Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Это повесть про дружную семью космических карго, фамильный корабль, маленького мальчика, его прекрасного кота и, конечно, инопланетян. Написано с оглядкой на Шолом-Алейхема, который, в свою очередь, писал с оглядкой на Александра Островского, превращая драму в радость.
|
И вот теперь, стоя на улице в непосредственном соприкосновении с природой, Рохеле, быть может первый раз в жизни, задумалась над смыслом своего существования. Неожиданно для себя самой она поняла, что ей чего-то не хватает. Чего именно, - она не знает, но чего-то ей недостает.
Шолом-Алейхем, Стемпеню
1.
У Цедрика были мягкие светлые волосы, белоснежная кожа и голубые глаза, такие чистые, что казались почти прозрачными. Он родился на космическом корабле и никогда не видел ничего, кроме корабля. Путешествие от одной планеты до другой занимало в среднем двенадцать лет, на два года больше, чем он прожил. Папа рассказывал, что когда-то давно весь экипаж их корабля погружался в сон и тогда они могли путешествовать между звёздными системами, но система криокапсул давно вышла из строя, а починить её стоило так дорого, что семья Бен-Лори не могла себе этого позволить. Вот они и остались привязаны к своей системе, перевозя грузы между планетами и пытаясь накопить денег на прохождение через кротовую нору. Цедрик тоже копил вот уже три года, но пока его денег хватало только на пол грамма груза. Пол грамма - это две наклейки со звёздами из его тетради. Сама тетрадь весила восемьдесят граммов, цветной карандаш - девять граммов, а набор фломастеров целых сто двадцать три грамма. Это Цедрик знал совершенно точно, потому что давным-давно взвесил все свои вещи и собирался сам заплатить за их перевозку. Две наклейки, это, конечно, очень мало, но ведь и ему три года назад было очень мало лет, поэтому не получалось по-настоящему заработать. Теперь другое дело, теперь он уже почти совсем взрослый.
Мама назвала его Цедриком в честь героя книги, написанной в древние времена, когда человечество ещё барахталось в колыбели одной-единственной планеты. Это была история про чудовищно милого и доброго мальчика, которого все очень-очень любили. Цедрик ненавидел эту книгу и был рад, что кроме мамы её, пожалуй, никто и не читал. И чего бы её стоило назвать его Орландо, как героя Шекспира, ещё одной доисторической книжки! Вообще в старых книгах было много смелых героев с красивыми, яркими именами. Когда Цедрик был ещё так мал, что не мог по-настоящему читать, он просто листал книги в их домашней библиотеке, искал слова, написанные с больших букв и пытался прочитать их вслух. Потом он узнал, что это были в основном имена. Ему казалось, что у каждого имени есть свой собственный вкус. Имя Меркуцио было терпким и пахло корицей, Октавиан казался свежим и хрустким, как огурец, Клэрис была вроде маминой выпечки, такой же сладкой и воздушной. А имя Цедрик было водянистым и противным, как витаминный салат из водорослей, которым вся семья давилась по четвергам. Как можно называть своих детей такими невкусными именами? Поэтому, когда на седьмой день рождения Цедрику подарили белого котёнка, он решил со всей ответственностью подойти к его имени.
- Я думаю, может быть назвать его Горацио, - неуверенно сказал Цедрик, поглаживая котёнка.
- Ну какой же он Горацио? - бабушка всплеснула руками, - Назови его Пушок.
- Это Лев, - возражала тётя Валерия, - Он вырастет в очень большого кота, я точно знаю.
- Это должно быть книжное имя! - говорил Цедрик.
- Зафод, - предложил папа. - А что? Все коты гедонисты.
- Может быть Тартарен? - спросил Цедрик ещё неувереннее.
- А как ты будешь его звать, Тартарен, Тартаренчик? Звучит совсем неласково.
- Рочестер, - с улыбкой предложила мама. Папа закатил глаза, он ненавидел сентиментальную литературу.
- Дориан? Пьер? Фауст? Арман? - наперебой предлагали родные. Голова у Цедрика пошла кругом, все имена казались какими-то совершенно дурацкими.
- Муре, - воскликнула тётя Ирина.
- А это откуда? - спросил Цедрик.
- Это Золя, - сказала тётя и покраснела. - Тебе ещё рано читать такие вещи.
Цедрик решил, что при первой возможности прочитает Золя. Котёнок по-прежнему оставался безымянным.
- Пиквик, - предложил папа без особой надежды. Цедрик взмахнул подбородком:
- Я хочу назвать кота красиво, понимаете? У него должно быть хорошее имя, из хороших книг!
- Из книг? - переспросил молчащий до этого дедушка, - Ну, тогда так его и назови.
Так кот и стал Экслибрисом.
2.
Как и все дети космических карго, Цедрик удалённо учился по общегалактической школьной программе. В его классе было девяносто семь человек и одна энергичная учительница, которая постоянно жаловалась на то, что на сотню детей положено два педагога. Но как только руководство школы предлагало ей напарника, она начинала возмущаться, что ей не доверяют. Цедрик любил свою немного взбалмошную учительницу и огорчался, что встретится с ней не раньше, чем станет совсем взрослым. Учительница жила на таком же старом корабле, как и у них, и, согласно маршруту, до ближайшей точки пересечения должна была добраться через девять лет. А там кто знает, вдруг к этому времени семье удастся скопить достаточно денег и отправиться в другую галактику! Когда Цедрик начинал задумываться о времени и расстояниях, когда читал про динозавров или смотрел фильмы про безбрежные океаны, он ощущал себя совсем крошечным, не больше чем наклейка со звёздами, которая весила всего четверть грамма.
Иногда учительница жаловалась родителям Цедрика на то, что у их сына слишком богатое воображение, а иногда хвалила за хорошую фантазию. Этого Цедрик никак не мог понять. Однажды он услышал, как папа говорит дедушке, что Цедрик слишком наивен. До конца дня он пребывал в глубокой задумчивости. Цедрик не верил в Деда Мороза, потому что точно знал, что на космический корабль невозможно попасть чужакам, но с привычной серьёзностью допускал существование фей и волшебного шкафа, за которым вместо космоса вполне может оказаться Нарния или даже Шир. Если бы Цедрик был постарше и умел глубоко анализировать свои чувства, он бы сказал, что ему нравится верить в то, что наш мир больше и красочнее, чем даже вся исследованная вселенная. А сейчас он просто готов был часами сидеть в кресле с книгой сказок в руках и представлять миры, где в ночи танцуют высокие эльфы, можно подружиться с драконом и пережить ночь в голодной башне рыцаря Като.
Вот и получилось, что, когда объявили победителей большой межпланетной лотереи, единственным на корабле, кто сразу в это поверил, был Цедрик. Поверил - и огорчился, раздосадованный тем, что все его накопления разом потеряли смысл, потому что больше не надо было беспокоиться о том, что можно взять с собой, никаких споров о том, стоит ли платить такие деньги за перевозку мебели, если всё можно купить на месте. Ведь в лотерее участвовал весь корабль, а значит и приз распространялся на весь корабль целиком. Некоторые этим пользовались и набивали корабли так, что едва хватало места экипажу, но это не имело никакого значения, потому что в Большой Лотерее участвовали миллионы, а побеждали только единицы.
Большую Лотерею организовывала торговая корпорация "Примула", одна из старейших и наиболее уважаемых компаний, расположенных на планетах Пояса Астероидов. Штаб-квартира "Примулы" находилась на Церере, а в совете директоров корпорации восседало уже шестое поколение семьи Норцо. "Примула" была солидной семейной корпорацией и все проекты у них были тоже солидными и семейными, рассчитанными на простых работяг вроде семьи Цедрика. Лотерейные билеты по-прежнему распространялись исключительно в печатном виде. Их можно было купить и получить по почте в течение двух месяцев, если вы находились в пределах солнечной системы. Для участников из других систем "Примула" предлагала долгосрочное хранение в индивидуальной ячейке и электронный сертификат. Розыгрыши лотов проходили каждую пятницу по земному времени. Папа, дедушка и дядя Лорик не пропускали ни одной передачи.
