Второй курс дневного отделения строительного института достался ему тяжело. Впрочем, другого он и не ожидал. Жить и учиться взрослому двадцатитрехлетнему парню, демобилизованному из армии, на стипендию в тридцать пять рублей - дело почти безнадежное. Конечно, будь он уже одет и обут да имей каждый месяц материальное подкрепление от родителей, студенческие будни протекали бы куда веселей: можно было бы не только хорошо поесть в институтской столовой, но и располагать какой-то мелочью на повседневные расходы. Однако самое грустное как раз и заключалось в том, что рассчитывать на чью-то помощь не приходилось. Оставалось уповать только на самого себя и с первых же дней ввести жесточайший режим экономии, не только не позволяя лишнего, но нередко не имея и необходимого. Поэтому сразу после весенней сессии и короткой практики он решил, пожертвовав своими каникулами, отправиться на заработки в какой-нибудь из пригородных совхозов и купил билет на первый попавшийся поезд
Совхозный прораб, похоже, даже обрадовался его появлению.
- Молодец, что приехал, - одобрительно хлопнув Владимира по плечу, сказал он. - Поможешь нам построить сруб двухквартирного дома. Фундамент уже заложен. Брус сосновый тоже запасен, подвезешь. Все остальное от тебя зависит.
- А успею за полтора месяца? - засомневался новоиспеченный "шабашник".
- Вот что, студент, браться или не браться за этот дом - тебе решать, а совхозу к зиме он нужен позарез. Сейчас, сам понимаешь, страда, все в поле, ни одной пары свободных рук нет. Что не умеешь - подскажем, что не успеешь - сами в октябре доделаем. Понял ситуацию?
- Понял.
- Ну что, по рукам?
- По рукам.
И прораб отвел его на ту улицу, где располагался "объект", обозначенный одиноко торчавшим из земли бетонным фундаментом, заложенным еще весной. К работе Владимир приступил без проволочек и взялся за нее с таким рвением, какого и сам от себя не ожидал. Немало удивлены были успешным стартом студента и сельчане. За два дня он, работая в одиночку, сумел уложить брус в три звена, и сруб поднялся на виду у всей деревни почти до самых окон. Таким образом, и сам Владимир оказался в центре внимания. Местные жители уже знали о студенте, который взялся строить дом без напарников и с интересом следили за тем, как идут у него дела. Ведь такой же дом прошлой зимой строили совхозные строители. Построить, конечно, построили, но только втроем и за три месяца. А этот один подрядился. Что ж, поглядим, что из этого получится
Успешное начало вселило в него уверенность в своих силах. На третий день Владимир даже запел, громко, во весь голос. Увлеченный работой, не заметил, как подошли двое: пожилая женщина и старушка.
- Издалека, сынок, к нам приехал? - спросила женщина.
- С чего это вы так решили? - удивился Владимир.
- Да поешь как-то не по-русски. И песня вроде как грузинская, да еще такая жалостная. Похоже, по родине затосковал?
Студент рассмеялся, продолжая орудовать пилой.
- Это для форса, - пояснил он. - Русский я. И разговариваю на русском, и песни пою русские.
- Сам-то откуда родом?
- Земляк ваш, из райцентра.
- Работа тяжелая, да и несподручно одному. Как же тебя родители отпустили?
- Я сам себе хозяин. Нет мне родительского указа, отца с матерью уже давно схоронил.
- Так родственники, поди, есть. Чего ж не помогут сироте, - вступила в разговор старушка.
- Вышел я, бабуля, из сиротского возраста, - смущенно ответил он, тронутый таким искренним сочувствием. - Руки, ноги есть, и голова, вроде, тоже на месте. Что еще нужно?
- К нам-то как попал, дальняя родня здесь или знакомые?
- Случайно в вашем селе оказался. Нет у меня здесь никого. Студент я, бабуся. На третий курс перешел. Два года отучился, ну и узнал, как на одну стипендию жить. А в институт из армии пришел. Вся амуниция - шинель, сапоги да гимнастерка с пилоткой. Вот и решил в вашем совхозе немного деньжат заработать. И приодеться надо, и на зиму что-нибудь прикопить.
