Они сидели в задрипанном кафе или, правильнее сказать, - "наливайке" - в общем, там, где застала их случайная встреча, - в самом центре "их" района, у шумной трассы, проходящей через весь город и ведущей в Симферополь.
Александр Иванович Сухотин, директор частной фирмы, крупный мужчина сорока с лишним лет, приехал проведать маму - старушку. Мама жила одна в большой квартире и не соглашалась на уговоры сына переехать к нему. Но простудилась, и сын приехал ей помочь. А после обеда вышел прогуляться по родному городу, который давно не видел и зашел выпить рюмку-другую в подвернувшийся по пути бар.
Все было так знакомо, что он даже забеспокоился - казалось, что и не уезжал отсюда много лет назад. Настроение - как перед ожиданием начала чего-то грандиозного. Сухотин был ко всему готов и это все, как ему казалось, должно быть радостным и незабываемым. Наверное, поэтому он его сразу узнал, хотя столько лет прошло! Узнал по осанке - спина его, как и в школе, всегда была выгнута так, будто ему только, что нанесли удар промеж лопаток носком кирзового сапога. Сухотин окликнул, Сергей обернулся и тоже его узнал.
Из бара доносилась музыка - пела Джени Джоплин "Summer time" Гершвина. Ее хриплый надрывный голос будоражил слух и терзал эмоциями.
Ковалев Сергей, которого все одноклассники называли Черным, смотрел на товарища по школе, с которым не виделся десятилетия, и было видно, что он напряженно чего-то ждет.
Рубашка на нем пустотело болталась, а лицо было страдальческое в глубоких морщинах, глаза тусклые и кожа серого цвета с нездоровыми желто-коричневыми пятнами и такой же, как в школе непослушный "ежик" на голове, только седой.
Он покачивал головой, стараясь, что-то произнести, как человек, который после длительной обездвиживающей болезни пытался сделать первый шаг.
- З...З...З...Знаешь, я уже пью! М...М... Можешь мне налить!- проскандировал Сергей и сделал головой движение будто поперхнулся.
Сухотин, блестя огромными залысинами, посмотрел оценивающе на своего бывшего одноклассника, потом заказал у барной стойки сто пятьдесят граммов водки в тонкостенном стакане, бутерброды и вернулся к столу. Себе выпивку брать не стал.
В классе Сергей был лидером - всегда на виду. Вокруг него на переменах собиралась толпа, когда он, как обладатель несметных сокровищ, показывал на задней парте очередной принесенный в школу фотоальбом, который ему привез отец из загранплавания. К нему все тянулись и старались с ним подружиться.
-Н...Н... Надо забрать, Т...Т... Тут не носят!- возбужденно продекламировал Черный и быстро поднялся. Вернулся с заказом к столу.
Медленно выпил из стакана и понюхал бутерброд.
Пока товарищ усваивал принятое, Александр Иванович спросил:
-Кого из наших встречаешь?
Сергей глубоко вздохнул, потом выдохнул и начал:
-Та...Та...Та... Та я никого не вижу. По...По... Поумирали все.
-Как это?
-К ... К... Кто уехал, тот жив, к...к...кто остался, умер!- поднял палец вверх, вытаращил глаза и воскликнул, - А... Я... Я... Я живой! - и похабно засмеялся, правильнее сказать - заржал.
Пауза затянулась - Черный осовел и начал отрешенно посматривать по сторонам - было ясно, что он продолжать разговор не станет.
-Слушай, Серега, - прервал эту напряженную паузу Александр Иванович, - а Пахом где?
Черный уперся взглядом в Сухотина, будто навел ему в лицо двуствольное охотничье ружье крупного калибра.
-Ты...Ты...Ты... Не знаешь?
-Нет.
- Т...Та... Так он умер! - проскандировал тот и тут же продолжил, - в...в...в... возьми мне еще выпить.
Александр Иванович понял, что все закончится, прогнозируемо, но не хотел брать на себя роль вожатого - поднялся и повторил заказ.
Черный сам сходил за водкой и ставшими более энергичными движениями плеч начал раскачиваться, словно собирался увернуться от наседающего назойливого насекомого.
-О...О...Он...Он уже давно умер!
Сухотин знал длинного, угловатого парня, который и запомнился ему рыжими волосами с футляром для нот постоянно спешащим в музыкальную школу. При том, он помнил, как Пахом спешил в музыкальную школу в любую погоду. По грязи, под нудным нескончаемым дождем, когда ноги разъезжались на скользкой грязи, или поднимали тучи коричневой пыли в летнюю жару.
-Чего это он умер?
-С...С... Спился, чего еще!
Опустив голову, Сергей посмотрел на стакан и поднес его ко рту, закрыл глаза и медленно выцедил содержимое.
Александр Иванович поднялся и у барной стойки заказал два кофе.
Черный, продолжая сглатывать слюну и энергично морщась, поднялся и принес заказ.
-Я...Я...Я... Кофе не буду. - Наконец почти выкрикнул он, усевшись на свое место.
Встреча превращалась в ожидание, кто первый что-нибудь скажет. Сухотин видел, что его одноклассник как на другой волне, и нет между ними ничего общего, - они стали разными и чужими людьми.