В лотерею можно было выиграть продукцию "Примулы" - кухонные комбайны и стиральные машины, работающие при невесомости, фильтры для воды в автономных системах, газовые генераторы, гарантирующие создание горного или морского воздухов, идентичных натуральным. Слоганом "Примулы" с момента основания было незатейливое "Вещи для лучшей жизни". А вот главным ежегодным по земному времени призом была не вещь, а путешествие, одно прохождение сквозь кротовую нору в галактику по вашему выбору. Когда дедушка Цедрика внимательно сравнил номера на лотерейном билете и выяснил, что они не выиграли ни микроволновую печь, работающую при сверхнизкой гравитации, ни мини-холодильник с адаптером для подключения к сети практически любого корабля, он с привычной досадой взмахнул руками и в очередной раз пообещал не покупать больше ни одного билета. Когда очаровательная спутница ведущего Лала Норцо объявила номера билета-победителя, он не обратил на это внимание.
- Это наш билет, - сказал Цедрик, чувствуя, что сердце проваливается куда-то ниже коленок.
- Да ну тебя, - буркнул дедушка. Дядя Лорик лениво взглянул в билет, посмотрел на экран, снова в билет. Глаза у него стали большими и блестящими, как у Экслибриса во время ночных скачек.
- Пап, тут это, - он стукнул дедушку по плечу. - А Цедрик-то прав. Это ж наш билет.
Дедушка выхватил билет у него из рук и уставился на него так, как будто видел в первый раз.
- Не может быть, - сказал он.
3.
Следующие несколько недель все взрослые занимались решением организационных моментов. Билет надо было подтвердить, зарегистрироваться в базе данных победителей, идентифицировать себя и свой корабль. Только дедушка с Цедриком оказались не у дел, Цедрик потому, что ещё слишком мал, дедушка потому, что считал, молодые и сами разберутся, что к чему. На их долю досталось гораздо более приятное занятие, представлять будущее путешествие. Дедушка почти сорок лет прослужил в космическом флоте объединённой федерации людей, восемь раз проходил сквозь кротовые норы, причём по его рассказам каждый раз сначала мучительно блевал, потом едва не терял сознание и только могучим усилием воли оставался на ногах. Но Цедрику было совершенно не надо об этом переживать, ведь сейчас прохождения совсем не те, что прежде. Сейчас просто глотаешь успокоительную таблетку, закрываешь глаза, а открываешь их уже в другой галактике. То ли дело прежде, когда ещё не существовало никакой космической фармакологии! В своих рассказах дедушка всегда был в компании таких же героических путешественников, которые проходили норы в ясном сознании, встречая новые миры свежим и открытым взглядом.
- Мы, знаешь ли, тогда ещё боялись инопланетян, - сказал дедушка.
- Боялись инопланетян? - Цедрик от удивления прекратил гладить Экслибриса. - Почему?
- Ну, не то чтобы боялись, - усмехнулся дедушка. - Просто мало чего про них знали, понимаешь? Вот и придумывали себе всякое.
Слово "инопланетяне" было древним. Не таким древним, как слово "автомобиль" или "шнурки", но достаточно старым для того, чтобы потерять всякий смысл. Миллиарды людей, рассеявшихся по звёздным системам, называли друг друга просто людьми, а если хотели подчеркнуть, на какой родились планете, говорили "мы, марсиане" или "мы, проксимцы". Дядя Лорик с гордостью рассказывал, что родился на Земле и даже прожил там первые два года жизни. Бабушка в таких случаях всегда закатывала глаза и говорила что-то вроде "Да что ты там мог запомнить". Мама тоже родилась на Земле и прожила там почти всю жизнь, пока не встретила папу, но почему-то не любила об этом рассказывать. А вот инопланетяне, то бишь живые существа, самостоятельно зародившиеся на других планетах, не имели больше какого-то общего названия. В школе на уроках биологии Цедрик изучал разумные цветы с Цирцеи, синих многоногих гигантов с карликовой планеты Дирк и береговых коров Эридана, которые прекрасно прижились на большинстве обитаемых планет. Через год у Цедрика должны были начаться занятия по силициологии, на которой изучают кремниевые формы жизни.
- Мы всё думали, что встретим там таких же сорвиголов, как и мы, которых хлебом не корми, дай только покидаться друг в дружку камнями, - продолжал дедушка. - А такого, чтобы изучать нечеловеческую психологию, у нас и в мыслях не было, потому что мы ведь и не знали, есть ли там, кого изучать.
- Вы думали, что мы одни во вселенной? - спросил Цедрик. В школе ему уже рассказывали о том, что ещё сто лет назад люди и в самом деле были уверены в своей исключительности.
- Ну, одни не одни, а уж точно получше других. Поумнее. Фильмов столько наснимали. Всё представляли, как встретим зелёных человечков и накостыляем им по шеям.
- Почему зелёных?
- Ну... М... Почему-то так повелось, что разумные жители других планет обязательно должны быть лысыми и зелёными, - Дедушка рассмеялся, - И ведь придумал же кто-то.
- В исследованной части вселенной обитает около шестидесяти разумных рас, - сказал Цедрик. Он мысленно пообещал себе вечером же открыть учебник и выучить, сколько их всего в действительности, шестьдесят две или шестьдесят три.
- Короче говоря, дохрена, - сказал дедушка и махнул рукой, - Я тебе этого не говорил, слышишь? А то мама твоя и так ругается, что я учу тебя плохим словам.
Цедрик улыбнулся. Дедушка и не подозревал, сколько нехороших слов можно прочитать в старых книгах.
- Как думаешь, а куда мы отправимся?
- Во всяком случае туда, где не надо по десять лет болтаться между планетами, - сказал дедушка. Он хотел добавить, что и не туда, где для получения лучших грузов надо давать взятки таможенным чиновникам, но подумал, что в наблюдаемой части вселенной такого места попросту не найдётся.
4.
Арнее, маме Цедрика было пятьдесят четыре года, но глядя на её тоненькую хрупкую фигурку ей бы никто не дал больше сорока. И ведь это были не старые земные годы, когда человек в сорок лет уже считался зрелым и пожившим, а новое время, когда в сорок ещё только начинали задумываться о будущей профессии, жили до ста восьмидесяти, а браки между столетними давно никого не удивляли. Жизнь стала длиннее и насыщеннее, появилось гораздо больше возможностей, а вот проблемы остались прежними, о которых Арнея читала ещё у Жорж Санд и Бальзака. Любовь и брак, брак и одиночество, жажда любви, страх потери. Арнея считала своего мужа лучшим мужчиной в космосе, думала, что должна быть с ним счастлива, но в сердце ощущала зудящую пустоту, оставшуюся после того, как утихла страстная любовь. Иногда Арнея начинала себя за это ненавидеть, считая, что бесится с жиру, но чаще просто плакала, когда думала, что её никто не видит. Отец Цедрика, Янно, был прекрасным мужем и отцом, он ценил свою семью, любил жену, сына и старших дочерей. Он был ответственным и добрым, заботливым и ласковым. Подруги завидовали Арнее, которая никогда не могла пожаловаться на своего мужа. Арнея представляла себе женскую дружбу как костёр, вокруг которого греются женщины. Ночь такая холодная и сырая, а пламя такое жаркое и ласкающее, что хочется сидеть как можно ближе к пляшущим языкам пламени. Вместо поленьев в костёр подбрасывают истории про плохих мужей и дружков, ярче всего горят истории про обман и измены, про избиения и синяки, которые хоть замазывай, хоть не замазывай, всё равно не скрыть. Женщины, собравшиеся вокруг костра, испытывают странное удовольствие, когда другие греются от жара именно их горящего бревна, а если у тебя нет даже хвороста, начинаешь чувствовать досаду. Вот и летят в костёр байки про насильников и обидчиков, а чему тут верить, каждая решает сама, но костёр горит, пламя пляшет, лица краснеют, носы блестят.
- А мой-то! - начинает одна, и другая тут же подхватывает: - Это ещё что, а вот мой!
И в костре трещат истории про неверных парней, про похотливых отцов, братьев, коллег.
- А у тебя что? - спрашивали Арнею, потирая руки в ожидании истории про Янно. Арнея чувствовала, как на щеках загорается предательский румянец и ей хотелось щедро зашвырнуть в костёр свою связку хвороста, который согреет женщин и сгорит без следа, никому не запав в душу.
- А что твой-то?
Но Арнея вспоминала всегда спокойное лицо Янно, его сильные руки, которые умели быть такими ласковыми и деликатными, его уверенный голос, который успокаивал и её истерику, и детский плач. Было бы так легко сказать, что и он такой же, и он может гореть на великом женском костре, но что-то в глубине души Арнеи не позволяли ей бросить и его в огонь. Она молчала и только стыдливо грелась в чужом пламени.
