Оценивать ее красоту было столь же бессмысленно и бесполезно, как, скажем, описывать зарево заката. Да и что есть красота?
Попав в фокус ее глаз, мало кто мог вообще после этого что-либо определять, - красоту ли, уродство.
Глаза необъезженной кобылицы - мужчины, попав под их лучи, шарахались, затем все же исподтишка зыркали, резко отворачивались при пересечении взглядами, не без основания страшась утерять собственное 'я'.
То лукавые и лучистые, то нежные и глубокие, то яростные и страстные, то мечущие молнии и гневные, ее глаза безнадежно затягивали в темно-зеленое болото и не беспокоились о последствиях.
Не убереглись от них и наши герои.
Первый - Игорь, ее ровесник, изысканный, интеллигентный, умница, эрудит, другой - Сережа, рослый, безукоризненно сложенный юноша, - этим, собственно, и исчерпывались его характеристики, разве что можно добавить еще опыт и расчетливость.
Но не они ее выбрали - сама. Возможно, ей хватило бы и одного, да вот так сложилось.
Ну что здесь странного? Странно было другое - им обоим она в равной степени и вполне искренне отвечала взаимностью.
Они дополняли друг друга, разделив и распределив между собой ее - душу и тело - в буквальном и переносном смысле. С Игорем пела душа, при этом тело страдало от неудовлетворенности, с Сережей ликовала плоть, душа же корчилась в муках. Ну, а разум не принимал ни того, ни другого.
С Сережей она познакомилась через Интернет. Он высмотрел ее в 'контакте', вступил в переписку, затем договорились о встрече.
Юноша не был столь искушен, чтобы уберечься от ее глаз, его постигла участь других.
Она же не сразу прониклась им, лишь отметила про себя его молодость, бесподобное тело и умение расположить к себе. Но уже вскоре ощутила и поразилась невероятной сексуальной энергией, исходившей от него. Для ее темперамента, испытывающего хроническую сексуальную недостаточность, это было в самый раз!
...У нее не было намерения соблазнять юношу. Все вышло с точностью до наоборот.
Откуда в нем это? Как ему удалось?
Все, что происходило с ней, выходило далеко за рамки ее опыта.
Душа?
Бедная! Она в ужасе покинула тело, едва он его коснулся.
Вакханалия - слабо сказано!
Начал с пальчиков на ногах. Целовал, облизывал каждый по очереди, когда же дошел до последнего, ноги хоть вяжи. Голова уплыла, а плоть как марионетка трепетом и содроганиями отвечала ему.
Руки юного Эрота, уступая губам, плели любовные кружева, медленно, но неумолимо эта чувственная парочка захватывала очередные рубежи, приближаясь...
Все, последний редут бесславно сдан ненадежными его защитниками - раскинутыми конечностями.
Не тут-то было! Брать рубеж, похоже, никто и не собирался.
Умение держать паузу, - мало кому это дано, он же этим владел в совершенстве, чему мог позавидовать любой актер-профессионал...
Она уже не в силах была терпеть это, намеренно и умело побуждаемое, напряглась до судорог, а уста, словно в бреду шелестели, умоляя: 'Ну же, не томи!'
...Сокровенное касание, губами, лишь губами, но и этого достаточно, чтобы взорвать тишину долго копившимся и, наконец, прорвавшимся на свободу выбросом страсти!..
Ее не существовало, исчезло все - пространство, время - лишь распростертая плоть и накатываемые волны наслаждения...
Хватит, довольно, выгнулась в невероятном прогибе, и тогда он привел последний свой аргумент, и был тот настолько убедительным, что предыдущее казалось легкой забавой...
Распятая, она предстала мученицей, в которую, невзирая на ее мольбы о пощаде, вбивались клинья наслаждения, раздирая и без того растерзанную плоть...
И длилось это бесконечно, когда же стало ясно - смерть близка, и осипшая от криков глотка вымолила таки жизнь, он милостиво принял безоговорочную капитуляцию.
Но и здесь остался непревзойденным - не оставил поцелуи и нежности, демонстрируя 'высочайший класс'! И тогда пришло завершающее пост-это - самое удивительное, самое непостижимое, неописуемое, неповторимое, что дано испытать женщине. Не существует слов, что смогли бы выразить это...
Лишь смертельно утомленным жрицам любви дано понять ее состояние - тело охвачено невыносимо приятной усталостью, и только Морфей, славный дружок, остался ей мил и желанен, приняла его сладкие объятия, отдалась ему, погружаясь, обволакиваясь...
Но и во сне она тяжело вздыхала, вскрикивала, вздрагивала, всхлипывала, еще и еще раз переживая потрясение плоти...
...На следующий день на работу еле притащилась. К вечеру же уже изнемогала. И получила, да еще так, что предыдущая ночь казалась легкой прогулкой в березовой роще!