- Конечно же, заработаешь, дело у тебя ладится. Один, а за два дня полсруба слепил, - явно стараясь его подбодрить, сказала пожилая женщина. Достав из своей сумки большой огурец, она протянула его Владимиру.
- Попробуй, сынок, наших огурчиков.
- Что вы, мамаша! Бесплатно не возьму. Не привык даром брать.
- Бери, говорю Ты же нам дом строишь. Две семьи въедут к зиме, вот и будем в расчете. Не обижай, сынок, возьми, - по-матерински строго приказала женщина, силой вложив в его руку огурец.
Владимир, отложив пилу, с хрустом надкусил огурец.
- Спасибо, мамаша. До чего ж вкусный.
- Ешь, родненький. У нас этого добра нынче богато наросло, еще принесем, - заверила его на прощанье сердобольная старушка.
Прошла первая неделя, показавшаяся необычно долгой. Владимир с рассвета и до заката не покидал своего рабочего места, позволяя себе лишь краткие перерывы для того, чтобы перекусить или просто отдохнуть. А сельчане продолжали наблюдать за происходящим на стройплощадке с неослабевающим интересом. Сруб поднялся уже метра на два и все терялись в догадках: как этот чудо-строитель будет укладывать верхние звенья. Пока все шло гладко, но теперь, когда уже были возведены из укороченного, а потому легкого бруса простенки между окнами и дверями, задача значительно усложнялась: предстояло поверх проемов водрузить еще три ряда длинных бревен, подняв их на высоту, явно несоизмеримую с ростом того, кто должен был это сделать. Ситуация выглядела почти безнадежной. Однако студент в уныние не впадал и, судя по всему, сдаваться не собирался. Соорудив за полдня добротные леса вокруг всего сруба, он ближе к вечеру зашел на машинный двор к совхозным механизаторам.
- Здорово, земляки! Приглашаю вас на торжество в связи с окончанием строительства. Банкет по этому случаю для приглашенных обеспечен, - объявил с улыбкой Владимир.
- Когда же ты успел закончить? - усомнился грузный кузнец. - С утра еще сруб на добрую четверть не дорублен стоял. Самое трудное оставалось
- Так это утром было, - слукавил Владимир, - а сейчас все готово.
- Темнишь, студент, - включился в разговор молодой тракторист, - я в обед мимо проезжал. Делов еще на неделю.
- Зря спорим, мужики. Домой идти попутно, вот и посмотрим, - предложил кузнец.
Когда подошли к срубу, представлявшему собой явную "незавершенку", кузнец разочарованно и грубо спросил:
- Выходит, соврал?
- Грешен. Всего-то на день-два ошибся, - сознался Владимир. - Ей-богу, за пару дней управлюсь, если поможете вот эти бревна поднять на леса.
- Хитер, ловкач, - с ядовитым восхищением произнес кузнец. - Все приготовил: и брус, и ужин, и нас заодно охмурил. Придется, мужики, пособить. Минут двадцать поработаем - не надорвемся.
Укладку оставшихся звеньев Владимир, как и обещал, закончил за два дня, а сам сруб был поставлен всего за десять дней.
