Беллоу Виктор : другие произведения.

Семейные ценности

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Глава Љ1: Истощение личных фондов.
  
  Это было то самое утро, когда меньше всего на свете хочется вставать из постели и тащиться за тридевять земель. Кстати сказать, наименьшее из удовольствий - что касается меня - заниматься подобной дурью. Как я полагаю, самое логичное и правильное применение раннего воскресного утра - это сон. Но, насколько припоминается, тот день был как раз таким паршивым, когда сон приходится прервать.
  
  Это сегодня все взяли за моду вскакивать спозаранку. Чаше всего это происходит из-за надобности, но реже из-за какого-то новомодного поверья, что "излишний сон вреден для здоровья". Это полнейшая чушь, я бы сказал так!
  
  Иными словами, я чертовски хорошо помню тот день, который, как это принято говорить у писак и поэтов, "перевернул всю мою жизнь с ног на голову". Ну, или что-то в этом духе. Как помню, основной необходимостью совершить такой ранний подъем, была вчерашняя телеграмма, присланная моим дядей из Ортшоу-холла. Жутковатого кстати сказать местечка. Могу поклясться, что болотистый Баскервиль-холл срисовывался с этого убожества. Жидкие топи и трясины не были столь опасны, сколь зловонны, и ехать в эти дебри особого настроения не было.
  
  Однако в те годы, я был несколько зависим (прежде всего - материально) от сих мест, вернее от самого дяди - лорда Мортимера Харлема Ортшоу. Существа нелицеприятного. Я же планировал в те годы купить и пустить в оборот заведение "Дедал-клаб", которое находилось в трех кварталах от моего дома - ниже по Парк-Лейн. Это, конечно, не ателье в центральном Лондоне или, скажем, заводик в Слоу, но все-таки уже что-то. На это предприятие, как вы, верно, догадываетесь, ушли все мои ценные бумаги, кой-какие акции и все (до единой банкноты) наличные. И вот, сейчас на повестке дня стоял вопрос добычи пяти сотен фунтов, что бы заплатить долг в бакалее, да вообще, немного покутить. Так что известная всем аuri sacra fames [лат. - проклятая жажда золота] заставляла собирать чемоданы.
  
  Это всегда была обыденная, отработанная у зеркала до совершенства процедура. Я гостил у дяди неделю-другую, для вида расспрашивал его о делах в Ортшоу-холле, ездил с ним в деревню на его паровом автомобиле. Ну, а за день до отъезда в Лондон - наносил "удар под дых". Дядя, мне кажется, сразу говорил, что я болван и от меня толку не видно даже через увеличительное стекло. Я говорил в ответ, что-то вроде согласия, а потом разговор переходил к погоде. Немного погодя - снова к моему бюджету.
  
  На этот квартал я, как уже упоминалось, рассчитывал на полтысячи фунтов, и ни шиллингом меньше! Дело осложнялось присутствием в гостях у дяди моей сестры - Мэриэн, которую я терпеть не мог с самого детства, и думаю, что она питала ко мне аналогичные чувства. Я бы еще заметил, что ее присутствие в топях было также явным признаком временной некредитоспособности.
  
  Я собрался в путь, сообщил камердинеру о том, что почту следует пересылать в "Ортшоу-холл", и вышел. Так или иначе, я решил не завтракать дома, а перехватить чего-нибудь по пути к вокзалу, где уже вероятно растапливали мой паровоз. Я наспех оделся и вышел вон - к такси. Решив, что с едой я всяко управлюсь за сорок минут, или около того - я сказал таксисту вести меня к клубу "Холдбэк", в котором я имел фамильное членство. Единственное о чем я не подумал, это о том, куда я деть чемоданы на время трапезы, но их приняли в гардероб.
  
  Память не позволяет мне вспомнить всех деталей, но в клубе я наткнулся на одного знакомого мне типа. Мы вместе недолго учились, и он сразу меня признал.
  
  - Эдди! Эдвард Ортшоу!
  - Э... (было достаточно сложно припомнить его славное имя)
  - Ты не узнал? Это же я Герберт Торнотт.
  
  Обедня начинала затягиваться. Мы обменялись любезностями, и я как бы невзначай упомянул про вокзал, и про поезд на которой, как мне тогда казалось, неплохо бы успеть.
  
  Он словно не слышал этих слов. Нужно отметить, что Торнот был этаким вечным искателем: он был то художником, то музыкантом, то пытался писать сатирические пьесы, то его бросало в омут торговли и рынков, то снова к картинам. Я бы сказал, что у него не выходило ни одно из этих миллиона дел хотя бы на половину. Однако он был иного мнения.
  
  У него в руках был огромных размеров тубус, в котором обычно носят полотна или чертежи. Последнее там вряд ли, потому я всячески игнорировал этот предмет. Я знал, что Герби распирает от желания показать миру свое последнее творение и как раз тот несчастный, что достался ему в виде жертвы. Наконец, он сам - как и ожидалось - перевел тему.
  
  - Знаешь что это?
  - Тубус, вероятно. Или как его там.
  - Нет внутри.
  
  Он был похож на заговорщика, прячущего в тубусе бомбу.
  
  - Не знаю. Картина, что ли?
  - Черт меня возьми! Ты прав! Это мое последнее творение. Хочешь взглянуть?
  - Ну, я прямо... я спешу вообще-то... у меня поезд.
  - Это быстро - смотри. Во-от... Тэ-эк...
  
  Он яростно зашуршал под столом оберточной и папиросной бумагой - чем привлек внимание всех до единого посетителей этого, всегда тихого, места.
  
  - Вот, вон она! Смотри. Ну! Как тебе?
  
  Он, как вы уже верно поняли, извлек из недр своего тайника необыкновенной красоты картину, расправил ее так, что бы мне было хорошо видно. Надо сказать, что она была больших размеров, и это было ее самым великим достоинством. Ведь как говорили древние "ars adeo latet arte sua" [лат. - искусство так велико, что его не видно]. И именно это полотно было очень велико, но ценности, я бы сказал, для Англии не представляло. Описать содержимое картины достаточно просто: посредине был яркий желтый круг, в верхней его части были лучи, нижняя его часть была весьма халтурно замалевана длинными штрихами. Все это напоминало, как ребенок лет пяти изобразил бы закат над морем.
  
  - Хороший закат... - отметил я.
  - Какой закат?
  - Ну... Герби... это чертовски похоже на солнце, я думаю.
  - Разве ты не видишь лица?
  
  Я, знаете ли, не фанат всяких-там музеев и выставок. Но, когда мне показывают круг, я как человек психически нормальный, заявляю, что это круг.
  
  - А ну да-а... - согласился я из вежливости.
  - Вот лицо, это волосы, развивающиеся на ветру.
  - А эти... внизу - тело?
  - Не-ет! Эдди, это же море!
  - А! Лицо, и что-то вроде того, торчит из моря?
  - Ну... нет! Включи воображение.
  
