Аннотация: Однажды мне пришла в голову мысль - постебаться над сказками в духе постмодерна. Но... вместо пары коротких рассказов получилась длинная и весьма серьезная (во всяком случае для меня)сага. И не видно ей конца и края...
Моника всегда верила в сказки. Ибо жизнь ее была похожа на сказку - на одну из тех, в коих повествование начинается с многочисленных несчастий главного героя, страданий и боли оного. Жизнь ее походила на зачин такой сказки, походила уже несколько лет. Несколько лет Моника встречала рассвет в надежде, что свершится, наконец, то, ради чего выстрадала она зачин сей. Но мачеха ее - добрая христианка и стервозная тиранка - не торопилась отправлять свою падчерицу на съедение Бабе Яге, по той причине, что в существование сей языческой демоницы, отшельничествующей в чащобе, не верила. Зато верила в то, что, уберегая Монику от роскоши и скоромного, обеспечивая условия "труда, грехи искупляющего", и читая долгие нотации о нравственности, испещренные вдоль и поперек нецензурной руганью, она мостит сироте обездоленной дорогу в рай. Однако своей душе благочестивая мачеха таким образом не пеклась.
- Рассчитывает, вероятно, вслед за мной, по мощеной слезами дороженьке покатиться... - зло подумала Моника, стряхивая росу с целебных трав, в поисках коих она исходила немало троп. Все лето Моника собирала травы на потребу своей мачехе.
- Но не припомню я ни разу, чтоб попотчевала отца она целебным отваром, когда лютую зимою колотит его лихорадка.
Моника частенько замечала завистливые взгляды, что бросала Кларисс (так звали мачеху) в сторону местной ведуньи, особливо в те минуты, когда на подворье к знахарке крестьянка вела корову, с робкой надеждой шепча молитвы. Недаром Кларисс злобно зыркала - вовсе не доверию людскому она завидовала, а тому, что за деяние спасительное, зелье целительное, непременно последует расплата, и расплата не простая - никогда ведунья не брала монет звонких. За работу свою она просила клятву, что лишь понадобится ей услуга добрая, так исполнит сие крестьянка немедля, иначе гореть ей в адовом пламени. Но, даже самый древний старец не помнил, чтоб знахарка на веку своем припомнила хоть одну клятву - никогда она за свои услуги ничего, кроме слов, не получала. Кларисс же считала оное глупостью безмерной, а Моника не сомневалась, что мачеха тешит себя надеждой занять почетное место после кончины старушки, вот и копит травы, запасает их в неимоверных количествах, и ключ от амбара у себя держит... и она-то, мачеха, не преминула бы клятвами воспользоваться.
Моника считала это полным бредом, но протеста в ее душе это увлечение Кларисс не вызывало, ибо бродить под зеленью лесов почти круглый год, вдали от нелюбимого дома, ей вовсе не претило. Душенька ее разнесчастная рвалась на волю-вольную...
Моника брела по чаще с самого утра, неспешно, петлями и зигзагами. От охотничьих троп она ушла очень давно, а от грибнических - подавно. Моника никогда не пользовалась ориентирами, особливо звездами. В тех чащобах, где она бродила, звезд видно не было даже ясными ночами. Но она всегда знала, сколько шагов ей нужно ступить, чтобы вернуться домой. В сей раз их было необходимо совсем немного, если, конечно, пойти прямо, а не так, как исходила она весь день. Могла она и заночевать в лесу, как и делала обычно.
Но не сегодня.
Она не пожелала оставаться по весьма прозаической причине - очень хотелось есть. Есть хотелось не ей, а ее псу - старому и верному, он знавал еще ее мать, но вовсе не выглядел дряхлым. О том, сколь долго он живет на самом деле, знала лишь Моника. Да и та не могла назвать точный возраст. Знала лишь, что даже люди столько не живут.
Ну а за свою собственную недолгую жизнь Моника любила только двоих - свою мать Дженнифер Гуллвейг и старого пса Акриста. Это странное имя дала ему Дженнифер. Моника называла свою мать только по имени, а упоминала о ней и вовсе редко - только в беседах с Акристом.
Моника знала о Дженнифер немного - с мужем своим, отцом Моники, она не жила. Да и в народе поговаривали, что не отец он ей вовсе. Дженнифер, словно в подтверждение слухам, не носила фамилию своего мужа, оставив свою - Гуллвейг. Дженнифер говорила, что имя сие значит многое, и завещала Монике беречь его. Еще Моника знала, как Дженнифер погибла - ее нашли в лесу с простреленным фиолетовой стрелой горлом. Моника помнила, как Дженнифер выглядела - она была красива. Но описать ее не могла. Не находила слов.
Возвращаясь, Моника вышла на торную дорогу, и на ходу обирала репьи с мокрой от вечерней росы юбки. Акрист плелся рядом с ней, и шерсть его серебрилась в лучах сонного заката.
Позади послышался стук и ржание.
- Двуколка. Одна-одинешенька лошадка... - горестно сказала Моника Акристу, не оборачиваясь и не подумав посторониться.
