Аннотация: Первый мой рассказ из серии антиутопий. Посвящается всем самоотверженным матерям и женам.
Мать.
Я трясущимися руками наполнила рюмку. Пальцы не слушались, поэтому я пролила половину на белоснежную скатерть, которую только вчера поменяла. Только вчера... Я посмотрела на испуганные лица детей, которые беспомощно жались друг к другу на диване -- наверное, единственном, что уцелело в нашей разгромленной квартире.
Это случилось ночью. Когда мы все безмятежно спали. Я даже не слышала, как они выбили входную дверь. Может быть просто взломали ее, чтобы не портить эффект неожиданности. Псы всегда нападают внезапно... Они стащили мужа с кровати и, несмотря на то, что никакого сопротивления он не оказывал, пару раз приложили дубинками. Я закричала, но они не обращали на меня никакого внимания. В соседней комнате заплакал ребенок. Старшая дочка попыталась выйти из комнаты, но один из полицейских грубо толкнул ее обратно и захлопнул дверь. Я ошарашенно забилась в угол. Они стащили мужа на первый этаж, не переставая периодически наносить удары. Он кричал от боли, не понимая, что происходит. И этот крик привел меня в чувства, внутри волной поднялась ярость. Я оттолкнула загородившего лестницу полицейского и дикой кошкой кинулась на того, что держал мужа. Мои ногти распороли ему лицо, я кусалась и била его кулаками, что есть сил. Но силы явно были не равны. Меня кто-то схватил сзади и отбросил к стене. Я сломала спиной тумбу, но адреналин в крови придавал мне сил. Я, не чувствуя боли, снова кинулась на полицейских. Понимала, что это бесполезно, но отчаяние затуманило мозг и заставляло меня защищать любимого, хотя я даже не знала, что происходит. Последнее что я помню -- полные ненависти глаза полицейского, а потом - удар тяжелой дубинкой по затылку и пустота.
Я очнулась через пару часов на полу среди сломанной мебели и осколков разбитой посуды. Голову словно залили изнутри расплавленным свинцом. На затылке волосы слиплись. Я ощупала голову и увидела кровь на руках. Перед глазами все расплывалось, меня подташнивало, ноги и руки не слушались. Скорее всего -- сотрясение. Но ехать в больницу нельзя. Вдруг они вернутся, вдруг они вернут мне мужа...
Я отбросила горькие мысли, от которых не было никакой пользы и с трудом поднялась на ноги. Буквально вползла по грязной лестнице на второй этаж.
В детской было темно и тихо. Я сразу поняла, что и здесь был обыск -- на полу валялись сломанные игрушки, постельное белье, детская кроватка была перевернута. Дети сидели в самом дальнем углу и в молчаливом ужасе смотрели в пустоту. Увидев меня, они очнулись от оцепенения и сразу зарыдали. Я не знала как их успокоить, да и надо ли было? Сил не осталось. Я обняла их и тоже расплакалась. Мы просидели так целую вечность, испуганно прижимаясь друг к другу на полу.
За эти несколько часов ожидания и неизвестности я ,кажется, постарела на десять лет. Не могу заставить себя даже немного прибрать тот хаос, который творится в доме после ночного происшествия. Я больше ни секунды не чувствую себя в безопасности. Еще вчера такие родные комнаты, кажутся мне чужими и враждебными. Те, кто вломились сюда ночью, оставили повсюду свой мерзкий, грязный след. Все здесь пропиталось их проклятым душком.
Ярость отступила. Остались только апатия, да тупая боль в разбитом затылке. Хочется лечь, уснуть, проснуться рядом с мирно спящим мужем и посмеяться над таким глупым ночным кошмаром. Но это страшнее, чем любой злой сон -- это реальность, которая теперь навсегда останется со мной.
Дети все еще в шоке от произошедшего. Они совсем не разговаривают и только жмутся друг к дружке, как продрогшие котята, и отчаянно смотрят на меня, ища защиты. Но я не могу их защитить. Никто не может нас защитить.
Я никогда не пила раньше. А сейчас выпила две рюмки водки подряд, в надежде притупить боль в затылке. Или в душе? Это уже не важно. Перед глазами все плывет, я чувствую, что еще немного и ноги больше не смогут держать мое отяжелевшее тело.
