. - Скорее всего, он действительно сошёл с ума. Шутка ли: целую ночь просидеть в темноте, рядом с гробом!... В итоге Амалия осталась лежать одна. Потому что вампиров, после того как их проткнут осиновым колом, полагается ещё и сжигать. Вот и графа сожгли.
  - Ей мужика надо, поэтому она и выходит из гроба, - заметил с усмешкой Алабердыев.
  - С тех пор, как убили графа, призрак Амалии стал появляться гораздо реже, - Стёшин перевернулся на спину и натянул на себя бушлат. - Михеич говорит, что за тридцать лет, что он тут работает, он видел Белую Даму всего раза четыре.
  - И что же ему померещилось с пьяных глаз? - спросил Петрусенко. - Он же не просыхает, твой Михеич!
  - Говорит, последний раз видел Даму в ночь после похорон Черненко. Была сильная гроза, электричество во всём районе отключилось. Амалия проплыла по галерее и ушла в стену, а на него напала такая горячка, что он пролежал целый месяц.
  - У него каждый день горячка, - сказал Алабердыев.
  - Больно крепкий в деревне самогон делают, - вмешался в разговор четвёртый игрок - рядовой Глузач. - От него всё что хочешь привидится - и графини белые, и графья...
  Игроки снова засмеялись. Развеселившийся Петрусенко ни с того ни с сего съездил ногой по лицу своего чесальщика. Тот так скривился, что старослужащие захохотали ещё громче.
  - Чеши, чеши, - отеческим тоном подбодрил солдатика младший сержант. - Вот станешь дембелем, и тебе будут чесать. Ох, чувствую, суровым ты дедом будешь, Фитилин! А пока учись солдатской науке...
  И он смачно зевнул, потянулся своим плотным, сильным телом, вытянул ноги и широко раскинул руки.
  За окнами поднялся ветер. Листва с шумом ударила по оконным стёклам. Заметались огоньки свечей, тени на стенах запрыгали уродливыми бесами. Вдали протяжно, глухо и как бы нехотя пророкотал гром.
  В смежной комнате послышались шаги Мамедова, вернувшегося с бутылкой из деревни. Слышно было, как он споткнулся и отчаянно выругался. В дверном проёме появилась его перекошенная от страха физиономия.
  - Чёртовы летучие мыши, - прохрипел он. - Шастают тут... Людей пугают...
  - Принёс? - осведомился Петрусенко. - Молодец! Давай сюда.
  Самогон разлили по кружкам, выпили. Петрусенко щедрой рукой налил Фитилину и Мамедову. Стёшин от угощения отказался, даже не встал с бушлатов.
  Мелентьев стасовал карты. Ему сегодня везло. Он брал все крупные свары и оттого, наверное, пил весьма умеренно. Глузач заметил, что он тайком выплёскивает из своей кружки на пол.
  Зато Петрусенко нализался до того, что с трудом мог поворачиваться. Он всё чаще швырял карты невпопад, а когда Алабердыев посоветовал ему закончить игру, недовольно взревел и, куражась, швырнул на стол десятку.
  - Меля, разменяй! Будем играть хоть до утра!
  - А ну-ка, ну-ка, - Глузач вдруг вцепился Мелентьеву в плечо и сильно встряхнул его. - Что там у тебя под жопой? Привстань! Нет, ты привстань!
  - У него тут туз припрятан! - завопил Алабердыев, кидая свои карты на стол.
  - Туз припрятан, и два туза на руках! - кричал Глузач.
  - Дайте его мне, с-сволоту, - разъярённый Петрусенко начал выбираться из-за стола, но не удержался и рухнул на пол вместе со стулом.
  Началась суматоха. Алабердыев принялся заламывать Мелентьеву руку. Глузач норовил вмазать шулеру по челюсти. Тот сопротивлялся, ему даже удалось вырваться из объятий Алабердыева, но он тут же попал в руки подоспевшему Лобзову, который никогда не упускал случая почесать кулаки.
  - Отставить! - заорал Петрусенко, вспомнив, что он всё-таки старший здесь и обязан поддерживать порядок. - Рукоприкладства не допущу! Жульё будем судить!
  - Отобрать у него деньги! - крикнул Алабердыев.
  - Само собой, - Глузач зашарил по карманам Мелентьева, в то время как Лобзов выкручивал тому руки.
  - Согласно карточному кодексу, в таких случаях полагается наказание, - сказал Лобзов, мстительно улыбаясь. - Предлагаю трахнуть его в зад. Всем по кругу. Вазелин есть.
  - Лучше отобьём почки, - сказал Глузач. - Я до армии работал в милиции и знаю, как это делается. Обмотаю руку тряпкой, постучу легонько минут десять и готово дело. Даже синяка не будет. Всю оставшуюся жизнь пропашет на аптеку.
  - Нравится! - заревел Петрусенко. - Это мне нравится!
  - Сначала трахнем, а потом отобьём почки, - настаивал Лобзов. - Надолго запомнит этот вечер!
  - У меня есть обалденная идея! - Алабердыев даже засмеялся от восторга. - Давайте запрём его в подвале, где стоит гроб с графиней!
  - Ха-ха-ха-ха! - захохотал во всю глотку Петрусенко. - Вот это идея так идея!
  - А всё-таки отбить ему почку было бы неплохо, - Глузач с силой дал Мелентьеву пинка. - Паскуде такому...
  - Пошли! - рявкнул Петрусенко, отталкиваясь от стола. - Эй, Стёшка, подъём! Показывай дорогу. А ты, Алекс, бери свечу, - повернулся он к Глузачу. - Будешь светить. Вперёд, десантный непромокаемый!
  Солдаты толпой вывалились в пустынную галерею. Где-то вдали откликнулось разбуженное эхо. Из островерхих окон хлынул блеск молнии, залил пол и стены, и только через несколько секунд после того, как всё померкло, словно бы нехотя прозвучали раскаты грома.
  Вояки притихли и ещё теснее сгрудились вокруг Мелентьева и свечи, которую держал Глузач. В их души закрался страх. Даже Петрусенко как будто протрезвел.
  Они прошли галерею до конца, спустились по каменным ступеням и оказались в другой галерее, узкой и захламлённой щебнем и мусором.
  - Эта, что ли? - спрашивал Петрусенко всякий раз, когда они приближались к какой-нибудь двери.
  - Нет, - шёпотом отвечал Стёшин, вытирая пальцами капельки пота на лбу.
  Он вглядывался в потёмки, вздрагивал, топтался на месте и продолжал движение только после увесистого толчка в спину, которым награждал его младший сержант.
  В нижней галерее царила могильная тишина. Слышался лишь шорох солдатских шагов да временами плаксивое бормотанье Мелентьева:
  - Не надо, ребята... Не надо... Чёрт меня попутал... Случайно вышло, клянусь. Десять бутылок горилки поставлю всем...
  - А может, правда? - Глузач повернулся к младшему сержанту. - Вдруг его кондрашка хватит в подвале, а нам отвечай. Лучше отобьём почки и дело с концом.
  - Ничего с ним не случится, - нарочито громко ответил Петрусенко. - Коли начали дело, так надо делать до конца! А вы что - струсили? - И он натужно расхохотался.
  Все, в том числе и сам Петрусенко, вздрогнули от зловещего эха, прокатившегося по тёмной галерее. Огонёк свечи заметался. Глузач прикрыл его рукой.
  - Идём, - решительно сказал Петрусенко и первым двинулся вперёд. - В этих развалинах никого нет, кроме летучих мышей! Э-ге-ге-гей!... - крикнул он и засвистел.
  - А было бы клёво повстречать графиню! - с нервическим смехом поддержал его Лобзов. - Мы бы её пощупали...
  И тут засмеялись все, даже Мелентьев. Смеялись долго и нервно, с хрипом, с судорожными спазмами. И разом умолкли, когда из какого-то отдалённого окна в галерею плеснуло бледным светом. Будто там не молния выхватила из мрака кусок стены, а на мгновенье озарилась и погасла белая человеческая фигура. Стёшин от неожиданности даже попятился.
  - Долго нам ещё топать? - раздражённо спросил Петрусенко. Его начинал злить собственный страх. Он тяжело сопел, рука его больно стискивала Стёшину плечо. - Ну, где тут твой склеп?
  - Вон там, - прошептал Стёшин и показал на тот конец галереи, где мелькнул призрак.
  - Идём, чего встал? - Младший сержант довольно чувствительно толкнул Глузача.
  Двинулись дальше. Молния ещё несколько раз полыхнула из того же окна, но её блеск, вливавшийся в темноту галереи, уже не походил на человеческую фигуру. Солдаты добрели до следующих ступенек, спустились и оказались перед обитыми ржавым железом дверями.
  - Пришли, - шёпотом сказал Стёшин. - Это и есть склеп...
  Алабердыев попытался распахнуть створки, но они не поддавались.
  - Заперто, - сказал он.
  - Ребята, а может, не надо? - ныл Мелентьев. - Я вас до самого дембеля поить буду за свой счёт...
  - Не скули, - Петрусенко встряхнул его. - Это всё-таки лучше, чем остаться без почек. Другой бы на твоём месте спасибо сказал... Ничего, утром мы за тобой придём.
  - Дай я попробую, - к дверям приблизился Лобзов.
  Он вынул из кармана нож с выдвижными лезвиями. Орудуя им, ефрейтор в две минуты справился с немудрёным механизмом ржавого запора.
  Алабердыев потянул на себя дверную створку и она отошла с долгим и жалобным скрипом. За дверью царила кромешная тьма.
  Солдаты втолкнули туда упиравшегося Мелентьева и захлопнули за ним дверь. В неё тотчас отчаянно забарабанили, но на вопли и стук несчастного шулера уже никто не обращал внимание. Все думали только о том, как бы побыстрей убраться отсюда.
  Дверь торопливо заперли и бегом припустились за Стёшиным. Эхо, похожее на скрежет открываемой крышки гроба, сопровождало их неотступно; свет молний, врывавшийся в окна, уже совершенно определённо походил на белую человеческую фигуру.
  Вбежав в комнату, где их дожидались новобранцы и горела свеча, они первым делом схватились за недопитую бутылку. Вырывая её друг у друга, они выдули всё до последней капли.
  
  
  Глава вторая,
  в которой Мелентьев чудесным образом попадает в объятия молодой красавицы
  
  Мелентьев ещё раз в отчаянии ударил кулаками по ржавой обивке. Бесполезно. Бывшие дружки ушли, удрали. Он привалился к двери спиной. Тихонько скуля от бессильного страха, сполз на пол и сжался в комочек.
  Где-то далеко по замковой крыше прокатывался гром. Странное эхо доносилось тогда из галереи - словно кто-то громадный и тяжёлый, лязгая железом, ходил там по каменному полу. У Мелентьева стучали зубы. А когда его глаза начали свыкаться с темнотой, вдруг будто дурманом повеяло на него. Веки его отяжелели и сомкнулись, на миг ему показалось, что он проваливается в какую-то бездонную пропасть. Но тут раздался звук, похожий на удар гонга. Мелентьев вздрогнул, распахнул ресницы.
  Он сидел, привалившись спиной к двери, в просторной, по-старинному убранной зале, озарённой бледно-белым неподвижным светом. Солдат оцепенел от изумления. Откуда тут взялась эта антикварная мебель, эти гобелены, ковры, картины в золочёных рамах? Тускло блестел начищенный паркет; переливались хрустальные подвески люстр; в окнах, словно нарисованный, застыл пейзаж: лесистые уступы гор, луна, облака.
  В зале царило безмолвие. В нём не было ни души и ничто не шевелилось. Белые блики и чёрные тени были неподвижны.
  После нескольких минут замешательства Мелентьев решил, что попал на съёмки какого-то исторического фильма. Он огляделся в поисках полагающихся в таких случаях кинокамер, юпитеров и проводов. Но ничего этого не было.
  Всё в зале дышало совершенно натуральной стариной. Не верилось, что это декорации, хотя свет, который лился из высоких окон, своей безжизненностью вполне подтверждал догадку о съёмочном павильоне.
  Обдумав ситуацию, Мелентьев вынужден был согласиться с мыслью, что в замке снимают фильм и что он случайно попал в специально оборудованное съёмочное помещение. Ничего другого просто невозможно было предположить. Выходит, Стёшин ошибся дверью. И как удачно ошибся! Провести ночь в этой чудесной зале куда приятней, чем торчать в склепе с графининым гробом.
  Слева что-то пошевелилось. Мелентьев вздрогнул и оглянулся на кровать. Таких кроватей он в жизни не видывал. Над широчайшим ложем возвышался золочёный балдахин, поддерживаемый резными столбами в виде извивающихся змей. Тяжёлые бахромчатые занавеси были расписаны золотыми птицами и цветами; ножки кровати изображали головы драконов. Не кровать, а миниатюрный дворец!
  Занавеси балдахина были раздвинуты и Мелентьев увидел, как на белоснежном ложе приподнялось покрывало и под ним обозначились очертания женского тела...
  Девушка показалась ему ослепительной красавицей. Особенно когда она сбросила с себя покрывало и обнажилась вся - стройная, глянцево-белая, с высокой грудью и рассыпанными по плечам светлыми волнистыми волосами.
  Изумлённый стройбатовец подошёл к кровати.
  - Ты кто? - спросил он. - Тебя оставили одну, что ли?
  - А ты кто? - в свою очередь спросила незнакомка.
  - Могла бы догадаться, - Мелентьев окинул взглядом своё рабочее обмундирование и сапоги. - Мы тут недалеко делаем ремонт. Помещения расчищаем под склад... У вас что - кино снимают?
  Незнакомка, похоже, не поняла его. После недоумённого молчания она вдруг словно спохватилась, улыбнулась игриво и подвинулась на кровати, явно приглашая молодого человека лечь рядом.
  Мелентьев хитро сощурился, глянул по сторонам.
  - А где остальные? Ты одна?
  - О, не беспокойся, кроме нас здесь никого нет, - в глазах девушки запрыгали радостные огоньки.
  - Вдвоём нам будет веселее, да? - Мелентьев подмигнул ей. - Не возражаешь?
  - Нисколько, мой ясноокий сударь!
  Мелентьев засмеялся, торопливо стянул с себя пропахшую потом и краской рубашку.
  - Ух ты, шикарно жили графья! - закричал он, погружаясь коленями и руками в пуховую перину. - Это тебе не солдатская койка!
  Он недоговорил - холодные и сухие губы впились ему в рот, а тело обвили гибкие конечности незнакомки.
  - Эй, полегче, милашка, у тебя руки костлявые, как грабли!
  - Ты мне люб, милый юноша. Возьми меня... Возьми меня скорее... - Она прерывисто дышала, глаза её туманились. - Ты видишь - я жажду любви...
  - Только не тискай так, - кряхтел Мелентьев, - а то у меня синяки будут от твоих пальчиков.
  - Не имею сил сдержать чувства, мой ясноокий сударь! Целуй меня, входи в моё тело, на эту ночь я твоя рабыня...
  - Какой я тебе "ясноокий сударь". Ты что, не вышла ещё из роли? Всё репетируешь? - Мелентьев устроился на ней удобней. - Это вы из каких же времён снимаете?
  - Здесь всё, как было в году тысяча семьсот пятьдесят четвёртом от Рождества Христова, - ответила она.
  - На эти декорации, наверно, куча денег угроблена... А всё же, почему ты тут одна?
  - Пустое, сударь... Не заботься о таких пустяках... Отчего ты медлишь войти в меня? Или я недостаточно хороша?
  Она была подвижная как ящерица и как будто вся состояла из выпирающих костей. Временами Мелентьеву казалось, что он обнимает не женское тело, а скелет, из которого торчат окаменевшие рёбра. В такие мгновения его пронизывал какой-то неосознанный, глубинный ужас. Он вздрагивал, и тотчас ощущение ужаса пропадало. Он теснее прижимался к упругому телу красавицы.
  Она льнула к нему, её губы сновали по его лицу, белые руки обвивали его плечи. В азарте любовной игры она откинула его на спину и изогнулась над ним, в сладостном нетерпении подавшись вперёд. И Мелентьев, наконец, "вошёл в неё"...
  "Ну и дырка у девочки, в самом деле, - мелькнуло в мыслях молодого солдата. - Похожа на щель в заборе..."
  В момент введения члена во влагалище ему показалось, что между ногами красотки ничего нет, кроме шершавых костей.
  Но это ощущение было мимолётным и не успело оформиться в сознании как ясная мысль. Любвеобильная киноактриса прочно овладела его интимным органом, сжала его бёдрами и продолжала энергично содрогаться, с каждой минутой усиливая темп этой дьявольской скачки. Из её губ вырывался сухой хрип, в полузакрытых глазах вспыхивали огоньки...
  Наконец и Мелентьев застонал от наслаждения, задёргался в такт движениям партнёрши. Брызнула сперма...
  И в этот миг произошло нечто дикое и совершенно невообразимое. Зала погрузилась в темноту. Если бы Мелентьев мог видеть в ней, он лишился бы чувств от ужаса. Он лежал не на кровати, а в широком гробу, и вместо полногрудой красавицы к нему льнул скелет!
  Из пустых глазниц почерневшего черепа вылетели два жёлтых огонька и впились ему в грудь. Тело солдата непроизвольно дёрнулось. Безжизненный скелет, потеряв устойчивость, отцепился от него и рухнул на дно гроба.
  
  
  Глава третья,
  в которой Амалия осваивается со своим новым телом и испытывает сильнейшую жажду
  
  Спустя несколько минут пересохшие губы Мелентьева зашевелились.
  - Удалось... - прошелестело в тишине склепа. - О, чудная ночь, волшебная ночь, дарованная мне судьбой...
  Амалия приподняла свою новообретённую голову. Её глаза прекрасно видели в темноте. Она окинула взглядом низкие каменные своды, замшелые стены, пол, лужу в углу. С потолка, как всегда во время ливня, сочилась вода.
  Амалия шевельнула правой рукой. Потом левой. Скрючила пальцы, осваиваясь с ними. К мужскому телу ещё надо будет привыкнуть. Но на это - она была уверена - много времени не уйдёт.
  Сознание Мелентьева угасло в ту минуту, когда в него впились два жёлтых огонька. Вместе с ними в его тело вошёл дух покойной графини и мгновенно вытеснил, заглушил и подавил его личность. Телом Мелентьева, его сознанием и его памятью завладел призрак.
  - О гроза, благодарю тебя за то, что ты на этот краткий час наполнила меня своей чудодейственной силой! - продолжала шептать Амалия. - Твоя мощь, о гроза, позволила мне обворожить смертного... Я внушила ему видение залы. Этот гроб, в котором покоятся мои бренные останки, предстал ему в виде роскошной постели, а сами останки облеклись для него в плоть и предстали в виде красавицы... Ха-ха-ха-ха! - Она расхохоталась. - Колдовство удалось на славу! Я распалила его страсть, и это позволило мне войти в его тело! Отныне оно моё! Эти руки - мои, и пальцы, и грудь, и живот, и даже... Ха-ха-ха-ха!...
  Хохоча, она откинулась на спину - до того забавным показался ей мужской половой орган между её ног!
  В широком гробу с откинутой крышкой лежал, трясясь от хохота, голый мужчина, который ещё пять минут назад был военнослужащим срочной службы рядовым Мелентьевым. Теперь же это была Амалия, молодая графиня, скончавшаяся в этом замке свыше двухсот лет назад и похороненная в этом самом гробу.
  Все эти годы её дух не находил успокоения и пребывал в склепе и в близлежащих замковых помещениях, не смея удалиться от своих костей. Но вот случилось чудо. Судьба послала в её темницу человека - живого человека, и надо же было так случиться, чтобы именно в эту ночь над замком разразилась гроза! Во время грозы бесплотный дух Амалии мог облачаться в призрачную плоть, видимую смертным как привидение, и бродить по замку. В грозовые ночи она могла колдовать. И случай, предоставленный ей судьбой, она использовала сполна.
  Она лежала в гробу и корчилась от радостного смеха. Странно, удивительно и весело ей было чувствовать себя живым человеком, свободным в своих действиях. Сейчас она могла подняться на ноги и уйти из этого постылого склепа, где покоится древний гроб с её когда-то собственными костями.
  Кости лежали тут же, под боком. Окаменелые рёбра, ключицы, голый череп...
  Смеясь, Амалия дотронулась до черепа. Ей было немного жутковато прикасаться живыми, тёплыми человеческими пальцами к своему потемневшему черепу, ощущать нежной кожей его холодную шершавую поверхность.
  "Теперь я живой человек, - думала в изумлении Амалия. - Живой человек, из плоти и крови... И ничего, что я мужчина. Главное - у меня молодое, здоровое тело, которое будет жить среди людей ещё лет пятьдесят, а то и побольше. А потом оно умрёт, как умирают все люди... - Амалия опечалилась. - Странно... Ведь я не умру вместе с ним... Старуха на болоте предсказала, что моя душа никогда не успокоится. Значит, после кончины и этого тела я бестелесным призраком вернусь сюда, в склеп... О, ужас... Вернусь в склеп... Но полно, что это я, в самом деле? До той поры ещё много лет - целая человеческая жизнь..."
  Она выбралась из гроба. Голые пятки кольнул холодок каменного пола. Вот ещё одно забытое человеческое ощущение!
  Амалия прошлась по склепу, привыкая к своему новому телу. Оно ей нравилось. Нигде не болело, все члены были послушны. Впрочем, после такого долгого пребывания в виде бесплотного существа ей понравилось бы любое тело. Тем более у неё уже имелся короткий опыт нахождения в мужской плоти. Это случилось вскоре после её погребения, когда в этот склеп спустился её неверный распутный муж. Тогда тоже была гроза, её силы невероятно возросли, и она точно так же, как нынче солдатика, обворожила его и оплела колдовскими чарами. Но в теле графа Ладзиевского она пробыла всего несколько часов. Граф, уличённый своими слугами в вампиризме, погиб. Душе Амалии пришлось вернуться в ненавистную темницу.
  На этот раз она поведёт себя осторожнее. Она не попадётся так глупо...
  Память Мелентьева была подавлена, но не уничтожена. Погрузившись в неё, Амалия выудила немало полезных сведений. Она узнала, что сейчас 1988 год. Что Мелентьев родился в довольно заурядной семье - мещанской, по понятиям человека восемнадцатого столетия. Родители его, как она поняла, состояли на государственной службе, а сам Мелентьев закончил весьма непривилегированное учебное заведение, где его не обучили ни хорошим манерам, ни музыке, ни танцам, не говоря уже о французском языке. Зато почти сразу после учёбы забрили в солдаты. Впрочем, Амалия могла утешаться тем, что забрили его не на двадцать пять лет, как бывало в её время, а всего только на два года, из которых полтора он уже отслужил. Узнала она, из-за чего он очутился ночью в графской усыпальнице. Его заперли здесь сослуживцы в наказание за шулерство. Как мило! Амалия тотчас вспомнила, что и она когда-то любила передёрнуть карточку, но получалось это у неё несравненно ловчее, чем у Мелентьева. Именно такое ловкое шулерство принесло ей полторы тысячи экю во время игры у графа де Сен-Жермена в Париже в 1758 году. Ах, Париж, королевский двор, балы, интриги, маскарады!... Она сделает всё, чтобы снова повидать любезный её сердцу город. Через несколько часов сюда придут, выпустят её из склепа, она вырвется в мир, поедет в Петербург, в Варшаву, увидит, наконец, человеческими глазами небо, синее небо после более чем двухсотлетнего заточения!
  Знобкий холодок покрыл мурашками её новое тело, и графиня подумала, что пора бы уже одеться. Солдатик так торопился взобраться на призрачную постель, что расшвырял своё обмундирование по всему полу. Несколько минут Амалия брезгливо разглядывала грязную солдатскую одежду. Морщась от отвращения, она принялась в неё облачаться. Особенное неудовольствие вызвали мерзко пахнущие портянки. Поначалу графиня даже не поняла, для чего они вообще нужны. Лишь потом сообразила, что их нужно намотать на ноги.
  - О, времена! - шептала она, одеваясь. - Паршивое простонародье как было быдлом, так быдлом и осталось. Свидетельством тому хотя бы это отвратительное рубище...
  Гроза проходила. Амалия чувствовала это по слабеющим импульсам, которые пронизывали её истинное, эфирное тело. С уходом грозы в ней таяла способность колдовать. Впрочем, теперь ей это и не требовалось. Главное сделано: она обрела плоть.
  И тут ей вспомнилось утро - мутное, бледно-серое, какое бывает после затяжного дождя. В это утро она в теле своего мужа вышла из склепа. Её томила нестерпимая жажда. Ей хотелось крови, свежей человеческой крови. И она почти в открытую набросилась на ту девчонку, вторую жену графа, даже не подумав о том, что девчонка может закричать, а крики могут услышать... Результатом её неосторожности стала облава, которую устроило на неё деревенское мужичьё. Перед глазами Амалии замелькали свирепые морды псов, в ушах зазвучал топот десятков ног и крики разъярённых людей, гоняющихся за ней по комнатам замка...
  Забывшись, Амалия вскрикнула, закрыла руками лицо. Двести лет прошло, а она помнит то утро, словно оно было вчера!
  Она затрясла головой, отгоняя гнетущие воспоминания.
  Некоторое время она расхаживала по склепу. Когда ноги привыкли к кирзовым сапогам, села у дверей, где сидел Мелентьев, и стала ждать.
  Последние бессильные раскаты отгрохотали вдали, вызвав в галерее слабое подобие эха. "Наверняка уже утренние лучи коснулись замковых крыш, - думала графиня, - а здесь, в подземелье, круглые сутки царит тьма, и невозможно отличить день от ночи..."
  Время тянулось до ужаса медленно. К горлу графини начал подкатывать тошнотворный комок, мутилось в голове. Амалия прекрасно знала, что это такое. Знала она и единственное средство, которое могло избавить её от неприятных ощущений. Этим средством была человеческая кровь.
  Жажда крови вдруг с небывалой силой захлестнула дух Амалии. И по телу её прокатилась дрожь, сдавило грудь. О, как знакомо ей было это мучительное чувство, доводящее до неистовства, до исступления, и нет от него спасения, только кровь, кровь...
  Амалия застонала, скорчилась, закрыла глаза. Боль накатывала волнами. Тряслись пальцы, зубы стучали, перехватывало дыхание; яростное пламя бушевало в голове... Она стонала, прижав лицо к коленям. Наконец не выдержала, разодрала кожу на левой руке и с жадностью приникла к кровоточащей ране. Но нет!... Амалия в отчаянии кинулась на холодный пол, завыла, застучала кулаками по каменным плитам. Этой крови не принимала её душа, потому что кровь солдата теперь была её собственной... Испуская вопли, полные боли и тоски, она кое-как перевязала рану носовым платком, используя правую руку и зубы.
  Дошло до того, что лужица ржавой воды, натекшая за ночь в углу, стала чудиться ей вожделенным напитком. Она подползла к ней и принялась лакать...
  Когда силы, казалось, совсем оставили её, за дверями послышались осторожные шаги. Кто-то легонько постучал.
  - Вадим, ты здесь? - услышала она шёпот Ивилинского.
  - Да, да! - порывисто отозвалась Амалия, поднимаясь с пола.
  - Погоди, я сейчас открою.
  Снаружи завозились с запором. Наконец дверная створка подалась и на пол склепа легла бледная полоса.
  Стоявший в проёме Ивилинский пристально всматривался в темноту.
  - Это же надо додуматься: запереть человека в подвале, где стоит гроб, - пробормотал он, когда Амалия выходила из склепа.
  - Ты один? - спросила она, озираясь.
  - Один, - отозвался тот. - Наши ещё спят... Напились вчера до того, что спать будут ещё долго... Только ты не говори никому, что это я тебя выпустил, а то Лобзов опять будет бить. Скажи - сторож открыл. Как будто ты услышал, что он идёт мимо дверей, и начал стучать...
  Ивилинский говорил шепеляво, подчас его трудно было понять. Он смущённо прикрывал рукой рот, где в ровных рядах зубов зияли бреши.
  - Вот так, - почему-то прибавил он и быстро отвернулся от Амалии, скрывая выступившие слёзы. - А новые-то не отрастут...
  И он зашагал по галерее. Амалия двинулась за ним.
  Утренние лучи едва просачивались сквозь щелевидные окна под потолком, почти не рассеивая сумерек. Но Амалии после кромешной ночи склепа казалось, что она вышла на яркий свет. Словно загипнотизированная, она шла за Ивилинским. Её пальцы дрожали, глаза не отрывались от открытой шеи солдата.
  - И не пожалуешься никому, - всхлипывая, говорил новобранец. - Вообще убьют... Подстроят несчастный случай, для них это пара пустяков. Как Извекову. Ведь все знают, что его убили, а записали - несчастный случай...
  Амалия, идя, приблизилась к нему почти вплотную. Всё её внимание было приковано к шее, где соблазнительно голубела жилка аорты. Кровь, которая бьётся в ней, - это избавление от мучительных судорог, это прилив сил, энергия, жизнь... Сердце её гулко стучало, в глазах туманилось, пальцы непроизвольно скрючивались и едва не касались затылка Ивилинского...
  А тот, ничего не замечая, продолжал шепелявить:
  - Скорей бы ваш призыв ушёл на дембель. Хотя зубов у меня уже не будет, нет... Плакали зубки... А Лобзов мне по ночам снится. Всё время одно и то же, даже говорить тошно: как будто он снимает с себя штаны и достаёт свой вонючий хрен... Теперь уж до самой смерти буду помнить...
  Он стал подниматься по лестнице. На верхней ступеньке он вскрикнул от неожиданности - это Амалия ударила его сзади по ногам. Ивилинский кубарем покатился вниз. Он ещё катился, когда она бросилась на него. Перед глазами придавленного к ступеням новобранца возникло бледное с горящими глазами лицо Мелентьева. Оно было искажено какой-то звериной яростью.
  - Вадим, ты что?... - в ужасе воскликнул Ивилинский, но пальцы Амалии уже начали сдавливать ему горло.
  Мелентьев был крупнее, сильнее Ивилинского, и Амалия, пользуясь этим, всей тяжестью своего нового тела налегла на него, зубами впилась ему в аорту. Ивилинский несколько раз слабо трепыхнулся и затих. Из раны заструилась кровь. Амалия ловила её ртом, подставляла язык, жадно заглатывала липкую влагу...
  Вскоре её губы намертво присосались к шее солдата. Она почти лежала на нём, рукой массируя ему грудь. Сердце солдатика должно ещё немного поработать, покачать по жилам живительный напиток, донести его до раны на шее...
  Сердце всё-таки остановилось, но и после этого губы вампирши не оторвались от раны.
  Амалия подняла голову, когда лицо Ивилинского стало похоже на белую восковую маску. Переводя дыхание, она вытерла рукой измазанный рот. Только сейчас заметила, что испачкала кровью свою рубашку. На серо-зелёном сукне отчётливо багровели пятна. Чёрт побери, эта оплошность может ей дорого обойтись...
  Возле трупа натекла красная лужица. Взгляд Амалии остановился на ней, и она не смогла побороть искушение. Ещё минут пять она вылизывала окровавленный пол.
  Потом она обыскала убитого. Ничего колющего или режущего в карманах не оказалось. Пришлось подобрать какой-то кирпичный обломок и им располосовать бездыханное тело. Амалия пальцами раздирала надрезы и слизывала кровь с мяса, мышц, сухожилий.
  Она бы ещё долго кромсала и обсасывала мертвеца, наслаждаясь одним только вкусом крови, если б не мысль о солдатах. Надо торопиться, пока они спят!
  Она поднялась, оглядела себя. Одёрнула рубаху. Подобрала с пола запылённую пилотку Ивилинского и нахлобучила себе на голову - звёздочкой вперёд.
  Амалия нервничала, чувствуя неуверенность, неопытность свою в этом незнакомом мире. Вновь ей почудился лай собак, крики, шум приближающихся людей... Вздор, наваждение! Усилием воли она стряхнула с себя кошмар. Сердце её гулко билось, по лицу текли капли пота. Ей предстояла борьба за жизнь. Борьба жестокая, безжалостная. Но она должна выдержать! Должна!
  Тревожно озираясь, вампирша отволокла тело Ивилинского к стене и спрятала за кучей щебня. Ещё раз прислушалась.
  В галерее было тихо.
  
