Аннотация: Рассказ для второго тура конкурса журнала "9 месяцев"
- Все! Я тебе сказала, все! - пассажиры в маршрутке невольно покосился на Аню, та даже не заметила этого, только пальцы крепче сжали раскладушку сотового телефона. - Все я сказала! Дома поговорим!
Вместо ответа она крепко обняла сына, уткнулась лицом в его макушку и только потом тихо и сбивчиво зашептала ему на ушко:
- Все хорошо, Володенька, все хорошо. Ты только не бойся, ладно? Сладенький ты мой, обещай маме не бояться. Мама же тебя любит, очень любит...
Невольные зрители стали стыдливо отворачиваться: никто не хотел видеть, как в страдальчески опущенных глазах матери рождаются горячие искры слез, никто не хотел видеть, как беспомощно мнут маленькие детские пальцы ее пушистый свитер и как бедный малыш через силу, давя слезы, тихо говорит:
- Обещаю, мама, только ты не плачь, ладно?
Доехали быстро, хоть и казалось, что долго, хоть и глаза красные от слез, и нос саднит и хлюпает, но все же быстро. К дому шли очень медленно, Аня еле переставляла ноги, останавливалась, подолгу вздыхала. Володя может быть и побегал, поиграл, но не сейчас, не сегодня.
Уже около самого подъезда мама надолго остановилась, достала сотовый телефон, и долго смотрела то на него, то на окно их квартиры на четвертом этаже.
- Мама... - хотел спросить Володя.
- Подожди, сынок. - она все же нажала на кнопку вызова на сотовом телефоне, приложила трубку к уху. - Ты дома? С ней? Уже ушла... хорошо, что ушла. Я сейчас.
Захлопнула телефон, посмотрела в широко распахнутые Володины глаза, села рядом с ним на корточки:
- Володенька, ты погуляй пока, ладно? - Володя послушно кивнул, она вложила ему в ладошку сотовый. - Возьми, я тебе позвоню и ты домой сразу иди, хорошо?
- Хорошо... - он снова послушно кивнул.
- Вот и молодец, ты же у меня молодец, да? - она ласково поцеловала его в лоб, аккуратно поправила воротничок голубенькой курточки.
Когда она уже заходила в подъезд - Володя ее окликнул:
- Мама. - она остановилась, оглянулась. - Я люблю тебя, мама.
- И я тебя. - она печально улыбнулась и вошла в черную тень подъезда.
Володя остался один... Один у подъезда... Один в огромном осеннем дворе... Один...
Он посмотрел на красивый сотовый телефон с маленьким цветным брелоком: смешная желтая собачка с вывалившимся из улыбающейся пасти языком - это папа купил. Можно набрать маму - она показывала, он знает как это сделать, он знает как позвонить папе - он знает, только не будет звонить... Они теперь тоже одни, одни в осени: папа, мама - они теперь почти по отдельности, и он сам - его делят, скоро уже не будет родителей, будет только мама, или только папа, но не вместе. Это бабушка сказала, а потом долго утирала мятым белым платочком нечаянные слезы. А Володя почему то не плакал: он смотрел на раскидистое алоэ в высоком горшке на подоконнике и чувствовал как не стало внутри чего-то, что раньше позволяло ему просто смеяться, просто улыбаться.
Смешные мультики стали серыми и скучными, игры неинтересными, сладкое и вкусное теперь было просто сладким и не больше. По утрам мама приводила его в садик и он просто там сидел, брал в руки какую-нибудь игрушку - лучше мягкого плюшевого зайца с оборванным ухом, садился в уголок, где никому не мешал, и пропадал: ни мыслей, ни горечи, ни радости - его не становилось. А потом за ним приходили: папа или мама, иногда бабушка. Приходили, нянечка отводила их в сторонку, и они всегда о чем-то долго разговаривали, а Володя просто сидел и ждал - ждать оказывается так просто, так легко...
Он отошел подальше во двор, где его не было видно из окна их квартиры, уселся на скрипучие качели, оттолкнулся ногами. Качели нехотя протяжно заскрипели, пару раз качнулись туда обратно и остановились. Володя этого не почувствовал, его уже не было, он, как и в садике, провалился в ожидание, в ожидание маминого звонка.
