Аннотация: "Как делаем и мы сами, не ведая, что творим"
Пушкин вошел в мою жизнь лет в пятнадцать. Нет, не солнце русской поэзии, а Александр Сергеевич Потанин по прозвищу Пушкин. Самой читающей нацией, все-таки, мы были раньше.
С отроческого возраста я прагматично использовала свои природные данные - густые, длинные волосы, отличную дикцию, лет с тринадцати - четырнадцати уже знала, что такое актерская 'халтура', подрабатывая 'Снегурочкой' на утренниках и прочих новогодних мероприятиях. В тот день с моим старшим партнером, Дедом Морозом, мы уже отработали штук десять 'Ёлок'. Был поздний вечер, устали, как собаки, Дед, разумеется, изрядно пьян, но за вечерние выходы платили вдвое, а то и втрое. Машина заказчика привезла нас с последней Елки на другой конец города, как выяснилось, в ПТУ. Деду Морозу-то все равно, по киру и по опыту, а мне стало не по себе. Звуки 'подогретого' пэтэушного контингента взбодрили мой усталый мозг и тело. Я уже приготовилась сбежать, но тут появился невысокий, коренастый молодой мужчина и перекрыл пути к отступлению. Он представился мастером производственного обучения, отвечающим за Новогодний вечер. Во как выражался! Но мое отмороженное лицо произвело впечатление, и намерение к бегству, написанное на нем крупными буквами, подтолкнуло Потанина поменять тон. Шутливо рассказал, что учащиеся и коллеги зовут его Пушкиным, из-за ИО, конечно, суетился, угощал Рижским бальзамом и еще какими-то деликатесами, а главное, постоянно краснел. Это я намного позже поняла, что его пунцовость от возбуждения на меня, а тогда удивилась, как постоянно смущавшийся мастер может работать с местными оторвами. Благодаря Пушкину, в смысле, Потанину, вечер я пережила благополучно. Он ни на шаг от меня не отходил, иначе бы пьяные пэтэушники разобрали бы меня на косу, грудь и все, что осталось. Страшнее был только, несколько лет спустя, концерт перед заключенными, когда, несмотря на охрану из собак и надзирателей, было ощущение, что меня публично раздевают и лапают. Заплатил он нам раза в полтора больше обещанного, видимо, компенсируя моральный ущерб, и к утру я о нем забыла.
Но Пушкин не забыл. Через некоторое время вдруг объявился в моей театральной компании с кем-то из знакомых. И снова меня удивила его способность вспыхивать смущенным румянцем, коей не страдали мои друзья - лицедеи. Пушкин казался недалеким, косноязычным, что и подтверждал сам, не боясь показаться смешным. 'Я парень малограмотный, от литературы и театра далекий, что с меня взять - мастер из ПТУ'. Не знаю, сколько тут было эпатажа, сколько лукавства, сколько желания понравиться своей непосредственностью. Никогда, ни в этот момент, ни позже, я особенно не интересовалась Пушкиным, он всегда оставался для меня забавным, смущенно-влюбленным парнем, одним из многочисленных поклонников. Он появлялся, краснел, дарил цветы, исчезал, спасаясь от жестокой Снегуркиной иронии. Так продолжалось много лет. Больше того, я долго не догадывалась, что он в меня влюблен! А уж про его краснение, учащенное дыхание, дошло только после замужества. Эх, невинные были девушки, с хорошим домашним воспитанием, никакая богема не портила!
Пушкин был старше меня, однако женился через несколько лет после моей свадьбы. Вечером, перед днем бракосочетания, он приехал, без звонка, без цветов, и уже сразу красный, как вареный рак. Шутил, балагурил, как всегда, потом выпалил разом: 'Завтра я женюсь! Если ты сейчас скажешь, я откажусь сию минуту!'.
- Зачем, Пушкин?
- Я не Пушкин, я Потанин и я тебя люблю, и буду любить всегда!
К тому времени я была уже повзрослевшей Снегурочкой, слышала любовное признание не в первый раз и знала нужный ответ. Саша ушел. Женился. Но обещание сдержал - любил меня много лет, преданно, истово. В любой момент, по первому зову срывался и спешил мне на помощь. Сколько бы времени не проходило, всегда его чувства ко мне были, как в первый день знакомства. Забавно, что только сейчас в первый раз я подумала: 'Он Пушкин, а я Натали'. Не было у меня к нему никаких чувств, кроме дружеских, но уважение к его любви сохранилось до сих пор. Может, и его любовь сохранилась. Дай Бог! Теперь-то я знаю, что любовь - редкий Дар Божий.