  
  Глава третья,
  в которой Амалия пьёт кровь вёдрами и отдыхает, сидя на животе рядового Стёшина
  
  Подходя к угловой комнате, Амалия услышала чей-то голос. Она остановилась в замешательстве. Неужели люди проснулись? Это значило, что ей ничего другого не остаётся, как бежать из замка. Бежать, не теряя драгоценного времени, покуда солдаты не хватились своего исчезнувшего товарища...
  Амалия сделала ещё несколько неуверенных шагов вперёд. Дверь, откуда доносился голос, была приоткрыта. Амалия заглянула в неё.
  В узкой комнатушке, смежной с той, где спали солдаты, сидел на ящике голый по пояс Стёшин. Он уже успел нагреть на электроплитке таз с водой и теперь, напевая себе под нос, занимался утренним туалетом: смотрелся в зеркальце и старательно соскребал щетину с намыленной щеки.
  Закончив бритьё, он отложил бритву, ополоснулся тёплой водой, накинул себе на лицо вафельное полотенце. И в ту же минуту его рот вместе с полотенцем сдавила сильная рука. По голой шее ударило лезвие опасной бритвы, которой он только что брился. Стёшин сдавленно хрипнул. Полотенце окрасилось кровью. Обмякшее тело солдата конвульсивно дёрнулось и сползло на пол, а ещё через полминуты оно окончательно затихло в объятиях навалившейся на него вампирши.
  Амалия дотянулась до таза, вылила мыльную воду на пол и подставила таз под шею убитого. Уложив труп так, чтобы кровь из раны стекала в таз, она, сжимая окровавленную бритву, заглянула в комнату.
  Бледный рассвет сочился сюда сквозь треснутые стёкла, выхватывая из сумрака спящих людей, какие-то ящики, доски, вёдра с краской, стремянку, стол с пустой бутылкой, стаканами, догоревшими огарками и разбросанными картами. Младший сержант Петрусенко похрапывал, развалившись на раскладушке. Ворочался и тискал во сне бушлат ефрейтор Лобзов.
  Никто не шевельнулся, когда в помещении появился забрызганный кровью солдат.
  Бесшумно проходя мимо спящих, Амалия краем глаза уловила движение справа от себя. Это Фитилин в полудрёме занимался онанизмом. Его рука подрагивала под бушлатом, которым он накрывался...
  Ему и достался первый удар. Амалия пырнула в сонную артерию, чтоб покончить с ним сразу. Спустя несколько мгновений таким же ударом она вспорола шею Глузача. Перескочив через него, саданула лезвием по горлу Петрусенко. Затем захрипел в смертельной агонии Мамедов. Открыл глаза Алабердыев, но он успел только поднять голову: удар бритвой поразил и его.
  Шум разбудил Лобзова, который спал в стороне от остальных. В недоумении и ужасе он вытаращил глаза на приближавшегося Мелентьева, бледного, залитого кровью, с окровавленным ртом и с бритвой в руке, с которой стекала ярко-алая влага.
  - Он сошёл с ума! Псих!... - срывающимся голосом прокричал Лобзов, отползая к стене. - Вадим, ты что? Это же я... я...
  Он не оказал никакого сопротивления, даже не попытался убежать, когда Амалия со сладострастной улыбкой подошла к нему вплотную и, держа лезвие у его шеи, помедлила несколько мгновений.
  Лобзов спиной вжимался в стену и кроличьими глазами косился на бритву, упиравшуюся ему в шею под подбородком. Вампирша смотрела, как он, тихонько скуля, кривится и закрывает глаза.
  - Не надо, Вадик, не надо... - шептали пересохшие губы.
  "Но как, однако, эти подлые людишки хотят жить!" - с брезгливой усмешкой подумала Амалия, погружая лезвие в шею ефрейтора.
  Покончив с ним, она огляделась. В комнате уже никто не шевелился. Из перерезанных глоток хлестала кровь. Вампирша невольно залюбовалась на это зрелище. Но тут же опомнилась: сколько крови пропадает зря, выливаясь на грязный дощатый пол и исчезая в щелях! Она бросилась к вёдрам у стены. Некоторые из них были пусты; Амалия хватала их, подбегала к убитым и укладывала их так, чтобы кровь стекала в вёдра. Вскоре комнату наполнили звуки бьющих по стенкам вёдер струек. Для Амалии это была райская музыка.
  Она вышла в смежную комнату. Таз, на котором лежал труп Стёшина, наполнился почти наполовину. Кровь уже не била струёй, а сочилась капля за каплей. Амалия не стала выдавливать её остатки; она отвалила мертвеца от таза, поставила таз на ящик, встала перед ним на колени и, наклоняя таз на себя, принялась быстро и жадно пить.
  Она выпила всё без остатка. Потом некоторое время отдыхала - сидела на холодеющем животе покойника.
  Нет приятнее чувства, когда свежевыпитая кровь растекается по жилам, пронизывая живительными импульсами истинное, эфирное тело! Это тело, иначе говоря - душа вампирши, в такие минуты наполняется энергией, становится бодрым, быстрым, сильным, и такой же заряд энергии получает и тело физическое, в которое оно вошло.
  Увидев на полу разбитое зеркальце, она подобрала самый крупный осколок. Из него на неё посмотрело незнакомое мужское лицо, иссиня-бледное, небритое, вымазанное кровью. Оно показалось графине отвратительным. Она в досаде отшвырнула осколок и, давая себе слово не задерживаться в теле солдата и при первой возможности перейти в другое, более подходящее тело, вернулась в комнату.
  В вёдра к тому времени натекло уже достаточно крови. Амалия переходила от одного ведра к другому и торопливо их осушала.
  Не успела она допить последнее, как за окнами послышались голоса.
  - Петрусенко, спишь ещё? - снаружи кто-то постучал по оконной решётке. - Давай, выходи! Или жрать не хочешь?
  Нырнув в память Мелентьева, вампирша выяснила, что это явились солдаты из военно-строительной части, в которой служили и сам Мелентьев, и Петрусенко, и другие, работавшие в замке. Пришедшие принесли еду и кое-какой строительный материал.
  Четверо из них во главе с сержантом вошли в бывшую привратницкую и принялись сбивать с сапог налипшую грязь. Слышались их ругательства и топот.
  Амалия огляделась. Выход отсюда был только один - через комнатушку, где лежал труп Стёшина. Только оттуда она может попасть в безлюдные и хорошо знакомые ей галереи. Но это значило, что ей придётся пройти мимо нежданных гостей...
  Пока они не увидели трупы, у неё был шанс проскочить, скрыться. Она нашла в чьём-то вещевом мешке нож, засунула его в карман штанов. Затем наскоро ополоснула лицо водой из чьей-то фляжки и сняла с себя окровавленные рубаху и майку, оставшись голой по пояс. Тело Мелентьева - белое, с жидкими волосами на груди, - было чистым и как будто не должно вызвать подозрения...
  Собравшись с духом, Амалия шагнула к дверям, за которыми перетаптывались пришельцы. Вампирша проследовала мимо солдат вся взведённая, трепещущая как струна. Они удивлённо уставились на неё.
  - Меля, ты куда? - спросил один из них. - На пробежку собрался?
  - Ничего, - запнувшись, ответила Амалия. - Я по нужде...
  Неестественно-твёрдой походкой она дошла до двери в галерею и скрылась.
  - Перепил вчера, наверно, - сказал сержант.
  - А что за пятна у него на штанах? - сказал кто-то из солдат. - Похоже на кровь...
  - Мне тоже так показалось, - ответил сержант.
  Все замолчали.
  - Петрусенко! - гаркнул вдруг сержант во весь голос.
  Ему откликнулось лишь слабое эхо из галереи, в которой исчез Мелентьев.
  Один из солдат заглянул в помещение, где только что брился Стёшин, и удивлённо засвистел. К нему подошли сержант и остальные. Все замерли, поражённые. На полу лежал белый как мел, с глубокой раной на шее, труп рядового Стёшина. Рядом валялось перепачканное кровью полотенце.
  Стройбатовцы молча проследовали в большую комнату. Зрелище им предстало настолько ужасающее, что одного из них стошнило. Мертвецы с перерезанными шеями, залитый кровью пол, множество кровавых следов на полу, оставленных сапогами убийцы...
  - Это Мелентьев! - закричал сержант. - Скорее!
  Он и ещё один солдат, сохранивший самообладание, бросились в погоню. Пробегая мимо привратницкой, сержант велел солдатам, курившим там, следовать за ним.
  
  
  Глава четвёртая,
  в которой на помощь Амалии приходят двое её покойных дядюшек
  
  Услышав позади себя топот, Амалия припустилась ещё быстрее.
  Итак, снова погоня. Но на этот раз её положение лучше, чем двести лет назад, когда её эфирная душа вошла в тело графа Ладзиевского. Тогда её преследовала целая орава - человек пятьдесят. У них были вилы, ножи и собаки, а руководил погоней старый дворецкий, знавший не только все входы и выходы из замка, но и секретные двери и потайные ходы, по которым вампирша могла бы ускользнуть от преследователей. Они отрезали Амалию от всех знакомых ей потайных ходов и загнали в башню, где её и настиг осиновый кол. Теперь же за ней бегут всего несколько человек, явно невооружённых. И они наверняка ничего не знают о потайных ходах. На этот раз Амалия должна уйти, если только за двести лет не проржавели механизмы секретных дверей...
  Грохот солдатских сапог приближался. На пересечении коридоров Амалия оглянулась и, убедившись, что преследователи ещё не видят её, изо всех сил начала давить на едва заметный выступ в стене.
  - Ну же, скорей! Открывайся, чёрт тебя побери! - торопила Амалия, стуча по выступу кулаками.
  Оправдались её худшие ожидания! Потайная дверь открывалась слишком медленно. Секретный механизм за годы бездействия утратил былую ходкость. В стене скрежетало надрывно и мучительно, словно кашлял чахоточный больной.
  Из-за поворота показались солдаты, и Амалия взвыла от отчаяния.
  - Мелентьев, стоять! - заорал сержант. - Стоять, падла!
  Вампирша плюнула на потайную дверь, так и не пожелавшую открыться, и помчалась по захламлённому коридору, спотыкаясь о рассыпанный щебень и куски, отвалившиеся от потолка.
  Сквозь островерхие окна в коридор вливался утренний свет. День занимался ясный, солнечный. Амалия, которая ещё совсем недавно мечтала о таком, теперь проклинала и солнце, и утро, и свет вообще. Ей хотелось в тень, во мрак, где можно было спрятаться, переждать, хотя бы просто отдышаться...
  Она свернула на лестницу и помчалась наверх, перескакивая через две ступеньки. В просторной комнате, служившей когда-то кабинетом, а теперь пустой и загаженной, она бросилась к разрушенному камину. Слева от него находилась ещё одна потайная дверь. Если и она не откроется, то придётся прыгать из окна. А до земли не близко, и нет уверенности, что человеческое тело благополучно выдержит прыжок.
  Лишь бы открылась потайная! Она должна открыться, должна, чёрт побери!...
  - Стой! Не уйдёшь! - в дверях кабинета показались запыхавшиеся преследователи.
  Амалия нажала на секретную кнопку, и в стене со звоном щёлкнула пружина. Потайная дверь начала раскрываться. Не став дожидаться, пока она раскроется полностью, Амалия протиснулась в неё и в темноте за дверью нащупала вторую кнопку. При нажатии на неё дверь получила обратный ход. Но закрывалась она так же медленно, как и открывалась. Подбежавший солдат успел просунуть в неё колено и плечо. Но пробраться вслед за Амалией в узкое тёмное помещение ему не удалось: закрывавшаяся дверь придавила его. Он напрягся, сдерживая её напор, а тут ещё подоспевшие сослуживцы дружно навалились на дверную створку. Скрежещущая дверь остановилась и, поддаваясь усилиям нескольких мускулистых рук, вновь начала раскрываться.
  Пользуясь тем, что заклиненный солдат на какую-то минуту оказался беспомощным, Амалия из темноты пырнула его ножом. Тот вскрикнул. Последовало ещё два удара и несчастный затих. Солдаты с криками ужаса отпрянули от двери. Та вновь пришла в движение, продолжая закрываться, но вскоре встала: труп не дал ей окончательно захлопнуться.
  Прислушиваясь к голосам, Амалия поняла, что к её преследователям подоспела помощь. В кабинет вбежало ещё с десяток солдат. Какие-то балки просунулись в дверной проём. Используя их как рычаги, солдаты по команде сержанта начали раскрывать потайную дверь.
  Сумеречным и узким, всего в полметра шириной, коридором Амалия прошла в тёмную сводчатую комнату. Сюда, как видно, за двести лет не заглянула ни одна живая душа. Это был уголок старины, чудом сохранившийся среди всеобщего запустения. Здесь стояли резные стулья, обитые шёлком; сундук, полный ветхих маскарадных платьев и дешёвых украшений; висели картины; в углу на полках были расставлены бутылки с давно скончавшимся вином, а посреди комнаты возвышались, словно живые, два мертвеца в дворянской одежде XVIII века. Их тела мумифицировались в сухом неподвижном воздухе; раскрытые глаза в упор смотрели на беглянку. В первый момент ей показалось, что мертвецы стоят на ногах - она не сразу заметила верёвки, за которые они, как куклы, были привязаны к крючьям в потолке.
  Присмотревшись внимательнее, Амалия узнала обоих. Это старшие братья её отца, которых он коварно заманил в замок и тайно убил, сделавшись благодаря этому наследником огромного состояния. Братьев так и не смогли найти, хоть их и искали повсюду, а они висели здесь, в этой потайной комнате. Перед смертью отец признался Амалии, что он частенько наведывался сюда - выпить стаканчик вина, посидеть в кресле перед трупами и даже поговорить с ними о том о сём. Папаша любил поговорить сам с собой, и разговоры с трупами были для него сущим удовольствием.
  В дальнем конце комнаты виднелся вход в другой коридор. Амалия бросилась туда, но коридор через десяток метров закончился тупиком. Здесь должна находиться потайная дверь, но где кнопка, которая приводит её в движение?...
  До Амалии донеслись дружные крики солдат, взламывающих дальнюю дверь. Ещё несколько минут - и они ворвутся в комнату, где висят мертвецы, а значит, появятся и здесь, в этом тупике, ставшем для Амалии ловушкой... Она зашарила руками по стене, надавливая на малейшие выступы, вмятины, даже на ровные места. Где же, где же, где же кнопка?...
  Щелчок раздался совершенно неожиданно, когда Амалия задела локтем какой-то кирпич сбоку от себя. Она вздрогнула и изо всех сил надавила на него ладонью. Впрочем, нажим этот не увеличил скорости секретного механизма - дверь, как и все потайные двери в здании, открывалась с надсадным скрипом и страшно медленно, грозя в любую минуту замереть и оставить вампиршу наедине с её преследователями.
  В таком темпе дверь будет открываться ещё минут пять, не меньше. Амалия в смятении бросилась назад. Она должна задержать солдат, пока открывается потайная. В этом ей помогут темнота, нож и эти висящие на верёвках трупы.
  Первые два солдата, появившиеся в комнате, держали наперевес штыковые лопаты. Третий, шедший за ними, подымал над их головами горящий бумажный жгут. Прежде чем они успели оглядеться, Амалия толкнула висящих в их сторону. Солдаты в испуге взвыли, когда из полумрака на них надвинулись две странные фигуры с лицами как у зомби. И в ту же минуту прогнившие верёвки лопнули и трупы рухнули прямо в объятия заревевших благим матом солдат, которые тоже не удержались на ногах и вместе с мертвецами упали на пол. В ужасе закричал солдат, державший жгут. Он отшвырнул свой факел и бросился вон из комнаты, но ему навстречу шли его товарищи, и впереди - сержант, который с руганью и криком: "В штаны наложил?" - вмазал ему кулаком по лицу.
  Амалия наступила сапогом на брошенный жгут, и комнату затопил мрак. В нём слышались бессвязные выкрики, матерщина и шум возни. На полу двое солдат, осатанело воя, в буквальном смысле слова боролись с трупами, которые показались им живыми людьми. Выворачивая мертвецам руки, они оторвали их, и это напугало вояк ещё больше.
  - Поймали его? - раздался голос сержанта.
  - Кто-то поймали, - откликнулись солдаты. - Тут их, вроде, двое...
  - Что за чёрт! - сержант зашарил у себя по карманам. - Догадается кто-нибудь зажечь спичку, или нет?
  В комнате на какое-то время установилась тишина, и все услышали отчётливый скрип отворявшейся где-то двери...
  - Зажигайте быстрее! - взревел сержант. - Я ничего не вижу!
  Амалия кинулась в коридор, но потайная раскрылась ещё недостаточно широко. Чертыхнувшись, вампирша сжала нож и беззвучно вернулась в комнату. Один из солдат уже вытащил из кармана коробок и достал спичку. Первый удар ножом пришёлся ему по пальцам. Солдат вскрикнул от боли. Спички полетели на пол. Только так, подумала Амалия. Темнота должна сохраняться как можно дольше! Темнота и паника - вот что поможет ей выиграть несколько драгоценных минут!
  Перехватив нож, она бросилась раздавать удары направо и налево. Солдаты метались в кромешной тьме, как слепые щенки. По удару в спину получили те, что прижимали к полу мертвецов; лезвие полоснуло по шее солдата, который шарил руками по полу в поисках рассыпанных спичек; то же лезвие по самую рукоятку вошло в живот сержанту...
  Темноту огласили крики и стоны. Амалия не стала добивать раненых: потайная уже раздвинулась, а из кабинета входили ещё солдаты с бумажными факелами...
  Она протиснулась в дверь и оказалась в одном из пустынных замковых покоев второго этажа. Подбежала к проёму, откуда начиналась лестница в нижние галереи, и отпрянула: внизу, возбуждённо переговариваясь, сновали солдаты! В их толпе выделялась нескладная фигура старика-сторожа с суковатой палкой. Он голосил громче остальных и в ужасе хватался за свою взъерошенную голову. Амалия бросилась к окну. Выглянула в него, щурясь на яркое солнце. На какое-то мгновение застыла, с ностальгией рассматривая запущенный вид. Как неузнаваемо изменился ландшафт! Словно здесь прошла орда дикарей, или пронёсся ураган, превратив великолепный парк с боскетами, статуями и фонтанами в заросший пустырь.
  Она спрыгнула на штабель полусгнивших досок, скатилась с них и, морщась от боли в пятках и коленях, метнулась к кустам.
  
  
  Глава пятая,
  в которой Амалия, отчаявшись, использует палец
  
  Под прикрытием кустарников вампирша добралась до утопавшего в бузине дощатого забора. Кругом не было ни души, и в замковых окнах не видно было ни одной физиономии. Похоже, Амалии удалось обмануть преследователей...
  Свиристели кузнечики. Поднявшееся солнце вовсю пригревало мокрую после ночного ливня зелень. Пробираясь к забору сквозь ветви и перелезая через него, голая по пояс вампирша зябко ёжилась от брызгавшей на неё со всех сторон прохладной росы.
  За забором стоял домик сторожа. Подкравшись к его окну, Амалия оглядела убогую внутренность комнаты. "Укромное местечко, - подумала она. - Здесь вряд ли догадаются меня искать..."
  Когда беглянка подходила к крыльцу, на неё с лаем кинулся пёс, живший у сторожа. Вампирша полоснула его ножом. Собака заскулила, отбежала в сторону. Она уже не представляла опасности, но Амалия всё же догнала её и перерезала ей горло. Так-то будет лучше. Раненая собака могла обратить на себя внимание преследователей.
  Собачий труп Амалия оттащила за дровяной штабель и забросала поленьями. Затем, оглядевшись, проскользнула в приоткрытую дверь сторожки.
  В единственной комнате никого не было. Пахло подгоревшей рыбой, табаком и той специфической нечистотой, которой обычно несёт от хронических алкоголиков. Посредине громоздилась печь. Пыльный солнечный луч лежал на замызганной тумбочке и кровати с ветхой солдатской шинелью вместо одеяла. Спрятаться тут было решительно негде, и потому Амалия вскрикнула от восторга, увидев лестницу на чердак. Это то, что ей нужно!
  На чердаке было пыльно и жарко, но только тут Амалия смогла наконец-то отдышаться. Тщательно закрыв за собой дощатую крышку люка, она выглянула в чердачное окно, откуда открывался вид на замок и его окрестности.
  В ворота замка на полной скорости въехала грузовая машина и резко затормозила. Из неё посыпались солдаты. Некоторые остались возле машины, другие вошли в здание. На сторожку никто не обращал внимание.
  Амалия наблюдала за этой суетой и думала о том, что, как только стемнеет, она уйдёт отсюда в незнакомый и так неприветливо встретивший её мир. А уж там, среди сотен тысяч существ из плоти и крови, она найдёт возможность покинуть тело солдата и перейти в какое-нибудь другое тело, ведь Амалия обладает секретом подобных перемещений... Тело Мелентьева перестало быть надёжным убежищем. Его ищут. Его ждёт кара. И если его убьют, то и Амалии настанет конец. Её духу придётся вернуться к старым костям и продолжать влачить безрадостное существование возле гроба. И неизвестно, сколько ещё пройдёт времени, пока в грозовую ночь судьба снова не пошлёт в её склеп человека...
  Из дверей замка начали выносить носилки с трупами. Амалия скривилась в довольной усмешке. Всё-таки повезло ей с этими безмозглыми солдатушками. Всего пару часов пробыла она в человеческом облике, а крови натрескалась всласть.
  Незаметно её сморил сон. Ей приснилась та, прежняя, погоня, толпы разъярённого мужичья, мельканье вил и топоров, оскаленные пасти собак. Их угрожающий лай с каждой минутой приближался. Нарастающее чувство тревоги заставило Амалию встряхнуться, вынырнуть из липкого омута сна. Выглянув в окно, она отпрянула в ужасе: вот они, собаки! Солдатушки оказались не такими уж безмозглыми! По её следу пустили собак!
  Целую минуту Амалия беспомощно наблюдала, как овчарки, натягивая поводки, ведут преследователей к дому сторожа. Из оцепенения её вывел скрип открывшейся двери.
  Что? Они уже тут? Амалия кинулась к люку и заглянула в щели. Нет, это пока ещё не солдаты. В дом входила полная белолицая женщина лет сорока, в цветастой косынке, с авоськой в руке.
  Таисья, дочь сторожа, раз в неделю наведывалась из города к отцу, чтобы убраться в доме, наготовить еды, заменить бельё. Едва войдя, она принялась деловито расхаживать и по своей привычке думать вслух:
  - Опять у них что-то неладное... В прошлое воскресенье драка была, милиция приезжала... И сегодня не слава богу, вон их сколько понаехало. Опять, небось, передрались спьяну...
  Между тем овчарки неумолимо приближались. Они были уже в сотне метрах от забора, окружающего сторожку. Амалия в панике переходила от одного чердачного окна к другому. Местность за забором открытая, куда ни побежишь - всюду увидят...
  - Сколько раз повторять одно и то же, - недовольно ворчала Таисья. - Убирай за собой, старый хрен, убирай... Поел - сразу вымой посуду, не оставляй на завтра... Живёт как в свинарнике...
  Она осеклась, когда из чердака чуть ли не на голову ей спрыгнул голый по пояс солдат. Бледный, с безумно сверкающими глазами, весь перепачканный кровью, с ножом в руке, он напугал женщину до полусмерти. Из её рук выпала бутылка с молоком и покатилась по полу, расплёскивая содержимое.
  - Ну! Лезь быстрей! - прохрипел солдат и махнул ножом в сторону чердака. - И не вздумай закричать, а то зарежу!
  Она залопотала:
  - Не погуби, миленький... У меня семья, ребёночек малый... Всё возьми, вот, на, всё, что у меня есть... Все деньги... Четыре рубля семьдесят две копейки...
  - Деньги твои мне не надобны, - отрезал солдат. - Ты мне нужна как женщина. Хочу соединиться с тобой. Ясно тебе? Быстро лезь на чердак.
  - Ага. Поняла, - закивала перепуганная Таисья. - Сделаемся, солдатик, сделаемся хорошо, ты не волнуйся...
  На чердаке она сразу принялась снимать с себя платье. Амалия тем временем опустила крышку люка и надвинула на неё ящик с каким-то железным хламом. Крышку теперь так просто не открыть, хотя надежда на неё слабая. Она задержит преследователей в лучшем случае на несколько минут.
  Она обернулась к Таисье. Голая толстая дебелая баба глядела на неё с заискивающей улыбкой. Амалия стянула с себя сапоги, сняла перепачканные кровью штаны. Топот преследователей и нетерпеливое сопенье собак слышались уже на крыльце...
  Амалия вдруг опомнилась. Ведь она находится в мужской плоти всего несколько часов! В сущности, она ещё не успела толком осознать себя мужчиной, а уж о тех ощущениях, которые переживает мужчина во время полового акта, а главное - как он этот акт осуществляет, она знала слишком мало... Но времени соображать не было. Преследователи уже вошли в дом. Сейчас они поднимутся на чердак и всё пропало...
  - Давай, солдатик, я готовая, - шептала Таисья.
  Вампирша застонала от отчаяния. Что же делать?... Её эфирная сущность могла переместиться из тела солдата в тело этой пучеглазой бабы только в тот момент, когда бабу охватит оргазм. А довести её до оргазма, как хорошо знала Амалия, мог мужской половой орган, этот болтающийся отросток между мелентьевских ног. Отросток должен отвердеть. Но он почему-то не твердеет... Ну как, скажите на милость, заставить его отвердеть и войти в промежность этой гнусной бабы, которая ничего, кроме отвращения, не вызывает? А преследователи уже поднялись по чердачной лестнице, стучат снизу в люк...
  - Он там, - раздался снаружи голос.
  Амалия налегла на женщину, стеная и бессильно скрежеща зубами. Нет, ничего не получается...
  Снизу доносились голоса. Преследователи совещались. Затем голоса стихли и прозвучала отрывочная команда. Солдаты готовились к штурму чердака.
  А член всё не твердел! Видимо, к половому акту не располагали обстановка и душевное состояние Амалии. Одним словом, не было настроя. Да и откуда ему взяться, когда тебе грозит гибель?
  И тут Амалию осенило. Ведь её указательный палец вполне способен заменить эту дряблую мужскую сосиску! Как она сразу не догадалась!
  Вампирша так энергично приступила к делу, что уже через полминуты Таисья начала сладостно стонать. Амалия нащупала неприметный пупырышек в её половой щели, о котором она, как женщина, кое-что знала, и, водя по нему пальцем, заставила Таисью зареветь и изогнуться от страсти. В этот момент в крышку люка ударили с особенной силой. Ящик подскочил и опрокинулся.
  Но два жёлтых огонька уже вылетели из глаз Мелентьева и вонзились в грудь Таисьи, исчезнув в ней. Таисьино тело вздрогнуло, как от болевого шока. А освободившийся от духа Амалии Мелентьев весь как-то сразу обмяк, голова его поникла.
  Лишь через полминуты к нему вернулось сознание. Он очнулся - впервые с того момента, как грозовой ночью лишился чувств в склепе старого замка.
  Первой его мыслью было: где я? Как я здесь оказался? С изумлением он обнаружил себя совершенно голым, лежащим на какой-то толстой, тоже голой, женщине... И помещение, в котором он находился, явно не было ни склепом и ни съёмочным павильоном... Оно больше походило на чердак.
  Раздался ещё один мощный удар и крышка люка вылетела с треском. Из люка выскочили какие-то незнакомые Мелентьеву солдаты с автоматами наперевес.
  - Он меня изнасиловал! Изнасиловал!... - истерично заливалась толстуха.
  "Спасена! О чудо, спасена!..." - мысленно ликовала Амалия и визжала ещё сильнее:
  - Ка-ра-у-у-ул!...
  Мелентьев в недоумении привстал. Его пальцы нащупали рукоятку обагрённого кровью ножа. Ничего не понимая, он поднял его.
  Амалия замахала пухлыми таисьиными ручонками, завопила ещё истошнее:
  - А-а-а! Он хочет меня зарезать!...
  Прогремела автоматная очередь. Мелентьев, исхлёстанный десятком пуль, рухнул навзничь.
  Вампирша задохнулась от восторга. Ей хотелось кричать, смеяться, петь, но она понимала, что всему этому пока не время. Сейчас она - несчастная жертва кровожадного насильника, и вести себя нужно соответственно.
  Её губы жалобно поджались.
  - Слава богу, - прохныкала она, - кончили разбойника. Уж так он меня напугал, так напугал.
  - Как вы себя чувствуете? - участливо осведомился офицер. - Вы не ранены?
  - О, не беспокойтесь, - Амалия, стыдливо прикрываясь ладошкой, поднялась с грязного пола.
  - Чего уставились, охламоны? - Офицер обернулся к подчинённым. - Или не видите, что с женщиной несчастье? А ну-ка - кру-гом!
  Солдаты отвернулись, и Амалия принялась торопливо натягивать на себя таисьино платье.
  
