Утопая по щиколотку в мокром песке, возле пенистой кромки прибоя играла белокурая шестилетняя девочка, одетая в закрытый купальник ярко-оранжевого цвета. Стороннему наблюдателю было сложно понять смысл её игры: девочка прижимала к глазу маленький камушек и, время от времени поворачиваясь вокруг своей оси, что-то - или кого-то - рассматривала, точно в подзорную трубу. Иногда она озорно восклицала: "Он хороший... Она тоже хорошая!" - и свободной рукой указывала в том направлении, куда смотрела; а иногда замирала и пугливо вскрикивала: "Этот дядька - плохой! А она... фу! Фу! Бабка-ёжка!"
Рядом, в тени широкого зонта, сидели родители девочки - оба, как на подбор, крупные и упитанные. Они без конца жевали принесённую с собой домашнюю еду, разложенную на полотенце, и запивали её тёмным пивом прямо из горлышка полуторалитровой баклажки, которую по очереди передавали друг другу. Мама всё время пыталась накормить свою дочь, вполне не худышку, и каждые пять минут предлагала ей скушать то одно, то другое, на что девочка отвечала недовольством и брезгливо корчила лицо.
- Не стой на солнце, Марина! - беспокоилась мать. - Иди, сядь сюда, под зонтик.
Девочка проигнорировала замечание; приподнялась на цыпочках, прижимая камушек к глазу, и хотела было развернуться, как вдруг потеряла равновесие и чуть не упала, но удержалась, прыгая на одной ножке.
- Мама, там плохой дядя! - завопила дочь, разглядывая купающихся в море людей.
Родители посмотрели в том направлении, куда смотрела Марина.
- Какой дядя? - решил подыграть ей отец.
- Да вон же, там.
Девочка отвела руку с камушком от лица и посмотрела на отдыхающих людей невооружённым глазом, пытаясь найти среди них того, "плохого", по её мнению, дядю. Но не нашла. Снова приложила камушек к глазу - плохой дядя как испарился. Затем переместила "бинокль" в сторону пляжных домиков и вскрикнула:
- Плохая тётя!
- Марина, во что ты играешь? - спросила родительница, стряхивая с живота и бёдер шелуху от орешков.
- Там... Она ведьма, мама. - Девочка испуганно одёрнула руку с камушком от лица и прищурилась, пытаясь разглядеть страшную тётю в толпе. - Ой, её уже нету, куда-то делась. - Снова приложила к глазу камешек и закричала: - О! Бабка-ёжка появилась! - и бегом залезла под зонтик, прячась за мамой.
- Кого ты там увидела? На, доча, скушай лучше конфетку, - мама протянула ей пакетик со сладостями. - Баба-Яга только в сказках.
- Не хочу! - отказалась малышка и приступила к наблюдению, но уже "из засады" - маминого туловища.
- А бутербродик?
- Не хочу.
Чуть позже, когда страх миновал, девочка "гуськом" вылезла из-под зонта и, сидя на корточках, продолжила игру. Она разговаривала сама с собой и крутилась на месте, разглядывая людей, до тех пор, пока не встретилась взглядом с мужчиной средних лет. Он полулежал на спине, опёршись на локти, на резиновом коврике в пятнадцати метрах от неё, и наблюдал за ней, улыбаясь. Рядом с ним, накрыв лицо белой панамой, лежала девушка. Девочка опустила камушек, чтобы лучше рассмотреть любопытного мужчину и убедиться: на неё он смотрит или куда-то позади неё - на море?
Двадцатидевятилетний мужчина давно наблюдал за девчонкой, впрочем, не столько специально следил за ней, сколько потому, что она находилась напротив и невольно попадала в поле его зрения. Всё это время он пытался разгадать, во что она играет? И только теперь, когда малышка повернулась к нему лицом, он понял суть игры. Оказывается, посередине того камушка, при помощи которого она вела наблюдение, находилось маленькое отверстие. Когда их взгляды пересеклись, мужчина приподнял руку и поиграл пальцами в знак приветствия. Девочка смутилась, залезла под зонт и спряталась за мамой. Через несколько секунд выглянула из-под маминой подмышки. Заметив, что мужчина продолжает за ней следить, снова спряталась; потом опять выглянула - и быстро спряталась. Когда малышка в очередной раз посмотрела на мужчину - на её лице играла улыбка. Мужчина в ответ приподнял руку и выполнил жест "окей", соединив кончики большого и указательного пальцев, и в образованное кольцо посмотрел на малышку.
- Попей сок, - мама тщетно пыталась уговорить дочь съесть хоть что-то.
- Не хочу.
Мужчина заёрзал - галька, хотя и мелкая, даже через коврик врезалась в поясницу, и он перевернулся на живот. Но и в таком положении пролежал недолго - надоело. Снова сел, осмотрел свои покрасневшие от загара плечи и грудь, бросил беглый взгляд на семейную пару, распивающую пиво, и поймал встречный взгляд девочки - та продолжала с ним заигрывать: кокетливо улыбалась, хихикала и пряталась за мамой.
- На, съешь вот... - Родительница протянула к лицу ребёнка тонкую трубочку охотничьей колбаски и, пока та зазевалась, улыбаясь мужчине, впихнула ей в ротик добрую треть. Дочь сначала возмущённо сопротивлялась, пыталась выплюнуть её, но, распробовав приятный копчёный вкус, всё же подчинилась и откусила половину.
"Как хорошо, когда вокруг - мир, - размышлял мужчина, глядя на девочку. В этот момент его охватила такая грусть, что хотелось заплакать. - Не надо сидеть в сырых окопах... особенно зимой, когда холодно... не надо менять привычный уклад жизни. Всегда б так: лежать на песочке и греться на солнышке".
