Про таких детей, как Соня, говорят "наказание родительское". За что был так наказан Сонин отец, неизвестно, но по мнению старушек, судачащих у подъезда, уж верно была причина. Известно ведь, что от трудов праведных не наживешь хором каменных. А у него были и "хоромы каменные", и здоровье, и удача, и красавица-жена, любящая и любимая... Вот только Соня, единственная и долгожданная дочь, подвела. Соня была слабоумная.
Правду сказать, поначалу Соня казалась вполне удобным ребенком. Она росла послушной и старательной, не шалила и не озорничала, ее можно было посадить на стульчик перед телевизором, и она сидела два часа, не вставая... По сравнению с другими детьми, которые бегали, кричали, рвали одежду и ломали мебель, это казалось чудом. А то, что Соня поздно пошла и долго не говорила, рисовала каракули вместо картинок и не играла в куклы - это такая мелочь...
Проблемы начались, когда Соня пошла в школу. С первого дня стало видно, что она безнадежно отстает от других. В классе постоянно слышалось: "Соня, слушай, а не спи на уроке!", "Соня, ты опять все проспала?" Собственное имя звучало теперь злой насмешкой, тем более что серые глаза Сони и впрямь смотрели на мир равнодушно и полусонно. В обычной школе девочка учиться не могла, отдать ее во вспомогательную, перед всем городом признав ее неполноценной, было немыслимо... Учителя стали в начале года ставить Соне итоговые "тройки" и больше не обращали на нее внимания - щедрая спонсорская помощь школе того стоила. Впрочем, девочка и в школе никому не мешала, по-прежнему была тихой, послушной и старательной.
Понемногу у нее нашлись "друзья" из тех, с кем хорошим девочкам дружить не разрешают. "Соня, пошли в кино! - звали они. - Чур, за билеты ты платишь!" И Соня простодушно платила за билеты, мороженое, газировку на всех... "Это ужасно, они же ее просто используют! - возмущалась Сонина мать. - Надо наконец запретить ей с ними общаться." Отец устало возражал: "А что, кто-то будет с ней дружить бескорыстно? Она довольна, и ладно!" А Соня и впрямь была довольна и на упреки матери отвечала с безмятежной улыбкой: "Но они же - мои друзья!"
Шли годы. Жвачка и газировка сменились на сигареты и пиво. У Сони, рослой и крупноватой, неожиданно появилась не по возрасту выраженная грудь. И для кого-то из ее приятелей сочетание зрелого женского тела и по-детски простодушного взгляда оказалось соблазнительным. Широкие бедра и полнота долго скрывали беременность. Потом в семье разразился скандал. Отца ребенка Соня так и не назвала - возможно, она просто не очень поняла, о чем ее спрашивают. Мать рыдала и твердила про аборт, отец молча курил и хмурился. Соня в обсуждении не участвовала, она спокойно сидела в углу и, как всегда, смотрела на них полусонно и безразлично. Наконец отец сказал негромко и твердо:
- Нет, не будем мы греха на душу брать. Пусть Сонька рожает, выкормим. Я заработаю, ты воспитаешь.
- А если ребенок такой же окажется?
- Ну и ладно, пусть такой растет. Соня живет, и этот будет жить.
Беременность неожиданно оказалась Соне к лицу. Ее крупная, тяжеловатая фигура приобрела законченность и уравновешенность, а постоянно безразличное лицо, казалось, выражало погруженность в себя. Правда, трудно сказать, осознавала ли она на самом деле происходящее. А когда она была на шестом месяце, произошло страшное - умерла ее мать. Смерть внезапная и непредсказуемая, как гром с ясного неба - разрыв аневризмы в мозгу. Отец, почерневший от горя, с головой ушел в работу, в ней находя единственное спасение. О существовании дочери он, казалось, вспомнил только дважды - когда отправил ее в роддом и когда забирал оттуда.
Роды дались Соне, широкобедрой и сильной, довольно легко. Ребенок - хорошенькая и здоровая на вид девочка - не вызвал в Сониной душе никаких особых эмоций. Когда ее приносили на кормление, Соня морщилась от боли в сосках, но старательно прикладывала так, как показала медсестра. Потом пришло молоко. Грудь распирало, после кормлений становилось легче, и Соня смотрела на дочку с благодарностью.