  
  Глава шестая,
  в которой описывается путешествие Амалии в город Н. и её встреча с мужем Таисьи
  
  Милицейский чин, оформлявший протокол, почти не слушал сбивчивых объяснений Амалии. Дело и без того было ясное, все необходимые бумаги он оформил быстро и без проволочек. На протянутой ей странице Амалия старательно - ведь сколько лет не держала пера в руке! - вывела виньеточную букву "А". Точно такие же вензеля она ставила когда-то на записочках кавалеру де Гриерзаку, своему парижскому любовнику. Ах, времечко было! Амалия украдкой вздохнула, возвращая милиционеру ручку.
  Допрос проводился в замке, в одной из отремонтированных комнат. Амалию отпустили, когда солнце уже высоко стояло в небе, блестя на вымытой дождём листве, отражаясь в лужах и в стёклах автомобилей. Целая дюжина грузовиков и уазиков сгрудилась у замковых ворот. Повсюду сновали какие-то озабоченные люди в военной и милицейской форме, обнюхивали землю сыскные собаки. Вокруг Амалии кипела странная, непонятная жизнь. Графиня испытывала к ней инстинктивную неприязнь. Ей хотелось поскорее уйти отсюда, скрыться от этих людей в форме.
  За воротами к ней пристал нетрезвый старик, пропахший мочой и табаком и опиравшийся на суковатую палку. Он плакал, заглядывал ей в глаза и бормотал:
  - Доченька, как же это? С тобой всё в порядке? Таточка, миленькая моя... Ну, дай же я тебя поцелую...
  Амалия пыталась отстраниться, но старик был настойчив. Ему до зарезу хотелось целоваться.
  На них смотрели, и Амалия почувствовала, что если не дать себя поцеловать, то это может вызвать подозрение. Как-никак, этот пьянчуга - родной отец Таисьи, в тело которой она только что вселилась. Пришлось смириться с лобызаниями и даже самой чмокнуть старика в небритую щёку.
  В дом к нему она заходить не стала, сразу свернула на тропу, уводившую в лес.
  Амалия знала, что за лесом находится город, в котором жила Таисья. Там начинался большой человеческий мир, куда она рвалась и которого втайне боялась. Она не сомневалась, что её ждут успех и богатство. О, она не останется надолго в неуклюжем таисьином теле! Эта толстая некрасивая плоть, в которую она вынуждена была перейти, - только начало, первое звено в цепи её будущих перемещений. Она не успокоится, пока не войдёт в тело молодой, обаятельной и безумно богатой женщины, такое тело, в котором ей захочется остаться надолго. И она достигнет своей цели, если ещё раньше её не погубит жажда человеческой крови... О, эта проклятая, невыносимая, изводящая душу жажда, которая уже принесла ей столько несчастий! Избавить от неё могло только заклинание, известное лишь самым могущественным демонам преисподней. Нынче же ночью Амалия попытается выведать его, иначе не знать ей покоя ни в мире людей, ни в мире призраков.
  Идя по лесной тропе, она щурилась на полуденное солнце и прислушивалась к слабеньким импульсам, исходившим от подавленного сознания Таисьи. Эти импульсы кое-что поведали вампирше. Например, она узнала, что у Таисьи есть муж и маленький ребёнок. Сейчас их нет дома. Муж на работе, ребёнок в детском саду. Они вернутся домой вечером. Сам же дом стоит на окраине города. Амалия, используя таисьино сознание в качестве провожатого, без труда могла бы отыскать его.
  Она вышла к лесной речке. Тут сидели с удочками два рыболова. Амалия остановилась за кустами и долго, с вожделением, разглядывала людей. После перехода из одного человеческого тела в другое жажда крови особенно усиливалась. Вампирше хотелось крови. Тёплой, свежей крови... Амалия с немалым трудом заставила себя оторвать глаза от рыболовов и пойти дальше.
  Постепенно в груди стало теснить, к горлу подступать тошнота. Мысли сбивались. Пухлые таисьины ноги тяжелели с каждым шагом. Дьявольская жажда сделалась до того невыносимой, что Амалия вонзила ногти себе в ладони. Ей пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не наброситься на мужчину, загоравшего на песчаном берегу. Рядом была расстелена газета с кое-какой немудрёной закуской, стоял стакан с остатками выпивки, из рюкзака выглядывало горлышко бутылки. Броситься на незнакомца было бы чистейшим безумием, мужчина легко справился бы с ней и, того и гляди, сдал бы в милицию... Но если она не напьётся крови в самое ближайшее время, то из-за жажды утратит над собой контроль и неизвестно, что натворит тогда...
  Она остановилась за деревом. Мужское тело, сочное, бело-розовое, обложенное жирком, казалось, вибрировало от переполнявшей его животворной влаги. Амалия не могла оторвать от него алчных глаз. Чувствуя, что ещё немного - и разум откажется ей повиноваться, она сжала зубы, отвернулась...
  Плеск воды привлёк внимание лежавшего. Он поднял голову, огляделся. Невдалеке, явно не замечая его, шумно входила в воду голая грудастая баба. Он торопливо допил остатки вина, отшвырнул бутылку и подобрался к кустам, откуда можно было наблюдать, оставаясь незамеченным.
  Женское тело белело в прозрачных струях. Лоснились округлые бёдра, по-русалочьи лениво двигались полные руки. Она перевернулась на спину - и вдруг увидела следившего за ней незнакомца. Тот подался было назад, но она рассмеялась и игриво подмигнула. Он махнул ей в ответ - дескать, плыви сюда.
  Амалия вышла из воды, потягиваясь и зябко поводя плечами. Забыв о том, что сейчас она - простая деревенская баба, толстая и некрасивая, Амалия улыбалась как молодая аристократка, прекрасная и бесстыдная, отдающаяся мужику. На лице её изобразилось порочное томление, рука с ложной стыдливостью прикрыла грудь.
  Воровски оглядываясь, незнакомец подбежал к ней, схватил за руку и увлёк в кусты. Жадно и торопливо обнял, почти утонул в её мягком, как тесто, теле. И уже через минуту его дыхание участилось, глаза затуманились...
  И вот тут-то Амалия впилась ногтями ему в глаза. По его лицу потекла кровавая слизь. Он заревел от страха и ярости, задёргался, начал отдирать от себя её пальцы, а потом стал наугад лупить кулаками. Амалия отскочила от него и в несколько прыжков очутилась у его вещей. Рука, просунутая в рюкзак, нащупала складной охотничий нож. Глаза вампирши радостно сверкнули. Это то, что ей нужно!
  Заколоть слепого, беспомощно мечущегося среди деревьев, было делом пары секунд. Затем она торопливо, с жадностью, вся дрожа, прильнула к распоротой аорте. Слабость быстро проходила. Утолив первый, самый мучительный приступ жажды, Амалия стала пить не спеша, со вкусом, чувствуя, как живительная энергия наполняет её эфирное тело.
  Отдавшись упоительным ощущениям, она не заметила, как на реке показалась лодка. Уключины скрипнули в нескольких метрах от вампирши, и она вздрогнула, оторвалась от трупа. Но лодочники не увидели её за кустами. Они проплыли мимо, и не на шутку перепугавшаяся вампирша перевела дух...
  Наскоро искупавшись и смыв с себя кровь, она утёрлась рубашкой своей жертвы, труп столкнула в воду, чужие вещи спрятала в кусты. Затем продолжила путь по едва заметной лесной тропе.
  Солнце уже садилось, заливая оранжевым светом верхушки сосен, когда Амалия вышла на просёлочную дорогу. Вскоре показались заборы, крыши и трубы заштатного городишки Н.
  Обогнув лужу во всю ширину улицы и пройдя заболоченным пустырём, Амалия разыскала одноэтажный деревянный дом с верандой. Толкнула калитку.
  Домашние уже дожидались Таисью. В прихожей на неё набросился здоровенный усач в расстёгнутой рубашке. Он был выпивши и красен, как варёный рак.
  Амалия тотчас смекнула, что это и есть таисьин муж.
  "Полнокровный, - не без удовольствия подумала она. - Сейчас наемся всласть".
  - Опять будешь рассказывать, что весь день проторчала у отца? - заревел усач, яростно кривя рот. - У этого алкаша? Преданно ухаживала за ним до позднего вечера, да? Так я тебе и поверил! Лучше признайся сразу, что ходила к грузину! - В руках у мужчины появились дешёвенькие перламутровые бусы. - Откуда они у тебя?
  - Откуда? - Амалия, не успевшая узнать о личной жизни Таисьи, растерянно уставилась на него.
  - Я их нашёл в твоих вещах!
  - У цыган купила.
  - Врёшь. Это подарок грузина. Стерва! Сейчас ты и от меня получишь кое-что!
  В дверях комнаты показалась заплаканная физиономия пятилетнего мальчугана.
  - Папа! Папа!
  - Щас выдеру, щенок! - Усач грубо вытолкнул его в комнату. - Не лезь, когда старшие разговаривают.
  Он с треском захлопнул дверь и обернулся к Амалии. Из комнаты донёсся детский плач.
  Мужчина разорвал бусы и принялся ожесточённо топтать покатившиеся шарики. Губы Амалии раздвинулись в ухмылке, и это не укрылось от ревнивца. Он выругался и наотмашь ударил её по лицу.
  Хоть это было и не её лицо, а таисьино, в вампирше взыграла гордость. Как! Этот мужлан осмелился поднять руку на благородную даму, в жилах которой течёт кровь барона фон Берлитца, соратника самого Фридриха Барбароссы? Неслыханная дерзость!
  - Не сметь прикасаться ко мне, воровское отродье! - взвизгнула она и топнула ногой. - Твоё место в хлеву!
  Усач изумлённо воззрился на неё. Лишь через полминуты он опомнился. Его руки затряслись от гнева.
  - В хлеву, значит, моё место, шлюха драная? - проговорил он, снимая с себя ремень.
  Амалия стремительно отступила на кухню. Там она достала из кармана платья нож и торопливо выдернула из рукоятки лезвие. При появлении на кухне таисьиного мужа быстро убрала нож обратно в карман.
  - Вот тебе, дрянь такая... Вот тебе хлев, вот тебе грузин... - увесистые удары ремнём посыпались на голову и спину вампирши.
  Она завизжала, повалилась на пол. Мужчина встал над ней, неистово хлеща ремнём. И тут вампирша ударила его ножом в пах. Ревнивец согнулся пополам, глаза его выпучились. Следующий удар пришёлся в живот.
  Он ещё жил, хрипел и корчился, когда Амалия деловито надрезала жилу на его шее и прильнула к ней губами.
  Шаркающие шаги в коридоре заставили её оторваться от сладостного занятия и поднять глаза. На кухне появилась бледная как смерть старуха. Увидев труп сына, она застонала, схватилась рукой за дверной косяк и стала опускаться на пол, теряя силы.
  Она уже лежала, когда нож вонзился ей в сердце. Покончив со старухой, убийца вернулась к мужчине и продолжила своё упырье дело.
  В доме воцарилась тишина, нарушаемая лишь негромким чавканьем да завываниями ветра за тёмным окном.
  Насытившись, Амалия оттащила труп усача в чулан. Туда же отнесла тело старухи, к крови которой и не подумала притронуться: зачем ей дряхлая старческая кровь, из которой выдохлась вся её животворная сила?
  Она неторопливо умылась. Поискала в шкафу среди таисьиных платьев и выбрала тёмно-синее, с оборками и блёстками, в котором Таисья когда-то ходила в деревенский клуб на девичьи посиделки. Амалия облачилась в него и оглядела себя в зеркале. Недовольно поморщилась. Таисьино тело ей определённо не нравилось. Толстое, неуклюжее, на лице уродливая бородавка... Нет, надолго она в нём не останется. Её ждут тела красавиц, покоряющих мужские сердца с первого взгляда...
  Она подошла к окну. В небе опять собирались тучи. Полная луна то скрывалась, то показывалась. Амалия решила, что тучи и полная луна - это знак, который посылают ей высшие силы. Именно в такую ночь она может разыскать в лесу знакомую ведьму...
  
  
  Глава седьмая,
  в которой Амалия вспоминает события более чем двухсотлетней давности
  
  В памяти Амалии возник поздний вечер из её прошлой человеческой жизни, когда она, молодая графиня Ладзиевская, скакала с егерями по лесу в окрестностях замка, охотясь на оленя. Заливисто ревели рога, лаяли собаки. Сама не заметив как, она потеряла из виду сопровождающих, смолк вдали призывный звук рога и она поняла, что заблудилась в чаще.
  Эта бледная карлица с вытянутым лицом, похожим на крысиное, опиравшаяся на клюку, возникла перед ней так внезапно, что перепуганный жеребец с громким ржанием поднялся на дыбы и Амалия едва не вылетела из седла.
  Старуха смеялась и вытягивала в направлении Амалии свою ручонку, похожую на лапу.
  "Ты ещё не знаешь, что ждёт тебя впереди, - прошамкала она. - А я знаю. И я скажу тебе. Тебя ждёт смерть, скорая смерть, и не найдёт твоя душа успокоения после смерти, потому что на всём твоём роду лежит проклятье!"
  "Ты бредишь, старая", - в невыразимом ужасе вскричала Амалия, захлестав коня.
  Но жеребец застыл на месте.
  "Страшное преступление совершил твой предок, - продолжала ведьма. - Пользуясь своим внешним сходством с бароном фон Берлитцем, твой низкородный пращур злодейски убил его во время Крестового похода и, вернувшись из Палестины, овладел его именем, титулом, землями и замками. Самозванец обагрил руки кровью жены барона - единственного человека, который его не признал. Он отравил его детей и братьев. Он нарушил клятву верности своему господину, данную на Святом Евангелии, и за это он и его потомки осуждены на вечные муки. Никому из них, в том числе тебе, не обрести покоя после смерти..."
  "Я не верю ни одному твоему слову, старая, но продолжай, если это поможет мне выбраться из леса!"
  "Смерть твоя близка, - пророчествовала ведьма. - Умрёшь ты не сразу, а промучаешься два дня и две ночи. Но и потом душа твоя не покинет земную юдоль. Она останется мучиться и изнывать в тоске возле своих гниющих останков... Слушай, я могу подсказать тебе, как сделать так, чтобы твой неутолённый дух снова облёкся в человеческую плоть!"
  Амалия промолчала, но вся задрожала и обратилась в слух.
  "На смертном одре возьми обещание с твоего мужа, чтобы раз в году спускался в склеп к твоему гробу и проводил возле него ночь. В одну из таких ночей разразится гроза и ты сможешь околдовать его... Ты предстанешь ему в призрачном виде, как бы живая, и вы соединитесь, и в самый упоительный момент соединения, когда твой муж почувствует любовную страсть, твой дух войдёт в его тело и овладеет им..."
  "То, что ты говоришь, - ужасно", - пролепетала графиня.
  "Ещё ужасней будет потом. Войдя в человеческое тело, твой дух будет постоянно нуждаться в свежей крови. Вот тогда берегись! Если люди заметят, что ты пьёшь кровь, они тебя убьют и твоя душа снова вернётся склеп, к своим останкам, проводить возле них долгие мучительные годы..."
  "О, неужели мне это уготовано после смерти? - в тоске воскликнула молодая графиня. - Неужели душа моя не найдёт успокоения?"
  "Родовое проклятие можно снять. Надо только произнести заклинание. Мне оно недоступно, но его знает демон-пророк, адский провидец и великий вещун, который живёт в этом лесу. Приди сюда в человеческой плоти, и я провожу тебя к нему. Но явиться ты должна в полнолуние, во время грозы, ибо только в такие ночи выходит старый Зебуб-Бааль из болота и пророчествует... А разыскать меня нетрудно. Старую Шепочиху здесь любой знает. Увидишь крыску - иди за ней, она приведёт. Услышишь филина - иди на крик и тоже выйдешь к моему жилищу".
  "Это страшно, страшно... - стонала Амалия. - Силы небесные, спасите меня..."
  "Надежда твоя только на заклинание, больше ничто не спасёт, - убеждённо сказала ведьма. - Как пойдёшь к Зебубу, не забудь взять свежего человечьего мяса. И не какого-нибудь, а только детского. Зебуб-Бааль очень его любит и не общается с человеком, если не получит от него детской свежатины... Мне тоже кое-что от ребёночка принеси, - деловито прибавила старуха. - Печень его принеси, и сердце, и чтоб свежими были, поняла? Я не оказываю услуг даром, запомни это".
  Амалия лишилась чувств, а когда пришла в себя, то старухи уже не было, конь под ней тяжко вздрагивал, храпел и нёс её к замку...
  Она очнулась от воспоминаний словно от сна и быстро прошла в комнату, неярко освещённую абажуром. На углу дивана сидел вихрастый мальчуган. "Вот ты-то мне и нужен, - подумала Амалия. - Зебуб-Бааль будет доволен твоим нежным мясцом..."
  Мальчик испуганно смотрел на мать, на её лицо, какое-то непривычное сегодня, странно-окаменелое, похожее на маску с бегающими в прорезях глаз зрачками.
  - Я боюсь, - пролепетал он и слёзы покатились по его лицу.
  Амалия погладила по голове.
  - Не пугайся, дитя моё, - сказала она умильно. - Папаша уже легли спать. Пора и тебе в постельку. Надеюсь, ты поужинал?
  Ребёнок кивнул.
  - Вот и чудесно. А теперь мы умоемся на ночь.
  Она принесла из кухни пустой таз и нож, завёрнутый в полотенце. Поставила таз на пол, велела мальчику раздеться. Заодно разделась сама, чтобы не пачкать кровью платье. Мальчик, недоумённо оглядываясь на голую мать, снял с себя рубашку.
  Вампирша оглядела его хрупкую фигурку.
  "Крови-то в нём с напёрсток будет, тут и пить нечего, - думала она. - Да и мяса маловато, вдруг Зебубу не хватит?"
  Она достала из вазочки в шкафу конфету и протянула малышу.
  - Полакомись, свет мой ясный. И не надо плакать. Слезами ты разрываешь сердце своей бедной мамаши.
  Ребёнок послушно взял конфету и сунул в рот.
  Амалия наклонила его головку над тазом, незаметно достала нож и полоснула по тонкой шее. Тельце ребёнка вздрогнуло, в таз брызнула кровь. Изо рта умирающего выскочила карамелька. Амалия ещё четверть часа массировала холодеющий трупик, выдавливая питательную жидкость. Красная струйка становилась всё тоньше, наконец она прервалась, зачастили капли, потом и их вереница поредела... Выжав в таз всё что можно, Амалия прильнула к ране ртом и высосала остатки.
  Убедившись, что трупик совершенно обескровлен, она приступила к главному удовольствию: взяла таз обеими руками и осторожно, боясь пролить хоть каплю, принялась пить. Сначала тянула медленно, смакуя, потом не удержалась и выпила всё залпом.
  Таз ещё не успел опустеть, как Амалия закашлялась, выпустила таз из рук. Он с грохотом упал и забрызгал кровью пол и саму вампиршу - Амалия подавилась карамелькой...
  Задыхаясь, кашляя, давясь, выпучив глаза, вампирша покатилась по полу. Наконец догадалась сунуть себе в глотку два пальца и вызвать рвоту. Вместе с выблеванной кровью выскочила конфета. Вампирша с ненавистью треснула по ней кулаком. Потом она долго ползала на четвереньках, слизывая кровь с грязного пола.
  Покончив с кровавой лужей, она принялась за разделку трупика. Разыскала в доме топор и отрубила руки, ноги, голову. Разрубила грудную клетку и выдернула печень, кишки и сердце. Всё это, пачкаясь в крови и слизывая её с рук, она уложила в две большие полиэтиленовые сумки. Только тогда позволила себе передохнуть.
  Однако долго отдыхать было нельзя: время близилось к полуночи. Приходилось торопиться, если она хотела встретиться с ведьмой.
  
  
  Глава седьмая,
  в которой Амалия и некий директор крематория наперебой говорят с демоном-провидцем
  
