Часом раньше парадную дверь детского дома несколько раз толкнули изнутри - она отпиралась туго: приходилось наваливаться плечом и одновременно поворачивать ключ, - и распахнули настежь.
Наружу выбежал маленький мальчик. Мальчик был некрасив - фетальный алкогольный синдром оставил отпечаток на его лице. Но крик радости, который издал этот ребёнок, был чист, как утро.
Воспитанников спешили выгнать на прогулку, пока солнце не вошло в силу и не напекло кому-нибудь голову. Они расходились по двору, носившему следы волейбольной разметки. К насосу для надувания воздушных шариков сбегались малыши - вприпрыжку, все в цветных майках, будто разорвалась и рассыпалась упаковка M&Ms.
Последними на улицу вышли близнецы. Вернее, вышел Сергей, а Герман в это время вертел головой по сторонам. Убедившись, что никто не подслушивает, он сказал:
- Смотри, я расковыряю нос до крови. Положат нас в изолятор. Когда все заснут, я сопру ключ от задней двери, и мы свалим. Погуляем в городе, а утром вернёмся.
Сергей пришёл на любимое место, где ложились крест-накрест тени кланявшихся друг другу ив, и опустился на лавочку. Мысли опустились вместе с ним и стали, кажется, вдвое тяжелее. Может, чтобы хватило на двоих.
Дался брату этот город! Контингент детдома обширен: социализируйся не хочу. Герман как раз не хотел. Он стеснялся своего сиротства. Его влекло туда, где на них показывали пальцами, где с наступлением темноты выплёскивалась на улицы отравленная алкоголем толпа - бросить себя им в глаза: вот он я - принимайте таким, какой есть.
- Ночью проверят, а нас нет, - сказал Сергей.
- Ну, подложим что-нибудь в постель, как будто мы на месте. Не будут же они прямо под одеяло заглядывать, - возразил брат не очень уверенно. - Вдруг мы там голые лежим.
- А вдруг мы померли во сне? Это же изолятор! Соображать надо.
- От того, что кровь идёт из носа, ещё никто не умирал.
Может, и так, но физиология близнецов была настолько замысловата, что любое недомогание требовало консилиума. Так что их берегли от носовых кровотечений, и вообще, от всего на свете - на всякий случай. Они оба это знали.
- Короче, ты просто не хочешь, - угрюмо подытожил Герман.
А кто бы захотел на Серёжином месте? Прошлая вылазка в город стоила им конфликта с упырями в спортивках. По итогам дежурной беседы, непостижимой, как пароль, на который не знаешь отзыва ("А есть пару рублей? А если найду?"), Герману заехали в глаз. Близнецы убежали бы, но, захваченные врасплох и напуганные, не скоординировали движений, упали, и так далее...
И это ещё не всё. В наказание за самовольный уход близнецам запретили посещать компьютерный класс. А когда в пятницу вечером Серёжа, как обычно, переступил порог швейной мастерской, его отправили восвояси.
Это был страшный удар. Сергей ходил к директору, но тот и слышать ничего не хотел. Сказал: "Оба виноваты, и наказаны тоже оба". Можно понять человека - ему пришлось вызволять близнецов из "обезьянника", куда тех упекли заодно с зачинщиками драки.
Прищурившись, Сергей посмотрел ввысь, куда стремились надутые гелием шарики, пока не натыкались на невидимую преграду, блокировавшую фото- и видеосъёмку в соответствии с законом об охране детства. Их было уже так много, что они почти закрывали небо.
Иногда в конце прогулки Серёжа находил их разорвавшиеся останки, жалкие, как колбасные шкурки, где-нибудь в пыли. Шарикам не дано было покинуть территорию, хотя они могли летать. Что уж говорить о близнецах.
- Чтобы нас упекли в изолятор? Конечно, не хочу. Сбежать всё равно не выйдет, а застрянем мы там недели на две, не меньше.
Герман передёрнул плечами, и Серёжу ненадолго охватило ощущение потери равновесия - как обычно, когда один из них без предупреждения пытался двигаться одновременно с другим. "Будто над обрывом стоишь", - называл это ощущение брат. Хотя откуда ему было знать, ведь над обрывом близнецы ни разу не стояли.
- При чём тут изолятор? Ты в город не хочешь, не прикидывайся.
- Я и не прикидываюсь.
- Ну да, конечно. Ты в лицо мне это скажи.
Сергей достал карманное зеркальце (ворованное, выломанное из пластиковой невсамделишной пудреницы) и посмотрел на отражение брата, но ничего не сказал.
- Сыграем в карты? - предложил Герман. - Кто выиграет, тот до конца дня делает, что хочет.