В следующий раз я проснулась вечером. За окном еще было светло, но солнце неумолимо клонилось к закату, а дальше -- ночь. Какой кошмар ожидает меня сегодня? Я старалась не думать об этом. Хватит бояться и жалеть себя. Ведь они то меня не пожалели.
Голова кружилась от похмелья и сильного удара, поэтому передвигаться мне было сложно. Но я все равно заставила себя добраться до кухни. Дети, которые так и уснули обнявшись на диване, не ели со вчерашнего вечера. Я корила себя за то, что занятая своим горем, не догадалась покормить их еще с утра. Хороша мать, которая лакает водку, заместо того, чтобы успокаивать детей в такой страшный момент. Нельзя позволять отчаянию взять верх. Надо верить в лучшее. Скорее всего, это нелепая ошибка, которая скоро разрешиться сама собой, а этот страшный день забудется, как дурной сон. Конечно, так и будет. Такого просто не может случиться с моей семьей. Они не отберут у меня мужа, а у детей отца.
Я никогда не была наивной и всегда прекрасно понимала, что демократия и права человека -- лишь фальшивый занавес в нашем деспотическом государстве. Времена, когда правительство и силовые органы еще считались с законом, давно ушли в небытье. Мы живем в полицейском государстве и знаем об этом. Но одно дело, когда они приходят за твоими соседями, знакомыми, просто незнакомыми людьми, и совсем другое, когда вламываются в твой дом. Но самое страшное было то, что им было за что арестовать и меня и мужа. И я не знала, почему они забрали его: то ли кто-то донес на нас из-за нашей подпольной деятельности, то ли это просто начало очередной чистки, когда в тюрьму отправляют всех подряд, кто хоть чем-то не нравится государственным органам. Как бы то ни было теперь они добрались и до нашей семьи.
Мы ужинали в полной тишине. Дети все еще были в шоке от произошедшего, но заметно успокоились. Они уже не тряслись от страха, просто замкнулись в себе. А это иногда хуже, чем крик и слезы. Но я верю, что они справятся. Они сильные. Мы сильные. Мы должны всегда быть сильными. Я твердила это себе без остановки, и только эта мантра удерживала меня от слез.
Мы сидели за косоногим столом, и если бы не разгром, окружавший нас, можно было бы принять это за обыкновенный семейный ужин. Эта обыкновенность, спокойствие привычной обстановки придавало мне оптимизма, заставляло надеяться на лучший исход.
И тут в дверь позвонили. Точнее позвонили в звонок на стене рядом с дырой, где раньше была дверь. Это была простая формальность, ведь незваный гость мог просто войти в дом. Но он решил объявить нам о своем прибытии. Точнее она. Это была немолодая женщина в деловом черном костюме. Но мне в глаза бросилась другая деталь -- у нее на груди был значок. Сердце ушло в пятки, внутри у меня все похолодело -- на значке была эмблема государственного приюта.
--
Вы разрешите войти? - спросила служащая, проходя в кухню не снимая обуви.
--
Вы уже вошли, - сухо ответила я.
Она ничего не ответила, ограничившись презрительным взглядов в мою сторону. Женщина уселась на мой стул и, небрежно отодвинув тарелку, кинула на стол свой портфель с документами.
--
Думаю, вы догадываетесь, зачем я пришла.
--
Нет, понятия не имею, что вы делаете в моем доме.
--
Это больше не ваш дом, - я услышала злобную насмешку в ее голосе.
В глазах потемнело, я еле удержалась, чтобы не закричать от отчаяния. Значит это не ошибка. Теперь мы политические преступники. Без дома, без прав, без надежды на пощаду.
--
Так зачем вы пришли? - я знала ответ, но он казался слишком страшным, чтобы быть правдой.
--
Вы занесены в реестр политически ненадежных граждан, а ваш муж арестован за преступление против стабильности и толерантности. Ну вы ведь понимаете, что это означает... Пожизненное -- в лучшем случае. Вы лишены всего имущества и всех прав, родительских в том числе. Я пришла, чтобы изъять ваших детей и передать их под опеку государственного приюта, где им помогут избавиться от последствий вашего асоциального воспитания и стать полноценными членами общества.