  Была глухая ночь, завывал ветер и в небе плескали зарницы, когда Амалия с сумками вышла из таисьиного дома.
  Безлюдная улица вывела её на окраину города. Шлёпая по грязи просёлочной дороги, Амалия направилась к темнеющему в отдалении лесу. Последний городской фонарь остался позади и утонул во мраке; Амалию со всех сторон обступила темнота. Видевшая в ней превосходно, она двинулась в самую чащу. Где-то впереди глухо заухал филин. Амалия остановилась, прислушалась к его зловещему крику и решительно направилась в ту же сторону.
  Всё чаще вспыхивали зарницы. В их жутком белом огне лес преображался. Корявый пень оказывался уродливым осьминогом, шевелящим щупальцами, а из кустов высовывались отвратительные рожи. Едва заметную тропу, на которую вышла Амалия, пересёк белый карлик в мохнатой шубе, с мешком на спине. Он оглянулся на Амалию, недобро сверкнули его красные глаза, и в следующий миг он сгинул в темноте. Тараканоподобное страшилище медленно выбиралось из зарослей, но тут полыхнула зарница, и оно в ужасе замерло, раскинув лапы.
  Лес становился всё глуше, страшнее. Невидимые днём твари в великом множестве повыползали на его тропы и поляны. Вереницами проходили непогребённые мертвецы. Среди них особенно много было солдат в проломленных касках и пробитых пулями шинелях. В ветвях деревьев с шелестом порхали летучие мыши, сверкая во тьме угольками глаз, похожие на крылатых чёртиков. В траве деловито копошились волосатые уродцы - целый народец карликовых леших и лешачих. Они выныривали прямо из-под ног Амалии и спешили куда-то по своим непонятным делам. Проносились и бесплотные белые сущности, своими очертаниями похожие на людей. Это неутолённые души смертных слетались водить хороводы. Графиня подумала, что не так ли давно она сама в такую же ночь вырывалась из склепа и белым призраком прилетала сюда, чтобы отвлечься от тоски в безумной пляске.
  Крик филина прозвучал совсем близко. Амалия метнулась на него и, продравшись сквозь заросли, очутилась на круглой поляне. На её краю возвышалась иссечённая молниями старая сосна, в корнях которой тускло горел огонёк. При появлении вампирши из пещерки под сосной высунулась маленькая голова с растрёпанными космами, а потом показалась и вся ведьма: сгорбленная, с бледным лицом и тёмными запавшими глазами.
  - А-а, Амалия, родненькая, пришла-таки! - загнусавила старуха, осклабившись в довольной ухмылке. - Вот видишь, всё случилось так, как я тебе предсказывала. А ты не верила старой Шепочихе, даже слушать не хотела...
  - Я принесла всё, что ты просила, - глухо проговорила вампирша. - Веди меня к демону, я должна узнать заклинание.
  - Давай скорей, - ведьма в нетерпении протянула свои короткие ручки.
  Амалия достала из сумки печень и швырнула ей. Та на лету поймала лакомство.
  - Сердце потом, - сказала вампирша. - После того, как выполнишь обещанное.
  - Для тебя сделаю всё, что в моих силах, красавица, - ответила ведьма.
  Она юркнула к себе в нору и скоро вернулась. Выпрямилась во весь рост, потянулась сладко. Амалии подумалось, что Шепочиха всё-таки больше похожа на крысу, чем на человека. Тело её покрывала свалявшаяся шерсть, руки и ноги были короткими, с коготками, позади тянулся длинный хвост. Особенно усиливало сходство с крысой вытянутое вперёд и заканчивающееся острым носом лицо.
  Ведьма смотрела на Амалию, сложив на груди ручки.
  - А что, родненькая, страшно ведь пить людскую кровушку?
  - Страшно, - призналась Амалия. - А потом приходится убегать, прятаться, бояться всего и всех... Чувствую - ещё месяц такой жизни, и убьют меня...
  - Убьют, убьют, - закивала ведьма, - как есть убьют, и вернёшься ты на долгие годы в тёмный склеп, к своим старым косточкам...
  - Это ужас! - вскричала Амалия. - Я не хочу после смерти снова превратиться в призрака! Я хочу жить и умереть как все люди, и никогда больше не возвращаться в склеп!
  - Ах, как я тебя понимаю, родненькая... Но с такой сильной тягой к крови тебе недолго оставаться среди живых, недолго... Идём же к Зебуб-Баалю, пока ещё не пропели первые петухи, он скажет, что тебе делать...
  Они зашагали сквозь лес: впереди ведьма, за ней Амалия, нагруженная сумками.
  - Кинешь ему кусочек ребёночка, - говорила ведьма. - Старый Зебуб слопает его и начнёт вещать, а когда замолчит, кинешь ему ещё кусочек... Так, кусочек за кусочком, он и откроет тебе заклинание...
  - Мне необходимо его узнать, - отвечала Амалия. - Больше всего на свете я не хочу возвращаться в склеп...
  Они прошли по заброшенному лесному кладбищу. Вокруг них то тут, то там начинала шевелиться земля; вспухали бугорки, из которых высовывались костлявые руки; иногда показывался череп, поводивший пустыми глазницами. За деревьями сверкали чьи-то красные глаза, двигались тени, вспархивали стайки каких-то крылатых уродцев, встревоженных зарницами...
  С боковой тропы к путницам вышел полный лысый мужчина в костюме, без галстука, в расстёгнутой на груди рубашке. Он пыхтел и сгибался под тяжестью увесистой сумки. Принюхавшись, Амалия поняла, что это простой смертный, и ей вдруг захотелось попробовать кровушки. Но ведьма цыкнула на неё, и вампирша поняла, что сейчас об этом думать не следует.
  - Я правильно иду? - обратился мужчина к Шепочихе. - Зебуб-Бааль там?
  - Там, там, касатик, - откликнулась ведьма. - Идём с нами, он всё тебе расскажет...
  Вскоре лес поредел и под ногами захлюпало. Они вышли на болото. Дальше пришлось идти по кочкам. Амалия, прекрасно видевшая в темноте, ставила ноги куда надо, а вот толстяку приходилось хуже. Он несколько раз срывался с кочек и уходил в жижу по колено, а то и глубже.
  - Сумку не вырони, - твердила ему Шепочиха. - Без угощения Зебуб говорить с тобой не станет.
  - Нежнейшее детское мясо, филейные части... - пыхтя, отвечал толстяк. - Провидец будет доволен...
  Ведьма шепнула своей спутнице, что это важная птица, директор крематория в областном городе, а в сумке у него - куски двух погибших детей, которых привезли к нему на сжигание. По-совместительству он подпольный цеховик, руководит пошивочным предприятием, которое изготовляет джинсы. У Зебуба он хочет узнать, что будет со страной и с его коммерцией, разрешат ли частную собственность или прихлопнут.
  Амалия удивлялась, как можно интересоваться такими ничтожными пустяками, когда впереди вечность. Если бы толстяк знал, что его жизнь пролетит как одно мгновение, то думал бы не о житейской суете, а совсем о другом...
  Они остановились. Болотная поверхность перед ними двигалась и шла круговыми волнами. Там, откуда эти волны исходили, появился округлый бугор. Он понемногу вырастал, выдавливаясь из болотной жижи, и вдруг Амалия поняла, что это не бугор, а огромная голова.
  Хлёсткие плети молний почти не гасли, и не умолкали громовые раскаты. Округлая бородавчатая, покрытая болотной водорослью громадная голова Зебуб-Бааля медленно вырастала из жижи, озаряемая призрачным белым светом. Показались небольшие, широко расставленные глаза, мясистый нос с крупными ноздрями, наконец в болоте забулькало и из жижи выпростался длинный тонкогубый рот, который беспрерывно шевелился, чмокал и словно отплёвывался.
  Голова демона вышла из болота не полностью; если предположить, что она круглая, то показалась лишь её верхняя половина. Глаза раскрылись. Зрачки, позыркав по сторонам, уставились на пришедших.
   - Сперва голову ему кинь, - велела ведьма Амалии. - Тогда он заговорит с тобой.
  Амалия извлекла из сумки голову ребёнка и швырнула демону, целя ему в рот. Попала, однако, в нос. Брошенная голова отскочила, но тотчас изо рта высунулся длинный, как у насекомого, язык, стремительно, на лету, подхватил голову и отправил в пасть. Челюсти задвигались, послышался чавкающий звук.
  - Хорош ребёночек, свеженький, - раздался низкий утробный голос. - Нравится.
  - Зебуб-Бааль, от проклятия хочу избавиться! - закричала Амалия.
  - Знаю, знаю, за заклинанием пришла. Трудное дело у тебя. Проклятье наложено высшими силами. Не могу я тягаться с ними...
  Зебуб замолчал.
  - Ещё кинь, - шепнула ведьма.
  Амалия кинула голень. Демон схватил её на лету языком и снова зачавкал.
  Несколько минут прошли в томительном ожидании.
  - Думаю, думаю я, - пророкотала голова.
  Амалия кидала ей снова и снова, голова всё пожирала и каждый раз отвечала:
  - Думаю я. Думаю.
  Тут вмешался директор крематория.
  - О великий Зебуб-Бааль, а может, ты пока на мои вопросы ответишь? - И он кинул Зебубу большой кусок детского мяса. - Скажи, о великий, что меня ждёт? Буду я миллионером?
  - Будешь, - ответил демон, чавкая. - Фу, мясо несвежее.
  - Как же несвежее! В морозильнике держал.
  - Заклинание, о Зебуб-Баааль, заклинание! - молила Амалия, вынимая из сумок и бросая демону всё новые куски.
  - Заклинание сказать тебе не могу, но скажу, от кого его можно узнать, - проревел демон и в тот же миг огненная плеть молнии, упав с неба, хлестнула его по самой макушке.
  Встрепенулись деревья. Сотни встревоженных летучих мышей закружились над Амалией, ведьмой и толстяком. Глаза Зебуба вытаращились, он ушёл в болото по самые ноздри, но тут же вновь поднялся и прогудел:
  - Вот видишь? Не дают мне.
  - Ты на мой вопрос ответь, о премудрый, на мой! - Директор крематория швырнул демону один за другим несколько кусков. - В каком году я накоплю миллион?
  - В 90-м, - ответил Зебуб.
  - А скажи, будет ли в СССР денежная реформа?
  - Будет.
  Директор швырнул ещё кусок.
  - Когда? В каком году?
  - В 91-м.
  - Посоветуй, о великий, как мне сохранить нажитое тяжкими трудами!
  - Доллары покупай, золото.
  Амалия вынула из сумки последний кусок человечины.
  - Спаси меня, великий Зебуб-Бааль! - зарыдав, она бросила его демону и опустилась на колени. - Это не жизнь, а кошмар! Чтобы жить, я должна убивать, убивать, убивать!... Представь, всего лишь сутки прошли с той минуты, как я обрела человеческую плоть, а уже по меньшей мере трижды была на волосок от гибели. Но даже не гибель страшит меня, а то, что после смерти я вернусь в склеп, к иссохшим костям, и буду мучиться, блуждать и тосковать, не находя покоя... Это ужас, ужас! Скажи мне, что делать? Как узнать заклинание, которое позволит мне жить и умереть как все люди, навеки успокоившись не только телом, но и душой!
  - Помоги несчастной женщине, Зебуб, - вторила ей ведьма. - Ведь не даром о тебе идёт молва, что ты знаешь всё на свете.
  Демон чавкал и поводил зрачками по сторонам.
  - Нужное тебе заклинание было записано в старинной арабской рукописи, но она сгорела тридцать лет назад, - ответил он.
  По его макушке снова хлестнула молния, и он по самые глаза ушёл в жижу.
  - Не дают мне говорить об этом, - пробулькал он из болота. - Действует проклятье.
  - О, горе мне, - простонала вампирша.
  - Тогда на мой вопрос ответь, о Зебуб! - Директор крематория швырнул новый кусок. - Разрешат ли мне свободно заниматься коммерцией?
  - Разрешат.
  - В каком году, о мудрейший?
  - В 91-м.
  - Частную собственность введут?
  - Введут.
  - О радость! - Толстяк бросил демону сразу два куска. - А будет у меня второй миллион?
  - Будет.
  - Когда? В каком году?
  - В 92-м.
  Амалия завопила ещё громче, перекрывая голос директора:
  - Так что же, о великий, не поможешь мне? Я принесла тебе такого упитанного мальчика!...
  - Слушай внимательно, - сказал демон, полностью высунув рот из болота. - Незадолго до пожара рукопись прочёл один учёный. Его чудесная память хранит всё, что он когда-либо прочёл в своей жизни.
  - Он и заклинание из той рукописи помнит?
  - Помнит, хоть он и прочёл его тридцать лет назад и только один раз.
  - Великий, прими ещё кусочек! - заголосил что было мочи толстяк и швырнул самый крупный кусок. - А третий миллион у меня будет?
  - Будет.
  - Когда?
  - В 92-м.
  - Ну, а десять миллионов?
  - Будет.
  - Когда, когда, о великий?
  - В 92-м.
  - А потом? Что потом будет? Я умру миллионером на собственной вилле во Франции, да?
  - Нет.
  - А где же?
  - Здесь, в этой стране.
  - Как это случится? Когда? Скажи конкретно, чтоб я знал!
  - В 94-м бандиты тебя в асфальт закатают заживо.
  - Что? - Толстяк от неожиданности едва не упал с кочки.
  Шепочиха толкнула Амалию под локоть:
  - Спрашивай, спрашивай, пока ещё он не забыл вкус принесённого тобой мяса!
  - О Зебуб-Бааль, - закричала Амалия, - как зовут этого удивительного учёного? Где его найти?
  - Он живёт на северо-западе отсюда, в трёх днях пути.
  - Ты спрашиваешь ерунду, - брызжа слюной, заорал на Амалию толстяк. - У меня вопрос жизни и смерти!
  - Это у меня вопрос жизни и смерти!
  Толстяк начал вытаскивать из сумки куски и кидать голове. Демон ловил их языком, чавкал и морщился:
  - Фу, гнильё.
  - Скажи мне, о Зебуб, кто будет править страной через десять лет? - кричал толстяк. - Горбачёв?
  В ответ демон издал нечто неразборчивое, как будто икнул: "Йеее...".
  - Кто? Не слышу!
  - Не нравится ему твоё мясо, потому он говорить с тобой не хочет, - раздражённо сказала Шепочиха.
  - А через двадцать лет? - не слушая её, продолжал кричать толстяк. - Через двадцать лет кто будет править?
  - Пппу-у-у... - Демон словно выпустил газы из анального отверстия.
  - Чего-чего? Не слышу! А через тридцать кто будет?
  - Пппу-у-у...
  - А через пятьдесят? Через пятьдесят кто? И вообще что со страной будет? Процветёт она?
  - Пппу-у-у... Пппу-у-у... Пппу-у-у...
  - Что ты всё пу да пу, - Директор начал злиться. - Яснее говори!
  - Не скажет он яснее, - огрызнулась Шепочиха. - Мясо надо свежее приносить, тогда сказал бы.
  - Оно в морозильнике лежало!
  - Один чёрт сгнило!
  Амалия, втянув воздух, поморщилась:
  - Ну и запашок...
  Директор огляделся.
  - Откуда такой вонью понесло?
  - Это Зебуб рыгнул от твоего мяса, - сказала Шепочиха и помахала перед собой ручками, заулыбалась довольно. - И не вонь это, а сладкий аромат. У Зебуба даже отрыжка провидческая. Чуешь, как благоухает? Значит, процветёт.
  Амалия, пачкаясь в болотной грязи, придвинулась ближе к голове.
  - Так что же, о мудрейший Зебуб-Бааль, найду я учёного или нет?
  - Найдёшь. Только запомни: твоё заклинание было написано на сорок второй строке. В нём три слова. Ты должна их произнести вслух три раза подряд...
  Сразу три ослепительные молнии вонзились в макушку демона, гром треснул с такой силой, что, казалось, весь лес со всей его нечистью встал на дыбы и тучи закружились как в вихре. Зебуб, булькая, ушёл в болото весь, только волны побежали, быстро затихая.
  - Скажи, о великий, могу я изменить свою судьбу? - завопил толстяк. - Может, и для меня есть какое заклинание?
  В ответ ему звучали лишь хлопки вонючих пузырей, подымавшихся с болотного дна.
  - Видишь, что ты наделала, дура, - обернулся толстяк к Амалии. - Спугнула ясновидца своими дурацкими вопросами, а мне ещё о многом надо спросить!
  Трясущаяся от страха Шепочиха схватила Амалию за руку.
  - Идём отсюда быстрее, - она потянула вампиршу назад, к деревьям. - Зебуб больше не покажется. Он, видно, сболтнул лишнее - вон как разбушевалось вокруг...
  И правда, в природе творилось что-то неописуемое. Гром не умолкал. Яростные копья молний скрещивались так часто, что свет их почти не гас. Всё в лесу замерло в этом зловещем мертвенно-белом блеске. Лесная нечисть куда-то попряталась. Сгинул директор крематория. Амалия чувствовала, как какой-то безотчётный, давящий ужас охватывает и её, заставляя бежать, спрятаться, зарыться...
  - Давай скорей сердце! - визжала и билась Шепочиха. - Задаром, что ли, я трудилась, неприятности такие навлекла на свою голову?
  Амалия кинула ей сердце ребёнка, та схватила его, метнулась к деревьям и скрылась, а вампирша, пробравшись по кочкам и дойдя до твёрдой земли, не в силах больше стоять, опустилась на колени, потом легла, сжалась в комок и, тихонько воя, стала ждать последнего, гибельного для неё удара молнии. Этот удар должен был раз и навсегда лишить её телесной оболочки и вернуть её душу в склеп. С замиранием прислушивалась она к треску небесных копий, ожидая наказания за свои дерзкие вопросы демону...
  Но неистовство небес неожиданно разрешилось сильнейшим ливнем, в котором потонули и молнии, и лес, и летучие мыши, и свист ветра. Водяная мгла окутала мир, и в ней слышался лишь грохот отвесно падающих струй.
  Дождь начал затихать перед рассветом и кончился внезапно с далёким криком петухов.
  
  
  Глава восьмая,
  в которой Амалия пытается возбудить страсть в стороже Федьке, а когда ей это не удаётся, соблазняет железнодорожника Копашева
  
  День занимался серенький, мглистый. Зелень деревьев лоснилась от обильной росы. В лесу и следа не осталось от тех чудищ и уродцев, которые сновали по нему ещё час назад. Теперь это был самый обыкновенный лес, сумеречный и мокрый после ночного ливня.
  Вампирша поднялась с земли, стряхнула с платья налипшие комья грязи и побрела в город. Она сама не знала толком, зачем возвращается туда. Только подойдя к окраинам, вдруг сообразила, что, как это ни удивительно, она всё ещё Таисья, толстая глуповатая баба, которой вроде бы уже и нечего делать в том доме, где лежат трупы её мужа и старухи...
  Таисьино тело после ночи, проведённой на холодной земле под дождём, ощутительно давало о себе знать. Ломило в пояснице, от лодыжек до колен разливалась ноющая боль. Амалия подумала, что каких-нибудь поллитра свежей человеческой крови мигом избавили бы её от всех этих хворей. Но лес был безлюден. Безлюдны были и городские окраины.
  Она вышла к какому-то дощатому забору, уселась на валявшуюся гнилую доску, отдышалась. Небо было в низких облаках, неторопливой гурьбой они двигались прочь от светлеющего востока. Вампирша принялась пятернёй расчёсывать спутавшиеся волосы, полные грязи и сосновых иголок. Учёный живёт на северо-западе, размышляла она. Но как она пойдёт на его поиски в таком растерзанном виде? Она сразу привлечёт к себе внимание, её остановят, начнут допытываться - кто она, откуда. Того и гляди, раскроется убийство таисьиной семьи, тогда снова можно прощаться с этим миром...
  От беспокойных мыслей её отвлекли приближающиеся голоса. Амалия встала и побрела прочь. Через десяток метров наткнулась на канаву, вырытую для прокладки трубы; трубу почему-то не проложили, а канаву так и оставили: она вся заросла, на её дне стояла лужа, подёрнутая зелёной ряской. Амалия, прячась от подходивших людей, почти свалилась в эту канаву, ноги её по колена ушли в жидкую грязь.
  Едва она скрылась, как из-за угла забора вышли двое мужчин: один в телогрейке и ушанке, другой - в засаленном драповом пальто. Пахом - мужик в телогрейке, тащил на собственном загривке украденную с совхозной фермы коровью тушу; долговязый угрюмый Гаврилыч помогал ему, придерживая тушу сзади.
  Вдруг раздался свист. Оба оглянулись. Из сумерек вынырнула худощавая фигура в рваной телогрейке и широких солдатских галифе, заправленных в сапоги.
  - Стойте, козлы! - задыхаясь от быстрой ходьбы, негромко крикнул появившийся.
  - Фу ты, чёрт, Федька, напугал, - Пахом, уже скинувший с плеч тушу и приготовившийся удрать, перевёл дыхание. - Ты чего побежал за нами? А в будке кто остался? Ты сторож, мать твою, тебе сторожить надо!
  - А я заместо себя Ермилыча посадил, - подходя к ворюгам, сказал Федька - прыщавый, дурашливого вида парень лет двадцати. - Вытащил его из подсобки мертвецки пьяного и посадил заместо себя в будку. Пускай сидит, авось со стула не свалится. Как будто сторож... Хе-хе...
  - Ты чего увязался за нами? - раздражённо заговорил Гаврилыч, застёгивая пальто на все пуговицы. - Мы тебе твою долю отдадим, сам знаешь, в первый раз, что ли.
  - Я не о том, - Федька нетерпеливо махнул рукой. - Предупредить вас прибежал. Мне сейчас в будку из милиции позвонили.
  Ворюги насторожились. Пахом, снова взявшийся было за тушу, крякнул и выпустил её из рук.
  - Етить твою мать, - выругался Гаврилыч. - Значит, засекли нас?
  - Хе-хе... - Федька осклабился. - Нужны вы им больно. Если надо, они бы вас уже сто раз взяли бы, и меня вместе с вами...
  - Чего ж ты мозги нам полощешь, ежели не за нами? - Гаврилыч, озираясь, поднял воротник. - У меня и так руки трясутся от волнения, а тут ты ещё.
  - У тебя от запоя руки трясутся, - сказал Пахом. - Сейчас ведь пойдёшь и сдашь свою долю Акульке за литр самогону.
  - А это моё дело!
  - Тише вы, козлы, - зашипел на них Федька, отчаянно скривив лицо. - Всю милицию подняли по тревоге, а вы тут корову несёте почти в открытую... Менты убийцу ищут по приметам. Это баба одна толстая, тридцать девять лет. Сейчас перекрывают все дороги из города, солдат послали на вокзал...
  - То-то мы их видели у переезда, - Пахом озабоченно поскрёб в затылке.
  - Баба сумасшедшая, - продолжал Федька. - На людей бросается с ножом. Мне мент, который звонил сейчас, сказал, что она всю свою семью перерезала. Она может прятаться в кустах или в канавах, и как увидит прохожего - выскакивает и бьёт ножом. Восемнадцать человек уже убила.
  - Чуяло моё сердце - вчера надо было, - подавленно выговорил Гаврилыч.
  - Вчера ты валялся без задних ног, уже забыл? - буркнул Пахом.
  - Бежал предупредить вас, что кругом менты, - закончил Федька. - Рты-то не разевайте! А то заметут вас заодно с той бабой в один момент!
  - Бросим, - решился Пахом. - Здесь у забора бросим, досками прикроем и потом придём. А то ведь, коли такие дела, заметут.
  - А может, не заметут, - возразил Гаврилыч. Душа его настоятельно требовала выпивки, а Акулина без доброго куска мяса самогону не нальёт, тут и надеяться нечего. - Если сейчас пустырём пойдём, а потом по свалке, то проскочим. Нам бы только до сарая дойти, а там мы, считай, у Христа за пазухой... Ну, хватит слюни распускать, берись давай!
  Амалию, которая жадно прислушивалась к разговору, бросало то в жар, то в холод. Осознав, что на неё снова - в который уже раз! - началась облава, она ощутила такой упадок сил, что едва не свалилась на самое дно своей лужи. По склону канавы, который представлял собой самую настоящую свалку, пробежала крыса. Задетая её хвостом консервная банка с шумом покатилась и шлёпнулась в гнилую воду рядом с Амалией. Вампирша вздрогнула, обернулась...
  Увидев крысу, она испуганно взвизгнула. Ещё в самой первой своей, графской, жизни Амалия смертельно боялась этих мерзких тварей. Страх перед крысами таким гвоздём засел в её сознании, что и теперь её охватила паника. Осатанело визжа, вампирша пулей вылетела из канавы.
  Ворюги остолбенели. Растерзанный вид толстухи и её горящие безумием глаза не оставляли никаких сомнений, что эта выскочившая из канавы баба и есть та самая психбольная, которая зарезала восемнадцать человек.
  - Она, - Федька отступил на шаг, споткнулся о труп коровы и упал.
  Беспорядочно размахивая руками, бросился бежать Гаврилыч. Пахом мелко закрестился, залопотал: "Чур меня, чур, во имя Отца и Сына!..." - и начал пятиться. А потом вдруг подпрыгнул и с необыкновенной резвость юркнул на угол забора.
  Федька от страха не мог подняться. Он лежал, пялился дикими глазами на Амалию и дышал так, словно его только что вытащили из воды.
  Вампирша опомнилась, перевела дыхание. Стрельнула глазами по сторонам. Кругом не было ни души.
  "Вот лежит бочонок вкусной молодой крови", - уже совершенно спокойно подумала она, приближаясь к лежавшему.
  Она запустила руку в карман платья и нащупала рукоятку ножа. Но тут другая мысль пришла ей в голову. Она показалась до того заманчивой, что вампирша даже засмеялась. Ведь совсем необязательно убивать этого незадачливого малого, достаточно вступить с ним в связь... Если ей удастся довести его до оргазма, то она спасена! Тогда прощай, Таисья! Дух Амалии перейдёт в тело этого прыщавого и таким образом Амалия избавится от ответственности за вчерашние убийства. Погоня снова собьётся со следа. Повторится история с солдатиком, когда Амалии в самый последний момент удалось перескочить из его тела в тело толстухи...
  С обворожительной улыбкой она склонилась над Федькой и, мурлыкая, принялась стаскивать с него штаны. Федька не сопротивлялся. Он даже не шевелился, лишь щурил глаза и мычал сквозь сжатые зубы. Амалия нежно погладила его пониже живота, потом взяла рукой член и принялась его массировать.
  "Уж не страдает ли он, чего доброго, бессилием?" - через несколько минут с беспокойством подумала вампирша. Член Федьки никак не реагировал на её старания. Он упорно не желал твердеть, а сам Федька лишь хрипел и пускал слюни, которые раздражали Амалию и вызывали в ней приступы брезгливой тошноты. Она вскрикнула от отвращения, когда федькин член, словно в насмешку над её усилиями, выпустил обильную струю мочи и залил ей руки...
  Но это было уже сверх всякой наглости!
  - Слизняк! - закричала вампирша. - Жалкий слизняк, импотент, баба!...
  Она в сердцах плюнула на федькин член и огляделась. Подумать только - из-за этой тряпки она потеряла пятнадцать бесценных минут, которых как раз может не хватить, когда она будет убегать от погони!
  Амалия яростно захлестала Федьку по щекам, пытаясь привести его в чувство, но парень никак не мог выйти из прострации. Он, как видно, совсем ополоумел от страха.
  Тогда она выхватила нож и полоснула его по шее. Кровь сосала минут пять, не больше. Времени не было. Она и так слишком задержалась здесь. Ей уже начинало казаться, что где-то совсем близко лают собаки...
  Заставив себя оторваться от вожделенной раны, из которой ещё можно было пить и пить, она бросилась к кустам. Выбирая безлюдные места и обходя редких прохожих, вампирша направилась к лесу. Только там, как ей казалось, она скроется от погони. Там есть речки, ручьи, они собьют собак со следа и преследователи останутся ни с чем. К тому же там немало всяких рыболовов и грибников. Кого-нибудь из них, если очень повезёт, она соблазнит таисьиным телом и переберётся в другую плоть...
  В отдалении, в утренней дымке, показалось здание городского вокзала. По рельсам сочился жидкий рассвет. Кругом стояла тишина.
  В кабине старенького локомотива, загнанного на тупиковый путь, горел свет. Амалия увидела в его окне чьё-то лицо. Небритый лысоватый мужчина пристально рассматривал её. Амалия дерзко перехватила его взгляд, улыбнулась нагловато, как уличная девка, и решительно зашагала к локомотиву.
  "Попробую перекинуться в этого мужлана, - думала она, обнажая на ходу полную таисьину грудь. - До него наверняка ещё не дошли известия об убийствах... О, чёрт побери! Как ужасно я выгляжу! Кажется, полжизни отдала бы сейчас за чистое платье, пудру и гребешок..."
  Подойдя к металлической лесенке, подымавшейся к кабине, она помедлила, приводя себя в порядок. Пятернёй расчесала волосы, стряхнула с платья грязь, расправила складки.
  - Миленький, пусти погреться, - сладким голосом пропела она, когда в двери локомотива показался железнодорожник.
  Дмитрию Савельевичу Копашеву недавно стукнуло сорок пять. С женой, официально не разводясь, он разошёлся уже лет десять назад и перебивался шлюхами. С некоторыми из них он знакомился прямо на рельсах. И вообще женщины определённого сорта почему-то чаще всего попадались ему именно возле железных дорог и вокзалов, и потому он не особенно удивился, увидев Амалию. О вчерашних убийствах он не знал и вымазанную в грязи толстуху принял за дешёвую проститутку, разъезжающую взад-вперёд в поездах со случайными попутчиками.
  - Угостил бы чем-нибудь девушку, - умильно пела вампирша. - Видишь - промокла вся, замёрзла...
  Угрюмая складка губ на хмуром с похмелья лице Копашева оттянулась несколько набок, обозначив улыбку.
  - Замёрзла, говоришь? - произнёс он медленно, словно что-то прикидывая в уме. - Ну, тогда пошли...
  Вагон, куда они с Амалией поднялись, был весь заставлен какими-то ящиками. В небольшом свободном от ящиков закуте пахло мазутом, табаком и кислой водочной отрыжкой. На расставленных в виде скамьи ящиках спал пьяный в стельку напарник Копашева. Дмитрий Савельевич бесцеремонно стащил его с лежанки и усадил в углу. Пьяный не открыл глаз, только промычал что-то.
  Амалия от восторга готова была запеть. Она снимала платье медленно, как в стриптизе, жеманилась, беспрерывно хихикала и вообще всячески корчила из себя подзаборную девку. Копашев ухмылялся и тыкал грязным пальцем в её не менее грязные полушария. Прилипший окурок дрожал на его нижней губе. Наконец он сплюнул его и снял с себя промасленную телогрейку. Расстелил её на ящиках, галантно предложил даме располагаться. "Надо же, - подумала Амалия, - Таисья, толстуха, уродина, а ведь понравилась! Прямо удивительно!"
  Раздевшись, Копашев по-хозяйски облапил её пухлое тело. Его пальцы стальными клещами впивались в мякоть таисьиных боков. Амалия тихонько взвизгивала от боли и удовольствия. Её охватила радость, буйная радость, которая была посильнее крепких рук железнодорожника. Преследователи и на этот раз останутся с носом! Она извивалась в мужских объятиях и хохотала. Пусть теперь ищут её сколько хотят! Пускают по её следу самых свирепых псов! Заряжают ружья! Готовят топоры и осиновые колья! Колдовская сила, доступная ей, снова выручит её!... Только бы довести этого вонючего мужика до оргазма...
  Невидимые эротические токи, исходившие от Копашева, тотчас улавливались чутким существом вампирши. По изменению их напряжённости она могла судить о состоянии партнёра. Сейчас он возбуждён. Возбуждение его усиливается. Вот оно стало таким, что член его достиг необходимой твёрдости... Амалия страстно задышала, задвигала телом, помогая копашевскому члену войти в половую щель. Наконец началось самое главное. Копашев прижался к ней, захрипел, заработал членом... Но прошла минута. Пять минут. Оргазм всё не наступал. Возбуждение партнёра то слабело, то вновь усиливалось. Амалия начала терять терпение.
  И тут ей послышался отдалённый лай собак. Она вся похолодела, крепче ухватилась за дёргающееся тело партнёра. Это и вправду собаки? Или наваждение, обман слуха?... С минуту она прислушивалась, почти перестав помогать телом отдувавшемуся Копашеву. Точно, собаки! Взяли след у федькиного трупа... Она вздрогнула, вцепилась в мужчину.
  - Ну же, ну... - шептала она.
  Лай затих, и вдруг раздался снова - уже ближе, явственнее...
  Её судьба снова висит на волоске!
  - Ну же, ну...
  "Кончит ли когда-нибудь этот вонючий хрен?"
  - Ну же, ну... о... о...
  Тело её ещё яростнее и энергичнее заходило в такт движениям Копашева.
  Он наконец издал удовлетворённый стон. И вампирша вдруг изогнулась, вздрогнула, непроизвольно подалась ему навстречу. Из глаз Таисьи вылетели два огонька и впились в заволошенную грудь мужчины.
  Свершилось!
  Амалия, ещё в забытьи, ещё не вполне почувствовав себя в новом теле, отпрянула от толстой бабы, разлёгшейся на телогрейке.
  Спустя минуту вампирша очнулась окончательно, встала и принялась торопливо надевать на себя трусы Копашева, его майку и штаны.
  Пришла в себя и Таисья. Освобождённая от духа вампирши, она внезапно вспомнила всё, что с ней произошло - начиная с той минуты, когда полоумный солдат набросился на неё в доме отца. В её памяти воскрес вчерашний кровавый вечер, убийство мужа, матери, ребёнка... О господи, зачем она это сделала? Какая чёрная сила двигала ею? А ведь она сделала всё это сама, своими собственными руками...
  Страшные воспоминания настолько потрясли Таисью, что её бедный рассудок помутился. Она завопила. Голая, она выпрыгнула из вагона и побежала через рельсы, спотыкаясь, крича и нелепо взмахивая руками, не обращая внимание на свистки милиционеров.
  Вампирша спокойно наблюдала из дверей вагона, как Таисья подбежала к стоявшему невдалеке поезду и с душераздирающим воплем бросилась головой на металлический угол. Удар был настолько силён, что из расколовшегося черепа брызнул мозг.
  Тело самоубийцы рухнуло на рельсы. К нему уже спешили милиционеры, сдерживая рвущихся с поводков собак.
  