Девочку назвали Валерией, Леркой. Соня выполняла советы патронажной сестры с той же добросовестностью, как и все, что она делала - и с тем же безразличием. Но невозможно оставаться безразличной к младенцу, да еще такому славному. И в Сониной душе понемногу просыпалась нежность, она осторожно гладила розовую Леркину щечку, перебирала крохотные пальчики... А потом наступил день, когда Лера улыбнулась матери, протянула к ней пухленькие ручки - и Соня вдруг поняла, что дочь ее любит. Любит просто и открыто, без горечи и без жалости, ни с кем не сравнивая и ничего другого не желая. Любит так, как еще никто ее, Соню, не любил. И неожиданно оказалось, что Соня тоже умеет любить. Только до сих пор эта способность оставалась невостребованной - никому до Леры Сонина любовь была не нужна...
Лера росла шустрой, смышленой, непоседливой. Единственным способом удержать ее на месте было чтение. Соня медленно, почти по слогам читала "Гадкого утенка" и тихонько плакала.
- Мама, мама, почему ты плачешь? - теребила ее Лера.
- Жааалко...
- Там дальше все хорошо будет, разве ты не знаешь? Разве тебе эту книжку не читали, когда ты была маленькой?
- Не помню, - честно отвечала Соня. Не помнила она и "Дюймовочку", и "Волшебника изумрудного города"... Кажется, ничего ей в детстве не читали...
Как-то воспитательница задержала Соню и стала говорить:
- У Вас девочка такая способная, я бы даже сказала, одаренная, с ней надо заниматься, она испытывает сенсорный голод, ей нужно больше и эмоций, и информации...
- Простите, что Вы сказали? - переспросила Соня, нахмурившись от напряжения. Воспитательница внимательно посмотрела Соне в лицо, вздохнула и сказала коротко:
- Водите Леру в музеи, в театры.
- Хорошо, - с готовностью кивнула Соня. - А в какие?
Воспитательница снова вздохнула.
- Я напишу Вам список.
- Список - это хорошо, по нему удобно, - обрадовалась Соня и, заметив на лице воспитательницы сомнение, торопливо добавила: - Вы не думайте, я умею читать.
В музеях оказалось очень интересно. Соня только недоумевала, почему ее саму туда не водили в свое время. Правда, не все она могла понять, но ведь всегда можно было спросить у Леры.
А Лера долго не замечала, что Соня отличается от других людей. Для нее Соня была мамой - как и положено, самой доброй, самой заботливой, самой терпеливой... Правда, пришло однажды время, когда девочка поняла, что мама вовсе не самая умная. Но ведь рано или поздно это понимают все дети. Зато Соня никогда и не пыталась давить на дочь своим авторитетом, не использовала так ненавистный детям аргумент "Я мама, мне лучше знать!", честно старалась разобраться в детских затеях... И Леркины одноклассницы совершенно искренне завидовали ей: "Какая у тебя мама хорошая, все понимает!"
К тому времени опомнился от своего горя Сонин отец, огляделся по сторонам и с изумлением увидел, что у него растет замечательная внучка, да и дочь - уже не та безразличная ко всему дурочка, что была когда-то, а хорошая хозяйка и заботливая мать. Как-то вечером он усадил Лерку на диван рядом с собой и подробно рассказал ей про Соню. Как ни удивительно, но после этого Лера только сильнее стала уважать мать.
Соня с Лерой шли домой с концерта в музыкальной школе. Соня была счастлива, как только может быть счастлива мать, дочери которой только что аплодировал весь зал. Когда они проходили мимо нескольких девочек-соперниц, в спину им долетел злой шепот: "И эта идиотка туда же, радуется!" Лера напряглась, с тревогой покосилась на мать - не услышала ли, не обиделась ли? Вроде нет...
А Соня прекрасно все расслышала. Но вот обидеться ей и в голову не пришло, потому что она и не подумала отнести этот шепот к себе. Соня ведь хорошо знала, что она вовсе не идиотка - нет, ее называли гораздо более красивым словом "дебилка"...