Аннотация: Кольцо есть первое звено в супружеской цепи
Глава 1 - Объявление.(Announcement)
Глава 2- Шут (Jester)
Глава 3 - Глобус Венеры (Globe Venire)
Глава 4 - Птица (Bird)
Глава 5 - Взломщица. (Burglar)
Глава 6 - Джип. (Out-way)
Глава 7 - Искупление. (Expiation)
ОКОЛЬЦОВАННАЯ ПТИЦА
Неоконченная повесть о любви и жизни
Кольцевать. 1.кого-что.
Метить (животное), надевая
кольцо, пластинку (на шею, лапку).
(Толковый словарь С.И.Ожегова и Н.Ю.Шведовой)
Эту историю мне рассказал разобиженный аист, прилетевший на окно больничной палаты. Обиженный на то, что часто его не ждут и не желают видеть без приглашения.
Слушая его, я ловила себя на мысли, что сама никогда его не ждала, да и еще какое-то время не собиралась звать в гости. Аистам такое не нравится, они на это обижаются:
- Как так, - сказал он, - я же приношу радость?
- Нет, пернатый, не всегда твой прилет радует людей... Вот скажи сам, бывало ли так, что когда ты был уже на пороге, от тебя прятались?
- Было и так... Но мне не приятно об этом вспоминать. Лучше я расскажу тебе историю, она не совсем обо мне, а скорее о жизни одной птицы...
- Расскажи лучше о любви...
- Есть тут и любовь... Тебе мало последствий своей? Люди, до чего же вы неразумны: все думаете, что любовь - это красивая сказка, а так бывает далеко не всегда. Любовь - это болезнь, от нее лечиться нужно, выкорчевывать малейший побег, сразу, пока корешки непрочны... Садись удобнее и слушай. Да зачем ты потянулась к сигаретам? Теперь больше нельзя... Не зли меня... Сейчас клювом как стукну! Выпей лучше яблочный сок...История длинная, но мы с тобой будем еще долго - успеем обо всем поговорить.
Он рассказывал мне длительное время, но все-таки не успел, потому что вопреки своему обещанию, прилетал не часто - где-то раз в два месяца, и в каждый прилет он сердился и ругался. Выходило так, что глава обрывалась, оставалась незавершенной... Улетал, но снова возвращался, наверное потому, что все-таки нуждался в собеседнике...
Я хочу пересказать вам историю от лица мужчины, взглянув на все его глазами. Может быть, с вами никогда и не приключится произошедшего с героями, но жизнь - сложная штука. Всякое бывает...
Я так и не узнала, чем она кончилась - скорее всего, она просто и не успела еще закончиться. Конечно, если мне доведется встретиться с аистом, я обязательно его расспрошу, или попытаюсь разыскать этих людей сама (вероятно, я именно так и поступлю - адрес у меня есть), ну а пока слушайте неоконченную повесть...
Глава 1. Объявление.
Расставляющий сети, да попадет в них сам...
Я стал чаще замечать время. Час преследовал, иногда обгоняя, прижимая мою машину боком своей. Минуты подмигивали на перекрестках огнями светофоров, гирляндами елок, растущим курсом доллара. Дни летели листками отрывного календаря и галочками в ежедневнике. Времена года сменяли друг друга, наставала внезапно весна, и алели зимние зори на таком далеком небосклоне. Недели сливались в месяцы, года в десятилетия. Век миновал конец.
Как-то, проведя в постели бессонную ночь (собственно, за ночь ничего не изменилось, да и не могло - все почивало...), не выспавшийся и лютый, после посещения мира городских улиц, принуждающего к контактам, я подвел печальные итоги.
Каждому хочется быть любимым, ибо сознание власти - бальзам для амбиций - повышает самооценку - как же, я способен внушить страсть! Забывается только то, что за каждые чувства необходимо платить, так как всем давным-давно известно, что дармовой сыр бывает только в мышеловке. А посему человек, не способный на ответное чувство, по логике не достоин любви.
Здорово быть без ума от человека, влюбленного в независимость - это такая гнетущая свобода, что хочется не просто утратить ее, но и уйти из жизни, - к чему мелочиться? Уйти, как уходят насовсем: не оставив ни одной вещи, ампутировав себя с совместной фотографии, и насладившись звяком ключей о дно помойного ведра.
Пожалуй, подальше от соблазна возвращения, лучше швырять в полный мусоропровод, - тогда проще удержаться, хотя бы из чувства омерзения, и не полезть разгребать объедки, огрызки и прочий мусор, тщась найти треклятое закрученное кольцо, на котором, кроме ключа от входной двери, висел и брелок - подарок покидаемого ( а вдруг она решит, что я взял его с собой потому, что желаю сохранить память о том первом вечере и ужине не при свечах... Что мы там пили? По-моему, "Мартини" - надо же, еще помню! Кажется, я опять глушил спиртное из горла... ).
Главное, не упустить из виду, что двое, в свое время полыхавшие страстью, не расстаются друзьями, - они полны ненависти и горестной обиды. Проверено на собственной шкуре, что делить нечего только тогда, когда ничего и не было (речь идет не о совместно нажитом скарбе и итальянской сантехнике). Главное - уйти ненавидящим и гордым, для того, чтобы тешить самолюбие первенством - ты покинул раньше, чем другой успел даже предположить подобный исход дела.
Ненавидеть, с целью быть ненавидимым. Ибо главное свойство любви - способность к метаморфозе, превращению, подобно оборотню-перевертышу, в ненависть. Многие мои друзья на каком-то этапе наших отношений, были врагами и, наоборот, превращались потом из ненаглядных в ненавистных. А за что мне ненавидеть тебя? Ты не причиняла мне зла, - просто была равнодушна...
На похоронах знакомого, я открыл закон "обязательности": ненавидящие в полном составе собираются у гроба ненавидимого и, во всеуслышание, прилюдно, признаются ему в любви. Трогательное до зуда в глазах зрелище!
Но я не стану доводить дело до предания своего тела земле, так как, не смотря на ее равнодушие, все равно хочу жить. Может, для того, чтобы увидеть крушение стен неприступной цитадели безразличия. Форт покорится. Я стану ее тенью, следом на песке, примятой травой, - отныне ее тропа станет моей. Сезон охоты открыт. Расставлю ловкие силки с коварством птицелова, и буду терпеливо дожидаться, покуда добыча не затрепещет в леске. Чучело рано или поздно украсит стену над моей кроватью, и оттуда будет немо взирать, как удачливый охотник строчит свой труд - тактическую памятку по кольцеванию птиц.
Здравствуй, обожаемый враг! Чем сегодня занималась? Снова убила день на работе, или, взяв отгул за свой счет, рассекала дорожные лужи на снежной Nissan Sunny, называемой ласково и незатейливо Санькой? Какого черта ты вытворяешь столько глупостей за один раз? Можно в один день согласиться на очередную суперавантюру со стопроцентно ненадежным мужчиной, проколоть два колеса, подать объявление-прикол в бесплатную (а оттого и популярную туземную газету), читаемую разве только в туалете?
Впрочем, за размещение информации там требовали бешеные суммы, но дело того стоило - если бы вы слышали эти неистовые приступы хохота сослуживцев и жестокий рев друзей! Нет ничего смехотворнее неуклюжего неудачника и остроумнее женщины, указавшей контактный номер домашнего телефона, место работы и адрес мужчины, которого она, как песика, оставшегося без хозяйки, отдает в заботливые руки...
