Вайсс Владимир : другие произведения.

Млечный путь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что происходит после смерти? Этим вопросом всегда задавалось человечество. Уходим ли мы в небытие? Или есть что-то там, за той гранью, которую мы переступаем только один раз? Немногие могут вернуться, узнав, что же они видели, оказавшись на пороге вечности. Одна роковая случайность - и главный герой Саша оказывается между жизнью и смертью, в странном месте вместе с такими же товарищами по несчастью. Незнакомые друг с другом, они даже на пороге смерти остаются людьми, задаются вопросами о смысле жизни, поддерживают друг друга или держатся особняком, лелея надежду вернуться обратно.

Владимир Вайсс

Млечный путь

  
   Если туннель и был, то я ничего не видел. В какой-то момент отключилось всё: боль, резь в глазах, даже эмоции и ощущения куда-то пропали. Тело будто бы парило в темноте, и чувствовалась такая лёгкость, как будто я парил в невесомости. Мир вокруг был молочно-туманным и расплывчатым. Мне кажется, примерно так выглядит реальность для плода в утробе матери. Уж не знаю, пребывал ли я в позе эмбриона, но это небытие продолжалось и продолжалось. Время словно остановилось, и его ход не чувствовался. Я просто пребывал в созерцании ничто. Не чувствовал скуки от однотонности и монотонности молочного тумана. Нет времени - нет скуки. Тут всё просто. Не вспоминал, кем я был и чем занимался. События последнего дня тоже словно стёрлись из памяти. Я бы предложил метафору компьютера: питание на системный блок уже дали, но операционная система не загружалась. Хотя, пожалуй, это была не лучшая метафора в моей жизни.
   Собственное тело я тоже не мог созерцать. Кажется, его уже и не было. Я был точкой в пространстве, созерцающей ничто. Возможно, это ничто вокруг меня было такими же точками, а, может, я просто успокаивал себя этой иллюзией, дарующей надежду на то, что мне не довелось застрять во вселенском одиночестве.
   Возможно, в таком же состоянии пребывали мы все до того, как опуститься в наш бренный мир. А можно пойти дальше - вдруг в этом состоянии пребывало наше всё до появления Вселенной? Кто сможет остановить мой полёт фантазии, раз уж я оказался подвешен посреди небытия? Никто. И если для мироздания это состояние закончилось Большим взрывом, породившим нашу Вселенную, то для меня конец был больше похож на Большой хлопок.
   Но продолжаться так бесконечно не могло, и в один момент ощущения разом вернулись, а я обнаружил себя стоящим на площади, которую точнее всего стоило назвать привокзальной. Был полный штиль, а я стоял, одетый в кожаную куртку и синие джинсы. Посмотрев на свои руки, я вспомнил ощущение собственного тела: с одной стороны, оно было знакомым и родным, а, с другой - я так отвык от него за время пребывания в небытии, что с удивлением ощущал свои мышцы, габариты корпуса, слышал собственное дыхание.
   Вместе с телом начала возвращаться и память. По крайней мере, отдельные её эпизоды. Я вспомнил, что вёл машину. Опель. Ехал по шоссе, но куда - этого потаённые уголки сознания не открывали. На поверхности памяти были лишь отдельные детали. Левая рука лежала на руле, а правая сжимала сигарету. Вспомнив об этом, я машинально обшарил карманы, но найти в них ничего не удалось. Страшно хотелось курить.
   Не понимая, кто я такой и где нахожусь, я пошёл в сторону здания вокзала. Пространство вокруг меня было бы нормальным, если не учитывать два важных факта. Во-первых, людей вокруг не было. Складывалось впечатление, что я был единственным живым (живым ли?) человеком в этом странном месте. А, во-вторых, всё: асфальт, здания, лавочки, и даже небо - было чёрно-белым, с преобладанием тусклых светлых оттенков.
   - Внимание! Внимание! - раздался внезапно голос из громкоговорителя. Такими голосами обычно сообщают о прибытии поезда. - Входной канал переключён на ТПУ "Млечный путь"! Повторяю: "Входной канал переключён на ТПУ "Млечный путь"! Даём зелёный семафор!
   Я остановился, вертя головой и пытаясь понять, где находится мегафон, но мои старания не увенчались успехом. Слова были странными и мало, о чём говорили, так что я рассудил, что надо всё-таки дойти до вокзала и попробовать там найти хоть кого-то. Пока я шёл к входу, память нагрузилась ещё парой воспоминаний, которые были более ёмкими и наполненными.
   Я был специалистом по снабжению в средней компании по производству дверей. Мне тридцать два года, женат. Друзей мало, но есть несколько приятелей. Полгода назад я купил Опель, и мы с моей благоверной по имени Лиля собирались в отпуск на море. Ну, что ж. Теперь, по крайней мере, я вспомнил, кто такой. Стало ощутимо легче.
   Площадь была покрыта брусчаткой. Она напоминала мне Киев - мы с Лилей ездили туда в свадебное путешествие. Она предлагала махнуть куда-нибудь заграницу, но мне очень хотелось побывать в этом солнечном городе. Киев я полюбил с детства, после того, как отец свозил меня туда показать свою малую родину. Интересно, что сейчас с Лилей? Всё ли в порядке?
   Внезапно я остановился, как вкопанный. Очередная порция воспоминаний нахлынула, и мне стало не по себе. Лиля была на третьем месяце беременности, и мы хотели отметить это поездкой на море. Мы проезжали через Ростов, когда я ехал по главной дороге и курил. Мы болтали, обсуждая, кто из нас первым сгорит под осенним черноморским солнцем. Перекрёсток, который я проезжал на зелёный свет. Затяжка.
   Визг тормозов я услышал слишком поздно, успев бросить взгляд вправо. На нас нёсся джип, выскочивший с боковой улицы. Я запомнил затылок Лили, которая тоже смотрела на несущуюся на нас машину судьбы, и потом всё поплыло. Удар был очень сильный и пришёлся как раз в район места справа от водителя. Передо мной всё перевернулось, а, может, перевернулся и наш Опель. Тело пронзила резкая боль, источник которой отследить было невозможно. Был слышен чей-то крик. В глазах покраснело. А что потом? Потом кажется и наступило молочное небытие.
   - Боже правый, - тихонько воскликнул я. - Неужели это было в самом деле?
   Воспоминание было ярким, свежим, чересчур реалистичным, но и поверить в то, что это могло произойти с нами, я не мог. Руки стали дрожать, а дыхание участилось. Я не мог сказать, что у меня оставались провалы в памяти, но то, что было после этой аварии, могло описываться только как туман, в котором я парил целую вечность. Растерянный, я сглотнул и ещё раз посмотрел на брусчатку. Хотелось найти кого-то, чтобы попробовать разобраться, но пока вокруг меня по-прежнему не было ни одного человека. Впереди меня уже маячил вход в здание вокзала, и перед ним стояла такая же, как и всё окружение, бледная табличка.
   "ТПУ Млечный путь", - гласила надпись, и под ней было что-то написано мелким шрифтом. Мне пришлось подойти поближе, чтобы разобрать слова.
   Здравствуй, путник! Вот и настала тебе пора встать на перепутье. Вы знаете, что это случается с людьми и что отсюда могут быть только два выхода: либо вернуться обратно и успеть что-то сделать на земле, или отправиться по ту сторону бытия. Пока у тебя есть время, чтобы подумать о том, кем ты был и что из себя представлял. Собраться с мыслями, может, даже обдумать что-то напоследок. Кто знает, вдруг это последнее твоё время, и назад ты уже не вернёшься. А, может, твой земной срок ещё не истёк. В любом случае проведи это время достойно.
   Для продолжения путешествия пользуйтесь нашими межпространственными автобусами и услугами кондукторов.
   С уважением, зам.директора ТПУ "Млечный путь" А.П. Петров
   Я читал раз за разом эту надпись, и смысл содержимого никак не укладывался в голове. Я умер? Или находился в предсмертном состоянии? Больше всего это описание было похоже на кому. Речь шла про какие-то автобусы, на которых надо было продолжать путешествие, но сказанное было столь метафоричным и граничащим с абсурдом, что отнестись к этому с холодной головой было тяжело. На меня накатило волнение, и я, сглотнув, пытался совладать с ним. Опустив голову вниз, я бросил взгляд на асфальт под табличкой. Там был мелками нарисован детский рисунок фиолетового автобуса, а рядом с ним - семья: мама, папа и ребёнок. Они улыбались.
   Глубоко вздохнув, я раскрыл двери вокзала, и прошёл внутрь.
   Здание было похоже на типичный вокзал с подземными переходами к железнодорожным путям, кассами, залом ожидания и даже кафетерием. Единственным отличием от настоящего вокзала было то, что никого живого я здесь не встретил. Все двери были открыты, и мне даже удалось найти несколько служебных помещений. В конце концов, я дошёл до перрона и, решив передохнуть, уселся, свесив ноги с платформы. Пути очень сильно напоминали мне один из железнодорожных разъездов в Пермском крае. Когда-то с Лилей мы ездили в Пермь к её друзьям. Мы вообще любили путешествовать, и эти воспоминания вызвали у меня ностальгическую улыбку. В ту поездку мы застряли ночью на этом переезде, пересаживаясь с одного поезда на другой. Теперь же я оказался тут при совершенно иных обстоятельствах. Мои мысли по-прежнему были о Лиле. Мы попали в автокатастрофу, и теперь я здесь, а что с ней? Может быть, это последнее приключение, которое выпало по мою душу, но как же она?!
   - Здравствуй, сынок, - раздался внезапно голос откуда-то снизу.
   Я не на шутку перепугался и чуть не свалился на рельсы. Из-под платформы показались две руки, покрытые старческими морщинами, и я отдёрнул ноги.
   - Да не бойся ты, - проговорил тот же голос, принадлежавший человеку в летах, и через пару секунд я увидел обладателя этого голоса.
   Из-под платформы вылез старик с густой седой шевелюрой, одетый в повседневную рубашку и брюки. На ногах у него почему-то были домашние тапочки.
   - Новое поступление, я так и понял, - проговорил он. - Ну что ж, давай знакомиться! Как меня зовут, я, признаться, уже не помню. Но сейчас с лёгкой руки кондукторов ко мне приклеилось имя Папаша Сид.
   Папаша схватился за выступ платформы и ловко для своих лет вскочил наверх, едва не потеряв свой тапочек.
   - Саша, - представился я. - Значит, Вы тоже из тех, кто попал сюда?
   - Да, было дело. Я тут местный старожил. А ты расскажешь, как это произошло?
   Я посмотрел на своего собеседника и подумал о том, что он кажется довольно одиноким.
   - Автокатастрофа. Мы ехал с женой, с Лилей, и нас протаранил джип, - поделился я. - Но я не знаю, где она и что с ней. Может, попала в другое такое место, а, может, всё обошлось?
   - Сочувствую тебе, - проговорил Папаша Сид, хотя его слова звучали несколько формально. Возможно, он их произносил уже не одну сотню раз.
   - Если её здесь нет, это может говорить о разном, - серьёзно продолжил старик. - Обычно люди попадают сюда вместе. Но если нет, то либо с ней всё хорошо, либо её путь уже окончен. В любом случае здесь иногда что-то видишь, что происходит там. Так что, быть может, ты и узнаешь, что с твоей женой.
   - Мы между жизнью и смертью? Мы в коме? - спросил я. - Это можно предположить, судя по объявлению, которое висит у входа. То есть мы ещё можем ожить?
   - Да, - ответил Папаша и с радостью поделился своими знаниями. - Вернуться есть шанс. Те, кто умерли, уходят навсегда и минуют это странное местечко. Есть автобусы, которые приезжают сюда под управлением кондукторов и приглашают уехать. То по одному, то сразу несколько, если пассажиропоток большой. Скоро они появятся, вон там, - Папаша показал рукой куда-то направо, по ту сторону вокзала. - И они начнут отвозить людей. Либо обратно, и тогда они выходят из комы, продолжают жить и наверное стараются забыть как страшный сон то, что видели тут. Но некоторых увозят туда, откуда уже не возвращаются. Самое главное, что пока автобус не отъехал, ты не узнаешь своей судьбы. Именно это и вызывает самый большой страх. Страх перед судьбой.
   - Довольно жестоко, - ответил я.
   - А ничего не остаётся, - произнёс старик. - И если не готов, то приходится срочно навёрстывать в себе умение не бояться посмотреть судьбе прямо в глаза.
   Я предполагал, что на доске у входа имеется ввиду что-то подобное, но одно дело было предполагать, а совсем другое - получить в лицо как правду и ощутить, что всё серьёзнее, чем ты думал.
   - И многих отсюда забирают? - спросил я, решив задать не столь страшный вопрос.
   - С "Млечного пути" не очень. Место малопроходное. Хотя что я знаю про другие узлы? Только со слов кондукторов. Люди поступают сюда группами. Тебе повезло - ты первый после того, как дали зелёный семафор "Млечному пути". Скоро подойдут и другие. Но я люблю, когда тут есть один-два человека, не больше. Знаешь ли, некоторые люди начинают сходить с ума, устраивать истерики и всё в таком духе. Трудно свыкнуться с мыслью о том, что ты на грани и что от тебя уже ничего не зависит. Когда становится слишком людно, я стараюсь укрываться от чужих глаз.
   В этот момент кто-то хлопнул дверью, вложив в это всю свою душу, как будто это могло помочь. Папаша улыбнулся: его слова только что получили подтверждение.
   - Ты на вид приятный малый, - сказал он. - Спокойный, рассудительный. Такое общение я люблю, - добавил он и начал делиться воспоминаниями. - Лучше всего мне было с одним профессором. Он никак не мог поверить в то, что произошло, и до-последнего отказывался садиться в автобус. Упёртый был мужик, других таких я не встречал. Но умный - жуть берёт! Слушать его всегда было истинное удовольствие! - с восхищением отозвался о нём Папаша Сид. - Жаль, что он закончился.
   - Закончился? - с тревогой спросил я.
   - Ага, - задумчиво протянул Папаша. - Он не смог найти в себе силы и оставался до последнего. Тут нет жизни, и со временем ты начинаешь хиреть, терять крупицы того, кем был. Так и с ним.
   - Что с ним произошло в итоге?
   - Превратился в бледную тень самого себя. Исчез. Как он сказал перед самым концом, аннигилировал. Наверное, ушёл в абсолютное небытие. Просто прекратил существовать. Мне кажется, это и есть самое страшное.
   От этих слов по спине пробежал холодок. В это же время из здания вокзала раздались чьи-то всхлипывания и стенания. Мы переглянулись, и старик поднялся на ноги.
   - Я подойду, узнаю хотя бы, кто там, - предложил я, на что Папаша Сид пожелал мне удачи и заверил, что присоединится к нам позже. Он так же ловко спрыгнул с платформы и скрылся в каком-то одному ему известном лазе.
   Я снова остался в одиночестве. Обернувшись и посмотрев на пути, я снова вспомнил нашу с Лилей ночёвку на пересадочном узле, и моё лицо исказила полная душевной боли улыбка. "Надеюсь, с тобой всё хорошо", - промелькнула в голове мысль, и в мою память снова, подобно тому проклятому джипу, врезались воспоминания. Удар во время столкновения пришёлся со стороны пассажирского сиденья. Тяжеленный джип с высокой посадкой. Если я впал в кому, могли ли быть шансы спастись у Лили? Мне это было неведомо; голос здравого смысла подсказывал, что они минимальны, но вера в то, что всё обойдётся, отказывалась принимать эти доводы. Сжав руки в кулаки, я пошёл в сторону здания вокзала.
   Пройдя по подземным переходам, я поднялся по неработающему эскалатору в центральный холл и уже отсюда услышал, что звуки идут из зала ожидания. Кто-то всхлипывал, бил кулаком кресла. Пройдя туда, я увидел, что это была молодая девушка в состоянии, близком к истерике.
   - Эй, этим делу не поможешь! - воскликнул я, глядя, как в исступлении она бьёт кресло.
   - А чем поможешь?! - с эмоциями воскликнула девушка и едва ли не кинулась на меня. - Ты не представляешь, что мне довелось пережить!
   - Думаю, мы все по уши в дерьме, и каждому из нас пришлось непросто, - примирительным тоном проговорил я. Как тебя зовут?
   - Алёна, а ты кто такой?
   Я представился.
   - Я попал сюда так же, как и ты, совсем недавно... - я запнулся.
   Хотел сказать, что оказался здесь всего пятнадцать или тридцать минут назад, но понял, что время здесь течёт настолько странно и незаметно, что трудно было даже понять, пять минут я провёл на этом вокзале или уже несколько часов.
   - Господи, господи! - стала причитать Алёна. - Это всё ужасно! Со мной такого никогда не приключалось!
   Я подошёл к ней поближе и рассмотрел повнимательнее. Немногим младше меня, она была среднего роста с тёмными волосами, собранными "крабом". Алёна постоянно хваталась за собственные руки и была возбуждена до предела. Мне захотелось её утешить, но я понимал, что в данной ситуации трудно найти ободряющие слова.
   - Как так получилось, я не знаю, - внезапно сдалась она и, начав плакать, буквально упала в кресло, которое избивала ещё минуту назад.
   - Расскажешь, что произошло? - предложил я. - Поделись, и, быть может, станет легче. Мы не умерли. И у нас ещё есть шанс вернуться. По крайней мере, я так думаю.
   - Правда? - спросила она, и на её лице сквозь слёзы появилась улыбка. - Надеюсь, я успею. Всё вышло так глупо, и это по моей вине...
   Минуту назад она готова была проявлять агрессию, закрываться, защищаться, но теперь, кажется, нашла во мне человека, которому можно было излить свою душу. Я чувствовал себя неуверенно в этой роли, но, кажется, мне не оставалось ничего другого. Да и разве это не было бы естественным желанием помочь человеку, попавшему в такую же ситуацию? Я сел на кресло напротив неё и положил руки себе на колени.
   - Моей маме стало плохо, у неё начался приступ... - начала свой рассказ Алёна, прерываясь на всхлипывания. - Позвонили из больницы и сказали приезжать, как можно быстрее, если я хочу застать её живой. Я и поехала, а там начался сущий ад. Кажется, я проехала на красный, попала в аварию, протаранила машину, а дальше... Дальше я ничего не помню.
   На лбу у меня выступил пот. Дыхание спёрло, а на глазу появился нервный тик.
   - Эй, парень, ты чего? - воскликнула Алёна, заметив перемены, произошедшие во мне. - Да, я понимаю, что была...
   Она замолчала на полуслове, поняв страшную правду.
   - Господи, это ты был в той машине?
   Я не мог ничего выговорить. Чувствуя, как сжались мои кулаки, я просто смотрел на неё волком и тяжело дышал. Алёна открыла рот, чтобы что-то произнести, но выглядело это так, как будто она начала задыхаться. Мгновенно умолкнув, она отстранилась от меня, вжавшись в кресло и захлопала глазами. Я продолжал сидеть в непонимании, но девушка в этот момент собралась с силами и начала оправдываться.
   - Слушай, я не виновата, что так сложилось! - воскликнула она. - Я хотел увидеть свою маму перед смертью!
   Я просто молча ударил кулаком по колену и вскочил на ноги. Гнев переполнял меня, но что мне оставалось сделать? Убить её? Мы и так были мертвы для остальных людей!
   - А кто, я что ли виноват? - в бешенстве воскликнул я. - Так получается?
   - Нет! Нет! - вскрикнула Алёна, тоже вскочив на ноги. - Может, мы ещё вернёмся! - проговорила она. - Ты сам говорил, что это возможно! И на входе так написано!
   - Со мной жена ехала, понимаешь ты это или нет?! - закричал я на неё. - И что с ней - я не знаю, её тут нет! Может, она в морге лежит уже! - выкрикнул я ей в лицо. - А она была беременна, между прочим!!!
   - Господи, прости пожалуйста, я не хотела! Я правда не видела вашей машины, я не хотела причинять вам зла! Но мне надо было попасть в больницу!
   Я промолчал, понимая, что и криком делу не поможешь, и руками. И вообще ничем.
   - Твоей жены здесь нет, и, может, с ней всё обошлось! - предположила Алёна. - А мы здесь, и, быть может, тоже выкарабкаемся! Объявление при входе...
   - Читал я это объявление, - отрезал я. - Мне трудно сейчас говорить об этом.