Нынешним летом городские пляжи Одессы не пустовали: их официально - но с рекомендацией воздержаться от посещения - открыли в конце августа. Несмотря на ежедневные сигналы воздушной тревоги и запрет на купание - расставленные в акватории противоминные сети давно порвались и никакой защиты не представляли, - соскучившийся по морю народ хлынул в курортный город из близлежащих городов и соседней Молдавии. Одесситов, привыкших к прилётам и взрывам, таблички с надписью "Мины", установленные на некоторых пляжах, давно не пугали. Бесстрашные люди приходили отдыхать целыми семьями, даже с маленькими детьми, надеясь на авось.
- Пройдёмся, Лиз? - предложил мужчина жене. В ответ - покачивание широкополой пляжной панамы, прикрывающей её лицо от солнечных лучей, что означало - "не хочу".
Он знал, что Лиза ждёт звонок от подруги, и потому не стал её уговаривать: общение с Катькой ей дороже, чем "шведский стол" в отеле или ровный загар на теле.
Тут же прозвучал рингтон.
- О, Катька! - воскликнула Лизка, обрадованная так, будто подруга должна сообщить ей о крупном выигрыше в лотерею. Не снимая с лица панаму, она вытянула руку, нащупала под сумкой мобильник и ответила:
- Кать! Ну, привет, дорогая! Где пропала?
Мужчина с досадой вздохнул: "Это надолго".
- Та загораю, дорогая... Паша рядом... Хорошо... Тебе от Кати привет, Паш!.. Ага, Катюха, ну, рассказывай, как ты...
- Пойду, пройдусь, - буркнул Павел, зная, что его уже не слышат, поднялся с коврика, отряхнул ноги от песка, обул шлёпки, взял в охапку бриджи и рубашку и направился к выходу из пляжа.
- ...Кстати, забываю спросить: расскажи, где нашла такую работу? По знакомству? Не хитри! А что за благотворительность? Ну, молодчина, нигде не пропадёшь... Да что - мы! Мы пока здесь. Отдыхаем... так сказать. Надеемся, что устаканится, пока будем здесь... Не, не передумал... Не знаю, Кать, не хочет, говорит, может, пронесёт, и не попадёт под призыв. Пока ведь молодняк набирают... Да, да... Боюсь, конечно, что ты - сплюнь, Кать!.. Я-то хочу... да хоть завтра. Но Паша предлагает подождать... Ну, а как у вас? Как относятся к нашим? Чё так?.. Ну, свиньи, они везде есть. Только позорят Украину. А так, говоришь, всё нормально... Ну и, слава Богу! Степан как?.. Ого! Понятно, на халяву и уксус сладкий... Мой, ясное дело, переживает... Не-е, не хочет. Расстроенный, плохо спит... Да вот никак не могу уговорить, Кать. Может хоть твой убедит... не знаю? Не слушает меня, тенью ходит... Да, да... Какое там настроение, Кать... Как начинаю об этом разговор, отмахивается и уходит... Нет, не пьёт, ни капельки... Как я завидую вам, Кать... - постепенно голос Лизы растворился в гомоне отдыхающих и музыке, льющейся из летних кафе.
Который день Павел маялся: ему наскучило валяться без дела и жариться на солнце, как карась на решётке. Прошла неделя, как они приехали - вернее, сбежали из Житомира, - а до сих пор толком не видели город: не гуляют, не посещают достопримечательности, только отель - пляж - отель. Противно. Во время безделья у Павла появляются дурные мысли, и тогда он начинает думать эти мысли, размышлять, накручивать себе что-то, отчего в итоге его одолевает такая гнетущая тоска, такая тревога, что ни спать, ни даже жить не хочется. Лучше где-то ходить, что-то смотреть, чем-то отвлекаться... Так нет же, - лень ей, Лизке, лишний раз задницу поднять.
Павел поднялся на набережную и неспешно пошёл в сторону центра. Быть в Одессе и не пройтись по Потёмкинской лестнице - это грех, считал он. Сколько исторических - и просто красивых - мест в родной стране, так нет же, всем мюнхены да франции подавай, - негодовал Павел, мысленно упрекая жену и её подруг, сбежавших в Европу. Лизка, она ж, как только началась война, кроме как о Мюнхене, ни о чём больше не думает. Талдычит и талдычит одно, все уши прожужжала: уговаривает его уехать в Германию. Навсегда. А всё из-за Катьки, подружки: та первой подала пример: сбежала с мужем и детьми в Германию и теперь без конца звонит Лизке, жизнью своей роскошной хвастается. И надо ж так: беженка, а умудряется деньги грести лопатой, зарабатывает на какой-то благотворительности в пользу украинской армии, собирает средства на нужды обедневших сограждан, которые остались на родине и лишились крова. Девка му́рая, нигде не пропадёт. Теперь их за собой тянет. Но всё бы ничего, - хвастает, и пусть хвастает, - если бы, болтливая, не стращала жену, не пугала её и не каркала, что, мол, дотянут они с Лизкой резину, пока не загребут его в армию силой и не отправят на фронт.
Понятное дело, Лизка теперь живёт вся на нервах. Ему же не то что бы совсем не хочется в Мюнхен, он просто не понимает - зачем. Зачем драпать из родной страны в чужие земли, тем более, сейчас, когда никакой опасности, в общем-то, серьёзной нет, и можно вполне спокойно переждать ещё маленько: месяц здесь, в Одессе, другой - у бабули в Черниговской области, а там, смотри, и войне конец.