"ДОМАШНИЙ МУЖЧИНА, ВОЗРАСТ 37 ЛЕТ, 164/60, В/О, Ч/Ю, Б/У. НЕ ПЬЕТ, НЕ КУРИТ. ЛЮБИТ СМОТРЕТЬ НА ЗВЕЗДЫ. ГОТОВИТ ПЛОХО, НО ОБЕЩАЕТ НАУЧИТЬСЯ. ОТДАМ В УМЕЛЫЕ И НАДЕЖНЫЕ РУКИ.
АДРЕС: УЛ. ОДИНАРКА, 3-31. ТЕЛ. Д. - 25-64-62, РАБ. - 34-32-56"
Соседка снизу, Вера Андреевна Долгоотказина, у которой постоянно кончалась соль (интересно, что она делала с этим молотым йодированным минералом?), и которая являлась владелицей облезлой собачки, близоруко покосилась на мерцающую посреди растрескавшегося потолка лампочку и шумно вздохнула.
Она развернула номер свежей, еще пахнущей типографской краской газеты, раскрыв, как всегда, ровно в центре, - там, где обычно публикуют гороскоп известного местного астролога, ошибающегося в предугадывании предстоящих событий с такой же частотой, с какой похмельный послепраздничный эскулап ставит диагнозы неисцелимых недугов пациентам, чьи симптомы одинаковы с его собственными, и не требуют иного снадобья, кроме хрусткого соленого огурца и стопки "Пшеничной".
Таков взгляд здравомыслящего человека, а женщин после сорока нелегко заподозрить в наличии здравого смысла. Потому-то они фанатично преданы работе, зачастую семье с давно выросшими детьми, и постоянно совершают "милые" и чреватые последствиями оплошности, попадая в лапы шарлатанов, доверяя альфонсам и поверяя свои тайны коварным подругам.
Внизу правого столбца было помещено объявление ОАО "Почни на лаврах" со следующей информацией:
"ПРЕДОСТАВЛЯЕМ РИТУАЛЬНЫЕ УСЛУГИ: АВТОБУСЫ, НЕСГОРАЕМЫЕ ФУТЛЯРЫ (?) И ГРОБЫ НАПРОКАТ! ВОЗМОЖНА АРЕНДА И ОПЛАТА В РАССРОЧКУ. ВСЕГДА РАДЫ ВАС ВИДЕТЬ, ДАЖЕ ЕСЛИ ЭТО ПРОЧИТАЛИ УЖЕ НЕ ВЫ. ПЕНСИОНЕРАМ И УЧАСТНИКАМ ВОЙНЫ КО ДНЮ ПОБЕДЫ СКИДКА 30 %!".
Снизу вклинивался текст о чудо системе для похудания: на фотографии изможденная поп-звезда с атлетическим усилием держала теннисную ракетку и старалась улыбаться так, чтобы не сползла повязка с выпадающих волос. Круги под ее глазами не оставляли сомнений в том, что певице скоро придется обратиться по адресу лаврового царства ...
"ПОХУДЕЙ ЗА ДЕВЯТЬ ДНЕЙ! СУПЕРСИСТЕМА СЖИГАНИЯ ЖИРА!"
Следом фотография несравненного мужского торса, пересеченного надписью
"ЗАВЕДИ РЕБЕНКА ОТ АТЛЕТА!"
и другой, пониже, на полосатых плавках
"ПО ПОВОДУ АЛИМЕНТОВ ПРОШУ НЕ БЕСПОКОИТЬ!"
Вере Андреевне, отцветающей искусственной красотой пергидролевой блондинки, с кожей переспевшего персика и лицом полувыродившейся болонки, было совсем немного лет... Она уже подходила к возрасту, когда, глядя даме вслед, сдержанно говорят о том, как мила была ее спина от шеи до копчика в пору безоблачной юности, и когда на признания в любви отвечают "я тебя уважаю". Итак, Вера Андреевна уже вступила в пору постбальзаковского возраста и была женщиной в самом соку, иными словами "сорок пять - баба ягодка опять".
Она тоже прочла Галино объявление, которое размещалось сразу под гороскопом, в разделе "Срочно ищу", и было украшено рамочкой с черно-белыми шашечками.
Все кумушки на скамейке у подъезда остро поставили и горячо обсудили вопрос о моем "усыновлении". После чего эта "ягодка" решительно взяла инициативу в свои руки, и с тех пор я вхожу в подъезд через черный ход.
А тот, ради которого ты меня кинула, тоже не догадывается, что обманывают и его, с другим, таким же обладателем слабого зрения. Похоже, для того, чтобы быть ласкаемым тобой, надо носить очки. Психологи назвали бы это образом-стереотипом, сформировавшимся в подсознании под влиянием фактора присутствия в детском возрасте близорукого отца и дальнозоркого брата. И где только ты находила нас, - боязливых интеллигентов? Для чего мы были необходимы - для контраста? Своим меланхоличным видом мы оттеняем пламя твоего норова. Не ясен только следующий момент: к чему было перескакивать с одного на другого?
Решение было принято вчера, во вторник, но, вполне вероятно, что вчера была среда, поскольку именно по средам все валилось из рук и не получалось. Да какое мне дело до хронологии, знаю только точно то, что стоял промозглый март, и что по утрам крепко подмораживало, а к вечеру пробуждалось солнце и нагло щекотало переносицу, слепило через стекла очков. Четверговые истории случались и похлеще срединедельных, но сегодняшняя перещеголяла предыдущие.
День не задался с самого начала. Поворотный круг на трамвайных путях огласился первым звонком, когда я досматривал ужасный предрассветный сон: где-то, в другом краю, в безымянном городе, на кольцевой трассе погиб кто-то, кто был мне странно близок...
Старик с посохом шел по кромке гравия, у самого асфальта. Босые ступни нетвердо и с раскачкой опирали тело о поверхность. Мимо проносились большегрузы. Невесть откуда-то взявшийся лис, кометой прошил пространство, и, развив бешеную скорость, фургон ослепительного алого цвета наискосок, через встречную полосу, вывернулся, откинув старика, сорвался под откос. Истошные сигналы, гром и треск железа... Только нелепая бирка на большом пальце правой ноги топорщилась вверх. Я шагнул к нему, присел, осторожно запрокинул голову, и увидел, что он слеп. Вертя в руках истертый посох с головой сокола, сделанный из темного дерева, никем не узнанный и не остановленный, я продолжил путь в том направлении, куда шел и он...
"Добрый монинг, господа!" - диктор с припухшими от слез глазами после вчерашней финальной сцены в сериале ее любви, прочтет программу передач, которую я смогу увидеть только обезумевшим стариком: тогда времени будет больше, чем достаточно, да будет ли тогда телевизор? Бедная девушка... Кажется, ее зовут Лиза. Бедная Лиза... Какой негодяй тебя обидел?
Подъем в половине восьмого, кофеек, творожный сырок и очередная порция сериала о неземной страсти, в перерывах между кусками которой, соус из речи политика: "Лодка плывет против течения" - что за ерунда, - моя лодка всегда за".
Мир сошел с ума.
Глава 2. Шут.