   Мы повернулись и посмотрели друг на друга. Алёна хватала себя за руки, её взгляд бегал, и девушка, кажется, была в состоянии шока, до конца не сознавая, в какую передрягу она попала. Я испытывал недоумение и не понимал, что могу сделать в этой ситуации. Думаю, будь за рулём джипа любой мужик, я бы уже накинулся и превратил его лицо в кровавое месиво, но бить заведомо более слабую женщину? Может, и хотелось, но я не мог себе это позволить. Неловкая пауза затянулась и была прервана тем, что на балконах зала ожидания мы оба заметили движение. Синхронно подняв головы, мы увидели нового человека. С потерянным видом, он шёл по балкону, но, уловив наши взгляды, подошёл к поручню и стал смотреть сверху вниз. Отсюда мне был виден только невысокий рост и крепкое телосложение, да густую чёрную бороду.
   - Эй! - крикнул он с кавказским акцентом. - Что тут происходит, а?!
   Так в нашей компании произошло пополнение. Наш новый знакомый оказался выходцем с Кавказа и сказал, что занимается борьбой. Он представился как Амин и был немало удивлён нашей компании.
   - На табличке было написано про то, что я могу отправиться прямиком к Аллаху, а могу вернуться и обратно на землю, - сказал он среди прочего, и я пришёл к выводу о том, что табличка для каждого может быть разной.
   - Интересно, по религиям нас тоже будут сортировать перед тем, как отправлять дальше? - задал я вопрос, внятно ответить на который здесь мог максимум Папаша Сид.
   - А вы не мусульмане? - спросил он.
   - Если отвечу "нет", глупостей не будет? - решил сразу разобраться я.
   Амин посмотрел на меня тяжёлым взглядом.
   - Я верующий, и в жизни, быть может, это имело бы значение, - произнёс он после молчания. - Кто ж знал, что окажемся мы тут все в одной лодке.
   - Всех нас собрала костлявая, - впервые подала голос Алёна после знакомства с Амином. - Не разбирая, во что мы верим, какого цвета кожа, и чей гимн поём по утрам.
   - Ты поёшь по утрам гимн? - решил я её подколоть.
   - Иди нафиг, - коротко ответила она.
   Мы спустились с балкона вниз на первый этаж вокзала, и я провёл своих товарищей по несчастью в кафетерий. Оказалось, что старик не врал насчёт кофе, и его действительно можно было заказать в автомате. Более того, кажется, это был первый вокзал на моей памяти, где за кофе ещё и не надо было ничего платить.
   - Эй, брат! - спросил Амин, когда мы сели за столик. - Мы же не умерли? Это клиническая смерть, да?
   Я коротко кивнул и рассказал, что понял сам и что мне передал старик.
   - Он живёт тут? - спросила меня Алёна. - И как давно? Почему не уезжает?
   - Я не знаю, - честно ответил я. - Но, кажется, он общался с местными кондукторами. Это те, которые нас будут увозить. Думаю, что попробую как-нибудь позвать его к нам, чтобы он рассказал о том, что тут творится, поподробнее.
   - Так вот, - рассудил Амин, погружённый в свои мысли. - Живёшь себе, живёшь. Порой по горячности в драки лезешь, и всё ничего, а порой просто на тренировку идёшь, и тут на тебе.
   - Жизнь непредсказуема, - оставалось ответить мне.
   И снова я почему-то оказывался в ситуации, когда я выхожу на контакт с человеком и пытаюсь посочувствовать ему. Меня нанимали что ли для этой работы?
   - Ты прав, - проговорил Амин. - А ведь я всего лишь вышел на ночную пробежку. Бегу себе по парку, а там какие-то шакалы на девушку напали. Втроём, понимаешь, да? На беззащитную!
   - Подонки, - проговорила Алёна.
   - Вот-вот! - согласился борец. - Я и вступился. А один из них нож вытащил, а дальше всё словно в красном тумане. Получил, видать, под ребро.
   - Сожалею, - ответил я.
   Мы с Алёной в двух словах рассказали о том, что попали в автокатастрофу, будто бы негласно договорившись умолчать о том, что это была одна и та же авария.
   - Надо верить, что твоя жена выжила, брат, - произнёс Амин и положил мне руку на плечо. - Я помолюсь за неё Аллаху.
   - Лучше бы ты за нас помолился, а? - предложила девушка, но тот лишь пожал плечами.
   После совместного распития кофе у нас появилась потребность побыть в одиночестве. У каждого появилась своя пища для размышлений, и я отправился переваривать её, гуляя по вокзалу. Находиться рядом с Алёной было неловко, и хотелось побыть отдельно от неё, чтобы понять, что я к ней испытываю. И, может быть, даже отойти от первичного гнева, которому я поддался.
   Амин вызывал приятное впечатление. Мне никогда не доводилось общаться с людьми из его среды, и поэтому можно сказать, что для меня это был новый опыт. Как говорится, даже на пороге смерти никогда не поздно узнать для себя что-то новое.
   Ноги несли меня по зданию вокзала. Выйдя из кафетерия, я оказался в основном зале, где размещались информационные стойки; справа от меня были выходы на площадь, с которой я когда-то и попал сюда. Также глаз упал на табличку, которая показывала на один из выходов и гласила, что он ведёт к автостанции. "Значит, оттуда нам и доведётся покидать этот мир между жизнью и смертью, чтобы либо вернуться к своему привычному образу жизни, либо пойти куда-то дальше". Посреди центрального зала были эскалаторы, ведущие вниз, к коридорам на дальние пути. Слева было несколько проходов к ближним платформам, на одной из которых я и встретил Папашу Сида. Тут же, слева, располагались залы ожидания. В дальнем углу виднелась камера хранения. От нечего делать я направил свои ноги в её сторону. Я прошёл через весь центральный зал и спустился вниз по ступенькам. Здесь почему-то эскалатор предусмотрен не был. Меня это могло смутить, но в конце концов, это же не настоящий вокзал, а какая-то его имитация. Не более, чем декорации для того, чтобы скрасить наше ожидание своей судьбы.
   Спускаясь в сторону камер хранения, я снова вспомнил о Лиле. Нам было хорошо с ней проводить время. Мы любили гулять в парке, кататься на лодке в парке отдыха. Я был на вёслах, а она любила сидеть на носу и, глядя на воду, рассказывать что-нибудь интересное или смешное. Я улыбнулся от нахлынувших светлых, но грустных чувств. Никто не знал, сможем ли мы ещё раз увидеться. Даже если она и осталась жива, никто не даст и ломаного гроша за то, что мне доведётся вырваться из этого чёрно-белого вокзала в мир ярких красок жизни.
   Камера хранения оказалась освещённой тусклым белым светом. Стойка служащего пустовала, так что я миновал её и побродил меж стеллажей. К моему удивлению, здесь были несколько чемоданов. Я прикоснулся к одному из них и подумал о том, что он сильно напоминает тот, который лежал в багажнике нашего Опеля во время нашего путешествия к морю. Было ли это неспроста? Или обычное совпадение? Я хотел задуматься над этим вопросом, но в конце концов решил, что разницы никакой нет. Мой это чемодан или не мой - это уже неважно. Важно то, чем закончится эта история, ну а пока я могу ещё побродить по округе и подумать о жизни. И о Лиле.
   Тем не менее, поддавшись порыву, руки взяли чемодан и положили его на бок. Я раскрыл молнию и, взявшись за крышку, помедлил. Что я там увижу? Свои вещи? И что я буду с ними тут делать? Это было просто глупо. Но, тем не менее, доверившись интуиции, я рывком открыл крышку и провалился в океан света. В чемодане будто бы стоял невероятной мощи светильник, и я погрузился в белый мрак.
   Сознание улетело куда-то вдаль и перестало ощущать моё тело. Я словно висел в воздухе, снова чувствуя себя точкой-наблюдателем. Вокруг меня был какой-то город, я видел перекрёсток и оставленные на нём как попало машины. Понимание, что это место аварии, пришло не сразу. Пара скорых, несколько машин полиции, сильно разбитый джип, вокруг которого суетились медики. Я перевёл взгляд на серебристый Опель и увидел, как ещё два врача склонились над моим телом. Они горячо спорили: пока один из них держал мою голову, второй что-то выкрикивал своим коллегам в машине и отчаянно жестикулировал. Я перевёл взгляд на пассажирское сиденье. Левая сторона машины была просто уничтожена. Всмятку. Кузов был разрезан ножницами, и сейчас пассажирское сиденье пустовало. Зато на асфальте лежала Лиля. Её голова была сильно разбита, лицо всё в крови. Тело лежало в чёрном мешке. Санитар, склонившийся над ней, закрыл рукой ей глаза и ловко закрыл молнию. Он сделал это привычным жестом, должно быть, регулярно сталкиваясь с подобными вещами. Но меня это разом выбило из колеи.
   Меня разом вернуло в камеру хранения. Я сидел перед пустым чемоданом, и тусклый полумрак камеры показался кромешной тьмой.
   - Нет, - простонал я. - Не может быть.
   Я обхватил голову руками, падая на колени и заваливаясь затем на пол.
   - Лиля, - простонал я, и мой голос потонул в рыданиях.
   Я хотел кричать, проклинать всё на свете и эту тупую дурёху за рулём джипа. Причитать, что это несправедливо - отнимать её жизнь и жизнь нашего ребёнка, пока я - её защитник - остаюсь пусть и в подвешенном состоянии, но жив. Но слова не шли из горла. Вместо этого я по-настоящему рыдал, как младенец. Я не плакал уже давно. Кажется, со времён смерти сестры моей бабушки - пожилая родственница оставалась одна, а я часто захаживал к ней в гости и сильно привязался к старушке.
   Я лежал на полу, казалось, целую вечность. Я мог тешить себя надеждами, верить в то, что с Лилей ничего не произошло, но увиденное... Если это была правда, то она была предельно жестокой и безжалостной. Это была та правда, которая убивала похлеще всего произошедшего со мной. В конце концов, я пока осознаю себя, у меня даже есть время подготовиться к смерти, настроить себя на то, чтобы взглянуть в глаза своей судьбе. Но видеть это кино, в котором любимую женщину просто закрывают в чёрном мешке, знать, что больше никогда она уже не будет смеяться, радоваться жизни, нашему с ней браку - это было слишком больно.
   Я был разбит и чувствовал себя отвратительно. Оставаться в камере хранения не хотелось больше ни секунды. Понуро глядя себе под ноги я поспешно поднялся в центральный зал и посмотрел по сторонам. Мои товарищи разбрелись, а, быть может, снова сидели в кафетерии. Мне туда тоже не хотелось. Возникла мысль о том, чтобы поговорить с Папашей Сидом, но, пожалуй, пока я ещё не был готов к тому, чтобы нарушать собственное уединение. Я вышел на улицу через один из боковых выходов и оказался на маленькой заасфальтированной площади, ограниченной невысоким сетчатым забором. В двадцати метрах от меня стояла автобусная остановка, рядом с которой на асфальте был мелком выведен детский рисунок фиолетового автобуса, а справа, закрывая главную площадь - приземистая одноэтажная будка. Возможно, в реальном мире там бы продавали билеты на автобус, или же там могла располагаться столовая для водителей.
   Въезд перед площадью был закрыт шлагбаумом, рядом с которым стоял семафор. Сейчас его единственный глаз горел зелёным цветом. Видимо, о нём говорилось по мегафону и о нём же упоминал Папаша Сид. Зелёный свет - разрешение на доставку вновь упокоенных душ. Или, правильнее сказать, недоупокоенных. Задумчиво глядя на семафор, я пытался понять, какие эмоции сейчас мной овладевают. Наверное, если бы мне предложили поменяться с Лилей местами, я согласился бы. Не могу сказать, что когда-либо был склонен к самоубийству или мыслям о смерти, но сейчас я чувствовал вину. Мы имели равные шансы попасть в аварию, сидя в машине. Но она погибла, а я - пока ещё нет.
   Отвернувшись от семафора, я зашёл в здание автостанции. Моя догадка подтвердилась: здесь было какое-то подобие билетных касс. Вместо прейскуранта и списка городов белым мелом была выведена надпись:
   Автобусные туры в Подлунный мир, Царство небесное и Преисподнюю. Случайный билет в один конец за наш счёт
   За стойкой кассира было несколько дверей, которые вели в служебные помещения. Одна из них была приоткрыта, и я, зайдя за линию касс, прошёл вглубь автостанции. Здесь был длинный коридор с дверьми по правую руку. Попробовав некоторые из них, я убедился, что это комнаты отдыха для водителей. Диванчик вдоль стены, мини-холодильник (он пустовал), на стене висит телевизор. В углу - кулер с водой. Я постоял в комнате около минуты, наступая на старый выцветший ковёр. Потом ухмыльнулся сам себе и пошёл дальше по коридору. Он почему-то напоминал туннель - быть может, тот самый туннель, который я ожидал бы увидеть, впадая в кому. В конце его был выход; вероятно, за дверью я снова увидел бы автобусную остановку. Это было бы символично.
   Я решил зайти в другую комнату отдыха, ожидая увидеть то же пустое пространство, но, оказавшись внутри, я почувствовал, как моя челюсть отвисает. На диване сидел человек в синей форме и белой маске на лице, которая одновременно напоминала логотип телекомпании "Вид" и маску Гая Фокса. Закинув ногу на ногу и положив руку на подлокотник, человек в маске сидел и смотрел на телевизор, по которому - поверить глазам было трудно - показывали второго "Терминатора". В другой руке, облачённой в перчатку, он держал пульт.
   - Каждый раз передохнуть не дают, - сварливо произнёс человек, глядя на меня сквозь прорези для глаз. - Тебе чего?
   Я посмотрел на его униформу с непонятным логотипом, и в этот момент мою голову посетило озарение:
   - Ты кондуктор? - спросил я. - Так ведь?
   - Ну... кондуктор, - нехотя ответил он. - А вообще у меня имя есть. Нарох меня звать.
   - Саша, - машинально представился я. - Вот уж думать не думал, что вы так выглядите.
   - А что, думал, вас ангелы с крылышками развозить будут в этой колымаге? Чёрта с два, они за спасибо работать не будут.
   - За спасибо?
   - Ну конечно. А ты думал, что им в Верхней или в Нижней канцелярии зарплату платят? Там деньги как бы не нужны, Саша.
   - Можно вопрос? - спросил внезапно я, решив поменять тему разговора и получить ответ на мучивший меня вопрос.
   - Давай, - так же нехотя согласился он. - Про вокзал? Про судьбу? Про то, что будет там?
   - По Лилю, - проговорил я, чувствуя, как тяжело мне даются эти слова. - В камере хранения я увидел видение что ли. Нашу автомобильную катастрофу.
   - Мм, - протянул Нарох, выказывая своим видом, что ему эти вопросы уже давно надоели. - И?
   - Она погибла в том видении. Это правда?
   - Да, - коротко ответил он и пустился в рассуждения. - Всё, что вы тут видите, это ваша жизнь. Или ваша смерть. К счастью или к сожалению, сказать трудно. Бояться надо не смерти, а пустой жизни, как говорил драматург.
   Я замолчал. У меня оставалась надежда, что это мой предсмертный бред и что на самом деле Лиля осталась в живых. Теперь же Нарох развеял мои сомнения и открыл глаза на эту правду жизни и смерти.
   - Спасибо, - коротко ответил ему я.
   - За что? - удивился кондуктор. - Разве я не принёс тебе дурную весть? У монголов за это отрубали голову.
   - За правду, - дал я короткий ответ. - Какой бы она ни была. Надеюсь, она попала не в Нижнюю канцелярию, как у вас говорится.
   - Это мне неведомо, - серьёзно ответил тот. - И, быть может, ей была уготована лучшая участь. Всё лучше, чем застрять навсегда здесь, - добавил задумчиво Нарох. - Как Папаша Сид, например. Готов биться об заклад, ты с ним уже познакомился.
   Кондуктор кивнул на кресло в углу комнаты.
   - Присаживай, что встал. В ногах правды нет. Предложил бы тебе выпить, да здесь алкоголь не работает. Зря только напиток переводить.
   - Думаю, это в любом случае не помогло бы, - ответил я, принимая приглашение присесть. - Значит, ты нас и повезёшь в дальнейшее путешествие?
   - Не торопи события, - мотнул головой кондуктор. - Первый рейс у меня чуть позже, и перед ним я, так и быть, отвечу на ваши вопросы. Хотя, - он задумался и, откинувшись на диван, посмотрел на меня через прорези в маске. - Ведь любопытство - не порок.
   - Я смотрю, ты ходячий сборник цитат.
   Нарох пожал плечами.
   - А что мне ещё остаётся? Знаешь ли, трудно жить после смерти. Иногда на это уходит целая жизнь. Вот и приходится коротать время. Литература - далеко не худший способ времяпровождения.
   - Значит, после смерти всё, что остаётся, - читать? - усмехнулся я.
   - Нет, - серьёзно ответил кондуктор. - Это удел лишь таких, как мы.
   Я обратил внимание на то, что Нарох вертит в руках игральную кость, иногда подкидывая её, а потом ловя в кулак. Кость иногда начинала издавать лучистое свечение. Кондуктор проследил направление моего взгляда и раскрыл ладонь так, чтобы кость было хорошо видно. Обычный игральный кубик, только грани его были раскрашены в белый, чёрный и зелёный цвета и не содержали на себе точек-чисел.
   - Это ваша судьба, - пояснил Нарох. - Когда кто-то садится в автобус, я должен подбросить кость, и понять, куда же мне держать путь. Могу хоть сейчас подкинуть, хоть при посадке в автобус. А могу немного потянуть время, если захочется. Должна же у меня быть хоть какая-то свобода выбора, - прокомментировал он.
   Я нахмурился, глядя на игральный кубик. Он и правда при подбрасывании начинал светиться, но сразу же затухал, когда оказывался в кулаке моего собеседника.
   - Неужели всё решается с помощью обычной игральной кости? - спросил я. - С помощью чистой случайности? А как же то, что предназначено человеку? Как же его судьба?
   - Судьба, - пояснил кондуктор, - это неправильное название случайности. Всё, что вы здесь можете - это признаться самим себе в том, что кто-то бросит за вас кубик вашей жизни, и в зависимости от броска куда-то увезёт. Нет, конечно, есть и якобы свобода выбора - остаться тут и раствориться. Но это, - он покачал головой, и я почувствовал в его интонациях тяжёлые нотки, - особая статья. И закончиться всё может совершенно по-разному.
   Я посмотрел на перчатки и маску Нароха. Попытался прочувствовать его интонации. Почему-то я вспомнил Папашу Сида и его рассказ про профессора философии.
   - Ты стал одним из них, - высказал я своё предположение.
   - О чём ты? - не понял кондуктор, поднимаясь на ноги. Я тоже встал.
   - Из тех, кто не сел в автобус, - предположил я. - Под твоей маской и перчатками ничего нет. Ты тень. Растворившийся.
   Мой собеседник застыл на месте. Из-под маски на меня смотрел пристальный взгляд, и на секунду мне даже показалось, что я смог рассмотреть в прорезях светящиеся зрачки.
   - А ты догадливый, - сказал Нарох, приближаясь ко мне и усмехаясь. Теперь я видел прорези в глазах его маски и скрытое за ними ничто. - Папаша Сид так и не допёр за всё это время.
   Он стал ходить из угла в угол, как маятник, а потом снова остановился и повернулся ко мне:
   - Знаешь что? Ты мне нравишься! - выдал он неожиданную фразу. - Давай так: исполню одно твоё желание. Из тех, которые могу, само собой разумеется.
   Это было неожиданное предложение, и я даже не нашёлся, что и ответить. В голове всплыла Лиля, но Нарох тут же прервал мой поток мыслей:
   - Про жену даже не проси, она не в моём ведомстве. Её история уже окончена. Но насчёт автобусов, пунктов их назначения. А, может, захочется перед отъездом отведать устриц в маринаде или что-нибудь в этом роде... - он загадочно замолчал, и я готов был поспорить, что под маской появилась бестелесная улыбка. - Что скажешь? На что ты готов осмелиться? Главное - не забывай о том, что, как сказал один француз, если бы все человеческие желания исполнились, земля превратилась бы в ад. А моя задача - чётко проводить границу.
