Аннотация: Короткие рассказики на пьяно-больную голову
ОАЗИС
Солнце всходило и в пустыне становилось теплее. Ночной холод отступал вместе с тенью и его место тут же занимали слепящие, но приятные и тёплые утренние лучи. Тень сдала без боя маленький оазис, выросший вокруг удивительной геометрической формы озерца, на дне которого бил чистейший источник. На идеально ровной поверхности озера, нарушаемой редкими пузырьками подводного родника, заиграли солнечные зайчики, отражаясь в окне маленького деревянного одноэтажного домика. Зажмурившись, с улыбкой на лице, вышли на встречу нового дня Брат с Сестрой. Вместе с ними проснулись и распустились цветы, стоящие на подоконнике их домика.
Они простояли ещё некоторое время, купаясь в лучах, но очнуться от тёплой сказки их заставило появление природного явления, доселе им не знакомого. Они почувствовали дуновение лёгкого ветерка. Ветер? Тут? Странно... Его никогда не было раньше... Пока они раздумывали - хорошо это, или наоборот - плохо, чего ждать от этого явления, ветер усиливался...
Через некоторое время стал понятен источник этого неожиданного движения воздуха: на огромной скорости к оазису, как будто сама собой, строилась, росла, приближалась широкая дорога. Поднимая тучи пыли и песка, дорога пронеслась мимо Их домика и, притормозив, остановилась не вдалеке...
Абсолютно удивлённые, Они стояли и смотрели, как по этой, не известно откуда появившейся дороге, стремились к оазису мощные машины, щёлкая скребками, зубцами, махая ковшами и громыхая гружёными прицепами.
В считанные часы вокруг домика было зарыто озеро, срублены вековые толстые деревья, начали возводиться громоздкие сооружения. Дома, башни, пирамиды - всё это молниеносно стремилось высь, заслоняя солнечный свет. Создавалось впечатление, что всё это строят не люди, а роботы. С выражением на лицах, подобным спокойствию Сфинксов, они чётко, не делая лишних движений, конструировали, строили новые и новые небоскрёбы. Прямо в лицо Им пыхтел выхлопной трубой трактор, ровняющий площадку, чуть не сбил с ног самосвал, гружёный щебнем, Их оглушали со всех сторон звуки забиваемых свай, мелькали перед глазами маховики и ковши, скрежетали гусеницы, гудели моторы, завывали механизмы, поднимающие лебёдки...
Затем, не успел затихнуть гул строительных машин, появился другой, не урчащий звук, но похожий на жужжание пчелиного улья. Грузовики и экскаваторы сменились спешащими куда-то людьми и лимузинами, в затемнённых окнах которых можно было увидеть только своё искажённое отражение, почти такое же, как и в зеркальных стенах нововыросших зданий. Но появившимся невесть откуда людям было не до того, чтобы искать своё отражение где бы то ни было. Они замечали друг друга только когда случайно сталкивались, и то это было редко - почти все шли по определённым полосам и направлениям. Люди стремились быть причастными к чему-то, даже не задумываясь о том, к чему они могут быть причастны. Казалось, не было ничего человеческого в них...Обитатели домика, прижавшись от испуга и непонимания друг к другу и к стенам своего маленького дома, который казался им таким большим и просторным, безмолвно следили за происходящим.
Ветер, поднятый прибытием дороги, пригнал откуда-то полчища хмурых свинцовых туч, слабо отражавших блики огней новопоявившегося Большого города и окончательно затмивших бирюзовые лучи света, спускавшиеся с неба, не ведавшего до этой поры - что такое облака и тучи.
Впервые, наверное, за несколько тысяч лет, пошёл страшный, сокрушительный ливень. Пустынный песок впитал бы в себя такое обилие влаги, но земля была погребена под стеклобетонными стенами и асфальтом, поэтому ливень образовывал потоки. Эти потоки чуть не смыли домик, затерявшийся среди высоченных громад, как будто вжавшийся в землю, по сравнению с этими колоссами.