"Мы в ответе за тех, кого приручили"
(Лис. "Маленький принц" Антуан Де,Сент-Экзюпери)
Бесконечная цепочка монотонных событий, - все, - начиная от типа макияжа и модной стрижки на непокорных черных локонах, до марки зубной пасты - затаскано, сношено до прорех, и много-много раз повторялось уже до нас. До тебя. До меня...
Ну, просто захотелось сбежать. Взять и пропасть, раствориться в пространстве. Стать чем-то вроде человека-невидимки, а лучше миражом, чтобы проявляться и исчезать, оставаясь недостижимой приманкой, сладостным обманом глаз, чтобы к тебе стремились, как к радуге или горизонту - сколько ни беги, ни тянись - все равно ускользнет.
Не понимаете о чем я? Скажите еще, что никогда не практиковали внезапный побег ото всех в город, расположенный за тысячи километров от этого, где можно было ощутить себя никому ничем не обязанным, прокутить за одну ночь месячный доход, расшвырять зелень в неоне дансингов, побыть царственной особой в границах стриптиз-бара, и остаться с носом Пиннокио в результате. Для того, чтобы возвращаться домой на перекладных, кормясь суррогатным провиантом из баночек и пакетиков. Все для того, чтобы повествовать сослуживцам о том, что посетил Монте-Карло ( и наплевать, что это наименование казино, где она, в свое время, в порыве тяготения, дала этому мускулистому облапать себя, и срывала с него в исступленном ритме врезавшиеся в мягкую плоть плавки, что на обратном пути из столицы, в грязном туалете, отдалась соседу по купе).
Все с одной целью - скопить самые медовые воспоминания о мигах приволья.... Если этого не случалось в вашей жизни, то мне искренне жаль вас - вы много потеряли. Игра в безумство - занимательное дело. Основное правило: да или нет решить надо сразу, правила игры должны приниматься полностью...
Как-то она заинтересовалась экологом, изучавшим проблему загрязнения ледников в Антарктиде (видел бы он наш город зимой) - он так увлекательно рассказывал о северном сиянии, королевских пингвинах и эскимосах, целующихся носами и дарящих любимым пучок ягеля в знак любви, что ей захотелось туда, на край земли, кормить оленей с руки и теребить за ушки мишек.
Конечно, то не породило у меня серьезных опасений, так как он спал с открытой форточкой, а она ложилась с мокрой головой (феном пряди нельзя было сушить - иначе они вздыбливались и никак не укладывались в нужном направлении) и боялась простуды. Да и слабо ей выжить без ежеутреннего душа и гонок по ночному городу...
Тайком, чтобы не разбудить, перебирая его будто присыпанные пеплом волосы, она проливала слезы, так как знала, что и это кончится.... Ежилась от стужи в шубе, накинутой на голые плечи, и курила на балконе, пытаясь дотянуться ногой сквозь решетку обмерзших перил до лунного луча. Все закончилось так, как я и предполагал: подхватив жуткий насморк накануне отъезда эколога в серебряные снега, она с огромным облегчением, что все решилось так благополучно, попросила меня сдать билет и, проведя сутки в истерике, вычеркнула снежного человека из своей жизни в тот же день, поставив изгибистую галочку в ежедневнике, в разделе "Адреса и телефоны", и посвятила ему крылатую фразу собственного производства "минувшая зима - лишь тропинка к весне, где снега обернутся дождями". Крайне скользкая тропинка ...
Впрочем, на вокзале они не могли оторваться друг от друга, хотя она и торопила, говорила: "Опоздаешь на поезд", отворачивалась от его дрожащих губ, и старалась уклониться от укоряющего взгляда. А я стоял рядом и тоже плакал, сжимая букетик бездыханных подснежников, - сентиментальный паяц, готовый отдать жизнь за королеву...
Иногда любовь как понравившаяся песня - готов слушать постоянно, но вот, после того как слова запомнились и аккорды разучены, радость пропадает. Не будешь же бесконечно восхищаться одним и тем же. Любовь обращается в долг, который как кислота разъедает отношения, а обязанность исполняется без удовольствия...
Сегодня она пошутила. Еще ранним утром, когда спал весь дом, кроме плешивой от аллергии, но в остальном миролюбивой собачонки, подволакивающей после прошлогодней чумки заднюю лапку, она выскользнула никем не замеченной и отсутствовала три часа и пятнадцать минут. Впрочем, я не удивился - это вполне в ее стиле. На почте заполнила бланк в черно-желтую зебру. - "Конечно, срочная! Вы не видите тему? Похороны."
Мое погребение. Полагаю, двух дней им хватило бы на путь. Больше нельзя: я же протухну, зацвету, запахну! Дурацкая шутка - пока они прибудут, настанет второе апреля, и совсем не смешно.
- Девушка, смерть отменяется. Я передумала отправлять телеграмму.
- Поздно. Я уже выслала. Что вы мне голову морочите?
То, что она много раз едва не осмелилась на открытый разрыв, тоже могло бы сойти за шутку.
Говорливый руководитель туристической фирмы, битый час угощал ее мороженым и сыпал, как из рога изобилия циничными, в показной куртуазности комплиментами. Ее слабое вожделение (так как она была фригидна, но тщательно скрывала сей факт ото всех, особенно от тех, с кем спала. Отсюда возникал закономерный вопрос: "а зачем спать-то, если ничего не чувствуешь?") постепенно исчезало, уступая место унынию и апатии. Она откровенно начала зевать. Шире и шире - уже ладони не хватало прикрыть рот.
- Вам, лапочка, какие цветы нравятся: розы или орхидеи? (Читай: по сотне за штуку или букетом под тысячу?) - От того, какие цветы она предпочтет, зависит мера того, чего он может позволить, провожая домой. Если выбрать орхидеи, то, чего доброго и ночевать оставит!
- Нарцисс, желтый нарцисс (дешевый). Я расплачусь за себя сама (обойдешься рукопожатием).
- А может, зайдем в аптеку, купим чего-нибудь к чаю...
- У меня страшная аллергия на чай! Покрываюсь коростами... И от кофе тоже, и от мороженого...
В душе она меня опять променяла на другого. Думаю, случилось это все-таки не из-за денег, поскольку зарабатывала она сама неплохо, и шиковали мы, в основном на ее наличные.
Я, пока не указали на дверь, хотел уйти сам, но опоздал. За один вечер до моего запланированного ухода, она, ни секунды не колеблясь, уложила грустный сизый чемодан на колесиках. Теперь он, привыкший дремать на антресолях, стоял, источая пыльный запах нафталина, посередине комнаты у изголовья кровати, где мы все еще продолжали спать вдвоем.
Глава 3. Глобус Венеры.
Обручальное кольцо есть первое звено
в цепи супружеской жизни.
(Козьма Прутков)
Третий этаж, правая рекреация, первая дверь с надписью "не хлопайте, пожалуйста, дверью" и рожицей, похожей на скалящийся череп, - кабинет Љ 22. Шкаф у дальней стены, ободранный плющ над планшетом - спряжения, времена и лица глагола (я бегу, ты бежишь, он бежит); китайская роза с рубиновым бутоном на протянутом, как рука, стебле; стол, обитый изрезанной полиэтиленовой клеенкой (на нем, уплетая любимое яблоко, я обожаю валяться во время "окон" в расписании), двадцать одна парта, - таковы декорации, на фоне которых будет происходить основное действие.
