Она привела меня сюда, на этот птичий рынок, чтобы купить мне носки из собачьей шерсти. Много позже жена призналась, что очень хотела иметь щенка, ещё с детства и поэтому я стоял сейчас на Кондратьевском рынке перед этой женщиной неопрятного вида и слушал:
- Возьмите его на руки, возьмите, возьмите, - женщина знала, что говорила. У кого не дрогнет сердце, когда влажный розовый язычок доверчиво оближет тебе руку, когда твои пальцы почувствуют удары маленького сердечка. Как опытный продавец, не ожидая согласия, она сунула черный комочек мне в руки.
- Это девочка.
Я посмотрел в бусинки коричневых глаз и понял: этот щенок будет жить у нас.
А ведь я не любил собак, больше того, я их панически боялся. Надо мной все смеялись, когда я, краснея и матерясь, семенил ногами убегая от какой-нибудь шавки, которая сдуру облаивала меня. Старушка хозяйка делала грозное лицо и отчитывала свою любимицу:
- Не смей его пугать, я тебе говорю, видишь, какой он большой, - что она имела в виду, одному богу известно.
Что там говорить о больших собаках ...
Как я и предполагал, щенок стал нашим. Дома это маленькое чудовище сразу сделала лужу. С каждой неделей лужи становились все больше. Мне приходилось вставать в пять утра, чтобы выгулять ее. Однажды я подсчитал, сколько лет мне исполнится, когда эта тварь уйдет из жизни.
- Знаешь, - сказал я жене, - а может взять эту суку за хвост и головой об дерево.
А она, набегавшись, влетала в квартиру мокрая и грязная и первым делом справляла нужду. Потом нагло играла с тряпкой, мешая прибраться за ней.
С двух месяцев я приступил к дрессировке. Прав К.Ушинский, воспитывать надо с рождения.
Дина, так мы ее назвали, оказалась понятливой девушкой. Команды "сидеть", "стоять" мы выучили за час и в течение недели закрепили. В шесть месяцев встали ушки. Динка оказалась на редкость красивой овчаркой. Черный окрас с белым воротничком на груди, длинный, пушистый как у ирбиса хвост, белые тапочки ног - она привлекала внимание прохожих и собачников. В девять месяцев я записал ее в милицейскую школу кинологов. Когда я в первый раз пришел с ней на площадку, руководитель школы, радостно потирая руки, воскликнул:
- Друзья, посмотрите, какой великолепный экземпляр к нам пришел.
Чуть позже я понял его сарказм.
Как мое больное сердце не разорвалось в этот день, как я не сошел с ума. Боже, ты спас меня тогда, чтобы обречь на дальнейшие муки.
Сначала все было чинно. Нас как новичков не очень тревожили. Сделали проводку несколько кругов, чтобы собаки не реагировали друг на друга. Отвели в сторону, посадили и велели наблюдать. Из того, что делали собаки, мы уже многое умели. Я уже начал скучать, как меня позвал инструктор.
- Вы у нас самый большой, - начал он, - это очень хорошо. Остальные собачники мелочь, собаки их не боятся, а нам придется задерживать преступников. Вы понимаете, как это важно отработать навыки на реальном объекте.
- Но я не преступник и о каком это реальном объекте вы говорите.
- О тебе, разозлился инструктор, - хочешь заниматься у нас, делай то, что я говорю и без возражений.
Он вспотел от негодования.
- Что делать то?
- Надевай халат и беги.
Я натянул на себя халат и побежал. Я бегал час двадцать. Час двадцать, прижимая уши от резкого "фас", я убегал от кавказцев, доберманов, эрдельтерьеров, ротвейлеров и среднеазиатских овчарок. Особенно донимал меня ирландский терьер. Этот гаденыш знал слабое место в халате. Он висел у меня под мышкой вместе с хозяином, который безуспешно пытался оторвать его от меня. Собаки вошли в раж. Действительно, такого огромного бугая им раньше не приходилось валить. Они рвали поводки и уже три, четыре собаки атаковали меня. Это был пир во время чумы, Варфоломеевская ночь. Собаки убивали человека - добровольного камикадзе, они убивали меня. Если и были у меня иллюзии, к концу занятий я их лишился. Именно тогда я понял, что человек смертен, смертен внезапно, в любое время суток, по причине или без.
Уже в трамвае, я сказал, обращаясь к Динке:
- Послушай, нас там больше не увидят.
Она молча согласилась и, жалея, лизнула мою руку. Но все-таки человеку свойственно ошибаться.