Серое унылое небо, затянутое облаками. Взбитая сотнями ног грязь. Вдалеке лесок из голых деревьев. Мёртвая трава, лишь изредка перемежающаяся кое-где хилыми зелёными листочками. И мелкий моросящий дождь.
Дорожный мешок за плечами. Мокрая насквозь домотканая одежда. Грязь хлюпает в лаптях. Уже который раз в голове появляется непрошеная мысль: "И зачем я во всё это ввязался? Женился бы на ком попроще... Сидел бы сейчас дома, на печке... Короче, жил бы как все." Но тут же всплывает перед глазами милый сердцу образ, и идёшь вперёд по грязи в эту ненастную погоду, ради неё, любимой, единственной, желанной, самой лучшей.
Пошёл мелкий снег, но город уже близко. Ещё один город, ещё одни поиски нужного человека.
"Живёт в городе Залесье один старик, так он, говорят, ту Жар-птицу чуть не поймал, да только она вырвалась и наказала его болезнями страшными."
Ищи теперь то Залесье, да того старика, жив ли он ещё. Вот ведь напасть... Много их, видевших Жар-птицу, а на деле, да вблизи почти никто её и не видел. Видали яркий свет вдалеке или обожженную яму в лесу... Может и правда там Жар-птица ночевала, а может и нет никакой Жар-птицы вовсе, а просто богатый папаша зацепился за идею отправить неугодного Ивана куда подальше в чужие страны, да не за пером, коих уже немало видывали, а за самой Жар-птицей, лишь бы дочь его Ивану не досталась.
И что это у них за манера такая - всякие чудеса диковинные на выкуп просить. Побывал Иван у того мужика, который соседнему государю за дочь перо Жар-птицы принес... По большому секрету поведал ему мужик, что скитался он долго и не нашел Жар-птицы. Зато нашел тайник разбойничий и на те деньги заказал у заморского мастера перо, да ещё вдобавок год на него батрачил. "Да и нет ее, наверное, никакой Жар-птицы..." - добавил напоследок мужик.
Так и ушел Иван ни с чем, пошел дальше птицу искать. По весне вышел, а уж осень на дворе, зима почти.
Вот и город. Та же грязь на дороге, только людей больше и запах удушливый. Вон гостиница придорожная, авось на сеновал пустят переночевать... Только такому мокрому, да грязному внутрь заходить не стоит (не положено, да и не пустят). Вон паренек лошадей на конюшню повёл, - видать богатый постоялец приехал, ишь какие кони...
- Эй, слышь, парень!
- Чего тебе?
- Слышь, пусти на сеновал переночевать?
- Еще чего! Много вас тут шляется, оборванцев!
- Слышь, да не оборванец же я, просто в дороге давно. Пусти переночевать, а?
- А деньги есть?
- Да какие у меня деньги? Последняя краюха хлеба осталась, да и та размокла вся...
- А чего ж ты хочешь? Здесь тебе не деревня, - задарма не пускаем.
"Пустит" - подумал Иван, и мысленно облегченно вздохнул. Надоело на сырой земле да на деревьях спать.
- Слышь, может я отработаю?
Парень довольно ухмыльнулся:
- Конюшню почистишь и спи на сеновале, сколько хочешь.
Иван перемахнул через забор и направился к конюшне. Чистить конюшню закончил, уж темно было. Ночью Любава снилась. Утром растолкал всё тот же парнишка. Принёс молока и краюху хлеба.
- Эй, тебе пора, а то хозяин пойдёт обходом, увидит тебя, мне тогда не сдобровать - выгонит.
Иван не заставил себя долго ждать. Поблагодарил за кров, за хлеб, и перемахнул через забор, да не ушел, обернулся,
- Слышь, у вас тут, говорят, старик где-то живёт, который Жар-птицу видел, да чуть не поймал...
- Есть тут один, сам весь старый, седой, да больной, хоть и говорят, что немного лет ему. Там живет - парнишка показал в сторону, откуда вчера Иван пришел, - на окраине, в самой хилой развалюхе. Днем на рынке своими байками про Жар-птицу развлекает, только не верит ему уже никто. Совсем обнищал, на подаяние живёт. Не помнит уж наверное ничего кроме своей Жар-птицы...
- Эй, Макар! Ты чего это опять языком чешешь? - из дома вышел крепкий мужик, видимо, хозяин.
- Да вот, Фёдор Игнатич, пришлому человеку дорогу объяснял. Жар-птицу он ищет, - добавил Макар, заходя в конюшню.
- Жар-птицу?! Шел бы ты, парень, домой! Гиблое это дело. Федота вон как искалечило - старый совсем, хоть и не старше меня, по годам-то.
- Так, говорят, кабы он ее удержал, она б любое его желание исполнила?..