Обыграть его было легче, чем переубедить, и Серёжа со вздохом уточнил:
- В "дурака"?
- В "двадцать одно".
Едва началась игра, как до близнецов донеслось:
- Мальчик.
Боковым зрением Серёжа заметил ноги в мокасинах из искусственной замши. Мокасины отвлекали. От них исходил слабый запах пыли, прибитой дождём к асфальту. Это навевало мысли о путешествиях и далёких краях, мысли такие лёгкие, легче воздуха, натыкающиеся на невидимую преграду, которая накрывала детский дом - и жизнь близнецов.
"Притворюсь, что не слышал, - решил Серёжа, - может уйдёт".
- Мальчик! - повторил незнакомец уже настойчивее.
У него был акцент человека, выросшего на нежном южном побережье. Не верилось, что побережье существует. Не верилось, что за пределами детского дома и поглотившего его города вообще что-то есть.
- К кому это вы обращаетесь? Вообще-то нас тут двое, - огрызнулся Сергей.
Обычно эта фраза ставила посторонних в тупик. Но сегодня был необычный день, потому что незнакомец ответил:
- К твоему брату. Герман, если не ошибаюсь? У меня к тебе дело, Герман.
От удивления Сергей поднял глаза.
Перед ним стоял мужчина лет сорока пяти, небритый и загорелый. Это был загар не того благородного бронзового оттенка, которым щеголяли модели с рекламных голограмм. Мужчина как будто давно не мылся. Как цыган: грязный загар и жёлтые глаза, притом один смотрел на Германа, а другой косил на сторону.
- Нам не разрешают говорить с незнакомыми, - сказал Герман извиняющимся тоном.
Косоглазый протянул ему визитную карточку. На ней значилось: "Андрей Грёз".
Что это за фамилия? Не бывает таких фамилий у нормальных людей. Только у тех, кого показывают в убогих реалити-шоу по кабельным каналам. А Сергей этого мужика даже в фильмах ужасов не видел.
На визитке, как стрекозиное крыло, поблескивал водяной знак. Он напоминал ленту Мёбиуса с тремя оборотами. Чуть ниже было напечатано: "Коррекционный детский дом семейного типа".
И, как будто на этом знакомство состоялось, мужчина продолжил:
- Я только что приехал, и города не знаю, а мне нужна кое-какая помощь. В долгу не останусь.
- А что надо делать?
- Помыть мне машину. - Он добавил: - Я заплачу. Две тысячи хватит?
Это многое меняло. Можно было попросить воспитателя закинуть эти деньги близнецам на телефон и сидеть в Интернете, раз уж их не пускали в компьютерный класс. И так отвлечь брата от города.
Машина цвета неухоженной зубной эмали стояла прямо напротив проходной. На капоте, под слоем дорожной пыли - рисунок: калифорнийского типа красавица в одних чулках.
Сергею не понравилось, как брат смотрит на Косоглазого. С огромным интересом. Это отражалось в лобовом стекле.
Брат выпросил у завхоза ведро и принялся за дело, а Сергей наблюдал, уронив голову на плечо. Тела он не чувствовал, целиком уступив его брату, и если Косоглазый и заметил это, то не подал вида.
- Вы ведь уже закончили школу?
- Только девять классов.
- Не достаточно?
Герман напрягся.
- А что не так? Два раза в неделю к нам приходят учителя. Нас даже на экзамены возили. И мы сдали их очень хорошо.
И хотя он умолчал о том, что половину ответов за него написал брат (а кто бы смог это проверить), а с одним из экзаменуемых от вида близнецов случился пенный припадок, Сергею понравилось, что Герман заговорил о них обоих.
- А дальше-то что? - поинтересовался Косоглазый.
- В институт поступим, как все. Там и общежитие дадут.
- В институт? А чем вы хотите заниматься?
- Я с людьми работать хочу, - неопределённо ответил Герман, - а Серёга - шить.
- Не буду я шить, когда вырасту. Я... отправлюсь в полярную экспедицию, - выпалил Сергей.
Косоглазый взглянул на него, и глаза весело блеснули. Или так просто показалось из-за его косящего глаза. Чёрт-те что это косоглазие.
- В полярную экспедицию? Но почему?
- Потому что там людей нет.
- Всё, - объявил Герман, - готово.
Он бросил губку в ведро, отошёл на пару шагов и полюбовался результатом. Машина оказалась белого цвета. Красавица переливалась на капоте, как страз Сваровски. Отражала свет.
Они обменялись ещё несколькими фразами - мальчик-урод и мужчина с южным загаром и акцентом. Сергею показалось, что они оба тяготятся разговором. Затем Косоглазый протянул Герману деньги, хлопнул близнецов по плечу и уехал.