  
  Глава девятая,
  в которой Амалия посещает жилище Копашева и знакомится с его сожительницей
  
  Амалия ещё раз оглядела свои мужские руки, ноги, худощавую грудь в рыжих волосах. Провела ладонью по подбородку, с неудовольствием ощупывая щетину. Пожалуй, это тело будет похуже солдатикового. Но выбирать не приходится.
  Она завершила процесс одевания, натянув поверх рубахи телогрейку. Теперь она выглядит как настоящий железнодорожник, и первая её задача - поскорей унести ноги с места происшествия. Вампирша оглянулась на сослуживца Копашева. Тот продолжал спать, развалившись в углу в неудобной позе. Голова его свесилась набок, бледная шея обнажилась. Эх, ножичком бы по ней... Амалия проглотила слюну. Нет, нет! Прочь искушение! В новом теле она должна оставаться вне подозрений как можно дольше...
  Уже окончательно рассвело, когда завладевшая плотью Копашева вампирша рысью бежала по шпалам, перескакивая через рельсы и оглядываясь на сгрудившихся в отдалении милиционеров. Двое из них направились к локомотиву.
  Издали послышался приближающийся свист. Это шёл скорый поезд, без остановки проходивший через Н. Грохочущая лавина надвинулась и скрыла Амалию от глаз стражей порядка. Вот удобный случай перебежать открытое пространство до темнеющего невдалеке забора!
  Амалия так и поступила. Дорога вдоль забора, по которой она быстро зашагала, вывела её на какую-то улицу. С неё Амалия свернула в переулок, прошла его до конца и тут только остановилась, отдышалась, огляделась по сторонам.
  Милиционеров нигде не было. Прямо перед ней отрывалась площадь с памятником какому-то коренастому плешивому человеку. За спиной памятника возвышалось серое монументальное здание в три этажа, которое таращилось на Амалию чёрными квадратами своих окон. Из лужи перед памятником лакала воду низенькая собачонка; при виде Амалии она потрусила прочь, поджав хвост и поминутно оглядываясь.
  Вчера графиня не успела толком рассмотреть город. Теперь, при свете дня, он показался ей нелепым и скучным до тошноты. Прохожие все были какие-то угрюмые, усталые. Амалия ни разу не видела, чтоб кто-нибудь поклонился встречному, снял шляпу, хотя бы просто поздоровался.
  "Если мир и изменился, то только к худшему", - вздохнув, помыслила вампирша.
  Она остановилась у заколоченного киоска, нырнула в память Копашева и выудила оттуда сведения о его жилище. Оказалось, он жил недалеко от Таисьи. Направляясь туда, Амалия не смогла отказать себе в удовольствии бросить взгляд на место своих вчерашних подвигов. У калитки таисьиного дома стояла небольшая толпа. Люди тихо переговаривались. Графиня на всякий случай перешла на другую сторону улицы, хотя в этом не было необходимости: на железнодорожника, возвращавшегося после ночной смены, никто не обратил внимание.
  Идя, Амалия продолжала шарить в памяти своей новой жертвы. Прежде всего её интересовали знакомые Копашева. Вампирша прекрасно отдавала себе отчёт, что в этом новом, ещё таком необычном для неё мире ей трудно будет разыскать учёного. С её более чем скудными познаниями в географии ей сложно будет даже найти тот город, где он живёт. Нужен помощник, проводник...
  Она выяснила, что у Копашева есть жена и дочь, которые живут отдельно от него. С женой он не имеет никаких контактов, даже не здоровается, если случайно встретит. А дочку он любит. Навещает её, когда Катерины нет дома. Юле уже семнадцать и к отцу она относится доброжелательно. Жалеет его, подкармливает, когда у него перед получкой кончаются деньги. Кто ещё у него есть?... Два друга-собутыльника. Но с ними отправляться на поиски учёного нечего и думать. Они и к себе-то домой дорогу едва находят. Есть ещё Маруська, известная в городе шлюха. Две недели назад её выписали из наркологического диспансера...
  Перебрав всех знакомых Копашева, Амалия загрустила. Выходило так, что рассчитывать ей не на кого. А одной отправляться в путешествие по незнакомой стране не хотелось. К тому же для всякого странствия надобны деньги, а их у Копашева почти что и не было.
  Он жил в коммунальной квартире в полуподвале двухэтажного деревянного дома. Разыскав это длинное, мрачное с виду строение, графиня спустилась в полуподвальный этаж, вошла в квартиру и прошла захламлённым коридором, в который выходило не меньше десятка дверей. Копашевская память указала ей на нужную. Амалия достала из кармана ключ, вставила в замочную скважину и обнаружила, что дверь не заперта.
  В грязной комнате на продавленном диване лежала Маруська. Она курила и задумчиво глядела на стену перед собой.
  На миг Амалии показалось, что перед ней Таисья. Сходство было разительное. Только Маруська была ещё толще и выглядела, пожалуй, пострашнее.
  - Жрать принёс? - хрипловатым баритоном спросила шлюха, не поворачивая головы.
  Амалию вопрос изумил.
  - Нет, - ответила она.
  - Так какого же ты... - дальше последовало выражение, которого дама XVIII века сразу не поняла.
  - Денег нет, - сказала она после некоторого замешательства.
  - Де-е-енег нет? - Маруська спустила с дивана жирные ноги и уставилась на сожителя. - Тебе вчера Кныш червонец одолжил. Пропил? Без меня пропил, падлюга?
  Амалию передёрнуло от гнева и обиды. Как всё-таки немилостиво обошлась с ней судьба, подсунув в критический момент тело этого грязного пропойцы и бабника Копашева! Ей, высокородной графине Ладзиевской, недоставало ещё общаться со шлюхой!
  Маруська начала ругаться, в перерывах между выражениями успевая затягиваться сигаретой.
  Амалия молча села на стул. Ну вот что ей прикажете делать? Как быть? Куда податься?
  - Принеси что-нибудь пожрать, - сказала Маруська, внезапно успокаиваясь и снова откидываясь на диване. - И курева не забудь.
  Амалия не сдвинулась с места.
  - Что, так и будем сидеть? - рявкнула шлюха.
  Вампирша ощутила знакомый приступ тошноты. "Проклятье, опять началось...". А ей следовало бы это предвидеть! Жажда крови особенно усиливалась после того, как Амалия входила в новое тело. Так было в склепе, когда она вошла в тело солдата, так было и после перехода в плоть Таисьи. Это значило, что приступы тошноты скоро усилятся, начнутся судороги, голову и грудь охватят огненные тиски... Если вовремя не напиться крови, то от боли она утратит над собой контроль, начнёт бросаться на всех встречных и неминуемо погибнет.
  Она уже осмысленнее посмотрела на Маруську. Облизнула пересохшие губы. Какая сочная груда сала! Из неё можно надоить целое ведро крови...
  Прикончить её прямо здесь, в комнате, - опасно. Толстуха может поднять крик, сбегутся соседи. Но даже если и удастся убить тихо, то куда девать труп? Копашевское жилище - проходной двор. Сюда в любую минуту может нагрянуть кто угодно. Этак Амалия снова окажется в роли травимого зайца...
  Пошарив в памяти Копашева, она наткнулась на подвал. Оказывается, в этом доме, под лестницей, имеется вход в очень тёмный и грязный подвал. Лучшего места, где можно спрятать труп, нельзя и придумать. И с замком на подвальной двери проблем не будет: его подёргаешь - и разомкнётся...
  Чудесно! Превосходно! Подвал - это то, что нужно! Итак, решено: убить толстуху одним метким ударом ножа, чтоб не пикнула, по-быстрому высосать кровь и перетащить труп в подвал.
  Маруська перевернулась набок. Диванные пружины заскрипели под её тяжестью. Услышав этот скрип, Амалия поморщилась в досаде. Попробуй, перетащи этакую кобылу. Да и рискованно: в коридоре всё время ходят жильцы. Хотя можно разрезать труп и перенести его в подвал по частям... Но это хлопотно, долго и тоже рискованно...
  В задумчивости вампирша запустила руку под рубаху и почесала нечистую копашевскую грудь. Под ноготь подвернулось какое-то насекомое. Вынув руку, Амалия разглядела прилипшую к пальцу вошь. Вошь! Какая мерзость!
  - Что, так и будем сидеть, обалдуй? - раздражённо крикнула Маруська. - Ты учти, я на голодный желудок трахаться не буду!
  И она, показывая своё презрение, принялась грызть семечки и нарочито громко сплёвывать шелуху на пол.
  - Или, может, мне пойти к Гаврюхину? - заговорила она. - И пойду! Гаврюхин меня всегда угостит и закусить даст! Совсем не думаешь о своём несчастном бездомном пупсике...
  - Думаю, - угрюмо ответила Амалия. - Вот сейчас я как раз о пупсике и думаю.
  Приступы тошноты накатывали всё чаще, в голове мутнело, в пальцах начиналась дрожь. Ещё полчаса - и её всю начнёт трясти. Надо действовать без промедления!
  Она встала.
  - Идём, я тебе кое-что покажу.
  - Это что ж ты мне хочешь показать?
  - Сама увидишь.
  - Темнишь, Димуля... - Маруська прищурилась.
  - Это важно для нас обоих, - срывающимся голосом сказала Амалия.
  Вампирша ещё сама не придумала толком, что именно она собиралась показать Маруське. Годился любой предлог, чтобы заманить её в подвал. "Скажу, клад нашёлся, - в отчаянии думала Амалия. - Золото замуровано в стене..."
  Маруська смерила сожителя внимательным взглядом. Она уже давно обратила внимание, что вид у Копашева сегодня был какой-то не такой. Он казался взволнованным. Наверно, и правда что-то случилось.
  - Что там у тебя? - заинтересовалась Маруська. - Говори сразу.
  - Нет. Ты должна это увидеть.
  Маруська вышла за Амалией в коридор. На счастье вампирши, он был безлюден. За его дверями кипела жизнь, слышались голоса ссорящихся жильцов, хрипел на всю мощь Высоцкий, заливался в плаче младенец. Какие-то люди были на кухне. Оттуда доносилась женская перебранка и накатывало запахом подгорающей рыбы. Но кухня была за углом, и они с Маруськой вышли из квартиры незамеченными.
  Они прошли полутёмным вестибюлем и свернули к лестнице, ведущей на верхние этажи. Подвальная дверь находилась как раз под ней.
  С улицы в подъезд вошла старуха, подозрительно покосилась на Копашева и его сожительницу и стала подниматься по лестнице.
  Дождавшись, когда её шаги стихнут, Амалия подошла к подвальной двери. Сняла замок. За дверью царили темнота, сырость и вонь.
  - Там крысы, я боюсь, - тоненько проверещала Маруська.
  В другой раз при упоминании о крысах Амалия тоже струхнула бы, но сейчас ей было не до того. Она не могла думать ни о чём, кроме крови.
  - Сейчас увидишь, что я нашёл... - зашептала она, проходя в подвал.
  Одолеваемая любопытством, Маруська последовала за ней.
  Память железнодорожника подсказала Амалии, где находится кнопка выключателя. Она щелкнула ею, и под потолком загорелась пыльная лампочка. Слабый круг света упал на середину просторного захламлённого помещения. Половину пола занимала лужа, которая, видимо, никогда не просыхала, поскольку через неё были переброшены доски. У стен громоздились пустые ящики, связки прутьев для мётел, сломанные стулья и ржавеющий дворницкий инструмент.
  Амалия подошла к какому-то ящику и откинула с него крышку.
  - Поди, - поманила она Маруську. - Взгляни сюда...
  И принялась с таинственным видом разворачивать какую-то ветошь, лежавшую в ящике.
  Маруська приблизилась, наклонилась над ящиком... Амалия уже еле сдерживалась. Жажда крови до того одолела её, что ещё пара минут, и она заколола бы Маруську и без этих глупых уловок.
  Получив удар ножом по шее, Маруська захрипела, отпрянула с выпученными глазами, повалилась на пол и затряслась, в ужасе глядя на сожителя.
  Амалия даже не стала добивать раненую. Она просто легла на неё, рукой прижав её голову к полу, и прильнула губами к ране. Возле сосущей кровь вампирши, привлечённая соблазнительным запахом, пробежала крыса. Амалия не замечала её...
  Содрогания умирающей становились всё слабее, всё тише билось сердце в грудной клетке, и всё лучше, ублаготворённее чувствовала себя вампирша. Её эфирное тело быстро наполнялось энергией.
  Насытившись, она оттащила труп в дальний угол подвала и забросала его ящиками и мусором. Потом, брезгливо фыркая, вымыла в луже лицо и руки.
  Вернувшись в копашевскую комнату, она разыскала зеркало и, смотрясь в него, стёрла остатки крови с лица. Хмурая мужская физиономия, глядевшая на неё из зеркала, ей решительно не понравилась. Но делать нечего, придётся пока довольствоваться тем, что есть.
  Она нашла в шкафу одежду почище и наскоро переоделась. В размышлении, куда бы податься, вышла на улицу. Время только перевалило за полдень, но из-за густой пелены облаков казалось, что уже поздний вечер. В ближайшем гастрономе кончался обеденный перерыв, и от его дверей, огибая лужи, тянулась длинная очередь. Амалия вовсе не собиралась вставать в неё, ей надо было только пройти сквозь эту толпу. Однако когда она вклинилась в неё, на неё зашипели, начали пихать руками, не давая проходу. Амалия огрызалась и лезла напролом. В этот момент, на её беду, закончился обеденный перерыв и раскрылись двери магазина. Народ гурьбой ломанулся к ним. Очередь сразу сбилась; Амалию повлекло с толпой.
  Очутившись в магазине, она обнаружила, что на прилавках ничего нет, кроме уложенных ровными рядами пачек питьевой соды. Людей, однако, это нисколько не обескуражило. Народ сразу распределился в две очереди: одна встала к витрине, вторая к кассе. Амалия, которую притёрло к прилавку, озиралась с возрастающим интересом. Продавщица за прилавком, не обращая на толпу никакого внимания, уселась на табуретку, раскрыла журнал и погрузилась в чтение. Память Копашева подсказала ей, что если люди не расходятся, значит, в магазине сейчас что-то "выбросят". И правда, кругом переговаривались только об этом. Одни говорили, что завезли пшено, будут давать по пачке в руки, другие - что завезли кильки в томате, две банки в руки. Копашевское сознание воспринимало всё это как само собой разумеющееся, Амалию же окружающее повергало в недоумение и тревогу.
  - Гражданин, вы за кем стояли? - какая-то женщина сзади стала довольно болезненно тыкать ей в спину пальцем.
  - Я этого мужчину не видела в очереди, - вторила ей вторая.
  - Пошёл отсюда, алкаш! - кричала третья уже на весь магазин.
  Какой-то мужчина схватил графиню под локоть и потащил к дверям. Из магазина она вылетела после увесистого пинка, причём очередь, стоявшая на улице, встретила изгнание Амалии одобрительными выкриками.
  Амалия, не оглядываясь, поспешила прочь. Но не прошла она и двух десятков метров, как возле неё очутилась женщина с сумкой.
  - Потрошка говяжьи есть, селёдочка, баночные огурчики, - скороговоркой заговорила та, тревожно озираясь.
  Через пару метров её оттёрла от Амалии другая женщина, помоложе:
  - Гречка, шпроты, печенье, вино "Каберне"...
  - Ах, отстаньте же вы от меня все, наконец! - заорала взбешенная вампирша и бросилась в сумерки ближайшего переулка, в котором, на её счастье, никаких магазинов не было.
  "Странный народ, - подумала она, успокаиваясь. - Странный, удивительный город... Неужели так живут везде?"
  Она холодела при мысли, что навсегда останется в этом жутком мире. Как не вовремя подвернулась ей возможность обрести плоть! Солдатику надо было попасться лет на сто раньше. Тогда уж точно жили лучше.
  
  
  Глава десятая,
  в которой Амалия насилует копашевскую дочку, переходит в её тело и разыгрывает из себя девственницу
  
  Вампирша отправилась на квартиру копашевской жены. Память железнодорожника услужливо указала ей путь, она же сообщила, что Екатерина Петровна работает проводницей в поездах дальнего следования и по нескольку дней не появляется дома. Сегодня её не будет. В квартире за хозяйку осталась Юля. К этому времени она уже должна прийти из училища.
  У Амалии пока не было какого-то определённого плана. Возможно, ей удастся разузнать у Юли о городе, который расположен в трёх днях пути к северо-западу. Балбес демон не сообщил его названия, и теперь мучайся, выведывай...
  Вампирша разыскала нужную пятиэтажку, поднялась на последний этаж и позвонила в квартиру.
  Открыла ей совсем юная девушка, белокурая, с голубыми глазами и ямочками на пухлых щёчках.
  - Юленька, дочка... - только и вымолвила Амалия, в восхищении вытаращив на неё глаза. До чего хороша дочка у Копашева!
  Юля напомнила ей её собственный портрет, который написал с неё в годы её юности модный парижский художник. В чертах лица было, конечно, различие, но волосы, ямочки на щёчках и особенно эта стройная фигура удивительно напоминали прежнюю Амалию...
  Беседуя с ней на кухне, она старалась выдерживать степенный отцовский тон. Это ей не всегда удавалось; она то и дело сбивалась на доверительные интонации подруги. К счастью, Юля этого не замечала.
  - Он закончил техникум, - щебетала девушка о своём новом ухажёре. - В августе ездил в Москву поступать на юридический факультет. Представь, поступил! Здесь он на несколько дней, и снова в Москву... Такой чудной! Начитался всяких книжек про сыщиков и теперь мечтает стать следователем...
  - Преступников ловить будет?
  - Ну да, это у него идея-фикс. Ему на каждом шагу мерещатся подозрительные личности.
  - Любишь его?
  - Смеёшься, что ли? Этого дурака!
  - Но ведь ты встречаешься с ним.
  - Да от скуки! Надо же с кем-то встречаться. С Мишкой я поссорилась окончательно, а тут как раз этот Владислав подвернулся. Он вообще-то парень ничего, симпатичный. Маринка мне даже завидует.
  - Так, значит, замуж за него выходить не собираешься? - уточнила графиня.
  - Отец, ну какой ты чудной! За него? Замуж? Да я через год сама в Москву поеду - тоже буду поступать в какой-нибудь институт. И найду себе москвича. Чтоб с московской пропиской. А ещё лучше иностранца! Думаешь, не найду?
  "Девчонка не глупа, - подумала Амалия. - Такая красавица вполне может сделать хорошую партию - выйти за посланника, или за генерала... И, конечно, из этой дыры ей надо уезжать. В Москву, в Петербург, а ещё лучше - в Париж..."
  - Я бы уже в этом году умотала в Москву с Владиславом, - продолжала Юля, как бы откликаясь на её мысли, - только мать об этом слышать не хочет. Мне ещё целый год учиться в этом чёртовом училище! Целый год! Я с ума сойду от скуки...
  Она подперла голову кулачками и предалась мечтам. Молодой американец, которого она видела на обложке заграничного журнала, галантно открывает перед ней двери московского ресторана. Потом они на роскошной машине едут в гостиницу. В номере, напоённом ароматом французских духов, Юля с наслаждением расстаётся с невинностью... И уже на другой день они летят в Нью-Йорк... Ах, Нью-Йорк! Сказка!
  Амалия, не выдавая отвращения, ела суп, который налила ей Юля, и разглядывала собеседницу.
  "А может, и в самом деле перейти в неё? - размышляла она. - В теле юной девушки так удобно, хорошо... Тем более у неё есть поклонники, которые в неё пылко влюблены, а это так приятно - иметь преданных поклонников... Среди них наверняка найдётся кто-нибудь, кто захочет отправиться со мной на поиски этого таинственного учёного... Да хотя бы этот сыщик! Чем не помощник? Ему намного проще, чем мне, разыскать тот город и учёного в нём..."
  Хищная улыбка раздвинула губы вампирши.
  - Так когда возвращается маман? - спросила она как бы между прочим.
  - Послезавтра утром, - отозвалась Юля, всё ещё витая в мечтах и не замечая этого французского "маман", прозвучавшего странно в устах папаши-алкоголика. - Подумать только, нигде-то я не была, кроме нашего несчастного Н. А я хочу увидеть весь мир! Пока я ещё не старуха и способна кому-то нравиться, я должна торопиться...
  - Спасибо, Юленька, - сказала Амалия, отодвигая тарелку. - Очень вкусный супчик.
  Она встала, приблизилась к девушке и взяла её за руки. Юля с возрастающим удивлением смотрела на отца. Его напрягшееся лицо показалось ей каким-то чужим.
  - Чего ты? - спросила она.
  - Ничего особенного, Юленька, - прохрипела Амалия и вдруг рывком притянула девушку к себе. - Тебе уже пора стать женщиной. Я, твой отец, должен позаботиться об этом!
  Полетела на пол опрокинутая табуретка. Амалия повалилась с девушкой, стискивая её в объятиях. Схватка на полу была недолгой. Действуя быстро и жёстко, вампирша уложила свою молодую хозяйку на лопатки.
  - Подлец! Хам! Скотина! - Юля трепыхалась, пытаясь вырваться. - Отпусти сейчас же! Я маме скажу, а она на тебя в милицию заявит!
  Но Амалия не обращала внимание на её крики и уколы её острых ноготков. Она навалилась на неё всем копашевским телом. На расстоянии вытянутой руки валялось кухонное полотенце; Амалия схватила его и крепко обмотала им запястья девушки. Действовала осторожно, стараясь не причинить партнёрше вреда, ведь через несколько минут эти руки и это роскошное юное тело станут её собственными!
  Сопротивление девушки ослабло. Видимо, она смирилась с неизбежным, однако при первых прикосновениях отцовского члена к её обнаженному телу трепыхания возобновились. Юля заревела от злости и досады. Больше всего её злило то, что её девственность достанется не богатому иностранцу и не москвичу в дорогущих джинсах, а этому вонючему мерзавцу, алкашу, скотине...
  - Не напрягайся, дитя моё, - ласково говорила Амалия, поглаживая её ляжки. - Расслабь попочку...
  Насилуя в сторожке Таисью, она использовала палец. Но тогда у неё не было времени. Теперь же, когда её никто не подгонял, Амалии захотелось вкусить чисто мужского удовольствия. Ведь это такое необычное для женщины переживание - став мужчиной, совершить половой акт!
  Амалия постаралась возбудить себя видом мужского органа и обнажённого женского тела. Впрочем, отвердел член не столько от вида обнажённой девушки, сколько от усиленного теребения его пальцами. Когда он достиг нужного состояния, Амалия медленно ввела его в половую щель. Юля вздрогнула, застонала и тотчас поникла в бессильной тоске: всё для неё было кончено, девственности больше не существовало. В Америку ей уже не лететь... Она беззвучно зарыдала.
  Дёргаясь на ней, Амалия прислушиваясь к своим ощущениям. Они показались ей довольно приятными и чем-то напоминающими подобные ощущения женщины. И она принялась гарцевать на своей юной кобылке, как когда-то гарцевал на ней пышноусый кавалер де Гриерзак.
  Мужской орган исторг семя, и Амалия удовлетворённо застонала.
  "Чёрт побери! - подумала она. - Всё-таки везёт мужчинам. Их оргазм приятнее женского. Понятно теперь, почему они так льнут к нашему полу..."
  После семяизвержения член обмяк и как-то сам собой вылез из влагалища. Амалия в нетерпении заскрежетала зубами: что толку от брызг копашевской сардельки, когда нужно добиться, чтобы оргазм ощутила Юля! Только тогда дух Амалии сможет перейти в её плоть!
  По всей видимости, девчонка была настолько взволнована, что не получила от соития удовольствия. А поскольку дряблый опорожнённый член снова твердеть упорно не желал, Амалии пришлось пустить в ход испытанное средство - палец.
  Через десять минут энергичной работы она начала улавливать импульсы возбуждения, исходившие от Юли. Вампирша удвоила усилия. Рука устала и палец почти онемел, когда тело девушки наконец пробрала дрожь. Юля вскрикнула. И тотчас в глазах Копашева вспыхнули жёлтые огоньки, отделились от зрачков и устремились к содрогающемуся телу девушки.
  После перехода Амалии потребовались считанные секунды, чтобы очнуться. Она ощутила свои новые руки, ноги, всё свое новое незнакомое тело. Лопатками почувствовала холодный пол. Вонючее мужское тело лежало на ней, не давая вздохнуть; нежную кожу неприятно щекотала его волосатая грудь.
  Надо действовать быстро, пока он не очнулся! Амалия первым делом скинула его с себя, потом энергично задвигала связанными в запястьях руками, освобождаясь от полотенца. Рядом валялась опрокинутая табуретка. Тут же лежал нож. Не зря она оставила его неподалёку, теперь он ей пригодился. Амалия схватила его. И в этот момент мужчина открыл глаза. Видно было, что он ещё не в себе. Его сознание отключилось утром в кабине локомотива, во время близости с незнакомкой, и теперь он недоумённо хлопал ресницами, силясь понять, что с ним произошло, как он очутился здесь.
  Ещё минута - и к нему вернутся память и рассудок. И тогда неизвестно, как он себя поведёт...
  Удар пришёлся точно по артерии.
  О, как приятно после перехода в новое тело напиться тёплой человеческой крови! Амалия обсасывала труп долго, почти целый час. Потом отволокла его в прихожую и запихнула в шкаф, где хранилось всякое старьё.
  Умывшись в ванной, она в необыкновенно бодром расположении духа прошлась по квартире. Остановилась у зеркала, окинула отразившуюся в нём стройную девичью фигуру. Подумала с удовлетворением, что сейчас ей очень пошло бы белое батистовое платье на обручах, украшенное лентами и изумрудной блёсткой, и ещё высокая напудренная причёска с натюрмортом из цветов, лент, разных шпилек и перьев, увенчанная сверху изящным тюрбаном. Именно в таком наряде она появилась на балу в Версале, когда сам король одарил её любезной улыбкой. В ответ она склонилась перед его величеством в почтительном поклоне. Играя у зеркала своим новым телом, Амалия сделала реверанс. Без платья он получился несколько угловатым. Но ничего, со временем она освоится и реверансы будут выходить изящнее, как и фигуры менуэта, уже почти забытые ею. Интересно, танцуют ли менуэт в высшем свете этой непонятной страны?...
  Она придирчиво осмотрела юлин гардероб. Ничего из того, что там имелось, ей не понравилось. Амалия разочарованно кривила губы, разглядывая какие-то нелепые штаны, юбки из дерюжной ткани, простые кофты... Ни кружевных платьев, ни лент, ни изящных шляпок - ничего, на чём могла бы остановить взыскательный взгляд модница XVIII века!
  В дверь позвонили. Амалия засуетилась, наскоро надела серую юбку и цветастую блузку, которая оказалась великовата для неё. "Уж не юлиной ли матери эта блузка?" - подумала она, но времени на переодевание не было: звонили всё чаще и нетерпеливей.
  Она открыла. На пороге стоял высокий, спортивного вида молодой человек, державший в руке букетик цветов. С рыжеватой головы на глаза свешивалась непокорная прядь, зубы блестели в ослепительной улыбке.
  - Привет, - сказал парень. - Как дела?
  - Благодарю вас, всё хорошо.
  - Какая ты сегодня официальная.
  - Ах, нет, - Амалия спохватилась. - Ты не подумай чего, всё правда хорошо.
  - Я смотрю, ты долго не открываешь, и подумал, что у тебя кто-то есть.
  - Я переодевалась, - Амалия подалась в сторону. - Проходи.
  Из еды кроме остывшего супа ничего не было, и Амалия предложила Владиславу его. Тот с удовольствием согласился, даже сам подогрел его на газовой плите.
  Поддерживать с гостем непринуждённый разговор не составляло для графини труда: она уже кое-что знала об обстоятельствах его дружбы с Юлей. К тому же в любой момент можно было нырнуть в юлину память и выудить оттуда дополнительные сведения.
  - Только что к тебе заходил отец, - заметил вдруг Владислав.
  - Верно, - Амалия насторожилась. - Как ты узнал?
  - По специфическому запаху, который исходит от всякого хронического алкаша.
  Амалия втянула ноздрями воздух. Действительно, копашевский запах ещё витал на кухне... Вдруг она поняла, откуда он исходит: в углу под раковиной, прикрытая мусорным ведром, лежала вонючая одежда железнодорожника. Вампирша метнула на неё обеспокоенный взгляд и мысленно обругала себя за то, что поленилась засунуть барахло подальше.
  - Скажи мне, Славик, - поспешила она перевести разговор на другую тему. - Вот ты, как сыщик, способен узнать, какой город находится в трёх днях пути на северо-запад отсюда?
  - Что за глупый вопрос. Запросто. Хотя... - Он почесал за ухом. - Так сразу, пожалуй, не скажешь. Надо определиться по карте... И потом - что это за "три дня пути"? Какого пути? Поездом? Самолётом?
  - Пешего пути, - сказала Амалия.
  - Определить можно только приблизительно, и то надо смотреть по карте, - сказал сыщик. - У тебя, кстати, есть карта области. В прошлый раз я видел её в прихожей, среди учебников. Схожу посмотрю, лежит там она или нет.
  - Постой-постой, - Амалия торопливо встала. - Я сама посмотрю, а ты доедай супчик.
  Того и гляди, сунется в шкаф, где лежит труп!
  Амалия прошла в прихожую, вызывая из юлиной памяти сведения об этих учебниках. Подавленное сознание девушки, подчиняясь её воле, указало на груду каких-то потрёпанных книг в углу. Порывшись в них, Амалия наткнулась на плотный, сложенный вчетверо лист. В её мозгу стрельнуло: это! Она схватила лист и поспешила на кухню.
  - Метод дедукции в действии! - очень довольный собой, засмеялся Владислав. - Вот видишь, я даже знаю, где у тебя лежит карта. Не правда ли, из меня выйдет неплохой следователь?
  Он разложил карту на кухонном столе и несколько минут рассматривал её.
  - Всё здесь, конечно, липа, - продолжал он. - Правильное расположение населённых пунктов дано только на секретных военных картах, а здесь всё только приблизительно. Ну ладно, попробуем определиться. Так... Три дня пешком... - Он взял бутерброд с маргарином, сделанный для него Амалией, и принялся жевать с задумчивым видом. - Это примерно километров восемьдесят... Хотя я за три дня все сто пятьдесят могу отмахать. Но будем считать - восемьдесят. Так... Это, конечно, Л.! Тут и ежу понятно! Ничего другого к северо-западу от нашего городишки просто нет!
  - Л.! - в крайнем возбуждении воскликнула Амалия. - Владик, мне надо разыскать там одного человека! Это очень важно. От него зависит... Как бы тебе сказать...
  - Кто он? - Владислав насупился. - Бывший поклонник, к которому ты не остыла?
  - Ну что ты, что ты! Я его в глаза не видела. Знаю только, что он учёный и что у него поистине волшебная память.
  - Зачем он тебе?
  Амалия нетерпеливо застонала. Ну как ему объяснить?... В поисках подходящего предлога она призвала на помощь память своего нового тела, и её осенило.
  - От него зависит моё будущее! - выкрикнула она, заблестев глазами. - Он может помочь мне поступить в московский ВУЗ, о котором я мечтала всю жизнь!
  - У него есть блат в Москве? - понимающе осведомился Владислав.
  - Очень большой, - подтвердила Амалия. - И разыскать его нужно срочно, пойми! Пока мать в отъезде, я должна наведаться в Л. Но одна я искать буду долго, едем со мной, Владик, а? - дрожа, она схватила его за руку и умоляюще заглянула в глаза. - А я тебя буду любить... Очень-очень...
  - Помнишь наш субботний разговор? - Он притянул её к себе. - Когда я предложил тебе расписаться со мной?
  Амалия мигом сообразила.
  - О, дорогой, прости, я была слишком сурова, - зашептала она страстно. - Ты останешься у меня ночевать? Оставайся, будешь очень доволен...
  Через пять минут Владислав мчался на вокзал покупать билеты на утренний поезд в Л. Он вернулся, размахивая двумя розовыми бумажками. В другой руке он держал авоську с пачкой печенья и бутылкой вина, которые купил у спекулянтов, стоявших у входа в гастроном.
  Ночью Амалия разыгрывала девственницу. Владислав был настолько неопытен в любовных играх, что ей без труда удалось его провести. Она очень натурально вскрикнула и задрожала, когда после нескольких неудачных попыток он ввёл наконец своего жеребца в её киску. Парня распирало от гордости, а Амалии это напомнило её первую брачную ночь с юным графом Ладзиевским. Тогда ей пришлось разыгрывать точно такую же комедию. Граф остался доволен. А первой её любовью, которой она отдала всю душу свою и тело, был кавалер де Гриерзак, командир кирасирского эскадрона, встретившийся ей на балу в Версале. Ах, какой это был галантный собеседник, как он любезно улыбался, с каким чувством целовал ей руки! Она отдалась ему сразу после бала, в карете. Он шептал нетерпеливо: "Скорее, скорее..." - и шарил руками в складках её пышного платья, путаясь в лентах и кружевах. У молоденькой Амалии захватило дух, когда он недрогнувшей рукой порвал на ней нижнее бельё...
  Владислав заснул, уткнувшись носом в подушку. Из окна лился бледный ночной свет. Амалия лежала, глядя на блестевший угол гардероба, на тени, отбрасываемые предметами, и вспоминала былое. Как живые, проходили перед ней Людовик XV и мадам де Помпадур; картины версальских балов с их кринолинами и напудренными париками сменялись сценами весёлых графских охот и праздников на воде; на булыжные мостовые Парижа наплывали набережные Северной Пальмиры и зеленеющие холмы Тосканы...
  Вспомнила она и об одной маленькой, но важной детали. Усмехнувшись, царапнула ноготком палец. Разумеется, Владислав - это не ревнивец Ладзиевский, но несколько капель крови на простыне, право, не помешают.
  
