Один матрос тянулся лениво, медленно, лукавя глазами и щурясь в улыбке; другой, лохматый от прерванного послевахтенного сна, просто опустил локоть на стол, ещё двое быстро согласились, незаметно переглянувшись. Бледнея в яростном возбуждении, высоко и твёрдо согнул руку молодой радист.
Валере объявили выговор.
Совершенно неожиданно, перед обедом, в тридцати милях от африканского берега.
...Ещё на переходе на промысел он заменил пружину, почистил ствол, тщательно подтянул и смазал все детали. Старший помощник капитана, не вполне отошедший от береговых забот, нашарил в каком-то мешке единственную пачку пулек и выставил его, довольного, за дверь каюты, поручив Валере, таким образом, всю ответственность за культмассовые стрелковые мероприятия. Шахматы в их экипаже оберегал механик, домино уже захватила горластая боцманская команда, а камбузник крутил для всех желающих фильмы после ужина.
Валера очень любил стрелять.
Его радовал сам процесс подготовки оружия к стрельбе. Ради удовольствия стоило поработать. Старенькое, почти добитое в предыдущих промысловых рейсах ружьё, обыкновенная "воздушка", приобрело в его руках удивительные свойства. Через всю палубу Валера уверенно простреливал из него две мокрые, сложенные вместе дощечки от картофельных ящиков. Матросы недоверчиво колупали мелкие щепки, с одобрением хмыкали и просили тоже пострелять. Валерка обещал, что скоро достанет на плавбазе ещё одну пружину и будет простреливать уже три дощечки, даже сухие. Публика соглашалась, но стрелять другим людям Валера разрешал только под своим личным наблюдением.
Времени для тренировок у него хватало. Сначала делал мишени из листков бумаги, потом перешёл на предметы. Сам себе усложнял задания. Пустые спичечные коробки прыгали после щелчка выстрела легко и резво, но были велики и не будили особенного азарта. Ставил на борт на разной высоте и расстоянии кусочки карандашей - и уже через неделю поражал их, едва вскинув приклад к плечу...
Вскоре начал стрелять по спичкам. Восхищаться он звал многих, и слава его в экипаже была действительно заслуженной.
Очень скоро пришлось выбросить пустую картонную коробочку из-под пулек. Кто-то посоветовал рубить проволоку и шурупы, но Валера не растерялся. Поговорил с судовыми механиками, день повозился в их мастерской и соорудил из старого токарного резца и обыкновенного обточенного гвоздя ловкое приспособленьице-штамп. С тех пор, загорая на верхнем мостике после своей штурманской вахты, методично дырявил молотком запасные свинцовые груза, производя почти по двести пулек в час.
Время шло. Неспешно продвигались промысловые рыбацкие дела, оставались позади одинаковые жаркие дни и душные ночи. На корме их сейнера уже целый кусок борта был выхлестан меткими Валериными выстрелами. Краска щербилась давними светлыми и тёмными слоями, кровянился между ними сурик.
...Как-то Валера поймал крысёнка. Заметил того из окна рубки, схватил брезентовые рукавицы, смайнался резво по трапу на палубу и вытащил из складок старого вонючего брезента маленький серый комочек.
К крысам у моряков отношение было самое недоброе. Они портили продукты, в сумерках метались гадкими белыми тенями по неводной площадке, топотались ночью меж каютных переборок и по подволоку. Отвратительность усугублялась безнаказанностью. Валерин поступок одобрили. Боцман посоветовал немедленно выбросить крысёнка за борт, но Валера на миг задумался. Потом уединился в уголке и скоро вынес оттуда жертву с привязанной к хвосту длинной капроновой ниткой.
Торжествующе оповестил публику о предстоящем акте возмездия, закрепил свободный конец верёвочки на планшире - толстой ржавой полосе, приваренной по верхней кромке борта, и взбежал по трапу наверх, на мостик.
Чуть помятый крысёнок притих на тёплом металле.
Мужики курили, посмеивались. Всем было хорошо видно, как в окне рулевой рубки шевельнулся ствол.
Щёлкнул выстрел.
Пушистый комочек дёрнулся и пополз по кромке борта, затихая.
Со второй попытки Валера пулей сбросил его за борт, но нитка коротко запуталась и острая мордочка в отчаянном напряжении скоро показалась над планширем. Крысёнок из последних сил цеплялся за чешуйки мёртвой краски и медленно выползал наверх, на солнечную полосу.
С улыбкой, мастерски, с двух рук, без опоры, Валера тщательно прицелился и ещё раз выстрелил.
Кромка борта вновь стала обыкновенным корабельным металлом. Повисла вдоль него яркая белая нитка, качаясь и сжимая надёжным крепким узлом обрубок тёмного жалкого хвостика...
Боцман сплюнул под ноги, ругнулся и пошёл по своим делам. Отыскались занятия и для остальных.
Всё меньше оставалось морских, рабочих дней. Пошла хорошая рыбалка. Сотни птиц суетились вокруг невода, подбирали, бросаясь в воду, снулую сардину, пикировали с пронзительными противными криками в мелкие волны, дрались из-за добычи или отдыхали, покачиваясь вокруг сейнера на ровной зыби.
Валера бил влёт.
Глупые жадные бакланы принимали щелчки по толстым перьям равнодушно, орали, выхватывая рыбу друг у друга из клювов, и лезли под самый ствол, нахально мигая круглыми глазами.
Некоторые успевали испугаться последний раз в жизни.
Свирепая маленькая пулька входила под перо, и птица шлёпалась в воду, чаще всего уже неподвижная, разбросав крылья и свесив голову.
Валера нарочно вскрикивал, чтобы вспугнуть бакланов и стрелял им вслед, по уходящим, стараясь попасть в голову, непременно в глаз... Но назавтра птиц вокруг судна не было меньше, таких же бестолковых, жирных, и тогда становилось скучно и неинтересно.
Однажды днём в суматохе серого визга в небе промелькнул белый голубь. Он облетел жадную стаю бакланов и, трепеща чистыми перьями, сел на борт.
Валера тогда вздохнул, коротко перехватил ружьё и, мягко ступая, двинулся к неожиданной птице. Голубь несколько раз взлетал, замечая опасность. Валера менял позиции, пытаясь стать неподвижным и незаметным. Голубь, так странно нежный и чистый на поверхности грубого металла, перепархивал с места на место в несколько взмахов. Заметна была усталость маленькой птицы.
Валера никак не мог хорошенько прицелиться, боялся ошибиться. Он осторожно шагнул из-за фальштрубы, осмотрелся.
Высоко на мачте, на небольшой площадке отличительного огня, укрытая от точного взгляда его мутным стеклом и толстыми проводами, светилась белая полоска перьев.
Валера не рисковал. Он положил ствол на стойку шлюпбалки, успокаиваясь, подышал, сощурил глаз.
Хлопок выстрела на этот раз оглушил. И обрадовал. Разбиваясь о мазутные тросы и оттяжки, белый комочек упал на мокрый невод, затрепетал там, захлопал широкими крыльями.
Теперь можно было и встать.
Валера не успел шагнуть вперёд, как его настиг крик.
- Стой, сволочь!
Длинный белобрысый радист выскочил из коридора на палубу.
- Ты что, кретин, сделал-то?!
Радист вцепился в ружьё, начал его трясти, вырывать у Валеры из рук.