Павел шёл по извилистой Трассе здоровья, утопающей в зелени, в сторону парка Тараса Шевченко. Места здесь красивые, но красоту эту Павел не замечал, потому что в его голове бушевали томные мысли. То, что русские напали - неоспоримо плохо. Но отчего же тогда у него нет злости к братьям славянам, почему? "Как же так, - задавался он вопросом, - на нашу страну, вроде как, напали, а желания защищать свою родину от врага ни у него, ни у большинства людей - нет. Абсурд какой-то: мы жили вместе, работали вместе, семьи создавали общие, и вдруг - враги".
Как Павел не старался вызвать у себя лютую ненависть ко всему русскому, ничего у него не получалось - ну не возникает у него даже мизерной неприязни к России, хоть ты убей. И проклинает он не столько тех, кто заварил эту кашу, сколько саму войну. Нежелание участвовать в ней его гнетёт и делает несчастливым. И вроде видишь разрушенные ракетными попаданиями дома, слышишь вой сирены воздушной тревоги, но живёшь, точно на другой планете: всё равно не верится, что недалеко идёт война и гибнут парни. Умирают, по большому счёту, ни за что. Вообще, эта война казалась Павлу странной. В пример - Одесса. Здесь люди преспокойно гуляют, веселятся, нежатся на солнышке, живут вполне мирной жизнью... А где-то в окопах...
"А может, всё это враньё, - обнадёживал себя Павел, - которое передают в новостях? Ведь сколько выкладывают фейков в интернете, сколько разоблачений? Что, если и правда всё не так, как есть на самом деле? Кому верить?"
Павел верил своему сердцу. А оно подсказывало молодому человеку, что избежит он страшной участи - не попадёт на фронт. Внутренне он был уверен, что воевать не будет. "Я не трус, - убеждал он себя, - просто хочу жить. Жить в мире. Хочу покой, какой был прежде. Но отчего боюсь, почему бегаю и прячусь как крыса?.. Нет, нет, ни за что не стану воевать... А если поймают? Нет, всё равно не пойду... уж лучше... Да что я заладил! Не быть этому. Надо просто не думать об этом. Всё наладиться, всё будет хорошо. Надо верить".
Павел свернул в переулок, загороженный противотанковыми "ежами" и мешками с песком, поднялся до перекрёстка и вышел на Французский бульвар. Впереди, в двух кварталах выше, слышались мужские и женские голоса - люди ругались и кричали друг на друга. Вдруг из проулка выбежал парень и помчался навстречу Павлу, за ним вдогонку - трое крепких мужчин, за которыми, прихрамывая на одну ногу, бежала женщина. Павел прижался спиной к ограде, пропуская погоню мимо себя.
- Помогите, люди! - кричала женщина, тщетно пытаясь догнать убегавших. - Остановите иродов! Он у меня слабый, хронический... Помогите!"
Павел некоторое время стоял, как вкопанный, наблюдая за погоней, пока военкоматчики не скрылись за поворотом, и только потом продолжил движение, с опаской оглядываясь назад. Сцена, свидетелем которой он оказался, привела его в ещё большее уныние. Его чересчур богатое - в последнее время - воображение заставило увиденное сразу примерить на себя: он живо представил, как сам попадает в лапы сотрудников ТЦК, как они скручивают ему руки за спину и валят на землю лицом вниз на виду у сочувствующих людей, а потом тащат по земле к автофургону и запихивают его туда, чтобы увезти на фронт...
"Бред какой-то! Народ не желает воевать, а его заставляют, - разговаривал он сам с собой. - Люди не хотят защищать свою страну от врага, напавшего на неё... Что-то здесь не так, ей-богу, не так. Не до такой же степени мы трусливые, чтобы не понимать: если страна в опасности, её надобно защищать, а не драпать в европы и америки, надеясь, что Родину защитит хтось другой. Идти на войну ты должен - обязан! - самостоятельно. Как можно силком заставить человека защищать свой дом, свою семью? Такой человек, - какой с него патриот! В таком гражданине нет никаких ценностей - это предатель. Ерунда! Либо мы люди без рода и племени, утратившие достоинство и чувство родины, либо - овцы".
Павел почувствовал стыд, и начал искать оправдание своей трусости. Ну да, да, он боится войны, - кто ж её не боится? - хотя сам не из трусливых. Но признаться - даже себе - в этом ему стыдно; он и с Лизкой-то старается о войне не говорить, а если и говорить, то как можно реже. И дело тут, скорее, не в боязни перед смертью, а из-за страха, что можно помереть напрасно. Вот если бы другая война... как та, Великая Отечественная, когда люди за правое дело... когда все вместе: и туркмены, и украинцы, и белорусы, и якуты - вот тогда другое дело. Что-то подсказывало ему: не та это война, вовсе не та.
Последние дни лета в Одессе выдались душные и жаркие. В парке Шевченко под пышными кронами дубов, тополей и акации царила ободряющая прохлада. Здесь было людно: гуляли мамы с колясками, отдыхали на скамейках пенсионеры, влюблённые парочки в обнимку нарезали круги по аллеям. На крохотной лужайке между кустов, в ярком пятне солнечного света веселилась молодёжь: ребята и девчата выпивали, танцевали под песни шансона и нескромно изливали националистические призывы вперемежку с браными словами, не стесняясь того, что находятся в общественном месте.
Павел сбавил шаг, наблюдая за счастливыми и беззаботными молодыми людьми. Каждый очередной тост подростки сопровождали словами: "Слава Украине!" Мужчина остановился и погрузился в раздумья. Он смотрел сквозь компанию подростков в никуда и вёл диалог со своим внутренним "Я": "Вот они - и таких много! - не боятся, а радуются войне, и убеждены, что русские - враги!"