- С дороги, девка!!!!!!!!! - крикнул возница, собираясь стегнуть ее кнутом, целясь в лицо, бледное и угрюмое, чтоб впредь на пути не попадалась, но чья-то рука вынырнула из придорожных зарослей, ловко схватив кнут, едва не коснувшийся ее щеки. Двуколка криво покатила дальше, не понявший ничего возница не выругался даже, а кнут мертвой змеей валялся у ног Моники.
- Мне сегодня повезло, Акрист. Кнут зацепился за ветви. - Пояснила она недоумевающему псу, но его сей ответ не удовлетворил. Он видел руку, Моника - нет. Но бить тревогу пес не стал - он был мудр.
Домой Моника явилась затемно, оставив охапку трав в сенях, и направилась в дом - порыскать среди остатков не столь давнего ужина. Все уже спали, а если кто и не спал - не обеспокоил себя заботами о Монике. Она сгребла со стола недоеденную снедь и вышла на задний двор. Никакой скотины мачеха не держала, землю не засевала. Доход отца-сапожника был достаточен.
Моника уселась на большой обтесанный валун, вывалила еду к лапам Акриста, что улегся у ног ее, и стала задумчиво созерцать тьму, задумчиво разжевывая вяленую рыбу.
- Завтра, пожалуй, буду идти весь день... по прямой. А потом всю ночь и весь другой день. А потом.... Потом умру от голода.
Акрист удивленно и возмущенно на нее взглянул.
- Нет, милый песик... ты не сможешь прокормить нас обоих.
"Недооцениваешь меня, дитя. Твоя мать, глядя на нас из Валгаллы, не простит мне твоей смерти. Напомни мне, дитя, рассказать тебе одну историю..."
- Ты не знаешь ненароком, что такое Валгалла? Не могу припомнить, где я слышала это слово,... казалось, не знала его вовсе, а тут всплыло откуда-то, только что...
"Валгалла.... Все мы там будем, мы - благородные войны ордена Л..."
- Не могу я здесь больше! Будь Дженнифер со мной, все было бы иначе...
"Истину глаголешь..."
- Все как в сказке, милый песик.... Злая мачеха, несчастная падчерица, отец не у дел.... Но где же волшба? Самое волшебное, виденное мною - старушка-коновал...
"А разве я не считаюсь?" - обиженно вопрошал пес.
- Да, и ты, мой друг - волшебное создание... - сказала Моника, зарываясь в густую мягкую шерсть Акриста.
"Дитя, тебе не хватает друга, который умеет говорить..."
- Я слыхала, пахари говорили, будто, если пройти весь лес, непременно выйдешь к серебряной реке с незамутненными печалью смертных водами.... Но говорили еще, будто затаилась в лесу моем нечисть лютая, и никому далее дозволенного ходу нет. Я порешила, песик - ухожу я. Уходим мы с тобой отсюда. Уходим к реке, пойдем через лес. Меня манят чащобы. Скоплю я скарб, чтоб выжить хоть денек. Ах, нет, все бред. Зачем мне нужен скарб? Умру - умру. А нет - так нет, то воля не моя. Но унижение терпеть не в силах больше я. Есть кое-что, что я боюсь, и что противно мне.... Мой милый песик...
Слезы ее обжигали холодом, впитываясь в посеребренную лунным сиянием шерсть.
"Дитя, я не способен утешить тебя даже..."
Так она и заснула, обняв своего пса, роняя скорбь в его шкуру. А утром, чуть свет, зевая и спотыкаясь, не взяв с собой ничего...
- Ничегошеньки...
...она отправилась в путь по купеческому тракту, тому самому, на коем она вечор едва не схлопотала удар плетью.
"Ни единого гроша в кармане.... Но ничего, нынче что-то будет, али кто-то..."
Вид у Моники был бродяжнический. Впрочем, отныне не пристало этому удивляться.
Утром тракт был пуст. Долго ей на пути не попадалось ни единого встречного. Первыми же, кого она увидела, была нелепая троица: почтенный муж с толстым кошелем на поясе, на шаг позади него - женщина в скромном платье, ведущая связанного юношу с выпученными безумными глазами. Увидев Монику, он оживился, из уголка губ его стекла струйка слюны, и он громко прохрипел:
- Налево после смерти! Не смей ослушаться!
Мужчина возмущенно кашлянул, а женщина виновато опустила глаза и ускорила шаг, не давая безумцу обернуться вслед Монике. Она же постояла немного, и отправилась дальше, наивно хлопая глазами.
К полудню тракт ожил. Лето стояло в зените, жара была нестерпимая, и нужники источали неприятную вонь.... Акрист постоянно морщился, косился на лошадей с ненавистью и не переставал удивляться, как это Моника терпит все эти запахи, не подавая даже вида, что чует их.
Моника хотела есть, притом очень сильно, но ее занимала только одна мысль - где же та самая смерть, после которой ей следует свернуть налево? Слова связанного безумца Моника восприняла более чем серьезно...
Тракт опустел вновь, и это было странно, ведь в послеобеденное время.... Странно, странно...