Да-да, я всего лишь нищий педагог языковед-многопрофильник, притом, поскольку помещаюсь на столе, невысокого роста. Моя жизнь замкнута как петля мебиуса: работа-дом-работа (плюс горы тетрадей ночами).
Минуту... Снова погас свет: просто охранник внизу, в своей коморке с отощавшими от скудной столовской снеди тараканами, пьет чай. Вернее, он еще не пьет, а только намеревается - кипятит воду в спиральном самоваре советских времен, - именно сейчас страж школьного порядка вонзил вилку в расшатанную розетку, схороненную в паутине за сломанным холодильником.
Одно из чудес и благ цивилизации - электричество, мгновенно пропадает, попрощавшись яркой вспышкой предконечносветового зарева. Десять минут мрака. Когда рассеивается дымок горелой резины, и глаза свыкаются с темнотой, я переживаю целую гамму ощущений: от легкого нервного тика под коленями и дрожи в веках, до морозного мурашчатого озноба в цепи позвонков - бррр...
Погасим же капающую свечу воображения, заменив ее на фонарь пристального внимания, не допускающего погрешностей, и не терпящего малейших отклонений от истинного контура объекта. Сейчас вниз по лестнице, мимо подсобок (не забыть пригнуться перед балкой у спортзала) мы проследуем в отраду души моей - подвальную курилку.
Ба, да тут за планшетами, наперекор правилам пожарной безопасности, притаился голова шахматного кружка - решает свежеиспеченную задачу.
- Опять Е2?
- Нет, сегодня ферзь гибнет...
- И прикрыть никак нельзя?
- Никак... Ты чего с фонарем шляешься? У охранника время чаепития?
- Угу. Поделись никотинчиком. На мою долю только огрызок?
- По-братски. Аванс уже закончился.
- Ладно.
Окурок дотлевает в черепе неизвестного Йорика, чьи пустые глазницы обречены на вечное созерцание сырого мрака, а надтреснутая переносица будет выпускать дым без малейшего удовольствия. Забавная вещица этот старый череп. Его стиснутые в застывшем оскале челюсти, ощеривать зубы безумно и задорно, позволяя созерцать красоты плохо вычищенной и закопченной черепной коробки. Если обратить его в профиль, можно представить, что это котелок истощенной неземной твари, или остов головы профессора Доуэля, сверху - совершенно как глобус планеты Венеры, если такой глобус существует. Сбоку у него несколько дырочек, аналогичных следам пуль, - на самом деле ничего детективного в данном факте нет - просто преподаватель труда испытывал новейшее лазерное сверло.
Свое орудие произведения дырок он опробовал так же на замке мужского туалета, когда я заперся изнутри, стволе стародавней пальмы - одногодке школы, журнале десятого класса и, даже, на карнизе директорского окна, что, впрочем, для него закончилось выговором с занесением в трудовую книжку. Формулировка "причинение материального и морального ущерба инвентарю образовательного учреждения, в том числе и педагогам". Именно тогда я впервые в жизни получил логичный ответ на свой пространно-конкретный вопрос "кто я?": я - инвентарь, всего лишь один из биллионных винтиков Великого Механизма.
Моя роль - служить прокладке между металлическими деталями, не позволяя стираться, от касания друг об друга Могучим Валикам, и тем самым не допускать ранения зубцов Верховных Шестеренок. Но иногда один из подобных мне объявляет забастовку, по цепи передается сигнал, и все винтики срывают резьбу, валики утрачивают резиновые оболочки в борьбе с шестеренками, - начинается движение против часовой стрелки, а заканчивается все это тем, что Главная Пружина развивается от страха, и перестает быть пружиной, превратясь в ничтожную гнутую ленту. Чья-то длань накрепко закрутит винтики, сменит шестеренки, заново оденет валики, и одним резким и точным движением вставит спираль новой туго завернутой пружины... Все будет по-прежнему, и никогда винтик не станет даже валиком, не то что шестеренкой.
Вся пикантность заключается именно в официальном причислении меня к разряду объектов, а, следовательно, - предметов. До сей поры, этому предавались с немалым энтузиазмом некоторые женщины, которых привлекал фарфоровый цвет моего лица и благородный голодный румянец. Им нравилось дарить вещи, наряжая меня, точно елку, но результат был всегда одинаковым, в общем-то, как и исход прочих половых предприятий. В лучшее время молодости альфонсил я по-страшному.
Итак, я отвлекся, а свет, между тем забрезжил, возрос и набирает силу...з
Ныне отставленный ею - поэт, причем весьма посредственный. Владея теорией литературы, он сочинял стихи-копии, подражая рифме, структуре и слогу уже признанных авторов. Страницы его книг плакали слезами Маяковского, некогда пролитыми по Лилечке (Л. Брик), разливались пастернаковскими чернилами, герои потрясали погремушкой Хармса и грезили ножками распрекрасной незнакомки.
Вот отрывок из его последнего творения под названием "Утро на море", который она намеревалась увековечить еще при жизни милого и в момент нахождения его на посту возлюбленного, при помощи подруги-составителя учебника, включив в школьную программу второго класса (бедные детишки!):
Соленый рассвет растопил облака.
Блещет, блещет Колетт - королева клинка!
Налицо неплохое жонглирование аллитерацией и промахи в паузах. С целью выразить какую мысль, истрачено столько звуков? Так и хочется с пафосом Чацкого заломить руки и воскликнуть: с таким талантом был любим?! Мерзавке просто хотелось поиграть. И она играла.
Почему же она возвращалась ко мне? Меня интересует причина и цель периодического сосуществования со мной бок о бок. Наверное, необъяснимое родство душ, связанных чуткой нитью, на поверку оказавшейся прочнее всякого троса. Нить не рвалась - она только растягивалась.
А посему мой штрафной бросок ключа в мусоропровод потерял смысл после прочтения ее записки, а ля Кристофер Робин "Ушла. Щас вирнусь" - дальше Милна в литературе девочка не продвинулась. Даром, что была подающим надежды биологом. Не важно, что при этом сединам профессоров она подавала надежду на право личного исследования того, что находилось выше чулок.
Изредка ее взгляд останавливался на мне для того, чтобы через мгновение и надолго обратиться к недоступному моему разумению горизонту.
- Ты похудел... Морщины тебя старят. Начал храпеть по ночам...
- Это все из-за тебя.
- Я не виновата. Мы с самого начала были обречены - слишком разные люди... Говорила же тебе - заведи женщину... Не моя беда, что ты моногамен.
- Заведи... Думаешь, что это так просто, как котенка - пожалел, и будет греть колени... Я так не могу, мне необходимо понимание.
- Мы друг друга никогда не понимали...
- Я понимал.
- Тогда оставь меня в покое. И не спи на спине.
Старость всегда пугала ее и потому она презирала ее и, не уставая, дразнила.
- Представь, забыла заправиться, и пришлось утром ехать в автобусе. На Малышева вошла старуха: желтая шляпа, клок седых волос топорщится, - просто канарейка какая-то. И она шарит взглядом, шарит жадно по сторонам - где бы сесть. Нашла девчонку-школьницу, заковыляла, размахивая клюкой, словно нун-чаками.
- Ты когда-нибудь тоже станешь старухой...
- Надеюсь не дожить до маразматической немощи...