Сестра, не то от нервного перенапряжения и переживаний, не то от переохлаждения под дождём, заболела. Брат отвёл Её в домик и уложил на кровать, а сам встал у окна, и глядел сквозь мокрое стекло с тревогой, но со смутным чувством, похожим на чувство надежды... Цветы, решив что пришла ночь, не успев получить достаточное количество солнечных лучей, свернулись и поникли...
Так продолжалось какое-то время. Понять - сколько прошло часов, дней, недель, месяцев или может быть даже лет - было не возможно. Дождь шёл почти всё время, а в короткие промежутки между ливнями асфальт не успевал высохнуть, солнечные прикосновения не доходили до земли сквозь плотную сине-серую преграду, нависшую над городом, подсвечиваемую снизу миллионами огней в окнах домов, доходивших почти до самых облаков. Машины, стремглав проносясь по дороге, окатывали бесцельно спешащих по тротуару, брызгали на окна домика...
Но однажды. Во время ливня со страшной грозой, сквозь облака начали пробиваться огни. Разумеется, люди-киберы не могли этого заметить, они, как всегда, куда-то спешили, не зная действительной цели и смысла их действий. Но Брат это заметил. Он, как завороженный, не отходил от окна и недоумённо-напуганным взором глядел на город с тех самых пор, как заболела Сестра.
Огни прорезались сквозь тучи, становились ярче, и, вдруг, прорвавшись сквозь горизонтальную тяжёлую и низкую стену, возник неизвестный, непонятный, не имевший определённой формы комок, сгусток света. Он остановился напротив затерянного деревянного сооружения, сверкая и светя откуда-то из глубин своего неонового света фиолетовыми прожекторами в окна. Его свет напомнил Брату о солнечных лучах, которых Он уже давно не видел, этот свет заставил поднять бутоны на цветах и, о чудо, встрепенуться, как птаху, и открыть глаза сестры. Затем, будто вспомнив о важном деле, метнулся в сторону, из него брызнуло множество разноцветных прожекторов, и, рассекая своими лучами улицы, разрушая этим ярким но невнятным светом здания, переворачивая машины, снося, словно порывом ветра, людей, сжигая всё на своём пути, помчался по городу... Брат, отпрянув от окна, зажмурился от ярких вспышек и взрывов, внимая и пугаясь спасения...
Домик уснул, окутанный дымом... и спал бы ещё долго, окутанный страхом, но рассвет выбил мрак из окон, Солнце, словно веником, вычистило и не оставило ни одного тёмного угла. Стены домика, уже успевшие отвыкнуть, но не успевшие забыть тепло лучей, приобрели прежнюю осанку. Брат вышел на воздух из скомканного пространства вязкого ужаса и увидел, что облака уходят за горизонт на Западе, город лежит в медленно исчезающих руинах, сырость, оставшаяся после дождя, и запах пожаров начали улетучиваться, из бетонных блоков разрушенных зданий прорывались на Свет, словно соревнуясь друг с другом, ростки деревьев а сквозь почерневший асфальт бил родник, возрождая озеро. Спустя некоторое время Он почувствовал лёгкое прикосновение. Сестра встала и, выйдя из дома, решила встретить долгожданный рассвет вместе с Братом. Она выздоравливала, тёплые лучи согревали тело, прогоняя остатки болезни. Цветы, воспрянув ото сна, тоже снова распустились на подоконнике. Стояла тишина, какая была и раньше, нарушаемая лишь журчанием ручья.
Так прошло несколько дней и оазис стал такой же, как и прежде. Снова сверкало озеро, окружённое молодыми деревьями, от зданий не осталось и следа - жадный до солнца песок скрыл их под собой, а дорога обрубившись, виднелась вдалеке... Лишь крохотные белые облака в безветренном прозрачно-голубом и неизмеримо глубоком небе были безмолвным напоминанием прошлого кошмара. Но на очередном рассвете тишина снова была нарушена. По той же самой дороге, как орда, надвигались новые машины. Они шли с Запада и их ковши освещали солнечные блики. Лучи Света снова отодвигались, но Брат с Сестрой не замечали этого. Они смотрели, слегка прищурившись и прикрыв глаза рукой, на Восток...
01.10.2004, 13.20 - 13.50.
