Angelis Mortis

ANGELIS MORTIS

Винников Владимир

Дождь, дождь, дождь. Долгие трое суток до передовой - один только дождь. Нужно ли упоминать такие банальные следствия, как раскисшая земля, завязшие и брошенные обозные телеги, обострившийся бронхит. В Африке была, говоря киплинговским языком, "пыль, пыль, пыль", а в Европе ныне только грязь, грязь, грязь. Чавк, чавк, чавк - плохая рифма, но ничего лучше не придумал бы даже тот, ради памяти которого я здесь, на передовой западного фронта.

Среди монотонной жижи, попадаются гильзы, иногда полные патроны, реже - патронные ящики. Бывает, встретишь утопленную в землю каску, и надеешься, что под ней не прячется череп владельца. Под ногами что-то блеснуло. Что-то новенькое. Артиллерийский снаряд. Хм... Неразорвавшийся. И прямо в колее. Пора приниматься за работу.

Двое солдат охранения с явным интересом наблюдали, как человек в дорогом прорезиненном макинтоше снял перчатки, присел на корточки и принялся осторожно копаться голыми руками в грязи, посреди размокшей дороги. Затем человек бережно взял на руки снаряд, прижал его к груди, словно собственного ребенка, и аккуратно вывинтил взрыватель.

Взрыватель описал параболу и вернулся в размокшую почву. Офицер опасливо принюхался к начинке металлического корпуса. Улыбнулся и вдохнул полной грудью, словно затянулся крепчайшей сигарой. Плащ цвета хаки не давал ни одной подсказки, поэтому солдаты службы тыла пребывали в полнейшей растерянности, не зная, союзник или противник находится перед ними.
-- Тротил! Можете топить им печку, - вместе со снарядом кинул им путник и пробрел дальше.
Когда солдаты опомнились, дорога была вновь пуста.

Передовая. Безмолвная крепость в сырой земле. Окопы кажутся заброшенными, но это впечатление обманчиво. По сигналу тревоги рота займет огневые позиции за считанные секунды. Полнопрофильные траншеи, блиндажи, штольни. И так - вдоль всего фронта. Сколько же кубометров почвы выкопано? Сколько сил затрачено, только для того, чтобы найти надежду на спасение от артиллерийского огня.

Вдалеке уже видна нейтральная зона. За ней, точно отражение огромного зеркала, проглядываются укрепления противника. Возможно, и с той стороны кто-нибудь эгоистичный и одинокий направляется на передовую, чтобы вписать в книгу Страшного Суда редкое ныне доброе дело.

Спуск вниз. Над головой полоска угрюмого неба. Земляные стены высоки. Переходы глубоки. Такие почти готические своды даже бурам не снились. Впрочем, хлор им тоже не снился. Все-таки около пятнадцати лет прошло. А под ногами хлюпают мутные лужи. Осенняя дождевая вода. Как она непохожа на то дивное подземное озеро.

Часовой. Пароль. И так, каждые двадцать шагов. Смешно, правда, что пароли не отличаются разнообразием. Так и кочуют из войны в войну. Редкий случай, когда скудность репертуара - это хорошо. Как же просто по блеску глаз угадать ожидаемое слово. Еще проще выдать свое слово за ожидаемое.

-- Рауль де Шани?
-- Да.
-- Кристина больна. Вот письмо от нее.
Рауль насторожился и прищурил глаза. Рука медленно потянулась к кобуре. -- Мы знакомы?
-- Согласно официальным бумагам я капитан английской разведки Никлаус Грин. Но в наше время имена мало что значат. Можете звать меня хоть Ангелом Музыки. Наши пути пересеклись тридцать пять лет назад. Я тоже был в Опере в памятные для вас дни.
-- Я вас не видел.
-- Ну, разумеется. Я обезвреживал пороховые заряды. А эта работа любит тишину и одиночество. Вдобавок, вы бы не обратили внимания на пятнадцатилетнего пацана.
-- Допустим, но какое вам дело до Кристины?
-- Допустим, что я последний, кто разговаривал с Эриком. В некотором роде, у меня с ним много общего. Он завещал мне приглядывать за вами. Теперь же настало время моего открытого вмешательства.
-- Вмешательства? Я вам не позволю...
Странный офицер пропустил последнюю реплику мимо ушей, и, как ни в чем не бывало, продолжил:
-- Я привез документы, предписывающие вам покинуть линию фронта, перейти в распоряжение разведки и отправиться в Швейцарию, для выполнения задания особой важности.
-- Да ну?
-- Все документы подлинные, так что проблем с передвижением у вас возникнуть не должно.
-- Ценю вашу заботу, но я останусь здесь.
Никлаус устало вздохнул:
-- Прекратите,... Кристина больна гриппом. Без вас она точно умрет.
-- Я не стану дезертиром. Я нужен Франции.
-- Бросьте ребяческие штучки... Никому кроме Кристины, вы не нужны. Я сапером прополз на брюхе всю бурскую кампанию и знаю, что солдаты - не более чем циферки, кочующие из одной учетной книги в другую. Франция без вас обойдется.
-- Есть вещи поважнее, чем Кристина!, - в запале бросил Рауль.
Мнимый офицер разведки дернулся, чтобы отвесить пощечину пожилому упрямцу. Но воздух наполнился шипением снарядов на излете.
-- Газы!!! - Истошная команда, которую редко повторяют дважды.
Оба воина дружно достали защитное снаряжение. В вечерних лучах солнца противник предпринял вылазку. С флангов позиции застучали пулеметы. Треск винтовочных выстрелов доносился со всех сторон. Врагу предстояло преодолеть какую-то сотню метров. Но для многих эта сотня станет длиною в жизнь.