Лесные шорохи слышны были намного миль вокруг.... В кустах кто-то чавкал. Шумно сглотнув слюну, Моника подошла ближе и раздвинула ветви.
Человек в зеленой одежде жевал что-то, лежащее в траве. Услышав Монику, он поднялся с земли и поклонился. Он был красив, только неприятная улыбка портила его лицо, носившее на себе печать былого благородства.
- Сиятельная фрейлина.... Как занесло сюда столь благородную особу? - вопросил он.
- Э-э-э... я вовсе не благородна... - возразила Моника.
- Ты знаешь мое имя? - холодно спросила она. Это напускное равнодушие давалось ей нелегко, но она чуяла, что нужно держать себя...
- Я? Кто бы сомневался! Я все имена знаю. Все в мире - имена.... Я знаю все в мире.... Вы голодны, сударыня? Не буду произносить ваше благородное имя, ведь даже у стен есть уши, хотя в лесу нет стен, но уши, пожалуй, все равно есть.... Угощайтесь! - предложил зеленый и раздвинул траву.
Там покоилось тело рыцаря в раскроенных надвое доспехах. Тут же, рядышком, валялась недоеденная рука в железной перчатке. Моника отшатнулась.
- Не пугайтесь, сударыня! А чего еще вы ожидали от Здешней смерти? Он довольно вкусен, попробуйте!
Моника нагло рассматривала существо (человеком здешнюю смерть я назвать не осмелюсь), позабыв об отвращении и страхе. Что-то в его лице было манящее, притягательное. А отталкивающего не было вовсе.
- Кто есть ты? - лаконично поинтересовалась Моника?
- Я смерть этих краев.
Моника просияла.
- Я рада встрече нашей, смерть!
- А ты милое создание, однако.... Со мной обычно так не разговаривают. А такой улыбки, да еще и в свой адрес.... Ты прелесть. Тебе налево. Там уже ждут.
Моника благодарно кивнула, улыбаясь, и собралась уходить, но Здешняя смерть окликнул ее.
- Постой! Позволь просить об одном.... Допустите до руки, госпожа.
Она без промедления протянула ему руку, левую, и он прижался к ней губами.
- Благодарю тебя за благодеяние, - сказал он, поднимаясь с колен. - Позволь же мне вознаградить тебя.
- О каком благодеянии ты ведешь речь? Я для тебя ничего не делала, - робко засомневалась Моника.
- Ты подала мне руку.... Не брезгуя мною, одиноким падальщиком. Подойди ближе.
Она шагнула к нему, оказавшись напротив его глаз. Смерть ласково провел рукою по ее плечу:
- Я не касался живого человека целую вечность.... Ты пролила бальзам на все мои раны. Ведь я, хоть и смерть, но живой!!!!!!!!!!! - отчаянно вскрикнул он, глядя в очи Моники.
- Бедняга.... Одинокий... - всхлипнула она, гладя его по волосам, будто собаку.
- Твоя доброта сослужила тебе добрую службу, и сослужит еще не раз. Дарую тебе бессмертие.
- Благодарю... - сказала она, опуская глаза.
- Не отводи взгляда, дай насмотреться! Не скоро еще я так близко почую живого. Еще немного, и я отпущу тебя.... Лишь дам тебе один совет: ты бессмертна теперь, но те, кого любишь - нет. Поэтому береги их, прикрывай грудью, иначе раскаешься и отчаешься... - ему очень хотелось добавить - "Как я...", но он удержался, - Береги их.... Особенно его. А теперь - ступай.
Моника развернулась и пошла влево, не оглядываясь. За ней резво потрусил Акрист, а вслед им любовалось существо в зеленых одеждах, с остатками благородства на лице.
Так и добрела она до трактира. Подивилась - где это видано, чтобы трактир строили в нескольких милях от тракта?
- Верно, нечасто люд сюда забредает. Сейчас тут, вероятно, пусто... - обратилась Моника к Акристу, отворяя дверь. В предположении своем она ошиблась - в трактире было шумно, шла гульба.
- Ума не приложу, откуда здесь столько народу.... Не иначе, селение неподалеку...- тихо пробормотала Моника. Она обвела глазами залу, но не нашла ни единого свободного стола - за всеми было веселье в разгаре.
- Словно праздник какой...!
Лишь один человек не кутил, а сидел молчаливо в стороне, и никто не решал обратиться к нему, и, уж тем более, подсесть. Но лишь за этим столом были свободные места, и Моника, не раздумывая, направилась к нему. Завидев медленно приближающуюся Монику, он поначалу удивленно поднял глаза, а затем хитро прищурился и смерил ее оценивающим взглядом. Моника же, наоборот, избегала смотреть на него, и начала уже подумывать о цели, вернее, бесцельности своего визита в трактир - денег у нее не водилось отродясь, а запах подано пирующим пищи безумно раздражал.
