К машине путешественники возвращались молча. Узкая тропинка, словно огромная змея, вилась из стороны в сторону, все внимательно смотрели себе под ноги, чтобы не зацепиться за ветки кустов, стелющихся по земле, приходилось уклоняться от голых веток многочисленных молодых берёзок. Они были тоненькие, белые и стояли так близко друг к другу, что идущим казалось, перед ними возникла белая стена, на которой изредка виднелись чёрные пятнышки. Ещё несколько шагов, люди одновременно остановились.
На небольшой полянке, курочка рябчика выгуливала своих деток. Ирина чуть слышно стала считать:
- Один, два, три...
Её остановил Володя, который положил левую руку на плечо, а средним пальцем правой, показал на крупного глухаря, который сидел на ветке толстой, высокой берёзы. Раскрыв крылья, птица внимательно смотрела на остановившихся людей. Ира так и осталась с открытым ртом, поглядывая на перебегающих поляну рябчиков и приготовившегося взлететь глухаря.
Поляна, словно высоким забором, была окружена берёзами, на ветках которых ещё держалось несколько десятков тёмно-желтых листьев. А за берёзами, в ярко зелёном одеянии высились стройные ели. От такой картины зарябило в глазах. И тут, из маленькой тучки, неожиданно появившийся над поляной, полился дождь, граница его было точно очерчена берёзами.
Володя начал шепотом читать сонет:
Я средь берез сегодня заблудился,
Холодный дождь вдруг на меня пролился.
Хоть вымок сразу, в обуви вода,
Я не жалею, что пришёл сюда.
К стволу березы руки протянул,
И полной грудью глубоко вздохнул.
Тут закружилась сразу голова,
О милой зашептала мне листва.
А тень её мелькнула и пропала,
За шиворот струя дождя попала.
И потемнело сразу всё вокруг,
Скучаю без тебя, сказал я вдруг.
А туча серая слезу роняла,
Капля дождя, другую догоняла.
Хлопнув крыльями, поднялся со своей ветки глухарь, в густой траве пропала семейка рябчиков.
Подойдя к автомашине, Шура и Лена достали из багажника автомашины большой термос с чаем, четыре пакета с пирожками. Печь пироги Шура была великая мастерица, не зря большую часть своей жизни работала поваром.
Ирина тоже достала пакет, в котором лежали бутерброды с колбасой и сыром. Эдик положил рядом коробку конфет.
- Мужчины, - обратилась к Володе и Эдуарду Шура, вот эти пирожки с мясом, эти с капустой, эти с яйцом и луком, а эти с картошкой. Володя, я оставила в холодильнике ещё четыре пакета с пирожками, тебе на ужин, или завтрак, не стесняйся, ешь все.
Володя разлил в кружки чай, любуясь на ближайшие склоны сопок, покрытых кустами багульника и шиповника, покрытого алыми плодами, все проголодались и ели с аппетитом.
Шура, глядя на Эдуарда, первой начала разговор:
- Мне так тяжело! Настроение даже упало. Давайте заедем в посёлок. Я хочу зайти к Барановым и Аршинским, а затем заедем на кладбище.
Прожёвывая третий пирожок с мясом, Эдик согласно кивнул.
А Шура, переведя глаза на Володю, продолжила:
- Как только ты вчера позвонил, я стала печь пирожки...
- Наверно всю ночь этим занималась? - Уточнил Виноградов.
- Нет, закончила в четыре. Вечером ко мне забежала соседка, говорит, что учуяла вкусный запах. Она знает, что я пеку пирожки на продажу. Пенсии и зарплаты не хватает, я ведь полностью одеваю и кормлю внука. Про Аделину ты всё знаешь. А тут очередная реклама по телевизору: "Газпром - национальное достояние"! Соседка, даже вскочила, губы у неё задергались, она выругалась, а потом говорит, что в Интернете прочитала о том, какую зарплату получает её директор. Он ведь в минуту зарабатывает больше, чем я в месяц. У соседки красные пятна пошли по лицу, она несколько раз повторила, что это ведь нечестно, такая зарплата в корпорации с государственной собственностью!