ОЧЕРЕДЬ
Ни черта не могу вспомнить, что было до того, как я вышел на улицу. Сидел в каком-то здании с непонятными людьми, что-то делал... Первым делом, когда за мной захлопнулась дверь и я остался один на небольшом крыльце под навесом, усыпанном опавшими листьями, я прикурил... Выпустил дым, вдохнул свежего осеннего воздуха и сделал шаг. Новые ботинки жали так, что я натёр ноги, да и шнурки в них постоянно развязывались. Был, конечно, выход из этой ситуации - можно было оставаться стоять на месте, но, ведь, тогда ни куда и ни к чему не придёшь...
Выйдя из замкнутого, сжимающего и стесняющего со всех сторон помещения в большой, тихо звенящий мелкими каплями унылого осеннего дождя, мир - я словно проснулся. Но размышления мои на тему новых ботинок как-то очень быстро меня повергли снова во внутреннюю дремоту, несмотря на то, что я шел довольно быстрым шагом. Я даже не заметил, как это массивное серое здание, из которого я вышел, скрылось за углом и как я прикурил очередную сигарету.
Никогда в собственном городе я не искал дороги, я инстинктивно её находил, даже находясь в незнакомом месте. Но пока я шёл, погружённый в свои мысли и, прикуривая одну сигарету от другой, сам не заметил, как заблудился. Мимо меня проплывали одинаковые дворы, в которых виднелись обрывки однообразно-серого неба. Ну, то есть, дворы-то были разные, но, подмечая различия двора в котором я шёл с предыдущим, у меня из памяти стирались все остальные места, где я только что проходил. Плутая и петляя по этим дворам, я не встретил ни одного человека. Попадались автомобили, некоторые из них были с открытыми дверьми и даже с ключами зажигания внутри, попадались пустые бутылки, хабари сигарет, прочий мусор, валялись различные детские игрушки... Я смотрел в пустые окна домов и в открытые двери парадных. Ни в одном не горел свет. Такое впечатление, что все куда-то просто ушли... И ни одного звука. Только шелест дождя по моей кожаной куртке и стук каблуков моих новых ботинок глухо, одиноко и серо повторялся дворовым эхом...
Сам не понимая зачем, я свернул в маленький и тёмный двор, зашёл в сырую парадную, поднялся по стёртым ступенькам на последний этаж... И вдруг понял - во всех квартирах этой парадной были открыты двери! Я зашёл в одну из квартир. Маленькая комната сиротливо выглядывала из приоткрытой двери коридора, из кухни доносились приятные ароматы... Я зашёл на кухню - действительно, на плите стоял тёплый борщ, а на маленьком столике умещались две тарелки. Кроме шкафа с посудой, плиты, старого холодильника, стола и двух табуреток на кухне больше ничего не было. Я развернулся и прошёл в комнату. И тут было не густо: книжный шкаф, заполненный книгами лишь наполовину, гардероб, аккуратно застеленная кровать, журнальный столик. На столике лежало несколько книг и журналов а рядом с ними, огороженная осколками битого стекла, стояла рамка с фотографией. В рамке стекла не было, а фотокарточка была смята. На ней, прижавшись друг к другу, мило улыбались молодые парень и девушка.
Я вышел из парадной с чувством досады и непонимания, свернул в очередной двор. Вдруг, я вышел на огромный, прямой и длинный, на сколько хватало глаз, проспект. Прямо там, где я вышел, заканчивалась длинная, словно лунная дорожка на море, очередь. В ней стояли люди всех рас, национальностей, полов, возрастов... В очереди также стояла и тишина. Стояла такая тишина, что я подумал, что оглох... Ни кто не говорил ни слова. Обычно в длинных очередях возникают разговоры. Человеческая природа такова, что люди, находясь в обществе, не могут долго хранить молчание. Я решил оглядеться. Похоже, что на этом проспекте были собранны все здания и сооружения мира. Тут были и Лондонский тауэр, и Стоунхендж, и Собор парижской Богоматери, и Эмпайр-Стэйт Билдинг, и Пентагон, и Пирамиды, и Останкинская телебашня, и Эрмитаж... Короче - всё, что только было построено людьми. Постояв ещё немного, я решил встать, так - на всякий случай, в очередь. За мной медленно начал расти хвост из других людей. Каждый из них выходил из таких же дворов, как и я, только каждый - из своего. Вскоре я уже был далеко не последним. Мне почему-то показалось, что тут собрались все живущие в мире люди. Так вот куда подевались жители дворов, по которым я сюда дошёл! Я снова прикурил...