   Я продолжал смотреть на него, борясь в душе с противоречивыми чувствами. Нарох склонил голову, будто бы оценивая меня. Прошло с полминуты. В моей голове роился целый вихрь мыслей и идей. Самой глупой среди них явно была идея попросить пачку сигарет и зажигалку. Но, кажется, это был самый бездарный способ потратить такой шанс. Были и другие мысли, более серьёзные. Но почему-то они вызывали скорее страх, нежели желание всерьёз их рассматривать. Наконец, взвесив все "за" и "против", я нарушил тишину.
   - Я не знаю, о чём просить тебя.
   Нарох кивнул головой, словно сделал для себя какой-то вывод.
   - Ты не только умный. Ты ещё и достойный. Думаю, если бы ты попросил отправить Алёну в Нижнюю канцелярию, я исполнил бы это. Пообещал всё-таки. Но, выбери ты вариант спасения себя, послал бы к чертям. Не люблю, знаешь ли, наглецов.
   - Я просто был честен, - отозвался я.
   - Жаль, что люди с такими редкими качествами слишком рано у нас оказываются. Но по статистике так оно и получается.
   Я ухмыльнулся.
   - Подумай над моим предложением. Ты мне правда нравишься.
   - Какая разница, умный я или нет. По-моему, когда я посередине между жизнью и смертью, это уже не имеет значения.
   - Если человек мёртв, это надолго, - парировал Нарох. - Если дурак, то это уже навсегда.
   - Извини, - прервал я кондуктора. - Я пойду. Пожалуй, мне надо побыть одному. Если честно, это так нереалистично. И поверить в то, что её больше нет... - я развёл руками, глубоко вздохнув.
   - Понимаю. Горе нужно пережить в одиночестве, - ответил Нарох. - Скоро увидимся в любом случае.
   Я вышел в коридор. Дверь за мной захлопнулась, и я помедлил. Было ощущение, что эта встреча была неспроста. Я не стал просить возвращать себя на землю, но не мог ответить, почему. Дело было конечно же не в том, что я не хотел жить дальше. Но почему-то это было бы сродни сделке с дьяволом, а с этими вещами надо всегда быть осторожным. И это были мысли в моей голове - закоренелого атеиста. Но, если уподобиться Нароху, можно вспомнить высказывание о том, что в окопах атеистов не бывает. Видимо, ТПУ "Млечный путь" готов был переплюнуть любой окоп военного времени.
   Чуть помедлив, я повернулся и снова открыл дверь с комнатой отдыха, где только что мы с Нарохом вели этот прекрасный диалог о жизни и смерти. Я был готов к любому повороту событий и поэтому даже не сильно удивился увиденному. Комната была пуста. Теперь мне ничего не оставалось, кроме как выбраться из здания автостанции и вернуться на площадь. На этот раз её покрыл густой туман, и стало немного прохладнее. Я окинул взглядом площадь, когда заметил вдалеке чьё-то движение. Не зная, кого мне доведётся встретить на этот раз, я сунул руки в карманы и пошёл к человеческой фигуре, в нерешительности застывшей у неработающего фонтана.
   - Эй, ты кто? - окликнул я фигуру, оказавшуюся незнакомой мне девушкой.
   Она вздрогнула, не ожидая, что здесь есть кто-то ещё. Быстро вертя головой, она заметила меня и сделала несколько шагов назад.
   - Не бойся меня, - сказал я и выставил вперёд руки. - Я такой же несчастный, заброшенный сюда, как и ты. Меня зовут Саша.
   - Наташа, - представилась девушка. - Извините, всё это так... Странно.
   - Давай на "ты", - предложил я, попытавшись понять её возраст.
   Она была явно моложе меня, но не настолько, чтобы обращаться ко мне, как к старику. Оставим это Папаше Сиду.
   - Да, простите. Прости, - поправилась она. - Где мы?
   - Ты не читала табличку? - спросил я. - Пойдём, покажу. Но сразу предупреждаю, что приятного там мало.
   - Догадываюсь уж, - мрачно ответила мне Наташа и пошла рядом со мной.
   Я проводил девушку к табличке у главного входа. Текст мне не запомнился, но возникало ощущение, что он изменился с тех пор, как читал его я. Неизменным осталось одно - фиолетовый автобус на асфальте, нарисованный каким-то ребёнком. Пока Наташа читала стенд, я рассмотрел её. Она была одета в лёгкое летнее платье. В глаза бросались ноги - тонкие, подобно спичкам. Но это была не модельная худоба, а словно неестественная. Длинные русые волосы падали на плечи, а лицо, хоть и задумчивое и серьёзное, выглядело живым и подвижным, эмоциональным. Вместе с тем, на нём остались следы детства - ей вряд ли было сильно больше двадцати - ноты настоящей юности и свежести. Было грустно, что такая молодая, по сути, ещё девочка, тоже попала под жернова машины смерти. Я скривился в лице. Под эти жернова попала не только Наташа. Но и мой ребёнок тоже. Которому вообще не довелось прожить на этом свете и дня.
   - Состояние, из которого можно либо вернуться, либо уйти на тот свет, - произнесла Наташа, дочитав и, тем самым прервав мои мысли, убегавшие туда, к оказавшимся далеко-далеко от меня жене и нерождённому ребёнку. - Клиническая смерть.
   - Да, - подтвердил я. - Вот в такую передрягу мы и попали.
   - И никаких тебе туннелей. Всегда считала, что это сказки, - ответила Наташа уверенным голосом. - А ты кондуктор?
   Теперь настало моё время усмехнуться.
   - Ну уж нет, - ответил я. - И даже не знаю, хотел ли им быть. Я оказался здесь так же, как и ты. Наверное, несколько часов назад, - я снова поймал себя на мысли, что время тут совершенно не чувствуется. - Мы ехали с женой на море, но в нашу машину врезался джип.
   - Сочувствую, - произнесла девушка.
   Кажется, мне сегодня выражали сочувствие больше человек, чем за всю предыдущую жизнь.
   - Если хочешь, пойдём внутрь. Там есть ещё несколько человек. Да и ночью наверное станет холодно. Хотя кто знает - при мне пока тут ночей не было. Впрочем на день эта, с вашего позволения, погода, тоже не тянет.
   Наташа сдержанно улыбнулась, и мы пошли внутрь. В здании вокзала кто-то приглушил свет, и теперь мы шли по полумраку. Но кафетерий по-прежнему был ярко освещён огнями электрической лампы. Более того, дойдя туда с Наташей, мы немало удивились: кто-то из собравшихся раздобыл бочку и дрова, и теперь разведённый костёр стоял посреди помещения, а вокруг него стояли стулья.
   - Ну и дела, - проговорил я, глядя на то, как белобрысый парень подбрасывает дров в импровизированный костерок.
   - Нашёл в старом тепловозе как запасы горючки, - пояснил он, даже не представившись.
   Он был среднего роста, в меру коренастый, с довольно богатой мимикой. На щеке у него виднелся небольшой давний шрам. Помимо белобрысого в комнате появилось ещё трое новых товарищей по несчастью: молодой человек в очках и пиджаке, который представился как Пётр, нервно рассказывал о том, как он работал в какой-то крупной консалтинговой фирме, о том, как он боится умирать и "насколько глупо всё получилось".
   - Приятель, если ты не заметил, мы все в таком положении, так что, будь добр, заткнись, - посоветовал ему наконец белобрысый, прервав этот однообразный и нескончаемый монолог.
   В углу сидела молодая женщина, прижимавшая к себе маленькую дочурку. Она представилась как Света и коротко указала, что они всего лишь ехали в лифте, который начал падать. Они держали себя в руках, хотя сейчас больше походили на зверей, загнанных в угол и от страха пытающихся съёжиться и стать незаметными.
   - Послушайте, я тут видел, как меня увозили на "скорой", - снова начал бормотать Пётр. - Это что, мои предположения о том, что с нами могло стать? Или так и было?
   - Так и было, - ответил я. - То, что мы видим - то и есть. Жизни уже незачем обманывать нас, раз мы готовы освободиться от её оков.
   Мой взгляд упал на Алёну, которая сидела возле бочки и грела руки.
   - Знаете, - с отсутствующим взглядом произнесла она. - Я тоже видела. Свою маму. Она перенесла инсульт и сейчас в тяжёлом состоянии. Но живая. А я... - она не нашла слов и развела руками.
   - Я видел смерть жены в нашей автокатастрофе, - подытожил я. - Не самое лучшее видение, не правда ли?
   Я ещё раз посмотрел на Алёну. Девушка думала про маму, но в какой-то момент поймала мой взгляд.
   - Что смотришь? Ты меня до конца наших дней будешь попрекать своей женой? - вскипела Алёна.
   - По-моему, я про тебя вообще ни слова сейчас не сказал. Рад, что твоя мамаша осталась жива! Не стоило из-за этого гнать посреди города!
   - Не смей так говорить про мою мать! - заорала она.
   - А ты не указывай, про кого мне говорить, а про кого - нет!
   Я вскочил на ноги, но в этот момент между нами оказался Амин.
   - Эй, полегче, вы оба, - рявкнул он. - Мы все в полной заднице, но делу уже не поможешь.
   - Не в такой уж и полной, - подал голос белобрысый. - Кому-то из нас повезёт, кому-то - нет. Сядем в автобус и вскоре узнаем.
   - Слишком ты беззаботно об этом рассуждаешь, - заметила Наташа.
   Тот коротко усмехнулся самодовольной улыбкой.
   - Это случайность. Но, знаете, надо верить в свою удачу. В конце концов, мы жили, как могли, а раз оказались здесь, можно всё рассматривать как очередное приключение. Быть может, последнее, а, может, ещё нет!
   - Привет, Макс! - раздался позади нас голос, и, повернувшись, мы все увидели его обладателя. - Снова ты? Рад тебя видеть!
   - И я тебя, Папаша Сид! То-то думал, что ты давно не появляешься, - белобрысый парень, которого, как оказалось, звали Макс, даже не стал поворачиваться, узнав старика по голосу.
   - Так он тут что, не первый раз? - удивилась Алёна.
   - Я бы задал вопрос по-другому: который раз он здесь, - пояснил старик. - Что на этот раз с тобой стряслось? Снова самоубийственный экстрим? Байки? Прыжки с крыш на парашюте?
   - Упал с дельтаплана, - отмахнулся Макс. - Попал под поток воздуха у горы. С кем не бывает, - развёл он руками. - И никакое это не самоубийство.
   Папаша Сид не удостоил Макса ответом, прошёл к одному из стульев и, развернув его спинкой вперёд, уселся и посмотрел на собравшихся. Ноги он вытянул вперёд так, чтобы тапочки почти касались бочки. От тепла, которое пошло по ногам, он самодовольно крякнул, а потом решил немного поговорить.
   - Красный семафор дали, - произнёс он. - А это значит, что приём вновь прибывших окончен.
   - Разрешите представить моего друга по этому прекрасному миру. Папаша Сид, входит в книгу рекордов Гиннеса по пребыванию в коме, - сострил Макс.
   - А ты, я смотрю, не меняешься, - парировал Папаша. - Говорят, что клиническая смерть меняет людей. Но ты, видимо, исключение.
   - Сколько Вы здесь? - спросила его Наташа.
   Старик крепко задумался, скрестив свои узловатые пальцы на стуле и не отвечал довольно долго. Я вспомнил свои ощущения от того, как тут идёт время, и мне тоже стало это интересно.
   - Да знать не знаю, - ответил в итоге он. - Время тут не идёт.
   - То есть не идёт? - спросила из угла Светлана. - Для оставшихся в живых пройдут мгновения, пока мы будем здесь?
   - В том-то и дело, что нет, - пояснил Папаша. - Иногда сидишь тут вечность времени, а там, у нас проходит всего несколько секунд. А иногда годы пролетают, не успеваешь ты дойти до кафешки, чтобы взять в автомате стаканчик кофе. Кстати, удружите старику, подайте кофейку? А то суставы не радуются вставать и садиться постоянно.
   - Значит, мы можем оставаться тут, пока не будем готовы? - уточнил Амин, наливая кофе и протягивая стаканчик Папаше Сиду.
   Старик покачал головой и пересказал свою историю про профессора философии. После неё в воздухе наступило неловкое молчание. Я вспомнил Нароха и наш разговор с ним.
   - А почему Вы не исчезаете? - прервала тишину Наташа, глядя на старика.
   Папаша Сид только лишь пожал плечами. Пожевав губы, он наконец-то нашёлся с ответом:
   - Даже кондуктора, и те не понимают, а куда уж мне с моим скромным умом? - произнёс он. - Почему-то так сложилось, и поэтому я навеки застрял здесь. В конце концов, местечко тут неплохое, спокойное. Сыровато немного, так что когда Макс погреться организовывает, это я с большой радостью. Стариковские косточки тепло любят, знаете ли. Вы ещё молодые, но кому-то доведётся это понять с годами.
   - Ты уже не можешь уехать? - уточнил Амин.
   - Могу, - ответил Папаша Сид и добавил. - И не могу одновременно. Я так и не смог решить, способен ли я сделать это, а в какой-то момент привык настолько, что мне тут стало даже неплохо.
   Обсуждать что-то было тяжело. Каждый по-прежнему погружался в свои мысли, и, несмотря на то, что мы все попали сюда с одной целью, она не сильно объединяла. Каждый из нас хорошо понимал, что дорога у каждого своя, и идти свой путь придётся в одиночку. Мой взгляд упал на Светлану с дочкой Катенькой. Они единственные, кто были вдвоём, но я не понимал, больше было ли в этом облегчения от того, что не проживаешь свои возможно последние минуты в одиночку, или тревоги за любимого человека. Так или иначе, обстановку надо было разрядить.
   - Что такое фиолетовый автобус? - спросила внезапно Наташа. - Я видела эти рисунки, у входа, на стене в женском туалете и кажется где-то ещё.
   Папаша Сид усмехнулся.
   - А ты наблюдательная девочка, - изрёк он. - Не обращайте внимания. Сколько себя помню, он так ни разу и не приехал. А я проблемами с памятью не страдаю! Местная городская легенда про автобус, который совершенно точно вернёт вас на землю. Такая вот гарантия от потусторонних сил.
   - Сказка о том, что всё может закончиться хорошо? - продолжила Наташа и усмехнулась. - Верить в чудо - последнее, что нам остаётся.
   - Это правда, - согласился Папаша Сид, покосившись на Макса. Тот был явно самым расслабленным и будто бы не придавал значения всему происходящему. - Ладно, - изрёк старик. - Хоть нам тут и не надо ни есть, ни спать, а в сумерках делать нечего. Так что я отправлюсь на боковую. Уж что-что, а высыпаюсь я здесь первоклассно, знаете ли.
   Он поднялся со стула и, развернувшись, пошёл в одно из служебных помещений. Было видно, что Папаша Сид знает все коридоры и переходы вокзала как свои пять пальцев. Мы проводили его глазами, соблюдая тишину. Раз уж ложиться спать, то перед сном захотелось закурить. Но, как я уже понял, пачка сигарет клиническую смерть не переживала и оставалась лежать в реальном мире. Вспомнив это, я понял, что выполнить ежедневный ритуал не удастся, но можно хотя бы подышать воздухом перед сном. Люди стали расходиться, кто куда, и, пока я предавался своим мечтам, заметил, что мы остались втроём: я, да Светлана с дочкой. Они в задумчивости смотрели на бочку с догоравшим костром и пока никуда не торопились. Катенька иногда подбегала к бочке и ворошила догорающие головёшки, подражая Максу, но мама её раз за разом осаживала и следила за тем, чтобы дочь не обожглась.
   - Так неправдоподобно выглядит всё это, правда? - решила завязать разговор Светлана.
   - Вот уж точно, - согласился я. - Все религии мира отдыхают по сравнению с тем, с чем нам довелось столкнуться.
   - Катя, иди побегай, - предложила мама, когда дочка в очередной раз полезла к бочке, и та неохотно отошла от нас в сторону центрального зала. - Жалко её, - добавила она. - Маленькая ещё совсем. Хотя конечно мне есть, с кем быть, даже если это будут последние минуты.
   - Вы вместе, - проговорил я, глядя на женщину. - Не знаю, насколько это служит утешением.
   Я на полминуты замолчал, вспоминая историю из жизни и думая, рассказывать мне её или нет. В конце концов, вряд ли я сейчас скажу что-то совсем ужасное.
   - Знаешь, когда я был маленьким, у нас на даче криворукий сосед затеял ремонт. И притащил газовый баллон, который поставил на границе с нашим участком. Мама всегда боялась, что он взорвётся, потому что у этого соседа всё всегда шло не так, как надо.
   Света посмотрела на меня, и мне показалось по её глазам, будто она на мгновение даже вылезла из того бункера, который создала, оказавшись здесь.
   - Пока отец был на работе в городе, мы с мамой были в магазине, а я просился побежать к нашему участку, поиграть на качельках. И помню её слова о том, что газ может взорваться и что возвращаться нам нужно непременно вместе. "Если уж умирать, то вдвоём", - сказала она. Сейчас я понимаю её чувства.
   - Не самые весёлые истории, - отметила Света и поёжилась.
   - Вам выпала такая участь, оказаться тут вдвоём. Цените то, что вы можете быть вместе до последней минуты. Совсем неправильно, когда родителей с детьми разлучают слишком рано.
   Мне быть до последней минуты с Лилей не довелось. Хоть мы и умерли в один момент времени, но она уже отправилась в свой дальнейший путь, а я коротал время на вокзале ожидания. Снова жутко захотелось закурить, но я лишь грустно улыбнулся. И это мне тоже уже, видимо, не светит.
   - Спасибо за поддержку, - проговорила Света, притронувшись ко мне. - Кстати, газ в итоге взорвался? Или в этот раз у него получилось?
   - Ничего у него не получилось. Он в итоге не смог даже подключить газовый баллон и позвал соседа Борисыча на помощь. А уж за него спокойна была вся деревня. Рукастый был мужик.
   После этого я всё-таки решил выйти на улицу и хотя бы подышать воздухом. По дороге я встретил Катю, которая со смехом пряталась от меня в билетной кассе. Улыбнувшись, я сказал ей бежать к маме, а сам пошёл дальше. Добравшись до главного выхода, я вышел на крыльцо и, глядя на рисунок фиолетового автобуса на асфальте, прислонился спиной к дверям.
   - Ещё раз привет. - раздался слева от меня женский голос.
   Повернувшись, я увидел Наташу, сидящую на парапете. Я её вначале даже не заметил.
   - Здравствуй. Решила перед сном подышать воздухом?
   - Вроде того, - отозвалась она.
   - У меня тоже своего рода перекур, но без сигарет. Не куришь? - спросил я её.
   - Нет, - покачала головой Наташа. - Здоровье не особо позволяет.
   - Извини, - сказал я.
   - Да ничего страшного, я уже привыкла. Привычка - дело серьёзное. Мы сами почти умерли, а привычки наши живее всех живых.
   - Это точно, - усмехнулся я, подумав о своих привычках, как вредных, так и полезных. - В любом случае, если доведётся вернуться, то очнуться без всего того, к чему привык за свою жизнь, будет непросто.
   С этими словами я глубоко и грустно вздохнул. Если я вернусь, то что-то из моей жизни уже безвозвратно канет в лету. Уже кануло.
   - Да я даже и не знаю, хочется ли мне возвращаться, - добавил я.
   - О чём ты?
   - Семьи у меня больше нет. С друзьями последнее время почти прекратил общаться. Сказать по правде, я даже не до конца понимаю, что меня теперь держит от того, чтобы не прокатиться до самого конца и уже не возвращаться.
   - Неужели у тебя не осталось вообще ничего? - удивилась Наташа.
   - Конечно, осталось - подумав, ответил я. - Но найти в себе силы жить дальше не так-то просто. Ты не подумай, что я суицидально-депрессивный, но в первый раз теряю жену и... - я запнулся и замолчал.
   - И?
   - Она была беременна.
   - Ты никогда не должен сдаваться, жизнь не кончается, какими бы ужасными события ни были, - твёрдо проговорила девушка. - У тебя остаётся главное - твоя жизнь, может быть, даже здоровье. Оно одно, и ты должен ценить это.
   - Оно одно, это правда, - согласился я. - Но в такие минуты о себе не очень-то и думаешь.
   - Я не хочу умалять твоё горе. Терять близких действительно очень тяжело, - произнесла девушка. - Но, в любом случае, если ты вернёшься, то у тебя всё впереди. Ты здоровый красивый парень. У тебя впереди будущее.