Молчание длилась не более минуты. Елена, после хирургической операции работающая гидом в туристической фирме, оглядывая пустые берега рукотворных озер, повернулась к их импровизированному столу и, показав на коробку конфет, которые достал из машины Эдик, сказала:
- Позавчера я вернулась из Китая, сопровождала группу москвичей в Бодайхэ. Меня удивила одна красивая дама, которая каждый день покупала себе конфеты. На мой вопрос, она ответила, что очень любит сладкое. А вот после рекламы конфет "Каркунов", снятой в огромном доме олигарха, где сладко поют на английском языке, перестала покупать конфеты этой фирмы. Она сама из города Галицино, каждый день, добираясь до работы, проезжает мимо этого предприятия. Она подчеркнула, что никак не поймет, для кого такая реклама? Наверное, для того, чтобы простой народ возненавидел эти конфеты, и тех, кто живёт в таких хоромах и ест конфеты "Каркунов"!
Собрав оставшиеся пирожки и бутерброды, убрав нетронутые конфеты, все забрались в машину. Двигатель машины работал ровно, рессоры гасили неровности, но всё же пассажиры подпрыгивали на сиденьях из-за столкновения колёс с многочисленными корнями деревьев и мелкого кустарника.
Джип медленно крался по узкой дороге. Ветки березок царапали по стеклу, словно старались задержать редких гостей в этих, когда-то часто посещаемых жителями Будукана местах. Выбравшись из зарослей, нырнули под железную дорогу и вот он, жилой посёлок.
Когда автомашина остановилась у подъезда, в котором жила семья бывшего начальника оперативной части Виктора Баранова, Володя вышел первым и направился к дому, где в семидесятых годах прошлого века, на первом этаже, он с Лидой и дочками прожил три памятных года.
Следом за Володей шла Ирина, она хотела увидеть огород, о котором говорил ей по пути Виноградов. Володя сфотографировал Иру на фоне дома и сада, потом она сфотографировала Виноградова.
Небольшой посёлок, застроенный двухэтажными кирпичными домами, выглядел опустевшим. Во дворах, не видно детей и взрослых, хотя на часах уже пятнадцать. Сараи, стоящие у каждого дома покосились, их крыши провалились, двери в некоторых сорваны. Было такое ощущение, что эти дома здесь живут своей жизнью, никому не нужные, поглядывая глазами-окнами на новую федеральную дорогу, сопки с невысоким кустарником, выросшим на месте давно спиленных еловых и лиственных деревьев.
Володя увидел, что к нему медленно приближается глубокий старик. Он пытался разглядеть редких гостей таёжного посёлка и явно хотел что-то сказать. Его лицо скрывала рыжая, длинная с проседью, борода. Глубоко на лоб надвинута старая армейская шапка, а глаза, казалось, жили отдельно от этого больного тела. Старик, с трудом опираясь на костыль, еле передвигая ноги, старался подойти ближе к Виноградову. Вот он приоткрыл рот, а во рту ни одного зуба не видно:
- С приездом. Не узнаёте, товарищ замполит? - Прошепелявил он. - Перестала рождать здесь земля, умирает, как и мы все, забытые армией и...
Он махнул рукой, сомкнул губы, которые провалились в его рот и блестевшие недавно глаза его, словно погасли.
Медленно подняв костыль, показал в сторону колонии, потом поднял костыль к небу, словно грозил кому-то. Рука его задрожала, старик опустил костыль на полопавшийся от времени асфальт, оперся и со стоном стал поворачиваться. Потом сделал шаг, второй. Он так ссутулился, что стал ещё меньше ростом.
К нему навстречу со стороны ближайшего дома шла маленькая старушка. Из-под серого, давно не стираного платка, вылезла седая прядь волос. Широко открыв рот, она тяжело дышала.
Виноградов обратил внимание, что и в её рту не видно ни одного зуба. Под глазами старухи, огромные "мешки", почти серые, из уголков губ стекала слюна. Она, узнала стоявшего рядом с незнакомой женщиной Виноградова. Её морщинистое лицо стало похоже на печёное яблоко, она резко остановилась и отвернулась, словно хотела укрыться от взгляда стройного, высокого, не потерявшего офицерскую осанку мужчины. Она всегда отличалась хорошей зрительной памятью.
Виноградов был одет в коричневую осеннюю куртку, из-под которой виднелись тщательно выглаженные чёрные брюки, а на ногах его были блестевшие начищенной кожей ботинки, к которым прилипли травинки. Коричневую фуражку он держал в руке, словно перед умирающими, волосы на висках седые, сверху редкие, но торчали дыбом, будто от ужаса.