Иногда людям надоедало стоять в этой огромной очереди и они, предупредив в нескольких словах стоящих за ними, что они. Вероятно, вернутся, уходили вперёд, к началу очереди...
Я стоял, курил и ждал... Ждал неизвестно чего. Сигареты, как ни странно, не заканчивались, я всё курил и курил, а в пачке сигарет не уменьшалось. Или, может, я открывал новую пачку, сам того не заметив. Не знаю...
В конце концов, и мне надоело стоять просто так в очереди. Не люблю стоять на одном месте. Люди вставали в очередь не часто, но сама очередь двигалась очень медленно.
"Да ведь так и вся жизнь пройдёт, в очереди непонятно за чем... И что там, впереди? За чем мы все стоим? Знают ли ответы на все эти вопросы стоящие рядом со мной? Да задаются ли вообще они этими вопросами? Хотя... Хочу ли я это всё знать, нужно ли мне это знать? Нет, наверное..."
Я тоже предупредил какую-то бесцветную личность, стоящую за мной, что скоро вернусь, и пошёл вперёд. Лица людей, стоявших рядом со мной, я не запомнил. Я был уверен, что, даже если очень захочу - не найду своего прежнего места, но, думаю, если бы мне нужно было встать снова в очередь - я бы встал куда угодно - всё равно тут без разницы, где ты стоишь, слова бы мне ни кто не сказал.
Я шёл долго. Не было видно, где же заканчивается эта очередь... От нечего делать и от тоски, накатившей вдруг на меня, ведь я никогда не чувствовал себя ещё столь одиноким, особенно находясь среди такого количества людей, стал разглядывать людей, пытался запомнить хоть одно лицо - бесполезно. Проходя мимо человека, глядя на него - я думал, что это изображение отпечатается у меня в памяти, но стоило мне сделать ещё несколько шагов а затем обернуться - я не мог найти этого человека, не узнавал его в толпе, не мог отличить друг от друга людей, стоявших в очереди. Чем дольше я шёл, тем больше мне казалось, что очередь практически не двигается вперёд. Стоявшие, по-видимому, долго, чтобы убить время, читали книги, газеты, что-то писали сами, некоторые слушали радио в наушниках плееров, кто-то фотографировал или рисовал, кто-то делал ему одному известные подсчёты или что-то конструировал, кто-то беззвучно бренчал на гитаре, завывал на губной гармошке или проникновенно свистел на флейте - также не привнося в мир ни единого звука, многие курили, а некоторые, тупо глядя перед собой, просто пили что-то из бутылок разных размеров... Люди стояли в одиночестве, парами, иногда пары расходились и бывшие партнёры занимали другие места в очереди, а бывало и наоборот - кто-нибудь подходил к человеку, стоявшему в очереди, вставал рядом и брал за руку. Люди смотрели друг другу в глаза или, наоборот, старались не смотреть ни на кого, но ни кто, абсолютно ни кто не говорил. Звенящую тишину нарушали лишь иногда чей-нибудь сухой надрывный кашель и звук моих шагов.