   - А у тебя?
   - Какое будущее может быть у неизлечимо больного человека? Не извиняйся, что поднял эту тему. Я сама заговорила об этом.
   - Как скажешь, - ответил я.
   - Просто иногда меня злит, когда люди не замечают то ценное, что у них остаётся, и сосредотачиваются на своих потерях. Ты прости, если я резко выразилась, - закончила она примирительным тоном. - Не хотела тебя задевать.
   - Ты права, - согласился с ней я. - Просто в минуты шока мысли идут совсем в другом направлении.
   Повисло неловкое молчание. Мы посмотрели друг на друга. Я так и стоял, облокотившись к двери, а Наташа продолжала сидеть в паре метрах от меня на парапете. Я оторвался от стены и, пройдя эти пару метров, подсел к ней. Не слишком близко, но так, чтобы говорить было удобнее.
   - В любом случае, я прочитал при входе, что здесь можно подумать о том, кем ты был, что делал в своей жизни. И вообще времени подумать о вечном тут действительно хватает.
   - Верно, - согласилась Наташа. - Особенно когда оторван от проблем, от вечных больниц и прочего. Знаешь, я никогда не ощущала такую лёгкость и свежесть в теле, как тут. И, - она на секунду запнулась. - И, наверное, это прекрасно.
   Я хотел спросить, что с ней было до того, как она попала в "Млечный путь", но чувствовал, что Наташа не захочет говорить об этом. Быть может, я на её месте тоже не захотел бы. Поэтому идея сменить тему выглядела неплохой.
   - Почему ты решила, что я кондуктор, когда мы встретились? - спросил я.
   - Сама не знаю, - усмехнувшись, ответила она и, чуть подумав, добавила. - Ты держишься слишком уверенно по сравнению со всеми нами.
   - Правда? - удивился я. - Вот уж не подумал бы. Мне кажется, самый уверенный среди нас - это Макс.
   - Тут другое, - возразила мне Наташа. - Это самоуверенность. А она зачастую ведёт к слепоте.
   - Примерно так же мне говорила когда-то мама, - ответил я и добавил. - Совсем недавно вспоминал про неё.
   - Родители говорят мудрые вещи, - произнесла девушка в ответ. - Но, к сожалению, часто понимаешь это, когда слишком поздно. Знаешь, говорят, что время лечит. Я не знаю, так это или нет. Боюсь, что мне довелось прожить слишком немного, чтобы ответить на этот вопрос.
   Я задумался, вспоминая события своей прошлой жизни. Были и хорошие моменты, а были и те, от которых действительно нужно было лекарство для души.
   - Я терял близких людей, - произнёс я. - И жизнь оставляла свои шрамы. Знаешь, мне трудно сказать, лечит ли время или нет. Думаю, что и в том, и в другом будет часть правды. Но я скажу так: время нифига не лечит. Оно затягивает шрамы, они становятся невидимыми, и ты можешь продолжать жить, не обращая внимание на старые раны. Но порой они начинают ныть, память услужливо воскресает образы тех, кого уже нет с нами. И в эти минуты ты понимаешь, что время - не лучший доктор. От себя не убежишь, как ни старайся. И от своей памяти. Время может маскировать шрамы прошлого, но не лечить их.
   Я сам удивился тому, какой длинной получилась моя тирада. Наташа кивнула головой, словно соглашаясь со мной. Мы продолжали сидеть в задумчивости, когда стало ясно, что погода вокруг нас сменяется более прохладной. Сидеть становилось не так комфортно.
   - Пойдём внутрь? - предложила девушка.
   Окончательно стемнело, и идея Папаши Сида о том, что можно вздремнуть, была не столь плохой. Мы с Наташей прошли в здание вокзала. Я видел, что Алёна и Амин по одному рыскали по служебным помещениям вокзала и смогли найти каждый себе местечко. Макс давно пропал, видимо, отлично тут ориентируясь и уже понимая, где можно соорудить себе укрытие. Наташа пошла в сторону кафетерия к Свете и Кате, чтобы предложить им отправиться на ночёвку, предварительно пожелав мне доброй ночи. Я остался один.
   Улыбнувшись себе странной улыбкой, я понял, что знаю, где хочу провести эту ночь. Ноги сами понесли меня в дальнюю часть вокзала, и уже там, выйдя на улицу, я добрался до автостанции. Не обращая внимание на уже знакомые надписи, я прошёл за стойку кассира и вновь оказался в длинном коридоре, из которого шли комнаты отдыха. Я открыл дверь комнаты, соседней с той, где я встретил Нароха, и понял, что это самое подходящее место. Раз завтра может наступить время для встречи со своей судьбой, почему бы не держаться поближе к тем местам, которые этой самой судьбой уже словно были помечены.
   Не включая телевизор, я лёг на диван, глядя в потолок и пытаясь отпустить своё прошлое, переосмыслить, принять ту правду жизни, с которой мне довелось встретиться. Наташа была права: сдаваться не стоит. Но для того, чтобы не сдаваться, надо понимать хотя бы для самого себя, а зачем вообще идти вперёд дальше.
   С этими мыслями я и забылся сном, который получился на удивление крепким. Сновидения были вполне себе земными, и я переживал всё то, что со мной произошло; снова ехал за рулём Опеля, видел Лилю. Почему-то она уже была мёртвой и одетой в чёрный мешок. Потом мне снился Нарох, который играл с Папашей Сидом в кости, а на кону у них стоял игрушечный фиолетовый автобус. К сожалению, я не смог досмотреть сон и узнать, кому же досталась победа, оказавшись вырванным из океана дремоты.
   Я потянулся на диване, который, к слову, был достаточно удобным, и, поднявшись на ноги, решил выйти на улицу. У меня снова было ощущение того, что время здесь идёт как попало. Я не мог сказать, то ли мой сон длился два часа, то ли добрых половину суток. В любом случае, за окном уже посветлело, и я с удовольствием сказал бы, что светило солнце, но его здесь как раз не наблюдалось.
   Зато на стоянке я увидел припаркованный автобус грязно-белого цвета, вокруг которого ходил кондуктор. К сожалению, понять по маске, Нарох это или нет, мне не представлялось возможным. Он подошёл к колесу и попинал его, сосредоточенно глядя себе под ноги, а потом бросил взгляд на меня и помахал рукой. Я нерешительно махнул ему в ответ.
   - Сейчас перекур, и трогаемся, - деловито произнёс он. - Как спалось? Почему-то так и думал, что ты выберешь себе эти комнаты. Как говорится, в незнакомой обстановке тянемся хоть к чему-то знакомому.
   Это был Нарох, перепутать его стиль было невозможно. Он залез в автобусную кабину и несколько раз нажал на клаксон. Если бы это всё происходило в реальности, я бы отметил, что техническое оснащение автостанции выше всяких ожиданий, но тут удивляться было нечему. Как только Нарох нажал на клаксон, из мегафона на вокзале раздался голос:
   - Автобус с автостанции скоро отправляется! Поспешите занять места, кто готов к большому путешествию!
   На зов стали сходиться люди. Первым прибежал Макс, который успел прихватить с собой даже стаканчик кофе. Парень явно находился в хорошем расположении духа и, глядя на автобус, едва ли не в предвкушении потирал руки. Я поражался тому, насколько у него отбит инстинкт самосохранения или насколько он самоуверен в том, что в очередной раз сможет выбраться отсюда. Пётр и Алёна пришли чуть позже, а замкнули компанию Наташа, Света и Катя. Амина не было видно.
   - Ну что, кто готов? - спросил кондуктор. - Я так понимаю, правила вам уже объяснили, и сюрпризом всё происходящее для вас не является? В этом смысле от Папаши Сида есть несомненная польза.
   Некоторые сдержанно кивнули.
   - Это хорошо, - изрёк Нарох. - Ведь кто предупреждён, тот вооружён. Кто из вас едет сегодня?
   - В смысле кто из нас? - не поняла Алёна. - Разве мы не отправимся все вместе?
   Нарох недовольно посмотрел на неё, а потом словно задумался, что-то вспоминая.
   - Нда, - протянул он. - Тебе я это вчера не рассказывал, - кивнул он в мою сторону. - А Папаша Сид видать совсем старый стал. Садимся строго по одному за раз.
   - Простите! - прервала его Света. - Мы с дочкой, можно нам вместе?
   Кондуктор отрицательно помотал головой.
   - Не положено, - формальным языком и тоном ответил он.
   - Но мы же всё время вместе, и она ещё совсем маленькая, ребёнок! Пожалуйста, прошу Вас!
   Нарох подошёл к ней и присел на стоящий ящик, глядя на мать с дочерью. Правую ногу он положил на сваленные у ящика кирпичи. В левой руке я снова увидел мерцающую кость.
   - Не я устанавливаю эти инструкции, - спокойно разъяснил он. - Вы вместе и вам, быть может, даже кажется, что вы неотделимы друг от друга, но это не более чем иллюзия. Наступает момент, когда мы оказываемся в одиночестве. Родители и дети, мужья и жёны, верные друг другу сослуживцы. Нам кажется, что мы идём вместе по жизни, что мы неразлучны. Но это не так. Есть точка, за которой взаимопонимание людей прекращается. Точка, за пределами которой лежит их опыт, их переживания и чувства. Вы можете делиться словами, но не можете делиться своей экзистенцией. Поэтому в глубине души, в тех уголках, которые скрывают самое сокровенное, мы всегда одиноки. Физически вы вместе, но по этой жизни каждый идёт своей дорогой. По-другому никак.
   - Неужели Вы не сможете сделать для них исключение? - спросила Наташа, встряв в разговор. - Посадите их в один автобус, это будет по-человечески!
   - Человеческое... Слишком человеческое. Но тут нет этому места. В автобусе едет за раз только один.
   Казалось, что кондуктор закончил на этом разговор. Он даже поднялся на ноги и отвернулся к своему автобусу, но затем развернулся обратно и обратился к Светлане, положив ей руку на плечо:
   - Мне жаль, правда. Но тут я поделать ничего не могу. Такова жизнь.
   В воздухе повисло угрюмое молчание. Пока кондуктор садился за руль и заводил двигатель, остальные смущённо переглядывались.
   - Можно я не буду первым? - с нотками истерики в голосе спросил Пётр. - Ну, кто-то же готов рискнуть первым, да? Да?
   Светлана с Катей просто сидели в обнимку (кажется, до этого момента по большей части времени я видел их именно в этой позе); Наташа и Алёна переминались с ноги на ногу. Я понял, что сейчас, быть может, от меня ждут этого решительного шага. Я не понимал, хочу ли прямо в этот момент решать свою судьбу, но разве от одного нашего желания всё и зависело?
   - Готов поехать, без проблем! - воскликнул в этот момент Макс, прерывая мои тяжёлые размышления. - Надеюсь, всё обойдётся и в этот раз.
   Он сглотнул, и только теперь я увидел, как он волнуется. Допив свой кофе, он выбросил стаканчик в урну возле остановки, и я заметил, что его рука трясётся. Мне даже показалось, что Макс волновался и раньше, но тщательно это скрывал. Кондуктор едва удостоил взглядом своего пассажира, пока тот поднимался по ступенькам и занимал место. Он сел посреди салона, выбрав место у окошка, и махнул нам рукой.
   - Надеюсь, вы выберетесь! - ободрительно крикнул он нам на прощание, и двери автоматически закрылись.
   Автобус начал своё движение в сторону шлагбаума. Я видел, как Нарох обернулся, высунувшись из кабины, и что-то крикнул Максу. Расслышать, что именно он сказал, мы не могли, но догадаться по реакции парня было проще простого. В следующий момент его истошный вопль раздался так, что слышно его было на весь вокзал. Вопль, полный дикого животного ужаса. Сквозь окошки я видел, как Макс вскочил с места и попытался кулаками разбить окна, но ему это не удалось. В этот момент автобус завернул за здание автостанции, и на этом всё было кончено. По крайней мере, кончено то, что оставшиеся среди нас в живых ещё могли рассказать своим знакомым, которые ходили по земле. Только лишь отголоски воплей, полных истерики и ужаса, ещё доносились до наших ушей, и те скоро стихли.
   Я отвернулся, не в состоянии выдерживать этой картины. Дыхание спёрло, а на лбу проступил пот. Это было ужасно. На заднем плане стояли подошедший Амин, который был бледен, как полотно, да Папаша Сид. Старик стоял с раскрытым ртом: кажется, даже он привык к тому, насколько везуч был этот Макс и насколько он выглядел неуязвимым по сравнению с нами всеми.
   - Мне сейчас станет плохо, - проговорил Пётр, и по его лицу было видно, что он близок к обморочному состоянию.
   Думаю, мы все были под этим ужасным впечатлением и чувствовали себя немногим лучше. Посмотрев на свои руки, я увидел, что они трясутся. Сделав несколько вдохов и выдохов, я попытался успокоиться, но понял, что это у меня совершенно не получается. Амин, резко развернувшись, ушёл в сторону вокзала. Света с дочкой спешно последовали за ним. В этот момент с невнятным стоном Пётр безжизненно опустился на землю подобно бесформенному мешку, раскинув руки в стороны.
   - Кажется, ему нехорошо, - констатировала факт Алёна.
   Я подошёл к парню и посмотрел на него. Несмотря на то, что он был в состоянии клинической смерти, даже в нём он умудрился упасть в обморок.
   - Давайте положим его в комнату отдыха, она в паре шагов, - предложил я Папаше Сиду и схватил Петра под локти.
   - А стоит? - спросил тот будничным тоном. - Думаешь, что он, находясь между небом и землёй, застудит почки и простудится? Тут это не работает.
   Я затруднился, что и ответить, но мне на выручку пришла Наташа.
   - Не бросать же его тут, - произнесла она и схватила Петра за ноги. - А он и не тяжёлый вовсе.
   Мы забросили парня в ближайшую из комнат отдыха. Шутки ради я сложил ему руки на груди, и Наташа усмехнулась. Я посмотрел на девушку и жестом предложил пойти обратно.
   - Жестоко мы с ним, - заметила она, когда мы покинули здание автостанции.
   - Боюсь, после пережитого сегодня нам просто надо было как-то выплеснуть накопившееся. Это животная реакция, не более того.
   Она задумчиво кивнула и после непродолжительной паузы добавила:
   - Это ужасно. То, как он кричал. Такой самоуверенный, сильный, такой... любящий жизнь, - перед последними словами девушка запнулась и потом добавила. - Если не брать в расчёт слова Папаши Сида о том, что он искал способы самоубиться.
   Мне было трудно что-то на это ответить. Я и сам находился под впечатлением и чувствовал, что подобрать какие-то утешающие слова трудно. Что я мог сказать в этой ситуации?
   Может, нам повезёт больше?
   Банальщина. Кого я обманываю? Кому-то повезёт, а кому-то нет. Уповать на везение - это безусловно единственное, что нам остаётся. Но я сам не верил, что это те слова, которые могли бы утешить.
   Судьба распределит, кому из нас что уготовано?
   Может быть, чуть лучше, но если вспоминать, что всё решается с помощью обыкновенной игральной кости, говорить про судьбу и пересказывать слова Нароха о том, что и как называть судьбой, а что - случайностью, было слишком высокой для меня материей.
   И тут ответ пришёл сам собой, как будто неведомая лампочка загорелась в голове.
   - Я слышу твою тревогу, - вылетели из моего рта слова. - Это было действительно жутко. Знаешь... Вчера, после того, как мы сидели вокруг бочки, будто бы возникло ощущение, что всё это новое приключение, из которого мы все вернёмся целыми и невредимыми. А сейчас иллюзия распалась. И мы столкнулись с правдой жизни.
   - Или правдой смерти, - поддержала мою тираду Наташа. - Ты прав. Мы вчера словно расслабились. Это была защита от стресса, и мы поверили, что всё закончится хорошо.
   - В жизни всё обычно кончается не так. Как сказал бы Нарох, все мы не только смертны, но и внезапно смертны.
   - Это же из Мастера и Маргариты? - удивилась Наташа. - Кто такой этот Нарох?
   Я усмехнулся.
   - Наш сегодняшний кондуктор. Вчера я случайно на него наткнулся и имел с ним прекрасную беседу. Кажется, он настоящий сборник цитат, - я чуть помедлил и добавил. - Хорошему учишься быстро. Ну, или дурному, тут уж как посмотреть.
   Я взглянул краем взгляда на девушку и увидел, что она усмехнулась. Мы прошли сквозь главный вход вокзала, и оказались в главном зале. Я предложил пойти и выпить стаканчик кофе, но Наташа сказала, что хочет побыть одной. Так что мне ничего не оставалось, кроме как отправиться бродить по зданию в одиночестве. Первый этаж я уже успел осмотреть и теперь решил подняться на балконы. Отсюда были проходы в служебные помещения, очевидно, закрытые для обычных пассажиров, но для нас здесь преград не было.
   Увидев приоткрытую дверь в одной из комнат, я решил заглянуть туда, но остановился прямо на пороге. Посреди комнаты был Амин: неведомо где он раздобыл коврик и теперь, склонившись на нём, молился. Я тихонько сделал пару шагов назад и снова очутился в коридоре. Мне было неловко за то, что я мог помешать ему. Кто знает, какие религии есть в Верхней и Нижней канцелярии, но одно можно было сказать точно: отнимать у человека возможность поверить в то, что ты можешь связаться с высшими силами, явно не стоило. Не в этой ситуации. Поэтому я развернулся и сделал несколько тихих шагов обратно по коридору, как услышал позади себя возглас:
   - Саша! - он принадлежал Амину.
   - Прости, я не хотел тебе помешать, - проговорил я, глядя на выходящего из комнаты борца.
   - Я как раз закончил, - ответил тот. - Знаешь ли, а что нам ещё остаётся?
   - Только что подумал о том же самом, - честно признался я.
   - Неправильно всё так-то, - задумчиво сказал Амин. - Ведь обряды у нас и по времени должны быть, и коврик надо класть в сторону Мекки. А тут не знаешь ни времени, ни сторон света, такие дела.
   - Я думаю, главное - слушать себя и верить в то, что ты делаешь всё правильно, - пришёл мне в голову ответ. Не знаю, насколько он соответствовал его религиозному учению, но Амин сдержанно кивнул головой.
   - Ты христианин? - спросил он.
   - Нет, - честно признался я. - Наверное, сейчас с верой в душе было бы проще, но я явно опоздал.
   - Никогда не поздно, - серьёзно ответил мой собеседник. - Главное - это твоя вера.
   И снова я не нашёлся, что ответить.
   Я атеист?
   Думаю, самый отвратительный вариант. Пусть и честный. Особенно учитывая, что я, во-первых, минуту назад признался в первую очередь сам себе в том, что вера помогает. И помогает как раз в ситуациях, когда оказываешься на пороге жизни и смерти - причём в прямом смысле слова. А, во-вторых, окружающая меня обстановка недвусмысленно намекала на то, что атеистическое мировоззрение объяснить всё происходящее едва ли может.
   - Мне трудно рассуждать об этом, - ответил, наконец, я. - И мне ничего не остаётся, кроме как принять ту судьбу, которая мне уготована. Моё мировоззрение, видимо, оказывается неправильным, но хотелось бы не бояться и встретить свой путь достойно.
   - Ты прав, - сказал Амин. - Это смирение. Мы должны смирять свою волю. И не бояться.
   Последние слова он проговорил тише, чем все предыдущие. Я посмотрел ему в лицо и увидел сильное волнение.
   - Мне страшно, - проговорил он. - Я не могу просто так взять и принять то, что, быть может, завтра меня уже не будет.
   - Твой Бог поможет тебе, - сказал я, чувствуя, что вступаю на очень зыбкую почву. Мои познания в Исламе сводились к совсем общим сведениям. - Ты же знаешь это.
   - Я знаю, но, - он запнулся. - Но всё равно это непросто. И непросто признать в себе этот страх смерти.
   - Признать в себе страх значит наполовину преодолеть его. Это значит найти мужество, чтобы признаться, - более уверенно заговорил я. - Признаться другим. И самому себе. Я помню твой рассказ, - добавил я. - Ты повёл себя бесстрашно, защищая девушку от нападавших.
   Амин кивнул, и на его лице пробежала тень наполненной болью улыбки.
   - Я делал не только это. Не только хорошие поступки, - пояснил он. - Заниматься приходилось и другим. Грязным. Тем, что Всевышний не одобряет.
