Мужчина с глазами обиженного ребенка, задумчивый и, кажется, влюбленный. Он встретился ей на пересечении двух улиц: одна носила имя известного писателя и вела к поликлинике. На другой улице, с цветочным названием, находилась остановка, где тридцать два года назад Рита встретила Степана.
Рита запрокидывает голову, ветка чернеет на фоне зеленых крон и неба. Часы на правом запястье щелкают, останавливая плавный полет тополиного пуха и облачную гряду, надвигающуюся с востока.
Разбитые коленки, царапина на щеке. Хорошо, что у детства короткая память, и Стаска, прислонившийся к Ритиной двери, забудет, как сильно щипался йод и как царапина отзывалась болью при каждой улыбке.
Мальчишка не помнит ни погибшего три года назад отца, ни похорон: тогда он, Стаска, нежданный, но любимый, без четверти трехлетний, держал свечу и смотрел на мертвеца с недоверчивым любопытством - неужели не встанет? Не помнит, как дрожали руки его мамы Катерины, а оплывший воск обжигал ее кожу. Не помнит Ритиных слез; она стояла среди пришедших и плакала, но не по соседу: в тот момент воспоминания о смерти Степана, непрошеные, загнанные в угол, вырвались и захлестнули.
Часы на правом запястье щелкнули. Стаска поднял голову.
- Мама опять плачет, разбрасывает вещи. Я говорил ей, но она не слушает, и вот, - рука тянется к щеке. - А колено - это я упал на лестнице.
Рита помогает Стаске подняться, открывает дверь.
- Заходи, горе луковое. Голодный?
- Мама ведь не со зла.
Катерина ласковая и нежная, души не чает в сыне; готовит мальчика к школе, учит читать и писать, балует вкусными обедами; не дружит с соседями, но со всеми здоровается. Она преданно ждет мужа из рейса, пишет письма. Стаска молчит, терпит. И не выдерживает, когда мама в очередной раз "вылизывает" квартиру и на последние деньги покупает галстуки и рубашки; готовит праздничный стол.
"Он умер, - говорит Стаска матери. - Мы его похоронили".
Катерина не верит, но потом, видимо, вспомнив, как дрожала свеча, плачет, крушит все вокруг, отталкивает пытающегося ее успокоить сына. Находиться рядом невмоготу, и Стаска сбегает к Рите, соседке со второго этажа.
Рита не знает, почему он ее выбрал: она и детей-то не особо жалует, не улыбается соседским карапузам. Когда Стаска впервые пришел к ней, Рита нашла несколько телефонных номеров и честно рассказала мальчику о том, что случится, если она позвонит хотя бы по одному из них. Стаска внимательно выслушал и ответил, что никуда не хочет без мамы.
Тогда Рита удержалась от звонка. Удержалась и во второй, и в третий раз.
Конечно, слова мальчишки не имели значения. Просто Катерина быстро приходила в себя и спустя пару дней, бледная, но вполне опрятная, стучала в дверь, протягивала гостинцы и забирала сына, чтобы снова сидеть с ним над прописями и раскрасками. И ждать, когда любимый муж вернется из рейса.
- Не со зла, - повторяет Стаска.
Рита думает, что позвонить, все-таки, надо: слишком буйными стали приступы Катерины. Сына калечит.
Часы на правом запястье щелкают.
Стаска замирает со "злом", не успевшим сорваться с языка. Рита набирает воду в чайник, достает чашки и сахарницу. Включает телевизор, он рябит, мигает и заунывно тянет букву "а".
Часы снова щелкают, диктор на экране договаривает фразу. Стаска растерянно мигает, глядя на накрытый стол.
- Опять фокус с часами?
Рита кивает.
Она не любит гостей, так и не привыкла притворяться. Подвижная и деятельная, Рита ненавидит проводить свои длинные секунды, не имея возможности сделать что-то полезное - что угодно, только бы не терять время. Свое время, никому не заметное. Пространство между рывками секундной стрелки, расстояние от щелчка до щелчка.
О волшебных часах Рита рассказала Степану после свадьбы: ведь глупо поделиться с человеком жизнью, а тайну нести одной. А Стаска оказался слишком наблюдательным.