  
  Глава одиннадцатая,
  в которой выясняется, что в Л. действительно живёт учёный с феноменальной памятью
  
  В Л. у Владислава имелся знакомый по имени Алексей, живший один в однокомнатной квартире. Молодой паре он позволил пожить пару-тройку дней у него на кухне; тех это вполне устроило, пусть даже ночевать придётся на матраце, расстеленном прямо на полу.
  Первые два дня прошли в томительной неизвестности. Владислав с утра до вечера носился по городу в поисках учёного, а Амалия, дожидаясь его, перебиралась в комнату двадцатипятилетнего Алексея, устраивалась на его кровати и листала заграничные иллюстрированные журналы. Алексей, симпатичный неженатый парень, знакомец всех городских шлюх, основным занятием которого была нелегальная купля-продажа барахла у комиссионного магазина, все эти дни тоже оставался дома, сидел в ногах у своей гостьи, курил и рассказывал о роскошной жизни на Западе, где он якобы бывал. Слушая его, вампирша очень скоро прониклась убеждением, что в СССР ей делать нечего. Надо бежать отсюда. Выведать у учёного заклинание, перейти в тело какого-нибудь иностранца и бежать как можно скорее. В захолустном Л. подходящего иностранца днём с огнём не сыщешь, зато они есть в Москве, куда Амалия намеревалась отбыть сразу после обретения заклинания. Имея такое привлекательное юное тело, она будет круглой дурой, если в первые же сутки своего пребывания в столице не подцепит какого-нибудь богатого итальянца или француза.
  На третий день Владислав явился раньше обычного. Алексей и Амалия увлечённо копировали позы из порнографических фоток, когда раздался его нетерпеливый звонок в дверь. Алексей, вскочив с кровати, от волнения запутался в брюках; Амалия торопливо натянула на себя юбку и джемпер.
  - Нашёл! - радостно завопил ворвавшийся в комнату сыщик. - Юля, с тебя поцелуй! Нашёл учёного!... В местной газете недавно была статья о филологе с феноменальной памятью, который запоминает всё с первого прочтения. Он заключил с корреспондентом газеты пари, что запомнит весь текст на странице, которую тот назовёт. Причём корреспондент дал ему свою собственную книгу, которую принёс с собой. Назвал страницу, первую пришедшую на ум; учёный прочитал её и тут же повторил наизусть! Потом корреспондент попросил назвать одно слово на этой странице, восьмое слева, двадцать вторая строка снизу. Тот назвал не задумавшись. Уникум! Феномен!
  - Владик, это он! - радостно заверещала Амалия.
  - Даже странно, что такой тип живёт в Л., а не в столице, - удивился Алексей.
  - В статье написано, что он занимается редактированием и переводами, - продолжал Владислав. - Раньше жил в Ленинграде, а сюда переехал по семейным обстоятельствам.
  - Где он живёт? - нетерпеливо перебила его Амалия.
  - Ну, когда я узнал о самом его существовании, найти его было делом несложной техники, - не без гордости ответил сыщик. - Фамилия его Синцевецкий. Проживает с женой и дочкой на Восьмой Интернациональной улице, дом шесть, квартира сто тридцать восемь. По сведениям, добытым у сантехника, жена его в данное время находится у родственников в Батайске.
  - Значит, всё складывается как нельзя лучше, - сказал Алексей. - Теперь Юлечке надо втереться к нему в доверие...
  - Влад, ты сказал, у него есть дочь? - спросила вампирша. - Кто она? Сколько ей лет?
  Сыщик озадачился.
  - Ммм... Узнать о ней подробнее я как-то не сообразил... Но можно спросить у того же сантехника.
  - Спорить готов, что Юля будет действовать через эту дочку! - засмеялся Алексей.
  - Ты сообразителен, - заметила графиня.
  Наскоро перекусив, Владислав снова умчался - на этот раз добывать сведения о дочери Синцевецкого, а Амалия с Алексеем продолжили свои развлечения.
  Вернулся сыщик поздно вечером. Рухнув на матрац, он выложил всё, что удалось узнать. Дочку зовут Ириной, она на год старше Юли, в этом году закончила школу и со дня на день собирается в Москву поступать на подготовительные курсы МГУ. И ещё у неё есть жених. Он иностранец, швед. Наверное, единственный швед на весь Л.
  - Швед! Какая прелесть! - восхитилась Амалия. - Наверняка она мечтает уехать с ним в Швецию.
  - Вне всякого сомнения, - кивнул Владислав. - Хоть он лысый, косоглазый и старше её на четырнадцать лет.
  - Он богат?
  - Да какое это имеет значение? - с ухмылкой вмешался фарцовщик. - Он швед, дурочка! Иностранец! У них у всех денег полный карман!
  - Шведа зовут Юхан и он почти каждый вечер водит её в ресторан, - объяснил сыщик. - Они и сегодня там были. Я проследил за ними. Потом он доставил её домой ровно в половине десятого. Наверное, чтоб папаша не волновался.
  Амалия задумчиво намотала на палец свой светлый локон.
  - В половине десятого, говоришь?
  - Да, и ещё десять минут они целовались в подъезде.
  - Превосходно. Завтра ты мне покажешь этот дом и подъезд.
  - Что ты собираешься делать?
  - Пока точно не знаю. Так, только кое-какие мысли мелькнули... Ты со своим делом справился отменно, за остальное не беспокойся, - Амалия чмокнула его в лоб. - Я всё сделаю сама.
  Владислав вскоре уснул, а вампирша половину ночи не могла сомкнуть глаз. Итак, завтра вечером всё решится. Она выбьет из учёного эти три слова. Выбьет, чего бы ей это ни стоило!
  
  
  Глава двенадцатая,
  в которой Амалия отправляет Владислава обратно в Н., а Алексея - ещё дальше
  
  На Восьмую Интернациональную улицу они с Владиславом отправились с утра. Вампирша, за всё время своего пребывания в Л. впервые покинувшая квартиру Алексея, разглядывала город с плохо скрываемым отвращением. Л. был раза в два крупнее Н., здесь было больше домов и магазинов, но впечатление он производил такое же гнетущее. Та же грязь, те же помойки, те же изрыгающие копоть грузовики и неулыбчивые лица горожан. Было, впрочем, и кое-что новенькое: обширные, похожие на гигантские свалки, заводские территории с монументальными трубами, которые время от времени начинали выпускать в небо клубы чёрного дыма. "Убогая, серая страна, - думала Амалия, озираясь. - Бежать надо отсюда..."
  Погода с утра начала портиться. Небо затянули тучи, заморосил мелкий дождь. В тусклом свете хмурого дня двор перед пятиэтажным домом на Восьмой Интернациональной улице показался Амалии безлюдным и запущенным. Чтобы добраться до подъезда, надо было пройти через ворота в заборе, а потом пересечь весь двор по узкой земляной дорожке, петлявшей между баками с мусором, траншеями в земле, сараями, грудами гниющих ящиков и разросшимися кустами.
  Сам подъезд с выбитыми стёклами производил впечатление трущобы.
  - Вчера я лично наблюдал здесь эту парочку, - рассказывал сыщик, проходя за Амалией в сумеречный вестибюль, в котором витал не выветриваемый запах подвала. - Они целовались вон там, у окна.
  Вампирша огляделась. Щербатая лестница вела к квартирам. Другая, едва видневшаяся в потёмках, уводила куда-то вниз. Амалия не побрезговала спуститься по ней на несколько ступенек: всегда полезно заранее оценить обстановку. Внизу обнаружился замусоренный закуток, где благоухало мочой и на полу лежали кучки засохшего кала. Здесь же находилась запертая на замок дверь в подвал.
  - В каком, однако, невзрачном доме живёт учёный, - удивилась графиня. - Человек с его способностями вправе рассчитывать на более приличное жилище.
  - Ты рассуждаешь как иностранка, - заметил Владислав. - У него отдельная квартира, а это шикарно.
  Делать здесь было больше нечего и они вышли на свежий воздух. Владислав раскрыл над своей спутницей зонт.
  - Можно познакомиться с Ириной и её шведом в ресторане, - сказал он. - Если мы подойдём туда к пяти часам, то нам наверняка удастся занять столик. Позже всё будет занято.
  Амалия некоторое время стояла, озирая мокрые кусты, сараи и груды пустых ящиков.
  - В ресторане так в ресторане, - вымолвила наконец она. - Но только - завтра. А сегодня... Ты не смог бы сегодня съездить в Н.? А то мама уже вернулась, она беспокоится... Отвези ей от меня записку.
  - Почему бы не позвонить ей или не послать телеграмму? - возразил сыщик, недовольный перспективой расстаться с девушкой почти на целый день.
  - Как будто не знаешь, что телефона у нас нет, - ответила Амалия. - А телеграмма может вызвать у мамы сердечный приступ. Больше всего на свете она боится телеграмм.
  Владислав кисло поморщился, однако пришлось согласиться.
  - Ладно, пиши свою записку, - он посмотрел на часы. - Постараюсь до вечера сгонять туда и обратно.
  - Вот и чудесно, - лучезарно улыбнулась Амалия.
  Записка была тут же написана, и влюблённый сыщик, не теряя времени, отправился на вокзал.
  Проводив его взглядом, Амалия тихо засмеялась. Владислав сделал своё дело и больше ей был не нужен. Находясь в Л., он мог только помешать.
  Радуясь, что ей так легко удалось спровадить его, Амалия неторопливо прошлась по улице, на которую пятиэтажка выходила фасадом. Время от времени она поднимала глаза на два окна на третьем этаже. Окна были задёрнуты шторами.
  Между тем дождь усилился, и Амалия сочла за лучшее вернуться на квартиру Алексея.
  Она отперла дверь ключом, который ещё раньше выдал ей хозяин. Вошла в комнату.
  Алексей только что проснулся. Он лежал на кровати небритый, с заспанными глазами, и курил.
  - Хэлло, малышка, как дела? Как продвигается авантюра с учёным?
  - Нормально, - ответила вампирша. - Сегодня сделаю ему визит.
  - Правильно, - одобрил Алексей. - Главное - действуй нахальнее. Кстати, а где твой сыщик?
  - Уехал в Н. по срочному делу. Обещал вернуться сегодня вечером.
  - Надеюсь, без него мы не заскучаем. Давай, прыгай сюда! - И он пододвинулся, сдёргивая с себя одеяло.
  Вампирша холодным взглядом смерила его голое тело.
  - Ты глянь, какой у меня крепкий, - ухмыльнулся Алексей. - Он у меня всегда такой по утрам. У твоего Славика стоял так когда-нибудь?
  - Сначала прими ванну, - потребовала Амалия. - Я ужасно брезглива, пора бы тебе к этому привыкнуть.
  "Лучше всего прирезать его в ванне, - подумала она. - Меньше крови пропадёт".
  Алексей целую минуту шарил под кроватью, ища шлёпанцы. Потом, к досаде вампирши, принялся приседать посреди комнаты, отжиматься и прыгать.
  Амалия нетерпеливо прошлась. Она уже настроилась на предстоящее пиршество и предвкушала его, а тут - гимнастика... Задержка её раздражала.
  Она не сомневалась, что может убить этого длинноволосого олуха совершенно безнаказанно. До вечера в квартиру всё равно никто не зайдёт, а уж вечером-то Амалия будет в другом теле и чиста, как праведница. Пускай тогда милиционеры разыскивают Юлю. Возможно, они и найдут труп этой девицы, но след графини Амалии для них опять будет потерян.
  Посмеиваясь втихомолку, она направилась за Алексеем в ванную. По дороге прихватила опасную бритву.
  Хозяин квартиры наклонился над краном и тут же получил ловкий удар лезвием по шее. На белый бок ванны брызнула алая струя. Алексей вздрогнул всем телом, застонал. Он попытался выпрямиться, но Амалия рукой пригнула его голову ниже, чтоб лучше стекала кровь. Другой рукой поспешно заткнула пробкой отверстие на дне ванны и принялась энергично массировать вздрагивающее тело умирающего, стараясь выдавить как можно больше драгоценной влаги.
  Её натекло не слишком много, но для Амалии этого было достаточно. Она сбросила посинелый труп на пол, уселась на край ванны и маленьким стаканчиком стала вычерпывать кровь.
  Труп лежал у неё под ногами. Смакуя вожделенный напиток, она шлёпала босыми пятками по груди и животу покойника. Шлепки были звонкими и очень забавляли вампиршу.
  
  
  Глава тринадцатая,
  в которой молодой ревнивец Роман прячется с ножом в кустах, а Амалия снова пьёт кровь
  
  Вечером погода окончательно испортилась. Дождь перестал, но небо набухло такими тяжёлыми тучами, что предстоящий ливень обещал быть нешуточным. К половине десятого улицы совершенно опустели. Машины почти не проезжали. Под яростными порывами ветра качались фонари.
  Амалия стояла в тёмном углу вестибюля ирининого подъезда. Время тянулось невыносимо медленно. Наконец хлопнула входная дверь и вошли двое. Застучали по кафельному полу каблучки Ирины.
  Молодые люди остановились там же, где и всегда - у окна на площадке между этажами.
  До Амалии донеслись голоса:
  - Юхан, ты такой славный!
  - Люблю тебя, Ирочка...
  - И я тебя...
  - Мы будем счастливы, я уверен...
  - А когда мы поедем в Швецию?
  - Уже скоро.
  - Ой, Юхан, я тебя так люблю, так люблю! Поскорей бы...
  - Мы будем счастливы до конца наших дней, дорогая...
  - Да, да, да... Целуй меня ещё, Юханчик, миленький...
  
  
  За их силуэтами, кроме Амалии, следили и другие глаза.
  В глубине двора, прячась в гуще кустов, стоял Роман, молодой человек восемнадцати лет. Год назад он до безумия влюбился в Ирину. Она ответила ему взаимностью. Она гуляла с ним, целовалась, даже обещала выйти замуж. И вдруг появился этот швед! Хрипящий магнитофон и заношенные джинсы Романа оказались не в состоянии соперничать со стереонаушниками иностранца, его куртками, майками и походами в ресторан.
  Отставку Роман переживал очень болезненно. В нём всё кипело от ревности и злости. Одна только мысль, что Ирина с этим лысым скоро уедут в Москву, а его самого заберут в армию, доводила его до безумия. Выходит, он будет драить туалеты в казарме, а в это время Ирину, его Ирину, будет трахать этот старый хрен!
  Он был абсолютно уверен, что иностранца она не любит. Какая там любовь! Фирменные тряпки да ресторан вскружили ей голову. А от одного лишь обещания взять её с собой за границу не только Ирина - любая здешняя девчонка ляжет под кого угодно, хоть под макаку... Если этот швед внезапно и необъяснимо исчезнет, рассуждал Роман, то Ирина вернётся ко мне. Ведь она меня ещё совсем недавно любила. По-настоящему любила...
  Уже который вечер он приходил сюда, в этот двор, чтобы растравить себе душу видом целующейся парочки. Он смотрел на них и стонал от невыносимого отчаяния, но оторвать глаз от окна не мог. И вот, наконец, оттягивать задуманное стало невозможно. Через два дня они уезжают в Москву. Надо действовать.
  Холодный ветер хлестал с неистовой силой, а по разгорячённому лицу влюблённого текли крупные капли пота вперемежку со слезами. Не спуская глаз с тускло желтеющего окна, он дрожащей рукой нащупывал в кармане нож...
  
  
  Завершив последний, самый долгий поцелуй, молодые люди расстались. Юхан вышел во двор, Ирина стала подниматься по лестнице к своей квартире.
  На лестничной площадке из-за трубы мусоропровода навстречу ей шагнула незнакомая девушка, очень бледная, с горящими решимостью глазами. Блеснуло лезвие ножа. Ирина в испуге отпрянула.
  - Не вздумай закричать, а то полосну, - прошептала Амалия. - Я тебе ничего не сделаю, если будешь вести себя тихо. Дело к тебе есть. Иди со мной.
  В её взгляде было нечто такое, что заставило Ирину подчиниться. В тёмном закуте у подвальной двери Амалия велела ей спустить брюки и трусы.
  
  
  Перед Юханом, обходившим по тропе кустарник, внезапно выросла высокая фигура.
  - Дай закурить, - хрипло потребовал незнакомец. Его правая рука была заведена за спину.
  Юхан полез в карман за сигаретами, быстро соображая, чем он может откупиться. Швед не сомневался, что это грабитель.
  Свет молнии разорвал полумрак, и швед заметил, как рука незнакомца выскользнула из-за спины. Увернуться Юхан не успел - лезвие с силой вонзилось ему в живот. Швед захрипел, схватился руками за рану. Роман, не давая ему опомниться, нанёс ещё несколько ударов - в грудь, в плечо, в шею. Перед ним уже лежал труп, а он всё бил и бил, находя какое-то странное, утробное наслаждение в терзании этих рук, груди, половых органов, посмевших притронуться к его любимой.
  На раскрасневшееся лицо Романа упали первые капли дождя и задымились, испаряясь.
  Холодный дождь застучал чаще, и Роман опомнился, огляделся. Двор был безлюден. Со стороны дома и улицы не доносилось ни звука. Тяжело дыша, он взял убитого под мышки и поволок в кусты.
  
  
  Графиня нежно погладила голые бёдра Ирины, провела рукой по шёрстке на влагалище.
  - Ну же, успокойся, дитя моё, никто не собирается тебя убивать, - проворковала она вкрадчиво. - Но если пикнешь - то вот он, нож... Убивать не стану, но щёчки твои мягкие распорю и глазки выколю, чтоб не опознала меня потом, и чтоб замуж тебя такую никто не взял. А если будешь умной девушкой и попридержишь язычок, то тебе ничего не будет, и твой кавалер не догадается... И женится он на тебе, котик мой драгоценный...
  Дрожа, Ирина лежала на расстеленной юлиной куртке. Она страшно перетрусила и делала всё, что требовала от неё насильница. Палец Амалии погрузился во влажную щель между её бёдрами и нащупал клитор. Ирина вздрогнула, задышала часто.
  "Эрогенная зона, - вспомнила Амалия выражение из журнала, который они читали вместе с Алексеем, и тихонько засмеялась. - Вот где твоё уязвимое место, котик... Ну, теперь держись!"
  И она принялась быстро сновать пальцем по влагалищу, попутно захватывая клитор. Ирина стонала сквозь сжатые зубы, извивалась, лицо её болезненно морщилось, на нём выступила испарина. Амалия стиснула ладонью её грудь, прижалась к своей пленнице всем телом. Палец её работал беспрерывно, всё энергичнее давя на клитор.
  Наконец из горла Ирины вырвался судорожный хрип, тело её, охваченное оргазмом, затрепетало и изогнулось дугой. И в тот же миг из глаз насильницы вырвались два жёлтых огня и впились ей в грудь.
  ... Амалия очнулась почти сразу. Нашарила нож, который она предусмотрительно положила на пол ещё будучи Юлей.
  Юля же, освобождённая от её духа, лежала без сознания. Но вампирша знала, что сейчас она очнётся и вспомнит всё, что с ней творила вселившаяся в неё сущность. И из неудобного положения она ударила ножом по горлу девушки, которое ещё минуту назад было её собственным. Тело Юли вздрогнуло, отвалилось от Амалии и с глухим стуком растянулось на грязном полу. Вампирша приподнялась и с жадностью прильнула губами к ране.
  
  
  А в тёмном дворе под хлещущим дождём Роман, яростно сопя, перепиливал ножом шею своему сопернику. Он полагал, что надёжно заметёт следы, если разденет труп догола и отрежет ему голову. Милиция вряд ли догадается, кому принадлежит голое безголовое тело. А шмотки иностранца и его череп он заберёт с собой, чтобы спрятать в надёжном месте.
  