   - Все мы небезгрешны, - рассудил я. - И правоверные, и христиане. И такие, как я.
   - Зря ты так о себе. Ты хороший человек. Спасибо тебе, брат, - закончил свою короткую речь Амин и неожиданно обнял меня.
   - Тебе спасибо, - искренне ответил я. - Такие разговоры особенно ценны. Особенно в нашей ситуации.
   - Всегда, - улыбнулся Амин. - Они всегда ценны. Жаль только, что мы эту ценность не всегда понимаем.
   Мы решили спуститься вниз, к остальным. Как и вчера, наши товарищи по несчастью собрались в кафетерии и сидели в кругу. Теперь, в отсутствие Макса никто не разводил костёр в бочке, и её за ненадобностью оттащили в угол.
   - Вы уедете, а мне это барахло в очередной раз на задний двор вытаскивать, - проворчал Папаша Сид.
   Укутавшись в плед, на стуле сидел Пётр, и в руках у него был не стаканчик кофе, а кружка с непонятным напитком. Парень приходил в себя, но всё равно пребывал в состоянии шока.
   - Чем это вы его поите? - спросил я, усаживаясь на стул рядом с кофейным автоматом.
   - Это всё Папаша Сид! - с восхищением ответила Света, и я заметил, что и у неё с Катей тоже в руках по кружке.
   Кажется, такие кружки можно было встретить у проводников поезда.
   - А знаешь, сынок, проживи тут с моё, и поймёшь, что даже на пороге смерти можно вести своё хозяйство, - расслабленно ответил старик, облокотившись руками на спинку стула перед собой. - Я на заднем дворе нашёл какое-то время назад ростки мяты. А мята, знаете ли, прекрасная трава. Если её заваривать как чай, то получается превосходный напиток. Снимает стресс, расслабляет нервы. Снижает давление, хотя это для вас не столь большой плюс, как для меня.
   - Шикарно, - только и смог выговорить я и согласился на предложение тоже отведать мятного отвара.
   Вкус был интересный. Может быть, этому чаю не хватало насыщенности, но ожидать от выросшего на заднем дворе растения большего наверное и не стоило. Я вспомнил, как Лиля любила покупать разные необычные чаи и отвары и заваривать их. Моё лицо исказила грустная улыбка. Окружение только и пыталось делать, что напоминать о погибшей жене.
   - Господи, что я наделал? - начал в этот момент причитать Пётр. - Зачем я вообще пошёл на ту вечеринку, а? - задавал он вопросы в пространство. - Если отец узнает, в чём дело, он меня убьёт!
   Последняя реплика вызвала смешок Папаши Сида, который поддержали я и Алёна с Наташей, но уже через секунду мы все, не выдержав, смеялись во весь голос.
   - Убьёт тебя, не могу! - воскликнула Алёна. - Ну ты даёшь!
   Пётр, кажется, даже не сразу понял, почему внезапно все начали над ним смеяться.
   - Прости, это нервное, - поправилась она, и мы смущённо затихли.
   - Вы смеётесь надо мной, - обиженно проговорил Пётр. - Серьёзно думаете, что сами сильно лучше?!
   - Полегче, брат, - проговорил Амин.
   - Полегче?! - воскликнул наш молодой товарищ. - Полегче?! Легко тебе говорить! Ты-то наверное уверен в том, что отправишься в рай к Аллаху! Как там у вас в Коране написано?!
   - Не трогай то, в чём не разбираешься, э! - завёлся уже Амин, но тут в спор вмешалась Наташа.
   - Успокойтесь, - резко произнесла она. - Оба! Не хватало нам ещё поругаться.
   - Так не провоцируйте конфликты, всё нормально и будет! - резко ответил Пётр, но уже снизив обороты.
   - Наташа права, - подала голос Света. - Давайте просто сменим тему. Мы все пережили тяжёлые минуты сегодня. Но это не повод бросаться друг на друга.
   Пётр осмотрелся и понял, что он в меньшинстве. Амин тоже сел на стул, остыв от своего минутного порыва горячности. Разговор не особо клеился, и по большей части в кафетерии царило напряжённое молчание.
   Наконец, мы решили расходиться спать. Как и в прошлый раз, ночь сгустилась довольно быстро. Я поднялся со стула и уже привычно пошёл в комнату отдыха на автостанцию. Я пересёк центральный зал и вышел на улицу, посмотрев на тёмно-серую площадь. Угрюмое место, и оставаться тут в темноте не очень-то и хотелось. Я сделал уже пару шагов в сторону автостанции, но в этот момент дверь позади раскрылась, а меня кто-то окликнул. Я обернулся, рассчитывая увидеть Наташу, быть может, потому что именно здесь мы вчера и повстречались. Но, к моему удивлению, передо мной стояла Алёна.
   - Что случилось? - спросил я.
   Мой тон, кажется, вышел раздражённым, хотя я постарался вложить в голос максимум спокойствия.
   - Прости меня, - произнесла девушка. - Мне правда жаль, что вышло так глупо. Я виновата во всём и в смерти твоей жены.
   Это неожиданное признание смутило меня, и я даже не нашёлся, что ответить.
   - Ты сможешь простить меня? Пожалуйста, ответь мне, - продолжила девушка, подойдя ко мне практически вплотную.
   Я видел в её глазах страх, причину которого поначалу даже не смог понять. Но потом до меня дошло - неужели она думала, что моё прощение сможет как-то изменить её судьбу? И что мне отвечать в этой ситуации?
   Бог простит?
   Никуда не годится. Бог, может, и простит, да только к нему не подойдёшь так запросто и не спросишь, что он думает о твоём безумном вождении джипа.
   Есть вещи, которые нельзя простить?
   Ответ честный, но после сегодняшних конфликтов стоит ли разводить ещё один? Даже если очень хочется.
   - Я знаю, что ты сделала это не специально, - проговорил я. - Готов ли я сейчас простить тебя? Мне трудно ответить на этот вопрос.
   Алёна смотрела на меня, и я не понимал, то ли она сейчас начнёт проявлять агрессию, то ли примет мои слова.
   - В любом случае что сделано - того не воротишь, - изрёк я. - Но и смысла поддаваться гневу я тоже уже не вижу.
   Алёна постояла передо мной ещё полминуты, потом сдержанно кивнула и спешно пошла обратно. Я задумался о том, что большую часть сегодняшних диалогов я находился в ступоре и постоянно размышлял, что именно мне ответить. Взаимоотношения с людьми тут строились сложные, нетипичные. Беседовать об интересах, о том, кто и чем живёт, тут было практически бессмысленно. Мы все - одна большая группа случайных попутчиков, которые наверняка больше никогда не встретятся друг с другом. Но при этом мы говорим на самые сокровенные темы, а самое главное - эти темы жизни и смерти, судьбы, религии и прощения - все они актуальны для каждого из нас.
   Добравшись до своей каморки, я прилёг на диван, глядя в потолок и думая, кто из нас поедет следующим. С одной стороны, я видел страх в глазах людей, и это был объяснимый страх перед неизвестностью. Страх, связанный с необходимостью сделать решительный шаг навстречу своей судьбе. И это останавливало. С другой, оставаться в этом кошмаре надолго значило только лишь оттягивать неизбежное и только больше мучить себя неопределённостью.
   С этими мыслями мне и довелось заснуть. В эту ночь сны были более беспокойными, и кажется, я в них видел, как еду в автобусе, а Нарох, поворачиваясь ко мне из-за руля, снимает свою маску, и я вижу там густой плотный мрак.
   Утром, когда густой плотный серый туман сменился на светло-молочный, я встал гораздо раньше. Автобуса ещё не было, и я, подумав, отправился в кафетерий, где уже начинали собираться мои товарищи по несчастью. Поздоровавшись с ними, я налил себе кофе и, прислонившись спиной к стене, оглядел присутствующих.
   - Кто готов ехать сегодня? - спросил Амин. Борец стоял, опустив голову и скрестив руки на груди.
   - Я пока пас, - ответил Пётр. После вчерашнего он пришёл в себя и, несмотря на то, что был ещё бледен, держался неплохо. - Думаю, что к этому надо подготовиться.
   - Подготовиться к смерти невозможно, если ты об этом, - ответила ему Наташа.
   Парень лишь молча пожал плечами.
   - Мы не пойдём на это смотреть, - произнесла Света.
   - Вот уж точно, зрелище не из приятных, - согласилась Алёна и, помявшись, добавила. - Простите, но мне надо ехать, - твёрдо закончила она. - У меня мама в реанимации. И я хочу успеть к ней. Никто не против?
   Я посмотрел на девушку. Теперь мою голову посетило озарение, почему она именно вчера попыталась выпросить моё прощение. Я пытался понять Алёну, может, даже посочувствовать. Но у меня это не получалось. Она всё равно оставалась убийцей моей жены. Помешать ей и поехать самому? Смысла в этом тоже никакого не было. Мы уже перешли ту грань жизни и смерти, где месть могла играть хоть какое-то значение. Да я и сам не был уверен в том, что готов сесть в автобус и начать своё путешествие. Мне сразу же вспомнились мои вчерашние мысли перед сном о том, что томиться в ожидании или же сделать этот шаг - равносильное мучение. Вспомнилось и безликость Нароха из сновидения.
   - Хорошо, я готов уступить сегодня, - ответил я. - Но, если подумать, то ждать смысла нет. Если будем выстраивать очередь, то, пожалуй, я готов забронировать себе местечко.
   Со мной никто не стал спорить. В воздухе снова повисло тяжёлое молчание, которое было прервано лишь возгласом мегафона о том, что автобус прибыл на автостанцию и приглашает пассажира на посадку. Алёна поднялась, а все остальные остались на своих местах.
   - Тебя проводить? - спросил Амин. - Наверное, лучше, когда рядом есть хоть кто-то.
   Она кивнула, и мне показалось, что девушка едва сдерживает слёзы. Амин взял её под руку, и они вдвоём пошли в сторону автобуса. Я продолжал стоять, прислонившись спиной к стене, и в моей голове боролась целая куча противоположных идей и мнений, вращавшихся насчёт Нароха и нашего с ним разговора. Мой взгляд упал на Свету. Она сидела задумчиво, а Катя, непонятно откуда найдя каких-то солдатиков, самозабвенно играла с ними и периодически пыталась подключать к своей игре маму. Я сглотнул.
   Мой взгляд перевёлся на спины уходящих Алёны и Амина. Как бы то ни было, девушка старалась держаться и шла довольно уверенной походкой. Напротив меня сидела Наташа, а сбоку от неё - Пётр. Оба были сосредоточены, словно вслушиваясь в пространство. Я вспомнил разговоры с Наташей, и мне стало даже жаль, что наше знакомство скорее всего прервётся, едва начавшись. Гримаса боли исказила моё лицо, а я всё никак не мог решиться. А ведь ещё оставалась моя жизнь. И смерть Лили.
   - Я пройдусь, - коротко ответил я, резко приняв решение и, ни на кого больше не оглядываясь, спешно пошёл к автостанции.
   Алёна уже сидела внутри, а Амин стоял снаружи, когда я подошёл к автобусу. Они оба бросили на меня удивлённый взгляд, но я искал не их. Кондуктор обходил свой транспорт, и я застал его с другой стороны от дверей.
   - Привет, - сказал я, не зная, с чего начать, и поэтому сразу перешёл к делу. - Разговор есть.
   - Даже так? - воскликнул Нарох, поправляя маску на своём лице. - Что ж, я весь во внимании.
   - Ты обещал исполнить желание.
   Нарох застыл, только лишь кивнув головой. Мне показалось, или он издал горестный вздох. Повернувшись ко мне, он сделал пару шагов.
   - Всё-таки твой выбор таков? - спросил он.
   - Мой выбор - это мой выбор, - произнёс я. - Ты сказал о том, что не можешь забрать двух человек в один автобус.
   Нарох повёл подбородком, кажется, удивлённый. Я же, между тем, продолжил:
   - Я понимаю, что есть правила. Но я прошу тебя о другом. Пусть в следующий раз будут два автобуса. Папаша Сид говорил, что это случается.
   Нарох продолжал слушать.
   - Неправильно разделять родителей и их детей. Пусть хотя бы в этом они останутся вместе.
   Он ничего не ответил, продолжая смотреть на меня. Мне казалось, что он так и не удостоит меня ответом, но спустя продолжительное время Нарох нарушил тишину:
   - Знаешь, а я в тебе не ошибся, - сказал кондуктор и, развернувшись, пошёл в кабину.
   Конечно, можно было рассуждать о том, правильно ли я поступил или нет. Можно было попробовать вершить высшую справедливость. Можно было включить шкурный интерес. Можно было попробовать спасти кого-то из тех хороших людей, которые были рядом со мной. Я выбрал другое. Я интуитивно выбрал то, что, как мне кажется, было самым правильным. Не знаю, доведётся ли мне жалеть о своём выборе. Не знаю, будет ли кому о нём жалеть. Но сейчас я чувствовал, что сделал то, что должен был.
   Мы с Амином шли обратно в тишине. Отъезжавший автобус уехал спокойно, так что сказать о том, куда направляется Алёна, мы не могли. Даже если это был автобус на тот свет, она восприняла новость достойно. А, быть может, как опять-таки говорил Нарох, кондуктор решил сжалиться над девушкой и не пугать её раньше времени. Эти предположения были уже из той области, заглянуть в которую нам не представлялось возможным.
   Мы практически без слов сошлись на том, что не стоит нам сразу возвращаться в кафетерий. Мы решили пройти в противоположную часть вокзала, в которой я ещё не был. Дойдя до спуска в подвал, мы перешли по подземному переходу к путям. Пройдя до последних путей, мы увидели за ними пустырь; возможно, именно тут Папаша Сид и выращивал свою мяту, хотя мы ничего подобного не увидели. Справа от пустыря стояло приземистое здание, выложенное из кирпича. По широкой его стороне были несколько широких раздвижных дверей. Сверху была круглая смотровая вышка. Своим видом это здание напоминало старую пожарную часть. От нечего делать мы с Амином подошли туда, спрыгнув с рельс, и увидели, что одна из дверей приоткрыта.
   - Есть тут кто? - спросил Амин, когда мы зашли внутрь.
   Электричество было выключено, но света из окон хватало, чтобы понять, что это действительно пожарная часть. На стенах висели брандспойты, посреди депо стояла стойка, по которой пожарные могли спускаться со второго этажа. В стеллажах слева висело другое снаряжение: огнеупорные костюмы, огнетушители и пожарный топор. Перед стеллажом стоял Пётр, апатично глядя в глаза висящему на уровне лица шлему с большими круглыми отверстиями.
   - Всё в порядке? - спросил Амин.
   Пётр повернул к нам голову и кивнул головой.
   - Да, - ответил он. - Просто решил побыть один. Собираюсь с мыслями. Если честно, мне и в реальность возвращаться значит создавать себе кучу проблем. И на тот свет пока ещё не очень хочется.
   - Это уже не нам выбирать, - спокойно ответил борец. - На то воля Всевышнего. Или того, в кого ты веришь.
   Пётр усмехнулся, но ничего не ответил.
   - Пойдём, оставим его наедине с собой, - предложил я, и Амин согласился.
   Мы вышли через ту же открытую дверь, когда позади нас раздался запоздалый ответ Петра.
   - Если бы можно было сделать, чтобы всё вернулось, я бы пошёл, несмотря ни на что, - в голосе было отчаяние. - Но в наших руках уже ничего не находится. В тот момент, когда инстинкт самосохранения говорит переть вперёд. Переть уже некуда.
   - Пойдём. - сказал я Амину, и мы молча удалились. - Кажется, он начал осознавать всё серьёзно, и лучше ему не мешать.
   Мы вернулись к путям и вскарабкались на платформу. На одной из таких я впервые встретил Папашу Сида. Идти внутрь мне пока не хотелось. От всех событий я начинал эмоционально истощаться. Появилась смертельная усталость.
   - Я посижу тут, - сказал я Амину. - Хочу побыть один.
   - Конечно. Понимаю тебя, - ответил тот и, коротко кивнув, пошёл в сторону подземного перехода.
   Я прошёл на другой конец пути, подальше от пожарного депо, свесил ноги с платформы и посмотрел на молочное небо. Даже мысли в голову не особо шли, и поэтому я просто сидел и созерцал открывавшуюся передо мной картину. Может быть, это и есть то состояние смирения, о котором говорил Амин? Когда ты просто готов ко всему, что с тобой может произойти дальше? Ответа на этот вопрос у меня не было.
   - А ты снова тут, - раздался позади меня голос Папаши Сида. Спустя пару мгновений он присоединился ко мне и с кряхтением уселся на платформу.
   - Да, тут неплохо. Можно сидеть, смотреть на тусклое небо в ожидании конца.
   - В ожидании конца может пройти целая вечность, - задумчиво произнёс мой собеседник.
   - У меня вопрос, - сказал я. - Скажите, а Вы никогда не хотели уйти? Мы тут всего ничего, отправили лишь двоих. Но пребывание тут выглядит настоящим кошмаром. Я не представляю, каково это - оставаться тут навсегда.
   Папаша Сид усмехнулся.
   - Знаешь, сынок, человек может привыкнуть ко всему. Тем более, что я, в отличие от вас, освобождён от этого бремени ожидания.
   - И Вам не одиноко осознавать, что люди приходят и уходят, а Вы тут остаётесь навечно?
   - Одиночество, - протянул Папаша Сид. - Сложная штука. Не могу сказать, что я на земле-то был не одиноким человеком с кучей друзей, знакомых и любовниц. А тут, представь себе, даже больше людей проходит мимо, чем я помню из своей прошлой жизни. Я смотрю на вас. В чём-то завидую. Но и радуюсь, что вы идёте своей дорогой, а я - своей. Человек всегда мечтал о вечной жизни, и разве не её я тут получил? Разбил для себя небольшой садик, из чего получилось. Мест для прогуляться хватает, хотя, конечно, однообразие порой утомляет. Но тогда мне на помощь приходите вы, и я нахожу интересных собеседников. Или неинтересных, но тогда с ними и не жалко расставаться. Так что у меня всегда есть занятие для души.
   - Учитывая, что душа только и осталась, - прокомментировал я.
   - Это точно, - отозвался старик. - У меня, по крайней мере. В вас ещё теплится жизнь, вы можете радоваться друг другу, верить в то, что можете вернуться к полноценному и привычному образу. Вы, по сути, продолжаете даже тут жить по законам того мира, откуда пришли. А для меня эти законы давно позабыты.
   - И никогда не было соблазна в какой-то момент встрять в очередь и сесть в автобус?
   - Да не надо мне встревать в очередь для этого, - возразил Папаша Сид. - Нарох сюда приезжает иногда, даже когда "Млечный путь" пустует. Может, надеется, что я передумаю в один из его приездов. А, может, положено ему заглядывать на наш ТПУ, пока тут хотя бы одна душа есть. Хотя мне представляется, что ему просто приятно потрепаться.
   Я усмехнулся.
   - Да уж, в словесной изящности ему не откажешь.
   - Ага, приятный парень, если подумать. Даже работа его не испортила.
   Папаша Сид на минуту замолчал, а потом поделился воспоминанием.
   - Помню, когда мы тут с профессором были, он к нам часто заглядывал. Понятно, что ему и философа забрать надо было, хотя он ни в какую не соглашался. Да и немало бесед на троих мы проводили. Эти двое, конечно, образованные ребята, но и мне, знаешь ли, есть, чем поделиться. Уж времени для всяких разных мыслей здесь предостаточно. Главное - не забывать их, а успевать записывать. Но, поверь, и на это у меня хватает времени.
   Мы посидели немного в тишине. Умом я мог понять, о чём говорит Папаша, но сердце отказывалось принимать такой выбор.
   - Наверное, Вы правы, - сказал в какой-то момент я. - Мы живём по земным законам. Но от этого только тяжелее. Есть ощущение, что ещё немного, и крыша начнёт ехать.
   - Это точно, - ответил мне старик. - Многие не выдерживают. Начинают впадать в истерики. Умолять. Даже меня, хотя, казалось бы, кто я такой? Эдакий станционный смотритель, диковинка. Исключение из правил, которое не вписалось ни в земную жизнь, ни в загробную.
   - И что случалось с теми, кто сходил с ума? - поинтересовался я.