Однажды часы щелкнули, когда мальчик, по Ритиным соображениям, должен был спать. Воспылав праведным гневом, экранный герой поднял руку на героиню, да так и застыл в смешной и страшной позе. Рита вздохнула, принялась убирать со стола. К тому времени, как часы снова щелкнули, она успела вытереть крошки и сменить платье на уютный халат.
Стаска, оказывается, не мог заснуть, поэтому изменения, произошедшие в один миг, удивили его и озадачили: стол без чашек, конфеты "Цитроны" и "Ласточки", из которых мальчик строил пирамидку, - снова в вазочке, а сама Рита - в другой одежде, распущенные волосы вместо обычного пучка.
Тогда получилось отшутиться: тебе померещилось с сонных глаз.
В следующий раз отшутиться не удалось.
Стаска смотрел на нее с обидой и требовал, уговаривал... И Рита не выдержала, выложила ему все начистоту: мол, часы на ее правой руке достались от бабушки, а той - от прабабушки, а прабабушка была ведьмой.
Часы могут останавливать время - растягивать секунды, по ощущениям - минуты на четыре максимум. Показать? Могу, только если возьмешь меня за руку. Правда, я не знаю, сколько нам ждать, так что держись крепче, Стаска. Может быть, долго. Когда бабушка была жива, часы растягивали сорок вторую секунду двадцатой минуты каждого третьего часа. А потом, видимо, сломались: в иной день время вообще не останавливается - но это лучше, чем растягивать его каждые полчаса, как случилось однажды. Ну а в среднем, мир вокруг замирает пять раз в день.
Замирает только для меня, ну и для того, чью руку я держу. Остальным этого не понять, у них же нет часов... А в школе я решала задачки быстрее всех, пока другие застывали, наклонившись к тетрадкам; успевала списать нужные формулы и даты. Иногда шутила, пачкала мелом спины, воровала карандаши и ручки. Даже кнопки, помнится, подкладывала...
Часы щелкнули, забарахлил телевизор. Стаска, увлекая Риту за собой, распахнул окно, забрался на подоконник.
Милиционер замер с поднятой палкой, машины не двигались с места, пешеходы столпились, готовясь ступить на черно-белую спину зебры. Девочка тянулась к шарику с нарисованной собакой, а воздушная собака держалась в воздухе и косила насмешливым глазом.
Часы снова щелкнули, милиционер опустил палку, машины сорвались с места, собака взлетела. Девочка заплакала.
- Как здорово... - прошептал Стаска.
Он до самой ночи не отпускал Ритиной руки и слушал ее, как слушают сказки - с блеском в глазах и закушенной нижней губой. Она сама в детстве также слушала бабушку.
Бабушка пахла лекарствами и липовым чаем; ее голос, словно густой сироп, тек по жаркому дню:
- К старости тебе будет казаться, что ты прожила в два раза больше, чем все остальные. Теперь твоя память как бездонный колодец. Ты запомнишь каждый шорох, звук и запах, каждое слово, каждое движение, свое и чужое. Иногда будешь думать, будто сходишь с ума... У волшебства, милая, как у монеты, своя обратная сторона.
Рита запомнила каждую прожитую секунду, длинную и короткую.
Она любила листать старые календари, смотрела на числа и вспоминала свои дни со Степаном. До мельчайших подробностей, звуков и запахов. Календари заменяли ей фотоальбомы, записи со свадьбы и прочих торжеств.
Особенно она любила первые два года: живых бабушку и родителей, а также долговязого, неуклюжего Степу.
И зачем он пристал к ней, этот прыщавый, странный паренек? Увидел на остановке, увязался следом, отвадить не получилось. Потом завертелось: Степан караулил у института, подруги смеялись, но признавали, что парень очень старается.
Когда ветер сорвал косынку с ее шеи и опустил рядом с мраморной девушкой, Степан перемахнул через бортик фонтана, даже не сняв обуви. "Герой!" - случайные прохожие с интересом наблюдали, как парень пытается сохранить равновесие и подцепить ткань - рыбку, угодившую в плен сильного течения. Он вылезал из воды под беззлобный смех, покрасневший до кончиков ушей, смущенный и мокрый. Еще и поранился.