...Утром разве что не вползла в ванную, зацепилась за брошенные на полу джинсы, повесила, из них выпал паспорт.
Какая женщина удержится от соблазна заглянуть, и тут же села на пол, пораженная, - ее опытному и неутомимому любовнику не исполнилось и восемнадцати лет, он почти вдвое моложе ее и лишь на три года старше ее дочери. Боже праведный, она растлевала малолетку! Но ведь выглядел он гораздо старше!
И не она его растлевала - он ее, и еще как!
...На работу не вышла, нет сил, пыталась как-то отвлечься от полученного шока, долго бездумно и бессмысленно шаталась по городу. Забрела в музей истории искусств. И тут в зале античной скульптуры с ней приключился казус, а может, это было видение?
В центре зала - скульптурная группа 'Три грации', далее - безрукая Венера и Аполлон (копии, естественно).
Обошла граций, похоже, занятых лесбийскими играми, подошла к Венере, долго искала и не находила у той особых преимуществ перед собой.
Затем приблизилась к Аполлону, с удовольствием обласкивая глазами окаменевшую плоть. Не смогла не восхититься совершенством тела, но не без удовлетворения отметила, что солнечный бог кое в чем даже уступал ее юному любовнику - торс менее накачан, ягодицы не столь выпуклы, ну, а в главном - просто не выдерживал сравнения. К тому же, в отличие от юноши, холоден и бесстрастен. Глянула в безжизненные его глаза, неторопливо опуская взгляд - грудь, живот...
Какой ужас! Послышался скрежет, и вытаращенным от изумления ее глазам предстала величественная картина возмужания античного бога!..
...Она хорошо знала гипнотическую силу своего взгляда, часто успешно использовала его магнетизм, чтобы воздействовать на мужскую стать, что не далее как вчера проверила на Сереже, - обнаженный юноша стоял перед ней во всей красе, демонстрируя свою неотразимость. Что ж, посмотрим! Глаза в глаза погрузила, попытался отвести взгляд - бесполезно, обездвижен, как кролик перед удавом. Стала медленно стекать глазами вдоль юного тела: плечи, грудь, живот... включила внушение - ну же!
Неизъяснимое таинство пробуждения! Возбудилась и сама, торжествующей улыбкой ознаменовав очередную свою победу...
Но сейчас-то перед ней - камень! Не иначе, померещилось! И немудрено, после всего, что вытворял с ней Сережа. Коснулась рукой, в ужасе отдернула. Что она натворила!
В таком состоянии скульптура вызывала совсем иные чувства, обретя и величественность, и потешность, и пикантность, и нелепость. Неплохо бы оставить ее в таком виде - толпы посетительниц осаждали бы этот обычно пустующий зал.
Оглянулась кругом - за ее спиной стоял случайный посетитель - возможный свидетель поразительной метаморфозы, сотворенной ею со златокудрым богом.
- Вы не находите ничего странного? - обратилась к нему она.
Брызнул в нее синевой глаз, судорожно и безуспешно выкарабкиваясь из болота ее очей...
У нее смущенный вид, но больше напугана, и опасаясь, что будет задержана за порчу музейного экспоната, потянулась к выходу из зала.
Оглянулась на Венеру, - почудилось, что богиня заговорщически и игриво подмигнула, теперь понятно, отчего та без рук.
При выходе искусительница не удержалась, еще раз кинула взор на мраморное изваяние бога искусств.
Тот был повернут спиной к ней - смутился, не иначе.
Надо же!..
Незнакомец последовал за ней - не удивилась, сегодня она ничему не удивлялась. Вышли из музея.
Назвался Игорем, высокий, стройный, он ей понравился сразу, судя по всему, и она ему. Подходящий случай отбиться от Сережи...
И что дальше?
А дальше была неделя стремительного сближения: театры, концерты, кафе, прогулки по ночному городу, и бесконечные разговоры, разговоры...
Сережа отошел на второй план, старалась забыть, и внимала, поглощая новые впечатления...
Узнала о российских поэтах серебряного века; что, оказывается, Мане и Моне - разные художники, что сонаты Бетховена - не снотворное; что обрушившийся на прилавки страны водопад женской прозы - это не только детективы Марининой, Устиновой, Донцовой, но и Улицкая, и Токарева, и Петрушевская...
И гляделась в темнеющие от нежности, отражавшие небо глаза, излучавшие тепло и свет, и млела от необыкновенно сладких, медовых поцелуев (ноги не держали), предвосхищавших продолжение сказки...
Вначале ее даже радовало, что он не торопился развенчать их платонические отношения.
Но через две недели плоть возмутилась!
И вот, наконец, романтический вечер при свечах...