Румяная девка с развратным взглядом поинтересовалась, что госпожа будет потчевать, а "госпожа" отмахнулась от нее, заявив, что только передохнет и продолжит путь. Девка, шмыгая носом, убралась восвояси, а Моника завела тихий разговор с Акристом, не замечая внимательно глядевшего на нее мрачного постояльца в пыльном плаще. Пришел он издалека, это было видно по цвету пыли. Она, верно, так и не взглянула бы на него, если бы он не обратился бы к ней:
- Позвольте спросить, добрая госпожа, неужели вести разговор с псом, склонившись к его уху, интересней, нежели завести речь с путником за кружкой пива, узнать последние сплетни, и, быть может, кое-то еще...?
- Слишком часто слышу я сегодня сие обращение - "госпожа" - к своей персоне. А я ведь вовсе не госпожа, а бродяжка, и выгляжу соответственно. Быть может, вы, милсударь, разъясните мне сию загадку? - витиевато, пожалуй, даже слишком для своего потрепанного вида, заметила Моника.
- Достопочтимая сударыня, я много исходил дорог и много повидал за долгое бытие свое, поэтому позвольте мне решать, кого госпожою именовать, а кого - бродяжкой. Но, коли вы не желаете, чтоб сей титул оскорблял ваш слух, назовите имя свое, и буду называть вас так, как пожелаете, - не остался в долгу незнакомец.
- Не слишком ли опрометчиво с моей стороны будет назвать свое имя первому встречному-поперечному? - усмехнулась Моника. Кое-какими навыками обращения с приставучими завсегдатаями трактиров она успела обзавестись, хотя этот человек не походил ни на кого их встреченных ею ранее.
"Да и человек ли...?"
- Верно говоришь. Но у тебя нет никакого иного способа вызнать, хитрый ли я разбойник, или же странствующий рыцарь, кроме как заведя со мной знакомство. А новые знакомства тебе сейчас не будут излишни, ведь кто, как не добрый друг, закажет порцию горячего жаркого, когда у тебя ни гульдена в кармане...? - незнакомец неожиданно перешел на "ты", и прозвучало это очаровательно (во всяком случае, так показалось Монике). - На звание доброго друга я не претендую, но завязать с тобою знакомство я не прочь, ибо нет ничего тоскливее, нежели грустить одному среди веселящихся, а за приятной беседой и отвлечься можно от траурных мыслей, ведь так? Ты же знаешь, по очам твоим вижу.
- Знаю... - кивнула Моника, покосившись на ту самую служанку, которую она отослала минуту назад. Она возвращалась с большим подносом. Поставив его на стол, между Моникой и незнакомцем она лукаво подмигнула им обоим и сообщила, что...
- ...комната милсударя готова.
Моника сердито нахмурилась и с упреком поглядела на "милсударя". Он поморщился и негодующе махнул рукой:
- Не слушай ее. Завидует.
Но Моника уже давно никого не слушала. Она уплетала за обе щеки скромные яства, принесенные наглой девкой, запивая их прохладным пивом.
Закончив трапезу, Моника воздала взгляд незнакомцу, и он вопросил:
- Так кто ж ты, наконец? Назови свое имя!
- Моника Гуллвейг, - тихо сказала она, собираясь подать ему руку левую, но, вспомнив, что она хранит холод прикосновений Здешней Смерти, передумала. Лишь загадочно улыбнулась, вспоминая эту жутковатую, но милую встречу.
Незнакомец не представился в ответ, а Моника и не стала спрашивать. Ей было все равно. После долгого молчания он спросил:
- Куда путь держишь, Моника Гуллвейг?
- На восток от солнца, на запад от луны, - задумчиво ответила она строкой из прочитанной давным-давно сказки. - А ты?
- Я... к серебряной реке иду, что за лесом этим. Нам с тобою по пути.
Моника хотела возразить, но это прозвучало бы слишком грубо, а этот человек в пыльном дорожном плаще и сапогах со шпорами накормил ее, бродягу, обошелся вежливо...
- Может быть... - пожала она плечами.
- Я дожидаюсь тебя уже долго, - сказал незнакомец.
- Кто ты такой, что ждешь меня, не зная моего имени?
- Я - странник. Жрец культа Локи.
- Хм.... Мне это ни о чем не говорит. А звать-то тебя как?
- Меня уже никто никак не зовет долгие годы. Но имя свое я помню. Вороном меня звали. Когда было, кому звать.
- Теперь тоже есть кому...
Воцарилось молчание вновь. У них обоих с языка готовы были сорваться сотни слов, но они молчали. Так всегда бывает - встретишь душу, чуешь, что это верный шанс, а сказать не можешь...
Моника задумчиво скрежетала двузубой вилкой по тарелке, а Ворон ее разглядывал. Не вилку, а Монику.
- Ты мне определенно кого-то напоминаешь. Я знавал одну особу по фамилии Гуллвейг. Но у нее в те времена не было ни сестер, ни дочерей. Вряд ли вы с нею родственники. - Рассеянно заметил Ворон. Моника повела ухом.
- Ты сказал, ты - жрец некоего культа, да? - неожиданно спросила Моника.
- Да. Культа Локи. На деле на самом - это никакой не культ. Скитается дюжина бродяг по свету и верит в него, великого. Вот и все.
- Моя мать рассказывала мне красивые сказки, называя их странно - мифы.... Там был Локи...
- Как звали твою мать? - перебил ее Ворон.