Однажды Маргарите пришлось вносить за Степана залог: чтобы порадовать ее, парень оборвал городские клумбы, изрядно подпортив цветочную композицию. Позвонили из милиции, попросили забрать незадачливого ухажера. Папа вызвался сопровождать дочку и смеялся всю дорогу до участка. А на обратном пути ласково смотрел на пристыженного романтика, по-отечески хлопал его по плечу.
Рита так боялась, что папа остудит пыл ухажера, а получилось наоборот, Степан был обласкан и удостоен награды - рассказов о папиной молодости, тоже безденежной, но веселой, о семейной жизни и о том, как не могли выбрать имя для дочери, разрываясь между Маргариткой и Розой.
Запах сирени, прогулки по парку, скамейка. Первый поцелуй, нахлынувшие чувства, синее небо. Дома мама ворожит на кухне, накрывает на стол. Лепестки ромашки в чае словно бумажные кораблики. Любит-не любит-плюнет-поцелует.
Любил и целовал все тридцать лет, пока были женаты. А потом... Рита научилась обрывать свои мысли, "переключаться" (подслушанное за молодыми слово пришлось как нельзя кстати). Невыносимо думать о смерти Степана, чувствовать запах ладана, слышать речь священника.
Но иногда "переключиться" не удается. Рита думает, что в такие моменты она выглядит хуже Катерины на пике своего приступа.
Они со Стаской обедают молча. Диктор говорит о повышении квартплаты, о взлете цен на хлеб и о чужой войне. Что-то важное, но Рита, погруженная в раздумья, не слушает. А мальчик, наоборот, вглядывается в экран.
- Если бы ты была там, - он указывает на солдата, вскинувшего автомат. - И часы бы щелкнули, ты спасла бы человека? Например, от пули?
Рита смотрит на него озадаченно. Чужая война на мгновение становится ближе.
Она однажды спасла кошку из-под колес автомобиля. Один из самых страшных моментов в жизни: часы щелкнули, когда Рита едва успела отползти на пару сантиметров от смертельной траектории; лакированный бок автомобиля мелькнул перед глазами.
- Не знаю, - честно отвечает Рита. - А ты?
Стаска пожимает плечами.
Война отдаляется, вытесняется прогнозом погоды. Завтра душный город затаится в ожидании дождя, загонит в подвалы своих уличных кошек, рассадит своих птиц под навесами, под кромками крыш.
- Если бы у меня были такие часы, я бы помог маме, - говорит Стаска.
- Как бы ты это сделал?
- Не знаю. Я бы хотел попробовать, - робкая надежда во взгляде.
"Каждому новорожденному в подарок дается время, - говорила бабушка. - Тебе решать, что делать со своим. И с каждой длинной секундой, которую подарю тебе я. Распорядись по совести". Рита усмехается. На ее век не выпало ни войны ни голода; все плохое происходило далеко от ее улицы и дома. Детей не нажила, хотя когда-то думала о них. Не получилось. Работала секретарем, библиотекарем, экскурсоводом; любила все, за что бралась. Хорошей ли была ее жизнь, правильной? Рита считает, что ей удивительно повезло. С бабушкой, с родителями, со Степаном.
И со Стаской.
Его глаза - как летнее небо, на которое Рита любит смотреть, откинув голову на спинку лавки. Она расстегивает браслет, протягивает мальчику часы.
Надо же, столько раз думала снять, но не решалась. И плавала с ними, и в походы ходила; знакомые удивлялись, Рита отшучивалась: часы старые, но сделаны на славу, им не страшны ни огонь, ни вода. Носила, чтобы помнить о бабушке, фотографий которой не сохранилось; чтобы не забывать, как пахло и звучало, как чувствовалось время, проведенное с родителями и Степаном.
- Давай заключим пари. Если у тебя все получится, я отдам тебе их насовсем. Если нет, я позвоню по телефону, и мы оба знаем, что может случиться.
Катерина приходит через несколько дней, обнимает сына, уводит. Рита стоит у двери и слушает как отдаляются их шаги, как наверху, через два лестничных пролета, скрипит дверь. Возвращается в комнату, а на экране черная бомба медленно падает на серый город, и серая девушка в белом платье стирает со щеки слезу.
Рита не любит черно-белое кино, переключает канал. Появляется диктор и сообщает о повышении квартплаты, о взлете цен на хлеб и о том, что далеко-далеко отсюда, в другой стране, кажется, скоро закончится война.