Хуже всего было разговаривать с общими знакомыми, выносить словесное сочувствие. Иногда ее образ выскальзывал из перекрестка чужой мысли - уж не из одного ли подобного тому, за которым я ее поджидал темными вечерами, когда она задерживалась? Тогда она казалась порождением болезненной фантазии Набокова, этого шахматного ферзя, ночного мотылька адюльтера: с ужимками Лолиты сочетался черный юмор Гумберта в такой прихотливой комбинации, что она могла бы быть их чадом, если бы автор не питал склонность к bad (death) end.
Глава 4. Птица.
Она могла показать язык из окна трамвая трехлетнему ребенку, долго махать из окна поезда всем провожающим на станции и радоваться, когда ей отвечали. Она никогда не плакала - за нее рыдала природа. Зато была подвержена острым приступам гнева: била о стены посуду и фарфоровые безделушки. Особенно по вкусу ей пришлась перегородка, отделяющая кухню от спальни, хотя для этого ей приходилось нести из комнаты, через весь коридор несчастную фарфоровую штучку. Последний раз об нее разлетелась свинка-копилка с облупленной мордой. Я долго выбирал монеты из колючей кучки, желая оставаться незрячим, и упорно не замечал происходящего рядом, пока беда не подобралась совсем близко и, не требуя открывать ворота, просочилась в щель.
Скорбела по замерзшей птичке, всю ночь стучавшейся в окно, когда я крепко спал после ночной смены, а она была в неожиданной командировке.
- Какой же ты мерзавец! Спал, пока она билась, а снаружи под тридцать...
- Впускать в дом птиц - плохая примета.
- Ты сам - тридцать три несчастья... А спасти жизнь - благо. Зачлось бы на смертном суде.
Слова не птицы, и их не вернуть, как не вернуть, впрочем, и той изголодавшейся синицы... Вот и она впорхнула в мою жизнь вестником перемен, принесшим страдание и горькую радость. Даже имя у нее было крылатое и любопытное одновременно - Галина. Мне нравилось смотреть как она пересекает мокрый двор, и полы ее пальто-фрака развиваются за спиной словно черные крылья, а синий батик шарфа струится по ветру, то разбиваясь волной о плотный дождь, то задевая пестрый зонт с доброглазыми лошадьми на куполе (спица была сломана, и оттого одна из них терялась после гривы, возвращаясь хвостом). Нельзя было не потерять голову в этот момент. И я любил ее - гордую, непокорную...
- Серое на сером - как это скучно и угрюмо!
- Милая, жизнь и есть бесцветное, унылое существование.
- Я хочу, чтобы света было больше, и лето длиннее.
- Тогда я подарю тебе оранжевый зонт.
Не подарил.
Вероятно, материнство и изменило бы ее, но она всегда говорила, что если кого и выберет в отцы, то явно не меня. И вообще, ей сейчас "жутко некогда". Ни о каких детях не может быть и речи. Некоторые виды птиц в неволе не размножаются...
- А если как-нибудь случайно... Мало ли что бывает... Забудешь проглотить таблетку...
- Аборт.
У меня комок в горле застрял. Я проглотил тугую бессмысленную обиду, и старался реже выполнять основную функцию мужчины, с целью никоим образом не нарушить ее планы. Тогда она пустилась на поиски любовников, и являлась только под утро. На полнодневное присутствие можно было рассчитывать только в скверную погоду - тогда она, жалея вымытое авто, часами просиживала в продавленном кресле у окна, разглядывая сквозь тусклые стекла прохожих, вслушиваясь в стон туго натянутых проводов. Она будто спала, подперев подбородок рукой, закутавшись в шаль с длинной бахромой, - только дым полупрозрачными иероглифами поднимался к потолку. Я старался не мешать и уходил в другую комнату. Мой мир ее уже не интересовал.
Добрый совет: если хотите жить спокойно, то никогда не открывайте дверь незнакомкам: сначала они заберутся в вашу постель, а после их не выгнать из души, - как показывает правило, в последней они остаются надолго. Вся наша совместная жизнь - это сплошные осадки: или идет дождь, или безжалостные снегопады заметают пути. Я почти не помню солнце, наверное, потому, что оно никогда не освещало быт в квартирке на улице Одинарке, в доме Љ3,- то соседи зальют, то углы промерзнут... Словно недобрый ангел осенил крылом случайный союз.
Отчего случайный? Потому что нормальный брак не начинается с постели - так нельзя, это неправильно! А если такое и произошло, то, скорее всего, ненадолго. Хотя, ничего нет постояннее временного. Но хорошее дело браком не назовут... Я совсем не против двух связанных жизней, но она кинулась в супружество, как в омут с головой, убегая от минувших неудач. Скоропостижно вышла замуж.
Понимаю, что хотелось обрести что-то реальное и собственное, но окна квартиры выходят на железнодорожные пути с одной стороны, и на трамвайную петлю - с другой, потому все наше существование - нескончаемые вокзалы и дороги. Есть еще третье оконце в кладовой - из него можно увидеть стаи ворон, растаскивающих мусор в дворовом тупике, - ничего ободряющего.
Она всегда шагала в ногу со временем. Мимоходом, не упуская из виду основной цели - прожить как можно больше жизней одновременно и сыграть все роли сразу, она влюбляла в себя всех особей в брюках, будь то мужчина или женщина, встреченных на пути. Женатого профессора - любознательностью и прилежностью (цитирую объяснение: "Хочу в аспирантуру! У него кафедра - закачаешься: ор-ни-то-ло-ги-и. Корвусов изучает* /corvus - грач, лат./"). Студентов - коричневыми в желтую крапинку колготками, надетыми на стройные ножки (в двадцать четыре выглядеть как первокурсница - завидное достижение). Рано увядшего разносчика воскресных газет - манерой выбегать навстречу неизменно в нейлоновой пижамке. Соседку снизу, стерву в железных бигуди, за то, что так никогда и не спросила с нее одолженного стакана соли (и права - ее одной достаточно для отравления целого блюда!). Давнюю подругу, когда захотелось разнообразия в сексе.
Ей, злополучной, она и втолковывала, прижав плечом трубку и начисто выбривая ноги, что если и сводить счеты с жизнью, то лучше резать вены:
- Распарь... Анальгин? Думаю двух таблеток хватит... Да-да, уже в воде.
- Очень больно? - прохныкали с того конца провода.
- Нет. Просто уснешь. А из-за чего ты?
- Из-за тебя.
- Брось, малышка, я сразу сказала, что это не мое - я нормальная баба. Еще и с аистом успею повидаться. Это все игра...
- Какая же ты дрянь... - Горестные всхлипывания.
- Не плачь. Ненавижу когда ревут, так и стоят перед глазами кляксы на щеках... Иногда? Смогу... Полчаса в неделю - не больше. Да, что интересно, вчера встретила Никиту на Ленина... Офис у центрального фонтана, крутая тачка.... Тряхнуть стариной?
Честное слово, удавил бы собственными руками! Но вместо этого продолжаю разогревать полуфабрикат - крокеты, ароматизированные луком, из кулинарии под трогательным названием "Журавушка", расположенной на углу пересечения двух улиц с прокоммунистическими названиями. На соседней сковороде подгорает овощная заморозка - мелкие мумии брюссельской капусты вперемешку с костяшками фасоли. В дыму возникает ее фигура, прихрамывающая на правую ногу.
- Я просила тебя переставить мой чемодан ближе к двери, - напирая интонацией на "мой", прозвякала злым голосом. - Я снова ушибла палец!