- Дженниф... не скажу!
- Все ясно. Значит, все-таки дочь. Да еще и самой Дженнифер! Великий Локи, благодарю! Ты ниспослал мне помощь истую... - отрешенно молвил Ворон.
- Ты знал мою Дженнифер? - резко спросила она.
- Знавал.... Знавал я такую. Давно хотел тебе заметить, что не пристало благородной госпоже путешествовать в таком затрапезном одеянии. Так недолго и вправду за бродяжку тебя принять...
- Я же говорила, что никакая я не госпожа... - возмутилась Моника, но Ворон настоял:
- Дитя Дженнифер - истинная суть. Не прекословь, ты благородна. Ты знаешь, кем была твоя мать?
- Дженнифер.... Называй ее Дженнифер.
- Вижу, что не знаешь. Что ж, проследуй за мной, - сказал Ворон, вставая из-за стола.
- Куда? И на какой черт? - ругнулась Моника, не сдержавшись.
- В ту самую комнату, приготовленную милсударю. Мне, то есть. Затем, что не могу допустить, чтобы плоть от плоти Дженнифер разгуливала по трактам в монашеском виде. Ступай же скорей за мною! Поразительно, что Дженнифер еще не восстала из Валгаллы!
Моника молча повиновалась, подумав, что при случае обязательно спросит у него, что такое Валгалла.
Мебели в комнате было очень немного - кровать, стул и сундук. Зато кровать - огромная, широкая, да и сундук немаленький.
В этом самом сундуке Ворон деловито рылся, швыряя на кровать непонятного свойства тряпье. Затем полетели железяки и кожа. Закончив ревизию в сундуке, Ворон приказал:
- Снимай свое монастырское одеяние, и надевай сначала это (он указал на узкие кожаные штаны), затем вот это (перст его уперся в блузу черного шелка с широкими длинными рукавами), а с доспехами я тебе помогу.
- Э-э-э.... но.... Может, ты хотя бы отвернешься? - ехидно намекнула Моника.
- Не дождешься... - не менее ехидно улыбнулся Ворон, уселся на сундук и уставился на Монику.
- Что ж, смотри, коли хочешь. - Легкомысленно согласилась Моника и со стуком скинула стертые башмаки, ловко высвободилась из старого платья и потянулась за брюками, усевшись на кровати. В подробности ее нижнего белья, вернее, его отсутствия, мы вдаваться не будем.
Затем настал черед блузки, застегивать кою на все пуговицы Моника не стала, соорудив импровизированное декольте. Ворон наблюдал за этим холодно и равнодушно. Затем подал ей корсет - тяжелый кожаный корсет на серебряной шнуровке, затянутой сзади.
- Эй, зачем такая тяжесть? Из чего он вообще? - возмутилась Моника.
- Стальные пластины, обтянутые кожей. Надевай, а я помогу затянуть.
Моника послушалась, а куда деваться? Ворон пристроился сзади и стал орудовать импровизированным шнурком - серебряной цепью. Он резко потянул, а Моника пискнула, когда сталь сдавила ей ребра.
- Восхитительно! - сказал Ворон, усадив Монику обратно на кровать резким и сильным движением. Дышалось ей тяжело.
- Еще наручи. С ними я тебе, пожалуй, тоже подсоблю. Давай руку.
Она протянула правую, и он проворно зашнуровал дин из наручей на запястье.
- Не тронь мою левую руку, - тихонько попросила она.
- Как хочешь...
- Хотя, впрочем.... Одень и на нее тоже.
- А что с твоею левой рукой? - поинтересовался Ворон.
- Да так, ничего.... Смерть...
- Что - смерть? Недоуменно вопросил Ворон.
- Ничего.
Затем к этому одеянию добавились высокие ботфорты, почти как у самого Ворона, только без шпор.
- Заночуем здесь. А завтра на рассвете - в путь. К серебряной реке, на восток от солнца, на запад от луны. Нужно найти тебе клинок.
Из окна веяло звездами и тьмой, оно было открыто, и Моника стояла рядом, созерцая. Ворон спал, раскинувшись на кровати, вернее, Моника думала, что он спал. Он разглядывал ее силуэт в лунном свете. Красиво, как в старинных балладах.
"Она так молода..."
- Моника, а сколько тебе лет? - спроси он внезапно. Она не вздрогнула и не обернулась.
- Не знаю. Счет моим годам не ведет никто, даже я сама. Да и зачем?
- А я очень старый.... Счет моим годам вела Дженнифер.
- Моим тоже.... А теперь некому, - откликнулась Моника. - Ты не похож на старого. Ты похож на молодого и красивого лиса.
- У тебя тонкий ассоциативный ряд. - Ответил ей Ворон. - И красивый силуэт. Тебе так не хватает клинка!
Моника вздохнула в ответ. Она была полностью с этим согласна.
- Долго еще ты будешь там стоять? - спросил Ворон.
- Не знаю. А что? - по прежнему не оборачиваясь, ответила Моника.
- Ложись. Я подвинусь. Не бойся, я не трону тебя. Просто опасаюсь, что спать, стоя у окна тебе будет неудобно.