Не было ни одной подруги, которой Арнея могла бы рассказать, чего ей не хватает. Она не боялась быть непонятной, к этому она давно привыкла, она боялась только, что её устыдят те, кто не стыдился своих рассказов вокруг костра. Она боялась слов, которые и без того надиктовывал её внутренний голос: Как ты смеешь быть несчастной, если у тебя такой прекрасный муж и дети? Как ты смеешь страдать, когда у тебя такая прекрасная семья? Чего тебе ещё не хватает?
Арнея и сама не знала, чего ей ещё не хватает. Когда на душе становилось совсем тошно, она уходила в библиотеку, брала с полки одну из любимых и давно зачитанных книг и открывала дверь в Нарнию. С тех пор, как Цедрик научился и полюбил читать, она часто заставала его в библиотеке. И тогда она в очередной раз испытывала укол совести, слышала голос, говорящий "как ты смеешь быть несчастной!". И в самом деле, как же можно быть несчастной, когда у тебя такой прекрасный сын, который умеет вести себя тихо и ничем не выдавать своё присутствие. Как можно быть одинокой, когда ты с сыном сидишь в своей чудесной библиотеке, у каждого по книге и вы никак не мешаете друг другу.
5.
Маленькая звёздная система, которая много лет имела только буквенно-цифровой код, теперь называлась Вийо в честь французского кардинала Жан-Мари Вийо. На её гербе была изображена планета, похожая на Сатурн из Солнечной системы. Вверху герба вился девиз, также позаимствованный у кардинала Вийо: Auxilium a domino, помощь господа. И французское название звёздной системы и девиз были не более чем историческим курьёзом. Первооткрыватели Вийо насмерть переругались между собой, решая, как назвать новую систему, поэтому в конце концов решили открыть наугад случайный том Большой Земной Энциклопедии и взять имя из любой статьи. Жан-Мари Вийо не мог и представить, что его имя будет греметь в миллионах световых лет от Ватикана и родного городка Сен-Аман-Талленда.
В системе Вийо было четырнадцать планет, шесть из которых были колонизированы землянами, а ещё две - чудаковатой расой ламандро, представители которой были все на одно лицо, а воевали друг с другом не меньше, чем люди. Впрочем, под колонизацией следовало понимать только с десяток небольших посёлков на каждой планете, потому что Вийо находилась вдали от торговых путей и была тем ещё захолустьем. Четырнадцатая, самая отдалённая от звезды планета когда-то была заселена ещё одной гуманоидной расой, представители которой, судя по раскопкам, бегали голышом, бросались копьями, а потом вдруг дружно вымерли и превратились в звёздную пыль. В справочниках планета называлась Сатурн-2, именно она была на гербе системы Вийо. По новому межпланетному праву планета считалась заповедником, посещать который допускалось только научно-исследовательским кораблям. Ходили слухи, что на Сатурне-2 находилась база космических пиратов, но знающие люди над этим только смеялись. С тем же успехом морские пираты могли оборудовать базу посреди Сахары.
Помимо вымершей расы гуманоидных аборигенов на Сатурне-2 обитали существа, которых аборигены в своих наскальных рисунках изображали богами-создателями, ламандро и колонисты с других планет - призраками, а исследователи разумной жизни - бредом и сказками. Если верить рассказам, то эти то ли боги, то ли призраки умели летать, становиться невидимыми, превращать ночь в день, и, конечно, исполнять желания. Среди ламандро было распространено мнение, что на Сатурне-2 жизнь каким-то странным образом была зациклена и когда кто-то умирал, появлялся ещё один призрак, а когда рождался ребёнок, одним призраком становилось меньше. Когда же аборигены разом вымерли, на планете остались только призраки. Ни одно исследование не опровергало и не подтверждало ни одну теорию. Справедливости ради надо отметить, что как таковых исследований и не велось, ни одна корпорация не готова была оплачивать путешествия в такую глухомань ради сомнительных сказок про невидимок.
Ни одна корпорация - кроме "Примулы".
6.
- Это что же получается, - медленно проговорил дедушка Цедрика, стараясь, чтобы в его голосе не прорывалось возмущение, - Вся эта ваша лотерея, значит, сплошное жульничество?
Клаудиа Норцо посмотрела на него с негодованием:
- Разумеется нет! Распределение призов совершенно случайное!
- Всех кроме главного приза?
- Кроме этого главного приза, - сказал Константин Норцо. Он опирался локтями о стол, кончики пальцев были соединены в пирамиду, на лице застыло выражение уважительной внимательности. Дедушка Цедрика подумал, что это, должно быть, тот ещё прохвост.
- Видите ли, планета Сатурн-2 вызывает у нас определённый интерес, который нам не хотелось бы делать достоянием общественности. Ведь речь-то идёт практически о заповеднике, защищённой зоне. Но если широкая общественность узнает, что планетой интересуется "Примула", как туда ринутся тысячи кораблей.
- Это незаконно, - сказал Янно.
- Вселенная велика, - сказал Константин. - Закон не может контролировать каждый закоулок. А если бы и мог, то добавьте к этим тысячам кораблей ещё с десяток кораблей федерации, не считая ещё официальных представителей отдела объединённых разумных рас, а это шестьдесят делегаций.
- Шестьдесят три, - сказал дедушка Цедрика, который вместе с внуком выучил, сколько же их всего. Клаудиа посмотрела на него с удивлением, но ничего не сказала.
- Мы выбрали вас не случайно. Вы солидная семья с безупречной репутацией, разделяющая ценности "Примулы" и семьи Норцо. Средний класс, никакого участия в политических и иных тяжбах, все браки за последние десять поколений заключены по земным законам.
- Вот только лести нам и не хватало, - пробормотал дедушка и почувствовал, как жена энергично толкает его локтем.
- Это только факты, - терпеливо сказал Константин. - Мы не пытаемся вам льстить, это невыгодно ни вам, ни нам. Словом, мы выбрали вас для перевозки ценного груза и заплатим вам по цене, почти в двести раз превышающей ваш обычный тариф. Мы оплатим проход через кротовую нору и обратно, разумеется, оплатим путь до Цереры, а также все сопутствующие расходы. Конечно, всё будет официально оформлено. Просто вместо обычного тендера мы включили вас в список победителей лотереи. В любой иной ситуации такой контракт казался бы вам даром божьим. Что же вас смущает?
- Обман это, сплошной обман, - проворчал дедушка Цедрика, но так, что его услышала только супруга. - Да чтобы я ещё раз купил билет!
- Вы согласны? - спросила Клаудиа. Янно взглянул на жену, на братьев, задумался на секунду и кивнул.
- Отлично, - сказал Константин, - Тогда вам следует ознакомиться с этими документами, - он положил на стол солидную стопку бумаг, ещё одна отличительная особенность "Примулы".
- А что за груз? - спросил дядя Лорик. Константин поднёс палец к губам, жест получился почти невольным.
- О... Это самое интересное. Видите ли, существует вероятность того, что вам вообще ничего не придётся перевозить. Оплату вы получите в любом случае, это отдельно оговорено в контракте.
- Это как же это? - не выдержал дедушка.
- Мы не можем быть полностью уверены в результатах исследований, - сказал Константин. - Но скорее всего вам придётся перевозить призрака.
- Или бога, - добавила Клаудиа. - Мы предпочитаем называть их богами.
7.
В библиотеке было холодно, мама снова выставила температуру на восемнадцать градусов. Она говорила, что книги любят холод, но правда заключалась в том, что холод любила она сама. Папа, смеясь, называл маму северной принцессой, а Цедрик каждый раз пытался уложить в голове понятия севера и юга.
Цедрик, ёжась, прошёл к большому креслу, взял лежащий там бабушкин плед и накинул на плечи. Он был уже достаточно взрослым, чтобы знать, что такие вещи не могут греть сами по себе, но то, что это был бабушкин плед, давало ему уверенность в том, что этот плед всё-таки умеет греть. Возможно, он был волшебным. Цедрик взял с полки увесистый том Андре Нортон, сел в кресло, поджал ноги так, чтобы они поместились под плед и оказался на Королеве Солнца. Долго читать ему не пришлось, потому что в библиотеку пришёл папа.