  
  Глава четырнадцатая,
  в которой Синцевецкого впервые подводит его феноменальная память
  
  После кровавой трапезы Амалия ещё какое-то время приводила себя в порядок. Итак, теперь она - Ирина, дочь филолога Синцевецкого. Прекрасно. Пока всё идёт как задумано. Она вытерла кровь на лице. Ещё раз осмотрела юбку, чулки, куртку. Кровавых пятен нигде как будто не было... Теперь ей, пожалуй, можно предстать перед папашей.
  Она неторопливо двинулась вверх по лестнице. Она поднималась, а в голове кружились мечты, от которых сладко замирало сердце. Узнав заклинание, она, конечно, не произнесёт его сразу. Она не такая дура, чтобы всю жизнь оставаться во плоти этой провинциалки Ирины. Нет, три заветных слова она произнесёт только тогда, когда найдёт такое женское тело, в котором действительно стоит остаться до самой смерти. Это должно быть тело молодой, очень богатой западноевропейской или американской женщины, супруги престарелого миллионера или влиятельного политика, женщины, вращающейся в самом высшем свете. Но для того, чтобы войти в такое тело, ей придётся совершить не один переход - из женщин в мужчин и обратно, в зависимости от обстоятельств. Например, в самое ближайшее время она перекинется в тело шведа и уедет за границу. Там она найдёт богатую даму, которую швед сделает своей любовницей или же попросту изнасилует; из дамы она перекинется в кого-нибудь другого, и так далее, пока наконец не найдёт плоть, которая устроит её во всех отношениях. Это будет молодая аристократка, принцесса крови, не меньше. И тогда только она трижды произнесёт вслух заклинание! С неё тотчас спадёт проклятье и она перестанет испытывать нужду в человеческой крови. В теле принцессы она благополучно проживёт весь положенный ей человеческий век, тихо скончается и её успокоенная душа навсегда покинет этот бренный мир...
  Вот и дверь сто тридцать восьмой квартиры. Амалия перевела дыхание, нырнула в память своей жертвы, пытаясь представить, как, с какими словами настоящая Ирина могла появиться перед отцом. У него не должно возникнуть и тени сомнения, что перед ним действительно его дочь!
  Она нажала на кнопку звонка.
  Открыл ей высокий худощавый седеющий человек лет пятидесяти, с газетой в руке.
  - Ириша, ну наконец-то, - укоризненно сказал он. - Такая непогода на улице, дождь хлещет, а тебя нет. Я уже начал волноваться.
  - Ах, папочка, я больше не буду, - ответила Амалия, впархивая в квартиру и на ходу расстёгивая куртку. - Ты поужинал?
  - Да, я уже ел, не беспокойся, - он отправился в комнату, разворачивая газету. - Почему бы тебе не познакомить меня со своим иностранцем? - послышался оттуда его голос.
  - Я назавтра пригласила его к нам, - откликнулась Амалия.
  - Кто хоть он? Чем занимается?
  - Я бы хотела, чтобы ты сам спросил у него... - замялась Амалия.
  "В самом деле: кто он, это швед? - задумалась она. - Чёрт бы побрал этого любопытного старикашку..."
  Лихорадочно порывшись в памяти Ирины, она кое-что выудила оттуда, и это "кое-что" натолкнуло её на идею - очень неплохую, как ей показалось.
  - Впрочем, скажу, - произнесла она, появляясь в комнате. - Открою тебе этот страшный секрет. Молодой человек, которого я тебе завтра представлю, по специальности филолог. Как и ты!
  Швед не был филологом, зато им был Синцевецкий, и Амалии показалось, что это должно его заинтересовать.
  Её расчёт оказался верным. Учёный, удобно устроившийся в кресле, поднял очки на лоб и отложил газету.
  - Вот как? - сказал он. - Приятно слышать. Выходит, мы с ним собратья по профессии.
  - Он специализируется по старинным арабским рукописям, - продолжала Амалия, подходя к нему. - Особенно его интересует древняя рукопись, которую ты прочитал тридцать лет назад. Помнишь, ты мне как-то рассказывал о ней? Будто бы после этого в библиотеке случился пожар и рукопись сгорела...
  - Рукопись я прекрасно помню. Это был философский трактат времён династии Аббасидов, отчасти использованный потом Аш-Шаади... Постой-постой, - он с удивлением уставился на дочь. - Я разве говорил тебе об этом свитке?
  - Ну конечно, говорил, - Амалия нежно прильнула к нему. - Ты просто запамятовал. Когда я рассказала об этом Юхану, он страшно заинтересовался. Он подозревает, что ты читал второй экземпляр того свитка, который хранится в Королевской библиотеке Стокгольма...
  - Да, я знал, что ленинградский экземпляр не единственный, есть ещё один, а иначе бы я сразу после пожара восстановил по памяти весь текст, - сказал Синцевецкий.
  - Стокгольмский свиток сильно попорчен, - продолжала Амалия ещё вкрадчивей. - В нём вымарана сорок вторая строчка. Ты должен помочь Юхану её восстановить. Он пишет об этом диссертацию. Ведь ты поможешь ему, папа? У тебя такая память! Ты помнишь весь текст от первой строчки до последней!
  - Ну разумеется, - учёный пожал плечами.
  - Сорок вторая строка, папа, - пальцы вампирши непроизвольно стиснули его запястье. - Вспомни её!
  - Не волнуйся так, - он мягко высвободил руку. - Вспомнить строчку - минутное дело...
  - Прямо сейчас вспомни!
  - Ну, хорошо... Дай только сосредоточиться...
  Он откинулся в кресле, беззвучно зашевелил губами.
  - Странно, - сказал он спустя пять минут, когда Амалия уже начала терять терпение. - Мне всегда казалось, что я в любое время могу свободно восстановить в памяти весь текст манускрипта. Но, ты знаешь, сейчас, когда я дохожу до сорок второй строки, на мой мысленный взор наплывает какой-то туман... Никогда раньше со мной такого не было! Видно, старею. Попробую ещё раз с самого начала.
  - Постарайся! - взмолилась вампирша. - Напряги память!
  Учёный морщил лоб и тёр пальцами виски десять минут.
  - Не могу! - Его жалобный крик слился с раскатом грома за окном. - Туман застилает эти проклятые три слова!
  - Не может быть! - завизжала в отчаянии Амалия. - Ты лжёшь! Ты просто не хочешь напрячь память!
  - Ирина, каким тоном ты разговариваешь с отцом...
  - Думай, думай, думай, - Амалия, застонав, принялась молотить кулачками по подлокотнику. - Вспоминай же, ну!
  - Нарочно не буду, - учёный в сердцах отшвырнул газету.
  Он начал вставать из кресла, но Амалия грубо толкнула его назад.
  - Сиди! - закричала она. - Ты должен вспомнить! Это мой единственный шанс выжить в вашем идиотском мире! Пойми, от этих трёх слов зависит моя жизнь!
  Вампирша кричала, брызжа слюной, совершенно забыв о своей роли послушной дочки учёного. У Синцевецкого от изумления и страха слёзы выступили на глазах.
  - Ирочка, что с тобой? Ты нездорова...
  - Молчи и вспоминай!
  - Ну хорошо, хорошо, только не волнуйся... Если ты так хочешь, я ещё раз постараюсь вспомнить...
  Гром не умолкал ни на минуту. Вспышки молний поминутно заливали комнату, перебивая неяркий свет абажура. Лицо Синцевецкого покрылось мелкими каплями пота, глаза округлились, казалось, они вот-вот вылезут из орбит, дрожащие пальцы чертили в воздухе какие-то знаки... Неожиданно напряжение сменилось бурной истерикой. Учёный закрыл руками лицо и затрясся в рыданиях.
  - Я забыл, забыл... - твердил он. - Я ничего не могу с собой поделать...
  Амалия похолодела. Неужели спасения нет и она обречена вести жизни вампирши, подвергаясь постоянной опасности погибнуть и вернуться в виде бестелесного духа в мрачный опостылевший склеп?
  - Ну, нет же, чернокнижник! - завопила она гневно. Исступлённая злоба сверкнула в её глазах. - Зебуб-Бааль указал на тебя, а он не мог ошибиться!
  Синцевецкий трясся в нервическом плаче. Он был поражён, раздавлен, пребывал в ужасе и смятении. Феноменальная память впервые подвела его. Сама мысль об этом ввергла его в состояние, близкое к ступору.
  Амалия металась возле кресла, бессильно размахивая кулаками.
  Порыв ветра с шумом распахнул оконные рамы. Взметнулись занавески, с подоконника стаей вспорхнули какие-то бумаги. И тут вампиршу осенило.
  - Остаётся одно, - проговорила она, останавливаясь посреди комнаты, и вдруг рассмеялась страшным каркающим хохотом.
  Как она сразу не додумалась! Всего-то и дел, что войти в плоть этого старикашки и самой вспомнить те три слова!...
  Всё ещё смеясь, она подошла к стопке книг, перевязанных бечёвками. Она развязала их и этими бечёвками привязала руки Синцевецкого к подлокотникам. Тот не сопротивлялся, лишь жалобно повторял сквозь судорожные всхлипы:
  - Доченька, зачем? Оставь меня...
  "Теперь ты мой, - подумала Амалия, убедившись, что Синцевецкий связан надёжно. - Я войду в твою плоть, а значит, и в память тоже..."
  Не торопясь она расстегнула на нём ширинку. Взяла в руку дряблый член, коснулась его языком...
  Она работала челюстями изо всех сил, но заставить эту бледную водоросль подняться оказалось не так-то просто.
  - Ира, ты сошла с ума, - стонал учёный. - Оставь меня, оставь немедленно, говорю тебе...
  - Я хочу стать твоей... Хочу принадлежать тебе... Мечтаю об этом всю жизнь...
  - Не надо!
  - Тебе хочется этого, я знаю! Ты заглядываешься на молоденьких девочек, я сколько раз замечала!
  Учёный тяжело задышал, голова его откинулась.
  - Нет, Ира, нет... - прошептал он еле слышно.
  
  
  Глава пятнадцатая,
  в которой высшие силы в лице ирининого любовника пытаются предотвратить переход Амалии в тело Синцевецкого, но она бьётся до конца
  
  Даже ливень не в состоянии был заглушить ярости Романа, с какой он отпиливал голову. Отделить её показалось ему мало. Он выколол у головы оба глаза, рукояткой выбил зубы и перешиб переносицу. А раздев труп догола, с каким-то звериным остервенением распорол живот и вытянул наружу кишки.
  Голову он засунул в полиэтиленовую сумку, в другую такую же запихнул одежду шведа. Изуродованный труп он оттащил к овражку у забора, где особенно густо разрослись лопухи.
  Затем, подхватив сумки, он собрался было покинуть двор, но, взглянув на высокое дерево, росшее почти посредине двора, остановился. Его охватило желание ещё раз увидеть Ирину. Сколько раз он взбирался на развилку в ветвях и оттуда подолгу смотрел в её окно, наблюдая, как она перелистывает за столом тетради, слушает музыку, причёсывается, готовясь ко сну... Роману отчего-то вдруг подумалось, что он больше никогда не увидит свою возлюбленную, и его сердце кольнула ледяная игла тоски. Чувство было мимолётным, но настолько сильным, что несчастный влюблённый кинул под деревом сумки и, не обращая внимание на дождь, полез по корявому стволу.
  То, что он увидел в распахнутом окне, ударило его как молнией. Дыхание перехватило, сердце сжалось, мысли пришли в смятение. Не помня себя, Роман пронзительно закричал. Увиденная картина показалась ему жутким кошмаром, который не привидится в самом страшном сне. Ирина делала минет собственному отцу! Роман не удержал равновесия и, если бы в самый последний момент машинально не схватился за ветвь, то упал бы и неминуемо покалечился. Исцарапавшись в кровь, он стремительно спустился на землю. Ураганный ветер норовил сбить с ног, хлеставшие струи пригвождали к земле, но он не замечал их. Подобрав сумку с головой шведа, он бросился к подъезду.
  В дверь сто тридцать восьмой квартиры он звонить не стал. Просунул лезвие ножа между створкой и косяком, надавил посильнее, потом разбежался и треснул плечом. Потом ещё раз. И ещё... Дверь распахнулась. Роман ввалился в прихожую.
  По квартире летали листы бумаги, взвивались шторы и с грохотом захлопывались и распахивались двери. Роман вбежал в комнату. Зрелище, представшее его глазам, было настолько омерзительным и страшным, что в первый момент он отказался поверить, что женщина, прильнувшая к паху Синцевецкого, - это Ирина, его Ирина!
  Промокший насквозь, вспотевший, задыхаясь от волнения, с гулко бьющимся сердцем, он приблизился к ней сзади и, недолго думая, обрушил на её голову тяжёлый удар кулака.
  - Что ты делаешь, сука! - закричал он.
  Для Амалии, увлечённой возбуждением Синцевецкого, этот удар был страшной неожиданностью. Она рухнула на пол и с полминуты лежала неподвижно. Первой её мыслью было, что её постигла небесная кара. А иначе как объяснить появление этого незнакомца в самую решительную минуту, когда успех был близок, член Синцевецкого уже стоял и оргазм вот-вот должен был наступить? Леденящий страх сковал её волю, она затравленно смотрела на Романа, не в состоянии пошевелить и пальцем.
  - Вот ты, оказывается, какая! - сдерживая рвущиеся наружу рыдания, проговорил Роман. - Ты проститутка, блядь, мерзкая, подлая тварь, которую мало убить! - Он взмахнул ножом перед самым её носом. - И я ещё целовал тебя! Тьфу!
  Упоминание о поцелуях заставило Амалию насторожиться. А может, это и не демон вовсе, а простой смертный?
  Роман сходил за сумкой, оставшейся в прихожей, и, вернувшись, вытащил из неё окровавленную голову.
  - Признайся, - он ткнул её в лицо вампирше. - У него ты тоже сосала? А? Что гляделки-то вылупила? Не узнаёшь? Накрылась твоя заграница! Накрылась Москва, институт, всё, всё, всё!... - Роман прижал мёртвую голову к лицу Амалии. - На, целуй его! Лижи! Соси! - Он прижимал голову с такой силой, что вампирша вскрикнула от боли. - Лижи его, покуда ты ещё дышишь, падаль... Я тебя слишком сильно любил, чтоб ты осталась жива. Ты умрёшь... - Амалия попыталась вырваться, но, получив несколько чувствительных ударов, снова затихла. - Не дёргайся, сучка! Я любил тебя больше собственной жизни, и поэтому ты подохнешь!...
  - Оставьте её, прошу вас, - подал голос дрожащий Синцевецкий.
  Роман, не обращая на него внимания, отбросил голову и взял в руку нож. Амалия взвизгнула, рванулась всем телом, но Роман навалился на неё. Прижатая к полу, графиня судорожно дышала и со злобой и ужасом глядела на бывшего ирининого любовника. А он, придерживая рукой её лицо, провёл лезвием по её лбу. Из раны густо засочилась кровь.
  - О-о-о... Хорошо... Мне уже легче... - Из глаз Романа катились слёзы, тогда как рот его кривился в усмешке. - Теперь ты уже не такая красивая... - Он провёл лезвием над её верхней губой, потом по подбородку, по нежной шее. Амалия визжала и пыталась высвободиться, но объятия Романа были твёрже стальных клещей. - Мне уже совсем легко... - приговаривал он, чертя кровавые линии на её лице. - Ты не похожа на мою Ирину... Ты не она... Ты уродливая, гнусная ведьма... И я тебя убью...
  Он разорвал на её груди рубашку и ножом начертил над её сосками короткое матерное слово. Порезы сразу окрашивались кровью. Вампирша стиснула в кулак все свои силы и рванулась. Эта последняя отчаянная попытка неожиданно удалась. Впавший в какой-то транс Роман вовремя не среагировал и слишком поздно протянул руку, чтобы схватить её. Вампирша вырвалась и отбежала.
  Взвыв от ярости, Роман с силой всадил нож в паркет - туда, где она только что лежала.
  Вампирша, не сводя с него глаз, нащупала рядом с собой что-то твёрдое, липкое. Это была отрезанная голова. Не раздумывая, она швырнула её в Романа. Удар пришёлся по виску. Роман, поднимавшийся с пола, со стоном снова опустился.
  Амалия огляделась. Увидела бронзовую пепельницу, метнулась к ней, схватила и, визжа от ярости, бросилась к своему истязателю. Роман выставил нож, но вампирша, ослеплённая гневом, не обратила на него внимание. Она видела перед собой только ненавистное лицо незнакомца. Сосредоточилась единственно на нём и принялась исступлённо бить по нему острым выступом пепельницы, почти не замечая ответных ударов. И вскоре рука Романа бессильно опустилась. Нож выпал из разжавшихся пальцев... А Амалия в тупой, неистовой злобе всё била и била, пока череп Романа не превратился в груду окровавленных осколков.
  Только тогда она перевела дыхание. И сразу на неё навалилась сильнейшая боль. Всё её тело было изрезано и исколото, на груди зияли глубокие раны...
  Но вампирша победно улыбалась. Она по опыту знала, что никакие раны ей не страшны, если она напьётся крови. А кровь - вот она, потоком хлещет из мертвеца!
  Амалия почти упала на труп. Задыхаясь, захлёбываясь, она ловила ртом струившуюся красную влагу. И уже спустя минуту тёплая волна прокатилась по её изувеченному телу. Энергия, заключённая в человеческой крови, вновь сотворила чудо. Когда Амалия, насытившись, отлипла от трупа, все её раны были зарубцованы, даже самые глубокие, те, что исполосовывали её грудь.
  Она обернулась к креслу. Учёный был, по всей видимости, в обмороке. Он лежал без движения с закрытыми глазами, голова его свешивалась набок.
  Амалия влепила ему несколько пощёчин.
  - Голубчик мой, - проворковала вампирша, когда он пришёл в себя. - Успокойся, обожаемый, давай продолжим нашу забаву. Ну-ка, приободрись, сейчас мы с тобой получим удовольствие...
  И она удобнее устроилась между его ног.
  
  
  Глава шестнадцатая,
  в которой Владислав передаёт юлиной матери записку и делает несколько страшных открытий
  
  В эту минуту во дворе ирининого дома появился запыхавшийся Владислав. Он быстро шёл к подъезду, держа над собой раскрытый зонт. Внезапно он остановился: блеск молнии выхватил из полумрака набитую чем-то белую полиэтиленовую сумку. Она лежала под высоким деревом в двух шагах от дорожки, по которой шёл сыщик. Глянцевый бок сумки поливали дождевые струи.
  Владислав несколько секунд медлил. Потом достал фонарик и направился к сумке.
  ... Несколько часов назад он вручил юлиной матери записку, которую нацарапала Амалия. В записке вампирша писала, что отправилась в Л., чтобы встретиться с учёным, который поможет ей поступить в московский институт.
  Екатерина Петровна, и без того взволнованная необъяснимым исчезновением дочери, взволновалась ещё больше.
  - Не верю, - убитым голосом повторяла она, расхаживая по кухне. - Какой учёный? Чушь какая-то... Случилось что-то недоброе, сердцем чую!
  - Но это правда, - уверял её Владислав. - Я сам помог ей разыскать в Л. этого человека. Беспокоиться совершенно не стоит. С Юлей всё в порядке.
  - Она мне ничего о нём не говорила. Она должна была хотя бы предупредить!
  - Как - не говорила? Она сказала, что вы знаете.
  - Не знаю я ничего! И ты мне тут будешь говорить, что нет причин для беспокойства! А вот это что? - Екатерина Петровна подошла к раковине и отодвинула стоявшее под ней помойное ведро, открыв ком грязной одежды. - Это шмотки её отца, моего бывшего мужа! Тут всё его, и его трусы, и майка, и даже штаны с пропуском в кармане!
  Владислав насторожился.
  - Когда вы это обнаружили?
  - Вчера, сразу как вернулась с работы. По запаху его мерзкому нашла.
  Сыщик в задумчивости закусил губу.
  - Это действительно странно, - сказал он. - Вы знаете, я чувствовал запах этой одежды ещё когда сидел тут с Юлей... Это было накануне нашего отъезда в Л. Но тогда я не придал этому значения... Я просто решил, что незадолго до меня здесь был её отец... - Он помолчал, размышляя над ситуацией. Побарабанил пальцами по столу. - Пожалуй, эта одежда уже тогда могла находиться за ведром...
  - Но откуда она взялась? - воскликнула Екатерина Петровна. - Он что - разделся до гола и так и ушёл отсюда - в чём мать родила?
  - Напрашивается мысль, что внезапный отъезд Юли как-то связан с визитом её отца, - хмурясь, предположил Владислав. - Хотя объяснение может быть более прозаичным. Например, он оставил эти вещи для стирки, а пропуск случайно забыл в кармане.
  - Никогда он своих вещей в стирку нам не оставлял! Такого отродясь не было! Да я бы и не взяла его барахло. Пусть его шлюхи обстирывают!
  - Но тогда при чём здесь учёный?... - продолжал размышлять вслух будущий следователь. - Или Юля выдумала его как предлог для отъезда из Н.? Но, с другой стороны, учёный с такой феноменальной памятью действительно живёт в Л. Впрочем, это ровным счётом ни о чём не говорит. Юля могла прочесть о нём в газете. Ей нужен был предлог для поспешного отъезда, вот и всё. Одна ехать побоялась. И поэтому сказку про учёного, который поможет ей поступить в московский институт, она придумала специально для меня, чтоб я её сопровождал... Ну да, ей надо было срочно уехать из Н.! Срочно! Всё равно - куда. Лишь бы уехать... Наверняка это как-то связано с визитом её отца...
  - Надо звонить в милицию, - Екатерина Петровна заплакала. - С Юлей стряслась беда. Она пропала, пропала...
  - Не пропала она никуда. Сейчас она в Л., на квартире моего хорошего знакомого. И не случилось с ней ничего. Вот её адрес, можете поехать и поговорить с ней сами.
  - И поеду! Сейчас же поеду! - Женщина засуетилась, набросила на плечи платок. - Только сначала зайду к этому бабнику Копашеву. Пусть заберёт своё шмотьё, а заодно скажет, что ему надо было от Юли.
  - Я пойду с вами, - сказал сыщик.
  - Конечно, вместе и пойдём. А потом едем в Л.!... Ах, да, что ж это я. Давай-ка перекусим на дорогу. Ты ведь ко мне прямо с вокзала?
  Во время еды Владислав несколько раз принимался сосредоточенно принюхиваться к чему-то. С его лица не сходило выражение озабоченности. Наконец спросил:
  - Вы не чувствуете какого-то сладковатого запаха в квартире?
  - Копашёвским барахлом пахнет, - ответила хозяйка. - Сейчас уберу его подальше.
  - Да нет, не барахлом... Боюсь, Екатерина Петровна, я вам сейчас испорчу аппетит, но знаете что? Мне знаком этот запах. Я одно время работал в морге...
  Женщина побледнела, отложила поднесённый ко рту кусок хлеба.
  - Что ты такое говоришь! - воскликнула она и, помолчав немного, прибавила в испуге: - А запах, и правда, есть. По-моему, это тянет из вентиляционной трубы...
  Владислав вышел в прихожую. Здесь запах особенно чувствовался. Осмотревшись, сыщик приблизился к шкафу.
  - Что у вас тут?
  - Ну, что... Пальто зимние, газеты старые...
  Владислав отворил дверцу, отвёл в сторону висевшие на плечиках пальто и шарахнулся от неожиданности: из груды одежды вдруг высунулась голая бледная нога, скользнула вниз и глухо ударилась пяткой об пол. За ней высунулась вторая. И тут весь труп, приваленный к задней стенке шкафа, потерял устойчивость и начал вместе с ворохом газет сползать на пол.
  Крик Екатерины Петровны перешёл в хрип и оборвался. Владислав едва успел подхватить её. Он всё же не смог удержать на руках плотную пожилую женщину; ему пришлось уложить её на пол чуть ли не рядом с трупом бывшего мужа.
  Подавляя оторопь, сыщик бегло осмотрел тело Копашева. Бросались в глаза глубокая рана на шее и многочисленные синяки на груди, животе и плечах. Закончив осмотр, Владислав отволок бесчувственную женщину в комнату и уложил на кушетку. Протёр ей лицо мокрым полотенцем.
  Минут двадцать потребовалось Екатерине Петровне, чтоб окончательно прийти в себя. Сыщик помог ей спуститься в квартиру этажом ниже, где жила её знакомая. Затем вернулся и ещё раз, более внимательно, осмотрел квартиру и труп.
  Не приходилось сомневаться, что три дня назад тут разыгралась какая-то трагедия. Вызывало недоумение почти полное отсутствие пятен крови на трупе и на одежде Копашева. Не было их и на полу. Владислав задумался. Теперь ему было совершенно очевидно, что именно смерть отца заставила Юлю спешно бежать из Н. А не Юля ли, случаем, убила его? При всей невероятности этой версии сыщику пока не приходило на ум иного объяснения. Ведь если убил кто-то другой, то у Юли не было причин сбегать из дома. Обнаружив труп, она бы вызвала милицию, позвонила в "Скорую" - то есть, поступила бы так, как всякий на её месте...
  И всё же Владислав ни минуты не сомневался в невиновности своей подруги. Слишком много странного, необычного было в этом убийстве. Начать хотя бы с того, что такой сильный и точный удар в шею, вызвавший мгновенную смерть, характерен для профессионала, понаторевшего в своём кровавом ремесле, но уж никак не для девчонки-школьницы. И потом - куда всё-таки девалась кровь?...
  Из юлиной квартиры Владислав направился к жилищу её отца. Приближаясь к серому двухэтажному строению, он уже издали увидел у подъезда толпу людей и машину "Скорой помощи". В груди его защемило от зловещих предчувствий. Он беспрепятственно вошёл в подъезд, но у двери копашевской коммуналки стоял милиционер, не пропуская в неё посторонних. Ещё один маячил у двери в подвал. Сыщик успел как раз к выносу тела убитой Маруськи: подвальная дверь раскрылась и из неё в сопровождении милиционера вышли санитары, державшие носилки. Труп убитой был накрыт простынёй.
  Носилки пронесли в полуметре от Владислава. В нос ему ударил трупный запах. Ясно, что тело пролежало в подвале не один день. Интересно, сколько конкретно? Может быть - три, как труп в юлиной квартире?...
  Из разговоров в толпе Владислав узнал, что убили женщину. Одна словоохотливая старуха, жившая в этом же доме, утверждала, что убийца - Копашев из четвёртой квартиры, а убитая - его сожительница. Старуха будто бы видела собственными глазами, как кровожадный железнодорожник заманивал свою жертву в подвал.
  - Когда это было? - спросил Владислав.
  - Во вторник. Стало быть, три дня там пролежала, пока не нашли.
  Три дня! Именно тогда Юля спешно сорвалась в Л.! У Владислава на лбу выступил пот. Час от часу не легче.
  Старуха рассказывала, что Копашев был жильцом беспокойным, чуть ли не ежедневно устраивал скандалы, водил к себе всяких подозрительных женщин и алкашей.
  - А зарезал он её не во время ссоры, нет, - говорила она, понизив голос. - Заранее всё обдумал, чтобы отвести от себя подозрения. Хитростью заманил в подвал, кровопийца. Я как раз проходила мимо, когда он её вёл туда. Рожа у него была такая злодейская, хитрая. Я сразу поняла: что-то задумал, ирод...
  Электричка в Л. уходила через четверть часа, и Владиславу пришлось поторопиться. Он вышел из толпы и быстро зашагал к вокзалу.
  Убийство сожительницы Копашева проливало новый, неожиданный свет на трагедию в юлиной квартире. Скорее всего, Копашев направился к Юле сразу после убийства своей подруги. Собственное преступление настолько его потрясло, что он повредился в уме и его охватила жажда новых убийств. Он шёл к своей бывшей жене, чтобы разделаться и с ней, а заодно и с дочерью. Но жены дома не было, а Юля сумела постоять за себя. В разыгравшейся драке она, защищаясь, нанесла смертельный удар ножом в шею...
  И всё-таки здесь было что-то не то. По идее, после смерти отца Юля должна была нервничать, волноваться, места себе не находить от страха и беспокойства. А между тем она выглядела вполне нормально. Беззаботно смеялась, говорила о своём желании поступить в институт, об учёном, который может ей помочь... Сколько бы Владислав ни ломал голову над этим обстоятельством, он никак не мог найти для него удовлетворительного объяснения. Ведь не настолько же Юля бессердечна, чтоб смерть отца не произвела на неё решительно никакого впечатления!
  Электричка доставила Владислава в Л. в девятом часу вечера. В квартире Алексея его ожидал ещё один страшный сюрприз: в ванной на кафельном полу лежал голый труп хозяина с перерезанным горлом. Тело было обескровлено; на полу крови практически не было, зато кровавые пятна оставались на дне ванны. Сходство с убийством Копашева было разительное, как будто здесь и там поработала одна и та же рука!
  Мысли Владислава сбились. Сыщицкий раж слетел с него. Смерть - дикая, жуткая смерть шла за ним по пятам, опережала его, кружила рядом. Предположение, что и это убийство - дело рук Юли, даже не пришло ему в голову, настолько он был напуган и сбит с толку.
  Не став осматривать квартиру, он выбежал на улицу. К этому времени стемнело. Над Л. простёрлась грозовая мгла. Отчаявшись остановить попутку, Владислав пешком направился к дому Синцевецкого. В пути его застигла гроза с ливнем и шквалистым ветром. Хлипкий зонтик оказался бесполезен: за несколько минут Владислав вымок до нитки. Ни один прохожий не встретился ему, ни одна машина не пропорола фарами завесу дождя. Город казался вымершим.
  ... В найденной сумке находилась мужская одежда, причём очень дорогая, заграничная. Куртка и джинсы были залиты кровью. На нагрудном кармане куртки Владислав разглядел красно-синюю надпись на английском языке и рисунок в виде расправленного крыла. Надпись с рисунком показались ему знакомы. Ну конечно, это куртка шведа, возлюбленного дочки Синцевецкого! И все остальные вещи, без сомнения, принадлежали ему.
  Зонт в ослабевшей руке наклонился и ледяной ливень охладил разгорячённую голову сыщика. Какая-то мрачная, зловещая тайна преследовала его. Два трупа в Н., один в Л. Теперь ещё эта окровавленная одежда. А может, и шведа тоже убили?
  Он поторопился отогнать эту догадку. Нет, конечно же, нет! Шведа, скорее всего, ранили при ограблении, потому и кровь на вещах. Его раздели догола и отпустили восвояси. Но почему неведомые грабители бросили сумку с вещами? Сумка явно была брошена, преступники и не думали прятать её. Хотя не исключено, что они рассчитывают ещё вернуться за ней - вечер-то тёмный, хлещет дождь. Кто её увидит в сумерках под деревом?
  Владислав зашарил лучом фонарика по окрестным кустам и вскоре наткнулся на забрызганную кровью траву. Трава в этом месте была примята, и след, как будто волокли что-то тяжёлое, вёл к забору. Пройдя туда, Владислав обнаружил голый обезглавленный труп.
  Полыхнувшие в разных частях грозового неба молнии несколько долгих секунд озаряли чудовищную находку. Труп был зверски обезображен. На груди, плечах и бёдрах виднелись следы от многочисленных ножевых ударов. На месте члена багровело кровавое пятно. Из вспоротого живота вытягивались кишки...
  Войдя в вестибюль подъезда, Владислав остановился и долго прислушивался к тишине, нарушаемой раскатами грома. Тускло горела лампа, проливая обморочный свет на заплёванный пол и облупившиеся стены. В полумраке тонули перила и ступени лестницы, ведущей наверх. Сыщика пробирала дрожь. Он ни минуты не сомневался, что между убийствами Копашева, его сожительницы, Алексея и теперь этого иностранца есть прямая связь. Нити преступления сходились сюда, в этот дом, в сто тридцать восьмую квартиру. У Владислава не было никаких доказательств, подтверждавших эту мысль, но он и не искал их. Он просто знал, что это так и есть.
  Внезапный шорох заставил его вздрогнуть и облиться ледяным потом. Шорох доносился справа. Готовый к отражению нападения или к бегству, он направил луч фонарика на мрачную яму, куда уводили ступени. Там, в глубине, находилась подвальная дверь...
  Две крысы, встревоженные светом фонарика, прошмыгнули мимо него и скрылись в щели под батареей парового отопления.
  Владислав приблизился к ступеням. Луч осветил подвальную дверь и пол перед ней. Владислав вскрикнул в испуге: у двери лежал ещё один труп!
  Ноги сыщика одеревенели. Они словно двигались сами по себе, когда он одолевал дюжину ступенек, ведущих вниз. Фонарик дрожал в его руке и луч прыгал, не в состоянии сосредоточиться на страшном предмете. Наконец он замер, выхватив посинелое лицо, глубокую рану на шее, измазанную кровью синюю блузку. И тотчас погас - это Владислав выключил фонарик.
  Там, в темноте, на грязном полу, лежала убитая Юля...
  