За столом зашел разговор об античной культуре, - ее продолжал занимать вопрос - было ли что там, в 'греческом' зале или это плод ее больного воображения? Игорь не понял ее намеков, лишь посетовал, что напрасно Венеру и Аполлона разместили рядом - это разные культуры. И долго затем рассказывал об Аполлоне, сыне богини Латоны и Зевса, брате-близнеце Артемиды, который появился на свет на острове Делос, куда его мать попала случайно, гонимая ревнивой богиней Герой, а когда родился Аполлон, весь остров залили потоки солнечного света...
Перед ее глазами во всей мужской красе, как живой, стоял разбуженный ею солнечный бог.
Отчего Игорь так нерешителен с нею? Устроилась к нему на колени, прижала его голову к груди. Не шелохнулся. Что-то здесь не так, может дело в ней? Стала заводиться, что происходит со всякой женщиной в ответ на холодность мужчины.
'Потанцуем?' Крепко обняла, слилась, но никак не ощущала реакции на свое расшалившееся тело.
Остановить ее уже было невозможно. Принялась освобождать его от одежд - окаменел, обнаженный, в глазах мольба и надежда.
Кто ж из нас девушка?!!
И тогда она применила свой всегда безотказно действующий прием. Долго гипнотизировала глаза в глаза, 'зацепилась', опуская затем взгляд, ниже, ниже...
Ну же! Обычно реакция не заставляла себя ждать. С Игорем не сработало! Впервые!
Опустилась на колени - уж здесь-то ей не было равных! Увы, фиаско! Опрокинула на постель. Ее действия обрели нервозность. Безнадежно! Исчерпан весь арсенал известных ей средств! Оживление не происходило, осталось разве что использовать электрический разряд, как при клинической смерти.
Не в пример ему в музее каменный юноша проявил большую восприимчивость. Не оттого ли у Игоря был тогда такой странный взгляд, и не потому ли согласился на близость - на что-то еще рассчитывал, надеялся, ожидал чуда, - мол, если справилась с камнем, с живым-то мужчиной и подавно...
Спросила об этом.
Его лицо исказила гримаса боли.
Неожиданно потянулся к ней.
Господи, зачем!
Откинулась на спину, испытывая лишь чувство глубокого сострадания и разочарования.
Но как ласковы руки, нежны губы, искусен язык! И ничуть уже не жалела, и наслаждалась, и блаженствовала, и плыла в нирване... Изыск, трепетность, чувственность, мучительная сладость, - такого она еще не знала, не довелось испытать. Очевидно, - лишь мужчина, обездоленный природой, мог так тонко чувствовать, одаривать, сопереживать. И не было ему в этом равных! И был счастлив он ее стонами и содроганиями, и выгибом тела, и бессвязной речью, и блаженной улыбкой, и благодарным взглядом...
Так пришла к ней эта странная нелепая любовь.
Двое мужчин - абсолютно разные, но отказаться ни от одного из них не могла.
И продолжалось это долго...
После той ночи Игорь раскрылся, скрывать стало нечего. С этим наступила полная гармония - комфортность, легкость, праздничность.
Богат, бескорыстен, щедр, россыпь комплиментов, экспромты, остроумие. Она получала от него все, что бы ни пожелала, - хоть уик-энд на Багамах, - да и весь набор ощущений, необходимый женщине: и защиту, и любовь, и наслаждения, и восторги. Что еще надо? Душа довольна, тело удовлетворено.
Ну, почти...
Но стоило позвонить Сереже - голова качала 'нет', а уста выдыхали 'да'.
И вновь это дикое состояние - помутнение рассудка, неистовость, исступление.
И как алкоголик, упадала в любовный запой, не в состоянии выйти из него...
Работать не могла, ее фирма терпела убытки, несла потери, теряла клиентов...
Тощая как выдра, измученная любовной бессонницей, шатаясь от слабости и усталости, лишь спустя неделю, наконец, возвращалась в себя, вырвавшись из этого любовного состязания (истязания?), была способна хоть что-то соображать, увы, до следующей любовной ломки...
Игорь не понимал происходящего, она и не в силах была объяснить что-либо, да и не желала. Он подозревал истинную причину, но не смел предъявить претензии, сознавая свою ущербность...
Сережа также подозревал о существовании другого мужчины, а однажды и удостоверился, увидев ее в ресторане с Игорем, оставшись сам незамеченным. Он оказался менее сговорчивым и поторопился избавиться от соперника, сделав это самым подлым способом.
Высмотрел на ее компьютере электронный адрес Игоря. Записал на видео их любовный шабаш и отослал ему - телефон Игоря перестал отвечать, сам не звонил...
Она с болью и недоумением восприняла это.
Пришлось довольствоваться тем, что осталось.
По поводу Сережи она не питала особых иллюзий, но то, что узнала о нем из Интернета, повергло ее в шок. Оказалось, что производить впечатление, доводить до эротического безумия, изнурять многочасовой любовью - было его работой, притом хорошо оплачиваемой. Более того, он предлагал сексуальные услуги не только женщинам!