Когда Янно входил в какую-то комнату, он как будто наполнял её собой, так что она становилась меньше, а людям в ней становилось разом тесно. В папе Цедрика всё было большим: крупная и совершенно лысая голова, густая борода, массивные плечи, огромные руки с широченными ладонями. Когда Янно садился в кресло и перекидывал ногу на ногу, Цедрик любил садиться на его ботинок, как на качели и качаться, держась одной рукой за щиколотку. Щиколотка Янно была толще, чем бедро Цедрика. А ещё у него был громкий голос, громкий смех, и, как про себя отмечал Цедрик, громкие движения. Но сейчас папа вошёл в библиотеку очень тихо и так же тихо сел в кресло напротив сына.
- Читаешь?
Цедрик медленно оторвался от книжки и посмотрел на отца. Его глаза были слегка затуманены, как будто он ещё не до конца вернулся в эту реальность, отчего взгляд казался совсем взрослым. Янно, который никогда не умел говорить с детьми и страдал от того, что мало времени проводил со старшими дочками, вдруг подумал, что с сыном уже можно говорить, как со взрослым, не беспокоясь о том, что он что-то не поймёт. Ему вдруг пришло в голову, что понятие "взрослый разговор" не всегда означает беседу на серьёзные темы. Более того, это может вообще не подразумевать какой-то обмен репликами. Иногда взрослые люди могут просто сидеть рядом, вот как они с сыном, ни слова не произносить и быть вполне довольными общением.
- Ты знаешь, что мы скоро покинем нашу галактику? - начал Янно. Цедрик кивнул. - И ты знаешь, что мы давно этого хотели?
- Чтобы не возиться с мелкими заказами, как чёртовы доставщики пиццы, - вспомнил Цедрик любимую фразу дяди Мико. Папа попытался сдержать улыбку и строго сказал:
- Мы не говорим плохие слова, договорились?
- А дядя Мико говорит, - сказал Цедрик.
- Дядя Мико, - начал было Янно, но замолк и встряхнул головой. Цедрик завороженно смотрел, как вспыхивают золотом в его бороде огоньки от настольной лампы, а по лысой голове разбегаются яркие блики. Про себя Цедрик решил, что однажды обязательно отрастит бороду. По поводу лысины он ещё не решил.
- Так вот, - сказал Янно, - Мы скоро отправляемся. Очень, очень далеко. Так далеко, что там не будет скоростной связи. Поэтому у тебя будет другая школа, - он помедлил, - Я надеюсь, что школа вообще будет. Мы отправимся так далеко, что там может вообще не быть нормальной связи с цивилизацией.
- Дедушка сказал, что всё это надувательство. Лотерея эта и всё такое. Мы ничего не выбираем и просто поедем туда, куда скажет "Примула".
Янно несколько секунд внимательно смотрел на сына, потом медленно кивнул.
- Да, мы просто выполним заказ для "Примулы".
- И полетим домой?
Янно не мог сдержать улыбку. Его сын, родившийся в космосе, говорил "домой" так же легко, как его жена, родившаяся на Земле. Это "мы отправимся домой" он слышал от тех странников, что никогда не удалялись далеко от родной планеты, возвращались спустя годы и месяцы, стремились вернуться после самого захватывающего путешествия. Янно никогда их не понимал. Его домом был корабль.
- Да, - сказал он, - Отравимся домой. У нас будет достаточно денег, чтобы починить систему гибернации. Кроме того, мы обязательно побываем в Солнечной системе, так что в любом случае заглянем на Землю. Твоя мама мечтает об этом уже больше десяти лет.
Янно рассказывал сыну о предстоящем путешествии на Вийо, а сам думал об Арнее. Она казалась ему прекрасным цветком, который растёт под стеклянным колпаком. Когда он смотрел на свою жену, то представлял её живущей в средневековом замке или по меньшей мере на морской вилле, а не на космическом корабле. Но Арнея никогда не жаловалась, что ей не нравится их кочевая жизнь, никогда не говорила, что хотела бы вернуться на землю. Иногда это доводило Янно до отчаяния, ведь его мать всегда по душам говорила с отцом, любой из братьев или сестёр всегда выкладывал всё, что творится у него на душе. Арнея была не такой. Чтобы узнать, что её беспокоит, ему требовалось применять всю свою деликатность. Несколько раз Янно просил мать поговорить с женой, чтобы понять, что её беспокоит. И всякий раз, говорил ли с ней он или кто-то другой, вечером Арнея горела, как в лихорадке. Как будто ей было стыдно за то, что её вообще что-то может беспокоить. В такие минуты Янно считал себя плохим мужем. Он не просто не мог сделать жену счастливой, он даже не мог выяснить, что сделать, чтобы она была счастлива.
- И ты сможешь там гулять, - сказал Янно, заканчивая короткий рассказ об истории Вийо, - По-настоящему гулять, там есть поля и леса.
- И можно будет брать с собой Экслибриса? - спросил Цедрик, - Как собаку на прогулку?
- А мы прямо сейчас сделаем ему шлейку, - сказал папа. - Будешь постепенно приучать его ходить на поводке.
8.
Корпорацию "Примула" отличала фанатичная приверженность к бумажным носителям. Многие клиенты считали это показателем солидности компании, ведь натуральная бумага стоила недешево, но некоторые видели в этом глупость. Журналист "Космо-взгляда" как-то разразился статьёй, в которой называл "Примулу" гнездом луддитов. Янно не имел на этот счёт никакого мнения, полагая, что груз - это груз, а документация к нему остаётся на совесть клиентов, сойдут и глиняные таблички. Несколько раз семья Цедрика перевозила грузы по устным накладным, да ещё и с запретом расшифровки в текст. А бумага, уж всяко лучше, чем десяток бессвязных электронных сообщений, ведь её надо экономить и писать только по делу.
В накладной, написанной чуть косым старомодным почерком Ясну Норцо, патриарха семьи Норцо, значилось:
Инстр. д. поверхнст. раб. на С-2. - 16шт.
Инстр. д. глуб. раб. на С-2 - 2шт.
Сткл. Клетк. д. потенц. б-га (прзр.) - 2шт.
Крпж. д. кл. - 4шт.
Разн. - 164шт.
Последний пункт вызывал вопросы, но Константин объяснил, что в этот пункт входит ящик с фирменными бокалами, сувениры с Цереры для орбитальных поселенцев, набор формочек для печенья "Привет из Солнечной системы", коробка духов "Сирены Титана" и подобный хлам. Янно с ужасом подумал, что, если вносить всю эту "разн" в накладную отдельным пунктом, одна только сверка займет несколько дней.
- Выход из кротовой норы находится в порту Айдахо. Вас встретят представители "Примулы", заберут свою часть груза и передадут документы, подтверждающие исследовательский характер экспедиции на Сатурн-2.
- Будут какие-то дополнительные инструкции?
- Простите?
- Мы никогда не занимались исследовательской деятельностью. Мы не учёные, мы просто перевозим грузы. Должна же быть какая-то легенда, какие-то...
О, - Константин мелодично рассмеялся, - Видите ли, вы всё ещё оперируете масштабами больших звёздных систем. Но вы отправляетесь в такую глушь... Боже, да даже эти сопроводительные документы исследователей не будут играть никакой роли, вам просто некому будет их показывать. Но такая крупная корпорация как "Примула" просто обязана обо всём позаботиться. Не думайте, что совершаете что-то незаконное. Мы играем честно, просто не всегда открыто.
- А зачем вам бог? - спросил Цедрик. Никто не заметил, как он вошёл в главную гостиную. Константин нагнулся, упёрся ладонями в колени так, что его лицо оказалось на уровне лица Цедрика.
- А ты смышлёный малый, - сказал он. - Сколько тебе лет, братишка, шесть, семь?
- Мне десять, - сказал Цедрик.
- Десять лет! - фальшиво изумился Константин. - Ничего себе, да мы почти ровесники. А скажи-ка пожалуйста, мама называет тебя своим зайчиком?
- Нет.
- А котиком?
Цедрик бросил быстрый взгляд на Экслибриса, который растянулся на книжной полке из белого мрамора. Он вспомнил картинку в книжке, белый снег на белой крыше.
- Я мальчик, - осторожно сказал он. - Мои родители обычно называют меня по имени.
Константин рассмеялся и Цедрику не понравилось, как искусственно звучал его смех.
- Подумать только! Ну, а такой умный мальчик знает, что иногда люди называют друг друга не только по имени? Зайчики, рыбки, птенчики?
Цедрик молча кивнул.
- Вот и тут получается точно так же. Люди назвали богом того, чьего имени они ещё и не знают.
- А если мы узнаем, как его зовут, он больше не будет богом?
Улыбка на лице Константина на секунду стала искренней.