Такого результата не ожидал никто. Ни сам Владимир, по-настоящему никогда не державший в руках пилы и топора, ни скептически настроенные поначалу сельчане, ни прораб, который гордо взирал теперь на возникший как по волшебству будущий дом и был весьма доволен тем, что не ошибся в выборе подрядчика. Но, пожалуй, больше всех успеху "сиротки" радовались старушки, которые каждый день навещали Владимира и, сидя на бревнышках, участливо наблюдали за его работой, неназойливо расспрашивая о житье-бытье. Их частые посещения нисколько не мешали ему, а наоборот придавали сил: столько в их взглядах и словах было искренней доброты и желания скрасить его сиротскую долю. Им, в чьей памяти были еще свежи воспоминания о военном и послевоенном лихолетье, безжалостно исковеркавшем судьбы людей, и детей, и взрослых, с его невосполнимыми потерями, с его голодом и бедностью, им, пережившим все это, было привычно воспринимать чужое страдание как свое. Творить добро было естественным состоянием души каждой из этих утративших былую красоту и страдающих старческими недугами женщин, многое переживших и повидавших на своем веку, но сохранивших, несмотря на все невзгоды, самое прекрасное в человеке - стремление помочь ближнему. И сейчас, когда война ушла в прошлое, когда люди зажили в достатке, имея, по крайней мере, все необходимое, они, сами в прошлом горемычные страдалицы, глядя на залётного паренька, лишенного материнской ласки и отцовской поддержки, с утра до вечера не разгибающего спины, чтобы хоть как-то обеспечить свое бренное существование, как будто снова вернулись в то суровое время, когда через такие испытания проходил чуть ли не каждый. Именно поэтому и тянулись к нему их сердца, а любая возможность сделать для него что-нибудь полезное доставляла искреннюю радость.
Владимир хорошо понимал, чтоґ движет чувствами и поступками этих простых, но прекрасных в своем благородстве людей, и считал, что очень многим в своей жизни он обязан таким, как они. Сколько раз наполняли светом тусклые житейские будни, сколько раз согревали теплом в невыносимую стужу, не давая ему замкнуться в своем горьком одиночестве, их доброта и человечность. И всякий раз это трогало до глубины души. Поэтому такими близкими и родными показались навестившие его сегодня две уже бывавшие здесь старушки, не случайно подгадавшие к обеденному времени. Жили они, похоже, на дальней окраине села, по соседству друг с другом. Сговорившись заранее, пришли сюда, преодолев по жаре и пыли значительное для их возраста расстояние и, как уже повелось, не с пустыми руками. Каждая принесла узелок с нехитрым провиантом: огурцами, помидорами, яйцами, домашними пирожками. Владимир не раз упрекал себя в том, что, видимо, сам повинен в этих приношениях, откровенно рассказав о своих мытарствах, о своей матери, которая, одна, изо всех сил тянулась, чтобы поставить его на ноги, но неожиданно умерла. Однако исправить что-то было уже невозможно, и потому редкий день обходился без чьей-либо попытки "подкормить студента", хотя последний всегда в таких случаях испытывал жуткую неловкость, даже понимая, что делается все это сельчанами от чистого сердца.
Дорожа каждой минутой, он тем не менее всегда привечал таких посетителей и находил возможность хоть немного поговорить с ними. Общение с пожилыми людьми доставляло Владимиру удовольствие, а старикам нравились и уважительный и рассудительный тон их юного собеседника, и та исповедальная искренность, с какой он рассказывал о себе и отвечал на вопросы, одновременно не теряя достоинства и не стараясь разжалобить слушателей, которых прожитые годы наделили проницательностью, позволявшей им легко отличить истину от фальши, увидеть человека таким, каков он есть на самом деле.
Из таких вот встреч и бесед и составилось в селе мнение: студент - парень толковый: хотя без отца и матери вырос - к вину и куреву не пристрастился, да
и трудолюбия ему не занимать - работает так, что любого деревенского, хотя и молод, за пояс заткнет. И на дармовщину не падок: гостинцев, как ни упрашивали, не брал. Чтобы не обидеть хозяйку, угощался печенюшкой или помидориной, остальное с благодарностью, чуть не в пояс кланяясь, возвращал.
За месяц работы старый спортивный костюм Владимира (другой спецодежды у него не было) износился до дыр. Сам он на это не обращал внимания, однако сей прискорбный факт не остался не замеченным другими. Уложив очередной лист шифера, студент слез с крыши и присел рядом со старушками на бревно.
- Замаялся ты совсем, сынок, и похудел, - сочувственно покачала головой одна из них.
- И обносился, - добавила другая, поспешно вытаскивая из сумки какую-то одежду и белье.
- Мы со стариком своим решили вот это тебе передать, - пояснила она. - Одежда от нашего сыночка осталась. Носить ее больше некому, другого сына у нас нет. Павлика схоронили мы уже давно. Возьми, родимый, носи на здоровье.