Вот и все. Внутри у меня было пусто. Они отняли все. Абсолютно все: дом, семью, детей, свободу, безопасность. Осталась только жизнь. Никому ненужная жизнь изгнанницы. Я видела таких людей, они обычно заканчивали свои дни в канавах и канализационных люках. В лучшем случае их убивали полицейские, в худшем -- голод и мороз. Некоторые попадали в рабство к черным ( так наше правое подполье называло приезжих, для которых государство приветливо распахнуло сои границы). Все это пронеслось у меня перед глазами и я вдруг стала абсолютно спокойна. Надежды больше не было. Ничего больше не было. Продолжать борьбу было бесполезно. Что может слабая женщина против целого государства?
--
Можно я соберу их вещи? - спросила я тихо, опустив глаза в пол.
--
Давайте побыстрее. Вы тут не единственные, - служащая радовалась тому, что сломала меня. Сломала еще одну судьбу. Эти служащие вообще обычно бывают психологическими садистами и даже не пытаются это скрыть. На их должности такое качество приветствуется.
Я медленно встала со стула, сгорбившись дошла до лестницы, поднялась наверх. Дети ждали в комнате, они убежали сразу, как пришла женщина. По их лицам я поняла, что дети все слышали. Младшему было всего три и он вряд ли что-то понял, но дочка, ей было уже почти десять, она понимала всё.
Она взяла меня за руку и выразительно посмотрела на меня своими светлыми голубыми глазами.
--
Мама, ты ведь не дашь им нас забрать?
Она произнесла это с такой уверенностью, такой силой и бесконечной надеждой, что я просто не имела права ее разочаровать. И это еще больше уверило меня в правильности моего решения. Единственно возможного решения. Они не оставили мне выбора. Они отняли у меня мужа, дом... Но моих детей и мою жизнь они не отнимут. Я больше не позволю им ничего у меня отнять.
Я зашла в спальню, отодвинула комод, благо после обыска внутри ничего не осталось. Срывая ногти оторвала кусок обоев со стены, обнажив спрятанный тайник. Ввела несложный код. В тайнике мы хранили только одну вещь, то, что должно было в один день спасти наши жизни, спасти нашу страну. Так мы думали. Этот пистолет был подарком мне в день свадьбы, в нашу десятилетнюю годовщину. Там же лежали патроны -- всего ничего, но мне и этого хватит. Я зарядила полную обойму, остальное положила в карман. Схватила валяющийся посреди комнаты походный рюкзак, запихала несколько теплых вещей наугад: своих, детских, мужских. Если придется идти пешком, чтобы не замерзнуть ночью, сгодится всё.
Осталось лишь самое важное.
--
Ждите здесь, я позову, - приказала я детям, которые второпях запихивали вещи в свои рюкзачки.
Служащая государственного приюта все ещё восседала на моем стуле.
--
Дети готовы? - небрежно бросила она, медленно поднимаясь.
--
Да. А ты?
--
В каком.... - и тут она увидела пистолет у меня в руке. Лицо ее исказила гримаса удивления, которая через секунду сменилась жутким страхом, - что вы творите! Уберите оружие, оно запрещено! Нет... Не имеете права!
Она перешла на визг, не отрывая взгляд от глядящего на нее дула.
Но мне не нужен был лишний шум.
--
Это ты, сволочь, не имеешь права вламываться в мой дом и отбирать моих детей! - это были последние слова, которые служащая слышала в своей жизни.
В ту же секунду я выстрелила. Пуля с первого раза точно нашла цель, благо, стреляла я прекрасно. Мертвая женщина свалилась в груды обломков мебели, кровь залила пол. Удивительно, но впервые убив человека, я не почувствовала ни страха, ни сожаления. Наверное, потому что такие как она заслуживали смерть.
--
Дети! Быстро в машину, - это я кричала уже выбегая из дома и быстро закидывая вещи в машину.
Соседи, услышав выстрел, наверняка уже вызвали полицию. Надо было как можно быстрее уехать. Чем дальше, тем лучше. У меня не было никакого плана. Я не знала, что ждет нас впереди. Не знала, где мы будем прятаться, чем питаться. Но одно я знала точно -- живыми они нас не получат.
Вой сирены нагнал нас на выезде из города. Судя по звуку, машин было не меньше десятка. Я сразу поняла, что оторваться будет нелегко. Мы въехали на мост, который служил негласной границей между городом и начинавшимся сразу за ним лесом. Главное добраться до туда, а там можно будет бросить машину и скрыться в чаще. Если идти точно на север, через пару дней можно будет выйти к одной из полу заброшенных деревень и переждать там, пока нас не перестанут искать.