- Нет, дружок, это происходило только с богами в колыбели человечества.
9.
Тонкие пальцы Арнеи никак не могли ухватить замок серёжки и это порядком её бесило. Она откинула со лба прилипшую прядь, выдохнула и одним движением застегнула сначала левую, потом правую серьгу. В зеркале отражалось её узкое лицо, тусклое освещение в комнате скрадывало глубокие тени под глазами и морщинки возле губ. Арнея выглядела совсем девочкой, сейчас нельзя было и предположить, что у неё есть совсем взрослые дочери. Она смотрела на себя в зеркало и вспоминала, как в двадцать лет сидела перед зеркалом в своей комнате, смотрела на своё отражение и пыталась угадать, какой будет её жизнь.
Собственно, всё было расписано с самого детства. Хорошее воспитание и хорошее образование, потом знакомство с хорошим парнем из хорошей семьи, свадьба, дети. Слово "хороший" так часто употреблялось в её семье, что потеряло всякое значение, когда Арнея слышала, что что-то является "хорошим", она воспринимала это как обыденность. Обыденным было иметь хорошую работу, хороший доход, хорошую семью. Когда кто-то из знакомых, или, упаси боже, из родственников не вписывался в понятие "хорошести", это воспринималось всеми не просто как катастрофа, а как личное оскорбление. В их кругах было просто не принято вести себя нехорошо. Ссоры и скандалы воспринимались как нечто из ряда вон выходящее. В подростковом возрасте Арнея воспринимала свою семью не иначе как фарфоровый сервиз за стеклом в буфете, всегда блестящий рисунок и ни одной пылинки. Иногда ей хотелось распахнуть дверцы буфета и опрокинуть стеклянные полки, так чтобы не осталось ни одной фарфоровой чашечки, ни одной целой тарелки. Ведь должно же быть в самом деле в жизни что-то громкое и яркое! Когда она вышла замуж за Янно, ей казалось, что яркое время наступило. Она любила его так, что иногда просыпалась ночью, смотрела в потолок и просто улыбалась от осознания своего счастья.
Арнея всей душой полюбила свою новую семью. Мама Янно оказалась прекрасной женщиной, так что все страшные истории про злую свекровь рассеялись, как дым. И свёкор и свекровь обожали Арнею, братья и сёстры Янно единодушно объявили её любимой младшей сестрой. И так уж сложилось, что шли годы, а Арнея чувствовала себя не хозяйкой, а долгожданной гостьей, всеобщей любимицей, которая не должна утруждать себя ни малейшим трудом.
А потом родились дети и как-то вдруг оказалось, что жизнь на борту космического корабля мало чем отличается от жизни в старом доме на земле, где в комнатах настоящий паркет, а в гостиной прекрасный резной буфет из красного дерева. Нет, её мир никогда не был чёрно-белым, но это были приглушенные цвета, как бывает, когда смотришь в сумерках на яркую картинку. Арнея смотрела на своё отражение в зеркале и видела там красивую, но тусклую женщину, смотрела на своего мужа и видела, что и в нём, несмотря на огненные волосы, преобладают только пастельные тона. Старшие дочери были на неё удивительно похожи, но, кажется, находили в своём пастельном мире достаточно радости. А вот Цедрик был не таким, он был весь сосредоточием света, как будто не просто солнечный свет золотил его светлые волосы, как будто свет исходил откуда-то изнутри, делал его прозрачным и сверкающим, как хрусталь. Арнея любила смотреть тайком на своего сына, когда он был полностью погружён в свои мысли или какое-то занятие. Это было как будто смотреть на игру света в драгоценном камне, когда каждая грань сияет по-своему, а всё вместе радует глаз и придаёт жизни настоящий цвет.
Цедрик её беспокоил. Когда-то давным-давно существовала целая пропасть между жителями многоквартирных домов и трейлерного парка, между обитателями поместья и обитателями чердаков. Кто знает, может быть эта пропасть существовала и сейчас, но человек, ютящийся в восьмиметровой комнате, и хозяин особняка в собственном парке были гораздо ближе друг к другу, чем к космическим бродягам. Люди, рождённые и живущие на любой из обитаемых планет, чувствовали прочную связь с землёй, на которой стояли, с небом, раскинутым над головой, с пылающим солнцем, с прозрачным воздухом. Для них домом была вся планета, мир казался огромным, а космос был чужим, пусть и не внушающим тревогу, как прежде. Никто из них, жалеющих космических скитальцев, считающих их бедолагами без клочка земли, без крыши над головой, и представить себе не мог, как жалели их те, кто всю жизнь проживал на космическом корабле. Они бы ни за что не поверили, что к ним могут относиться снисходительно, называть их пленниками планет, узниками, которые не могут выйти в открытую дверь. Так как отнесётся её сын к новой планете, не испугает ли его её простор после бескрайнего космоса? Арнея много раз говорила об этом и с мужем, и со свёкром, и с самим Цедриком, но так и не смогла избавиться от какого-то щемящего беспокойства. Она знала, что такое впервые оказаться в космосе, но что такое впервые оказаться на планете?
Арнея закрыла шкатулку с драгоценностями и снова взглянула на себя в зеркало. Быть может, её пугает не то, как Цедрик отнесётся к новой планете, а сама новая планета? Арнея побывала на десятках планет, кое-где они оставались только на несколько дней, иногда жили по нескольку месяцев. Но это всегда были планеты где-то поблизости от Земли, с которой её будто связывала длинная тонкая нить. Арнея никогда не теряла этой связи, всегда чувствовала, что Земля где-то рядом, даже если их разделяли световые годы, а то и десятки лет. Теперь им предстояло совершить прыжок в неизвестность, хотя Янно просил её никогда даже не думать об этом. В космосе давно не было ничего неизвестного, каждая кротовая нора была изучена, планеты колонизированы. Стоило бы поменьше беспокоиться и побольше думать о благе семьи, ведь эта возможность даёт им всё, о чём они мечтали: деньги на ремонт корабля, на образование детей, на стабильное будущее. А разве не об этом в первую очередь должна думать каждая мать? До сих пор они жили от заказа до заказа, у них не было сбережений, качественной страховки, каких-то долгоиграющих планов. С самой свадьбы они надеялись, что рано или поздно им повезёт, удастся накопить достаточно денег, получить особенно лакомый заказ. И вот, наконец выпала такая возможность. Так почему же ей так неспокойно?
В комнате вдруг запахло табаком, Арнея повернула голову и улыбнулась, в комнату вошёл свёкор со своей неизменной дымящейся трубкой. Арнея вдруг вспомнила, как не могла поверить в то, что в космическом корабле может быть открытый огонь, и как Янно сказал, что не может, но отца не переучить. Она посмотрела на свёкра с улыбкой, а тот молча прошёл и сел за стол, не выпуская трубки изо рта. И снова старая мысль, она не выносит запаха бездымных сигарет, запаха трубочного табака в электронных сигарах, но, когда курит свёкор, этот запах не вызывает рвотных позывов, наоборот, каким-то образом успокаивает. Свёкру и не надо было ничего говорить, достаточно было просто сидеть здесь, курить свою трубку, а ей становилось легче на душе.
- Скоро отправляемся, да? - спросил он через несколько минут молчания. Арнея молча кивнула, - Нервничаешь?
- Да, - сказала она. Арнея с готовностью соврала бы мужу и любому из детей, чтобы не пугать их. Но сейчас врать не хотелось.
- Я, признаться, тоже. Не понимаю я всех этих кротовых дыр, хоть убей. Как эта чёртова штуковина работает? Не понимаю.
- Я боюсь не перехода, - сказала Арнея после небольшой паузы. Ей вдруг стало смешно. Свёкор явно пришёл с намерением утешить её, а вместо этого вызвал новую фобию.
- Планеты этой новой, да?
- Новой системы. Всё новое.
- Ну, - он вытащил трубку, достал карманную пепельницу с эмалевым рисунком на крышке и начал медленно вытряхивать пепел, - Тут как посмотреть. Как по мне, так каждый день новый, как с иголочки. Ты-то молодая и вряд ли пока поймешь, но в моём возрасте каждый новый день - настоящее чудо.
Она промолчала. Он выбил трубку, достал небольшую ложечку с узорной рукояткой и принялся чистить чашу. И снова запахи были успокаивающими. Арнея вспомнила, как Цедрик однажды сказал, что дедушка весь состоит из запахов.