- Эй, мужик! - позвал Павла один из молодчиков с бритой наголо головой и с чёрными от татуировок руками. - Слава Украине!
Павел вернулся из астрала и стал озираться по сторонам, смущаясь своего поведения: "Совсем себя не контролирую: таращусь на незнакомых людей, как дурак". Быть избитым или покалеченным ему, понятное дело, не хотелось, - молодёжь принадлежала к радикальному сообществу, - поэтому прежде, чем ретироваться, он поспешил хоть как-то отреагировать: кивнул в ответ в знак солидарности и невысоко и неуверенно, при этом испытывая мерзопакостное чувство, поднял в приветствии левую руку. Юная особа с фиолетовыми волосами и размазанной под глазами чёрной тушью кокетливо поманила его к себе рукой, но Павел отвернулся и быстро зашагал прочь, от греха подальше. Поражала смелость юнцов: они не драпают за рубеж, а преспокойно веселятся в парке на виду у всех и нисколечко не боятся, что их в любой момент могут загрести сотрудники военкомата и отправить на фронт.
В районе стадиона "Черноморец" количество отдыхающих в парке выросло вдвое: люди спешили на пляжи "Ланжерон" и "Отрада". Отовсюду звучали песни на украинской мове на военную тему.
"Жизнь идёт своим чередом. Народ - страна - отдыхает! И будто ничего такого жуткого в нашем государстве не происходит. Война, она ж... это... где-то там, а тут - благодать".
Музыка и веселье начинали раздражать Павла: на востоке гибнут солдаты - какая тут музыка, какие могут быть танцы! Он всматривался в довольные, беззаботные, сытые и не грустные лица прохожих и не обнаруживал у людей ни тревоги, ни страха. И сам собой напрашивался вывод: а что, если никакой войны, судя по настроению людей, и в помине нет.
"Ну не должно так? - негодовал он. - Ведь коль идёт война, то человек не должен оставаться спокойным и жить как ни в чём не бывало: не до веселья ему тогда, не до купания, не до обжираловки и не до спокойного сна. Где же ты, угрызение совести?"
Из парка Павел вышел на улицу Нахимова. Из распахнутых настежь окон на втором этаже пятиэтажного дома слышались крики - по-видимому, ругались муж с женой - и надрывный плач малыша. Разве есть что-то хуже войны? Из-за чего можно так ругаться? Они вполне мирно живут в почти мирном городе, в то время как треть их страны захвачена лютыми врагами! Зачем ругаться?
На самом деле Одесса не вызывала восторга. Малолюдность, забитые фанерой и досками витрины магазинов, множество пустующих квартир, - всё это приводило в уныние. Не таким представлялся Павлу великий город.
В Карантинном переулке Павел засомневался - туда ли он идёт? Пришлось остановить прохожего, чтобы спросить, как пройти к Потёмкинской лестнице. Слава богу, двигался правильно - впереди, в пяти минутах ходьбы, находился Стамбульский парк, а за ним верхняя площадка Потёмкинской лестницы.
Перед входом в парк стоял молодой парень лет двадцати, опёршись на костыли, - у него не было правой ноги, - и просил милостыню. Одет он был в гражданку, но ни у кого не вызывало сомнения, что парень недавно вернулся с фронта. Павел на секунду остановился, замешкался, посмотрел по сторонам в поисках другого пути - он не хотел проходить рядом с калекой. Но было поздно менять маршрут, так как инвалид уже смотрел на него, да с такой жалостью в глазах, что Павлу пришлось ускорить шаг и быстро пройти мимо, опустив голову, - он и здесь струхнул: испугался осуждающего взгляда покалеченного воина, который наверняка про себя будет спрашивать: "Что, мужик, как живётся тебе? Море тёплое? Жена красивая?"
Вот и памятник Дюку де Ришелье. Поблизости работала ретро-карусель: под средневековую мелодию шарманки двое ребятишек кружились на ней, сидя верхом на жирафе и зебре.
Павел оглянулся по сторонам, решая, куда идти дальше, и увидел вывеску с надписью "Сувениры". "Загляну-ка. Вдруг, что на память возьму", - и направился к павильону. Большинство сувенирных товаров посвящены были войне: значки, шевроны, медали, погоны, натовские и штатовские флажки, шлемы, противогазы, предметы посуды с изображением военных и портретами нацистских лидеров, - Павел не стал там задерживаться и перешёл к стеллажам с мирными сувенирами. Куда более радовали глаз привычные изделия из ракушек, камушек, дерева, сувениры на морскую тематику и историю города. У прилавков толпились люди. Женщины расспрашивали продавцов о кремах и настойках из трав, дети просили родителей купить им магнитики с видами города и моря, кто-то держал в руках сувенирные авторучки и без конца переворачивал их вверх-вниз, заставляя белый пароходик плавать взад-вперёд внутри прозрачного колпачка, наполненного жидкостью; кто-то прикладывал к уху раковину, слушая шум прибоя.
Двигаясь вдоль стеллажей, Павел нечаянно задел головой - чуть не поцарапав кончик уха - подвешенную к перекладине под крышей связку камней, нанизанных на верёвку. Раскачивающуюся связку он остановил рукой. "Пемза, что ли?" - трогая ухо, решил Павел, но, присмотревшись, не нашёл с пемзой сходства - это были другие виды камней. Камушки разные по размеру и цвету заинтересовали его. Он даже погладил несколько камней, пытаясь понять, что в них такого сувенирного, или экзотического, или ценного? С виду - это были обычные голыши, которых тьма тьмущая на берегу. Зачем платить деньги за то, что можно бесплатно подобрать на пляже, стоит только спуститься по знаменитой лестнице к побережью и наклонить туловище. Тут он вспомнил про Потёмкинскую лестницу и уже хотел было развернуться и уйти, как прокуренный, хриплый голос продавщицы задержал его:
- Недорого, берите, и вам повезёт, молодой человек! Амулет найден на Собачьем пляже. Молодой человек, молодой человек, вам сколько камней?