И тут прямо перед нами, с другой стороны моста показались полицейские машины. Я резко затормозила. Дочка испуганно вскрикнула.
--
Что случилось, мам?
Я ничего ей не ответила, да это и не нужно было, она и сама уже увидела преградивших нам путь к бегству полицейских. А сзади уже слышался гул других машин. Нас окружили. Мы оказались в ловушке, из которой не было выхода.
--
Ну вот и всё, - вслух произнесла я.
Сын сдавленно захныкал, а дочка вцепилась мне в руку.
--
Не отдавай нас им, мамочка! Не отдавай...
И снова голос дочери придал мне сил. Я стряхнула навалившееся отчаяние. Не бывает безвыходных ситуаций. Выход есть всегда, надо просто его найти.
Я посмотрела в глаза дочери и крепко сжала ее плечи:
--
Слушай меня внимательно. Как только я скомандую, бери брата и беги в лес. Беги столько сколько сможешь. Помнишь, как я учила тебя определять стороны света по мху? Молодец. Иди на северо-запад. Если будешь двигаться быстро, завтра ночью выйдешь к деревне. Смотри, чтобы вас никто не видел. На северной окраин деревни будет дом. Там живут наши друзья, расскажи им, что произошло. Я уверена, ни о вас позаботятся.
--
А как же ты?
--
Я найду вас, как только смогу. Обещаю.
Дочка молча кивнула и прижала к себе брата. Дети перебрались на переднее сидение рядом со мной. Впереди кордоном стояли две полицейские машины, вооруженные полицаи уже шли к нам. Я вдавила газ в пол.
--
Пригнитесь! - крикнула я детям.
Машина понеслась прямо на ошарашенных полицейских, они открыли огонь. Переднее стекло разбилось и меня осыпало осколками, несколько пуль отскочили от капота. Один полицейский успел отпрыгнуть, а другого силой удара отбросило в сторону. Машина по инерции летела вперед, прямо в кордон из машин. За секунду до столкновения я схватила детей в охапку и на ходу выпрыгнула из машины.
Раздался грохот. Моя машина протаранила преграду, открыв нам путь к лесу.
Падая, я специально перевернулась на бок, чтобы основной удар пришелся на меня, а не на детей. Все тело онемело от боли. Но я быстро пришла в себя.
--
Быстро в лес! - крикнула я.
Дочь схватила малыша и со всех ног ринулась в чащу. Теперь моя задача, как можно дольше задержать остальных полицейских, чтобы они не догнали детей. Я достала пистолет. Укрытием мне служили искореженные машины. Полицейские остановились в нескольких сотнях метров от меня, первый попытался выйти из машины. Моя пуля просвистела рядом с его виском. Точно стрелять мешала невыносимая боль в правой руке, скорее всего я сломала ее при падении. В лучшем случае просто сильно ушибла.
Завязалась перестрелка. Пули свистели у меня над головой, справа и слева. Я изредка стреляла в ответ, когда кто-то пытался приблизиться. Патронов оставалось всего на пару выстрелов. Мне не дадут убежать далеко в лес. Как только я покину укрытие, меня пристрелят в спину, как дикое животное. Дальнейшее сопротивление было бессмысленным. На этот раз уж точно.
--
Я сдаюсь! - крикнула я, надеясь что полицейские меня услышат.
--
Бросьте оружие и выходите с поднятыми руками! - меня услышали. Стрельба прекратилась. Я бросила пистолет за барикады, медленно подняла руки и вышла из своего укрытия.
Оставалось надеяться, что они не убьют меня сразу. Но они не собирались делать этого сейчас. Их командиру, скорее всего, уже виделось новое звание за поимку политической преступницы и громкий процесс надо мной. Журналисты не дадут ему прохода, все газеты будут восхищаться его работой. А из меня сделают психопатку и страшную преступницу, которая угрожала стабильности, которая олицетворяла собой тлетворные идеи нетерпимости к существующему режиму. Скорее всего мне уготована медленная казнь в назидание всем будущим революционерам и ослушникам.
Но такая смерть не входила в мои планы. До полицейских было метров 30, до перил моста -- 3.
Миг -- и я рванула в сторону,
миг -- и я перемахнула через перила, позабыв про боль и ушибы,
миг -- и плечо оцарапала пуля,
миг -- и я уже летела в черную воду.
Миг -- и мое тело камнем ударилось о поверхность реки и скрылось в темных водах.