Тёмно-серая, практически непроглядная мгла висит над руинами сожженного дотла города, поддерживая атмосферу вечных сумерек. Кладбище безнадёжности, царство тишины. Дуновения ветерка здесь настолько слабые, что не в состоянии не то, что разогнать пыльные тучи, даже паутину пошевелить не могут. Липкая, удушающая жара, недвижимый, практически мёртвый воздух.
Здесь нет других запахов, кроме запаха бензина и гари, сухого и горького, вызывающего жажду и першение в горле. Этот запах вместе с мглой создаёт тёмный купол, отталкивающий любое живое существо, издалека оглядывающее сожженный город.
Солнца нет.
И нет луны по ночам на бархатно-синем небе, которое спит высоко-высоко над старым почерневшим скелетом, протянувшим обломки лап и старых зданий в немой мольбе к Всевышнему. Только странные, совершенно чёрные маки поросли на руинах. Они сглаживают углы, закрывают ямы, укутывая траурным саваном это мёртвое обгоревшее тело.
Каждый раз, когда я прихожу сюда на холм и смотрю сверху вниз на умерший город, я думаю, что мы были слепы в своей самонадеянности и слишком беспечны. Мы могли прислушаться к совету священников и прекратить эксперименты, уважить природу и саму жизнь. Но нам так смешно было тогда, так безразлично слушать их проповеди...
Даже после первого взрыва мы не торопились одуматься или хотя бы сократить масштабы опасных исследований, и ошибка повторялась снова и снова. А потом начался страшный пожар, который погубил жалкие остатки тех, кто выжил в условиях стократного повышения уровня радиации. Мы вымирали тысячами, беспомощные и слабые как дети, не способные ничего изменить, а уж тем более - исправить.
Те, кто, как и я, смог пережить и такое - стали мутантами, чудовищами, как в сказках прошлого, психическими и физическими уродами, которых избегают и боятся. Со мной не приключилось ничего необратимого, всего стало две пары рук, вместо одной. Этакое подобие одной из индийских богинь. Другим повезло меньше. Мы бродим теперь по одиночке в этой зоне отчуждения, которая простирается на множество сотен километров и воем на луну, которой не видно.
Сожалеть уже поздно, да и не изменить уже ничего. Остаётся только ждать неминуемой смерти при встрече с одним из поисковых отрядов, постоянно прочёсывающих местность. Мы же угроза для оставшихся живых людей, а угрозу непременно нужно уничтожить. Они просто забыли, что когда-то и мы были такими же обычными людьми как и они, что у нас во внешнем, так враждебно относящемся к нам, мире остались родственники, друзья, возлюбленные, дети...
Я не прошу ничего для себя. Просто хочу сказать вам, люди, что ошибиться может каждый. И никому из вас не дано права судить других людей, оценивать и осуждать их внешность, поведение, мысли или поступки. Никто из нас не безгрешен, чтобы объективно принимать решения, а тем более решения, касающиеся жизни и смерти других людей. Потому что пока я живу, мыслю и чувствую - я человек, неважно при этом как я выгляжу или какая у меня теперь формула крови. И пока я люблю, а я, несомненно, люблю, я буду надеяться. Я люблю этот сожженный город, потому что помню, как он был прекрасен до всего этого, я люблю свою семью, люблю природу, люблю небо, люблю жизнь. Цепляюсь за воспоминания о прошлом, потому что для таких как я нет будущего, но всё равно продолжаю надеяться. Надеяться на то, что Бог простит меня и что мне хватит мужества спокойно и достойно принять смерть, когда попадусь в лапы поискового отряда. Я не буду пытаться бежать или сопротивляться до зубов вооружённым мужчинам в костюмах противорадиационной защиты. В этом нет ни капли смысла.
Я просто буду молиться Богу, той старой, услышанной когда-то в детстве молитвой: Кирие элейсон - помилуй меня, Господи. И случиться чудо, я верю, потому что иначе просто не может быть. А до тех пор, пока я могу жить, дышать и быть свободной, я буду приходить сюда, посмотреть на мой город и любить. Любить так, как не любила никогда раньше, надеяться так, как никто не надеется и верить в то, что чудеса случаются и нас ещё можно спасти.
Кирие элейсон, смилуйся, Господи, над нашими душами, утоли наши печали, успокой наши сердца. Мне кажется, что все мы уже дошли до точки трансформации и нет возврата, нет прошлого, нет горечи. Есть только надежда и любовь. Даже глядя в глаза смерти я не смогу сказать иначе, потому что нет ничего выше воли Твоей и выше Истины.
Кирие элейсон, буду шептать, стоя на коленях, веря в чудо и в милость твою, о которой так часто забывали люди. И буду плакать, да, потому что я женщина и потому что трудно сдерживать эмоции. Но мне можно, всё равно ведь никто не увидит. Так жутко полюбить жизнь, после того, как разрушаешь всё что только можно... Это наказание моё.