- Может, все же останешься? - Я еще на что-то надеюсь!
- Переверни котлеты! Черт, ноготь сломала... Дурацкий телефон - кнопки жесткие... Звонила Ирка, - она умереть из-за меня хочет, - вот дура-то!
- А если я сведу счеты с жизнью?
- Ты?! - Выпучивает глаза. - Не сможешь. Духу не хватит. Мозгляк... Все трусы... Сними лучше фасоль - она превратилась в пепел!
- Кто такой Никита? Кто?
- Конь в пальто!
В кухонной двери треснуло новенькое витражное стекло, изображающее гарпию с одной стороны, открывающейся к мойке, и целующихся голубков - с другой, обращенной в коридор. Со стены упала связка красного перца. Все стихло. Как глупы и нелепы все эти голубки и перцы...
Глава 5. Взломщица.
Она даже не потрудилась постучать! "Какого черта!" - крикнул Никита, увидев распахнутую дверь, и существо на двух худых ножках в ботиках с полуразошедшейся молнией на правой щиколотке. "Причем здесь черти?" - ответила она, и устало присев на подставку для обуви, оперлась спиной на его стеганую куртку. - "Больше никаких чертей..." - вдохнула запах сигарет, и упала в обморок.
- Что случилось? - спросил он, встряхнув ее.
- Какая разница? ... - она снова отключилась.
Никита разул ее, пристроил к стенке шкафа пакет, все время заваливающийся набок, и с удивлением заметил внутри запасные ботинки. Повздыхав, принялся ждать пробуждения всклокоченной гостьи.
Располовинив запыленный барный припас, они философствовали на различные темы. Заглатывая дымную грусть, Галка пила рябиновку, и рассказывала о том, как больно когда теряешь близкого человека, как страшно, когда стоишь на краю и каждый день ходишь по леске над пропастью, когда жизнь расползается на части, как испорченная молния, а где-то посередине ты сам застрял замком, и ни туда и ни сюда.- ...Нет, испорченную молнию никогда не починить самостоятельно, не стянуть разошедшиеся половинки - можно только заменить или замок, или всю молнию, а то и вовсе выкинуть ботинок. А какой ботинок надобен без пары? Полетит следом за ним и второй, - тем лучше...
- Знаешь ли ты, что такое жизнь? - наливая себе "Рябиновку", и стараясь не смотреть на испорченные электронные часы, с фантастической скоростью отсчитывающие минуты, спрашивала она.
- Полагаю, что да. - Он отключил сотовый.
- Тогда попробуй объяснить мне. Обещаю, что постараюсь понять и принять твою точку зрения, каким бы трудным это ни было. Только, прошу, не надо о форме существования белковых тел: мы говорим не о говядине, а о человеческой душе.
- Тогда это осмысленное существование этих самых тел.
- Нет... Метафорически размышляя, можно предположить, что жизнь - всего лишь бег белки в колесе. Захочешь посмотреть на мир свежим взглядом, но не сможешь, и совсем не оттого, что кружится голова и перед глазами лишь мелькание отдельных кадров фильма, перерезанного спицами, а оттого, что и не существует мира как такового, он - иллюзия. Ты хочешь погладить кошку, и чувствуешь мягкость и тепло только потому, что хочешь ощущать это. Главный марионеточник распределил между нами роли, отмерил кому и сколько радости и печали предстоит испытать... И поверь мне, счастье совсем рядом, надо протянуть руку и суметь взять его, взять любой ценой, даже если оно ощетинилось словно еж...
- И колется...
- Надень рукавицы... Смысл моей жизни в том, чтобы помогать заблудшим душам. Я самовольно взяла на себя роль миссии. Все же мои проблемы оттого, что, в отличии от фаустовского демона, желая нести добро в мир, я причиняю лишь беды и страдания...
- Теперь шампанского? За встречу - столько лет не виделись... - Никита, ловко изогнув руку, вынул шампанское из ведерка с отекшим льдом. - А ты все не меняешься, все такая же заучка и зазнайка...
- И все та же зайка...
- Моя зайка...
- Ну, вопрос о собственности спорен...У меня еще муж законный есть... Ах...
Несколько капель прозрачной жидкости упало на атласную юбку и, слившись вместе, слезой скатилось по гладкой ткани чулок.
- Так хорошо? - Никита обнял ее.
- Впрочем... Какая разница... Ниже... Свет можешь не выключать - я уже не та школьница, которой ты неумело гладил коленки под партой... Почему ты тогда меня ни разу даже не поцеловал? Я хотела этого.
- Стеснялся. - Никита выпустил на минуту Галю и залпом допил шампанское. - Как расстегиваются эти крючки?
- Налей еще... Еще немного...
- Все, хватит разговоров, пора в постельку.
Свет погас. Карту мира, раскинувшуюся во всю стену над кроватью, освещала Луна. Лучи пунктирами проходили через экваторы и падали на Антарктиду, где в этот момент мог бы заниматься, как и во многих странах мира, рассвет, но долгая-долгая полярная ночь воцарилась полноправной наследницей ледников.
А в этом городе, за окнами все так же падал снег, смешной снег апреля, и казалось, что не будет конца этой зиме, потому что лед в сердце способны растопить только собственные слезы. До тех пор пока Снежная Королева не заплачет, в ее сердце будет идти снег.
Глава 6. Джип.
Никита как-то слишком выделялся на общем фоне: невысокий, крепко сбитый. Оттеночные линзы на неожиданно нежных голубых глазах. Стрижен под бобрик, и рыж, как июльский подсолнух. Устойчив, как баобаб. По всему видно, что в сердцах пускает в ход руки. На племенного, горячего жеребца он становился похожим, если оказывался в обществе дамы. Тогда, весь, устремляясь навстречу, он излучал феромоны и флюиды.
Сочно, будто уплетая дольки апельсина, травил анекдоты. Вполне приличные: в некоторых местах острые, а в некоторых - милые детской жестокостью. Излюбленный репертуар - похождения поручика Ржевского и Вовочки. Он был просто неотразим, произнося кульминационную фразу одного из них: "Если ручка - она, а стержень - он, и они друг в друге, то почему же у них нет детей?". И все дамы неизменно впадали в катарсис, ахали и жмурились: они представляли веселый скрип пружин и юмор наедине, когда все пикантные словечки не заменяются пробелом глубокомысленного молчания...
Мог запросто, по-приятельски, подсунуть в сумочку толстую пачку купюр или, увлекая в магазин кожи и меха "Клеопатра", бросить к ногам избранной все, что ей заблагорассудится, ибо знал, что все, что она должна ему будет теперь, стоит многого, так как нет ничего более покладистого и страстного, чем благодарная женщина. Знал, что вексель оплатят, едва только минется порог, и они окажутся в уютной квартирке - гнездышке, где блистала своим оперением не одна райская птица. Ему нравилось, как он выражался, "делать женщин".