  Откровенно говоря, на включение воображения у меня оставалась около получаса. Я напомнил про поезд и спросил, чей это портрет. Я ожидал услышать что-то вроде: "просто собирательный образ человека" или "прекрасной женщины" или еще что-то вроде того.
  
  - Этот портрет я написал Мэриэн. И хочу подарить. Кстати ты говорил, что у тебя "поезд под парами", так вот у меня - тоже. Я еду в Как-там-его-холл.
  - Не в Ортшоу-холл, случайно?
  - Ага! Будем попутчиками.
  - Прекрасно...
  
  Герби относился к разряду таких людей, у которых, как это там говорят, что в голове, то - короче - молчать он не умел. Вся эта творческая братия любит в минуты, когда их муза спит, терроризировать простых людей. Герби Торнот, как я уже упоминал, не только рисовал картины, он еще писал стишки, и был, как бы это сказать, нотных дел мастер. Всем этим он, как я уверен, довел многих до самоубийства или слабоумия.
  
  Я знал его выходки его по Оксфорду, но в Лондоне он окончательно отбился от рук. Его дядюшка - сер Кембел Секонд - был весьма щедр на всякие там пожертвования, и племянник этим охотно пользовался. Он вступил в пару десятков клубов - вроде родного мне "Холдбэка". Однако из большинства заведений его выгнали с позором: срезав пуговицы и отшлепав газетой. Его, честно сказать, терпели только в "Лемингтон-клабе" где собирались господа такой же пароды.
  
  Еще одним его крамольным недостатком стала излишняя пошлость. В ранние годы мы некоторое время пользовались услугами кебов, так кучера - знавшие хлесткие словечки и темы для пьяных разговоров в пивной - и те краснели, словно листья поздней осенью, стоило Герби только открыть рот. Его, я бы сказал, многие и недолюбливали за этакое своеобразное понимание роли женщины в современном обществе. Для него не было недостатком рассказать за столом как он, с кем, где и при каких стечениях событий, скажем так, провел свое свободное время.
  
  Семейство Торноттов вообще было какое-то ленивое, что ли. Герби не ушел здесь дальше своих соплеменников. Он пытался пару раз заняться делом, перепродавая партии мыла, духов и прочих женских штучек, но это его артистической натуре быстро наскучило. Но это так, к слову.
  
  Уже в купе я спросил - или вернее - перебил его.
  
  - Послушай, а зачем ты направился в Ортшоу-холл? Там делать нечего, общество - одни развалины, антиквариат и всякие прочие аsini [лат. - ослы], да и эти... комары. Целые тучи, кстати сказать, комаров.
  
  Я, все еще надеялся, что он одумается ехать, выскачет из купы и с криком ринется с Ватерлоо куда-нибудь прочь. Пусть даже причиной этому станет фобия перед насекомыми.
  
  - Я не говорил, что я хочу подарить портрет Мэриэн?
  - Да, верно. Но с чего вдруг такие подарки? Может, он хоть ядом пропитан?
  - Нет, а нужно было?
  - Было бы неплохо...
  - Хочу подарить ей портрет как дар моей Amor et Deliciae [лат. - Любовь и отрада], в тот миг, когда я предложу ей руку и сердце.
  
  Я был несколько озадачен. Я говорил уже о том, какой склочный характер у Мэриэн, и какой поэтизированный склад ума у Герберта.
  
  - Свою? - переспросил я.
  - Что "свою"?
  - Руку и сердце?
  - Конечно же свою, болван!
  - Ясно, просто это как-то неожиданно.
  - Отнюдь нет, мы уже давно знакомы.
  - Это я знаю. Но вы такие разносторонние, я бы так сказал.
  - Нет! Мы родственные души, и наши сердца бьются в унисон.
  - Я рад такому повороту событий...
  
  Он снова принялся болтать без умолку, а я поддакивать, кивать головой, и, вообще, всячески показывать, что я еще жив и даже вменяем. Поезд тронулся, и мы покатили, оставляя Лондон и все, что было мило сердцу в серой пелене темзовского тумана.
  
  Торнотт не умолкал всю дорогу. Уже через полчаса я был в курсе всех событий: у кого какого цвета нательное белье, кто планирует (и кто уже разорвал) помолвку, почему застрелился из пистолета сер Мортимер Летби. Я стал в курсе последних дел на бирже, последних выставок, последних новостей из Азии. Я уже не надеялся на спасение, когда поезд остановился, и с перрона объявили нашу станцию.
  
  Глава Љ2: Ортшоу-холл.
  
  Нас встречала классическая для средней Англии погода - кислый туман и мелкий, почти неощутимый, дождь. Стена этого сумбура не давала возможности видеть далее полумили, даже стоя на самом высоком холме.
  
  Кстати сказать, на перроне меня ждала подмога: старина Финчерс - дядин старый дворецкий. Его наличие гарантировало пять минут тишины со стороны Герби, и это меня очень радовало.
  
  - Финчерс! - радостно выкрикнул я, вылезая из первого класса
  
  Финчерс ответил чем-то вроде кивка и сказал что-то вроде "привет" или "как делишки", но его заглушил воем паровоз. Внизу платформы стаяла пресловутая паровая машина - живой, я вам скажу, раритет. Дядя любил и боялся ее одновременно: любил - потому, как она была в здешних краях одна такая, боялся - потому, как у этого кайзеровского монстра не было тормозов.
  
  Ехать до дяди было не долго, и уже через минут, этак, двадцать, сквозь туман показался Ортшоу-холл. Кругом это лютое место окружали болотища, всякий мелкий кустарник и прочие прелести. Правда, в часе езды отсюда был лес, и в окрестностях было много рыбачьих озер и охотничьих угодий. Однако, так сказать, именно здесь были одни только топи.
  
  Мой дядя - лорд Мортимер Ортшоу - кажется, уже окончательно и бесповоротно выжил из ума. Он яростно играл в гольф там, где на это мало бы кто отважился: прямо за домом, среди коварных трясин. Одному лишь богу известно, сколько мячей для гольфа нашло свое вечное пристанище в этих гнилых и промозглых местах.
  
  Так или иначе, у дядюшки помимо гольфа была еще одна страсть - охота. Опять же не имею ни малейшего представления, кого загоняли, но на это мероприятие приезжал целый батальон папиных друзей (часто - из палаты лордов). Они пили чай, согревающее, ели кексы и травили сплетни, перемывая кости всем, кто хоть раз перешел им дорогу.
  
  По иронии судьбы это были именно те самые дни, когда куча стариков собиралась гостить у дяди. Они почти все собрались на очередное чаепитие, так что на крыльце нас ждали трое дядя, Мэриэн или еще один малый - Бэйзил Воунтберри.
  
  По реакции Герби чувствовалось, что он явно не рад такому повороту событий. То есть, конечно, он ожидал встретить дядю (в дядином же доме это бы случилось наверняка!) и особенно Мэриэн. Но на Бэйзила он никоим образом не рассчитывал!
  
  Ситуация явно требует пояснений. Дело в том, что мистер Воунтберри был этаким конкурентом мистера Торнотта в делах любовного характера. Он непременно мешался у него под ногами и всячески путал карты таким образом, что Герберту отказывали в помолвке либо сама девушка, либо ее папаша. От самого же Бэйзила прятались те и другие, как от огня.
  