   - Со всеми по-разному. Кто-то до последнего тянул, а потом, практически исчезая, сломя голову бежал на свой последний автобус. Кто-то пытался унести отсюда ноги при первой же возможности, расталкивая локтями всех остальных. Был один парниша, тот вообще отмочил шутку. Я рассказал потом это Нароху, тот прямо-таки катался по полу со смеха.
   - А? - спросил я, заинтригованный.
   - Попытался повеситься, - со смехом сказал Папаша Сид. - Представь, ты уже умер и решаешь, что надо повеситься и умереть ещё раз. Картина была абсолютная умора!
   - Не уверен, - проговорил я.
   - Он оказался в петле, но забыл о том, что тут даже дыхание не особо нужно. Важно - физически оставаться целым, а дышать - тут эта роскошь не требуется.
   Я, кажется, начал догадываться, в чём дело.
   - Так я его и нашёл болтающимся в петле, - продолжил старик. - Смешно размахивал руками, жестами пытаясь дать понять, чтобы его сняли. Кажется, пару автобусов он таким образом пропустил. Потом сидел в сильнейшем шоке и литрами уговаривал мой мятный отвар.
   - В итоге он уехал? - спросил я.
   - Ага, на первом же автобусе. Это к вопросу о том, насколько вы живёте земными мерками. Понимание, что тут даже повеситься нельзя, произвело на него настолько огромное впечатление, что он не смог принять это для себя и унёс ноги при первой же возможности.
   Я попытался удержать улыбку, но у меня это не получилось, и я рассмеялся. Рассказ и вправду был комичным, даже если речь по-прежнему шла о предельно серьёзных вещах.
   - С Вами не соскучишься, - оценил я его восхитительную историю. - Жаль только, что недолго мне осталось слушать.
   - Хочешь уехать ближайшим автобусом? - спросил Папаша Сид, хотя в его интонациях было скорее утверждение, чем вопрос.
   - Сам не знаю, - честно ответил я. - Сколько можно тут сидеть, мне неведомо. Моя жена погибла, а мне теперь с этим либо жить дальше, либо, - я развёл руками и закончил свою фразу очевидной банальностью. - не жить. Третьего не дано.
   - Из тебя мог бы получиться мой заместитель, - словно подкидывая идею, озвучил свои мысли вслух Папаша Сид. - Мне кажется, ты оказываешь благоприятное воздействие на людей. Словно они становятся более спокойными и готовыми. Да только кто ж знает, вдруг я один такой, кто не растворяется.
   - Простите, - возразил ему я. - Боюсь, это не для меня.
   - Понимаю, - ответил старик. - Ты ещё молодой, у тебя, быть может, всё впереди. Но, подумай, если всё уже позади, то ты здесь, кажется, хорошо вписался.
   - В смысле? - не понял я.
   - В первый же день так понравиться Нароху - это, я тебе скажу, уникальное достижение. И мне кажется, что им стоит гордиться, а, быть может, даже воспользоваться.
   Я вкратце пересказал о том, как он предложил мне любое желание на выбор, а я попросил его прислать два автобуса для Светланы и Катеньки. Папаша Сид кивнул, оценив мои слова.
   - Ты хороший человек. И сильный, - вынес свой вердикт он. - Боюсь, большинство людей попросили бы для себя что угодно другое.
   - Я и сам не знаю, жалею ли об этом или нет, - честно признался я.
   - Об этом узнаешь чуть позже. Тут нет никакой кармы, если ты подумал об этом, - пресёк мой вопрос Папаша. - Потому что карма - это не внешнее. Это наше внутреннее, и, куда бы ты ни отправился, ты всегда можешь говорить себе, что повёл себя честно.
   - Спасибо Вам, - ответил я и похлопал старика по руке. - Хотя про карму звучит не очень утешительно.
   - Да ерунда это всё, - отмахнулся Папаша Сид. - Где бы мы ни были, мы остаёмся сами собой. И хороший финал - это не обязательно возвращение на землю. И даже не попадание в рай. И даже не мой выбор, скажу я тебе. Тут нет хорошего и плохого, - пустился мой собеседник в рассуждения. - Хорошее и плохое наполняет нас изнутри, как сосуд. А уж в какой комнате этот сосуд будет стоять, какое это имеет значение?
   Мы поговорили ещё немного, но постепенно отошли от столь глубоких тем. Папаша Сид рассказал ещё пару весёлых историй из своей жизни (хотя жизнью это было назвать нельзя). К этому времени я уже заметил, что он вообще разговорчивый и любит рассказывать что-нибудь. Но в какой-то момент он сказал, что ему пора идти на процедуры.
   - Гимнастикой приходится заниматься, чтобы суставы не болели, - пояснил он. - Такая вот ирония. Повеситься нельзя, а сходить с ума от больных суставов - это тебе всегда пожалуйста.
   Я пожелал ему удачи и, посидев ещё немного, стал возвращаться в здание вокзала. Пройдя по подземному переходу, я снова оказался в центральном зале и опять решил подняться на балконы. Помня о том, как я помешал Амину, я на этот раз решил не бродить по служебным комнатам, но всё равно заглянул в коридор для служащих. Он обходил здание вокзала практически по кругу. Здесь было довольно много помещений, но я просто решил совершить круг, вернувшись на то место, с которого начинал свою прогулку. В дальней левой части коридора я увидел выход на служебную лестницу: она спускалась вниз, но в то же время был пролёт и наверх. На третий этаж? Поддавшись своему любопытству, я поднялся и, выйдя через железную дверь, понял, что очутился на крыше.
   Мне хотелось бы сказать, что тут был живописный вид, а ветер трепал мои волосы, даря воспоминания о том земном прошлом, которое у меня оставалось и которое никто бы уже не мог отнять. По молодости я любил сидеть на крышах и смотреть на город, наслаждаясь его видами и ветерком. Но это был явно не тот случай: туман скрывал практически всё, и ощущение было скорее такое, что я парил в океане тумана, безжизненного и окутывающего. И ни малейшего намёка на ветер.
   Тем не менее, я решил пройтись по крыше и вскоре понял, что я здесь не один. На краю крыши, согнув ноги в коленях, сидела Наташа. Она сгибала и разгибала ступни, иногда прикасаясь к ним руками. Я подумал о том, что мне снова лучше тихонько уйти, но, поддавшись порыву, решил, что хватит уже скрываться от всех и каждого.
   - Салют! - поприветствовал я девушку.
   Обернувшись, она увидела меня и улыбнулась.
   - Искал меня? - спросила она. - Или просто прогуливаешься?
   - Прогуливаюсь, - коротко ответил я. - Даже не знал, что ты здесь.
   - Тут неплохо, - произнесла девушка. - Не сказать, что воздух сильно свежий, но всё лучше, чем сидеть в заточении вокзала.
   - Вот уж точно, - согласился я.
   - Присядешь со мной? - спросила она, и я, решив, что почему бы и нет, присоединился рядом с ней.
   - Как ты? - спросил я её.
   - С одной стороны, начинаю понимать, почему Папаша Сид остался здесь. Застрять в ничто - это своеобразный жизненный опыт.
   - Жизненный, - усмехнулся я, и Наташа ничего не ответила, ухмыльнувшись в ответ.
   - Трудно подбирать правильные слова, - заметила она. - Продолжаем делать вид, будто на земле.
   - Хотя уже и ни бытовых проблем, ни на работе, ни ситуация в стране не волнует, ни всё прочее. Настоящая блин свобода! - воскликнул я.
   - Иначе и не скажешь, - ответила девушка. - Всю жизнь пытались освободиться от нелюбимой работы, от быта, от других людей наконец. И вот она! Но разве это то, к чему мы всегда стремились?
   - Свобода - это иллюзия, - подумав, сказал я. - И тут понимаешь, почему. Полная свобода - это пустота, это отсутствие чего угодно, что заставляет нас держаться за жизнь. Всё, что у нас осталось - наша память. Когда освободимся от неё, станем самыми свободными, но это будем уже не мы, а призраки.
   - Наверное, лучше это понять поздно, чем вообще не понять, - подхватила мой ход мыслей Наташа. - Когда понимаешь, что самый свободный человек - он несчастлив. Думаю, что самый свободный из когда-либо живших людей - это Папаша Сид. Но кто, помимо него, выдержал бы этой безграничной свободы?
   - Может, поэтому он и не исчезает? - мелькнула у меня в голове мысль. - Потому, что, в отличие от нас, он был готов к ней?
   - О чём мы говорим? - прервала меня внезапно девушка. - Для чего разводим эту философию?
   - Потому что остаёмся людьми. Даже на пороге вечности пытаемся понять основы мироздания. Или потому что это позволяет нам уйти от ходящих по кругу мыслей.
   Я замолчал, и Наташа поддержала эту тишину. Я думал о том, как с ней легко общаться. Наверное, она оказалась самым отзывчивым из "случайных попутчиков". Папаша Сид, конечно, не в счёт. С его уникальностью сравниться не мог никто.
   - Помолчим? - спросил я. - Или хочешь поговорить о чём-то другом?
   - О нас? - ответила вопросом на вопрос она. - О жизни?
   - О том, что осталось от нас и наших жизней, - решил сказать я, объединяя оба её предложения воедино и сам не понимая, всерьёз я это говорю или нет.
   - От жизней, может, уже и не осталось, но мы остаёмся, - уверенно произнесла девушка. - Пока мы ещё тут, мы остаёмся. И, даже если это самый порог ада, то мы пока его не переступили. А, значит, нам ещё остаётся немного времени.
   - То, чего никогда не хватало при жизни - времени, - заметил я и посмотрел на Наташу. - На людей вокруг нас. На свои чувства и эмоции. На то, чтобы понять, а как правильно нужно жить в этом мире.
   Девушка задумчиво кивнула.
   - Ты боишься? - спросила она, и этот вопрос был тем самым, который мучил меня с первого дня пребывания здесь.
   Приободрить её? Уйти от ответа? Разложить по полочкам философию?
   А для чего всё это?
   - Боюсь, - честно ответил я.
   - Спасибо тебе, - ответила девушка.
   - За что? - в моём голосе не могло не прозвучать удивления.
   - Ты бы мог попытаться успокоить меня, сказав, что не боишься, - пояснила Наташа.
   - Но это была бы неправда, - ответил я.
   - Вот я бы и не поверила. Поэтому это было бы хреновое утешение... С тобой говоришь, и так сразу спокойнее становится, - призналась она и внезапно положила мне голову на плечо. - Ты тёплый человек.
   Я этого не ожидал и на пару секунд не понимал, как себя повести, но потом, поддавшись интуиции, приобнял Наташу и прижал к себе.
   - Спасибо тебе ещё раз, - произнесла она, продолжая смотреть с крыши на молочный туман.
   - Вдвоём даже умирать спокойнее, - сказал я. - Но всегда хочется верить, что до этого не дойдёт. В любом случае, скоро мы узнаем, что же выпадет на игральных костях у Нароха.
   - Ты хочешь сесть в ближайший автобус? - спросила девушка, и я, подумав, кивнул.
   - Думаю, что надо посмотреть судьбе в глаза, - прокомментировал я. - В любом случае, это придётся делать.
   - Конечно, ты прав, - согласилась Наташа. - Всем нам пора отсюда выдвигаться. А там, - она запнулась, - а там будь, что будет.
   - В какой-то момент мне становится тошно думать обо всём этом по кругу. Одни и те же мысли, одни и те же выводы. Хочется просто выбросить всё из головы. Или, по крайней мере, поскорее запрыгнуть в автобус и прекратить компостировать себе мозги.
   - Обидно, что нельзя уехать вдвоём, - задумчиво проговорила Наташа. - Я тебя понимаю, твоё желание поскорее уехать.
   Она словно запнулась на полуслове, и я обратил на это внимание.
   - Ты хотела сказать ещё что-то? - вкрадчиво спросил я.
   - Не бросай меня тут одну, - внезапно выговорила она. - Прошу тебя!
   Мне это не приходило в голову, но Наташа была права. Садиться мы могли только по одному. И, даже если бы Нарох исполнил моё желание, не мог же я теперь обмануть Светлану, да и самого кондуктора тоже. А уехать, оставив девушку? Конечно, она была мне никто, но что-то внутри меня шевельнулось, и я понял, что делать так - не по-человечески. "Человеческое, слишком человеческое", - отозвался голос Нароха в моей голове.
   - Я не брошу тебя, - проговорил наконец я. - Обещаю тебе.
   Девушка лишь крепче прижалась ко мне. Я чувствовал, что ей это было нужно, что здесь было тяжело без опоры. Сам не знаю, как так получилось, что я оказался этой опорой. Единственный человек среди вновь прибывших, кто пришёл сюда со своими потерями и, быть может, с большим горем, чем остальные. Хотя кто я такой, чтобы оценивать горе окружающих? Я думал о Лиле и пытался понять, что сейчас испытываю. Наташа была приятна мне, и, в каком-то смысле мы оба понимали, что происходящее здесь - не до конца реально. Ощущал ли я, что предаю память Лили, когда наши с Наташей губы слились в поцелуе? У меня не было ответа на этот вопрос. Жизнь, пусть и даже в этой извращённой и почти добитой вокзальной форме, продолжалась, и, быть может, это и было настоящим гимном жизни и тому, что человек живёт до тех пор, пока он сам себя не начал хоронить.
   Мы долго сидели в обнимку, до тех пор, пока туман не уплотнился настолько, что ничего уже было не разобрать. Было ощущение, что даже сам вокзал и его временные обитатели пропали вместе с туманом, и мы остались тут вдвоём. Начиналось моё путешествие по другим мирам с того, что я висел в тумане в одиночку. Здесь же мы висели в тумане вдвоём. И если тогда я был в состоянии отстранённости и эмоциональной выключенности, то сейчас мне было хорошо. Или, правильнее сказать, нам.
   На ночь мы расходились, когда все уже отдыхали. По крайней мере, нам никто не встретился. Я проводил Наташу до той служебной комнаты на втором этаже вокзала, которую она для себя выбрала, а сам отправился на автостанцию. На душе стало спокойнее, и я ожидал завтрашний день как один из дней, который приблизит меня к той неизбежности, которую я с каждой минутой всё сильнее готов был принять. Завтрашний день уже не был окрашен в мрачные тона, и мне казалось, что всё плохое теперь позади, а что будет дальше - подкреплено душевным спокойствием. Кто бы знал, как сильно я в ту минуту ошибался!
   Наутро мы собрались в кафетерии: Светлана играла с дочкой, и они, как обычно слабо обращали на нас внимания. Мы с Наташей и Амин завтракали кофе. Автобус пока не прибыл, а мы, не ориентируясь во времени, не могли даже толком сказать, когда стоит его ожидать. Что-то мне показалось подозрительным во всей этой картине. Я перевёл взгляд с игравших мамы с дочкой на Наташу, не спеша пьющую кофе. Потом на Амина, который спокойно сидел, откинувшись на стуле и глядя в пространство.
   - Где Пётр? - внезапно спросил я с тревогой в голосе. - Кто его видел последний раз?
   После недолгих сопоставлений наших показаний выяснилось, что последними его, по всей видимости, видели мы с Амином. Он не появлялся на людях вечером, никто не видел, как он ложился спать в своё подсобное помещение. Никто не видел его с утра.
   - Вдруг он что-то с собой сделал? - предположила Света, и я, вспомнив рассказ Папаши Сида, представил себе парня, болтающегося много часов как сосиска и не могущего даже позвать на помощь. Но это был не худший вариант развития событий.
   - Он мне не нравится, - сказал Амин, и я согласился с ним.
   - Предлагаю поискать его, - выдвинул я предложение, и мы с борцом пошли осматривать здание вокзала.
   Петра не было ни в центральном зале, не нашли мы его и в подсобках, хотя служебных помещений тут было столько, что на осмотр их всех у нас ушёл бы целый день.
   - Пошли посмотрим пожарное депо, - предложил мой напарник.
   - Давай глянем вначале автостанцию, - выдвинул я свой план, и Амин согласился.
   Мы пересекли площадь, решив осмотреть в том числе и её (Петра и его следов по-прежнему не было видно) и добрались до автостанции. Когда мы подходили, то услышали шум подъезжающего автобуса. Нам показалось, что на этот раз он был будто громче обычного. Добежав до стоянки, мы увидели, что вслед за первым автобусом заезжал ещё один. А за ним - третий. И наша челюсть отвисла от того, что последний автобус был фиолетового цвета.
   - Он существует! - восхищённо произнёс Амин.
   - Нарох, - улыбнулся я, глядя, как он паркует первый из автобусов.
   В этот момент до меня дошло, каков был план Петра. Неужели он интуитивно смог почувствовать, что сегодня будет не простой автобус, а автобус - джек-пот? Он был ярко-фиолетовым, и, кажется, это было единственное цветное, что можно было тут увидеть за последние дни. Мы с восхищением смотрели на то, как он паркуется, а в это время в голове не останавливался мыслительный процесс. Мы с Амином посмотрели друг на друга, и, кажется, нашу голову посетила одна и та же мысль.
   - Катя, - произнёс я, и Амин кивнул.
   Других вариантов тут быть не могло. Но потом он задумчиво добавил:
   - С другой стороны, она ребёнок. Она не успела нагрешить, так что ей вечные страдания не достанутся.
   Я в недоумении повернулся к борцу, а он развивал свою мысль:
   - Но это неправильно. Не нам решать их судьбы. Это грязно. Свинство. Я не должен был так даже думать.
   Следующая мысль, которая посетила наши головы, была про Петра. Пока мегафон объявлял о прибытии автобусов, мы продолжали смотреть друг на друга.
   - Надо позвать Светлану с Катей, - сказал я. - И Наташу. Пусть едут.
   - Ты прав, брат.
   - Но кто-то должен остаться тут и не пустить Петра внутрь, если он попробует сделать это тайком. Сходишь за девушками?
   - Оставь охранять мне, - проговорил Амин и указал пальцем на фиолетовую дверь. - Если этот негодяй захочет туда пройти, - он перевёл палец себе на грудь, - то ему придётся иметь дело со мной. И, поверь, ему не поздоровится, если он попробует пройти через меня.
   Реально оценивая наши с ним силы, я внутри себя согласился, что из Амина выходит куда лучший защитник. И в нём я мог быть уверен.
   - Я верю тебе, - сказал я и, не мешкая, побежал в сторону кафетерия.
   Конечно, в тот момент у меня возникала мысль о том, что Амин может не выдержать соблазна. Его слова немного напрягали, но я старался отгонять подозрения. Я не думаю, что борец мог бы сознательно пойти на такое, но когда над тобой висит соблазн совершенно безболезненно уйти от расплаты за свои грехи, не каждый может с ним справиться.
   До кафетерия я добрался быстро. Девушки по-прежнему сидели там и удивились, когда я, взмыленный, ворвался внутрь.
   - Три автобуса, - сказал я. - И среди них - фиолетовый.
   Я посмотрел на Катеньку, но она не оценила моих слов.
   - Ух, ты, никогда не видела фиолетовый автобус! - воскликнула она. - Мама, можно мы на нём покатаемся?
   - Надеюсь на это, моя милая, - ответила с тревогой в голосе Светлана. - Ведь вы...
   Она замолчала, и у неё словно ком встал в горле.
   - Конечно, - коротко ответил я. - В фиолетовом поедет Катя.
   - Спасибо тебе, Саша! - воскликнула Света и, вскочив с места, крепко обняла меня. - И Амину тоже! Вы не представляете...
   Она снова запнулась, и я увидел слёзы в её глазах. К сожалению, мне надо было прерывать эту сентиментальную сцену.
   - Времени мало, - поторопил я её. - Пойдёмте.
   Мать с дочерью спешно пошли в сторону автостанции. Я же, повернувшись к Наташе, взял её за руку. Мы пошли следом, не так торопясь и немного отстав, чтобы нас не было слышно.
   - Я не мог поступить иначе, - сказал я ей.
   - Ты делаешь всё правильно, - тихо ответила девушка. - Значит, там три автобуса? Света, Катя и... я?
   Я кивнул, чувствуя, как напрягается моё лицо. Повернувшись к девушке, я увидел, что её глаза стали влажными. Я обнял её и, взяв за голову, прижал её к своему плечу.
   - Мне жаль, что мы провели так мало времени, - сказала Наташа.
   - Мне тоже, - тихо ответил я. - Может быть, доведётся встретиться там, на земле.
   - Не уверена, - возразила девушка. - Это была бы совсем другая история.
