Эта женщина была его вечной подругой и любовницей.
Он просто терял голову, когда притрагивался к её изгибам и вдыхал волнующий запах.
Он вспомнил, как при первом знакомстве боялся к ней прикоснуться. Она показалась ему тогда произведением искусства. А кто был он? Неопытный мальчишка, дрожащий от предвкушения первой любви...
Он взял её. Эта сладкоголосая сирена очаровала его своей женской прелестью. И повела за собой, в недосягаемое прекрасное поднебесье. Он остался с ней там навсегда.
Сейчас они много лет вместе. Но почему он до сих пор чувствует этот священный трепет? С закрытыми глазами он будет водить по ее телу, доставляя ей сладкую боль, смешанную с наслаждением. Сначала она будет смеяться серебристым колокольчиком, а потом мучительно стонать и плакать от прикосновения его тонких нежных пальцев...
Скрипнула дверь, и Константин Аронович открыл глаза. В воздухе еще плыли звуки божественного Адажио Альбинони. Он нежно опустил уставшую скрипку на бархатное ложе. Затем смахнул со смычка остатки канифоли, закрепил его в футляре и закрыл верхнюю крышку, мысленно прощаясь со своей любимицей.
В дверном проёме, опираясь на костыли, стояла жена.
-Это была она?
Константин Аронович кивнул. Он отвернулся к окну, мысленно продолжая играть коду.
-Почему ты не открыл ей? Она ведь знает, что мы дома. Нехорошо. - Нина доковыляла до кресла и, морщась от вечно преследовавшей ее боли, осторожно села.
Он не отвечал.
-Костя, что у вас произошло? Вы поругались?
Он отрицательно мотнул седой головой.
-Тебе нужно подстричься, Костя! Ты "зарос". Ну ладно, - продолжала жена тоном практикующего психотерапевта. - Ты не хочешь говорить. Но я догадываюсь. Тебе неприятны эти сплетни? Она ведь передавала то, о чем говорят на кафедре? Выбрось это из головы! Ты должен быть выше этих мелочных, лживых неудачников. Это не учреждение культуры! Это... это серпентарий какой-то!
-Сокольский умер... - Константин Арнонович повернулся к жене лицом.
Нина ахнула и закрыла ладонью рот.
-Как! От чего?
-Сердце...
-Сколько ему? Господи, да он же твой ровесник! Прости... Это она тебе сказала?
-Нет. - Константин Аронович протянул жене свежий номер местной газетенки.
Нина зашелестела газетой и всхлипнула.
-Да-а... Так и не дали ему "заслуженного". Ты пойдешь на похороны? Я поглажу рубашку. - Нина засуетилась в кресле.
Константин Аронович подал жене костыли. Перед глазами стоял живой улыбающийся Сокольский, разминающий костяшки длинных пальцев. Константин Аронович открывал футляр, а Сокольский ставил ноты на пюпитр. "Ну что, приступим, а, Бароныч?" - неизменно обращался к нему Сокольский. Затем отработанным движением поддергивал манжеты и опускал кисти на клавиатуру. Странно: легкий запах алкоголя, сопровождавший Сокольского, не опошлял восприятие его виртуозных пассажей.
Сокольский был единственным, кто не участвовал в травле Константина Ароновича. И он продолжал подавать ему руку в коридорах университета. Тогда как многие бывшие друзья, завидев сгорбленный силуэт Шоровина, шарахались к стенке. Или старались быстрее ускользнуть от взгляда его грустных еврейских глаз.
И когда Константин Аронович развернул и прочитал записку, подписанную Сокольским, то благодарность сладостно заколыхалась в его небогатырской груди. Шоровин тщетно пытался найти работу уже месяц. Его "пятьдесят шесть" везде звучали, как приговор.
"Бароныч, будь другом! Возьми девчонку "на поруки"! Девка она способная, но что-то в щипке, что ли слаба. Не знаю я там этих ваших тонкостей, сам увидишь. Но Жарков хочет отчислить ее. Помоги. Талантливая девчонка. Твой Ник. Сок."
Худенькая "талантливая девчонка" переминалась с ноги на ногу в прихожей, осторожно разглядывая вешалку с зонтиками и плащами.
-Сколько Вы занимаетесь? - Константин Аронович всегда обращался к студентам на "Вы".
-Я? С пяти лет.
-Да-а, срок! Ну, проходите! Посмотрим, что вы там наработали!
Пока она расстегивала в прихожей плетеные босоножки, он судорожно сдвигал к краю стола стопки нотных листов и освобождал стул.
-А я... Извините, сегодня скрипку не взяла. Думала, мы просто договоримся.
При невольном упоминании о материальной стороне дела Константин Аронович почувствовал себя неловко. Девушка рассматривала гравюру "Гроза в лесу" и волнения его не заметила.