В траншею кинули гранату. Никлаус на лету поймал ее за деревянную ручку и, не мешкая, отправил обратно. Недалеко бумкнул взрыв, но на позицию уже прорвался один боец с той стороны. Он дрался яростно, отшвырнув Рауля, и устремив весь натиск на Никлауса, которого видимо, посчитал старшим офицером.

Страшный удар клинковым штыком отбросил ветерана к стене траншеи. Но острие, вместо того, чтобы пробить человека в плаще насквозь, только скользнуло в сторону, погрузившись в прорезиненную ткань. Еще один могучий выпад Никлаус отвел тыльной стороной руки. Винтовочный штык полностью ушел в земляную стенку. Это ничуть не затруднило нападавшего предпринять еще одну атаку. Рубящий удар пришелся прямиком на шею, если бы не поставленный вовремя блок раскрытой ладонью. Грубая кожа перчатки заскрипела, принимая на себя повреждение. Ветеран держал лезвие мертвой хваткой. Атакующий не мог приложить еще большие усилия для освобождения оружия - это означало бы погнуть, а то и сломать штык-нож.

Патовая ситуация продлилась долю секунды. Немец положил палец на спусковой крючок, а у Никлауса не было времени гадать, остались ли патроны в магазине винтовки, смотрящей стволом прямо в лоб. Сапер взялся второй рукой за цевье и провел контр выпад. Каска покатилась по сырой земле траншеи, но противник оставил винтовку и выхватил лопатку. Это оружие было куда опаснее, чем штык-нож.

Широкий замах и лезвие лопаты со свистом рассекает воздух. Не увернуться и не отступить. Встречный удар сжатым кулаком. Заточенная сталь срезала кожу перчатки и чиркнула по костяшкам. Никлаус крякнул сквозь противогаз и от боли потерял контроль над собой. Совсем ненадолго. Всего несколько мгновений, за которые он опрокинул противника на сырое дно траншеи и сдернул с него дыхательную маску.

Немец глубоко вдохнул желтоватого тумана и замер в шоке. Вид восемнадцатилетнего мальчугана с русыми растрепанными волосами одним ударом выбил из ветерана всю боевую ярость. Никлаус опустил руки, даже не думая о защите. Враг был слишком молод, и в его голубых детских глазах дрожала обида на несправедливый мир. Он никак не мог поверить в случившееся, не мог принять этого.
-- Проклятье! - пробормотал сапер, распахивая водостойкий плащ, - только не так.
Под макинтошем показалась изрядно помятая и исцарапанная кираса. Глубокой бороздой на ней блестел свежий след штыка. Рука в перчатке коснулась саперного тесака с двуглавым орлом на гарде, но проследовала дальше к кобуре пистолета. Никлаус передернул затвор парабеллума морской модели и медленно, но решительно направил оружие на лежащего юношу.
-- Это неизбежно. A morte perpetua, Domine, libera nos.
Немецкий солдат перекрестился. Сухо щелкнул пистолетный выстрел.

Атака захлебнулась. Даже некому было отступать. Сапер вернул пистолет в кобуру и снял перчатку. Из разбитых пальцев обильно струилась кровь, но от увечья спасло массивное кольцо. Место золотого обручального ободка занимал рельефный черненый череп. Пустые глазницы взирали на дело рук человеческих. Была ли это задумка мастера, или боевое повреждение, но в этом взоре не было злобы и ненависти, а лишь бесконечная грусть. Старик с документами офицера разведки снова надел перчатку и протянул руку пытающемуся подняться мсье де Шани. Никлаус поднял Рауля рывком и резко развернул к себе лицом. Одна резиновая маска напротив другой. Сапера буквально трясло:
-- Ты, я и Эрик. Кто из нас большее чудовище? Эрик, отдавший свою жизнь за счастье Кристины? Я, убивший людей больше, чем свечей на лампе Оперы? А может ты, Рауль? Ты, предающий память Эрика? Ты, готовый положить жизнь Кристины на алтарь абстрактных идей? Может, помнишь, что тридцать пять лет назад ты был готов отдать жизнь за Кристину?
-- Я был тогда молодым и глупым.
-- Завтра будет наступление. Вы все поляжете вон там, у тех окопов.
-- Я отдам свою жизнь и за Францию, и за Кристину без колебаний.
Ветеран снял противогаз, осторожно потянул носом, а затем вдохнул полной грудью:
-- Какая щедрость! Но ты забыл, что у тебя только одна жизнь.
Никлаус отвернулся, избегая мертвого, скользнул взглядом по деревянным балкам и уставился в черный провал штольни.
-- Декорации прогнили. Все прогнило, абсолютно все. Бедный Эрик. Рад, что он не дожил. У оперы, что ставят нынче, очень дурной вкус. И по Европе ныне бродит совсем иной призрак.