"И больше мы его не увидим", - подумал Сергей.
На следующий день Косоглазый вернулся и предложил близнецам уехать с ним.
Кто-то распустил слух, что Косоглазый купил близнецов для съёмок в детской порнографии. Сергей знал, что через пару дней эта байка всем наскучит, и тогда заговорят о торговле органами. К тому времени близнецы будут уже далеко.
Слухам он не верил, но в документах о передаче попечительства расписываться не стал.
- И что теперь? Из-за тебя мы никуда не поедем?! - распекал его Герман, расхаживая из угла в угол в их маленькой спальне. - Ты всегда был эгоистом! Нет бы сразу отказаться, но ты...
- Я тебя не держу. Езжай куда хочешь.
- Не держишь? Надо же, как любезно с твоей стороны! Да если бы я мог поехать куда-то без тебя, я бы так и сделал. Лишь бы никогда тебя больше не видеть!
- Вот, - подхватил Серёжа, - наконец-то ты вспомнил, что нас невозможно разделить. Раз ты переезжаешь, то куда я денусь? Где ты, там и я. Какая-то подпись ничего не меняет.
Подумав, Герман спросил на полтона ниже:
- Разве так можно? Без твоего согласия.
- А кто сказал, что нельзя? Ты когда-нибудь слышал о таких случаях? Лично я - нет! Так почему бы не пользоваться этим в своих интересах?
- Каких ещё интересах? - тупил брат.
- Да таких, что наш новый знакомый может оказаться не таким классным парнем, как ты думаешь! Вдруг он начнёт драться или... - Сергей задумался, что ещё им может угрожать, но в голову ничего не шло. Не пересказывать же слухи, которым он не верил. - Короче, мы тогда просто позвоним в опеку и расскажем, что я ничего не подписывал. Нас в тот же день изымут. Теперь понятно?
- Об этом я не думал...
- А меня это не удивляет. Ты вечно сначала делаешь, а думаешь только потом, если вообще думаешь. Где б ты был, если бы не я!
- Если бы не ты, - ответил Герман, - я был бы уже за тысячу километров отсюда.
Конечно, Серёжа и сам не знал, можно ли так или нет. Но всё прошло гладко, ведь детскому дому не терпелось снять с себя ответственность за близнецов, а Косоглазый, со своей стороны, был в них заинтересован.
Близнецы простились с директором, с теми из воспитателей, которые не ушли в отпуск, с буфетчицей баб Таней, которая всегда норовила положить близнецам обед в одну тарелку вместо двух, приговаривая: "Ты, сынок, каждой головой по очереди кушай". И вот Сергей стоял, поправляя на поникших плечах лямки рюкзака, и оглядывался на место, где прошло его детство.
Высоко в небе над детским домом он вдруг увидел красный воздушный шарик и провожал его глазами, пока тот не слился с красной тряпкой заката.
"Может, это всё и к лучшему", - подумал Сергей и сел в машину.
Начало поездки он проспал. Он сам не заметил, как это произошло, и когда проснулся, солнце уже давно село. Ночная прохлада перетекала через опущенное стекло. Машина никуда не ехала.
- Наконец-то! - сказал Герман и потянулся всем телом. - Косой спросил, можно ли нам фастфуд. Я сказал, что да.
- А нам можно?
- Не знаю. Ты голодный?
Сергей не ответил. Его внимание приковал светодиодный рекламный щит. На нём разворачивалось изображение шёлковой ленты, изнанка которой представляла собой разлохмаченную по краям цифровую матрицу.
Рекламу венчала надпись "Euphorium", и что-то в ней было не так. Что-то причиняло дискомфорт, будто в глаз попала соринка. Приглядевшись, Серёжа понял - того, что он принимал за изнанку, не существовало: лента была свёрнута лентой Мёбиуса.
- Красиво, да? - спросил Герман.
- Что это?
- Сенсорно-эмотивная сеть Эйфориум. Вершина эволюции компьютерных сетей.
Сергей почувствовал себя разочарованным.
- Для задротов все эти сети. Бегство от реальности.
- Много ты понимаешь. Эйфориум - услуга из сегмента luxury, - надменно сказал Герман, как будто сам это изобрёл.
Может, он и не преувеличивал. Сергей попытался представить, сколько стоил рекламный стенд, изготовленный в соответствии с технологией LED, во что обошлись рекламные стенды по всей стране - и не смог. Чтобы окупить затраты на рекламу, доступ в Эйфориум должен был стоить запредельно дорого.
Так что брат всё-таки не преувеличивал.