   - Ты о чём? - спросил я.
   - Пойдём, Саша. Давай просто сделаем это.
   Мы двинулись в сторону автостанции и вскоре были на месте. Мои подозрения насчёт Амина оказались совершенно беспочвенными: он стоял подобно восточному стражу, загораживая своим крепким телом входную дверь. Петра по-прежнему не было видно. Увидев нас, Амин немного расслабился, и на его лице появилась улыбка.
   - Для кого-то всё закончится хорошо, - произнёс он и подошёл к нам с Наташей под козырёк остановки.
   Света и Катя в это время были у двери и прощались. Девочка не понимала, отчего её мать плачет, но, кажется, общее настроение передалось и ей. Она поутихла и обнимала маму, словно видела её в последний раз. Может быть, так оно и было: никто из нас не мог даже предполагать, как мог оказаться рандом игральной кости.
   Сам Нарох стоял с двумя своими коллегами, если можно применить это слово. Кондуктор фиолетового автобуса сам был в такого же цвета униформе, а водитель среднего был более коренастый, с зелёной шляпой. Они стояли втроём и что-то обсуждали.
   - Батюшки мои, - раздался позади нас восхищённый старческий голос. - А всё-таки он существует! - это был Папаша Сид, смотревший на фиолетовый автобус.
   Мы смущённо переглянулись. Папаша Сид находился тут целую вечность и ни разу не встречал его. Что сейчас могло прийти в голову старику? Вдруг он решит, что это именно его час? Но в этот момент Папаша посмотрел на Свету с Катей и кивнул головой.
   - Вы всё правильно делаете, - изрёк он. - У неё ещё вся жизнь впереди будет. У вас, дети мои, половина жизни. А я, если и вернусь, то это будет самое глупое использование чуда в моей жизни. А я, поверьте, повидал на своём веку немало чудес и глупостей.
   Мы смотрели на Папашу, соглашаясь с ним, когда он внезапно резко переменился в лице и показал на автобус. Мы повернулись и увидели, как в районе Светы с Катей стояло нечто, одетое в костюм пожарного, со шлемом на голове и противопожарным топором в руках. Он наступал на Свету.
   - Прочь с дороги! - рьяно выкрикнул он. - Это мой автобус!
   Всё произошло в считанные секунды. Пётр думал, что Света отскочит в сторону, но мать, защищая право на жизнь своего ребёнка, рванула прямо на парня. Пока мы с Амином сорвались с места, события разворачивались слишком быстро.
   - Садись в автобус, Катя! - заорала Светлана и в этот момент получила удар обратной стороной топора.
   Пётр опешил от такой выходки или просто не решился пустить топор в ход в боевом режиме. Но одного удара обратной стороной хватило, чтобы Света отлетела в сторону и осталась лежать без движения. Катю он просто схватил за шкирку и отшвырнул прочь, как ненужную игрушку. Напоследок Пётр повернулся к нам, держа топор наизготове.
   - Не возьмёте, - проговорил он, переводя взгляд с Амина на меня. - Давай же, иди сюда, наш гордый сын гор.
   Не сводя с него взгляда, Пётр нашёл ногой первую ступеньку и поднялся на неё. Амин сделал, было, шаг вперёд, но Пётр предупреждающе махнул топором. Потом увидел, что я пытаюсь обходить его с другой стороны, и нервы у него не выдержали: он развернулся и попытался заскочить в салон. В этот момент я и настиг его в два прыжка.
   Схватив за шиворот, я дёрнул парня на себя с криком "Стой, мразь!", но Пётр не собирался сдаваться. С размаху он ударил меня топором, и мне повезло только лишь в том, что лезвие попало по моему лицу плашмя. Тем не менее, я отлетел от удара и завалился на спину. Пётр поднял топор над головой, готовый раскроить мне черепушку, но в эту секунду Амин тенью набросился на парня и сбил его с ног. Я поднял голову, пытаясь проследить за их дракой, но разобрать что-то было невозможно: глаза заслоняла пелена, а из разбитых бровей ручьями струилась на лицо кровь.
   На мгновение мне показалось, что Амин взял вверх. Он столкнул с себя Петра, и в свою очередь набросился на него. Но в этот момент Пётр выставил перед собой лезвие топора, и мой товарищ напоролся на него грудной клеткой. Раздался истошный хрип, и Амин сразу же поник, чем и воспользовался наш сошедший с ума парень в костюме пожарного. Скинув Амина, он рванул к двери, и остановить его уже почти ничего не могло. Я лежал на асфальте и не успевал подняться, но всё, что мог сделать - это броситься ему в ноги и попытаться схватить за лодыжку. Пётр споткнулся и замедлил свой бег, но сохранил равновесие и, не тратя на меня время, просто придавил мою руку к асфальту тяжёлым сапогом. Я поднял голову, и, видимо, на моё лице была написана такая свирепость и желание добраться до подонка, что он решил не свазяываться со мной и просто сделал несколько шагов, пятясь задом и оказываясь у двери. Через секунду он уже крепко держался за поручни.
   - Моя взяла! Я возвращаюсь обратно! - выкрикнул он мне в лицо, и в этот момент я увидел, как к нему сзади подходит Наташа с кирпичом в руках.
   На лице девушки была написана ярость, но я лишь замотал головой, понимая, что ничего из этого скорее всего не выйдет. Пётр заметил краем глаза движение и повернулся к ней, держа топор наизготове.
   - Давай же, - прорычал он. - Ещё шаг, и убью тебя.
   Не медля, я поднялся на ноги, чувствуя боль во всём теле, и сделал два шага вперёд, понимая, что с отдавленной правой рукой и кровью, не дававшей мне даже ясно смотреть, у меня просто нет шансов. В этот момент за нашей спиной раздался рассекающий воздух звук.
   Мы все трое повернулись и увидели, как кубик, волшебно подлетевший из рук Нароха метра на два, упал ему в ладонь, словно там был магнит, оставляя после себя радужное свечение. Нарох посмотрел на свою широко раскрытую левую ладонь, а правую поднял, растопырив пальцы.
   В этот момент с Петром и стало происходить неладное. Вначале он согнулся, уперев руки в колени, но уже в следующий момент его ноги начали отрываться от земли, и он стал парить над асфальтом, поднимаясь всё выше и выше, пока не оказался на высоте метров пять. Его руки и ноги выкручивало, он издавал отвратительные горловые и булькающие звуки. Шлем трясся так, словно его обладатель бился в жуткой эпилепсии. Так продолжалось с полминуты.
   В какой-то момент всё внезапно закончилось. Резко обвиснув, Пётр ничком упал на землю, и в этот момент мы ужаснулись ещё больше. Костюм упал мешком на асфальт, шлем откатился в сторону. Тела Петра не было.
   - Господи, что это было? - в ужасе спросила Наташа, выронившая из рук кирпич и подбегавшая к Светлане.
   - Помимо автобусного сообщения есть ещё экспресс-доставка, - пояснил Нарох. - Не так растянуто во времени, но требует некоторых затрат сил. Я рассудил, что оно того стоило. Иногда приходится прибегать к экстренным мерам: мы всё-таки тут и за порядок в том числе отвечаем.
   Обессиленный, я опустился на четвереньки, подполз к Амину и увидел, что тот ещё жив, пока Папаша Сид подошёл к Катеньке и, сев перед ней на корточки, пытался понять, что с ней. Кажется, девочка стояла в глубоком шоке и просто не понимала, что с ней происходит.
   - Эй, брат, я умираю? - прохрипел Амин.
   Посмотрев на раны, я понял, что он не жилец. На мои глаза навернулись слёзы.
   - Он растворился? - подала голос Наташа, как только Света поднялась и составила Папаше Сиду компанию по уходу за дочерью.
   - Нет уж, так не растворяются, - подал голос старик.
   - Это верно, - подтвердил Нарох. - Ну, что ж, если вы уладили свои маленькие конфликты, то я предлагаю вам рассаживаться. У нас, как говорится, рабочие часы капают.
   Краем глаза я видел, как Папаша Сид и Светлана проводили Катю к фиолетовому автобусу и помогли ей взобраться по ступенькам. Затем Света, тоже пребывавшая в сильнейшем шоке, в прострации дошла до второго автобуса, пока Папаша Сид вёл её под руку.
   - Эта свинья поступила как шакал, - прохрипел Амин.
   Я посмотрел на руки Амина и увидел, что они стали полупрозрачными.
   - Нарох! - выкрикнул я. - Если он ещё не растворился, ты успеешь его довезти, куда бы ты не отправлялся?
   - О чём ты? - спросил борец. - Девушка должна ехать. Не я.
   Нарох сдержанно кивнул в ответ на мой вопрос.
   - Брось нести чушь, - резко ответил я Амину. - Папаша Сид, помогите мне донести его!
   Мы взяли нашего товарища под руки и ноги и понесли в сторону первого автобуса. Мой взгляд упал на Наташу, и я второй раз почувствовал себя виноватым. Девушка подошла к нам и помогла Папаше Сиду тащить борца.
   - Он рисковал своей жизнью, - ответила она на незаданный мной вопрос. - Мы не имеем права бросить его.
   Дотащив его до ступеней, мы хотели войти в салон, но Нарох запретил нам. В итоге Амин сидел на второй ступеньке, опустив голову и практически не подавая признаков жизни. Ноги его тоже стали становиться податливыми, как будто плоть исчезала на глазах.
   - Этого достаточно, - сказал он. - Прощайтесь.
   Пока Папаша Сид и Наташа по одному прощались с нашим бравым бойцом, я глянул на кондукторов.
   - Долг платежом красен, - сказал Нарох кондуктору в зелёной шляпе.
   - Согласен, я проспорил, - угрюмо согласился тот. - И на этот раз они вместо спокойного использования фиолетового буса устроили бойню. Мало им, что уже почти умерли?
   - Как сказал американский классик, человечество, ты облажалось с самого начала, - парировал Нарох, указав пальцем на зелёную шляпу и скомандовал заводить автобусы.
   Я понял, что настало моё время прощаться с Амином.
   - Ты лучший кавказец, которого я когда-либо знал, - проговорил я и легонько приобнял моего раненого товарища.
   Тот усмехнулся и попытался обнять меня прозрачными руками.
   - Ты тоже лучший из русских, кого я знал. Быть может, увидимся, брат!
   На этих словах двери автобуса закрылись, и процессия медленно тронулась. Я в изнеможении опустился на асфальт, провожая уезжавших товарищей. Катя помахала нам рукой из салона, и я нашёл в себе силы помахать в ответ. Сам того не замечая, я почувствовал, что сквозь кровь, боль и слёзы на моём лице проступила вымученная улыбка. Я был изнеможён, чувствовал, что готов завалиться на асфальт, но сейчас, как бы странно ни звучало, я чувствовал: всё, что со мной происходило, вся моя жизнь, смерть Лили и даже моя потенциальная гибель - всё это было не зря. Из глаз потекли слёзы, и я опустил голову.
   На своём плече я почувствовал руку Наташи. Девушка села позади меня на асфальт и обняла со спины. Я положил свою руку ей на ладонь, чувствуя, что пачкаю её в собственной крови.
   - Повернись, - сказала она мне и стала вытирать кровь с моего разбитого лица. - Ты герой. Вы с Амином герои.
   Я усмехнулся, пытаясь успокоиться, и перестал плакать. Мне не было стыдно, но хотелось прийти в себя. Наташа прислонила мою голову себе к груди и стала гладить по голове. Я чувствовал, что она сама готова была разреветься, но сдерживала себя из последних сил. Это был такой сильнейший выброс адреналина и эмоций, который я скорее всего не переживал никогда за предыдущие тридцать два года.
   - Знаешь, а я никогда в жизни не дрался, - с усмешкой проговорил я.
   - Что ж, для дебюта вполне недурно, - ответила Наташа, и мы оба рассмеялись.
   Осмотревшись, мы поняли, что Папаша Сид предпочёл оставить нас наедине и уже давно ретировался. Мы поднялись и остались стоять друг напротив друга, понимая, что ещё один день у нас есть, и теперь никто не сможет нам помешать. В отличие от предыдущих дней мы не хотели расходится каждый по своим углам, а, обнявшись, пошли в сторону автостанции. Комнаты отдыха были более оборудованными мебелью, и там можно было провести время с большим комфортом.
   - Пётр мне с самого начала показался скользким типом, - произнесла девушка. - Я надеюсь, он получил по заслугам.
   - А ты мстительная штучка, - пошутил я и добавил. - Но, знаешь, я тоже так надеюсь.
   - Не нам решать, куда отправился он, но я догадываюсь, - сказала Наташа. - Видел бы ты позу Нароха, когда он творил с ним свои фокусы. Думаю, под маской у него была настоящая и ничем не сдерживаемая злость.
   - Я тут подумал, - рассудил я. - А ну его ко всем чертям, этого психопата! К чему тратить на разговоры о нём время, когда его осталось так мало?
   Наташа улыбнулась и в очередной раз прижалась ко мне. В здании автостанции я перетащил кресло из одной из комнат в свою, чтобы мы могли расположиться удобнее. Порыскав по всем холодильникам, я не смог ничего найти, но, включив фантазию, я решил, что сегодняшний "романтический ужин" будет состоять из кофе. Увидев это, Наташа посмеялась, отметив, что ничего другого нам, собственно, и не остаётся. В дальней каморке, где располагалась кладовая, девушке удалось найти старую масляную лампу, и она заменила нам свечи. Наташа заботливо вытерла у меня кровь со лба и лица, и мне были приятны её прикосновения.
   Это было время, когда мы старались не касаться больных тем и просто провести время хорошо. Делились какими-то историями из жизни, немного посмотрели телевизор. Кажется, местные каналы крутили исключительно фильмы девяностых, но "Телохранитель" нас вполне устроил, а для меня это и вовсе был один из фильмов детства.
   - Я и не смотрела это кино, - призналась Наташа. - Для меня это что-то из кинематографа времён моих родителей.
   - Наверное, так и есть, - согласился я. - Но никогда не поздно наверстать. Даже если живёшь последний день.
   В какой-то момент мы перебрались на диван, слившись в долгом поцелуе. Это было что-то, не объясняемое разумом, не поддававшейся никаким оценкам. Нас просто тянуло друг к другу, и я, чувствуя страсть девушки, обнимал её, прижимал к себе, целовал её шею и прикасался руками.
   - Я немного боюсь, - смущённо проговорила Наташа, кидая своё платье на спинку дивана.
   - Разве нам не поздно чем-то бояться, - предположил я.
   - Ты прав, - сказала она и откинулась на спину.
   Мы наслаждались друг другом в эту минуту, сливались воедино, мыслями, эмоциями и движениями, получали удовольствие друг от друга. И в этот момент всё остальное в жизни - вообще всё - отошло на второй план.
   - Это было волшебно, - улыбнулась Наташа, когда всё закончилось, и мы оторвались друг от друга в финальном поцелуе. - Но мне кажется, не стоило нам этого делать.
   Девушка приподнялась на подушке и прикрылась одеялом.
   - О чём ты? - не понял я.
   - Прости, - сказала она. - Ты привяжешься ко мне, попробуешь найти в реальности. Но там всё по-другому.
   Я тяжело молчал, лишь обняв её и прижав к себе.
   - Ты тот же человек на земле, разве нет?
   - Я обуза для общества и своих родных, - пояснила она. - Прикована к инвалидной коляске.
   Она коротко рассказала о своей болезни и о том, что в любом случае ей остаётся немного. Мне было тяжело это слушать и смотреть на девушку, на это молодое красивое тело, которое в земной жизни было увядшим от недуга, постоянных больниц и обследований. Мне стало горько от этого, но никакого отторжения не возникало. Сегодня мы были вместе, и я хотел, чтобы нам обоим эта ночь запомнилась. Даже, если завтра вспоминать будет уже некому.
   - Не извиняйся, Наташа, - проговорил я. - Сейчас мы вместе, и это главное. Кто из нас рискнёт заглянуть в будущее, которое определится игральной костью? Я бы точно не стал.
   - Я тоже, - усмехнулась девушка. - Звучит глупо, но после последних семи-восьми лет я, кажется, только сейчас почувствовала, что такое настоящая жизнь. У меня никогда не было серьёзных отношений и мужчины, с которым чувствовалось бы такое тепло и уверенность.
   Я закрыл глаза, улыбнувшись. Мог ли я то же самое сказать про себя? Ответа на этот вопрос у меня не было. Но сегодня была не та ночь, в которую хотелось искать ответы.
   - Таковы превратности судьбы, - изрёк я.
   - Может, хватит про судьбу? - предложила девушка. - Давай хотя бы не сегодня.
   - Ты права, - ответил я. - Просто наслаждайся, - тихо добавил я и прикоснулся к Наташе своими губами.
   Когда мы расставались с ней на следующее утро, самым запоминающимся было наше последнее объятие. Знаете, в нём не было ничего пошлого. Мы просто стояли, прижавшись друг к другу. Не говорили о том, что с нами было до всей этой истории, не говорили о последних днях, даже не говорили о будущем. Я просто обнимал девушку, так крепко, как будто от этого зависело, потеряю ли я её или нет. Мы застыли в этой позе так, что расчувствовался даже Папаша Сид, не сдерживая слёз. Кажется, даже Нароха это пробрало: он стыдливо отвернулся, делая вид, что проверяет, в норме ли колёса. Автобус естественно был бело-молочным. Чудеса - они случаются, но так редко, что я даже не рассчитываю на их повторение.
   - Я тебя никогда не забуду, - сказал я на прощание, понимая, что, может быть, моей памяти, как и мне, остаются считанные часы. Как и Наташе.
   - Не плачь, только хуже. Спасибо тебе за всё! - проговорила девушка и на прощание поцеловав меня, спешно пошла к двери автобуса.
   Она шла, опустив голову, и я не был уверен, что она сама могла сдерживать слёзы. Она села на противоположный от нас ряд. Прощаться - так прощаться, и излишне растягивать этот момент начинает выглядеть уже пошлостью. Нарох медленно зашёл в автобус и, закрыв дверь, плавно нажал на газ. Автобус тронулся с места и вскоре скрылся с наших глаз.
   В глубине души играл романс из какого-то мюзикла, и, увидев, что автобус скрылся, я дал волю своим эмоциям. Второй день подряд сидел на асфальте и ревел, как младенец. Папаша Сид просто опустился рядом со мной и молчал, и это было лучшее, что он мог сделать. Мы просидели так довольно долго. Говорить о том, сколько, смысла конечно же не имело. В конце концов, даже тут жизнь продолжалась, как мне довелось узнать, и эта ситуация не стала исключением.
   - Вот и всё, - проговорил я. - Это жизнь.
   - Знаешь, - задумчиво проговорил Папаша Сид. - Я говорил, что видел тут многое. Но, глядя на тебя, понимаю, что такого - ни разу.
   - А что я, собственно, сделал? - спросил я. - Просто вёл себя как человек.
   - Именно об этом я и говорю, - старик похлопал меня по спине.
   Мы прошли в кафетерий, который стал выглядеть жутко опустевшим. Папаша Сид понял моё настроение и грустно вздохнул.
   - И правда, этот приезд показал мне, какой может быть жизнь. Настоящая, с её радостями и горем. С искренними эмоциями. С настоящими поступками.
   Он сел на стул, привычно повернув его спинкой вперёд, и сложив на спинку руки, опустил на них голову.
   - А ты ощущаешь здесь жизнь? - спросил я Папашу, не замечая, как перехожу с ним на "ты".
   - Какая это жизнь? - задал он риторический вопрос. - Это неплохая её иллюзия. Лишённая страданий. Лишённая потерь. Лишённая эмоций. У меня есть всё остальное, но без того, что я назвал, жизнь прекращается.
   - Расскажи о том, кем ты был, - попросил я Папашу.
   Он, кажется, удивился такой просьбе. Помолчал около минуты. И затем начал говорить, осторожно, словно сам не веря, что он сейчас говорит:
   - Ты будешь смеяться, - начал старик. - Но я сейчас понял, что практически ничего не помню. Кажется, я был одинок, и у меня никого не было. Помню, что с самого утра в тот день чувствовал себя отвратительно. В голове болело, в глазах мушки стояли, - он замолчал ненадолго. - Наверное, тогда я и забыл своё имя. Или мне так кажется. В любом случае, я не смог в какой-то момент даже поднять руку, чтобы дотянуться до телефона и вызвать скорую. Видимо, тогда всё и закончилось.