На позиции бесшумно прокралась ночь. Никлаус пристально вглядывался в даль, кутаясь в свой плащ. Падал первый снег. Пронизывающий ветер согнал пары хлора в низины, а вода связала ядовитый газ. Теперь перед всеми стояла задача не заработать воспаление легких. Завоз зимнего обмундирования явно запаздывал. Ветеран критически осматривал направление, на которое скоро начнется атака. Нейтральная полоса бережно хранила следы всех вылазок как с противоположной, так и с этой стороны. Сквозь нагромождение воронок разного калибра, мотков колючей проволоки и новинки этой войны - противотанковых ежей, словно просвечивал сумрак потустороннего мира. На каждой войне свой собственный ад с местным колоритом. Но так явственно Никлаус не ощущал его никогда. Быстрый взгляд на низкие облака. Следующий день пройдет под знаком красного на белом. И никто не пропоет над павшими "Dies Irae". Тут немолодой воин прервал свои размышления и бросился в группу солдат, собравшихся неподалеку.
-- Третий не прикуривает!!! - гаркнул он, раскидывая бойцов, словно кегли. Вдруг что-то сильно ударило о стальной шлем и отозвалось грохотом и вспышкой в голове.

Горячий сухой песок драл лицо и скрипел на зубах. Но все это отошло на задний план, даже боль в простреленной ноге. Никлаус лежал на земле и тихо плакал от бессилия. За свои полные тридцать пять лет он впервые почувствовал все ничтожность отдельного человека перед неумолимой судьбой. Англо-Бурская война показала ему такую ухмылку смерти, что Чеширского кота взяла бы зависть. Господин Грин работал официальным военным наблюдателем от Германии, составляя отчеты о боевых действиях каждой из враждующих сторон. Это выражалось в сборе разнообразнейшей статистики: от количества ежедневно расходуемых боеприпасов на передовой, до описания новшеств полевой медицины, применяемых в госпиталях. Сомнительная этическая сторона этой войны, удерживала Никлауса от прямого участия в боях. Но теперь это уже не имело никакого значения.

Снайпер прижал его огнем к земле, посреди гладких просторов вельдта. Огонь велся с небольшого холма в двух километрах на запад. Зачем была устроена засада на отставший медицинский фургон? Буры от этой атаки не получили бы никакой пользы. Англичане тоже. Причем стрелок не скрывал своей позиции. Вспышки выстрелов были четкими, а звук запаздывал на шесть с лишним секунд. Опытный военный наблюдатель чисто технически мог покинуть зону огня, но Никлаус никогда не бросил бы раненную сестру милосердия истекать кровью. Остальному персоналу уже ничем нельзя было помочь. Снайпер смаковал каждую смерть по секундам.

Медленно наползал вечер, но тяжелый маузер продолжал ощутимо жечь руку. Но два километра - не дистанция пистолетного выстрела. Едва различимый на фоне Солнца полыхнул далекий выстрел. Никлаус стиснул зубы, готовясь к удару. Пять... Шесть... На мгновение перехватило дыхание - тяжелая кираса прошлась по позвоночнику. В стальной наспинной пластине появилась еще одна вмятина. Десятая с момента атаки. Пока светило было в зените, Никлаусу удавалось карманным зеркальцем направлять блики, затрудняя прицеливание. Но этот прием выгорел. Стрелок выбирал позицию, учитывая закат.

Фонтанчик песка хлестнул по глазам. В ответ Грин лишь вжал голову в землю, прикрывшись широким клинком тесака и плоскостью пистолета. Шея ныла под тяжестью каски. Тело закоченело в неудобной позе. Но военный наблюдатель не оставлял надежды спасти юную медицинскую сестру.
-- Леди, держитесь! Скоро стемнеет, - громко произнес Никлаус, пытаясь приободрить девушку.
Пули со зловещей регулярностью стали вновь впиваться в землю вокруг них. Но снайпер упустил момент, на равнину упала ночь. И лишь тогда Никлаус болезненно присел и склонился над умирающей. Ее время истекло. И первый раз в жизни Грин не скрывал своих слез, сквозь которые пробивался шепот:
-- Requiescat in Pacem.