Под чужим именем договорилась о встрече. Увидев ее, ничуть не смутился:
- Да, это мой заработок, но денег же с тебя не беру. Ты ведь знаешь, я тебя люблю! И можешь не беспокоиться, предохраняюсь.
...Господи, до чего она докатилась! Теперь догадалась, что и сама должна была стать одной из его клиенток.
Следовало немедленно разорвать отношения. Но отказаться от него сразу не получилось, плоть отчаянно возражала, были и иные причины.
Как-то в метро они встретились с его матерью. Это была еще молодая женщина - немногим старше ее, наверное, и привлекательная, если бы не болезненная бледность. Не так смутило, что неуклюже сделал вид, мол, незнакомы, а как разговаривал с матерью! Сколько в нем было раздражения, пренебрежения, неприкрытого хамства, злости.
Когда мать вышла, она высказала ему все, получив в ответ:
- Достала, не выношу, когда лезут в мои дела!
- Но ведь это твоя мама!
- Ну и что? А что у меня нет отца, ты знаешь? Что она его выгнала?
- Почему?
- Он пил.
- Я бы и сама выгнала, да собственно и сделала это со своим мужем.
- Потому ты и мать одиночка.
- А вот это не твое дело! Не тебе меня судить!..
Вышли из метро.
- Твоя мама болеет? - спросила примирительно, и тут, пораженная, узнала, что его мать неизлечимо больна, и жить ей осталось недолго.
- И ты еще смеешь при этом так относиться к матери?
Какой же он, Господи!
Ее всю трясло от негодования, развернулась, пошла прочь. Сережа, как ребенок, следовал за ней, удерживая за руку, в глазах слезы:
- Не бросай меня сейчас, мне так плохо!
Не смогла оставить, дура, прониклась его бедой...
Доставала лекарства, вместе ездили в больницу. Дошло до того, что сама дежурила у постели больной, пока Сережа 'работал'. И мыла ее (сын брезговал), и выносила за ней, и кормила из ложечки, и успокаивала, и обещала присмотреть за сыном.
И смерть несчастной приняла сама, и закрыла умоляющие за него глаза.
Как тяжела эта ноша - встречать смерть, пусть и чужую!
Юноша был в невменяемом, размазанном состоянии, похороны полностью легли на ее плечи, разорвать с ним стало невозможным, пришлось играть роль и матери, и няньки, и любовницы...
Она откладывала окончательный разрыв, помня обещания, да и плоть сопротивлялась.
А потом Сережа сам заболел - перенасыщенное анаболиками тело, которыми он пользовался для формирования тела, стало давать сбои. Бросить юношу в таком состоянии была не вправе.
Затем тяжело заболела дочь. Надо отдать Сереже должное, - он помогал ей и с утра до ночи ухаживал за больной, пока мать пропадала на работе...
Дочка выздоровела.
...Шло время, приближался двадцатый день рождения Сережи.
Она уже привыкла к несуразности сложившихся отношений в их странной семье - мать, дочка, юный любовник, - чем не любовный треугольник?
Он сполна отплатил ей за заботу и внимание, за все хорошее!
Да, за добро следует платить!
Придя пораньше с работы, застала дикую картину - Сережа развлекался в постели с ее шестнадцатилетней дочерью. И, похоже, ничуть не смутился. Она же, не помня себя, схватила что-то тяжелое и опомнилась лишь, когда внизу на лестничной клетке за ним захлопнулась дверь.
Оказывается, тогда, во время болезни девочки, Сережа 'освятил' ее излечение.
Каков наглец! Обихаживал и мать, и дочку, а самое удивительное - не находил в этом ничего зазорного, и собирался продолжать сколь угодно долго...
Дочка впала в истерику, и не мудрено - это был первый в ее жизни мужчина, да еще какой!
...Настали тяжкие времена.
Между матерью и дочкой выросла стена. Девочка видела в матери соперницу и не желала ничего понимать. Мать была мудрей, хоть в глубине души и она испытывала ревность, но более всего ненависть.
Слава богу, Сережа оставил их в покое - не стал испытывать судьбу, не столько боялся за собственную жизнь, сколько за 'рабочий инструмент', которого она пообещала его лишить...
А по ночам в своих снах продолжала предаваться с ним безумствам - ведь снами нам не дано управлять!..
...Прошел год.
Дочка успокоилась.
Сама она лелеяла одиночество, увы, не радуя этим плоть.
Нередко вспоминала то время, когда любила двух мужчин, все еще надеясь встретить мужчину, в ком удачно сочетались бы щедрость, интеллигентность, порядочность, изысканность и тонкость одного и неиссякаемая любвеобильность другого.