  Дело было в том - как бы это сказать - что Бэйзил был из тех, кому верят в последнюю очередь. Это повелось еще с Оксфорда, где Воунтберри прослыл самым жутким вруном и козноплетом, какого можно только вообразить.
  
  Он, как и всякий малый имеющий членство в клубе "Холдбэк", содержался на родительские и дядины пожертвования. Однако при этом успевал сочинить такое! Однажды, когда мы принимали порцию бренди в сигарном клубе "Фарстон", он сообщил о том, что купил огромных размеров мануфактуру (по производству чего-то-там очень дорогого и актуального) неподалеку от Йорка. Однако, когда Герби - из принципа, надо сказать - сообщил, что наведается в старый добрый Йорк, и заодно посетит производство, Бэйзил заявил о том, что он давно и выгодно продал свое дело.
  
  Были еще случаи: покупка большущего дома в Нормандии, чудо-автомобиля за бешенные деньги, и апартаментов у Гайд-парка. Но, только Герби заявлял о том, что придет на чай или съездит во Францию - блага мгновенно растворялись (причем с хорошей, для хозяина, выручкой).
  
  После подобных событий, конечно, Бэйзил терпеть не мог Герберта и его "чертову мазню".
  
  Дядя Мортимер, стоит заметить, не мог и пяти минут вытерпеть обоих. Однако, он общался с дядей Герби - сером Кембелом Секондом, который сейчас радостно жевал ватрушки с прочими гостями, и потому общался с его племянником "через не могу". Бэйзилу же и здесь навезло: дядя считал его идиотом, вруном, иудой и, вообще, карой господней для него лично. Так что, сами понимаете, для меня было большим сюрпризом его встретить на пороге этого дома в компании моих родственников.
  
  После стандартного набора приветствий меня определили в спальню на восточной стороне. Описание спальни и вида из окна - дело, я вам скажу, чертовски неблагоприятное. Что бы никого не доводить до глубокого сна, скажу лишь, что в Ортшоу-холле были постоянные перебои со светом, и постоянной телефонной связи не наблюдалось. Как объяснили дяде, телефон и электричество невозможно провести потому, как земля вокруг Ортшоу-холла топкая, и если столбы не упадут тут же, как их поставят, то это непременно случится первой же весной. Дядя Мортимер, как вы, верно, догадались, был безумно рад такому заявлению, и даже выступил в палате лордов с критиканским докладом "о качестве работы по электрификации средней Англии и работе служб связи", в котором требовал изменить какие-то-там стандарты по установке этих самых столбов.
  
  Телефон недавно установили, закопав провод в землю. А что бы решить проблему со светом, дядюшка купил в Германии новенький аппарат по выработке электричества. Я плохо разбираюсь в подобного рода вещах, но знаю, что он работает по принципу двигателя внутреннего сгорания, а значит, за час работы сжирает энное количество топлива. Посему запускали его только на время приезда гостей, либо праздники - ведь дядя экономил, и все прочее время обходился услугами подсвечников. Так или иначе, положительно меня - свет эти дни в доме горел.
  
  Как я узнал от Герберта - помимо него и Бэйзила Воунтберри в гостях у дяди находился еще один, знаете ли, примечательный господин - Бортоломео Хардван. Да, Хардван Старший был, как бы это сказать - с юморком. Ему ничего не стоило устроить своему отпрыску райскую жизнь, назвав его таким особым образом. Бортоломео называли в школе по-всякому, не помню в точности как, но точно не слишком лестно. Позже он учился, можно сказать, за одной партой со мной, и достиг многого на ниве ухлестывания за прекрасной половиной человечества и выигрывания в азартные игры. Он был истинным предметом всеобщего восхищения. В нем было идеально все: походка, манера говорить, одеваться, и кутить, черт возьми!
  
  И вот этот идеал любой незамужней барышни топтался сейчас на балконе (прямо под моими окнами) и курил сигару. Я высунулся из окна и крикнул ему. Он что-то ответил и махнул рукой что бы я спускался к нему. Прыгать из окна было преждевременно и я пошел к маршевой лестнице, которая находилась в григорианском зале с большим камином. Я уже сделал первый шал за приделами своих апартаментов, когда услышал оклик.
  
  Это был дядюшка. С ружьем. Я, знаете ли, привык к дяде, но встретить его с ружьем-винтовкой в коридоре - это было неожиданно, что ли. Так что я задрал руки к небу, что бы старый маразматик не сделал из меня решето.
  
  - Эдвард! Опусти руки. Что ты из себя корчишь?
  - Э... Что я сделал не так? Или... так?
  - Не понял...
  
  Дядя Мортимер смотрел на меня как-то загадочно. Судя по всему, мы друг друга просто недопоняли. Потому он решил еще раз удостоверится в моей вменяемости.
  
  - Опусти руки, олух!
  - А вы отложите оружие... дядя.
  - Это не оружие... хотя нет - оружие.
  
  Я был вполне уверен, что это оружие, и толком не мог понять - что же такое я сотворил, что дядя взялся меня воспитывать via [лат. - через] такие меры!
  
  - Это... Ну, как же это слово?
  - Слово?
  
  Дядя мотнул дулом оружия, покорчил гримасы и вдруг заголосил.
  
  - Вот! Это экспонат! Новый экспонат моей коллекции! Винтовка Энфилда! С ней в руках полегло полмиллиона англичан и прочих, воюя в Америке.
  
  Груз весом в сто тысяч фунтов спал с моих плечей. Нельзя сказать, что бы у дядюшки был рассеянный склероз, однако слова он забывал всякие отдельные слова и факты достаточно часто, чем давно прославился на всю палату Лордов. Inter alia [лат. - кроме того], он был известен как заядлый коллекционер винтовок, ружей и дуэльных пистолетов.
  
  - Эту винтовку мне подарил мой старый приятель сер Кембел Секонд.
  - Это такой седовласый господин в толстых очках и сером твидовом костюме? Полноватый такой господин?
  - Да, он. Кстати, ты знаком с его племянником. Как же его...
  - Герберт Торнотт. Мы приехали вместе. Писатель, художник, творческий деятель и, вообще, тот еще зануда.
  - Он просто мот! Он тратит столько, что трудно представить!
  
  Я понял, что самое время для артподготовки. Если вы помните, в мои планы входило взятие штурмом пятисот дядиных фунтов. Поэтому я набрал воздуха в грудь.
  
  - Заметьте дядюшка, что я куда более экономичен.
  - Да-а? К чему ты это? - ехидно спросил дядя, и я понял - вылазка явно провалилась.
  - Да собственно... просто к слову пришлось.
  - Ну, тогда вот, что я хотел тебе сказать. В моих планах выдать Мэриэн за этого Герберта.
  
  Не плохо! И это решил человек всем сердцем ненавидевший актеришек и, всяких там, писак.
  