Моника приблизилась маленькими шажками и села рядом с ним, позвякивая амулетами.
- Развяжи этот свой кольчужный корсет, я не смогу в нем сносно спать.
-Да ради Локи! - радушно согласился Ворон, дернув цепь.
Моника высвободилась из доспеха, распустила волосы, которые, к приятному удивлению Ворона оказались роскошными, пахнущими ароматными травами...
- Не знаю, смогу ли не мешать тебе спать... - улыбнулся Ворон в темноту.
- Мне уйти? - робко спросила она.
- Нет. Ты пахнешь вкусно... - по-детски непосредственно заметил Ворон. Моника фыркнула.
- Не смейся... - обиделся он.
Да я е смеюсь... - попыталась она оправдаться, но он зажал ей рот рукой.
- Тише.... Там, внизу, кто-то явился по наши души.... Женщина... - пояснил Ворон. - Я очень хорошо слышу. И вижу в темноте.
Он убрал руку от ее рта, положив на плечо. Привстал, больно надавив на ее ключицу, но Моника не издала ни звука.
- Железная выдержка... - сказал он, и мысленно добавил: "Моя прелесть...", - она спрашивает, не появлялась ли здесь девчонка лет эдак восемнадцати, с собакой. Тебя, верно, ищет.
Под кроватью завозился Акрист.
- Что ответил хозяин? - шепотом спросила Моника. Тоже привстав и подвинувшись к Ворону, чтобы слышать, что он говорил, ибо говорил он тихо.
- Отвечает, что бродяжки с собакой не было, лишь к постояльцу, мол, гостья явилась, по всему видно - девица распутная, ибо заночевала у постояльца нашего. А она - "мне бы взглянуть...". Хозяин ей: "Негоже добрых людей тревожить среди ночи. Вот спустятся утром в таверну, пива холодного глотнуть перед дорогой дальней, так и взглянете...". А она комнату просит, до утра остаться...
Заскрипела лестница, послышались тяжелые шаги. Это услышала и Моника.
- Собирайся, - небрежно кинул Ворон, схватил корсет, ловко накинул его на Монику и несколькими короткими движениями затянул цепь. Затем он кинулся к сундуку и извлек из-под заплесневелых тряпок железо. Много железа - острого, не раз вкушавшего крови железа. Стал рассовывать все по карманам, а под плащом мелькнула сталь панциря доспехов. Затем Ворон подскочил к окну и вспрыгнул на подоконник.
- Придется полюбоваться на лунную ночь не только из окна... - Ворон хитро улыбнулся и сиганул вниз. Моника представила, какой шум поднимется, когда эта груда доспехов рухнет наземь с высоты второго этажа, и зажмурилась. Но грохота не последовало - Ворон, напротив, не издал ни звука. Она испуганно подбежала к окну, а снизу раздался сдавленный шепот:
- Следуй за мной, чего же ты ждешь?
- Безумец... - тихо, сквозь зубы, процедила Моника, не сомневаясь, что Ворон ее услышит. Тяжело вздохнув, она взобралась на узкий подоконник (не очень-то легко прыгать, когда ребра стиснуты сталью) и ступила вниз, не глядя. А через секунду почувствовала себя повисшей на холодных руках ухмыляющегося Ворона, подметая землю волосами.
Каким-то чудом Акрист оказался на земле рядом сними.
- При первой же возможности устрою тебе мастер- класс по прыжкам,... да и по многому другому тоже. Иначе ты долго не протянешь... прелесть. - Загадочно, но холодно улыбнулся Ворон, поставив Монику на землю.
- Куда теперь? - недоумевающе спросила она, с опаской поглядывая на светящиеся окна таверны.
- Не важно. Главное, подальше отсюда. Чем глубже в лес - тем лучше.
Шли они, молча и быстро. А верный пес бесшумно скользил рядом с ними, по правую сторону.
К утру они вышли на опушку - Моника вымученно зевала, пошатываясь, опираясь то и дело на плечо Ворона, ну а сам он, как ни в чем ни бывало, оглядывал окрестности ровным холодным пристальным взглядом, убрав руку с клинка.
Ворон подошел к пню, воткнул в него нож и сказал Монике:
- Постой здесь, а я разведаю окрестности. С высоты.
С этими словами перепрыгнул он через пень, обернулся птицей черною и взмыл в небо лазоревое, тишь клекотом разрезая. Рука Моники потянулась к ножу, но она отдернула ее, словно обжегшись. Моника вспомнила одну добрую сказку, в коей из-за выдернутого из пня ножа не вернулся в облик человеческий, волк. Моника не сомневалась, что то же правило и на ворона действует. Моника притулилась у пня, устало прикрыла глаза и стала видеть грезы, но скоро проснулась от клекота в вышине. Ворон вернулся, стукнулся оземь и выдернул нож из пня человечьей рукою.
- Есть неподалеку избушка трухлявая. Я думаю, хозяева позволят тебе, путнице одинокой, отдохнуть и продолжить путь....
- Я отправлюсь на промысел. Не святым же духом потчевать тебя? - объяснил добродушно Ворон.