И она заплакала, прикрыв лицо темной от загара, морщинистой рукой вечной труженицы.
- Что же вы со мной делаете, бабушка! - умоляющим голосом почти закричал Владимир, чувствуя, что и к его глазам подступают слезы. - Да почему же вы меня считаете немощным, голодным, раздетым. Вы же видите, что я не убогий, не калека, что сам могу заработать и на еду, и на все остальное
Потом, ощутив, что всплеск эмоций, хотя и объясним, но с его стороны не совсем уместен, так как этим пожилым женщинам и без того больно, овладев собой, спокойно сказал:
- Дорогие мои, спасибо за все, что вы для меня делали, чем со мной поделились. Вы мне здорово помогли. И не только дом построить, но и в жизни еще очень многое понять. Остался пустяк: две веранды к дому приколочу и уеду на этой неделе в город доучиваться. Для будущего инженера-строителя - это хорошая школа. А вас запомню на всю жизнь
- А коли так, - сказала, промокнуґв уголком ситцевого платка покрасневшие от слез глаза и уже немного успокоившись, мать безвременно ушедшего в мир иной Павла, - возьми хоть рубашку сыновнюю на память. Всего раза два и успел надеть. Совсем новая. Ростом он с тебя был, так что впору придется
Во взгляде ее было столько мольбы, что отказ прозвучал бы кощунством. И хотя Владимир знал, что никогда, даже обносившись до лохмотьев, не наденет эту василькового цвета рубашку, он бережно принял ее, чисто выстиранную, тщательно поглаженную и аккуратно сложенную, принял с поклоном, как символ чего-то непреходящего, вечного, воистину святого, принял (в чем ничуть не сомневался), чтобы сохранить до конца своих дней.
Попрощавшись, они расстались. И вдруг одна из старушек (та, что принесла одежду), словно вспомнив о чем-то неотложном, поспешила вернуться. Несколько мгновений она молча смотрела на Владимира, а потом почти шепотом спросила:
- А ты и впрямь на этой неделе уедешь?
- Выходит так, - грустно развел он руками.
- Зайди к нам перед отъездом, сынок, - попросила она. - Уж больно ты старику моему приглянулся. Очень, говорит, на Пашу нашего похож. Дед-то к тебе, если помнишь, сюда еще до меня заглядывал. Так что приходи. Посидим, чайку попьем, поговорим на дорожку. Может, больше уже и не свидимся. Придешь?..
- Спасибо Обязательно приду, - успокоил ее Владимир, по-сыновьи приобняв за худые, иссушенные крестьянским трудом старческие плечи.
Дом, построенный Владимиром в рекордно короткий срок, с незастекленными оконными блоками, с двумя верандами и новенькой шиферной крышей красовался на высоком фундаменте и, хотя еще и не был готов к приему новоселов, все же весьма эффектно выглядел среди окружавшего его старого и незатейливого частного жилья. Отделочными работами, как и намечалось, должны были позднее заняться совхозные умельцы, а сам он решил оставшиеся от каникул десять дней использовать для отдыха.
Совхоз студента не обидел, "нормально", по его выражению, рассчитавшись с ним за работу. Наряд, составленный прорабом, "потянул" на тысячу рублей, хотя за такой же дом в недавнем прошлом местной бригаде выплатили полторы тысячи, правда, с учетом произведенных ею штукатурных работ и настила полов. Сроду не имевший столь крупной суммы, Владимир был донельзя доволен солидным, особенно по студенческим меркам, заработком и уже планировал, как рациональней и с большей пользой им распорядиться. К тому же бухгалтерия, проверив наряд, пообещала уже на следующее утро выплатить ему его кровные рубли. Оставалось уложить пожитки, что при скромности его багажа было делом минутным, и как-то скоротать свободный вечер. Можно было, следуя привычной программе, начать вечерний досуг с игры в шахматы, бильярд и настольный теннис в совхозном клубе, потом сходить в кино, а после сеанса провести оставшиеся часы среди молодых сельчан, до поздней ночи толпящихся на танцплощадке. Однако, вспомнив о недавно полученном приглашении, он решил, что время для "игрищ и забав" в его жизни еще найдется, а вот со стариками надо повидаться обязательно.