  - С чего это вы, великий мистификатор, решили породниться с Герби? Он же мот, а вы страсть как любите, что бы деньги подольше пылились.
  - С того, мой безмозглый племянник, что это сулит хорошие капиталы, поскольку сэр Кембел Секонд безумно богат, и деньгам не знает счету и цены.
  - А как же мнение нашего с Мэри отца?
  - Согласен. Он полагает, что Мэриэн выбьет спесь из молодого проходимца. И даже готов дать ему место инженера в судостроительной компании.
  - Да это верно... Но дать Герби место инженера?! Он же с гордостью заверяет, что не имеет ни малейшего представления, как устроена крестьянская телега!
  
  Дядя покачал головой. Он отметил, что "это проблемы моего папаши", сказал что-то про сегодняшний ужин и решил abi in pace [лат. - уйти с миром] прочь, гремя своим новым приобретением.
  
  
  Глава Љ3: Заговор.
  
  Когда я спустился к Бортоломео, он встретил меня несколько холодно.
  
  - Куда вы, сударь, подевались? А тут, с позволения сказать, битый час торчу.
  - Обстоятельства - дядя и его фентили.
  - М-да, это особенная черта всех дядь - вовлекать молодежь в бессмысленные разговоры.
  
  Я был полностью согласен с этой точкой зрения.
  
  - Кстати, давно ты здесь?
  - Такое впечатление, что с начала времен! Я здесь два месяца - или около того. И скажу, что тосквейшего места чем этот ваш Холл не сыскать на всем белом свете. Но самое ужасное это - прости Эдвард - твоя родственница.
  - Старушка Мэриэн?
  - Увы.
  - Я подозревал, что причина твоего дурного настроения моя сестрица, знаешь ли. Она такая вредина, что мочи нет.
  
  Он выдержал паузу, достал сигары. И пока я отрезал кончик и раскуривал свой табак, заявил.
  
  - Она мне просто не дает проходу!
  
  Я подавился дымом и заливисто закашлялся.
  
  - Она... к-хе, к-хе... тебе?
  - Да.
  - Почему... к-хе, к-хе... в смысле... к-хе... как?
  - Очень просто - преследует меня по пятам! Заводит литературные и философские разговоры. Не то что бы она была мне противна, но... Absit invidia verbo [лат. - да не осудят меня за эти слова]... ее нрав не в моем вкусе - упёртый и бескомпромиссный.
  - Она вредитель и мелкая пакостница, я бы сказал.
  - Да, вполне возможно. И мне - хоть так и не подобает говорить джентльмену - её общество не прельщает.
  
  Мне показалось странным, что молодой и безумно богатый Бортоломео Хардван мучается и бегает по Ортшоу-холлу, вместо того, что бы, так сказать, уйти из сих мест не прощаясь.
  
  - Так поезжай в старый добрый Лондон. У меня там как раз наклёвывается дельце - покупка небольшого клуба "Дедал". Во всяком случае, если биржа сделает свою половину работы и принесет мне немного деньжат.
  - Нет, не могу. Мой отец против.
  - Хардван Старший? А что так?
  - Он говорит, что Лондон меня развращает. И, как он заметил, неплохо будет погостить квартал-другой у его приятеля - твоего дяди Мортимера.
  - Вот оно как.
  - А про этот клуб Мэриэн мне уже доложила за завтраком.
  
  Я был в шоке. Объясню причину моей временной контузии - покупка клуба была мероприятием секретного характера, о которой ни дяде, ни лицам к нему приближенным знать было незачем. Поскольку дядя - жмот, каких мало - узнает о моем приобретении, то решит, что я вполне способен на материальное самообеспечение. И ни на пятьсот, ни на пять фунтов я рассчитывать не смогу. Поэтому новость была тусклой, но я стиснул зубы и промолчал на этот счет.
  
  - Мне кажется, что у моего папаши планы относительно Мэриэн - продолжал свою мысль Бортоломео.
  - Интересно какие... Утопить или задушить?
  - Скорее свести нас вместе, как мне кажется.
  - А поводом, наверняка, явились дядины капиталы?
  - Я в этом уверен, и - уж извини, Эд - твою сестрицу в жены не желаю.
  - Это вполне логично. Но, ты можешь не переживать - у моего старикана на Мэриэн свои расчеты. Он, так сказать, преисполнен рвением выдать ее сразу за двоих. За Герберта Торнотта и его деньжишки.
  - Ну и парочка вышла бы.
  - "Вышла бы"? Ты не уверен в такой возможности... вернее, что такой брак может, я бы сказал, случиться?
  - Нет, не уверен. Они совершенно разные люди.
  - Приведи какой-нибудь exempli gratia [лат. - пример].
  - Ну, Мэриэн курит, дымя как паровой котел, а Герберт, насколько я знаю - язвенник, и потому ведет здоровый образ жизни. Мэри... ну... слаба к алкоголю, а Герберт пьет только виски с содовой.
  - И то, последнее время - без виски - поправил я.
  - Так или иначе, они не пара. Да и Мэри, как мне кажется, замешана в папином заговоре.
  
  В последнем я сомневался. Мэриэн не умела хранить тайн, даже самых маленьких или, наоборот, имеющих национальное значение - всё доносилось при первом удобном случае. Так что для старика Хардвана было бы ошибкой вводить ее в курс дела. Кстати говоря, именно "развязность языка" Мэриэн вводила меня в ступор при одной мысли о том, что сестрице известен мой страшный секрет клуба "Дедал". Как и от кого она его узнала - для меня была загадка.
  
  Далее все произошло как в той поговорке: вспомнишь кого-нибудь хорошего - и вот он собственной персоной. Только я задумался о Мэриэн, и вот она. Вернее, не совеем она, а старый дворецкий Финчерс с вестью о том, что "молодая мисс Ортшоу" желает меня видеть. Я попрощался с Бортоломео и пошел в южную гостиную, где должна была дожидаться встречи со мной вышеозначенная особа.
  
  Кстати говоря, "южная гостиная" была, так сказать, одной из относительно свежих дядиных причуд. Обычно он, как всякий предприниматель и знатный землевладелец, был скуп на всякие там траты. Но, в один год он выиграл на скачках три раза подряд: первый раз поставил десять фунтов на "Небесного Грома" - двадцать пять к одному; второй раз - весь выигрыш на десять к одному - за "Наполеона"; и третий раз - всё, что получилось - на "Ватерлоо", за которого давали тридцать к одному. Так что в тот славный сезон мой предок на одних только лошадях заработал семьдесят пять тысяч фунтов, полностью разорив тотализатор; а ведь были еще: и неплохие карты, и верные биржевые махинации. Так или иначе, по моим скромным прикидкам, он обзавелся в тот раз минимум сотней полнокровных тысяч фунтов!
  
  И вот у старого хрыча вдруг проснулась благодетель. Он решил навести порядок в родных угодьях: перестелил крыши, купил эту чертову немецкую электрическую динамо, разбил небольшой сквер на северной стороне дома, и построил эту самую "южную гостиную". Она была почти вся из стекла и чугуна, как этакий зимний сад, украшением ей, кстати сказать, служили три конные статуи: две по бокам помещения, одна - над входом.
  