Не знаю, сколько я прошёл километров, дней, лет, но, видимо, очень много. У меня заболели ноги, стало горько во рту от количества выкуренных сигарет, я жутко устал. Когда собирался уже встать снова в очередь, заметил, как мне показалось, конечный пункт назначения. Ускорив шаг, я довольно быстро добрался до головы очереди, которая упёрлась в арку с тяжёлой и толстой металлической дверью. Тут кончался проспект, вернее, не кончался, а, как-будто, тонул в тумане, густом и грязно-белом, граница которого проходила как раз там, где стояла арка. Двери этой арки иногда открывались сами по себе, а иногда - их открывали стоящие в очереди - и заходили внутрь. Рядом с очередью стояли, как и я, такие же люди. Стояли в раздумьях. Но все они через некоторое время подходили к очереди, что-то спрашивали, получали, как мне показалось, один и тот же ответ, а потом... Потом кто-то из них возвращался в хвост очереди, кто-то так и оставался стоять в раздумьях, кто-то вставал в очередь тут же, рядом, чтобы, видимо, далеко не ходить... Но чаще всего, получив ответ и поразмыслив, они медленным, но твёрдым шагом направлялись к арке и, скрипнув дверью, исчезали за ней, скрытые туманом... Я заметил, что тут, ближе к началу очереди, было гораздо больше людей пожилого возраста и болезненного вида. Они состарились и увяли, стоя в этой очереди. Через некоторое время и я подошёл к ближайшему ко мне пожилому человеку с густой седой бородой и спросил:
- Скажите, пожалуйста, а что находится за той дверью?
- Смерть, - коротко ответил бородач.
"Вот и всё", - подумал я... Вся наша жизнь - это стояние в очереди за смертью, это ожидание её... Но неужели те, кто уходят в конец очереди, думают, что смогут оставаться в этой очереди вечно? Неужели те, кто встаёт в очереди неподалёку от арки хотят отсрочить свой последний час? Что они хотят сделать, стоя в этой очереди, что хотят успеть сделать? Что они вообще могут сделать? О чём думают те, кто, узнав ответ, не решаются сделать шаг ни назад, ни вперёд?
Я потянулся в карман за очередной сигаретой и неожиданно понял, что пачка опустела... В ней осталась одна сигарета... Я достал её и зажал в зубах. Затем полез за спичками - в том же кармане их не оказалось, полез в другой карман - тоже нет. Так, пошарив по всем карманам я обнаружил коробок только в самом последнем. Оставалось всего две спички. Достав одну, попытался от неё прикурить, но она поломалась. Потом достал вторую и последнюю, повертел её в руках, словно проверяя её на прочность, чиркнул... Пламя, жалобно метнувшись, угасло, но этого было достаточно... Я глубоко затянулся и снова, выпустив дым, обратился к этому старику, стоявшему напротив меня:
- Скажите ещё, пожалуйста... А, можно мне?.. Без очереди??..
Старик печально и медленно пожал плечами, - Проходи.
ДИАЛОГ 1
Этот диалог может происходить между любыми людьми, но, не будем отступать от традиций, отклоняться от классики жанра... Итак, пусть этот диалог происходит между парнем и девушкой, причём парень говорит достаточно экспрессивно, резко, срываясь на крик, а девушка отвечает ему спокойно и кротко, пытаясь переубедить...
П.: Бога нет!!! Ты меня не переубедишь!!! Я не атеист, я - реалист! Это вы все зашоренные, это вам надо верить в возможность оттянуться в раю, это вы хотите бояться изжариться в аду, это вы бесполезно ищете помощи и поддержки ангелов, это вы пытаетесь избежать встречи но всё время призываете дьявола! Вы! Это вам нужно было придумать все эти бредни, чтобы не бояться того, что не можете объяснить, до чего своим умом дойти не можете! Эти бредни придуманы вами для самооправдания! А мне это не нужно, понимаешь? Я от этого свободен, поэтому я сильнее! Д.: Нет, ты слабее духовно, в тебе нет веры... П.: Ха, нет веры! Вы рано или поздно плюнете на эту свою веру и останетесь ни с чем, превратитесь в ничто! А мне терять нечего! Д.: А как ты объяснишь происхождение мира? П.:А я и не претендую на попытки объяснения, не говорю, что способен до этого додуматься, но и не придумываю ахинею о сотворении! Д.: И ты не хочешь оказаться в Раю? П.: Ещё чего! Поскольку в вашей дурацкой теории оказаться там можно только после смерти - мало того, что туда