Чем же он взял ее, Галчонка? Не деньгами - в этом отношении она равнодушна: хватает на удовлетворение потребностей - и ладно, но чтобы любить... Понятия любви не состыковывается с такой материальностью, как деньги. Это принижает душу.... Заваливал цветами? Дарил тряпки? Цветы, вообще-то, этикетное дополнение, а вот платье и рестораны - это уже пошло... Переспать за платье... Значит, такая женщина стоит только куска ткани, и ее собственная цена прямо эквивалентна затраченным средствам на рестораны и платья... Она предпочитала вообще не иметь цены... Лучше просто так, даром, чем ловить себя на мысли, что в принципе просто ....(опущу ненормативную лексику) за какой-то материальный фактор. Если только пожалела.... Но за что? За что было жалеть здорового, сильного мужика в расцвете сил, не имевшего ни одного больного зуба?!
Он ехал по жизни во внедорожнике, поднимая облака пыли колесами и отражая радугу лобовым стеклом. Асфальтовая полоса оставалась позади, а пытавшиеся обогнать, неизбежно сворачивали в кювет.
Если парковал машину, то лихо сносил все ограждения, а колесами тер паребрик так, что повреждалась резина. Да и сам он был весь, как его джип, украшенный зеленым птеродактилем - внушителен и опасен. На вопрос за что она его любила в свое время, если IQ не превышает отметки в 73 единицы - минимальный показатель сохранного интеллекта, я получил ответ "не с мозгами же спать!" (заменил слово на аналог из литературного языка). Как всегда, она оказалась права: женщинам требуется мужская сила, а мозгом способен заинтересоваться разве только патологоанатом.
Я имею успех в интеллектуальной деятельности, из чего следует, что ничем не могу заинтересовать женщин. Они хотят, чтобы на них кидались аки тигр, а какой из меня тигр? Жалкий котик-обломист... Да, я могу рассказать горы историй, но с юмором плоховато. Разве только с черным... Каждое событие можно поднести и как сверхтрагичный случай, и как животоразрывательный анекдот, но мой излюбленный литературный жанр - некрологи, если бы я создавал произведения, то это были бы сплошь эпитафии, да притчи о страшном суде...
Чем я мог ее удержать? Разве, браком... Но штамп в паспорте - не то, чем она дорожит. Да и дорожит ли она вообще чем-либо? Она - божество, поскольку способна в равной степени сбалансировать добро и зло, пропустив его через свою душу или красивое, но бесчувственное тело. Она карает и милует, ласкает и истязает. Она - за гранью понимания. Женщина - загадка. Оттого катрен ее судьбы был трагично прекрасен - по-видимому, Автор Вселенной написал его в кокаиновом тумане, проливая слезы блаженства самоистязания. Я никогда не мог понять, каким образом она подбирает дубликаты ключей к замкам чужих душ. Уверен, что мысленно она навешивала на них жетоны с порядковым номером, и размещала на гвоздике в хрустальном кубе памяти.
Несомненно, она манипулировала. Но что это были за манипуляции! Просто шах за шахом... Она говорит, что готова отдать жизнь за любимого, и действительно готова, но стоя на карнизе, она обязательно заметит более нуждающегося в ее жизни, и передумает. С Никитой она повторила обычный сценарий - ушла в гардероб, раньше, чем опустился занавес.
Глубокой ночью, когда на карте холодные лучи передвинулись с Антарктиды на Европейскую часть России, а один из них на беспокойные веки Галины, она проснулась и, затаив дыхание, прислушалась: тишина была мертвой, словно кто-то поместил мир в звуконепроницаемую коробку. Она встала. Нагнувшись, отыскала под кроватью затерявшиеся тапочки и, стараясь не издать ни звука, прошла на кухню, завладев по пути телефонной трубкой. Закрыла за собой дверь, подвинула табурет к окну, чиркнула пару раз выдохшейся зажигалкой, и глубоко затянулась.
Когда до фильтра остались миллиметры, она, подтянувшись на руке, ловко переместилась на подоконник, толкнула створку, пригнулась, чтобы не удариться головой. Ссутулившись, обняв одной рукой колено, она просидела до рассвета, молча в трубку, слушая безмолвного собеседника и глядя на снег, покрывающий листву. К утру она приняла решение...
- Я сейчас оденусь и уйду, а ты не вздумай останавливать меня. Так будет лучше. Прости за отнятое время. Больше никогда я тебя не побеспокою. Мне нужно было просто придти и рассказать тебе все это. Прощай...
- Пока, - машинально ответил Никита. Ненужный ботинок остался стоять на тумбочке, возле двери. Он повертел правый, тридцать шестого размера, со скошенным каблуком, и вспомнил, что рядом с его домом есть мастерская, где меняют молнии. А она... город не так уж и велик - поиск нужного человека не составит особого труда. - Дурочка - подумал он с возрастающей нежностью, - надо же, носит с собой запасные ботинки!
Заблуждайся дальше, лев с воробьиным сердцем...
Глава 7. Искупление.
Жизнь - альбом, человек - карандаш, дела - ландшафт,
время - гумиэластик: и отскакивает, и стирает.
(Козьма Прутков)
Сизое небо апреля нависало кисельной густотой над городом. Если сесть в уютное кресло на лоджии, по-стариковски запахнувшись в клетчатый плед, и вглядываться в тучи, то можно было заметить стальные иглы молний, прошивавших слои, и пугавших стрижей, бог знает, откуда взявшихся в бетонном аду.
Летучую мышь порывом урагана ударило об антенну, и теперь она, распластанная, лежала на карнизе, внизу. И никак было не дотянуться до нее, чтобы стряхнуть вниз противного уродца, по роковой ошибке вылетевшего днем. Палкой для штор, перегнувшись, я осторожно двигал ее к краю. Бурое тельце оставляло грязный след, и я почему-то вспомнил синицу. Внезапно, на самом краю, мышь вздрогнула, и с отчаянием вцепилась в крючок на конце палки. Я втащил ее наверх.
После нескольких суток оцепенения, в одну из ночей, когда погода устоялась, она покинула меня, огласив на прощание трескучим посвистом застекленное пространство. Часто поздними вечерами, до самой осени, она прилетала к моему окну. Я прикладывал палец к стеклу, и она прижималась кленовым листом носа в немой благодарности. В душе где-то тепло шелохнулось чувство - "Спас". Если бы и ту птицу можно было бы спасти... Но время отказывается идти вспять...
Случались непонятные звонки среди ночи. Неопределенный номер сначала просто вешал трубку, а потом ему понравилось молчать. Сигнал в третьем часу меня уже не удивлял, наоборот, когда его не случалось, я беспокоился. Шел на звук. Вслушиваясь в шорохи, потрескивания и чье-то неровное дыхание, покорно ждал, когда на том конце неведомый собеседник вздохнет и положит трубку. Сейчас, когда я исправил свою ошибку, Галя могла вернуться, ощутив мое искупление.
Я купил большой оранжевый зонт с деревянной ручкой, поставил его в повеселевший угол, и начал ждать.
В конце декабря, когда началась новогодняя сутолока, и все вокруг мчалось в праздничной бесконечной карусели, я начал болеть одной из тех болезней, какой заболевают сиротливые мужчины, - я запил. Рюмка во время обеда переросла сначала в полбутылки перед ужином, а после - в бутылку на завтрак. Мучительно долго длилась дрожь в руках, не желающих держать ни один предмет, протестующих против указаний мозга.
Слышал что-то о ней - недавно выписалась из больницы. Поблекла. Бросила курить. Ее след я потерял где-то в аэропорте, откуда она отбыла в неизвестном направлении, - сдается мне, что кто-то спонсировал на поездку в страну ее мечты - Египет. Последнюю пору, миновав годы скитаний, жила с подругой. Чем существовала и как?
