Аннотация: Эту маленькую и немного печальную сказку посвящаю своей маленькой доченьке на пять лет - ей 13-го числа следующего месяца исполнится!) Надеюсь, вам понравится, хотя это личное...))) Рассказ для конкурса "Между жизнью и смертью"
Владимир Датыщев
Сказка для Оленки
(цикл "Сказки-малютки для взрослый детей" )
Моей маленькой доченьке посвящаю
И можно владеть серебра бесконечностью,
И в золота плыть океанах,
Но только одним лишь богатством средь Вечности
Останутся Папа и Мама!
Из заповеди ребенку
- Папуль, - спросила меня моя маленькая доченька, - а правда, что я буду жить вечно?
Странный вопрос для девочки, которой скоро исполняется только пять лет... В таком возрасте обычно не размышляют о жизни и смерти.
- Ведь правда, папуль? - она нежно слабенькими ручками хватает меня за уши, теребит мои коротко стриженные волосы и улыбается. Так, как и всегда - открыто и без скрытых мотивов, так необходимых взрослым.
- Правда, - смеюсь я, хватая ее на руки, и поднимаю высоко-высоко, туда, где под пыльной лампой кружатся бабочки. - Душа никогда не умирает!
- Папка, а мама скоро вернется? - этот вопрос застигает меня внезапно, хотя ответ и был готов уже давно, как только знакомый до боли почтовый голубь улетел в небольшое приоткрытое окошко под нашим чердаком. Он оставил лишь мятую записку - "инквизиторы", и руки мои безвольно опустились.
Ведь обвиненным в дьявольской красоте не ходить по белу свету - ее завтра сожгут. И оставят нас наедине с моей малюсенькой дочуркой. Но плакать она не будет, ведь девочка пошла в мать - ей неведома слабость перед людьми. Мы просто сядем и поговорим, серьезно, как умные папка и доча, которой еще не исполнилось и пяти. А под единственным нашим чердачным окном заколышется толпа и яростные во всесильной злобе лица, освещенные колеблющимся огнем от факелов, дружно выдохнут - "Ведьма!".
И плеснут языки пламени, поджигая утлый монастырь, где когда-то нашли свой приют влюбленный менестрель и девушка, пленяющая красотой своих серых, или голубых - никак не могу разобрать, бездонных добрых глаз.
- Ну, скажи? - спрашивает меня Оленка, вглядываясь папе в лицо, задорно пощипывая мой нос. - Ведь скоро, правда?
- Правда, котенок, - и неожиданная слеза пробегает по щеке, она катится вниз и, словно колокольчик звенит по отшлифованным нашими ногами доскам. Наверное, доця ущипнула меня слишком сильно.
Укладываю ее на постель, укрывая стареньким потрепанным одеяльцем, из-под которого пытливо смотрят хитрые глазки. Некоторое время Оленка сопит, ворочаясь, а я усаживаюсь возле окна и упираюсь взглядом в угольный небосклон, колеблющийся под дымом костров инквизиции.
Святые, вы мучаете людей, вы убиваете ради короткого мига удовольствия, ведь ваш самозваный бог даровал вам такую возможность. Вы - ангелы в серых сутанах, вы черти, несущие крест, вы - идолы... Но лишь для себя.
И вашего бога нет! И не будет он с вами, когда снизойдет настоящий мессия, и падет на землю огонь, как когда-то вода. И погибнете вы! Вместе с нами... История заворочает свой тяжелый короб, и пустит время по новой, и будут люди на земле. И все повторится!
А сейчас упивайтесь вы кровью, зовите лживого бога, который прощает вам все, но только не женщине, отвергнувшей самого понтифика, сбежавшей с бедным музыкантом.
Вы говорите, что бог - это любовь, но любовь не уберегла нас от вашей расправы, наверное, бог - только ваш. Индульгенции ваши - лишь вам и дарованы, и нет кроме вас, преклоняющихся пред крестом иных богов на земле...
Тяжелая боль вонзается в легкие, меня скручивает прямо на коротком подоконнике. Некоторое время лежу и выплевываю кровь, она капает вниз - на голову проходящему мимо священнику. Но он настолько пьян, что не замечает, ведь по-иному, сюда бы уже ворвались люди в мышиного цвета масках, требуя немедленной муки уже умирающему.
Мне настолько больно и давит в груди, что не могу дышать, на глазах лежат горячие слезы, один глаз уже полностью ослеп - я тру его парализованными пальцами.