  Именно там и сидела моя родственница. Она сидела за фортепьяно, которое туда переставили, что бы освободить побольше места для гостей. Вообще, гостиная пользовалась малым спросом, и была тихим местечком, где можно было почитать книгу даже в такие суетные дни, как эти, когда по дому носится рой всех мастей: от пэров до лордов. Мэриэн сидела за роялем и играла что-то, знаете ли, такое, что всегда крутится в голове, крутится - а вспомнить не можешь. Правда, как только я вошел - она прекратила свои занятия.
  
  Видок у нее был, я бы сказал, какой-то дремучий. Было видно, что ее что-то гнетет, причем уже довольно-таки длительное время. Я решил, что самым логичным будет - держаться максимально развязано, вольготно.
  
  - А, старушка Мэриэн! Привет, привет!
  - Эд, у меня к тебе просьба... вернее, поручение.
  
  Прекрасное начало: не видел сестру год, а она встречает тебя не букетом из алых роз, и даже не простым "как дела", а сразу поручением. Я, надо отметить, даже несколько опешил от такой простоты, но, как истинный джентльмен, вида не подал.
  
  Здесь стоит отметить, то какой особой была моя сестричка. Она, знаете ли, была девушка небольшого росточка с черными, как смоль, локонами и зелеными, будто у кошки, глазами. И надо отдать должное - отличалась прелестным, четким станом. Увы, на этом список ее благодетелей можно закончить. Эта девушка, словно аптекарский сосуд, была наполнена в равных пропорциях: одной четвертью змеиного яда, двумя четвертями желчи, и одной частью дегтя (откуда, как я уверен, и возник такой глубокий цвет волос). Она была по природе своей мстительна, жестока, жутко обидчива и нагла не по годам. Поэтому я решил быть с ней как можно аккуратней и соблюдать правила дипломатии.
  
  - Просьба? - переспросил я.
  - Да, простая такая.
  - Простая?
  - Знаешь, ab altero expectes, alteri quod feceris [лат. - жди от другого того, что сам ты сделал другому]...
  - Да, но если только дело не идет о animus injuriandi [лат. - преступный умысел] или чем-то непристойном для гордого англичанина.
  - Ну, как сказать... Ты должен украсть ее!
  
  Мне показалось, что сердце мое остановилось, и всё: Мэриэн, гостиная, Небесный Гром, Наполеон и Ватерлоо - всё это поплыло вокруг меня, словно во сне.
  
  - Кого украсть?
  - Ни "кого", а "что"!
  - Тогда - что?
  - Картину...
  - Картину?
  - Ну да!
  - Какую еще такую картину?
  - Полотно кисти Герберта Торнотта.
  - Из Национальной Галереи Великобритании, что ли?
  - Ну... Ты себя, право, переоцениваешь! Да и мастерство мистера Торнотта, как живописца, явно, слишком высоко возносишь. Пока, что Герберт может выставляться разве что в своей комнате.
  - Украсть картину из комнаты Герби? Но... Зачем?! Ad vocem [лат. - к слову], он и сам хочет тебе ее подарить.
  - Я знаю: подарить, когда он будет просить меня стать его женой, отдавать свою руку и содержимое грудной клетки!
  
  Тут (извиняюсь за каламбур) картина начала прорисовываться. Мэри не трепетала при мысли выскочить за Герберта, а напротив была готова лечь под поезд, если это гарантирует ей безбрачие.
  
  - И причем тут картина? - спросил для верности.
  - Боже, как ты глуп, дорогой братец. Картина - это дар, который он принесет свое будущей благоверной. Сам по себе Герберт - олух и трус - не решится на подвиг.
  - То есть, если картина Герберта пропадет, он не посмеет сделать тебе предложение.
  - Именно.
  - Так сказать, будет в панике, и вместо того, что бы признаться в своей любви к тебе, закричит "apage a me, satanas" [лат. - отойди от меня, сатана] и убежит прочь?
  - Довольно-таки брутально сказано, но ты верно мыслишь.
  
  Я задумался. Для меня были неновы подобные предложения от сестры - пару лет назад она просила меня украсть у какого-то прохиндея какой-то ценный вексель, но тогда ситуация разрешилась сама собой. Сейчас же я был намерен безотлагательно заявить свое "нет", глядя этой advocatus diaboli [лат. - адвокат дьявола] прямо в глаза.
  
  - Итак, верно ли я тебя понял: ты не хочешь за Торнотта?
  - Да, мой туповатый братец, не хочу.
  - Так откажи ему, надень на голову его картину, и дай доброго пинка под зад.
  
  Она тяжело вздохнула и закатила к небу глаза.
  
  - Дядя очень хочет, что бы мы поженились. Он там что-то затеял с родственником этого...
  - Герберта.
  - Да, Герберта. И у его дяди полным-полно денег, земель, акций. А я сама хочу венчаться с Бортоломео.
  - Так и скажи об этом.
  - Старик не станет слушать. А если я откажу этому писаке и художнику Торнотту, то дядюшка, будь он неладен, лишит меня содержания.
  - Ну, не навсегда же. Да, к тому же, есть еще отец, как источник финансовых потоков.
  - Я поссорилась с папа' еще вовремя сочельника, и с тех пор не имею возможности получать от него деньги.
  
  Мэриэн посмотрела на меня как-то хитро, словно замышляя какую-то очередную пакость.
  
  - Так что ты должен ее украсть.
  - Нет уж, увольте! Я никогда не сиживал в казенных домах, и не хочу начинать эту практику. Если тебе надо - ты и кради.
  - А как же дух рыцарства, свойственный всем Ортшоу?
  - Остался в средних веках.
  - Тебе не составит никакого труда стащить эту мазню.
  - И что потом, по-твоему, я с ней стану делать?
  - Сожжешь или спрячешь в камере хранения на железнодорожной станции.
  
  Я понял, что спорить бесполезно.
  
  - Довольно! Это какое-то alienatio mentis [лат. - помешательство], целиком, ab ovo usque ad mala [лат. - с начала до конца].
  - Вы, Эдвард, вынуждаете идти меня на отчаянные меры.
  - О, милая Мэриэн! Умоляю вас - не надо мне угрожать.
  - Если картина останется у Торнотта, я передам дяде один интереснейший документ, в котором говорится "об успешном получении денег" за некое заведение под названием "Дедал".
  - Э...
  - Да. Эта телеграмма пришла сегодня из Лондона. Вы, видимо, просили свого камердинера пересылать вашу корреспонденцию сюда, в "Ортшоу-холл". Так, что неудивительно, что почта обогнала вас всего на десять минут. Я решила придержать письмо у себя, для сохранности, смекаете?
  - Кажется, да...
  - Так вот, если дядя обнаружит этот документ, он вероятнее всего решит, что вы, Эдвард, стали вполне самостоятельным, и лишит вас содержания. Чуть позже, когда весть дойдет до отца - он поступит так же. Так что, пока ваш клуб - как бы это сказать - набирает обороты, вы влезете в такие долги - страшно представить...
  