- Меня? Нет, не утруждайся... - залепетала смущенно Моника.
- Нет уж, послушай. Ты отныне под моей протекцией, прелесть... - он прикоснулся осторожно к ее подбородку.
- Ну и что с того? Ты не обязан меня кормить.
- Не обязан, но буду. Мы вместе идем к серебряной реке, и Локи не простит мне, если я тебя утрачу. - Грустно пояснил Ворон.
- Ты не утратишь меня, я бессмертна. - Буднично, словно между прочим, заметила она.
- Хм.... Бессмертна! - ухмыльнулся Ворон.
- Не веришь?! - возмутилась она.
- Не то, что бы.... Но звучит это.... Твоя мать не была бессмертна. Впрочем, то может быть от крови отца твоего.... Кто был отец твой? - вопросил Ворон.
- Не знаю. Тот человек, у которого жила я после смерти Дженнифер, вероятно, не был моим отцом.
- Смертный?
- Да.
- Не стала бы Дженнифер с обычным человеком путаться.... Одним словом, я вовсе не отрицаю бессмертия твоего, но на охоту все-таки схожу. С вашего позволения, госпожа Monique.
- Как ты сказал? - переспросила она.
- Госпожа Monique (Моник'). Позволь звать тебя именем сим.
- Да ради бога!
- Ради Локи, Monique, ради Локи... - поправил ее ненавязчиво Ворон.
- Да будет воля твоя... - смиренно согласилась она.
Ворон указал направление, и через пару часов предстали они перед избушкой.
- Хм.... Ни двери, ни окон... - задумчиво пробормотал Ворон. Зато Моника не растерялась. Она вскинула руки и прокричала:
- Именем великого Тора повелеваю,
Личиной ты к слугам богов обратись,
А тылом к нежити лютой лесной,
Дабы не быть непорядку да хаосу.
Избушка устало застонала и заохала, приподнялась земли и повернулась кругом, словно пехотинец царев на параде, представив взглядам слуг богов разверзнутую пасть свою, завешанную лошадиной шкурой.
- Кто смел тревожить меня? - раздался гулкий женский голос из недр пасти.
- Взгляни сама, ведьма! - ответил Ворон.
Поднялся ветер, услужливо поднял лошадиную шкуру, и из избушки выпорхнула молодая женщина в черном платье, щедро расшитым черными драгоценными каменьями, с волосами цвета воронова крыла. В глубоком вырезе платья ее сверкало ожерелье из тех же каменьев. В очах сей госпожи не видно было зрачков - они сплошь сияли мраком. Где-то глубоко позади тьмы Моника узрела сизую пелену тумана горя.
- Что привело вас, сударь, в мои скромные угодья? - вопрошала она медовым голосом Ворона, в упор не замечая Монику.
- Мы, путники, ищем приюта недолгого. Лишь краткий отдых просим мы, а затем двинемся в путь, сударыня...
- Тебе, о, путник, не посмею я в постели отказать... - двусмысленно вздохнула лесовичка, - ...а коль попросишь, так согрею...
- Постель прошу не себе я, а спутнице моей, ну а в согреве не нуждается она, ведь так, Monique? Я же не останусь. Даруешь ли ей приют или нам ступать дальше? - спросил Ворон напрямую. Лесовичка косо поглядела на Монику и кивнула.
- Благодарю. - Небрежно поклонился Ворон и шепнул Монике:
- Пришла пора проверить твое бессмертие. - Затем отвернулся он и зашагал прочь. Не оборачиваясь. Моника недолго смотрела ему вслед - лесная жилица в черном одеянии жестом пригласила Монику войти, а сама влетела в дверной проем, не удосужившись подсобить Монике (вход в избушку был в нескольких локтях от земли). Кое-как Моника взобралась на порог, и, отряхнув с волос паутину, внимательно огляделась. Немногое из увиденного было ей знакомо. Странные стеклянные предметы, шкатулки с непонятными надписями, засушенные травы, совершено не похожие на те, что собирала сама Моника. Всему остальному Моника затруднялась дать не только название, но и описание. И пыль, пыль повсюду.... Впрочем, это не слишком покоробило Монику, ибо ни она, ни Дженнифер, чистюлями не были.
В центре избушки возвышалась огромная печь с алеющей пастью. Моника поежилась. Она непроизвольно представила, как в эту печь запихивают ее, неповинную ни в чем, и хотят съесть с простеньким крестьянским гарниром.... Но миг спустя Моника рассмеялась над этой мыслью, мысленно, конечно, и, покрутив головой, отогнала ее прочь.
- Располагайся! - указала лесовичка в угол, где валялись грязные тряпки. Моника фыркнула брезгливо, но все же присела, незаметно отпихнув подальше тряпье, побоявшись вызвать недовольство хозяйки своим "придирчивым" нравом.
"Кто знает, может быть здесь такие порядки..."
Лесовичка плавно возилась около печи, позвякивая глиняными горшками и что-то мелодично нашептывая. Моника хотела, было по привычке обратиться к Акристу, но он ушел на промысел вместе с Вороном.