Павел повернулся на голос.
- Вы мне?
- Вы обязательно должны иметь такой камень, - продавщица взгромоздилась на табуретку и стала снимать одну из связок.
- А что это?
- Ах, вы не в курсе? - ещё больше обрадованная, она быстро спустилась и протянула связку, точно на ней были не камни, а сушки. - Это оберег, магический камень. Его ещё называют Око Бога, а в народе - Куриный бог. Возьмите, и он принесёт вам счастье.
- Мы вам расскажем, как активировать силу камня, как хранить и использовать его, - присоединился к женщине её коллега мужчина. - Слова заговора - в подарок. Без нужных слов не получится.
И тут его осенило: он вспомнил ту девочку на пляже, которая играла с точно таким же камнем с отверстием посередине.
- Любое ваше желание исполнится, если правильно использовать камень. Вам какой цвет нравится? - продолжала уговаривать продавец. - Тут и от цвета зависит.
Павел не мог решиться на покупку этих обычных с виду камней. "Что, если это обман? Какая ещё магия? Смешно даже. Хотя... Да нет, глупости это..."
- Правда, что ли? - не понятно зачем спросил он, когда и так известно, что продавец никогда не ответит "нет".
- Эх, ещё как! Дома загуглите "куриный камень" - сами поймёте.
Поддаваясь гипнотическим уговорам ушлых продавцов, он готов был расстаться с мелочью, но не столько из-за того, чтобы себя порадовать безделушкой, сколько выручить продавцов и удовлетворить их патологическое желание продать хоть что-нибудь.
- Н-нет, я подумаю... Возможно, в следующий раз... Завтра. - Павел, всё-таки, не решился на покупку, и только хотел развернуться и уйти, пока его окончательно не уговорили приобрести фигню, как позади себя услышал тихий женский голос:
- Молодой человек, - Павел обернулся: это была старушка, - куриный камень надо найти самому. Только такой, созданный морем, он будет обладать силой, - шепелявя беззубым ртом, пояснила она. - Не купить, а найти самому. Иначе, он останется обычным камнем, какими усыпано побережье. Не покупайтесь на эти, так называемые, "сувениры", продырявленные вручную. Найдите свой камень сами, - женщина прищурилась и улыбнулась, - а может, камень сам вас найдёт.
Слова старухи, в отличие от хвалебных слов продавцов, подействовали на Павла магически: у него всё внутри взбудоражилось, а ум прояснился, и он почувствовал себя несколько увереннее и смелее. Пока ещё он не понимал, отчего вдруг возникли такие ощущения, но отказаться от них, успокаивающих и обнадёживающих, он не хотел. Его одолело любопытство: что это за диковина такая? Никогда не слышал об этом. Не желая упустить предоставленную возможность получить более подробные сведения о камне, он поспешил расспросить бабушку:
- А в чём секрет, скажите, пожалуйста? Что за камни? Почему их покупают?
Женщина взяла мужчину под руку и стала отводить в сторону от павильона.
- Эй, дамочка! - крикнул ей вдогонку продавец мужчина. - А ну, кишь отсюда! Чего муть наводишь? Распугиваешь покупателей! Давай, иди себе куда шла... Не слушай её, парень, она тебе наговорит... А тебя, чертовка, чтобы не видел здесь больше!
Они пошли в направлении верхней площадки Потёмкинской лестницы, что сильно удивило Павла: "Откуда она знает, куда я собирался идти?" А когда оказались в звуковой недосягаемости от продавцов из сувенирной лавки, старуха поведала о магических свойствах камня под смешным названием Куриный Бог, о его силе, возможностях и о связанном с камнем народном поверье.
- Запомни, сынок, ты должен сам найти такой камень и ни с кем не делиться своей находкой, особенно, желанием, которое загадаешь. Только тогда он будет твоим оберегом от всех несчастий и неудач. Заклинание произноси от чистого сердца, а после, храни в надёжном месте. Тогда, сынок, твоё желание точно исполнится.
- Моё желание... этот голыш... Да ладно! - усмехнулся Павел, хотя в душе ему хотелось верить в чудо.
- Сынок, не всё так просто, но и сложного тут нет ничего. Что не понятно будет, спроси в интернете. Скажу лишь одно: при ясной погоде посмотри на рассвет сквозь отверстие в камне и загадай желание, но только тихо, так, чтобы никого рядом не было - не услышали чтоб. Сделаешь правильно - поверь, всё сбудется.
Павел представил сцену, как он загадывает желание, глядя на солнце через дырочку в камне, и с усмешкой покачал головой: "Господи, что со мной, куда я качусь?"
- Только сам найди куриный камень, не покупай, - повторила дама и ушла, растворившись в людской толпе.
Некоторое время Павел стоял неподвижно в полном недоумении, анализируя сказанное старушкой, и туманным взглядом смотрел на проходящих мимо людей, на здания вокруг. Затем поднял голову и посмотрел на небо: голубое, ясное, без единого облачка - мирное; обернулся и бросил беглый взгляд на павильон и связку камней и...
У него зародилась идея! Он поспешил к лестнице и стал торопливо спускаться по ней. Внизу остановился, обернулся и посмотрел наверх, фиксируя в памяти знаменитую достопримечательность, после чего быстро - почти бегом - пошёл по Приморской улице обратно в сторону пляжа "Дельфин". "Надо будет Лизку спросить о камене?"