По сельской улице Владимир шагал легко, с хорошим настроением, которое всегда испытывает тот, кто после долгих и напряженных усилий достиг цели. Путь лежал мимо построенного им дома, ставшего отныне частью этой улицы. В вечерних сумерках он выглядел еще более внушительно, даже величественно, особенно по сравнению со своим невзрачным соседом - обветшавшим домишкой под соломенной крышей, который, вероятно, скоро пойдет под снос. А вот наконец и аккуратный невысокий пятистенок из двух комнат. От скромного, но опрятного жилья веет сказочной стариной и поневоле вспоминается неизменный, знакомый с детства зачин многих чудесных историй: "Жили-были старик со старухой"
Отворив калитку, он не заметил на чистом, словно подметенном, и уютном дворе никаких следов присутствия скота или мелкой живности. Здесь в отличие от других сельских усадеб, порой изрядно захламленных, царил идеальный порядок.
- Здравствуйте, хозяева! - нарочито громко и бодро сказал Владимир, войдя в дом. - Попрощаться пришел
Бабуся, радостно всплеснув руками, сразу засуетилась и, разволновавшись, бросилась на кухню с явным намерением угостить гостя ужином, загремела посудой. Владимир попытался пресечь эти хлопоты, но его в свою очередь урезонил старик.
- Как это ничего не надо, - скорее шутейно, чем всерьез возмутился он. - Такой домище отгрохал, две семьи осчастливил, совхозу помог, себя обеспечил. Как же после всего этого не почаевничать. Да и не в обычае у нас гостей одними байками потчевать.
Когда Владимир сказал, что утром уезжает, старики заметно погрустнели. Дед насупился, а бабуля, склонив голову, снова ушла на кухню.
- Понравились наши места? - спросил старик после недолгого молчания.
- Места замечательные. Есть где и отдохнуть, и поохотиться, и порыбачить. Ягод и грибов вдоволь. Да только у меня до всех этих радостей руки не дошли. А почему - сами знаете
- Вот и оставайся, поживи месяц, - с радостью предложил дед. - Охоту тебе организую. Сам-то не поеду, запал уже не тот, а ружьишко есть. Клюква, говорят, пошла, год на нее урожайный. Остаешься аль ждет тебя кто-то в городе?
- Вы же знаете, дедушка, что некому меня ждать. Но в город все равно тянет. Может, соскучился, а может, просто устал.
- Если устал, так где же еще сил набираться, как не в деревне
Разговор был прерван появлением хозяйки с дымящимся самоваром в руках. Ужин простой, но обильный (пироги, соленья, свежие овощи, салаты) сопровождался неторопливой беседой и завершился чаепитием со свежим клубничным вареньем. Говорили обо всем, но Владимир чувствовал по лицам стариков, что главное еще не сказано.
Потом наступило долгое молчание, которое нарушила хозяйка. Хотя с первых же слов стало ясно, что сказанное она вынашивала давно, волновалась так, будто говорила в порыве нахлынувших чувств.
- Не обессудь, сынок, если что не так скажу, но промолчать не могу. Всего-то месяц, как ты у нас в селе, а словно всю жизнь здесь прожил. И людям понравился, и нам пришелся по душе. Народ не слеп, видит, что хороший ты человек. Хоть судьбой и не избалован, а на дурную дорогу не свернул. Водки и табака чураешься, со стариками обходителен
Слушая ее, Владимир чувствовал, что к щекам его от волнения приливает кровь, догадывался, что сейчас прозвучит нечто сокровенное, очень важное как для него, так и для его гостеприимных хозяев.