  Ноги у меня стали, как ватные, а в голове творился сумбур. Черт, и зачем, зачем я только попросил пересылать мне все письма и телеграммы! Я готов был спорить, что это злополучное письмо: прибыло поездом раньше, пролежало вольготно еще час на стойке у станционного смотрителя, еще полчаса тряслось в сумке местного почтальона - и всё, что бы с разницей в какие-то десять минут попасть не в мои, а в руки этой шантажистки!
  
  - Вы можете сделать это сегодня же! - продолжала она.
  - Сегодня?
  - Совершенно верно - сегодня! Вечером, проберетесь в комнату художника и возьмете полотно. Горничная доложила мне, что оно стоит свернутое в тубусе около стола.
  - И, как простите на милость, я его вынесу? В доме же полно любопытных стариканов. Любой из этих маразматиков первым делом спросит: "молодой человек, а что это у вас?"
  - Ну и ответьте, что это картина.
  - Нет, это конечно. Но тогда завяжется беседа, от которой не так легко отделаться.
  - Это мелочи.
  - Мелочи, конечно. Но, когда Торнотт...
  - Будем звать его "мистер Т".
  - Мистер кто?
  - Мистер Т. Для конспирации. Продолжай.
  - Хорошо. Когда мистер Т заметит пропажу, он, как и всякий ограбленный, начнет свое независимое следствие. И первый же старикан доложит, что видел меня в коридоре второго этажа с тубусом этого мистера Т!
  
  Мэри задумалась. Казалось, было слышно, как в ее голове поскрипывают шестеренки.
  
  - Кради ночью!
  - У мистера Т крайне чуткий сон. А ночью мистер Т будет спать в спальне мистера Т, так что украсть тубус мистера Т будет сложновато!
  - Тогда кради днем, но маскируясь, под покровом темноты.
  - Днем, но под покровом темноты? Дорогая моя, вы бредите. У вас, верно, жар.
  - Нет, от чего же? Ортшоу-холл - весьма темное здание. Вы знаете, Эдвард, сколько ежегодно здесь жгут свечей?
  - Свечей?
  - Да, да именно свечей. В коридорах и на лестницах, в гостиной и столовой зале, даже в этой вечно пустой гостиной - день и ночь горят свечи. Дядя говорил, что он закупает в год сто сорок тысяч всяких свечей и свечек!
  - Куда столько много! Врет, наверное... Он ведь такой скупердяй.
  - Так или иначе, сейчас вместо свечей трудится эта машина... гене-как-его-там.
  - А, это... ты, наверное, толкуешь об этой электроделательной штуковине - генераторе или, как ее называет дядя, мотодинамо?
  - Ну, да. Выключи это чудо техники и действуй. Будет темно, кругом будут носиться дворецкие, горничные и, всякие там, дядины друзья-стариканы.
  - Будет паника?
  - Ну, скажем, бардак. Прислуга будет распечатывать пачки свечей, рассовывать и по подсвечникам, дядя побежит во флигель выяснить, что не так с его... этой динамо.
  - А что будет делать Герб... мистер Т?
  - Я что похожа на дельфийскую жрицу? Будет ковыряться где-нибудь... Хотя я слышала о его намереньях по вечерам писать пейзаж развалин какого-то то ли поместья, то ли местного замка в закатную пору.
  
  Я помолчал немного, тупо посмотрел в глаза висевшей над входом бронзовой лошадке.
  
  - Я украду картину - и ты тут же отдашь мне письмо?
  - Конечно. Это будет своеобразной платой за то, что я перехватила его раньше дяди.
  
  Она посмотрела на настенные часы, что довершали композицию "лошадь над входом".
  
  - Ладно, обдумай все хорошенько - и вперед. Мне пора. Та-та.
  - Бывай здорова... что б тебя... - заметил я чуть слышно.
  
  Я остался в южной гостиной один. Ноги плохо слушались своего владельца - мой разум все еще не понимал того соглашения, под которым подписался - и я сел за фортепьяно. В памяти всплыла старая добрая песня, которая была популярна пару лет назад в Лондонских клубах, вроде того же Холдбэка - "Делец", так, кажется, ее называли. Я начал играть, и сначала вполголоса, а потом и вполне уверенно вступил:
  
  "Удачней нет приобретенья,
  Скажу вам, братцы, не таясь,
  Чем... что-то-там... ...тенья,
  Лицом вам не ударить в грязь!
  
  О, мой бог, мой бог, мой бог,
  Другие в зависти твердят,
  Но удачлив тот, кто..."
  
  В этот момент я остановился, поскольку диван, стоявший в другой части гостиной, заходил во все стороны, затрясся, словно готовясь к прыжку. Нет, в моем роду были рыцари, водившие дружбу с самим Львиным Сердцем! Однако, сражаться с сарацинами - это одно, а с антикварной софой - совсем другое, я бы сказал, мероприятие. И поэтому, признаюсь, душа моя на мгновение ушла в пятки, но - тут же вернулась на свое законное место жительства.
  
  Я встал, и приготовился к активным действиям: взял в одну руку тяжелый бронзовый подсвечник, в другую - уличный стул из лозы. Шум и гам, издаваемый диваном, говорил лишь об одном - за ним затаился бенгальский тигр, и у них - этих тигров - вероятнее всего, сейчас традиционное время обеда.
  
  Сначала диван вздыбился кверху, издал странное, несвойственное диванам, кряхтение, и выдохнув огромное облако пыли, осел. Первыми из-под него показались руки, затем голова и плечи - это был Бэйзил Воунтберри. Он с великим трудом старался высвободиться из своего плена.
  
  - Придет, Эд. Может, поможешь?
  - Ах, да. - я бросил подсвечник и стул, и поскакал на выручку.
  
  Вскоре старина Бэзи был на свободе. Весь пыльный и грязный он стоял, осматривая меня так, словно он баран, а я новые ворота.
  
  - И давно ты здесь?
  - Ну, всего около сорока минут. Тридцать шесть - если быть точным.
  - И какая дурная неволя заставила вас, благочестивый вы мой, шпионить?
  - Нет, нет, нет, нет! Я не шпионил, а прятался.
  - Прятался от кого?
  - От Герберта Торнотта и каминной кочерги, которой он обещал надавать мне по голове.
  - Выкладывай...
  - Ну, я за обедом слышал о том, что Герберт собирается пойти с Мэриэн погулять по скверу. Поэтому я запасся ведром колодезной воды, и ждал в шахматной комнате, что прямо над входом. Вскоре он вышел, вероятно, покурить, или черт его знает зачем. Короче, он был такой чопорный франт - в дорогом смокинге, и всё такое. И вдруг случилось неожиданное - я выронил ведро. Ха! Так что его не только облило водой, но еще и накрыло сверху.
  - Тут-то ты как оказался?
  - Я ринулся по коридору мимо твоей комнаты. Дверь была открыта и я сначала хотел спрятаться в твоем шкафу, но увидел на прикроватной тумбочке книгу - какой-то там детектив про убийство какого-то Мори или Джери - неважно. Короче, меня осенило! Я закричал "эврика", и побежал в эту самую гостиную якобы читать книгу - создать, так сказать, себе alibi [лат. - алиби]. Будто бы, я ее тут и читал все то время, что Герби боролся со стихией.
  