Но на том месте, где они загорали, теперь лежали другие люди - Лизки не было. Павел некоторое время искал знакомую фигуру среди купающихся и загорающих людей, но тщетно. Потом достал из кармана мобильник и набрал номер жены.
- Ало? - ответила она. - Я в отеле.
- А я тебя на пляже ищу...
- Жарко... ушла. И в туалет приспичило. А тебя где носит?
- Да так... Слышишь, Лиз, а ты...
- Когда придёшь?
- ...про куриные камни что-нибудь знаешь?
- Чего-о?
- Ну, про эти, как их там... куриный бог их называют. Такие... с дырками.
- Н-нет... Просто увидел. Хотел узнать, правду говорят, что они... это, типа волшебные...
- Да бог с ними! Камни как камни. Типа талисмана, не больше. Тебе-то что? Не забивай голову. Давай, приходи, я уже проголодалась. Опять народу будет, не протолкнёшься, и всё самое вкусное сожрут.
- Не, я останусь на пляже.
- Да ну тебя... Зачем?
- Надо кое-что...
- Смотри сам. Я собираюсь в столовую, догоняй. - И повесила трубку.
Павел стоял посреди пляжа и смотрел на море. Теперь он испытывал восторг.
- Что ж, больше ничего не остаётся... - произнёс он вслух и, взвесив все "за" и "против", твёрдо решил: - Будем искать куриный камень, - и пошёл вдоль берега туда, где заканчивается пляж - там больше камней. Он двигался, не торопясь, внимательно смотря себе под ноги. В нём воспылало желание во что бы то ни стало найти такой камень, и непременно - сегодня. "Куриный бог, куриный бог..." - безостановочно повторял он название, опасаясь, как бы его не забыть: "Куриный бог, куриный камень... ну, пожалуйста, найдись!"
Вскоре он покинул пляжную зону и вышел на необорудованный, дикий берег, усыпанный множеством камней, разных по размеру и форме. Павел старался не упускать из виду ни один камушек, и носком сланца усердно и терпеливо ковырялся, раздвигал и по нескольку раз переворачивал чуть ли не каждый голыш, выискивая заветное отверстие.
- Ну же, найдись ты, найдись, - шептал он.
Солнце клонилось к закату, и Павел переживал, что до темна не успеет найти куриный камень. Ему не хотелось бы тянуть с этим, пока есть азарт. Чем чёрт не шутит: может, Куриный Бог услышит его молитвы и исполнит мечту. В следующий раз он может остыть и посчитать эту затею смешной и глупой, и забыть про это.
Тем временем Лизка, после сытного обеда, лежала на диване и по телефону разговаривала с Катькой из Мюнхена.
- И что будешь делать тогда, Лиз, локти кусать? - как всегда, пугала её Катька.
- Сплюнь! Может, скоро закончится всё, и нас пронесёт.
- Ага, жди. Мир не наступит... Тут все настроены против русичей. Война... это тут так считают... да и весь мир тоже... будет долгой. Наши хлопцы гибнут сотнями... Мрут ни за что.
- Да мне-то ты чего рассказываешь? Я и сама эти страсти каждый день вижу. Я ж тут нахожусь, не забывай... Просто никак его уговорить не могу: не хочет уезжать, и всё.
- Ну, хоть как-то объясняет, почему? Он что, воевать собрался? Я что-то его не понимаю... Отсидеться не получится - когда-то найдут.
- Не знаю. Думает, - да и я надеюсь, - что всеобщей мобилизации не будет, - Лиза перевернулась на бок и положила руку под голову. - Ты про цены лучше расскажи: дорого там покраска стоит?
- Та гроши́ по сравнению с нашими ценами. Если деньги будут, Лиз, то жизнь будет в ажуре.
- Да понятно... если они будут. А если нет? Что тогда? Вот и спрашиваю: на пособие беженца можно нормально прожить?
- Не шикуют, конечно, с таким статусом, но на хлеб и горилку хватает. По крайней мере, мало кто из наших вкалывает - в основном бездельничают. Ты скажи Павлику, что Стёпа поможет с работой... Проживём, подруга, не переживай. Главное, будем в безопасности и живы.
- Слушай, а как там с одеждой? Или надо своё барахло тащить? На первое время.
- В принципе, возьми, не помешает. А вообще, тут есть, где по дешёвке затариться.
- Классно.
- А повестку не присылали?
- Мы же здесь. В Житомире, в почтовом ящике, может, и лежит, не знаю.
- Тьфу-тьфу!
- Да, с Павликом надо серьёзно поговорить. Сегодня. Надеюсь, - уболтаю.
- Постарайся уж. До нас доходит информация, что мужиков уже с улиц забирают и силком на фронт отправляют. Говорят, даже больных. Так что, прячься не прячься, - достанут рано или поздно.
- Да вот то ж... и я ему об этом. А он своё: "а може, а може" - упёрся как баран.
- А что "а може"? А може его уже сейчас ищут, чтоб повестку вручить, а вы греете свои задницы у них под боком. Эсбэушники всюду рыщут... Вон, уже запрашивают сбежавших здесь, и в Польше, и во всех странах. Сами боимся, что возвращать начнут...
- Да ладно тебе, не стращай! - Лиза прижала плечом телефон к уху, открыла баночку с кремом, кончиком пальца набрала небольшую порцию и принялась втирать крем в кожу ног. - Да, я нутром чувствую - пора тикать...