- Хотел бы я знать, что будет завтра, - сказал он. - Но видишь, тут хоть на картах гадай, а кто бы мог знать, что будет эта лотерея и этот заказ? Доставить бога, надо же. В иные моменты и вовсе забываешь про бога, а иногда только о нём и думаешь. Только знаешь, что я тебе скажу?
Арнея молча смотрела на него и улыбалась одними губами. У него был успокаивающий запах, у него был успокаивающий голос, что ещё нужно? Каждый раз, когда он что-то рассказывал, это звучало, как увлекательная сказка.
- Я думаю, Цедрик там быстрее нас освоится.
- Почему вы так думаете? - спросила она.
- Ну сама посуди. Кому ещё наследовать свежую планету, как не ему? У него голова пока не забита ни проблемами, ни девчонками, ни деньгами. Самое время для чего-то нового.
10.
Цедрик видел не один десяток документальных видео о кротовых норах, в школе им был посвящен целый раздел. Помимо этого, кротовые норы показывали в фильмах, сериалах, даже в музыкальных роликах и рекламе. О кротовых норах рассказывали папа и дедушка, причём рассказывали совершенно по-разному, так что Цедрик даже не знал, кому верить. Он так часто представлял себе, как однажды пройдёт через кротовую дыру, что сейчас был не просто разочарован, он был по-настоящему обижен. Их корабль подошёл к точке входа в кротовую нору, они приняли таблетки космофармы, корабль вошёл в нору и через секунду они оказались в новой галактике.
Мама Цедрика была необычайно бледной, бабушка сидела с закрытыми глазами и, как догадывался Цедрик, молилась. В остальном на корабле не было ничего необычного, дедушка сидел в кресле и курил трубку, дядя Мико привычно переругивался с тётей Валерией, Экслибрис, которому досталась одна шестнадцатая таблетки, лежал на шкафу и вылизывал ногу. Цедрик смотрел на взрослых и пытался понять, почему почти во всех ситуациях они или волнуются, или не обращают внимания. Неужели быть взрослым означает не иметь любопытства?
Цедрик несколько раз обошёл корабль по пути пилигримов, как называл дедушка этот маршрут. Идея как-то назвать этот путь родилась у них обоих после наблюдения за Экслибрисом, который несколько раз в сутки принимался обходить все помещения в корабле. Ни у дедушки, ни у Цедрика, не было идей относительно того, зачем кот это делает, но тётя Ирина объяснила, что коты строго охраняют свою территорию, а регулярные обходы нужны для того, чтобы проверить, не забрели ли сюда хищники. Обычно этот обход они назвали просто Путь кота, но иногда дедушка был в лирическом настроении и называл это то Путь Святого Иакова, то Дорога Франков, то Кумано Кодо. Экслибрис строго следовал своему маршруту и не терпел, когда где-то обнаруживал запертую дверь. В этом случае он орал так, что нервный дядя Мико требовал немедленно "заткнуть этого чёртового кота, пока он ему хвост не оторвал". Дядю Мико никто не боялся, даже тётя Валерия, но дверь всё-таки поспешно открывали, чтобы бабушке не пришлось снова капать в стакан молока для дяди Мико успокоительные капли. Она говорила, что ему категорически нельзя нервничать.
Было скучно, хотя это "скучно" не имело ничего общего со взрослым "скучно". Цедрик давно заметил, что взрослые часто говорят совсем не то, что в действительности хотят сказать. Когда взрослые говорили "мне скучно" или "мне нечем заняться", это означало обычно, что они просто никак не найдут себе занятия по душе. Когда это говорила его восемнадцатилетняя кузина Анди, дочь дяли Мико, это вообще значило, что ей давно не писал Питер, её парень, живущий на корабле "Гермес". С точки зрения Цедрика скука не означала отсутствие интересных занятий. Если человеку скучно, значит, на него напало липучее серое настроение, которое как лёд, не исчезнет, пока полностью не растает. Совершенно бесполезно пытаться в этом время чем-то себя занять, серое настроение способно что угодно превратить в серое. И остаётся только закутаться в бабушкин плед, закрыть глаза, закрыть уши подушкой и переждать, пока эта дурацкая серость не рассосётся. Впрочем, может быть это не настоящее серое настроение, а просто последствие космофармы.
Цедрик вернулся в свою комнату с пледом в руках, забрался в кресло с ногами и укрылся пледом. Тут же как из воздуха материализовался Экслибрис, заполз под плед, улёгся на животе Цедрика и уютно устроил морду у него под мышкой. Цедрик рассеянно несколько раз провёл рукой по мягкой шерсти, а потом и сам не заметил, как закрыл глаза и погрузился в сон.
Он проснулся меньше чем через час, разбуженный неожиданной мыслью, мы летим в чужой галактике. Эта мысль была настолько простой и очевидной, что не должна была вызвать удивления, и всё же Цедрик широко распахнул глаза и уставился в потолок. Чужая галактика. На самом деле, не в кино, не в каком-то ролике, где рассказывают про космос. Они в самом деле так далеко, не только от Солнечной системы, от Млечного пути. Между ними такое невероятное расстояние, что пройти его по прямой смог бы только корабль поколений, а кротовая нора сократила его до нескольких минут. Цедрик почувствовал, как пушок на его руках встаёт дыбом. Он погладил Экслибриса, который распластался на нём, как толстое одеяло. Интересно, сколько котов оказались так далеко от Земли? А есть ли коты на этой новой планете? А в этой галактике? Если у исследователей и колонистов не было котов, значит, Экслибрис будет первым котом в этой галактике. Вот здорово-то!
Серое настроение растаяло без следа.
11.
У Малки, бабушки Цедрика была своя поговорка на каждый день. По большей части она привезла их с Земли, и они относились к временам года, о которых Цедрик знал только из книг. Если морозно на святках, то жди метели до самого марта, если дожди на Пасху, то и весь год будет дождливый. У каждого дня в году был какой-то собственный святой, и бабушка помнила каждого. Когда Цедрик появился на свет, она предлагала родителям назвать их Константином в честь Константина Византийского, но мама сказала, что это имя звучит в космосе слишком нелепо. Как будто имя Цедрик больше подходит для космоса!
Сегодняшний день был посвящён какому-то Марку Лорентийскому, а если верить бабушкиному календарю, то сегодня надо было печь пироги и затевать свадьбы. Так как на корабле, к большому огорчению бабушки, жениться было пока некому, бабушка занималась только пирогами.
Однажды Цедрика спросили, кем он хочет стать, когда вырастет. Цедрик, который тогда был на три года младше, не задумываясь сказал "хочу быть, как бабушка" и долго не мог понять, почему все смеются. Потом он научился отвечать что-то вроде "хочу быть врачом" или "хочу быть капитаном космического корабля", и это были правильные ответы, потому что больше никто не смеялся. А Цедрик, наконец, понял, что же такого смешного было в том его ответе. Люди всегда смеются, когда не до конца понимают. Цедрик хотел сказать, что хочет быть как бабушка, то есть быть счастливым, даже когда моешь фамильный хрусталь в холодной воде с какой-то едкой жидкостью. Чем бы она ни занималась, она точно знала, что находится на своём месте и именно этого ощущения так часто не хватало Цедрику. Он знал, что космический корабль - это его дом, любил его комнаты с низкими потолками, вещи, переходящие из поколения в поколение. Давно в прошлом остались безликие утилитарные корабли со строгими металлическими стенами, одинаковой мебелью, универсальными отсеками. Сейчас каждый корабль немало мог поведать о своих владельцах. Были богатые корабли с полом из настоящего дерева, коврами ручной работы, витражными дверями, кованными кроватями, были огромные сверхсовременные лайнеры, оснащённые по последнему слову техники, с бассейнами и беспилотной железной дорогой. На корабле семьи Бен-Леви всё было старым и домашним: и цветные половички, которые связала ещё прабабушка Янно, и кресла, обтянутые вытертой от времени малиновой тканью, и сверкающие медные кастрюли, и каменные полки, которые мама привезла в качестве приданого и которые составляли отдельную гордость для бабушки. Цедрик всей душой был привязан к родному кораблю, но то ли рассказы матери о Земле, то ли какая-то таинственная сила в его крови говорили ему, что где-то есть настоящее место, где можно быть счастливым. Это место Цедрик представлял себе очень размыто, но твёрдо верил, что оно обязательно есть.