- Папа, а я ведь утром проснусь?
Тихий голосок, который, кажется, ничего не замечает, пробивается сквозь пелену кошмарной агонии. Оглохшие уши вновь обретают возможность услышать свою маленькую дочку, в пересохшем, словно набитом песком рту тяжело ворочается опухший язык. Провожу по горячему небу и деснам - Господи, если ты есть, не дай мне сделать это сейчас, дай успокоить моего маленького ангела.
И боль немного отходит, ведь настоящий Бог - не на окровавленных дыбах и покрытых предсмертным потом крестах, он в каждом из нас, и пребудет вовек.
- Да, милая, - мой голос уже не принадлежит мне, безвольные руки висят вдоль туловища, а глаза заливает кровью. - Проснешься!
- Иди ко мне, папонька, - она простирает ко мне свои маленькие ручки, пальчики дрожат - мы не ели уже вторые сутки. Ведь нет еды для ренегатов... - Ты же знаешь, па, я не могу без тебя уснуть. Или без мамы...
Стараясь не упасть, почти на четвереньках я подползаю на сведенных судорогой ногах к небольшой общей кровати из нескольких грубо отесанных бревен и укрытых нашей скудной одеждой.
Ложусь возле дочери, но так, чтобы она видела только мои глаза - а не губы, с уголков которых уже выступает кровавая пена.
- Проснешься, милая, - едва открываю наполненный горечью рот, - и мама будет рядом.
Моя дочь засыпает, а чума, этот неумолимый бес Европы охватывает меня.
Я смотрю на спящего ангела, над ее головой, будто нимб, украшенный светом от фитилька тоненькой свечки висит мое банджо - все, что осталось от прошлого. Ребенок и музыка, и, конечно же, та прекрасная женщина, с которой мы так и не обвенчались, ведь любой святоша отдал бы нас под трибунал инквизиции.
Я гляжу на маленькое милое личико и улыбаюсь, скрюченной болью рукой глажу ее по мягким волосам и умираю.
Несусь куда-то вверх, или вниз... Здесь нет понятия направлений...
Погоди, дай же мне лишь единственный миг, ведь обещания, данные ребенку нельзя не выполнять.
И словно слышит! Не тот, который где-то там, невидимо беснуется среди горящих костров, в которых гибнут невинные люди... А тот, кто действительно может простить всех, и рано, или поздно мы падем у ног его, ведь он - вечная Любовь. А уж она-то может удержать этот страшный мир на своих обугленных человеческой ненавистью коленях.
Падаю обратно, поближе к огням.
В маленькой тесной клетушке, среди десятка таких же опутанных сыромятными веревками женщин, лежит моя единственная. Прохожу сквозь решетки, ведь они не могут удержать бессмертную мысль, касаюсь пут - они распадаются, освобождая нежные руки любимой.
Она поднимает глаза, когда дверь клетки раскрывается, и бежит в сумрак холодной ночи - босиком, за нею бесшумно летят другие освобожденные, благодаря бога лишь за одно его присутствие.
Перед покосившейся дверью в монастырь Анна резко замирает, оборачивается и смотрит прямо на меня.
Ведь для любви нет бестелесных преград, она - Любовь, и даже смерть ей не под силу.
- Это ты? - спрашивает она, проводя рукой в воздухе, где находится моя неосязаемая щека, по которой бегут слезы. Радости и сожаления - ведь не смогу видеть, как две мои частички бога останутся здесь без меня.
Целую ее в сладкие губы, и отдаляюсь, улетаю...
Она уже в нашей комнатке под дырявой крышей, обнимает спящую дочь и мое безвольное тело.
Несусь вперед, к Нему, а внизу продолжают свой путь мои ангелы.
Но я буду с вами, слышите, вечность!
Любовь не покинет! Любимый пребудет с любимой, родитель не бросит ребенка!
И вечность канет во времена,
Сотлеет в прах нечистый,
И всех согреет лишь одна
Любовь и лик ее пречистый!
13.03.2009г.
Просьба к читателям: если вам нравятся мои произведения, поддержите молодого писателя - просто нажмите на вот этот баннер и все (эта система платит за клики). Сим добрым делом вы поможете мне финансово, а также сделаете благотворительный взнос в Фонд "Писатели против болезней", куда я передаю половину своих прибылей в сети! К тому же, Вы узнаете интересную информацию!)