- Я о том и твержу. За тебя-то не переживаю... хотя и баб, слышала, хотят призывать... а вот Пашку жалко.
- Ладно, Кать, поговорю с ним сегодня. Пора решать, как нам быть. Устала прятаться... Пусть или воюет, или мы едем к вам.
- Правильно, Лиз, определяйтесь быстрее... Короче, отзвонись, как поговоришь, скажешь результат... Не прощаюсь, подруга, обнимаю...
- Хорошо. И я тебя. Пока!
"Где его черти носят? - Лиза стала собираться на ужин. - Чумной какой-то... Понимаю, не хочет воевать... Ну так что теперь, сидеть и маяться? Валить надо отсюда, и проблем не будет".
Она набрала номер мужа. Тот долго не отвечал:
- Да, Лиз!
- Ты где?
- Лизка, я нашёл его!.. На пляже я. Короче, я останусь...
- Я на ужин, Паш...
- Лиз, мне рассвет дождаться надо. Тут буду...
- Где?
- Возле "Дельфина", на пляже... не, чуть дальше, за ним... Мне надо... я нашёл его...
- Ладно, я в столовой.
Она надела сарафан, поправила причёску, повесила сумочку через плечо и вышла из номера. Внизу, за стойкой, находился Виктор, администратор, - в день заезда он занимался их заселением.
- Здравствуйте! Почему одни? - Виктор расплылся в приветливой улыбке. - Где супруг?
- Шатается по пляжу... - Лиза подошла к стойке.
- На каком?
- На Дельфине. Решил ночевать там, романтик, и встретить рассвет.
- Что ж, неплохая затея. Но сейчас быстро темнеет, вы тоже не задерживайтесь, - предостерёг Виктор.
Лиза обернулась, почувствовав на себе чей-то взгляд, и увидела двух мужчин в военной форме. Один из них держал в руках раскрытый журнал и косился в её сторону, и сразу отвёл глаза, как только Лиза посмотрела на него, - продолжил чтение. Сопереживая мужу, она так же, как и он, ненавидела сотрудников военкомата, да и вообще, испытывала отвращение ко всем мужикам в военной форме. Точно в знак солидарности с ней, громко и протяжно забурчало у неё в желудке - голод давал знать о себе, и не только своей хозяйке, но и всем окружающим.
- Да, спасибо, я скоро вернусь, - смущаясь внутриутробных звуков, Лиза сжала губы, закатила глаза, хмыкнула, и направилась к парадной двери.
За час до того как Солнце нижним краем коснулось поверхности моря на горизонте, Павел нашёл довольно крупный камушек овальной формы тёмно-серого цвета с отверстием ровно по центру. Радости было - не передать! Как ребёнок новой игрушке, он обрадовался находке и стал целовать камень. Ещё бы: на поиски камня ушло около четырёх часов! Вот он, заветный и магический, наконец, у него в руках. Осталось дождаться рассвет.
Павел достал мобильник, посмотрел на часы: Лизка, скорее всего, собралась на ужин... Только он подумал о ней, как она сама позвонила.
Разговор был короткий: он похвастался, что нашёл Куриного бога и предупредил, что останется ночевать на пляже. Затем узнал в поисковике точное время рассвета в Одессе и поставил будильник на пять минут раньше восхода солнца. Потом, довольный, прошёлся вдоль берега, пока совсем не стемнело, выбрал среди валунов удобное для ночлега место, откуда его не будет видно со стороны городского пляжа, и под монотонный гул моря и успокаивающий шелест волн уснул, быстро и крепко, уставший от долгой ходьбы, дурных мыслей и переживаний.
Разбуженный рок-н-ролльной мелодией будильника, Павел не сразу понял, почему находиться не в номере отеля. Зажатый в ладони куриный камень оживил в памяти вчерашний день и напомнил о задуманном плане. Он поднялся и залез на валун, сел и стал ждать восход. Рассвет уже брезжил. Постепенно небо на востоке становилось светлее. Погода обещала быть ясной: значит, солнце не скроется за облаками. Пока оно не взошло, Павел скороговоркой проговаривал слова желания, которое скажет светилу. Понятно, что всё это глупость и, возможно, сумасшествие в чистом виде, но у него больше ничего не оставалось, кроме как надеяться на чудо.
Как только верхний край диска звезды появился из морского горизонта, Павел слез с валуна и поднёс к лицу камень: посмотрел в отверстие, проверяя видимость. Прошло несколько минут, и вот солнце полностью вынырнуло из моря. Пора действовать!
Будто перед встречей важных гостей Павел отряхнул сзади брюки, поправил причёску, приблизил к лицу камень и посмотрел в отверстие. Солнечный луч ослепил зрачок, но мужчина вытерпел резь и не стал закрывать глаз, только прищурился; затем собрался с духом и произнёс заветное желание. Во время церемонии у него по спине бегали мурашки. Словно обращаясь с молитвой к Богу, он просил Солнце об одном: чтобы...
Шелестящий звук гальки под подошвой чьей-то обуви прервал молитвы Павла - кто-то приближался сзади. Он благодарил Бога, что успел загадать желание. Теперь на этом месте пусть хоть вся Одесса соберётся - ему наплевать, что он выглядит нелепо.
- Павел Михайлович... - мужской голос назвал его имя.
- Он самый, - ответил Павел и медленно обернулся, не убирая камень от лица. Ослеплённый, в первые секунды перед его глазами прыгали зайчики и плавал фантомный круг солнца, и разглядеть, кто находился перед ним, он не сразу смог. Когда зрение восстановилось, в отверстии куриного бога он увидел двух мужчин в военной форме.