  Я задумался. Алиби было скверным. Во всяком случае, я бы не поверил.
  
  - И тут... - заметил я.
  - Да-да! И тут я слышу шаги, брань, все трясется! Такое впечатление, что целый римский легион летит суда с кочергами наперевес! Я, сказать по правде, здорово струсил: бросил книгу и полез за диван.
  - Предчувствие тебя не обмануло?
  - Нет, что ты! Вошел Герберт - в одной руке ведро, в другой вышеозначенная кочерга - и Мэриэн. Торнотт весь мокрый, как дворняга, кричит, что свернет мне башку и всё такое прочее.
  - И?
  - Ну, этот покричал, и был таков. А Мэри осталась одна, и начала играть что-то. Я же не вылезу из-под дивана - "привет-привет". Ага? Конечно же, нет! Я сидел и ждал, пока она смоется, но тут пришел ты, и... дальше ты и так все знаешь.
  
  Ну, как там говорил один умелец военных дел - "из всего нужно извлекать выгоду". Я подумал, что в плане возможного воровства полотна мне ничего не помешает использовать, как подручный материал в виде старого доброго Бэйзи.
  
  - Значит ты в курсе событий... по поводу дела: "мистер Т против Англии"?
  - Ага, и с радостью готов помочь!
  - Хорошо, я учту подобное рвение.
  
  Бэйзил отряхнулся, и направился к двери. Я снова остался один. Мысли у меня были спутанные, неясные. Что бы в них разобраться я сел на многострадальный диван и закурил. Пепельницы кругом не было, поскольку курить в доме разрешалось только в специальной комнате. Пепел пришлось стряхивать на книгу "Кто убил Мори?", оставленную здесь шпионом, известным миру под именем "Бэйзил".
  
  Глава Љ4: Сжечь до прочтения.
  
  
  Итак, сестра меня шантажирует, обещая отдать дяде ценное, компрометирующее меня с ног до головы, письмо, если я не украду картину мистера Торнотта. Всему этому причиной расхождения во мнениях между Мэриэн и дядей Мортимером по поводу кандидатуры жениха: Мэри считала, что подходит Бортоломео, дядя - что Герберт Торнотт. При том мистер Торнотт за это, а мистер Хардван - глубоко против. Еще теперь и этот Бэйзил, который жаждет напакостить своему врагу и обидчику Герберту.
  
  И посреди всего этого балагана - ваш покорный слуга. Связанный по рукам и ногам шантажисткой Мэри. Я бы, если вам интересно, с величайшим удовольствием оставил ее с носом, да так, что бы она вышла-таки за Герберта! Два сапога - пара: один - полоумный мазила, другая - вредина, интриганка и скандалистка, каких свет не видывал.
  
  Ход моих мыслей нарушил голос, казалось шедший из самой преисподней.
  
  - Мистер Ортшоу, в скором времени будут подавать ужин.
  
  Это был старик Финчерс. Он увидел, что я курю, но ничего не сказал - только как-то надменно приподнял правую бровь.
  
  - Через пятнадцать минут лорд Ортшоу будет рад вас видеть в столовой.
  - Ах, да. В столовой. - сказал я и затушил сигару о книгу.
  - Вам, вероятно, стоит сменить одежды.
  
  "Одежды" у меня, и правда, были те еще. Я все еще разгуливал по Холлу в коричневом твидовом костюме, в котором суда, собственно, и приехал. Шляпу, как помню, я догадался оставить в спальне, а вот зонт так и пропутешествовал со мной. Сейчас только я заметил, что случайно - в разговоре с Мэри - повесил его на копыто одной из бронзовых лошадей. Финчерса явно не радовала подобное отношение к деталям интерьера - он снял зонт и подал его мне.
  
  - Сэр...
  - Спасибо, спасибо.
  - Э... Сэр, мистер Хардван особо жаждал вас видеть до ужина. Но, его планы нарушает некое событие - так что он вряд ли поспеет к началу трапезы. Он велел передать вам, что "все решено", так как он знает некую "тайну", и у него есть некий "тайный план".
  - Боже мой... Тайны, тайные планы... какие-то всё кругом тайные тайны, что ли?
  - Совершенно верно, сэр.
  
  На этом я закончил свою содержательную беседу с дворецким, и ринулся наверх переодеваться. Неплохо было бы полежать в ванне, или почитать новый роман "Кто убил Мори?", который я планировал начать еще в купе - но увы, увы - еда превыше всего. Кажется, древние Римляне говорили что-то вроде: мы едим для того, что бы жить, а не живем для того, что бы есть. Но в Ортшоу-холле, как вы уже верно поняли, все было перевернуто с ног на голову.
  
  Я долго вертелся перед зеркалом, решая: что же такое одеть, что бы ни стать посмешищем для легиона дядиных знакомых. Одеваться слишком официозно было не с руки - в этом "антикварном" обществе, где каждый норовит приплестись к столу в домашних туфлях - этого не поняли бы. Поэтому я выбрал одежды не слишком amentes [лат. - безумные], и в то же время деловые.
  
  Как вы помните, мои (как впрочем, и все остальные) покои находились на втором этаже, и для того, что бы пройти вниз, нужно было преодолеть весьма длинный коридор. Именно тот коридор, в котором родной дядя держал меня на прицеле: так, словно я - утка, причем достаточно жирная, а он - охотник, причем достаточно голодный. Поэтому, как вы понимаете, я это место невзлюбил.
  
  И именно здесь я снова наткнулся на Бэйзила. Он тоже шел к ужину.
  - О! - радостно вскрикнул он, словно мы не виделись сотню лет.
  - Что "о"?
  - Я как раз тебя ищу! У меня для тебя новость! Прекрасная, прекраснейшая новость!
  - Не томи. В чем твоя новость состоит? Купил виллу в Каннах? Или самолет?
  - Нет! Конечно же - нет! У меня есть идея касательно Герби! Он же художник! Ха-ха! Чертов художник!
  - И это новость? Я право в шоке. Ты, Бэзи, не открываешь Америки, я бы сказал. Этот факт мне, как в прочем - и половине старого Лондона, уже известен. Увы, я бы замет...
  - Да дай же ты мне закончить! - смеясь, перебил меня Бэйзил.
  
  Было видно, что эта "прекраснейшая новость" серьезно травмировала психику моего приятеля. Он засмеялся, как умалишенный, и продолжил свой доклад.
  