  
  Глава семнадцатая,
  в которой на Амалию нисходят силы ада, позволяя ей расслышать три колдовских слова
  
  Амалия работала губами и языком так ловко, что скоро у Синцевецкого не стало сил противиться приближающемуся оргазму. А когда мужчина испустил стон, сопровождавший извержение семени, дух вампирши покинул исполосованное тело Ирины и вошёл в него двумя жёлтыми огоньками. Сознание Синцевецкого помутилось. Одновременно лишилась чувств и Ирина.
  Несколько минут в комнате царила тишина, нарушаемая лишь хлопаньем дверей на сквозняке и раскатами грома.
  Первой, как всегда, опомнилась Амалия. Она разлепила ресницы, вздохнула и попробовала пошевелить руками. Руки были крепко привязаны к подлокотникам. Вампирша кисло скривилась: забыла вовремя развязать учёному руки, и теперь мучайся, освобождайся как хочешь...
  В комнате, розовато освещённой абажуром, царил разгром. Пол был забрызган кровью. Возле комода валялась отрезанная голова Юхана; труп Романа с разбитым черепом лежал ничком на ковровой дорожке; у самых ног Амалии простёрлась бесчувственная Ирина. Лицо девушки было сильно изрезано и кровоточило, окровавленная рубашка была порвана, в крови была вся грудь.
  "Однако лихо он её отделал", - подумала Амалия, брезгливо разглядывая своё недавнее тело.
  Бечёвки пришлось перегрызать зубами. На это ушло добрых четверть часа. Тем временем возле Ирины натекла небольшая лужица крови. Красные струйки сочились по линолеуму и очень волновали вампиршу. Зря пропадает ценнейшее питьё! Амалия стонала от нетерпения вкусить его.
  Освободившись от бечёвок, она спрыгнула с кресла, прильнула к лужице и вылакала её всю, а потом ещё некоторое время лизала пол - до того приятен был вкус свежей крови. Только после этого она стянула с Ирины рубашку и принялась слизывать кровь с её ран.
  Почувствовав себя достаточно окрепшей, Амалия оторвалась от изувеченного тела, прошлась по комнате. Заметила на стене выключатель, щёлкнула им и комната погрузилась в темноту. Теперь лишь свет молний врывался сюда, заливая бледно-голубым сиянием старомодную мебель, книжные полки, картины, трупы на полу.
  Амалия остановилась посреди комнаты и закрыла глаза. Её цепкий разум начал погружение в память Синцевецкого, вызывая в ней картины прошедшего. Вампиршу не интересовали многочисленные тома, прочитанные учёным в последние годы, не интересовали страницы диссертаций, научных статей и рефератов. Ей нужны были рукописи, древние арабские рукописи. Мелькающая вереница видений уводила Амалию всё дальше в прошлое. И вдруг движение замерло, мысленный взор вампирши упёрся в пергаментный свиток, который Синцевецкий просматривал тридцать лет назад в ленинградском книгохранилище. Приглушённо светила настольная лампа, свиток лежал на столе, разглаженный ладонями, чёрная арабская вязь была отчётливо видна на коричневатой поверхности. Амалия расслышала голос Синцевецкого, неторопливо проговаривающий таинственные слова: "Гиба, абла, иккилях... Зильбир, уаггум, шабара... Зафикар, дурр, абилля..."
  По мере того, как приближалась сорок вторая строчка, на сознание Амалии всё чаще накатывали волны какого-то тумана. Её всю трясло, замирало в груди, невыносимо жаркий огонь разливался по всему её истинному, эфирному, телу. Страшных усилий стоило ей расслышать звучание слов на сороковой и сорок первой строчках. Когда же она взором Синцевецкого только попыталась взглянуть на сорок вторую, как перед её глазами полыхнула молния, а в ушах прозвучал оглушительный раскат грома. Вампирша с криком упала и забилась в судорогах.
  Придя в себя, она прохрипела проклятье тем силам, которые обрекли её на посмертные мучения и теперь не дают избавиться от них. Она снова напрягла волю, и снова фантастическая память Синцевецкого восстановила перед ней строки древней рукописи. Но тут опять вспыхнула молния и грянул гром. Видение рукописи исчезло. Тело пронзила нестерпимая боль.
  Очнулась простёртая на полу Ирина. Безумным взглядом она уставилась на стоявшего посреди комнаты отца. Глаза Синцевецкого были выпучены, иссиня-белое лицо застыло как маска, руки протягивались к распахнутому окну, навстречу молниям и порывам ветра.
  - О, силы ада, - завывала Амалия хрипловатым голосом учёного филолога. - О, Зебуб-Бааль, помогите мне!...
  Ирина закричала от ужаса. И в этот миг вспыхнула небывало яркая молния, залив всю комнату белым светом. Фигура Синцевецкого окуталась ослепительным огненным вихрем и совершенно потонула в нём. Из этого пламенного кокона снова прозвучал страстный призыв:
  - Зебуб-Бааль, ты слышишь меня? Помоги мне!
  Амалии казалось, что раскаты грома и слепящий огонь наполняют всё её существо, что ещё минута - и она сгорит в пламени и всё на этом кончится. Как вдруг сквозь треск, грохот и гул, откуда-то из невероятной дали пробился слабый голос Синцевецкого, читавшего вслух слова сорок второй строки: "Бабур, шар, иблигали..."
  Амалию сотрясла дрожь.
  "Бабур, шар, иблигали", - мысленно повторила она.
  И в тот же миг ярчайшая молния, державшаяся в небесах целую минуту, погасла, и с её исчезновением сгинул окутывавший Амалию огненный кокон. Комната снова погрузилась в полумрак. В ушах вампирши ещё какое-то время звучали отголоски громовых раскатов, но вот смолкли и они. Только тогда до её сознания долетел крик обезумевшей Ирины.
  Девушка каталась по полу и беспрерывно кричала. Немногим более часа пробыла Амалия в её теле, но и этого короткого времени хватило, чтобы вызвать сильнейшее расстройство её рассудка.
  "Как же это я сразу её не прирезала?" - раздражённо подумала вампирша, подбирая с пола нож.
  Она наклонилась над несчастной и, изловчившись, вонзила клинок в сонную артерию. Затем навалилась на содрогающуюся Ирину, крепко обхватила её руками и приникла ртом к ране на шее.
  И в этот миг в комнате зажёгся свет. Это вошедший Владислав нащупал на стене выключатель.
  
  
  Глава восемнадцатая,
  в которой Амалия пытается колдовать, но в итоге вынуждена выпрыгнуть из окна
  
  Открывшаяся картина ошеломила молодого человека. Учёный филолог Синцевецкий, раскрасневшийся, всклокоченный, с безумными глазами, сосал кровь из перерезанного горла собственной дочери! А рядом лежал ещё один труп...
  - Он сумасшедший, сумасшедший... - прошептал поражённый сыщик.
  Амалия вздрогнула, в испуге отпрянула от своей жертвы. Ещё один незнакомец! Откуда он взялся? Как видно, небесные силы, наложившие на неё проклятье, не желают оставлять её в покое...
  Вглядевшись в вошедшего, она узнала Владислава. Кривая усмешка раздвинула её губы, рука нащупала рукоятку ножа. Если этот мальчишка и в самом деле оказался здесь по воле небес, то что ж, она готова восстать против них! Она жаждет жизни, настоящей человеческой жизни, а не призрачного прозябания в тёмном склепе, и потому будет драться за свою телесную оболочку. В крайнем случае она всегда успеет трижды выкрикнуть три волшебных слова, снимающих с неё проклятье. Её душа освободится и, как и души тысяч умерших, обретёт вечный покой.
  Не сводя с Владислава глаз, она медленно поднялась с пола.
  Молодой человек похолодел, увидев в дрожащей руке филолога нож.
  - Гражданин Синцевецкий, вы пили кровь, - пробормотал он.
  - Да, милый юноша, пил. Такая уж моя участь...
  Амалия крадучись надвигалась на пришельца, заодно пытаясь рассмотреть, один он или ещё кто-то есть за его спиной.
  Владислав схватил табуретку и сделал ложный замах. Амалия нагнулась. Спустя мгновение табуретка полетела в неё и сбила с ног. Получив секундную передышку, Владислав ретировался в прихожую. Там в углу стояли лыжи. Он подскочил к ним, схватил палку и обернулся к безумцу.
  - Не двигайтесь, Синцевецкий! - крикнул он. - Ещё одно движение - и я проломлю вам голову!
  Амалия кошкой метнулась на него. Брошенная Владиславом лыжная палка задела её лицо, оставив на нём рваную отметину. В последний момент Владислав успел перехватить руку вампирши, сжимавшую нож, и с силой стиснул её, уворачиваясь от ударов, которые Амалия норовила нанести ему свободной рукой, и постепенно выкрутил ей локоть за спину. Владислав был крепче, сильней Синцевецкого, к тому же знал приёмы самбо. И уже через несколько минут, сваленная ловкой подсечкой, Амалия лежала на полу, уткнувшись носом в линолеум. Владислав сидел на ней, придавливая её коленями, и крепко сжимал вывернутую руку.
  Нож выпал из разжавшихся пальцев вампирши. Владислав ударом ноги отшвырнул его подальше.
  - Лежите тихо, Синцевецкий, - прохрипел он, - и не дёргайтесь, если не хотите, чтобы я сделал вам больно.
  - Не хочу, не хочу... - заскулила вампирша.
  В отчаянии, не зная, что предпринять, она стала исподволь воздействовать на сознание Владислава. Она знала, что во время грозы её колдовская сила растёт, и, хотя сейчас она была в теле человека, сила и на этот раз должна была проявить себя.
  Амалия посылала настойчивые импульсы в сторону своего победителя, и тот наконец почувствовал, что его клонит в сон.
  "Мне только заснуть не хватало! - мысленно воскликнул он, распахивая смыкающиеся ресницы. - Ведь этак он меня зарежет..."
  Он резко выпрямился.
  "Запру психа в туалете", - решил Владислав и ударил Синцевецкого по затылку.
  - Подымайся! - крикнул он. - И без штучек! Ну!
  Старчески кряхтя, испуская стоны и надрывно кашляя, Амалия стала подниматься с пола. Роль пожилого немощного человека ей удалась неплохо. Владислав на какое-то мгновение поверил ей и ослабил хватку.
  Почувствовав это, вампирша внезапно вырвалась и, оставив в руках Владислава половину рубашки, бросилась к окну.
  - Стой! Стой! - закричал сыщик.
  Он метнулся за ней, но схватить не успел: Амалия вскочила на подоконник и прыгнула с третьего этажа.
  Подбежав к окну, Владислав убедился, что учёный без движения лежит на чёрном, глянцевом от дождя асфальте.
  На улице зловеще горели фонари. Ливень только что кончился, но ещё мелькали зарницы и сеялась морось, в любую минуту угрожая снова перейти в дождь. Возле Синцевецкого разливалась кровавая лужа.
  "Похоже, разбился насмерть", - подумал сыщик, рукавом вытирая влажное от пота лицо.
  Помедлив, он подошёл к телефонному аппарату и снял трубку.
  
  
  Глава девятнадцатая,
  в которой человеческое тело Амалии балансирует на грани жизни и смерти и в итоге происходит нечто дикое и страшное
  
  Пока Владислав переговаривался с диспетчерами "Скорой помощи", к Синцевецкому приблизились двое прохожих: парень и девушка.
  Пётр и Наташа возвращались с дискотеки, где из-за ливня им пришлось пробыть пару лишних часов. Пётр провожал свою подругу до дома. Находясь ещё в конце улицы, они увидели, как из окна выпрыгнул мужчина. Девушка сразу поспешила к нему; Пётр попытался её удержать.
  - Не стоит искать приключений. Лучше уйдём... Он сам сиганул, ты же видела...
  - Ему нужна помощь, - настаивала девушка.
  - Но тогда нам придётся иметь дело с милицией.
  - Ну и что?
  - Нас запишут в свидетели, будут дёргать в ментовку, в суд... - Пётр недовольно морщился, однако от Наташи не отставал. - Ну хорошо, глянем на него, если ты так хочешь...
  У него были свои причины не связываться с блюстителями порядка. Он жил в Л. без прописки, на птичьих правах. А в том далёком городе, откуда он приехал, за ним числился грабёж. Если здешняя милиция наведёт о нём справки, то на родину его отправят не иначе как под конвоем.
  - Вот видишь, он жив! - воскликнула Наташа, останавливаясь возле упавшего. - Беги скорее, звони в "неотложку"...
  - Там бандит... - прошелестел раненый запёкшимися губами.
  - Что? Что вы сказали? - Наташа участливо наклонилась над ним.
  - Ко мне в квартиру забрался бандит, убийца... - шептала вампирша, превозмогая жгучую боль, которая пронизывала её человеческое тело. - Он убил мою дочь... Он и меня пытался убить... Задержите... его...
  - Петя, ты слышал? Там убийца!
  - И чего? Ты хочешь, чтобы я пошёл туда и задержал мокрушника? А может, их там двое? Или четверо?
  - Но что же делать? - со слезами воскликнула девушка.
  - Надо быстро уходить отсюда, пока нас никто не увидел, - сказал Пётр. - Пусть им занимается милиция. Это их работа.
  - Тогда хоть позвони туда!
  Пётр не ответил. Он прошёлся возле упавшего, взглянул на окно, из которого тот выпрыгнул. Окно освещалось мягким красноватым светом.
  - Вон там телефонная будка, - показывала Наташа. - Иди же, ради нашей с тобой любви!
  "В конце концов, - подумал Пётр, - можно сделать вид, что звоню".
  - Но только потом мы сразу уйдём! - сказал он и быстро, почти бегом, поспешил к будке.
  Вампирша попыталась привстать.
  - Лежите-лежите, - Наташа подложила под голову старику сумочку. - Вам нельзя двигаться. Сейчас приедет "Скорая помощь"...
  Амалия стонала от невыносимой боли. Она чувствовала, как с каждой минутой всё слабее бьётся сердце Синцевецкого, как один за другим отказывают его органы, медленнее пульсирует кровь. Жизнь уходила из её человеческого тела, и уже не было ни возможности, ни сил перебраться в другое. Вампирша с вожделением разглядывала склонившуюся над ней девушку. Ей бы это тело! Или хотя бы пару литров крови из него... Красная живительная влага сотворила бы чудо. Раны затянулись бы, отбитые внутренности ожили... Ну хотя бы один литр, чтоб только можно было встать и уйти...
  Она подняла дрожащую руку и положила Наташе на плечо.
  - Помогите старому человеку, потерявшему любимую дочь, - прошептала она. - Мне надо приподняться... Я хочу сесть...
  - Что вы, не надо. Лучше лежите.
  - Нет, добрая девушка... Прошу тебя, подставь мне плечо. Наклонись ко мне... Ещё ниже... Вот так...
  Рот Амалии оказался на одном уровне с бледно-синей пульсирующей жилкой на шее девушки. И вампирша, собрав последние силы, вдруг рванула девушку на себя и впилась зубами ей в шею. Наташа вскрикнула и замерла в испуге. Амалия стиснула зубы так крепко, что уже ничто не могло оторвать её от вожделенной артерии. Засочилась кровь. Не разжимая зубов, Амалия принялась высасывать спасительную влагу.
  Наташа в ужасе закричала. Крик её был негромким и не долетел до закрывшегося в телефонной будке Петра, который старательно накручивал диск и делал вид, что говорит с кем-то.
  Зато её крик услышал Владислав, выбежавший в эту минуту на улицу.
  Он остановился, увидев лежащих на асфальте Синцевецкого и молодую девушку. Весь вымазанный в крови, старый учёный впивался зубами ей в горло...
  Владислав всплеснул руками, словно отмахивался от привидения, а потом в гневе сжал кулаки. В несколько прыжков он оказался возле Синцевецкого и ударил его кулаком по голове. Потом ещё раз, и ещё. Тот захрипел, откинулся навзничь. Наташа поспешила отшатнуться от страшного старика.
  При виде окровавленной девушки Владислав пришёл в неистовство. Он принялся яростно месить Синцевецкого ногами. Ему вспомнилась убитая Юля, лежащая сейчас в тёмном подъезде, в обществе крыс, вспомнилась мёртвая, со страшно изрезанным лицом Ирина, вспомнился обескровленный труп Алексея. За всё, за всё он мстил кровопийце...
  Амалия поняла, что её человеческой плоти настал конец. Не придётся ей гулять по белому свету, разъезжать в карете, танцевать на балах, не стать ей молодой и прекрасной принцессой... Она стонала и корчилась от боли. Единственное, что она ещё могла сделать - это трижды произнести вслух заклинание. Тогда её душа хотя бы не вернётся в постылый склеп...
  - Бабур... шар... иблигали... - хрипела она, содрогаясь от ударов, которые наносил ей сыщик.
  Из её рта вместе с хрипом вырывалась кровавая пена, распухший язык еле ворочался в гортани, грудь судорожно вздымалась, тщетно пытаясь набрать воздуху в перебитые лёгкие. И всё же она упрямо - сквозь адскую боль - твердила:
  - Шар... иблигали... бабур...
  Тем временем к месту событий спешил Пётр. Он не видел, как лежавший на асфальте полумёртвый старик вцепился зубами в шею его подруги - в тот момент он накручивал диск, стоя к ней спиной; обернувшись же и заметив незнакомого парня, который с остервенением лупил старика, он тут же решил, что это и есть тот самый бандит, из-за которого старик выпрыгнул из окна. Пётр швырнул трубку и немедленно бросился к нему.
  Владислав нанёс ещё один сильнейший удар ногой по горлу кровососа.
  - Что ты там бормочешь, падаль? - злобно выкрикнул он. - Не можешь угомониться?
  Пётр всегда носил с собой кастет и нож с выскакивающим лезвием. Бесшумно, со спины, приближаясь к Владиславу, увлечённому избиением Синцевецкого, он опустил руку в карман и просунул пальцы в отверстия кастета. Но тут ему бросилась в глаза окровавленная Наташа. Все сомнения насчёт незнакомца сразу отпали. Это убийца! Пётр оставил кастет и выхватил нож.
  - Иб... иб... ибл... - вместе с кровью выдавливал умирающий и вдруг умолк.
  Изумлению Амалии не было предела: её истязатель неожиданно опустился на колени и начал медленно заваливаться на асфальт!
  Стоявший позади него плечистый парень пырнул его ещё раз - туда же, под сердце.
  - Пётр! - в ужасе закричала Наташа. - Что ты делаешь!
  - Не ори, - сказал Пётр, вправляя окровавленное лезвие в рукоятку. - Этот тип хотел тебя убить.
  - Нет, нет...
  - Брось, Наташка. Я слишком хорошо знаю этих людей. Он добил бы старика, а потом взялся бы за тебя... Такие паскуды способны на всё, и свидетелей они не оставляют, - Пётр засунул нож в карман. - Пойми, у меня не было выбора. Или я его, или он меня, а потом и тебя. Кто-нибудь из нас всё равно остался бы тут лежать.
  Наташа сидела на асфальте, зажимала рукой рану на шее и судорожно шевелила губами, словно хотела что-то сказать, но не могла.
  - Это он... - выдавила наконец она.
  - Знаю, что он, - ответил Пётр. - Надо скорей смываться... Ты можешь идти?
  - Это он... - повторила Наташа и показала пальцем на Синцевецкого. - Он ранил меня...
  - Он? - изумился Пётр. - Этот старикашка?
  - Парень не виноват... - сквозь слёзы твердила девушка. - А ты убил его... Убийца...
  - Не может быть, - в растерянности проговорил Пётр. - Ты что-то путаешь.
  Губы старика снова зашевелились. Амалия уже трижды произнесла все слова заклинания, кроме самого последнего. Мучительным напряжением всех теплившихся в теле Синцевецкого сил она набрала в отбитые лёгкие воздуху и выдохнула:
  - И... бли...
  И в этот миг тяжёлая рука зажала ей рот.
  Пётр сжимал рот и нос Синцевецкого около минуты, пока грудь филолога не содрогнулась в последний раз и глаза не остекленели.
  - Чтоб зря не мучился, - сказал парень. - Заодно и свидетелей не будет. - Он протянул руку Наташе. - Пошли, а то нас могут застукать менты.
  Девушка отшатнулась.
  - Убийца, - прошептала она, не сводя с него наполненных ужасом глаз, и стала подниматься. - Убийца... Где ты научился убивать?...
  - Ерунду порешь, - раздражённо возразил Пётр. - Этот хмырь - преступник, из-за него старик выбросился из окна. А я действовал в пределах самооборо...
  Он осёкся, не договорив. В эту минуту произошло нечто дикое, страшное, немыслимое...
  На небе полыхнуло сразу несколько молний, взвыл ветер и в глазах мёртвого старика вдруг ярко вспыхнули жёлтые искры. Они отделились от глаз и начали разбухать бледно-золотистым облаком, которое неожиданно приняло очертания женского тела, словно бы окутанного лёгким покрывалом. Черт лица привидения рассмотреть было невозможно, но и Пётр и Наташа поняли, что это лицо искажено от ярости. Призрачная женщина взглянула на Петра и в немой угрозе вскинула руку.
  Пётр почувствовал, как невыносимый ужас тысячами ледяных игл впился в его тело, как напрягся каждый нерв, как затрепетали корни волос на голове. В глазах его всё вдруг вспыхнуло и перевернулось; он даже не расслышал, как рядом что-то упало с глухим треском...
  Огненную фигуру словно ветром отнесло в сторону и она растаяла в мглистом тумане, и только тогда он задышал, заозирался безумными глазами. Страх помутил его рассудок, поступки потеряли осмысленность.
  Наташа лежала в двух шагах от него. При появлении призрака она лишилась сознания и упала, ударившись затылком об асфальт. Вокруг её проломленного черепа растекалась кровавая лужа. Лицо быстро бледнело.
  Пётр наклонился над ней, коснулся пальцем её щеки... И вдруг засмеялся, вскрикнул, дёрнул мёртвую за нос.
  Исступлённо хохоча, он бросился бежать вдоль молчащих домов, свернул в переулок и исчез в темноте. Смолк вдали его смех.
  А три трупа остались лежать под фонарём, который раскачивался на ветру, колебля пятна обморочного света.
  Снова начался дождь.
  
  
  Эпилог
  
  В эти самые часы в угловой комнате старого замка, где ещё совсем недавно работали стройбатовцы, сидели трое: старший следователь военной прокуратуры майор Шевцов и два молодых офицера из того же ведомства. Вечером за ними должна была прибыть машина, но ещё с полудня разразился ливень, который не утих и к вечеру, и единственная ведущая к замку дорога превратилась в непроезжее болото. Машина так и не появилась. Следователям пришлось остаться в замке на ночь. Прикончив запасы пива, они коротали время за разговорами и картами.
  К ночи непогода разыгралась не на шутку. Ливень хлестал неистово, молнии взбесились, ветер выл в пустынных галереях как тысяча озверевших чертей. Неудивительно, что разговор свернул на привидение, будто бы обитающее в замке.
  - Здешний сторож убеждён в его существовании, - сказал, закуривая сигарету, младший лейтенант Петухов.
  - Говорят, у него недавно дочь погибла? - спросил второй офицер - Горяев.
  - Так точно, - подтвердил Петухов. - Покончила с собой во время нервного приступа. А перед этим вырезала всю свою семью, включая малолетнего ребёнка... Жуткая история, в которой вряд ли удастся разобраться... А сторож снова ударился в запой. Сегодня с похмелья вручил мне заявление об увольнении. Я говорю ему: зачем мне даёте? Снесите в совхозную контору, там ваше начальство сидит, пусть оно с вами и разбирается. А он мычит и смотрит на меня осоловелыми глазами...
  - Бедняга связывает смерть дочери с привидением, - заметил Шевцов. - Вот до чего доводит людей водка!
  - А вы не обратили внимание на любопытное совпадение, - продолжал Петухов. - Дочь сторожа совершает точно такие же немотивированные убийства, что и Мелентьев.
  - Мелентьев был психически болен, - отрезал майор. - Дело тут ясное, и нечего притягивать к нему ещё какую-то дочь сторожа.
  - А всё же странно.
  - Не вижу ничего странного. Сумасшедшие они и есть сумасшедшие, - майор недовольно засопел, откинулся на спинку стула. - Вы ещё привидение сюда притяните и представьте его суду, вот будет забавно.
  - Сторож твердит о нём без умолку, - сказал Горяев. - Он боится даже приблизиться к замку...
  - Ну ещё бы, - усмехнулся майор. - Поживите в этой берлоге тридцать лет, и я посмотрю, каким вы станете. Может, ещё похуже него.
  Они замолчали. Над столом потрескивала и мигала электрическая лампочка, грозя в любую минуту погаснуть. За окнами гремел дождь, полыхали молнии.
  Горяев механически тасовал колоду и время от времени вытаскивал из неё то одну карту, то другую. Петухов задумчиво покуривал, выпуская дым кольцами.
  - Слышите, как воет в галерее? - сказал он. - В такую ночь поневоле поверишь во всякую чертовщину...
  - Вы что, голубчик, серьёзно это говорите? - Майор нарочито громко рассмеялся. - Верите сказкам про графиньку, которая в гробу ждёт не дождётся своего милого?
  - Про графиньку не верю, но, знаете, сейчас сам себя поймал на мысли: хочу выйти по нужде, а что-то жутковато.
  - И это говорит следователь военной прокуратуры! - пробасил майор, внезапно побагровев. Он поднялся во весь свой невысокий рост, навалился на стол обеими руками и мутными от выпитого пива глазами уставился на Петухова. - Жутко ему, видите ли. Вам в агрономы надо было пойти, молодой человек!
  Тут майор вспомнил, что и ему самому давно пора опорожнить мочевой пузырь. Он сплюнул, с решительным видом выбрался из-за стола и направился к двери. Открывая её, оглянулся:
  - Будь моя воля, я бы сейчас поставил вас, товарищ Петухов, в караул, вон туда, - и он кивнул на воющий мрак в галерее, - к подвалу поближе! Тоже мне, следователь...
  И он вышел, хлопнув дверью.
  Спустя минуту офицеры услышали его сдавленный вопль.
  Майор мочился в шаге от двери, когда в нескольких метрах от него проплыл призрак Амалии, возвращавшийся к месту своего заточения. Её последнее человеческое тело погибло. Она так и не успела, находясь в нём, трижды произнести вслух заклинание...
  Внезапно появившийся из чёрной стены мертвенно-белый призрак с раздирающим душу стоном пересёк галерею и, не обратив на майора внимания, исчез в противоположной стене. Привидение озарило галерею холодным мерцающим светом. А когда всё снова погрузилось во мрак, оторопевший от ужаса майор заорал благим матом и рухнул, не устояв на ослабевших ногах.
  В галерею выбежали офицеры. В пятне света, упавшем на пол из раскрытой двери, они увидели своего распластанного начальника. Тот силился подняться, тяжело дышал и поводил вытаращенными глазами. Под ним быстро растекалась тёмная лужа.
  - Что это - кровь? - в испуге пробормотал Петухов.
  - Тебе и вправду надо было пойти в агрономы, - отозвался Горяев и добавил шёпотом, наклонившись к приятелю: - Товарищ майор справляет нужду...
  Они подхватили начальника под руки, отвели в комнату и уложили на раскладушку. Затем с фонариком прошли по галерее. Не найдя в ней ничего, что могло бы так напугать майора, они вернулись и стали устраиваться спать. Лампу погасить не решились. Мигая, она светила всю ночь.
  И всю ночь не смыкал глаз майор Шевцов. По его лицу градом катился пот, руки вздрагивали, взгляд блуждал.
  На следующий день его доставили в госпиталь. А ещё через неделю он вышел в отставку по состоянию здоровья.
  
  
  Ноябрь-декабрь 1991, 2015
  
  Отрывок под названием "Призрак Амалия" из редакции 1991 года опубликован в альманахе "Секс-пир. Эротический детектив категории Х" Выпуск 5, 1993
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"