- Плохой дядька, - невнятно проговорил Павел, разглядывая одного из офицеров. - И этот плохой... - когда перевёл взгляд на другого.
- Не понял, повторите, - переспросил лейтенант.
Второй офицер, сержант, держал в руках снимок и пристально смотрел то на Павла, то на фотографию, сравнивая, по всей вероятности, изображение на снимке с лицом Павла, и доложил коллеге:
- Сходится.
Лейтенант посмотрел на фото, на Павла, и согласился: - Он самый.
Повстречайся он с ними ещё вчера, Павел бы упал в обморок. Но сейчас он стоял перед ними с открытой душой, окрылённый, на его лице играла блаженная улыбка, и сам он весь светился от счастья. Ему уже было совершенно всё равно и до войны, и до этих военкоматчиков, и вообще до всего. Он пребывал в эйфории и чувствовал себя настолько уверенно, что не страшили его ни гром ни молния, ни окопы и пули, ни сама смерть.
- Чем вы тут занимаетесь? - поинтересовался офицер. - Да выбросьте, наконец, этот камень!
- Я загадал желание. - Павел показал им камень.
- Наше желание уже сбылось - мы тебя нашли... - Лейтенант достал из внутреннего кармана сложенную вдвое бумагу и авторучку - и протянул Павлу. - Вам вручается повестка, распишитесь.
- Да? - зачем-то спросил Павел, но взял из рук сотрудника документ и ручку и, не читая, поставил свою подпись.
- Пройдёмте за нами, Павел Михайлович, - офицер забрал ручку и потянулся рукой к плечу Павла. - Вы остановились в отеле на Французском бульваре? Мы знаем. Сопроводим вас туда... Соберёте вещи, и мы поедем в военкомат. Идите впереди.
- Ребята...
- Мы вам не друзья, а при исполнении. Попрошу не называть...
- Не, я не то хотел сказать. Это... - замялся Павел, - я просто хочу попросить вас об одном, коли уж на войну... Можно одну просьбу?
- Чего ещё?
- Коль я здесь, позвольте искупаться... Напоследок, так сказать. Вдруг больше не увижу моря...
- Увидишь, не дрейфь. Давай, вперёд, времени и так нету.
- Та ребят, хорош вам... Вдруг помру... или инвалидом - и не поплаваю больше... Ну дайте хоть разок окунуться. С вас не убудет, а мне удовольствие и, какое-никакое, успокоение на прощаньице. Вспоминать вас в окопах добрым словом буду. Разрешите, братцы? Пять минут... До буйка и обратно. Ну, пожалуйста.
Вояки посмотрели друг на друга.
- Шо за ерунда? - спросил один другого.
- Та хай, Микола, искупается... И вправду, может, в последний раз...
- Я ж никуда не денусь... в трусах-то, - заверил их Павел. - Я мигом, - и стал стягивать с себя бриджи и футболку.
- Ладно, давай, но только по-шустрому, - разрешил офицер. - Пока мы курим - да, Серёга? - ты туда и обратно.
- Ага, - согласился сержант, - небось, уже обделался. Пусть подмоется, - и заржал как лошадь.
Военные закурили, а Павел, довольный предоставленной возможности, подошёл к кромке воды.
- А чё загадывал хоть? - крикнул ему вслед сержант, посмотрел на коллегу и ответил на свой же вопрос: - Наверное, чтоб в армию не забрали?
Павел обернулся и посмотрел на них, как на каких-то букашек: мелких, мелочных, жалких и недоразвитых людишек.
- Чтобы закончилась война, - гордо ответил он и вошёл в море, разрезая ногами набегающие волны.
- Она закончится, если такие, как ты воевать будут, а не прятаться по норам! - крикнул сержант.
- Давай быстрее... - поторопил лейтенант, и прищурился, увидев поверх плеча сержанта кого-то вдалеке. - Что за... Серёга, смотри, не к нам ли?
Тот обернулся и увидел человека, бегущего вдоль пляжа по направлению к ним.
- Не вижу - кто?
- Да к нам, похоже...
- Может это...
Тем временем Павел плыл кролем к ближайшему бую, удаляясь всё дальше и дальше от мирских звуков. Теперь его окружали крики чаек, всплески воды и свист ветра, а когда голова погружалась под воду, он слышал шелест камней и песка. Всё, о чём сейчас он думал, - это о свободе. О духовной свободе! А ещё о загаданном желании. Воевать он не будет: это однозначно...
Когда до финиша оставалось проплыть десять метров, Павел перешёл на брасс, и вскоре его рука коснулась металлического корпуса буя - всё, на месте. Он смахнул с лица воду, отдышался и оглянулся на берег. Сотрудники военкомата оставались на месте, но за ним, почему-то, не следили: смотрели в сторону города и пляжа "Дельфин". Что их могло отвлечь? Некоторые волны поднимались довольно высоко и заслоняли собой береговую линию. Павлу пришлось ухватиться рукой за конус буя и подтянуться, чтобы увеличить обзор.
К военным подбежала... Лизка. Одного из них она схватила за лацканы и стала трясти. Затем бросилась к морю, по колено вошла в воду и стала подпрыгивать, махать Павлу руками и кричать.
Ох, если бы он слышал, о чём она ему хотела сказать! К сожалению, её голос, заглушаемый рокотом стихии, не достигал его слуха. Он видел её лицо, красивое и - почему-то! - счастливое. "Опять Катька предложила что-то?" - подумал Павел. Но ликовала Лизка по поводу окончания войны.
Павел в приветствии поднял руку, затем нащупал под буем трос якоря, глубоко выдохнул и погрузился под воду; крепко удерживаясь за трос руками, он потянул своё бренное тело вглубь пучины.