На корабле не было иллюминаторов и обзорных стёкол, изображение снаружи проецировалось на стены рубки и гостиной. Сейчас там расцветала маленькая голубая точка, сначала размером с ноготь мизинца, потом с детский кулак, с ладонь, с голову Цедрика. Цедрик сидел на ручке дедушкиного кресла, не отрываясь смотрел на растущую планету и думал, что однажды увидит на этом экране и Землю.
Почему Земля никак не выходила у него из головы? Папа часто рассказывал про Землю, мама странно улыбалась и переводила разговор на другую тему, бабушка ограничивалась сказками, которые были одинаковы и для марсиан, и для венериан. Дедушка, да, тот частенько рассказывал удивительные истории о планете-колыбели, но он также рассказывал истории про Луну и Церцею, про так и не покорённый Меркурий, про далёкие галактики. Цедрику казалось, что Земля была где-то внутри него самого, он родился с этой планетой в груди и, сколько себя помнил, всегда хотел почувствовать под ногами зелёную траву, а над головой - необъятное голубое небо. Небо он, как ни старался, не мог себе представить, не помогали ни картины, ни фотографии, ни документальные фильмы. Небо, по его мнению, было чем-то осязаемым, как кресло или подушка, а вот Земля - символом, якорем, который мог осознать даже такой маленький мальчик, как Цедрик. У всех есть свой якорь. Эта мысль его успокаивала.
В последние дни перед посадкой все взрослые будто сговорились пичкать его нотациями и советами. Не отставал даже дядя Мико, который почему-то решил рассказать любимому племяннику о правилах межпланетного этикета. Вообще у каждого взрослого в запасе оказалась какая-то поучительная история из жизни, на примере которой они хотели чему-то научить Цедрика.
Будь вежлив с незнакомцами.
Никогда не смотри прямо в глаза, это может быть неприятно.
Не заговаривай первым со взрослыми, но всегда отвечай, когда к тебе обращаются.
Слов "пожалуйста", "спасибо" и "извините" никогда не бывает много.
Следи за собой, когда сидишь за столом, не хватай, не вертись, не чавкай, не вставай первым.
Как же, в самом деле, всё это можно запомнить? Неужели быть взрослым означает всю жизнь жить связанным и не сметь и шага сделать без какого-то специального правила? Цедрик думал, что ему не хочется быть взрослым.
А потом пришёл день, когда голубая планета заняла весь экран, так что стали видны контуры океанов и горные хребты, похожие на смятое бархатное одеяло. Взрослые засуетились и забыли про Цедрика, а он всё сидел и смотрел на картину, доступную сейчас ему одному. И пусть на этой планете он не будет первым человеком, ему было приятно представлять себя отважным первопроходцем, которому суждено ещё сделать множество открытий. Дедушка рассказывал, что даже на Земле, которая была изучена вдоль и поперёк, осталось много удивительных мест, куда не ступала нога человека. Так что и говорить про планету, находящуюся в самом захолустье галактики. Здесь наверняка есть немало такого, что впервые предстоит увидеть именно ему. С этими мыслями Цедрик уснул.
А на следующий день их корабль приземлился на маленькой забетонированной площадке, которую почему-то гордо называли "космопорт".
12.
Цедрик любил сам с собой играть в игру "с чего всё началось". Например, мама начиналась с мягких маленьких рук, которые пахли ванильным кремом. Школа начиналась с логотипа общегалактической образовательной программы, синяя сова на жёлтом фоне, один вид которой вызывал неприятное чувство в животе, если не сделал домашнее задание. Дедушкины истории начинались всегда с деревянной трубки и маленького огонька живого пламени. А с чего начиналась новая планета? Впоследствии Цедрик много часов ломал голову над этим вопросом, а потом вдруг понял - с щекочущего ощущения в коленках, когда их касались сиреневые метёлки митника, растения, похожего на ковыль.
Он шёл босиком по земле, ещё холодной после ночного дождя, чувствовал гладкую поверхность мелких камешков, которые потоки дождя каждую ночь вымывали из-под земли. Примятые стебли митника уже расправлялись под розовыми лучами солнца, тянулись вверх, рассыпая мерцающую пыльцу. Цедрик шёл через сиреневое поле и думал, что сейчас его пальцев касаются только самые высокие метёлки митника, а ещё год назад он мог бы разводить ладонями сиреневые волны. А ещё через год митник останется внизу, а через пару лет, если, конечно, он будет таким же высоким, как папа, митник и вовсе будет только травой у его ног.
Солнце поднималось и грело всё сильнее, Цедрик чувствовал, как спину начинает припекать. Он никогда не был на Земле, но знал по редким рассказам мамы, что рассвет там наступает постепенно. Сначала чёрно-белый мир только начинает впускать в себя краски, потом загораются алым верхушки деревьев, и, наконец, из-за горизонта показывается солнце. Оно медленно ползёт по небу, только к полудню поднимается в зенит, а потом так же медленно отправляется к закату. А здесь всё было каким-то стремительным, солнце буквально выскакивало из-за гор и катилось по небу так быстро, что можно было взглядом отследить его движение. Ночная прохлада сменялась летней жарой за считанные минуты. Цедрик так и не смог решить, нравится это ему, или нет. Пока он только пришёл к выводу, что его больше не пугает небо над головой. Небо ему нравилось.
Они жили и работали на этой планете уже почти год, не считая нескольких месяцев, проведённых на орбите. Взрослые были постоянно заняты. Папа с обоими дядями занимался ремонтом, надеясь починить варп-модуль с помощью оборудования, взятого у колонистов. Бабушка с тётей Ириной с головой были погружены в своё любимое занятие, бухгалтерские расчёты и оформление налоговых деклараций. Мама записывала бесконечные ролики для сестёр в школе, с которыми не было прямой связи. Все как будто старались постоянно находить себе новые занятия, чтобы не оставалось ни одной свободной минуты. Даже дедушка, который предпочитал проводить дни в компании книг и своей трубки, вдруг нашёл себе двух товарищей из старичков-колонистов с соседней планеты и принялся за составление каких-то невероятных каталогов сортов табака. Иногда Цедрик начинал чувствовать одиночество, а потом ему приходило в голову, быть может, это именно взрослые чувствуют себя здесь одинокими и заброшенными. Вот и стараются заниматься чем угодно, лишь бы не думать о том, как далеко они от родного мира. Это было, конечно, странно, ведь они постоянно находились вдали от Солнечной системы. Но может быть здесь, на окраине исследованной части вселенной, взрослые особенно остро чувствуют одиночество. Цедрик сочувствовал взрослым.
Впрочем, за последние три месяца Цедрик в полной мере ощутил себя взрослым. Он был не просто одиноким, он был покинутым, а всё потому, что его новая подруга Алая просто взяла и исчезла. Не сказала ни единого слова, просто на следующий день не пришла на их полянку, маленький остров посреди сиреневого моря митника. Не проходило дня, чтобы Цедрик не думал, почему так случилось. Иногда он думал, что сделал что-то не так, как-то её обидел, иногда беспокоился, что с Алой что-то случилось, а иногда, как сегодня, просто злился на неё за то, что она просто так взяла и исчезла.
Он познакомился с Алой через неделю после того, как они приземлились на планете и его впервые отпустили гулять одного.
- Что с ним может случиться? - спрашивал папа, - Планета крошечная, изучен каждый квадратный метр. Здесь никого нет, кроме горстки колонистов.
- Ещё есть призраки, - сказала мама.
- Боги, - сказал папа и засмеялся.
Цедрик молча переводил взгляд с папы на маму и не мог понять, ругаются они или нет. В конце концов на него нацепили браслет с датчиком передвижения и снабдили инструкцией по безопасности. Не отходить далеко, не забираться высоко, не трогать незнакомые предметы и не снимать браслет. Уже уходя Цедрик услышал, как папа жарко объясняет маме, что ребёнок, с детства не видевший ничего, кроме корабля, не может вырасти нормальным. А тут появился шанс сделать так, чтобы... Дальше Цедрик слушать не стал, он почувствовал, как у него полыхают уши. Нормальный ребёнок. Знать бы ещё, что это такое. Учительница часто говорила, что нормальные дети такого не делают, не спрашивают, не думают. Цедрик не хотел быть таким нормальным ребёнком. В первый день он нарушил первые три пункта инструкции. А на третий день встретил Алую.
Она шла по полю босиком и митник не прогибался под её весом. Солнце светило ей в спину так, как сейчас Цедрику, но лучи не согревали её, а проходили насквозь, так что в первый момент Цедрик подумал, что по полю движется алая полоса света. Так он и назвал её, Алая, когда понял, что у неё нет имени. Это почему-то не удивило. Он столько времени выбирал имя для Экслибриса, неудивительно, что у кого-то не хватило на это терпения. В самом деле, не всем же иметь имя.