-- Поднимайся, старина, - Рауль протянул Никлаусу руку.
Сапер встал на ноги и прислонился к стенке траншеи. Вокруг стояли безмолвные солдаты. Ветеран жестом попросил их разойтись. Бойцы нехотя выполнили указание.
-- Что же было потом? - дрожащим голосом спросил виконт.
-- Я даже не успел спросить, как ее зовут. Узнал позже, что Селестиной, но это из бумаг. Почему тридцатилетний мужик не смог спасти двадцатилетнюю девчонку? Почему? Почему? Почему? Почему она, а не я? Неужели мой ангел-хранитель - Азраил?
Тут на его лице промелькнула смертельная усталость и отчаяние:
-- Копая для нее могилу, я истязал себя вопросом, как возможна такая несправедливость в этом мире. Ответа я не нашел. Нашел только стрелка. Оказался жестоким профессионалом. Вовсе не психопат. Нет. Ни проблеска эмоции не было в его глазах. Он застрелил бы меня в упор, но... Осечка. Даже с магазинными маузерами особой сборки это случается. Я зарубил его тесаком. Моя рука не дрогнула. После войны я поставил вопрос о происхождении этой винтовки перед Бисмарком...
-- Вы разговаривали с Бисмарком?
-- И с Чемберленом тоже. Но поймите, попасть в высшие эшелоны власти не столь сложно, гораздо труднее уйти оттуда... живым. Самое паскудное с этими господинчиками то, что даже их смерть не решает ничего. Вы думаете, отчего мы сейчас прозябаем в сырой земле?
-- Дело принципа? - неуверенно предложил Рауль.
-- Вот именно! Дело рук Принципа. Смерть эрцгерцога не дала ничего. Хотя кое-кто все же неплохо наживается на этом. До поры...

Его взгляд упал на молодого часового, на посту неподалеку.
-- Пр-р-р-оклятье! - Никлаус сжал кулаки. Целая рота сопляков. Утром за их жизни никто и гроша не даст.
-- Поэтому я остаюсь.
-- Граф! Или еще виконт? Послушайте. Вы живете в отдельном офицерском блиндаже. Питаетесь отдельно. Так что рядовым все равно, какой офицер поведет их на рассвете в атаку.
-- С вами у них больше шансов?
-- Ничуть. Я ведь не настоящий ангел. Никакой разницы нет. Но именно поэтому, вы нужнее Кристине. Это не дезертирство, а ротация кадров. Два года назад ты бросил все, и примчался на родину из Норвегии. Но тебе уже пятьдесят пять, Рауль. И это первая для тебя война.
-- А для тебя, смотрю, нет.
-- Мне исполнилось четыре года, когда Франция утратила Эльзас и Лотарингию. Теперь вы пытаетесь вернуть земли обратно. Но есть то, чему нет возврата. Я потерял семью. Приютивший меня прусский офицер тоже погиб. Мое детство перековано войной. Из войны я появился, в войну я и уйду.
-- Вижу, ты бывалый солдат. Снаряжение знатока. Кираса, длинноствольный люгер, русский саперный тесак. Трофеи?
-- Кирасу я купил. Люгер выменял. Что же касается тесака, то это подарок со времен крымской войны. И запомни: я инженер, врач, священник, сапер, фехтовальщик и стрелок, но никак не солдат. Я никому не давал присяги. И никому не присягну на верность. Мне приказывают только моя совесть и мой разум. Я делаю все, что в моих силах, чтобы облегчить участь всех, кто оказался на войне. Но с каждым годом моих сил все меньше, а войны все более жестоки. Это моя последняя война. Не лишай меня призрачной иллюзии последнего успеха, умоляю.
-- Я принял решение, - глухо сказал Рауль, - Эрик отдал свою жизнь не напрасно. Я отправляюсь к Кристине.
-- Уходи сейчас. Но сначала дай свой жетон. Рауль останется здесь. В Швейцарию вы поедете под другим именем. Бумаги, что я вам даю, для них не существует преград. Деньги, карты, инструкции - все прилагается. Отныне вы высокопоставленный дипломат Антанты, командированный с тайной миссией в нейтральную страну.

Рассвет. Из тьмы выплывают ломаные линии траншей. Слева и справа, до горизонта. Тишина, как перед премьерой. Люди глушат кашель, словно боясь спугнуть звенящую мрачную торжественность. Вдруг раздаются свистки. Трели волной прокатываются по окопам. Офицер в тяжелом прорезиненном макинтоше, держа саперный тесак, командует атаку.
-- Charge!!! - и уже намного тише, - Эрик, мы идем к тебе.