конкурс как на самые престижные факультеты университетов мирового уровня, так ещё там и скучно! Целую вечность маяться дурью - даже помереть с тоски не удастся - и так уже дохлый! Д.: А в ад попасть не боишься? П.: ты видишь разницу между вымышленным адом и этим засранным садиком, по которому мы идём? Тут из-за любого и каждого куста может выбежать маньяк или грабитель, который с тобой такое сотворит, что все ваши придуманные черти от ужаса содрогнутся и сами себя в котлах варить начнут и на дыбе распинать! Д.: И ангелов нет? П.: Ну, это вообще самая бредовая выдумка! Хранители грёбанные! ваши ангелы - либо последние раздолбаи, либо злее чертей! Где, спрашивается, был ангел того мужика, который был сегодня сбит на дороге на наших глазах? Где был мой ангел, который не уберёг меня от того случая, после которого у меня вместо ноги - протез? Где, скажи, был твой ангел, который не уберёг тебя от встречи со мной? Д.: В ангелов не веришь... А в чертей, дьяволов? П.: Детские сказки! Вздор, такое впечатление, что два тысячелетия назад придумали всю эту нечисть только для того, чтобы сейчас дать разгуляться всяким киношникам! Хотя, из всей вашей идиотской религии это, пожалуй, наиболее креативные личности. Встречу хоть одного дьявола - лично пожму ему лапу, или что у него там... Д.: Ну, хорошо... То есть плохо... Но в Законы Божьи ты веришь? Живёшь по ним? П.: То, что вы называете божьими законами - придумали по укурке древние хиппи - и не более!!! Даром, что ли, у них мыслей хватило на прописные истины только? У каждого свои законы, а общие законы - навязанный идиотизм! Если бы все жили по законам, придуманным вымышленным идолом - прогресса человечество не знало бы, да и зачем тогда нужно было придумывать не менее маразматичные законы правительствам государств? Д.: Ну а притчи, сказания, жития? П.: Придумали те же хиппари, только уже под чем-то более жёстким. Глюки словили, потом записали, а потом их настолько отходняк замучил, что к лику святых были причислены! Д.: Боже! Прости меня за то, что я слушаю эту ересь и не могу переубедить! П.: Эге, кстати, теперь мой черёд задавать вопросы! А бога кто придумал, кто создал? Кто творец творца? Не отвечай, я за тебя скажу - люди! люди придумали, сами испугались, сами поверили в свою сказку! Д.: И всё-таки Бог есть! И Рай, и ад, и ангелы, и демоны, и Законы Божьи, и во всё это ты должен верить! Веруй! Нельзя без этого жить! П.: Дура! Парень с размаху ударил ладонью её по лицу. Девушка упала, из разбитой губы текла кровь а в глазах блестели слёзы... Не обиды, сострадания... П.: Ты мне надоела! Заладила одно и то же... Чокнутая! Где сейчас, только что, был твой ангел, а? Она посмотрела на него с жалостью, ангел помог ей подняться и дал платок, чтобы утереть кровь, поправил нимб над её головой... Девушка подошла к человеку, который её только что ударил по лицу а теперь стоял и тёр руку - удар был таким сильным, что он растянул мышцы, она поцеловала его в эту руку, потом склонила ему голову и поцеловала в лоб... П.: Вера овец, заставляющая молчать, когда их режут... Парень плюнул под ноги, больно толкнул ангела плечом, да так, что сломал ему крыло. Ангел прикусил от боли губу и чуть не упал, но вовремя схватился за руку, протянутую девушкой, а парень ушёл прочь быстрыми шагами...
НЕДОРИСОВАННОЕ (ДИАЛОГ 2)
В комнату, в которой царил жуткий бардак, на полу валялись измятые листы бумаги, карандаши, кисти, разломанный синтезатор, семиструнная гитара без трёх струн, вошла девушка. За столом в этой комнате сидел парень и что-то разглядывал.
Девушка подошла к столу и увидела, что парень рассматривает картину.
- Это кто нарисовал?
- Я... а что?
- Красиво...
На картине был изображён мужской торс. Сильные руки разрывали кожу, открывали её как дверцы шкафчика... В освобождённой от кожи плоти были видны все органы, чётко прорисовано как по венам течёт кровь, в желудке выделяется сок, воздух, проходя через лёгкие, просачивается в клетки крови... Всё было идеально, явно, живо и точно нарисовано, но вот только сердце было какое-то не совсем обычное... Не дорисованное, что ли, надрезанное... В чётких очертаниях виднелась выемка в две полу-арки...