-Скрипку? Да возьмите мою. - Константин Аронович сам удивился такому предложению. - Что будете исполнять? Простите, как вас зовут?
-Виола.
-Как?!
-Виола. Как скрипку. Забавно? А играть буду Вивальди. - Виола смело открыла футляр и быстро извлекла из него любимицу Константина Ароновича. Пристроила ее на плече, откинув назад золотистые непослушные волосы.
Она доиграла до первой репризы. Произведение было непростым, но Виола легко обходила шероховатости. В коридоре послышался приближающийся стук костылей. Нина с трудом открыла дверь и заглянула в комнату.
-Да у нас гости! Здравствуйте! Я пойду, чайник поставлю.
-Чайник! Да, правильно! Извините, забыл Вам предложить. Чай? Кофе? - Константин Аронович с ужасом вспомнил, что кофе закончился на прошлой неделе.
-Не беспокойтесь. Я поужинала дома. Ничего не нужно, спасибо! -Виола опустила скрипку, и смущённо улыбнулась Константину Ароновичу. -Я еще поиграю?
Он слушал безупречное в ее исполнении "Рондо каприччиозо" и вдруг увидел себя мальчишкой. В тот день он впервые взял в руки скрипку.
Сегодня его "любимица" вела себя иначе: была молодой, изящной, по-женски своенравной. И в этой удивительной перемене была виновата эта рыжеволосая Виола, по-детски прижимавшаяся щекой к его утончённому божеству. А ведь совсем недавно скрипка безраздельно принадлежала ему. Только он мог так фамильярно брать ее в руки и ощущать ее близость...
Константин Аронович стряхнул с себя наваждение, сделал Виоле несколько замечаний и предложил сыграть щипком.
"Господи, только бы не начался этот "денежный разговор"! - Он нервно перебирал нотные листки в поисках трехголосной прелюдии Баха. "Она действительно талантлива... Кое-то подправить, подчистить... Да, Жарков, все-таки, приличная сволочь! Чего он на нее взъелся? Девчонка способная. С ней стоит заниматься даже бесплатно".
После ухода Виолы Константин Аронович увидел на столе три пятидесятирублёвки. Это была "завышенная" цена за индивидуальное занятие. Сначала он решил отдать ей во вторник всё. Но вспомнил, что Нине нужно в этом месяце "выкупить" льготное лекарство от проклятого полиартрита, и решил вернуть назад полтинник.
Сначала она приходила заниматься дважды в неделю. И он уже привык к ней. К тому радостному оживлению, которым она наполняла его унылую квартира, и к запаху весенних цветов, который оставался после ее ухода.
Как-то Виола забежала утром: принесла Константину Ароновичу аранжировку записей Бортнянского. Он был приятно удивлён. Вечером они вместе прослушали диск. Он не ожидал, что современная обработка способна быть настолько философской, глубокой и проникновенной.
На следующем занятии он вдруг поймал себя на мысли, что разглядывает Виолу: ее смеющиеся губы, чуть вздернутый носик с детскими веснушками. Она стала подтягивать на грифе колки, и от этого из-под лямки сарафана вдруг выглянуло худенькое плечо. Константин Аронович отвел взгляд.
Он ничего не знал о ней. Замужем ли она? Кто ее родители? Чем она собирается заняться после университета? Пугаясь собственного нахальства, он задал ей эти вопросы.
-Да. У меня есть парень. Ну, не жених,- Виола засмущалась. - Так, встречаемся. А живу я с родителями. Они преподаватели в университете.
"Встречаемся!" Это слово, произнесенное легко и непринужденно, ударило Константина Ароновича, как обухом. "Ну конечно, она молодая девчонка! Довольно симпатичная. Странно было бы, если б у неё не было парня."
Он резко оборвал свои размышления. Встал, по-деловому сухо назначил время следующего занятия и проводил недоумевающую Виолу до дверей.
Несколько дней он не мог спать. В темноте он мысленно припадал губами к ее изящному мизинцу на кончике смычка, скользил руками по прохладному шёлку сарафана. На улице, в метро и в парке, завидев знакомые рыжие волосы и скрипичный футляр, бросался навстречу. Но каждый раз ошибался. Незнакомые девушки оборачивались и хихикали. Некоторые удивленно пожимали плечами, замечая, как разочарованы его немолодые печальные глаза.
В назначенный час он услышал ее шаги на лестнице. Раздался "её" звонок: трель маленького игривого колокольчика. Он открыл дверь и обомлел: она была чудо как хороша! Кремовый открытый сарафан в мелких бабочках и цветочках, босоножки с "высокой" шнуровкой. Локоны подобраны высоко, открывая тонкую шею с завитками. Боже! Она всегда такая? Или он этого не замечал? Господи, за что это мне?