- Говорят. А ты не верь. - Как отрезал мужик, и ушел в конюшню за Макаром. - И когда это ты, Макар, конюшню почистить успел? - послышался изнутри его громкий бас - опять ведь вчера до самой ночи лясы точил. Или ты опять посторонних пускаешь? Вот уведут коней, я с тебя три шкуры спущу! Будешь как старый Федот побираться!
Речь хозяина гостиницы обещала быть долгой и поучительной, но Иван не стал до конца слушать, пошёл искать старого Федота.
Лачугу нашел быстро, да и заметна она была своей неухоженностью. Иван отворил покосившуюся дверь и вошел в густой полумрак.
- Эй, хозяин! Дома?
- Чего тебе?
- Вот, пришел послушать тебя... Говорят, ты Жар-птицу чуть не поймал?..
- Говорят... Небось тоже пришел над стариком посмеяться?! - старик закашлялся.
- Нет-нет, что ты, дедушка... Просто мне ту Жар-птицу ой как найти надо!
- А зачем тебе Жар-птица?
Иван неожиданно для самого себя смутился:
- Я... Эт... Вот... Там... - и затараторил, - я жениться хочу, а папаша её говорит, Жар-птицу, мол, принесёшь, отдам за тебя свою дочь, а нет, так и убирайся подальше. А нет ее нигде, никто не видел, только на тебя вся надежда.
- А дочь его что сказала?
- Говорит, иди, я тебя ждать буду...
- Много уже скитался, как я погляжу. Поди, знаешь, откуда те перья берутся из золота, да самоцветов. Вот и пошел бы ты к тому чужеземному мастеру, пал бы в ноженьки, побатрачил бы на него. Авось, сделал бы он тебе перышко какое-никакое...
- Эх... - тяжело вздохнул Иван, - он ведь не перышко попросил, саму Жар-птицу. Небось, наболтал кто-то про перья-то... - и Иван снова тяжело вздохнул...
- Как звать-то?
- Иваном...
- Да не тебя, невесту твою...
- Любава...
- Любава - старик посмаковал имя на языке - хорошее имя... Мою Еленой звали. Прекрасной. Только как пришел я тогда с пером, жизни нам не стало. Отец ее перышко это ей в приданое отдал. Мы его на видное место повесили. Красота была. Только заболела моя Елена Прекрасная. Так же как я заболела. Стареть начала - по году в день отнималось... Волосы выпадать стали. Тогда взял я то перо проклятое и выкинул его в реку. Думал, река всё наше горе унесёт... Вроде бы и правда лучше стало. Моложе, конечно, не стали, но стареть перестали, да и здоровье вроде поправляться начало. Потом первенец родился. Мертвый. Ну, погоревали-погоревали, да что толку всё на птицу валить, зажили по-прежнему. А потом... - старик замолчал. Долго он молчал, но Иван не стал его перебивать. Старик тяжело вздохнул - потом второй сын родился - старик снова замолчал - только лысый он был и глаза набекрень, руки-ноги кривые и желтый весь. Да и не жил почти, помер сразу же. - старик опять тяжело вздохнул - не выдержала моя Елена... Бросилась в реку... Вот такое оно, Жаро-птицево счастье.
Замолчал старик и Иван молчит - думу думает. И отвечает Иван Федоту вот что:
- Ты, дядь Федот, не серчай, но не удержал ты Жар-птицу, а в народе говорят, кто её удержит - тому счастье, а кто не удержит - тому беды большие. Ты мне лучше расскажи, где ты её нашел.
- А если не расскажу?
- Другие расскажут, кто тебя слышал.
- Только наплетут много! - перебил старик, - лучше уж я сам. Так что слушай. Говорят, из золота она, но нет, не из золота - из огня! Потому и не удержал, что из огня, и пылает как солнце, глаза слепит. Так что ты одним глазком гляди или лучше тряпицей глаза завяжи и через тряпицу гляди. И рукавицы возьми.
Там, за городом, лесок есть. Сам лесок густой, а посередке полянка голая и земля там будто выжжена. Вроде, не горячая, а прикоснешься - обожжешься. На ту полянку она прилетает. Что-то в той земле ей приглянулось видать. В те поры я мимо шел. Гляжу, будто солнце с неба падает, только солнце на небе, а тут еще одно. И прям в лесок упало. Я тот лесок знаю, не было там никакой полянки. Ну, увидел я, куда солнце упало и бегом туда. Гляжу, а там Жар-птица лежит еле живая. Видать, хорошо ее об землю приложило. Ну, я ее хвать за хвост, только она вырываться начала и горячая как угли, да еще глаза слепит. Вырвалась и полетела прочь. Да и летела-то еле-еле. Стал я камень искать, чтоб в нее кинуть, только у меня в глазах блеск один, ничего кругом не видно. Так и остался я там с пером в руках. Ну, сел, посидел, вроде полегчало, глаза видеть начали. Взял я то перо и домой пошел.