Женщина опустила голову, было видно, что она очень расстроилась, но отворачиваться не торопится. В это мгновение, порыв осеннего ветра, пригладив Виноградову волосы, толкнул в спину её спутника. Старуха вовремя подхватила под руку пошатнувшегося старика.
- Да это же прапорщик Керх и его красавица жена! - обращаясь к Ире, произнёс Виноградов.
Он хотел шагнуть за ними следом, но его ноги словно вросли в землю.
- Они же моложе меня на пятнадцать лет!
- Пойдем, старый, выпьем, - услышали Володя и Ирина голос женщины, - у нас с тобой ещё самогонка осталась.
Разговор с майором в отставке Барановым был недолгим. Тот перечислил свои болезни, операции, которые ему пришлось перенести, посетовал, что и общаться в посёлке практически не с кем. Большинство его ровесников умерли. Кто уехал, как Виноградов, в посёлок никогда не приезжал.
Галя Аршинская рассказывала Шуре о своей жизни, несколько раз благодарила за баньку её родителей, которую, разобрав, собрал у своего дома её муж.
А Шура и не знала, что ей ответить. Она вопросительно поглядывала на Володю, который молча поднялся, поблагодарил хозяев квартиры, подчеркнув, что его очень удивило, что они поставили у себя бойлер.
Виктор ответил, что поселковая котельная долго не ремонтировалась, температура зимой в квартирах не больше десяти градусов, поэтому некоторые жители, имеющие небольшой доход, отказались от централизованного отопления. А так у него и горячая вода есть, и отопление зимой.
Попрощавшись с бывшими сослуживцами, поехали к сопке Великан. На кладбище положили на могилы родственников Шуры цветы и спустились со склона к машине.
Шура попросила Володю рассказать, почему Рыковы, которые в прошлом году из Байкальска специально приехали к Барабановым в гости, через день просили Виноградова забрать их из посёлка.
В машине было тепло, дорога была ровная, Эдуард ехал со скоростью шестьдесят километров в час, прислушиваясь к рассказу дяди. Внимательно слушали и женщины.
Из посёлка в сторону сопки Великан, по обочине федеральной трассы, шли мужчина и женщина. Если бы пассажиры из проезжающих мимо них машин успели вглядеться в лица идущих, они бы поняли, что пешеходы сильно расстроены.
Кончики седых усов мужчины обвисли, глаза потеряли блеск. Он смотрел по сторонам, словно искал на чём остановить свой взгляд, но не узнавал окрестности. Где кедровые леса, подступающие тридцать лет назад к самому посёлку? Где фабрика мраморной крошки? Где многочисленные частные жилые дома, рассыпанные в распадке?
Женщина, не поднимая глаз, глядела под ноги, стараясь не наступить в грязь и огромные лужи.
Недалеко послышалась гортанная речь, женщина подняла голову, посмотрела на группу рабочих, стоящих у остановившегося на дороге лесовоза.
- Валера, посмотри, да это же...
Рыков, не освободившись от мучавших его мыслей, остановился. Ему уже сказали, что тайгу вокруг посёлка, на сорок девять лет сдали в аренду китайцам. В цехах старого лесозавода они поставили новую пилораму. На том месте, где тридцать лет назад Валера со своими детьми заготавливал кедровый орех, стояли длинные бараки для китайских рабочих.
- Кто-то хорошо нажился на кедраче. - Негромко, со злобой произнёс Рыкин. - Лет через десять, совсем обмелеет река Бира. Весь лес по берегам спилили. Будет большая проблема с питьевой водой в Биробиджане. Они что, не понимают? Как можно сдавать в аренду участок в пограничном районе, да ещё там, где веками растет кедр? Ведь его запрещено вырубать! - Валера глубоко вздохнул, ещё раз посмотрел в сторону иностранных рабочих, махнул рукой, - Всё на продажу! Так лет через двадцать на Дальнем Востоке будет провинция Китая, к этому всё идёт. - Он повернулся к жене, - Галя говорила, что в посёлках Пашково и Раде, за последние десять лет родилось много детей от этих, - он кивнул в сторону рабочих, - наших восточных братьев.
Валентина с жалостью посмотрела на мужа, молча кивнула, притронулась к его локтю.
- Успокойся, тебе нельзя так волноваться!
Через час Рыкин вернулся в квартиру Барановых от того места, где двадцать лет назад стояла казарма военной части, вернее то, что от неё сейчас осталось. За это время, двухэтажное, кирпичное здание силикатного кирпича развалилось, его развалины, будто были кадрами из фильма о войне.