Он не мог вспомнить, как оказался сидящим в кресле. Что она играла? Она что-то играла?! Какой я дурак! Старый дурак... Я ничего не слышу! Она это замечает. Нужно что-то сказать! Константин Аронович заерзал на кресле.
-Виола! Мне не нравятся "верхние" морденты.
Она сыграла еще раз и посмотрела на него своими чистыми ореховыми глазами.
-Ну, как? Так лучше?
Он поймал ее взгляд и испугался. Перед ним не было ученицы. Она смотрела на него, как женщина. Ее взгляд был призывным, страстным и ласкающим.
Константин Аронович вскочил, уронив на пол какие-то журналы. Бросился на кухню. "Сколько ей лет? Двадцать? Двадцать пять? Я схожу с ума!" Он и залпом выпил стакан воды. Вроде как стало лучше.
И вдруг почувствовал на себе ее взгляд. Виола стояла в дверном проёме.
-Вам плохо?
Он отрицательно помотал головой.
- Налейте и мне, пожалуйста! - она казалась виноватой и испуганной.
Он подал ей запотевший стакан и заметил, что её пальцы дрожат.
-Простите меня, Константин Аронович! Я играю в последнее время отвратительно. Куда-то срываюсь и не думаю о технике. Я...
Он прервал ее и сбивчиво заговорил о том, что не видит больше смысла в индивидуальных занятиях.
-Вы отказываетесь со мной заниматься? Почему? - ее губы задрожали.
-Вы стали играть превосходно. И это не моя заслуга. У вас появилась своя манера, свой почерк. В тот момент, когда вы забываете о технике, у вас ...
-Что?
Константин Аронович вдруг заметил, что в ее пушистых волосах сидит божья коровка. Маленькая алая капелька деловито спрятала крылья и устроилась поудобней на рыжем облаке.
-Разрешите? - Константин Аронович протянул руку, снял насекомое и показал его Виоле.
Она посадила её на свой тонкий пальчик с розовым ноготком. Божья коровка стала перебирать лапками. Виола улыбнулась. Она стояла рядом с ним. Константин Аронович вдыхал её пьянящий аромат молодости: запах фиалок и утренней росы. Он почувствовал, как закружилась голова, и земля стала уходить из-под ног. Ища опору, Константин Аронович зачем-то обнял Виолу за талию. Она не сопротивлялась. Он закрыл глаза и ощутил знакомый трепет, словно держал в руках свою скрипку. Виола глубоко вздохнула и прижалась к нему, почти старику, своим нежным девическим телом. Стакан выскользнул из её рук и разбился. В соседней комнате заскрипел диван. Константин Аронович вдруг вспомнил о Нине...
...Он стоял еще несколько минут в оцепенении. Потом подошел к двери и заглянул в комнату жены. Нина стояла над гладильной доской. Её плечи вздрагивали.
-Нина! Господи, что с тобой? Брось! Я сам поглажу. Мне ведь идти завтра. Похороны в одиннадцать.
-Костя! - жена припала к его плечу. -Мне страшно! Сегодня - Сокольский, а завтра-...
-Нина, Нина! Дорогая! Успокойся. Зря я тебе сказал. Я принесу тебе корвалол, хочешь? - Константин Аронович выдернул шнур утюга, и хотел было пройти на кухню. Рука жены легла ему на плечо.
-Костя... Думаешь, я не вижу? Я ведь всё понимаю...
Константин Аронович побледнел и опустил глаза.
-Костя! Я знаю, тебя беспокоит сердце. И ты от меня это скрываешь. Ты мне обещаешь пройти обследование?
Константин Аронович обнял жену и помог ей сесть на диван.
-Нина! Голубушка. Я обещаю. Это не сердце. Просто... нервы, наверное. Не волнуйся. Всё будет хорошо. У тебя душно. Я открою форточку.
Он подошел к окну, раздвинул тюлевые занавески, потянулся к форточке и вдруг получил разряд тока. Внизу, под окном на скамейке сидело знакомое "рыжее облачко". Рядом стояла её скрипка.
Виола услышала шум и посмотрела вверх. Константина Ароновича словно парализовало. Он стоял, не в силах опустить руку. И видел только ее глаза, бездонные от слёз. Виола смахнула слезинку со щеки и улыбнулась. Константин Аронович зачем-то помахал ей рукой. Она прижала к губам ладонь и послала ему поцелуй. Константин Аронович обхватил голову руками, чтобы унять пульсирующую боль в висках. Виола встала, взяла скрипку и пошла к остановке. И скоро он уже не в силах был различить бабочек на ее сарафане, беззаботно порхавших по ромашковому полю.