Птицу там потом нередко видали. Говорят, где на землю упала, туда каждый раз возвращается. Ищет, мол, что-то...
Эх, гиблое это дело, парень. Вокруг той полянки деревья уж наросли, кривые, да корявые. Наши-то, видать, на меня насмотрелись - не нашлось смельчаков ее ловить. А заезжие вроде тебя пытались, и не раз. Кто с пером ушел, кто ни с чем, а птицу никто не поймал. А больше мне и сказать тебе нечего...
Призадумался Иван...
- Скажи-ка, дед, а кузнец в вашем городе есть?
- Есть, как же не быть.
- А кузнец хороший?
- Хороший. Что задумал?
- Да вот есть одна мысль...
Кузнец Степан жил на другой стороне города. Когда Иван пришел, из кузни уже вился дымок, однако стука молота было не слышно. "Значит, не помешаю" - подумал Иван и вошел внутрь.
- Здравствуй, хозяин.
- И тебе не болеть, добрый человек. Зачем пожаловал?
- Дело у меня к тебе есть.
- Ну, говори, коль пришел, что за дело.
Иван вздохнул и отвечал:
- Задумал я Жар-птицу поймать. Она, говорят, тут недалеко в лесок прилетает.
- Задумал, так лови, я-то тут при чём?
- Помощь мне твоя нужна в этом деле - и рассказал Иван кузнецу, что он задумал.
Только к середине зимы закончил кузнец задумку ковать, да и Иван сложа руки не сидел, кузнецу помогал, да в городе где мог зарабатывал. На обратную путь-дорогу, да кузнецу за работу.
Как только задумка была готова, собрался Иван в путь. Попрощался со всеми, кого знал тут, и отправился в тот лесок дальний, что ему дед Федот указал.
И лесок, и ту полянку Иван уже давно нашел, чтоб потом, когда всё будет готово, не плутать лишнего. Несколько раз даже видел Жар-птицу. Чистый огонь - даже снег под ней тает. Только Иван торопиться не стал, дождался, когда всё готово будет.
Засел Иван за деревцем и стал ждать. За ночь снежок выпал, и полянку снегом присыпало. Всё что нужно Иван сразу приготовил: достал из мешка корзину кованую, хитрую, специальную, такую чтобы перья наружу не лезли, да одежду не подпалили, и большие клещи на шестах, чтоб издалека дотянуться и близко к Жар-птице не подходить. День был пасмурный, но к полудню вроде проглянуло слабое зимнее солнышко. Только оказалось не солнышко это вовсе... Опустилась Жар-птица к земле, но на снег садиться не стала, подождала, пока растает, только потом села, да как всегда землю рыть начала. Лапами, да клювом.
Сама маленькая, а свету от нее, ослепнуть можно. Иван хоть и завязал глаза платком, а всё равно глазам больно.
Аккуратно, чтобы не спугнуть, развернул Иван клещи, да и схватил ее поперек живота. Стала птица биться, вырываться, но Иван и это предусмотрел - закрепил концы клещей, чтоб не вырвалась, передвинул клетку поближе, и положил туда Жар-птицу. Лопатой перья ее роскошные собрал, да тоже в корзину уложил, крышкой прикрыл, на замок закрыл. Замок - кузнец придумал... на цепи - чтоб дверцу приоткрыть можно, чтоб клещи просунуть. Стал Иван потихоньку клещи расслаблять, забилась Жар-птица, вырываться стала, пришлось снова зажать. Взял тогда Иван камень побольше, да и придавил им крышку, чтоб не вырвалась птица, уж больно сильна оказалась. Потом аккуратно разжал клещи, птица забилась пытаясь вырваться, но Иван посильнее придавил камень и когда Жар-птица успокоилась, аккуратно вытянул клещи и закрыл крышку на второй замок, настоящий, крепкий. Корзину аккуратно упаковал в два мешка, а еще в один мешок набрал земли, в которой птица копошилась.
Повесил он мешок с птицей на конец шеста как на коромысло, на другой конец мешок с землей, да заплечную суму с инструментами приладил. Жар-птица маленькая, как курица, а тяжелая, как каменная...
Второй шест взял как посох и пошел прямиком домой, благо дорогу заранее разузнал. "К весне вернусь домой, напрямую-то оно короче будет..."