- А почему сердце не дорисовал?
- Я его дорисовал, но оно потом таким стало...
- Я тебя не понимаю... Что ты имеешь в виду?
Парень грустно улыбнулся, посмотрел на книжный шкаф, в первом ряду которого стояло несколько толстых старых фотоальбомов...
- Мыши прогрызли...
БУБЕНЦЫ
До чего ж я люблю такую погоду! Тихий, безветренный вечер, гул автострады скрывает старый парк, а по зонту мягко бьют капли летнего дождя, сильного, но прямого и тёплого.
Разгребая носами ботинок листву прошлых вех жизни, которую тут не убирали, наверное, лет уже пять, прокладываю себе дорогу по забытой всеми аллее. Про то, что в конце этой аллеи стоит маленький домик с верандой, вообще, пожалуй, знали только пара человек. А помню сейчас про него только я.
Когда едешь по шоссе куда-нибудь подальше от города и проезжаешь мимо этого места - трудно поверить, что это парк, скорее похоже на слегка оцивиленный лес. Но нет, это именно парк, когда-то привлекавший сотни людей по выходным - полежать на мягкой траве, позагорать, подышать свежим воздухом. Многие тут катались на велосипедах летом и на лыжах зимой. На центральной аллее были клумбы, скамейки, даже фонтан... Теперь скамейки разобраны - на металлолом их остовы, на дрова их сидения, клумбы поросли бурьяном, фонтан не работает. Более того, не могу без грусти проходить мимо этого фонтана: фигуры трёх юношей и трёх девушек, из сплетённых рук которых и билась искрящаяся струя влаги, какой-то чудовищной силой расколоты и искорежены. Все маленькие аллеи, отходившие от центральной, превратились в почти незаметные тропы и тупики.
Когда-то, довольно давно, мы любили сюда приходить, изучать эти тропинки и однажды нашли этот домик, оставшийся с незапамятных времён, в тупике неприметной аллеи и полюбили это место. Приходили довольно часто и именно сюда, несмотря на то, что от города до парка час езды на автобусе и более получаса пешком по парку до этого дома. Сейчас автобусный маршрут отменён, докатить можно только на попутке, а по неубранному и заросшему парку пробираться почти час.
Тем не менее, я всё равно сюда прихожу, хоть и не так часто, как раньше. Прихожу один... Но сегодня особый день, юбилей, и мы должны встретиться.
И вот я иду, уже почти час, пригибаясь под ветками, цепляясь за них зонтом, упорно продвигаюсь к месту, роняю на мокрые и увядшие листья окурок за окурком. Вокруг - тишина, только звон капель, ударяющихся о листья и мой зонт. Красивый звук, мелодичный, как из детства - сотни маленьких бубенцов...
Ну, вот я и пришёл. Прикасаюсь к мокрым стенам кончиками пальцев, будто пытаясь нащупать пульс давно усопшего строения, осторожно поднимаюсь по отсыревшим и гнилым ступенькам на второй этаж, стараясь не задеть всяческую брошенную тут утварь, подсвечники на огромных чугунных ножках, словно вросших в ступени, чудом держащиеся на стенах картины и ещё много чего... На втором этаже захожу на веранду и сажусь на один из двух мокрых плетёных стульев, причём сажусь так, чтобы видеть всю веранду, аллею и полумрак остывших комнат второго этажа.
Через некоторое время замечаю, что по аллее тихо движется сквозь клубящуюся дымку дождя, сочную листву и звонкий вечерний полумрак знакомый силуэт. Да, мы сегодня точно встретимся! Вот силуэт приблизился в плотную к дому и я почувствовал, как пальцы прошли, так же, как и до этого - мои, по стене дома. Почувствовал это так, словно прикоснулись ко мне. Вот скрипнула дверь, вот донеслись осторожные шаги по старым ступеням. Я встал и подвинул второй стул прямо к выходу на веранду, после чего опять занял своё место.