Но где эмотивная лакшери-сеть, а где коррекционный детский дом и куриные крылышки из KFC, с которыми уже спешил к близнецам Косоглазый, напомнил себе Сергей. И мыслями остановился на крылышках. Тем более, он действительно был голодный.
Казалось, что ночь за пределами машины не сменяется днём. На второй или третий день поездки - Сергей не знал точно, ведь время перестало что-либо значить (впоследствии похожим образом он чувствовал себя лишь однажды, когда ничего исправить было уже нельзя), - он догадался: окна затонированы для того, чтобы прохожие не видели близнецов. Или других, таких же, как они. Тех, кто ездил в этой машине раньше.
А кто-то ездил - Сергей нашёл в кармане солнцезащитного козырька рисунок: мужчина, окружённый чёрточками, как солнце, и рядом - большеголовый ребёнок. И на зеркале заднего вида висела игрушечная сова.
- Вы же говорили, у вас нет маленьких детей, - сказал Серёжа, пренебрежительно щёлкнув по ней пальцами. - Зачем тогда игрушка?
Косоглазый действительно рассказывал, что у него взрослая дочь и четверо мальчиков, таких как близнецы. И много друзей среди бывших воспитанников.
- Это не игрушка, - ответил Косоглазый и поправил сову, которая после Серёжиного тычка покосилась, - а память о доме. Я ведь много времени провожу в разъездах. Когда просыпаешься в разных городах и даже часовых поездах, не обойтись без вещи, которая помогает поддерживать связь с реальностью.
- Жутковато звучит.
- А сова вообще жуткое создание, не замечал? Это и в массовой культуре отражено. Во "Времени приключений", в сериале "Твин Пикс". Кастанеда тоже что-то такое писал...
Они останавливались в дешёвых отелях, всегда под утро, чтобы не привлекать лишнего внимания. Грёз существовал в полную силу на изломе дня и ночи. Его темперамент благоволил к сумеркам и бликам. Под прямыми солнечными лучами он как-то выгорал и становился тем, кем, в сущности, являлся - некрасивым и не слишком молодым мужчиной, который с непонятной целью увёз близнецов.
Он много разговаривал с ними, но как-то странно. Например, спрашивал, видят ли они сны и умеют ли ими управлять. Или вдруг озадачивал:
"Представьте, что вы находитесь в центре лабиринта. Пока вы приближаетесь к выходу, лабиринт остаётся неизменным, но стоит сделать хоть один неверный шаг - и лабиринт случайным образом перестроится. Как найти самый короткий путь наружу?".
"Есть два искусственных интеллекта, Ти и Эф. Они знают ответ на любой вопрос. Ответом служит ноль либо единица. Но вы не знаете, что из этого значит "да", а что "нет". Не знаете даже, справедливы ли для нолей и единиц Ти те же значения, что и для нолей и единиц Эф. Определите, кто из искусственных интеллектов всегда говорит правду, а кто - всегда лжёт".
"Представьте себе комнату из зеркал, одна из стен которой представляет собой одностороннее зеркальное стекло прозрачной стороной наружу. Что вы увидите, заглянув в комнату через это стекло?".
Грёз совсем не пытался расположить их к себе. За это Сергей успел проникнуться к нему чем-то вроде уважения, когда они прибыли, наконец, в раскалённый приморский город.
Если разобраться, это была такая же дыра, как уральский промышленный городок, где родились близнецы. Некогда популярное курортное урочище пребывало в запустении. Сорок минут на маршрутке до цивилизации, и одичавший пляж, и подступающий лес, и серо-голубой вид из окна - горы, море и асфальт, и камни на берегу, подогретые так, что ходить босиком горячо.
Всё это Серёжа увидел и осмыслил уже потом.
Взволнованный, он выбрался в южную ночь, тягучую, как сгущённое молоко. Вот дом, крайний на короткой улице из четырёх хрущёвок. Вот полуподвальные окна бара, из которых вырывается свет. Вот истекает неоном обращающаяся вокруг себя вывеска на гравитационной подложке. Сергей прочёл слово за словом:
Бар...
КУНСТКАМЕРА...
Грёз...
Близнецы отражались в окнах напротив. Сергей видел, как взгляд Германа с каждым оборотом вывески спотыкается об это - кунсткамера, КУНСТКАМЕРА. А ведь брат и не задумывался, что они могут кому-то сгодиться разве что как ярмарочные уродцы. Он был раздавлен.
Виновник всего, их новый попечитель, хлопнул близнецов по плечу, как ни в чём не бывало, и сказал:
- Ну, чего встали? Особое приглашение надо? Пойдём!