Белесый холодный свет дня стал тускнеть, небеса насупились вечерней тенью, тихонько подкрались свинцово серые сумерки, в прокуренном городском небе проклюнулись холодные угольки звезд, начал накрапывать несмелый дождик...
- Володя! Володенька! Что с тобой, сынок, очнись! - мягкие мамины ладошки бережно гладили его по мокрым от дождика волосам, горячие губы нежно касались холодных щек. Только сейчас он услышал, как надрывается в кармане курточки телефон, как он жужжит, словно большой майский жук на ниточке.
- Мама... - он улыбнулся.
- Сыночек! - она обхватила его руками, крепко-крепко прижала к себе. - Не делай так больше, пожалуйста, не делай...
- Хорошо, мама. - он все так же улыбался, улыбался одними губами, а в пустых, словно стеклянных глазах, застыла старческая усталость. - Пойдем домой, я замерз.
Темный подъезд, гулкий грохот неторопливого лифта, вонь пригоревшего супа от соседей по лестничной площадке, зудящий звонок в дверь, быстрые шаги.
- Нашелся! Аня, где он был? Володя, почему не отвечал? Я уже позвонил, в милицию: позвонил, сказал им, говорят три дня надо, а какие три дня, ведь он... - отец все тараторил и тараторил, в одной руке он сжимал сотовый телефон, а в другой переносную трубку домашнего.
- Я замерз, папа. - Володя вошел в коридор, аккуратно, как учила мама, снял яркие оранжевые ботиночки, поставил их на обувную полку и прошел мимо посторонившегося отца в комнату.
Отец непонимающе посмотрел на Аню, та пожала плечами, страдальчески вскинула брови и, чуть не плача, тихо сказала:
- Коля, я боюсь...
- Аня... - он не нашел, что ответить, только сделал неловкий шаг навстречу, руки замерли на полпути, боясь обнять свою, уже почти бывшую, жену.
- Я боюсь за него... - она уже тихонько плакала, руки судорожно мяли подол длинного пушистого свитера. - Коленька, я так за него боюсь...
Володя, уже переодетый в мягкую пижаму, вышел в коридор.
- Спокойной ночи.
- А кушать! - всполошилась Аня сквозь слезы.
- Спокойной ночи. - повторил Володя машинально, и вдруг, с болью в голосе, добавил. - Я вас люблю, обоих люблю.
И сразу скользнул в комнату, дверь тихо закрылась, словно отрезая Володю от них.
- Что же мы делаем! - Аня закрыла лицо руками и в голос заревела, ноги ее подкосились и она чуть не упала - Николай еле успел подхватить обмякшее тело, два телефона сухо стукнулись об пол. Аня, почувствовав тепло Колиных рук, прижалась к нему, зарылась лицом в мешковатую рубаху, руки сами обхватили его широкие плечи. Сквозь всхлипывания она с трудом произнесла. - Коля, зачем нам это?
Он молчал. Ему нечего было ответить. Это он привел в дом разлуку, его вина, его измена, его решение... Аня... Анюта... - она бы простила, она наверное уже простила, но он все решил, он все сказал, а она согласилась... Что теперь? Ничего... теперь дороги назад нет: дверь закрыта, мосты сожжены - ВСЁ!
- Коля... - она обхватила ладонями его небритое лицо, ее красные заплаканные глаза с разводами туши по щекам, заглянули прямо в душу, прожгли его своей болью. - Ведь он любит нас, Коля... - она замолчала на секунду и через силу, срывающимся голосом, вскрикнула, - и я тебя люблю!
Резко вскочила и кинулась в ванную: громко хлопнула дверь, яростным напором зашипела вода из душа, но даже сквозь него были слышны надрывные рыдания.
Николай уселся на пол. Внутри все горело, отчаянно хотелось зареветь, хотелось соленых слез, но глаза словно высушило. Не глядя, он взял с пола сотовый телефон, привычно набрал знакомый номер.
- Але, Коля?
- Лена. Все кончено. - он набрал в грудь воздуха, думая сказать еще что-нибудь.
- Коля! Как кончено? Это Анька твоя, паскуда, стерва - твоя надоум...
Он сбросил вызов, трубка покорно замолчала. Все таки осталась еще одна тонкая ниточка в прошлое, дверь не захлопнулась и все еще будет... будет...