- Про сына, Павлушу, я тебе уже рассказывала. Такой славный был, ты на него и обличьем, и повадками очень уж похож. Много лет минуло с тех пор, как он погиб. Тяжело мы со стариком его смерть пережили, и вроде уже улеглась душа, а тут ты приехал. И снова сердце отца-матери не на месте. А как узнали, что мыкаешься ты по свету без родного угла, совсем затужили. Только и разговору было, что о тебе. И вот мы надумали: будь для нас, как родной сын. Хочешь - живи у нас, хочешь - приезжай летом, на каникулы. А трудно станет - дай знать: нам самим на этом свете ничего не надо, все у нас есть, да только век наш уже к концу близится. Вот и хочется напоследок, если не своему, коль Господь не сподобил, так чужому ребенку помочь
Женщина умолкла. От Владимира ждали ответа, но сделать это было не так просто, как могло показаться со стороны. Вроде бы все понятно: от него ничего не требуют, наоборот, эти милые добрые люди готовы и приютить его, и помочь ему, когда станет совсем невмоготу, что, впрочем, случалось нередко. Казалось бы, нечего и раздумывать. Но что-то удерживало его от того, чтобы немедленно, с благодарностью принять это предложение. Что именно - он не знал. Находясь в смятенном состоянии, какого не испытывал давно, он лихорадочно пытался осмыслить случившееся, чтобы принять единственно верное решение. С попыткой усыновить его, уже в общем-то великовозрастного, он столкнулся впервые. Конечно, можно без колебаний дать согласие, регулярно приезжать на отдых и на откорм к вновь обретенным родителям, получать от них материальную поддержку, а взамен только лучезарно улыбаться. Нет, такой вариант не годится: иждивенцем он не был и не будет никогда. Отношения между ним и стариками могут строиться только на основе обоюдной заботы и взаимного внимания. Как подобает сыну, он должен приезжать к ним во время зимних и летних каникул, помогать по хозяйству, писать хотя бы раз в месяц, делиться радостями и горестями. Готов ли он к этому - вот в чем главный вопрос. Еще вчера он, свыкшийся со своим одиночеством, был далек от всего этого. А теперь многое должен изменить в самом себе и в своей жизни, потому что отныне он уже будет не один. И все недоброе, что может случиться с ним, отзовется острой болью в сердцах его престарелых приемных родителей, что при их слабом здоровье не исключает и роковых последствий. Вправе ли он брать на себя такую ответственность? Да, и поздно уже, наверное, так резко менять привычный порядок бытия. А если быть откровенным до конца, то он, скорее всего, на это не способен. Вот и ответ. Но прежде чем что-то сказать, глядя на замерших в напряженном ожидании стариков, Владимир вдруг устыдился, как ему показалось, слишком прагматичных, даже эгоистичных рассуждений и своего окончательного решения. Не платит ли он черной неблагодарностью людям, раскрывшим перед ним свои сердца и самоотверженно готовым принять доброе участие в его неустроенной судьбе? Если так, то он не заслужил этой запоздалой, но настоящей, искренней любви. Какие же слова подобрать для ответа, чтобы своим отказом не ранить и не оскорбить тех, роднее кого у него не было в этот момент на всем белом свете?
- Дорогие мои, бабушка и дедушка, - начал он, стараясь говорить как можно проникновенней и убедительней. - Огромное вам спасибо за вашу доброту, за то, что заботились обо мне, как о родном сыне. Считайте, что я с вами породнился как ни с кем и никогда в своей жизни. Спасибо, что поверили в меня. Пока жив, буду с благодарностью помнить об этом. Спасибо и за предложенную помощь. Но, посудите сами, могу ли я рисковать вашим здоровьем и душевным покоем при моем неуемном характере. Всякое со мной бывало, в разные передряги попадал, а что впереди - еще неизвестно. Поймите и простите. Буду в ваших краях - обязательно загляну, а в город приеду - письмо напишу.
Владимир умолк. Этот короткий монолог дался ему нелегко.
- Спасибо, сынок, за добрые слова, - тяжело вздохнув и накрыв его руку своей шершавой ладонью, сказал старик. - Решай сам, как тебе лучше. Только знай: мы всегда будем рады тебя видеть.
А старушка ласково и грустно спросила:
- Ночевать-то, сынок, у нас будешь аль в общежитие пойдешь?
- Да как же мне можно теперь в общежитие идти? Дома останусь, с вами.