Нас троих вытащили во внутренний двор Военного Министерства и, не теряя не минуты, поставили к глухой стене напротив входа. Было уже совсем темно. При тусклом свете фар штабного автомобиля, я отчетливо разобрал Фромма в окружении нескольких офицеров и десятка солдат. Он торопился покончить со всем этим. Так сказать, заметал следы. Несмотря на то, что Фромм и отказался с нами сотрудничать, он с самого начала был в курсе всех дел, всех наших намерений. Несомненно, рано или поздно это бы вскрылось.
Генерал Фромм спасал свою шкуру.
Сегодня мне не везло. Казалась, я все продумал, все предусмотрел, заручился общей поддержкой. Но, что-то пошло не так с самого начала. Моё невезение накапливалось, аккумулировалось, и, наконец, раздавило собой всю ту логику, весь тот порядок, что я создал. Как трещина ползет по стеклу, покуда то не лопнет.
Верно говорил римлянин Катон: "первыми гибнут самые хорошо продуманные планы".
Вот от толпы отделился Фромм. Читает свой приказ, чернила которого еще не успели высохнуть. "Предатели", "змея, пригретая на груди", "бесчестие". В общем, принцип ясен: дело движется к своему логическому финалу.
Все началось сегодня утром в Растенбурге. Я вышел из самолета с четким пониманием того, что именно в этот жаркий солнечный летний день решится моя судьба. Да, что там - моя... Решится судьба всей Германии!
Только приехав в "Волчье Логово" я понял, что реально собираюсь совершить! На какой шаг осмеливаюсь... Что мои сторонники? Они слепо следовали за мной, ловили каждое слово, верили всему, что я говорю, до самого конца. Скажи я и сейчас им, что "победа за нами" - поверили бы беспрекословно и в эту наглую ложь.
Невезение началось, когда я готовился. У меня было две бомбы. И мы - я и мой верный Хефтен, начиняли их. Не знаю: толи совещание перенесли, толи я не следил за временем, и провозился дольше положенного. Факт в том, что в дверь постучал присланный сержант. Выяснилось, что я опаздывал.
Сунув в портфель одну подготовленную бомбу, я пошел за сержантом. Но, невезение не оставляло меня. Собрание перенесли из подземного железобетонного бункера в деревянную постройку. Стены катакомб преумножили бы силу взрыва в десятки раз! А деревянное здание, да еще и с тремя большими окнами, которые были приоткрыты из-за июньской жары - было, явно, проигрышным вариантом.
Но ставки были сделаны...
Фромм закончил читать свой приказ. Хочу ли я что-то сказать? Да, не особо. Во всем виноват я один, прочие лишь исполняли мои приказы. Вся "Тайная Германия" - моя затея. И если из нас троих здесь есть трое предателей, достойных смерти - то это я, я и еще раз я.
Генералу все равно. Он не слушает меня. В его планы не входит оставлять свидетелей на радость гестаповской крысе Кальтенбруннеру.
Там, в "Волчьем Логове" я вполне осознавал возможные последствия. Войдя в постройку, в которой проходило собрание, я ощутил, что все мои страхи растворились. До этого мне казалось, что как только я перешагну порог, мой план раскусят.
Но этого не произошло. Я, как ни в чем ни бывало, встал справа от фюрера. Если уж совсем быть точным - через два человека. Он покосился на меня, и сказал, что немецкому офицеру вообще, и тем паче - начальнику штаба резервной армии в частности, не престало опаздывать.
Началась рутина. Штабной стол, карта восточного фронта. Такая-то армия выйдет на такие-то рубежи, сольется с неким полком... Время шло. Изначально у меня оставалось десять минут.
Вдруг постучали. Это был мой помощник - Хефтен. Он вызвал меня к телефону, и я, оставив роковой портфель у ножки стола, ушел. Естественно, не к телефону. Когда прогремел взрыв, я уже садился в самолет на растенбургском аэродроме. А через три с половиной часа уже был в Берлине. Поднимал резервные войска! Звонил то одному, то другому, сообщая, что Гитлер мертв!
Существовал план "Валькирия". На "случай случая", как говорили в штабе. Он был тщательно проработан и рассчитан на подавление любого восстания или партизанщины внутри Рейха. Я сам писал эти инструкции, указывающие внутренним войскам, что, произойди нечто непредвиденное, они должны взять все в свои руки. Телеграфы, мосты, правительственные здания.
То, что Он жив, выяснилось очень скоро. Да если бы даже нет. Любой мой приказ перекрывали пять, исходящих от верных ему людей. Никакая инструкция не может быть сильнее слепой веры. Мне не везло с самого утра...
Зашевелились солдаты. Готовятся стрелять. Решено расстреливать нас в порядке убывания званий. Значит, первым будет генерал Ольбрихт, потом я, затем мой помощник Хефтен. Но это и не очень-то важно. В меня уже и раньше стреляли. В Тунисе, помнится. Да сейчас вот стою с простреленным плечом.
Умолять. Вы знаете, много видел, как умоляют. Валяются в пыли, просят пощады. А зачем? Неужели тебя отпустят? Ха. Ну да, конечно. Это даже приятно, когда перед тобой унижаются, теряют эту свою маску непоколебимости. Фромм от меня такого не дождется.
Готовсь. Цельсь. Огонь!
Раздались выстрелы. На землю рухнул Ольбрихт, подняв тучу асбестовой пыли. Следующий буду я.
Огонь!
Чертов Хефтен! Бессмысленное благородство! Вылетел, заслонив меня своей грудью. Да... Нас прошило обоих. Он убит. Я... Я все еще стою на ногах. Надо выпрямиться. Полковники так, в три погибели, не погибают.
Чего же они ждут? Фромм... Он смотрит мне в глаза. Господи, как же не везет. Даже погибнуть сразу не вышло. Впрочем я уже давно мертв... Это агония длинною в день...