Аннотация: В тексте не используются буквы "Х", "У" и "Я"
"Надо всю жизнь по капле выдавливать из себя раба!" - Сказал Антон Павлович, и взял себе за правило ежедневно выдавливать не менее пяти капель. Позднее он выписал из США пиявок, которые привыкли присасываться к чёрным ногам невольников и стал ими себя пользовать постоянно. Пиявок он клал в раствор соли и выпаривал - концентратом раба заполнялась особая колба, которая сберегалась в кармане пиджака.
"Это так, безделица. Не надо говорить Маше и матери". - Говорил Антон Павлович, когда кто-то замечал кровавые мокроты на его платке или одежде. Он стал тощ как скелет стрекозы но педантично продолжал исполнять своё намерение.
По Ялте Антон Павлович бродил с тростью, и говорил, что это "палочка Роберта... всё забываю... немец, на "К" фамилия!".
- Овсов? - Подначивали его.
- Точно! - Смеялся Антон Павлович, промокая рот платком.
Антон Павлович иногда писал под псевдонимом "Человек без селезёнки". Селезенка не относится к жизненно важным органам, и жизнеспособность и рост организма не страдают без её наличия. Гален считал её органом, "полным таинственности". Известно, что древние греки и римляне вырезали этот орган легкоатлетам, так как от этого якобы возрастала скорость бега. Антон Павлович не был силён в медицине, несмотря на то, что имел лицензию врача. "Все знают и все понимают только шарлатаны." - говорил он.
Антон Павлович говорил, что в человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда... Раб стал слишком велик для колбы, пришлось перелить его в бидон. Антон Павлович назвал его Эзопом и читал над ним книги об этике, истории, медицине. Классика звонко отдавалась от стенок бидона.
Матрёна Ивановна, что заправляла в доме Антона Павловича не раз неодобрительно косилась на бидон что был весь в слизи, и однажды, не выдержала и решительно протёрла бидон тряпкою. Тёмная дрянь в бидоне заволновалась и выстрелила ввысь небольшим смерчем, вскоре принявшим облик человека, но словно в саван этот человек был замотан. Матрёна Ивановна стала истово креститься, а смерч остановил вращение и сверзся на пол, застонал.
Вбежал Антон Павлович, заметался по комнате, открывал шкафчики, скривился досадливо и стал раздирать на лежащем саван. Из отверстия показалась лысая голова в пенсне, которая тотчас же открыла глаза и заговорила с немецким акцентом. Матрёна Ивановна в панике бросилась вон. А обладатель пенсне самостоятельно выбрался из тряпичного плена и галантно поклонясь назвался доктором Шверером.
Не обращая внимания на шоковое состояние, в которое впал Антон Павлович, Шверер отыскал в доме стетоскоп, баллон с кислородом и шампанское вино (газы очень, очень благотворно влияют!) и принялся за обследование.
- Кашель, одышка - скверно, скверно! Вам бы к серным источникам подышать!
- Все там окажемся! - Отсмеивался Антон Павлович, наконец придя в себя.
Шверер оказался отличным врачом - он был настырен и внимателен. Он говорил, что болеть так же невежливо, как и сморкаться в занавески. Антон Павлович при нём воспрял. "Вежливость не в том, что ты не прольешь на скатерть, а в том, что ты не заметишь, если это сделает сосед за столом!" - Поддевал он доктора, и выглядел совсем от того счастливым.
Антон Павлович вскочил с постели - что-то мерещилось. Доктор Шверер тотчас открыл глаза - он бдел рядом третью ночь.
- Что? Что такое?
- Как же это? Я стал подлинно свободным - и в тот же миг - крепостником? Мне исполнился год, когда крепостное право отменили. Теперь я один крепостник на всю Россию!
- Полно, Антон Павлович! .Что вы несёте? - Сказал д-р. Шверер, доставая лёд из ведра.
- Подите прочь! Навсегда! Мне не долго осталось жить - вы знаете, а с моею смертью и вы станете свободным. Прочь немедленно! Я приказываю!
Швевер поклонился и попятился к дверям. Каждая частица его тела наполнилась радостью, выполняя приказ господина. Но возле двери Швевер остановился, сказал: "Я ведь врач, клятвою Гиппократа связан. Не должен я больного в беде покидать!" И превозмогая себя, Швевер сделал шаг к кровати Антона Павловича.
- Прочь!
Швевер встал и внезапно потёк, как снеговик, которого окатили кипятком. Мгновение - и не стало его, - только озерцо мокроты под ногами. Антон Павлович зашёлся слезами и кашлем.