Не хотел Иван к людям с птицей показываться, хотел мимо обойти, только зимой да по сугробам идти не так уж быстро. Шёл Иван не по дороге, а поодаль, проламываясь через сугробы по пояс. И по дороге, бывало, шёл, когда там никого не было. Завидев людей, сразу же в сторону уходил. Люди видели, но не лезли. Ночью возле Жар-птицы грелся. Еду экономил - надеялся до дома дотянуть. Только тяжела оказалась обратная дорога. Провизия запасённая быстро кончилась, пришлось к людям выйти. Подошел в какой-то деревне к крайнему дому постучался в дверь:
- Эй, хозяева, работник не нужен?
Выглянула хозяйка, посмотрела на него:
- Да какой из тебя работник?! - и вынесла краюху хлеба - на вот, ступай себе своей дорогой.
Удивился Иван, но вопросов задавать не стал - устал очень. Отошел от деревни, сел на обочине, откусил от краюхи, да только кусок в горло нейдёт. Больше скрываться не стал, по дороге пошел. Потом опять наняться пытался, но опять ничего не выходило. Кто поесть подавал, кто просто прогонял, а в дом никто не пускал. Люди его сторониться начали. Хоть и полегче дорога стала, а всё равно тяжел был обратный путь. К весне едва половину прошел. Думал Иван о Любаве, да о Елене с Федотом, о детях их, да о коварной Жар-птице. Милый сердцу образ вставал иногда перед глазами, но тут же сменялся образом дяди Федота и испуганными глазами той женщины, что первой подала Ивану краюху. Иван встретил ее потом в другой деревне, видать, она в гости к кому-то приехала. Увидала его, не узнала сначала, а потом узнала, и ужас появился в ее глазах. Эти испуганные глаза мерещились Ивану теперь почти постоянно. Да и наяву он их немало видал. С каждым днем все медленнее шел, да все труднее давался каждый шаг. Но птицу кормить не забывал. Пробовал поить, но как? Стал ей в клетку воду лить, да только закричала птица, забилась. Вспомнил тогда Иван слова деда Федота, о том как тот перо Жар-птицы в реку выкинул: "Кинул я то перо в реку, упало оно в воду, зашипело, как будто в воду раскаленное железо опустили, вода вокруг него вспенилась, и перо утонуло, только и успел разглядеть, что не из золота оно, - когда погасло, совсем темное стало".
Лишь к осени дошел Иван до родной деревни. Подошел к дому, где Любава с отцом жила.
Выглянула Любава, такая же румяная как раньше, только глаза заплаканные.
- Чего тебе?
- Любава, это же я, Иван, - еле прохрипел Иван.
- Да какой из тебя Иван?! - начала было Любава, но слезы навернулись ей на глаза.
- Я принес Жар-птицу, - почти шепотом сказал Иван, - она здесь, в мешке.
Пригляделась Любава, узнала Ивана, охнула. Иван тем временем клещи достал, на шесты их приладил, развязал мешок с Жар-птицей. Народ собираться начал, вышел Любавин отец на крыльцо. Достал Иван корзину с Жар-птицей, вроде она потусклее стала? Или это глаза уже слепнут? Стал Иван первый замок открывать и только тут на руки свои посмотрел. Смотрит, и глаза отвести не может, - какие они стали серые, да дряблые, да в язвах все.
Очнулся Иван, уже вся деревня собралась. Приоткрыл он тогда крышку, клещи просунул, да птица бьется, перья мешают, никак не ухватить. Придавил тогда Иван птицу клещами, да открыл второй замок. Крышку откинул. Одной рукой клещи держит, другой из-под них перья вытаскивает. Только тогда смог Иван птицу из клетки достать. Поднял ее в клещах высоко над головой (и откуда только силы взялись), засияла она ярче солнца.
- Смотри, Степан! Смотрите, люди! Вот она - Жар-птица! Вон что она со мной сделала. Я ее принес, - уже почти прошептал Иван, - да только отдавать не обещал, потому расступись народ! - снова изо всех сил закричал Иван, и понес Жар-птицу прочь со двора, по дороге, к реке.
Почувствовала птица воду, зашипела, вырываться начала, только Иван ее крепко держал, из последних сил. Зашел прямо в воду и птицу туда опустил. Вспенилась вода, забурлила. Долго Иван птицу под водой держал. Захотел поднять из воды, что осталось, да сил не хватило. Раскрыл тогда Иван клещи и отдал останки на милость реке. Вышел из реки и упал без сил.
Очнулся в горнице, на лавке у печи, за окном было серо, пасмурно, рядом сидела Любава. Сил не было, все тело болело, даже скудный свет из окна резал глаза.
Любава заметила, что он очнулся, наклонилась к нему:
- Спи, Иванушка, ты поправишься. Спи, я теперь с тобой...
Тяжело вздохнул старик Иван и закрыл глаза...
С тех пор, говорят, дураков на Руси поубавилось, да не верьте болтунам.