Я все реже выходил из дома, перестал выписывать газеты, встречаться с друзьями и, как водится, обо мне забыли. В квартире огромные тараканы, не стесняясь, за компанию с чертиками хороводили петлями у ног и по столу. За холодильником выстроились батареи винных бутылок. Как-то раз я очнулся на скамейке в парке, и пришел в сознание от безумного холода, охватившего мою душу. Оставалось совсем немного: может год, а может два, и все, как приговорил недавно врач, будет кончено.
Пришло несколько поздравительных открыток с тучными младенцами в белых халатах, трубящими в начищенные медные трубы, и письмо Гале - чудак-геолог прислал фотоснимки своей семьи: на одной толстый карапуз, щуря эскимосские глаза, обнимал пятнистую, как географическая карта, лайку - мальчик улыбался, и собака весело щерилась; на другой невысокая задумчивая женщина стояла у двери в позе, которую всегда принимала Галина, когда смотрела вдаль - носок упирается в пол, а рука поглаживает подбородок - нежная и печальная; на третьей кормил пингвинов сам геолог, - он был счастлив. Искренне рад за него.
Взломав резной замок, я сложил их стопочкой в ящичке стола, где она обычно хранила всякие безделушки. Среди которых находилась шкатулка, наполненная случайными предметами, непонятно каким образом некогда относившиеся к хозяйке: сломанная брошка в виде поющего жаворонка, медальон с локоном, отливавшим синевой, тюбик помады сумасшедшего мандаринового цвета и такого же запаха, аист с узелком в клюве на рекламном календарике центра, лечащего бесплодие. Я повертел его в руках, набрал номер телефона и задал несколько прямых и наводящих вопросов приветливой и разговорчивой девушке. Итак, Галина состояла когда-то здесь на учете...
Должно быть еще что-то, какой-то ключ к разгадке. Не просто так же стол накрепко запирался. Шаря по углам отделений, натыкаясь то на мужской галстук в лиловую полоску с булавкой, украшенной стразами; то на располовиненную упаковку таблеток от бессонницы; то на использованный тест на беременность с одной чертой (еще парочка невскрытых притаилась в ежедневнике на роли закладки) , я обследовал все недра письменного стола, и вернулся к отправному пункту - большой деревянной шкатулке, расписанной под хохлому райскими павами. Оторвал малиновый шелк подкладки. Вертя то так, то этак, я случайно надавил на лучистое светило, на четверть скрытое в листве тутовника. Щелчок. Второе дно!
Сорокавосьмилистовая тетрадь "светочевского" производства, - дневник Галины, спряталась от любопытных глаз. Сдерживая тик в руках, я развернул тетрадь посередине. В глаза бросились даты. Дальше, дальше... Где написанное уже при мне? Вот...
"Карену в годовщину его гибели(10.03.95)
Полосатые зебры-дороги
Вдаль вели по кольцу к концу.
Только в небе бывают Боги,
Их не встретишь лицом к лицу...
Я пишу тебе это письмо потому, что твердо знаю, что прочитать его ты уже не сумеешь. Мне больше незачем стесняться своих чувств, не к чему прятать их под ложной гордостью, и потому я пишу. Я не хочу больше оскорблять твою память.
В этом городе, пленницей которого я стала двенадцать лет назад, много фальши. Лживость чувств, - здесь не умеют любить как там, где я родилась. Убить за право обладания и отдаваться до конца, не мучаясь сомнениями - на это способны мужчины и женщины Моего Города... Я рада, что в моих венах течет их кровь, но настают моменты, когда ноющую тоску по южным садам приходится делить только с утренней сигаретой. Закрывшись в туалете, я глотаю дым, обманывая пустой желудок никотином, и представляю оливковые деревья, растущие вдоль дорог; маргаритки, раскрывшиеся на встречу майскому солнышку (там они цветут с конца апреля); колючий песок, приносимый с моря горячим ветром; подолы женских платьев, взметнувшихся порывисто, подобно крыльям райских бабочек...
Родиной навсегда останется край, где я делала свои первые шаги несколько раз подряд /одна из детских болезней, с трудом поддающихся излечению, поразила меня в четырехлетнем возрасте, и обездвижила на полтора года, казавшихся бесконечными от одиночества. Именно тогда я и обрела новых друзей, ни разу не предавших меня: книги стали постоянными моими спутниками. Укрытая дедовской курткой, сидя на балконе, нависшем над бездной, я поглощала истории о далеких странах, из которых более всего будил мое воображение Египет. Таинственный Сфинкс посещал яркие, детские сны ребенка-инвалида, наяву видевшего лишь нефтяной Каспий, да горластых чаек. Мне никогда не забыть исцеления, подаренного его горькими волнами, когда, упав с плавучего матрасика, внезапно поплыла, а приблизившись к берегу побежала по дну/ и училась говорить на певучем местном наречии, откуда вывезла бережное отношение к каждому звуку, и где научилась радоваться жизни, где познала простую истину: только инвалид по-настоящему ценит жизнь. Ему неведомы зависть и ненависть к окружающим, - он любит мир, презирающий его. Потому я прощаю злую девочку, некогда сказавшую обо мне, что я ничтожество, потому что не могу бегать так же быстро, как они, а приветственный лай бродячих собак, населявших подвал нашего дома, гораздо милее их игр.
В детстве я была грязным и злым волчонком: меня били и надо мной издевались. Однажды меня загнали на крышу пятиэтажного дома, и продолжили наступать, пока я не почувствовала под одной из ног воздух, именно тогда я ощутила, что граница, отделяющая меня от смерти призрачно мала. Просто ничтожна. Обернувшись, я увидела, что мучители мои отступили в страхе, поняв, что я могу шагнуть. И я бы шагнула, так как моя жизнь - всегда была и будет лишь сознательной отсрочкой смерти: пока мне есть для чего жить - я живу. Я одна из немногих, для которых нет иного страха, кроме одиночества, из тех, кто существует, пока есть нить, привязывающая к миру реальному, так словно на самом деле являюсь лишь гостем из иного пространства.
По сути, что такое смерть? - Лишь мгновение, а после - рывок и бесконечность парения. Нет, я не сумасшедшая, и не маньяк-самоубийца, просто уход из жизни - запасной выход. В подростковом возрасте я предприняла попытку выдернуть шнур и выдавить стекло, но судьба, снова привязала меня, подарив человека, с таким же отчаянием кидавшимся на каждый кулак и под каждую пулю, сгинувшего где-то в долине Дагестана. Он был в списке пропавших без вести, но грузом "200" он не вернулся... Я не смогу простить себя за ту ссору, ставшую последней. Все письма, летевшие ему вдогонку с мольбами о прощении, не доходили до адресата, но стихотворение, найденное в его личных вещах (сейчас его можно прочитать в документальной книге, разошедшейся небольшим тиражом по ветеранам чеченской войны, да в воинском архиве по энному адресу), не оставляло сомнений в том, что за несколько часов до подрыва на растяжке, он думал о нас. Мой герой, я любила тебя за отчаянность и за то, что сумел спасти меня от себя. Я готова извинить весь мир за жестокость, но помиловать себя никогда не смогу.
Так я снова обрела связь со степями, приняв факт, что где-то в горячей и твердой, как асфальт, земле лежишь ты, и сейчас твоей кровью расцветают майские маки.