Герман не сдвинулся с места. Тогда Сергей расправил плечи - фантомные ощущения пронзили его до кончиков пальцев и померкли, - и последовал за Косоглазым.
В квартиру прямо с улицы вёл отдельный вход. Серенький свет обрызгал зарешёченный гардероб и ступеньки. На стене висела картина, изображающая место, подобного которому Серёжа никогда не видел. Оно в равной степени походило на какое-то сюрреалистическое пространство и на пейзаж далёкой планеты. Скорее всего, такого места вообще не существовало в реальности.
Сергей сделал вид, что очень заинтересовался картиной, а сам встал позади Косоглазого и. когда тот разулся и присел, чтобы убрать мокасины в обувницу, изо всех сил его толкнул.
Мужчина налетел на решётку и в изумлении обернулся. У него кровоточила губа.
Это придало Сергею храбрости, и он схватил первое, что подвернулось под руку - металлическую обувную ложку. Она была увесистая и удобно легла в ладонь
- Куда ты нас притащил?! Что ещё за "Кунсткамера"?
Мужчина неравнодушно взглянул на обувную ложку - и вставать не стал, только опустился на одно колено, чтобы не затекли ноги.
- Серёга...
- Отвечай, не то я тебе зубы повыбиваю!
- Это бар, - невозмутимо произнёс Косоглазый.
- Без тебя видел! Скажи лучше, почему он так называется. И откуда на вывеске твоё имя.
В плохом освещении кровь на губах Косоглазого выглядела почти чёрной. Она больше не будоражила Сергея. На какое-то мгновение ему показалось, будто это он стоит на коленях перед Косоглазым, а не наоборот.
- Потому что этот бар принадлежит мне, - ровным голосом произнёс тот, - а работают там мои бывшие воспитанники. Что ты на меня так смотришь? Не все хотят до конца жизни мести улицы или собирать фонарики, как другие инвалиды. А теперь давайте немного успокоимся, пока мы никого не разбудили.
Раздался щелчок выключателя. На пол упал прямоугольник электрического света. Сонно зашаркали подошвы.
- Пап? Это ты?
В коридор вышла девушка лет восемнадцати, в длинной растянутой майке без рукавов, с зачёсанными набок чернильно-чёрными волосами и стёкшими на щёки "смоки айз".
- Зачем так шуметь? Я уже думала, к нам лезут грабители.
- Да что у нас брать, Мариш, - с преувеличенной бодростью отозвался Косоглазый и отвернулся, чтобы девушка не видела кровь.
Она не увидела. Зато заметила обувную ложку у Сергея в руках и удивилась:
- Куда-то собираетесь? Но вы же только приехали.
- Э-э, нет. Просто хотел разуться, - неудачно соврал Серёжа.
- Ну так разувайся и проходи.
- Хорошо...
- Вот и хорошо, - заключила девушка и ушла, строго взглянув на близнецов напоследок.
Косоглазый явно предупреждал, кого привезёт, да и наверняка его дочь повидала тут и не такое. Сергей не нуждался ни в чьём принятии. Но в этом нуждался Герман. Так что Сергей был благодарен Марине за то, что она не испугалась близнецов, и часть благодарности, сам того не желая, перенёс на её отца.
- Мне очень жаль, - сказал Серёжа вместо извинений. - То есть... я был прав, ясно? Но мне всё равно жаль, что так вышло.
Косоглазый стёр кровь с лица, которое не выражало ни злости, ни гнева. Одну усталость.
- По крайней мере, ты перешёл со мной на "ты". Это ещё не дружба, конечно, но хоть какое-то развитие отношений. А теперь, если не возражаете, я покажу вам комнату. Спать хочется зверски.
Он проводил их в спальню, и Сергей, не раздеваясь, лёг поверх покрывала. Сначала он думал о том, что надо дождаться, пока Косоглазый уснёт, и бежать отсюда, а потом уже ни о чём не думал.
Спустя какое-то время, когда он был уверен, что брат заснул, и сам уже начал дремать, раздался сдавленный всхлип. Сергей с трудом разжал пальцы правой руки, которыми Герман вцепился в край покрывала, и погладил брата по голове - безотчётным, инстинктивным движением.
- Ты был прав! - выдохнул Герман и задрожал всем телом, больше не сдерживаясь.
- Ну не плачь. Не плачь. Не плачь, - шептал Серёжа. - Где ты, там и я, помнишь? Я с тобой. Я всегда буду с тобой.
Пальцы перебирали волосы брата. В этот момент Сергей чувствовал себя с ним одним целым, которым они, наверное, были в момент рождения, и страдание Германа сливалось с его страданием.