"Одна... наедине с этой.... Ворон говорил что-то о проверке моего бессмертия.... Не нравится мне все это!"
Напевы лесовички становились громкими и манящими, а ингредиенты варева - простыми и знакомыми.
Лесовичка вдруг обратилась к Монике тем же медовым голоском, коим говорила с Вороном:
- Не желаешь ли смыть пыль дорог с кожи белой? Прикажешь баньку затопить?
"Не больно-то тебе и прикажешь! Да и я не успела еще запылиться, не так уж и много дорог исходила, и ни в какой баньке не нуждаюсь, а уж в твоей - особенно! Да и вообще, я предпочитаю прохладный лесной родник душному грязному сооружению.... Да и откуда здесь взяться этому сооружению, если избушка-то одинокая! Никакой баньки здесь нет. Разве что ты, ведьма, решишь искупать меня в котле с кипяточком, дабы поужинать было чем..." - пронеслось в голове у Моники. Но отказаться от предложения лесовички она не решилась - слишком уж любопытно было, откуда она возьмет баню. Потому в ответ Моника кивнула робко, и лесовичка с довольной миной на лице ушла. Моника же уверилась, что без подлости и подвоха "мытье" не обойдется. Женская интуиция смело шептала ей, что эта "черная вдова" видит в ней, в Монике Гуллвейг, главную соперницу.
"Она, небось, думает, что именно мои приворотные чары не позволили ему согласиться на соблазнительно предложение о постели, предложение с двойственным смыслом..." - ехидно подумала Моника.
Не прошло и пятнадцати минут, как Моника услышала зов лесовички с улицы. Двумя шагами она пересекла избушку и спрыгнула с порожка. Последней здравой мыслью ее было: "Черт побери, я даже не знаю имени ее!"
Секундой позже запах дурманящих пряностей и теплая водица, насквозь пропитавшая ее одежду, прогнали прочь все горькие думы, очаровали разум и расслабли плоть. Лесовичка глухо напевала какой-то до боли знакомый сонный мотив, вода, словно по волшебству, становилась все теплее, и вот уже обжигала больно, но сил это понять уже не было. Бледные щеки "черной вдовы" налились румянцем, она начала странно пританцовывать, вскрикивать, размахивать рукавами.... Жар у Моники в котле становился нестерпимым, до нее начало, наконец, доходить, в чем дело, что произошло, и что еще произойдет чуточку позже, но уже не было сил кричать, и уж тем более вдарить эту бабу-ягу по наглой черноглазой физиономии. Страшная судорога пробежала по телу Моники, и вода вдруг показалась ей ледяной.
"Все, конец пришел..." - безо всякого сожаления подумала Моника. Она благополучно позабыла о даре смерти и собралась, было благополучно отбросить копыта, но не тут-то было: лесовичка истошно завопила. Вода с тихим треском покрылась ледяною пленкой. Глаза "черной вдовы" налились кровью, она сжала кулаки, насквозь пронзая ладони когтищами своими.
"Хе-хе, досадно!" - ухмылялась Моника, ломая ледяную корку и выбираясь из котла. Собралась она пойти прочь, но взмахнула ведьма черноглазая рукавами, преградила путь ей крылами вороными.
- Постой, путница! Лишив меня обеда, торопишься-спешишь в дорогу? Так ли ты проста? - сверкала глазами лесовичка. Она говорила звенящим голосом, щелкая языком и вздрагивая. Моника не удостоила ее ответом, сделала шаг в сторону, не сводя глаз с чащобы. Без труда догадалась лесовичка о ее намерениях, и, по велению чародейки-затворницы, выросла вкруг стена из камня белого, высотой с сосну добрую.
- Не уйдешь ты от меня, коль я сама не отпущу тебя. - Вздохнула лесовичка так грустно, словно и вправду жаль ей Монику. Моника пригляделась внимательно к ней, и показалось ей, что схожа лесовичка с Вороном...
Нехорошие догадки о предательстве ее спутника крылатого смутили разум ее, взор светлый помрачнел....
Нет, не может он быть за одно с этой подлой змеею! Откуда ни возьмись, в руках ведьмы оказался длинный посох с круглым блестящим набалдашником, и этим самым посохом она с размаху ударила Монику по голове.
Под боком лежало что-то теплое и мягкое, на поверку оказавшееся Акристом. Почуяв, что хозяйка обрела сознание, он радостно завозился. В воздухе витал пряный запах жареного, и первой мыслью пришедшей в себя Моники стало:
"Черт, она, кажется, зажарила кого-то другого..."
Испуганно вскочив, она обнаружила, что ее страшная догадка не оправдалась. В свете догорающей лучины она увидела Ворона, самозабвенно жующего ногу кого-то, кто еще недавно летал и звался птицею, а сейчас носит почетный титул дичи. Напротив него, за столом, преисполненная достоинства восседала та, кого Моника мысленно именовала черною вдовою. Та мило улыбалась и строила Ворону глазки, но он в ее сторону ни разу не взглянул, занятый поглощением своей законной добычи. Оба они на секунду обратили взор на нее и вернулись сейчас же к своим занятиям.