   - Но кто-то же тебе её вызвал? - поинтересовался я.
   - Наверное, - согласился Папаша, пожав плечами. - Правда же, я не помню. И мне кажется, что ещё немного, и я позабыл бы даже это. Время тут стирает начисто всё. Остаётся только оболочка из рассудка, которая постепенно срастается с "Млечным путём".
   - Поясни, - попросил я.
   - Мне кажется, что не я - постоянный жилец "Млечного пути". И не "Млечный путь" - моё обиталище. А мы медленно, но верно становимся единым целым. Знаешь, ведь до того, как дали зелёный семафор, я чувствовал, я как будто знал, что на этот раз всё будет не как обычно.
   - И как тебе это слияние? - спросил я, пытаясь понять, что же всё-таки творится у него на душе.
   - Сам не знаю, сынок, - отозвался Папаша Сид.
   Он улыбнулся грустной улыбкой. Наш разговор внезапно был прерван голосом из мегафона, сообщавшим о прибытии автобуса. Мы с Папашей удивлённо переглянулись.
   - Ну и зачастили же они, - проговорил он. - А ну пошли разберёмся!
   Мы дошли до автостанции и увидели, что второй раз за день на стоянке был автобус. На этот раз кондуктором был Зелёная шляпа. Он вопросительно посмотрел на нас и показал на раскрытую дверь.
   - Нарох попросил прислать следом ещё одну машину, - недовольным голосом проговорил он. - И сказал, что я буду чему-то там удивлён. Готов поспорить, в этот раз я выиграю пари!
   Мы подошли к автобусу и посмотрели друг на друга.
   - Всё когда-нибудь кончается. И для тебя тоже, сынок. Ты последний, - произнёс Папаша Сид. - Я не знаю, зачем ты взял на себя эту миссию провожать людей. Но у тебя получилось достойно.
   - Быть может, да. Быть может, нет, - ответил я. - Не мне судить, - я кивнул на Зелёную Шляпу, который игрался в руке с игральной костью.
   - Настало время прощаться, - сказал Папаша, улыбнувшись мне грустной, но светлой улыбкой. - Не думал, что когда-нибудь скажу это, но чему-то ты, да научил старика.
   - Да, Папаша. Настало время, - сказал я и добавил. - Прощайся с ТПУ. Теперь твоя очередь ехать.
   - Что? - спросил он меня после молчания, во время которого я мог наблюдать его отвисшую челюсть. - Ты это серьёзно?
   - Абсолютно, - уверенно проговорил я. - И ты сам знаешь, что другого момента тебе не найти.
   Он в растерянности помолчал.
   - Я не смогу, и ты это знаешь, - тихо произнёс он таким тоном, что мне стало жалко старика. - Я слишком слаб для этого.
   - Уж тебе ли говорить о слабости? У тебя хватало силы духа находиться здесь долгие годы. Жить, не живя. Видеть других людей, в которых жизнь продолжала искриться и знать, что тебе это не светит. Неужели тебе не хватит силы духа принять свою судьбу? Судьбе надо не бояться смотреть прямо в глаза. Так ты мне сказал при нашем знакомстве?
   Папаша Сид колебался. Его дыхание стало тяжёлым, глаза бегали, а он что-то беззвучно шептал про себя. Но в какой-то момент на его губах проступила улыбка, и он поднял на меня свои глаза. Они словно перестали быть такими же молочно-белыми и начали чуть светиться.
   - Я не знаю, как ты это делаешь, - сказал он. - И надеюсь, что не толкаешь меня на большие глупости. Но сейчас мне кажется, что ты прав. Пора Папаше Сиду взглянуть своей судьбе в глаза.
   Он взял мою руку и крепко пожал.
   - Я готов, - изрёк он и, подняв голову, встал на ступеньки автобуса. - Прощай, "Млечный путь"! Надеюсь больше не увидеться!
   Я кинул взгляд на Зелёную Шляпу и подумал о том, что если бы на нём не было маски, то я видел бы сильнейшее недоумевание. Он остолбенело пялился на нас, не в состоянии переварить произошедшее.
   - Попроси Нароха прислать ещё машину, - сказал ему я. - Как видишь, в ней ещё есть надобность. И, кстати, ты ему проспорил, - я показал на него пальцем и, развернувшись, пошёл обратно. Вот теперь до моего отбытия оставалось совсем немного времени, и я это знал.
   Я вернулся в здание вокзала. Посмотрел на кафетерий и, взяв стаканчик кофе, приложился к нему. Вкус кофе был средненький, и я для себя решил, что больше в жизни не буду пользоваться растворимым кофе из автомата. Куда бы меня ни занесло. Поднялся на балконы и прошёл по коридору, из которого пару дней назад попал на крышу и встретил там Наташу. Мне кажется, именно тогда я её первый раз и встретил как человека, который готов был раскрыться и поделиться своей историей. Мой взгляд упал на приоткрытую дверь. Я узнал в ней ту дверь, за которой когда-то молился Амин. Вспомнив его состояние и пожелав мысленно борцу удачи, я закрыл дверь. Наступало время закрывать двери на "Млечном пути" и надеяться, что сюда я больше не вернусь. Мои ноги понесли меня на крышу. Сейчас, когда туман был светло-молочным, картина представлялась другой, нежели когда мы сидели тут вдвоём с Наташей. Я прошёл на то самое место и присел, свесив ноги с крыши. Девушка приходила сюда, чтобы побыть в одиночестве, попытаться ответить на большие вопросы. Что она нашла в итоге? Наверное, немного душевного спокойствия. Наверное, немного радости в жизни. Откуда это всё берётся - вопрос сложный, и, мне кажется, недостаточно, чтобы рядом был хоть сколь либо близкий человек. Думаю, для этого должно произойти маленькое чудо. И если я говорил, что чудеса не случаются столь часто, чтобы надеяться на их повторение, то в этот момент был готов взять свои слова обратно. Чудеса разные, и самое трудное - суметь разглядеть их сквозь пелену обыденности.
   Посидев немного на крыше, я поднялся на ноги и спустился обратно. Я не знал, когда придёт автобус, но знал, что оставаться тут больше не хочу. Ноги понесли меня к автостанции. Я подошёл к семафору, на котором горел красный свет. Быть может, уже завтра он снова сменится на зелёный, а, быть может, вскоре это место погрузится в долгий сон, прежде чем до "Млечного пути" снова дойдёт никогда не заканчивающаяся очередь из людей, вставших на пороге жизни и смерти. Я прикоснулся к семафору, ощущая его тепло. Оно будто растекалось по жилам, будто хотело мне что-то сказать, удержать у себя. В голове возникла мысль о том, чтобы занять место Папаши Сида. С его слов я хорошо тут прижился и оказывал благоприятное воздействие на людей. Провожать в, быть может, последний путь было непростым занятием, но не могу сказать, что это давалось с таким уж большим трудом. Но я думаю, что свою миссию, если можно это так назвать, я выполнил. Не ставил перед собой никаких конкретных и глобальных целей, и наверное это и было самым честным. А когда ты начинаешь возлагать на себя великие миссии, даже если они идут из глубины души и направлены на благо, - всё начинает идти наперекосяк. Становиться пошлым, высокомерным, наигранным. А как я мог хорошо выполнять эту работу, если бы понимал, что нечестен даже перед самим собой?
   Я сел на асфальт в ожидании автобуса. Прикоснувшись к лицу, я чувствовал на нём серьёзные шрамы. Они болели, но не так сильно, как это могло быть в реальном мире. В конце концов, шрамы на лице пройдут, а шрамы души - вряд ли. Я сидел спокойно, в ожидании автобуса. На этот раз не было ни слёз, ни волнения. Я просто созерцал асфальтированную площадку перед собой и даже не мог сказать, колыхнулись ли что-то в моей душе, когда из-за автостанции выехал автобус, в водителе которого я узнал Нароха.
   - Привет! Выиграл очередное пари? - спросил я его при встрече. - Зелёная Шляпа был удивлён.
   - Чёрт возьми, нет! - раздражённо ответил тот. - После того, как он со мной связался, я сам чуть свою маску не проглотил.
   - Так ты не знал, что Папаша Сид уедет?
   - Откуда? Я знаю многое, особенно про ваше прошлое, но я не экстрасенс! В любом случае, теперь на "Млечный путь" я буду заезжать пореже. Всё-таки с Папашей всегда было интересно поговорить.
   Я посмотрел на него с готовностью задать ещё пару вопросов, но кондуктор покачал головой.
   - И не спрашивай о судьбе девушки и Папаши. Тебе этого знать не положено.
   - Так и думал, - ответил я. - Ну, что ж, если ты не против, мы можем продолжить в автобусе. Чего тянуть, как говорится?
   - Прощаться будешь?
   Я осмотрел пустую автостанцию.
   - С кем? - спросил я.
   - Знаешь, многие из оставшихся последними, не только с этого узла, прощаются с небом, с воздухом, с чем угодно. Как будто цепляются за соломинку.
   - Ну уж нет, - возразил я. - Последние дни хватило с меня прощаний. Поехали!
   Я поднялся по ступенькам и решил не уходить подальше от водительского сиденья, усевшись прямо в первый ряд.
   - У вас тут даже ремней безопасности нет? - решил я сострить. - Вдруг попадём в аварию, и я умру.
   Нарох посмотрел на меня, как на идиота, но потом от души рассмеялся. Он занял место водителя и, закрыв решётчатую дверь, завёл двигатель.
   - Меры предосторожности, - заметил он. - Некоторые начинают буянить, когда узнают, куда держим путь.
   - Я попробую без этого, - спокойно ответил я.
   - Правила есть правила, - развёл руками мой кондуктор.
   Окно у водительского сиденья он опустил и положил на него левую руку. Я заметил, что даже от движения автобуса и открытого окна поток воздуха не возникал, и в салоне стояло полное безветрие.
   - Признаться честно, я думал о том, что ты составишь компанию Папаше Сиду. И мне кажется, из тебя получился бы хороший проводник.
   - Кондуктор?
   - Не, - отмахнулся рукой Нарох. - Мы, считай, обслуживающий персонал. Именно проводник. Человек, который успокаивает души людей перед тем, как они садятся ко мне. И, знаешь, я бы порадовался. Когда человек спокойный, он не начинает портить салон, бросаться на сетку, пытаться выбить окно и творить прочие глупости. Как говорил Козьма Прутков, смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней было приготовиться. Но, поверь, люди нифига это не делают. В первый день ты в этом кстати убедился на примере Максима.
   - Кстати, Максу ты сразу сказал, куда вы едете, его было слышно аж со стоянки. А остальным?
   Автобус медленно двинулся и поехал по дороге. За шлагбаумом начиналось настоящее ничего, через которое была проложена трасса. По краям была будто бы плоскость, нарисованная в компьютере и закрытая однотонной молочной текстурой. Впереди виднелась развязка.
   - Главное - кинуть кубик до развилки, - удовлетворил Нарох моё любопытство. - Можно хоть не садясь в автобус, как я сделал с этим вашим буйным.
   Я усмехнулся.
   - А насчёт Макса, - продолжил кондуктор. - Знал бы ты, как меня достало отвозить этого недоумка обратно на землю, а затем снова обнаруживать его раз за разом здесь. Натуральный дурдом. Думаю, в эту минуту я получил моральную компенсацию за свои труды.
   Мы подъехали к развязке, перед которой стоял светофор. Он горел красным.
   - Вон туда, - показал Нарох влево, - дорога на землю. Справа на эстакаду - в Верхнюю канцелярию, а в туннель - догадываешься сам.
   - Да уж проще некуда.
   Я сглотнул. Несмотря на то, что я старался казаться спокойным, внутри нарастало волнение. Я посмотрел на кубик, который Нарох стал вертеть в руке. В горле пересохло. Кажется, наступал час истины. Быть может, я и помогал людям уходить, но сам не могу сказать, что был к этому готов. Нарох сжал кость в руках, и из его ладони начал струиться знакомый радужный свет. Он подкинул кость до потолка кабины и снова волшебным образом поймал её. Раскрыв ладонь, он посмотрел на кубик и затих. Затем кондуктор повернул ко мне голову, и наши взгляды встретились. Я чувствовал, как сердце у меня начинает учащённо биться. И в этот момент Нарох взмахнул левой рукой и выкинул кость в окно. А потом взял и повернул на левую дорогу.
   - Я не знаю, что мне за это будет, - прокомментировал он, пока я находился в состоянии глубокого ступора. - Но в конце концов я первый раз остаюсь без кубика. А Зелёная шляпа регулярно его теряет, и ничего, терпят же его. Хотя однажды он, пролюбив кубик, по своему разумению привёз абсолютного праведника в Преисподнюю, а бывало, что и убийцы с его лёгкой подачи оказывались наверху. Вот уж действительно случайность так случайность. И никакого тебе рока.
   - У тебя же в запасниках была цитата о том, что случайность - это неправильное название судьбы? - обретя дар речи, произнёс я.
   - Есть ещё и другая, - парировал кондуктор. - Бог не играет в кости. И мне кажется, она принадлежит большему мудрецу. А вообще, поверь, подбери мне случай, а нужную цитату я найду.
   Нарох крутанул какой-то тумблер на панели управления, и в глазах у меня всё стало расплываться. Тело как будто стал поглощать молочный туман, и я буквально за несколько секунд погрузился в небытие.
  

***

  
   Очнулся я в палате, и вот эти события уже не так хорошо были запечатлены в памяти. Вокруг меня суетились какие-то люди. Меня поздравляли с тем, что я вышел из комы, неловко молчали о том, что произошло с моей женой, хотя спустя несколько дней, когда я пошёл на поправку, донесли эту новость. Я принял её спокойно, чем немало удивил врачей, но моего ответа, что я это видел "там", им хватило.
   - Вы видели туннель? - спросила меня не в меру любопытная мед. сестра.
   - Ничего я не видел, - ответил я, решив, что мои истории про вокзал и автобусы скорее всего доведут до того, что я окажусь на приёме у психиатра.
   Здоровье моё неспешно шло на поправку. Меня приезжали навестить знакомые, хоть им и пришлось преодолеть для этого немалый путь. Я искренне рад был их видеть и с каждым днём чувствовал, как возвращаюсь к обычной жизни. В кому я впал от существенной потери крови и травм внутренних органов, но голова на удивление не пострадала. Я нашёл конечно на своём лице порядочное количество шрамов, и они у меня вызывали воспоминания о драке с Петром. Совпадение? Может быть. А, может, простая случайность. Бог не играет в кости, но он не прочь поиграть с человеческими судьбами - в этом я был уверен стопроцентно.
   Спустя ещё какое-то время, незадолго до выписки, меня навестила пожилая дама. Она принесла мне цветы и просила простить её дочь, которая была виновницей ДТП. Было видно, что старушка чувствует себя неловко, и я даже попытался как-то ободрить её. Из разговора стало понятно, что Алёна умерла, не выходя из комы. Значит, ей выпала эта сторона кубика.
   - Мне кажется, что перед смертью, умирая, она должна была просить у Вас прощения, - изрекла старушка, и я вспомнил наш разговор накануне её отъезда.
   - Уверен, так и было, - ответил я. - Но от судьбы не уйдёшь.
   Первое, что я сделал, выписавшись (и конечно же покурив прямо за воротами больницы), - это пошёл на могилу жены. Посещение произвело на меня сильнейшее впечатление. Она лежала там одна, согласно надписи, но я-то прекрасно знал, что на самом деле в ту ночь умерли двое. Я просто молча стоял над погребальным камнем, понимая, что мы больше никогда не увидимся. Разве что когда-нибудь встретимся в Верхней канцелярии? Я не был уверен в том, что мне доведётся отправиться именно туда, но очень хотел верить, что Лиля сейчас была там.
   Придя в себя, я понимал, что жизнь идёт дальше. Спустя несколько дней я пошёл штурмовать больницу, где лежала Наташа. На меня смотрели довольно странно, но в конце концов мне удалось добиться правды от врачей. Оказалось, что она скончалась месяц назад, не приходя в сознание. Не знаю, почему, но я не был удивлён. Может быть, потому что оставшись в живых она нашла бы способ меня навестить, пока я валялся на больничной койке. Но это было рациональное объяснение. На самом деле я интуитивно чувствовал, что она ушла и ушла безвозвратно. После определённых поисков мне даже удалось найти и её могилу. Стоя у надгробия, я положил к нему цветы и смотрел на фотографию улыбающейся девушки. Она толком и не начала жить, постоянно страдая от проблем со здоровьем, но на фотографии она улыбалась светлой улыбкой, которая будто бы была послана откуда-то оттуда. Конечно, я никогда этого не узнал, но верил, что она попала в Верхнюю канцелярию, выражаясь словами Нароха. Я был рад тому, что смог подарить ей несколько дней счастливой жизни, несмотря на то, что это и жизнью уже не было, да и "счастливый" - насколько подходящее для этого слово? По крайней мере, я дал ей почувствовать себя нужной кому-то и любимой, и понимал, что она в ответ способна была на то, чтобы дарить тепло окружающим людям, а не просто быть обузой, как она сама про себя говорила.
   Ну а дальше началась обычная рутинная жизнь. Осознание того, что я по-настоящему остался один, стало приходить позже, и это была невыносимая боль. В тяжёлые минуты всегда считаешь, что твоё горе единственное существующее на земле и что преодолеть его невозможно. Чувствуешь невыносимую тяжесть на душе, утрату, внутреннюю пустоту. Но, как я говорил, время маскирует душевные шрамы, и спустя два-три года эта трагедия стала восприниматься бледной тенью прошлого. Ушла куда-то в подкорку и перестала тревожить каждодневно. Хотя, конечно же, если бы кто-то сказал мне эти слова в ближайшее после аварии время, думаю, что разбил бы этому кому-то морду.
   В конце концов, спустя четыре года у меня завязались новые отношения, и сейчас у меня есть прекрасная жена по имени Диана и сын, которому уже стукнуло три годика. Про мою аварию они конечно же знают и знают, что я потерял жену и нерождённого ребёнка. Но о том, что мне довелось пережить после этого, я так в итоге не рассказал никому. И дело не в том, что я опасался попасть к психиатру, как в первое время. Просто в определённый момент ты начинаешь понимать, что это наш собственный опыт, который передать на словах просто невозможно. Как говорил Нарох, первый раз заезжая за нами, есть точка, за которой взаимопонимание людей прекращается. И он, как обычно, был прав.
   Что ещё можно добавить в конце моей истории? Спустя несколько лет, копаясь в оцифрованных архивах газет, я с большим трудом смог найти заметку об аварии лифта, который обрушился в шахту и в котором в это время находились мать с дочерью. Я абсолютно не был удивлён тому, что дочь осталась жива и смогла выйти из комы, а мать скончалась, не приходя в сознание. Сейчас Кате должно быть двенадцать лет. Она подросток, которая живёт со своим отцом. Быть может, он тоже нашёл себе новую семью, а, может, воспитывает Катеньку одну. Это мне неизвестно, да и какая, в общем-то, разница?
   Будучи однажды проездом в Москве, мы с Дианой обедали в ресторане. Всё шло как обычно, мы ждали, когда нам принесут десерт и кофе (не растворимый!), когда ко мне внезапно подошёл упитанный кавказец. Поначалу я даже испугался, но посмотрев на его лицо, признал в нём Амина.
   - Какими судьбами, - только и смог выговорить я.
   Амин практически ничего мне не сказал, но крепко пожал мне руку.
   - Спасибо тебе, брат, - произнёс он, и с тех пор я его не видел.
   - Кто это был? - спросила Диана, и я понял, что призраки прошлого умеют просачиваться в твою жизнь даже тогда, когда ты о них не распространяешься.
   - Старый знакомый, - коротко ответил я. - Можно даже сказать, знакомый из другой жизни.
   Мне всегда было интересно, какая судьба в итоге постигла Папашу Сида. Я не знал ни его настоящего имени, ни с какого года он пребывал в коме, поэтому хорошо понимал, что любые попытки найти информацию о нём обречены на полный провал. Но один раз мне приснилось, что он стал одним из кондукторов. В этом сне он ловко рулил автобусом и своим проницательным взглядом с грустью и тоской взирал на "Млечный путь". И, знаете, мне кажется, если это так, из него должен был получиться прекрасный кондуктор! Старик это заслужил.
  

Июнь 2020

  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"