Тридцать пять лет назад, рядом с казармой, Рыкин с помощью двух солдат построил теплицу, коровник на десять голов, свиноферму. Солдаты его роты получали дополнительное питание, которое в этой таёжной глухомани, помогало жить не хуже, чем в областной столице. Зимой, заступая в наряд, каждому бойцу давали кусок сала. Каждое утро солдаты и офицеры пили по стакану молока. А какой творог и масло они делали! Раз в месяц, при забое свиньи, по два килограмма парного мяса давали каждому офицеру и сверхсрочнику. Старшину Рыкина, знали командиры частей всего военного округа.
Когда Валентина увидела вернувшегося от развалин мужа, ей самой стало плохо. Лицо Валерия было серым, губы побелели, правая рука прижата в районе сердца. У неё вырвалось:
- Лучше бы мы не приезжали сюда! У тебя же...
Она одна хотела навестить могилы своих родителей, но Валера решил посмотреть на посёлок, в котором он в семидесятых годах прослужил пятнадцать лет.
Вот и поселковое кладбище, расположенное на южном склоне сопки. Отсюда просматривалось полотно железной дороги, которую построили в 1912 году, через три года здесь стал разрастаться посёлок Будукан.
С сопки хорошо видно деревянное здание вокзала, развалившиеся дома железнодорожников. Теперь на этой маленькой станции не останавливались пассажирские поезда.
Ближе к реке Бире, ещё осталось несколько частных домиков, в которых доживали свой век пенсионеры железнодорожники, да отставные военные. Дорога к этим домам извивалась, будто их пока ещё чистая, таёжная речка.
Валере было непонятно, как по такой дороге можно было пройти, а не то, что проехать...
Рыкины медленно поднимались по склону, вот и первые могильные плиты. В посёлке когда-то работал цех, где изготавливали различные изделия из мрамора, теперь большую часть из них можно было увидеть над могилами из окон проходящих без остановки поездов. Сделав несколько шагов, Рикин остановился и замер. Валера оперся на руку Валентины и вслух начал читать:
- Капитан Дмитриев, прапорщик Перлин, майор Бакулев, сержант Муслин. - У Рыкина перехватило дыхание, он пошатнулся, жена вовремя поддержала за руку. Валера окинул взглядом несколько рядов плит. Звание, фамилия, год рождения и смерти. - Все моложе меня на десять, пятнадцать лет! Неужели они, забытые здесь всеми, спились?
Рыков посмотрел в одну сторону, другую. Ровными рядами, словно строй солдат, стояли надгробные мраморные плиты. Валера достал из кармана мобильный телефон и набрал номер:
- Володя, ты можешь приехать в Будукан и забрать нас отсюда?
Через полтора часа, автомашина Виноградовых подъехала к дому Барановых. Из подъезда, поддерживая мужа под руку, Валентина вывела пошатывающегося Валеру. Когда они уселись на заднее сиденье "Тайоты - Кроуна", Володя посмотрел в зеркало заднего вида и увидел слезы текущие из глаз друга.
Виноградов замолчал, стал смотреть по сторонам, Эдик издал непонятный звук, похожий на ругательство, женщины дружно достали носовые платки и поднесли к своим глазам.
Водитель нажал на газ, машина стала глотать километры, вот проехали поворот к бывшим военным складам, через несколько минут очередной поворот мимо посёлка Бира.
Тихо зазвучала музыка, Эдик с хитрецой посмотрел на дядю. Композитор Гундаров нежно пел:
Я всю жизнь тебя одну искал,
Не боялся ни дорог, ни чёрных скал.
Но увидел я твои глаза,
Ты моя весна, тебе сказал.
Припев: Позови меня с собою, позови,
Подарю тебе слова я о любви,
Подарю тебе ещё одну весну,
Я всю жизнь люблю тебя одну.
В ту весну расцвел всей жизни сад,
Я вдвоём идти по саду рад,
И хранишь с тех пор ты яблонь цвет,
И милей тебя на свете нет!
Припев:
Улетели, словно птицы, в даль года,
Ту весну мы не забудем никогда.
Не пугает нас грядущая зима,
Ты об этом знаешь и сама!
Припев:
Женщины слушали песню на слова Виноградова и глубоко вздыхали. А Володя словно почувствовал дыхание своей зеленоглазки, ей так нравилась эта песня мужа.