-В...В...В... Бомбомбежку как-то з...з...залезли, когда еще в первом классе были, а кто-то в...в...выключил свет и стало тихо-тихо. В...В...Все молчат, вроде никого нет. И...И...И тут Пахом заплакал, говорит, говнюки, бросили, а меня крысы съедят. - И опять засмеялся похабно.
Александр Иванович отхлебнул кофе и наблюдал, как у товарища стали медленнее открываться веки и лицо покрылось красными пятнами. Потом тот встрепенулся и продолжил:
-П...П...Пахом с Людкой жил, она в магазине работала. Д...Д...Дочка у них. К...К...Как запил, она от него ушла. К...К...Когда помер, то она отсудила квартиру и сейчас с новым там живет. А...А...А девка у них красивая. А...А...Ты чего спросил?
Кофе был растворимый и отдавал кислинкой и еще чем-то неприятным.
Сухотин достал платок и вытер губы.
-Ты читал Фолкнера?
Черный сделал лицо, будто не расслышал или его в чем-то уличили.
Больше для себя, чем для товарища Александр Иванович сказал:
-Понимаешь, когда я в институте учился, у нас Фолкнера давали из рук в руки на один день. Помню, с соседнего курса знакомый говорит мне, мол, у меня Фолкнер есть, "Город", сорок страниц дочитать осталось, завтра тебе принесу. Но я то знаю, что сорок страниц Фолкнера это сто страниц Стаднюка или двести Шолохова - не успеет за сутки. Там такие обороты: " Меня тогда еще на свете не было, но в то время мой двоюродный брат Гаун был уже настолько большой, что мог все увидеть, запомнить и рассказать
мне, когда я подрос и начал соображать. Или, вернее, не только Гаун, но и дядя Гэвин, или, пожалуй, не только дядя Гэвин, но и Гаун. Ему, Гауну, было тринадцать лет. Его дед приходился братом моему деду, а к тому
времени, когда дошло до нас, мы с ним и не знали, кем друг другу доводимся. Поэтому он нас всех, кроме деда, звал "двоюродными" и мы все, кроме деда, звали его "двоюродным", и все". Помнишь? И точно, за сутки не прочитал.
-И...И... Ты Пахому хотел Фолкнера принести, раз наизусть помнишь?
-Нет, наизусть знаю потому, что он мне нравится, и я его постоянно перечитываю, но ты фотографию Фолкнера видел? Думаю, нет. Так вот Коля Пахом - вылитый Уильям Фолкнер.
Сергей медленно раскачивался телом и тяжело поднимал веки.
Сухотин опустил голову и молчал. Поднял голову, когда товарищ с шумом положил руку на стол. Продолжил;
-Я слышал, как Пахом играл. Как-то иду мимо окон музыкальной школы, а оттуда этюды Шопена звучат и игра такая виртуозная. Ну, думаю, кто это? Заглядываю в окно, а за инструментом Пахом сидит, и целая толпа его слушает, и замерли все как на молитве!
Сергей смотрел на Александра Ивановича, будто хотел проткнуть взглядом.
-Давай, еще выпьем!- без запинки произнес он, помолчал секунду и добавил, - за Пахома!
Сухотин встал и заказал у барной стойки пятьдесят граммов водки.
Сел за стол, погруженный в воспоминания. Сергей поднялся и принес заказ. Быстро опустился на свое место и стал удивленно рассматривать маленький стаканчик с водкой. Потом быстро его выпил.
Сухотин сказал;
-Понимаешь, я всегда не мог понять, почему лучшие погибают? Дженис Джоплин - как тогда пела! Слышишь, ее запись звучит? - и показал большим пальцем себе за плечо в сторону стойки бара, откуда доносилась музыка, - лучшая белая исполнительница блюзов. Помнишь? И что во цвете лет? Погибла от передозы - героин, видите ли, ей очень чистый продали! Коля Пахом вот - как играл, и на тебе - ничего не осталось. От Уильяма Фолкнера остались романы и его Нобелевская премия. Помнишь? " Сарторис", " Город" или " Особняк". Помнишь? Хотя он тоже пил. Я читал его письмо Хэмингуэю, типа такого, дословно не помню, мол, с октября завязал, вообще не пью. Помнишь? Что у нас в Крыму много талантливых людей рождается, и Господь их прибирает как лишний мусор? Как вылупившихся воробьев - через год из десяти один если останется, то хорошо. Так почему же так? Черт побери!
-Да что там он играл! - перебил внятной речью Черный, - ничего такого он не играл. В училище был, видите ли. Как вернулся оттуда так на пойло только и штыбал, а ты говоришь, играл! Хотя штыбал он, надо сказать, гениально! Ему все давали! - качнул телом как умирающий бык и положил голову на сложенные на столе руки.
-Может ты и прав! - сказал громко Сухотин, обернулся и посмотрел на женщину за барной стойкой. Та стояла с безучастным лицом овеваемая звуками музыки и мяла в руке платок. Дженис Джоплин продолжала петь своим резким будоражащим голосом.
-Наверное, - продолжил Александр Иванович в сторону заснувшего одноклассника ты прав, Серега, не был Пахом настоящим. От настоящего все равно что-то должно остаться. Если ничего не осталось, значит, ничего и не было, и ничего нет.
Сказать-то сказал, но сквозь годы он видел рыжего мальчика, из-под пальцев, которые еле касались клавиш на фортепиано, лилась чарующая мелодия и ей заворожено внимали толпы взрослых людей.