Тёмный силуэт показался в проёме, протянул руку и поставил на приготовленный мною стул какой-то почти плоский прямоугольный предмет, завёрнутый в ткань. Материя сползла сама с этого предмета и оказалось, что на стуле стоит картина. Её портрет, прекрасно выполненный и очень чётко смотрящийся на неразборчиво-тёмном фоне. Фигура снова вернулась в дверной проём.
- Привет, это я. Давай будем говорить так... Не стоит тебе на меня смотреть, любуйся, лучше, портретом, чтобы я оставалась в твоей памяти только такой.
- Привет. Что ж, давай так...
- Прости, немного задержалась, едва нашла сюда дорогу...
- Тебе же сюда легче добираться, чем мне. Ты тут ведь рядом... Тьфу ты, чёрт... Хотел сказать рядом живёшь... Извини, рядом лежишь...
- Да, хорошее место там, такое же тихое, как и это.
- Помнишь, какой сегодня день?
- Я не помню, я знаю. Зачем мёртвым память?
- А зачем мёртвым знания? Ладно, давай не будем препираться по пустякам в юбилей нашей любви, в юбилей твоей смерти.
- А почему бы и не по препираться? Давай, как в старые добрые времена, доведём друг дружку до белого каления, а потом, посмотрев друг на друга, расхохочемся...
- Сейчас уже не старые добрые времена, и, не знаю, к сожалению это, или к счастью... И, неужели тебя теперь можно разозлить? Да и как мы смотреть-то друг на друга будем? Или за тебя смеяться твой портрет будет?
- Ну так а на кой фиг мы тогда вообще с тобой встретились? Чтобы я ещё век не знала покоя а ты кусал по ночам себе локти? Чтобы у меня, у мёртвой, прорезалась ненужная мне память а у твоей нынешней жены появилась бессонница из-за того, что ты называешь её моим именем и рисуешь на оконном стекле пеплом сигареты неизвестный ей образ?
- Покоя ты и так не знаешь, да и мне он не светит... Я надеялся, что наш разговор будет другим...
- Надеялся, но знал, что всё будет именно так!
- Давай немного помолчим и остынем...
И опять наступившую тишину нарушал лишь тихий перезвон бубенцов, бульканье капель в лужах, и, словно колокола далёкой часовни, удары небесной воды по проржавевшему металлическому карнизу веранды.
Любуясь её портретом, я прикурил, вспоминая детально два события - нашу встречу, и наше расставание, глубоко затянулся и выпустил дым. Сизые кольца, словно сжатые влажным воздухом, медленно полетели в сторону картины, прошли сквозь неё и растворились в густой, сочной и звенящей листве за верандой.
- Ну, и что ж ты унесёшь с собой после того, как мы сейчас навсегда расстанемся?
- Я бы унёс с собой твой портрет, ведь у меня нет даже твоих фотографий, но, боюсь, это невозможно.
- Единственное изображение, которое тебе нужно - этот портрет в твоей памяти. Да и вообще, я о другом спрашивала.
- Да уж понял, что о другом. Честно? Я унесу с собою только память, память об этом портрете, а не память о твоём изображении на нём, память о перезвоне капель дождя, но не память о нашем разговоре. Вообще весь этот разговор не нужен был, он пуст. Так будет честнее, да и воспоминания останутся светлыми...
- Честнее? По отношению к кому? Только к тебе?
- Освободи проход, прощай!
Я скатился вихрем вниз по лестнице, проломив пару совсем сгнивших ступеней, и пошёл быстрым шагом, почти побежал по аллее, не обращая внимания на ветки, хлеставшие меня по лицу, и коряги, о которые я постоянно спотыкался.
Зонт я забыл на веранде и поэтому перезвон капель стал слышнее, ярче, чётче... Я шёл долго, дождь уже закончился, солнце, проглядывая сквозь низкие облака, окрашивало всё в странный и красивый кирпичный цвет. Проезжающие мимо по автостраде машины окатывали меня всего брызгами, но я не замечал этого и не слышал звука их моторов, вместо которого мне слышалось побрякивание листьев-бубенцов.
С тех пор я оглох и только моя память довольно часто воспроизводит тот самый звук дождя в парке.