Когда она подошла ближе, Цедрик увидел, что это девочка примерно его возраста. Она была тоненькой, хрупкой и почти полностью прозрачной. Ноги до локтей и руки до колен были совсем как из стекла, а выше тело становилось матово-дымчатым, алым в солнечный полдень и сиреневым, как митник, когда день был пасмурным. Немигающие глаза без век были белыми, как у римских статуй, которые Цедрик видел в книгах. Когда Алая говорила, её губы окрашивались в молочно-белый цвет. Короткие волосы, разделённые на крупные пряди, казались сделанными из стекла. Их не трепал ветер, как волосы Цедрика, а когда Алая касалась макушкой ветки дерева, та их не взъерошивала. Тётя Ирина, которая часами укладывала свои кудряшки в аккуратную причёску, умерла бы от зависти.
Прежде у Цедрика не было настоящих друзей, но это никогда его не беспокоило. Дружба для него была только по видеосвязи, а возможность увидеться с кем-то из школьных приятелей - невероятным событием, которое произойдёт, только когда он станет взрослым. У него был приятель, с которым они говорили по несколько часов в день, вместе играли в игры, обсуждали прочитанные книги, но всё это было несравнимо с тем временем, которое Цедрик проводил с Алой. С тех пор, как старшие сёстры уехали на попутных кораблях в высшую школу для женщин на Венере, исчезло звено, связывающее поколения. Раньше Цедрик ощущал себя просто младшим, после их отъезда стал чувствовать себя единственным ребёнком среди взрослых. Ему было одиноко, хотя он и сам не до конца этого не осознавал, пока не встретил Алую. И вот сейчас он с досадой понимал, как же чертовски ему её не хватало. Три месяца это целая вечность.
- Привет! - вдруг раздался голос за его спиной, там, где уже так нещадно палило солнце.
Цедрик медленно обернулся. Алая, словно сотканная из солнечных лучей, смотрела на него и улыбалась. Её белые губы медленно наливались алым свечением.
- Ну что, идём к морю? - спросила она, - Я взяла полотенце!
Цедрик нахмурился. Она вела себя так, как будто ничего и не случилось. Как будто и не было этих трёх месяцев. В тот, последний вечер, они и правда договаривались на следующий день пойти купаться. Алая говорила, что вода будет достаточно тёплой, чтобы плавать, это он хорошо запомнил. Цедрик посмотрел ей в лицо.
- Где ты была?
13.
- Где я что? - спросила Алая. Её взгляд был прямым и, как всегда, совершенно безмятежным.
Цедрик покачал головой и молча зашагал в сторону корабля.
- Цедрик? - она обогнала его и шла теперь спиной вперёд, - А море там!
Он ничего не ответил и шёл молча. Алая развернулась и зашагала рядом, то и дело поворачиваясь и внимательно на него глядя.
- У тебя что-то случилось? - спросила она.
- Ничего, - пробормотал Цедрик, потом сжал руку в кулак и остановился. Посмотрел на Алую, - Послушай, так же нельзя, а?
- Нельзя как? - она вопросительно на него посмотрела и издала нервный смешок, - Извини, я правда не понимаю.
- Нельзя просто так взять и исчезнуть, - сказал Цедрик. - Если тебе надо было там куда-то уехать, могла бы просто сказать. А если тебя вдруг увезли родители, то... То не надо делать вид, что ничего не было. Я ведь не знал, где ты.
- Но я никуда не уезжала, - она протянула руку и осторожно коснулась его плеча, - Ты вообще в порядке?
Цедрику захотелось заорать, и он заорал, пусть и не так громко, как представлял.
- Я как раз в порядке! А вот тебя не было три месяца! А я ждал! Каждый день приходил на это дурацкое поле, - он топнул ногой, - И ждал тебя! Лучше бы сегодня не приходил.
Он развернулся и упрямо зашагал домой. Алая некоторое время задумчиво стояла на месте, потом догнала его. Когда она заговорила, её речь была быстрой и сбивчивой, а обычно звонкий голос звучал непривычно мягко.
- Я правда не поняла. Мы ведь с тобой вчера договорились пойти на море. Я сказала, что спать пойду. А сегодня как встала, сразу пришла сюда. Чего ты злишься?
- Потому что я не спал три месяца! - закричал Цедрик.
- А почему? - спросила Алая.
- Что почему?
- Почему ты не спал? - теперь в её голосе звучала обеспокоенность, - Ты заболел, да? Поэтому сегодня такой странный?
- Погоди, ты это серьёзно?
- Ну... Да?
- Ты всерьёз меня спрашиваешь, почему я не спал три месяца?
- Да!
- То есть ты три месяца... - Цедрик зажмурился и снова открыл глаза. Он ничего не понимал. - Ты три месяца спала?
- Ну, - Алая явно не могла подобрать слов, - Да... Я же сказала, что иду спать. Ты сказал, что тоже скоро ляжешь. Мы же вчера спокойной ночи друг другу пожелали. Ты точно в порядке, а?
- Ты что, правда спишь по три месяца?
- А ты, что, нет?
- Я каждый день сплю.
- Это как?
- Ну... иду вечером домой и сплю. А утром встаю. Мы все так делаем. Я думал, ты тоже.
- Подожди, так ты поэтому никогда не мог выйти погулять ночью? Я думала, родители тебя не отпускают.
- Ну, они меня ночью точно бы никуда не отпустили, но так да, ночью я сплю.
- И что, правда каждый день? - от долгого разговора у Алой побелели не только губы, но и почти вся нижняя половина лица. - То есть ты правда ложишься в кровать и всё такое и спишь всего... одну ночь?
- А ты правда спишь сразу несколько месяцев?
Несколько секунд они молча, будто в первый раз, друг друга разглядывали.
- Но ты же пропускаешь столько времени, - сказали они хором и расхохотались. А в следующую секунду Цедрику пришлось усиленно тереть левый глаз, изображая, что в него попала вездесущая пыльца митника. Ему очень не хотелось показывать, что он едва не расплакался от облегчения. Алая вовсе его не бросала, а он не сделал ничего плохого. Они просто друг друга не поняли.
14.
Цедрик целыми днями пропадал снаружи и Арнея начала всерьёз беспокоиться. Несколько раз она пыталась поговорить с сыном, узнать, чем он занимается, но в эти моменты Цедрик казался ей каким-то чужим. Как будто воздух и солнце этой планеты выстроили между ними стену, заглянуть за которую не было никакой возможности. Сейчас Арнея чувствовала себя ещё более одинокой, чем обычно. У всех на корабле были какие-то занятия, а она смотрела видео, которые присылали ей дочери, читала про новую школьную программу для Цедрика и в очередной раз раскладывала книги в библиотеке по алфавиту. Ещё она взялась перебрать всю старую одежду Янно, что-то починить, что-то разрезать и нашить футболок, совсем негодные вещи выбросить. Но это занятие, несмотря на кажущуюся кропотливость, занимало руки, а в мыслях Арнея была далеко от выкроек, бесконечных историй свекрови, дочерей, которые то хохотали и рассказывали про интересные занятия, то жаловались и говорили, что хотят домой. Арнея думала, что у свекрови есть её мир, семья, в которой она чувствует себя хозяйкой, место, которое никогда не занять ей самой. У детей, даже у Цедрика, уже есть свои собственные миры, куда ей нет доступа. Янно живёт только кораблём, как будто он и сам его часть. Его братья и сёстры, все имеют что-то своё, что-то важное, пусть и кажущееся чем-то нелепым, как обмен открытками для Лорика или коллекция камней Валерии. Только у неё ничего не было, потому что всю жизнь она пыталась быть только хорошей, искать только чего-то правильного, не тратить время впустую. Именно пустая трата времени была главным преступлением в семье Арнеи. А сейчас времени у неё было сколько угодно и оказалось вдруг, что в нём нет той ценности, которую вкладывали её родители. Столько времени и нет дела по душе. Нет красок, которые заставили бы вспыхнуть глаза и чаще застучать сердце. Арнея начала было думать, что просто стареет, но вспомнила, что ничего подобного не было ни в детстве, ни в юности, только ярким всполохом промелькнула их яркая любовь с Янно. Может быть она просто родилась тусклой в тусклой семье. Может быть, все люди на свете тусклые, просто не все до конца это понимают.