  - Я случайно слышал разговор между его дядей и твоим. Торнотт собирается писать местные закаты, виды и прочую лабуду. На это он планирует тратить по три-четыре часа времени ежедневно!
  - Да, мне говорила сестрица минут пятнадцать назад. Впрочем, ты и сам, верно, слышал?
  - Четко и ясно.
  - Тогда не пойму одного - к чему ты клонишь? Я его живопись без смеха видеть не могу, а ты, что же... предлагаешь, ходить с ним?
  - Да нет! Дубина! Твоя сестра права! Абсолютно права! Завтра он сядет на дядино авто и рванет Стоунбридж Вэлей писать свой очередной шедевр. А до Стоунбридж Вэлей пять миль в одну сторону! Из этого, мистер Дурень, следует, что завтра в это время можно украсть портрет Мэриэн из его спальни, спалить его к чертям собачьим - и делу венец!
  - Да? Я подумаю над этим предложением...
  - Я готов помочь!
  - Великолепно...
  - Хоть завтра!
  - Прекрасно...
  - Ах, да!
  
  Он полез в карман, и достал оттуда помятый конверт. На нем было написано: "Строго секретно. Лично мистеру Э. Ортшоу в руки. Сжечь до прочтения".
  
  - Он вероятно он имел ввиду "после прочтения". - заметил Бэйзил.
  - А от кого это?
  - От мистера Хардвана Младшего.
  
  Я еще раз осмотрел конверт - посредине он был залит воском, в котором явно просматривалась Оксфордская печатка Бортоломео. Бэйзил деликатно удалился ужинать, оставив меня наедине с таинственным конвертом. Я тут же, как мой собеседник скрылся из виду, принялся рвать вышеозначенный конверт.
  
  В нем было, как и полагается - письмо.
  
  "Эд. Мне стало известно о твоей беде. У меня есть один замысел. Завтра, сразу после завтрака я уговорил Мэриэн ехать в Стоунбридж-Виллидж играть в крикет. Она согласилась, надо сказать, с необычайной охотой. Так что - учти - завтра сутра ты можешь проникнуть в ее комнату, и решить свои и мои проблемы одним махом..."
  
  "Интересно, как?" - подумал я, и Барт словно предвидел такой вопрос.
  
  "Если тебе интересно как ты это сделаешь, скажу, что мне стала известна тайна твоей сестрицы. Молоденькая горничная - чье имя я уже успел забыть - сообщила мне за умеренную плату в пару фунтов, что Мэри держит все ценные документы в трюмо, которое никогда не запирает.
  
  Итак, ты все уяснил? Завтра с утра ты украдешь свое злосчастное письмо, и тут же уедешь в Лондон. Тебе не нужно будет воровать эту картину кисти Герберта Да Винчи. Он предложит Мэри свою руку, и прочие потроха - и я избавлюсь от всяческой зависимости. Да, и забрав письмо, ты будешь окончательно уверен в том, что твоя сестрица не станет тебя больше им шантажировать.
  
  P.S. На ужин я опоздаю - встречаю свою сестру на станции.
  
  Бортоломео Хардван."
  
  Из всего письма я четко понял лишь то, что в Ортшоу-холле станет еще на человека больше. План же мне не нравился, но я находил его трезвым и логичным. Вполне возможно, что какой-нибудь остолоп тут же кинется обыскивать спальню своей сестры, как только она уйдет за порог играть с возлюбленным в крикет - но не я! Мне необходимо взвесить все "за" и "против", обдумать все тонкости дела, и потом уже решить грабить шантажистку Мэри или, черт возьми, красть картину юного живописца.
  
  Обдумывание всех тонкостей я отложил на "после ужина". Есть хотелось не только потому, что человеку это свойственно по своей, знаете ли, человеческой природе, но и потому, что этот день был полон переживаний, а стресс, как писали в "Хэлс Джорнал" пару недель назад, вызывает "необоснованное чувство спонтанного голода". Так или иначе, я спрятал письмо и пошел в столовую, откуда уже разносились приветливые ароматы супа и приправ.
  
  Мне хотелось лично поговорить с Бартом, но его, как и было сказано в письме, за ужином не было. Он, вероятно, сейчас встретил всю сестрицу и повел ее в местную таверну "Три кузнеца", что находилась через дорогу от станции. Там из съедобного были только: ватрушки, сэндвичи да местный лаггер. Однако даже подобный набор был куда предпочтительнее, чем дядя и его сорок стариканов, пусть даже вместе с уткой в яблоках и кремовым супом с гренками.
  
  Так или иначе, я сел за стол. Там были все кроме вышеозначенного мистера Хардвана Младшего и мистера Воунтберри, который, видимо, счел нужным для своей личной безопасности отужинать где-нибудь в деревне Стоунбридж (может быть даже - в тех же "Трех кузнецах"). Как вы, верно, помните: за ним охотился Герберт Торнотт, желая надеть ему на голову ведро, но уже не с колодезной водой, а с содержимым местной выгребной ямы.
  
  В столовой стоял галдеж, словно на поле боя: говорили все и сразу, причем - на совершенно полярные темы. Кто-то говорил про то, что правительство бессильно; кто-то - про то, что скоро будет ливень; кто-то про то, что "орды с востока скоро поработят весь саксонский мир". Дядю Мортимера интересовали Балканы, Судеты, Босфор и Дарданеллы, усиление Германии и неожиданно высокий рост цен на зерновые.
  
  За столом так же сидела Мэриэн, так что мне, как говорится, приходилось делать хорошую мину при плохой игре. Она пару раз посмотрела на меня, и в её каменном взгляде ясно читалось: "стащи эту чертову картину". Вероятно, она планировала, что я вместо ужина пойду красть всякую-там живопись! Ха!
  
  Герберт сидел через стол, прямо напротив мня, кстати сказать, рядом со своей перспективной избранницей. Он пытался всячески ее обхаживать, знаете ли. Подавал ей различные яства, пытался завести беседу - но всё напрасно, ведь у Мэри, как вы уже верно поняли, на душе скребли кошки. Она всем своим видом показывала, что Герберт ей противен.
  
  Герберт Торнотт же несколько отчаялся, и решил сделать небольшой перерыв в своих стараниях вскружить голову моей сестре. Он потыкал вилкой остывшее мясо, и спросил меня:
  
  - Послушай, Эд... Ты часом не видел этого проходимца Бэйзила?
  - Нет, не видел.
  - Плохо...
  
  Собственно, на этом наш разговор и оборвался - вошел старый дворецкий Финчерс, и громогласно объявил о прибытии новых постояльцев.
  
  - Пожаловали мистер и мисс Хардван.
  
  Дядя Мортимер встал из-за стола, и побежал к двери, словно к букмекеру на скачках. Он начал здороваться еще задолго до того, как Хардваны показались в дверном проеме. Это были, что весьма логично, Барт и его сестра. Он не пошел ужинать в таверну: просто сходил на станцию, получил там свою сестру - и мигом назад. Успел, можно сказать, как раз к десертным блюдам.
  
  Мисс Хардван заняла место неподалеку от будущей четы Торноттов, её брат, напротив, расквартировался близко от меня. Он сел, и тут же шепотом спросил:
  
  - Эдвард, ты получил письмо?
  - Получил. Но, ничего не понял.
  - Завтра я беру на себя мисс... короче - твою сестру Мэри, а ты в это время крадешь своё письмо из её... этого самого - трюмо.
  - Чьими бы устами!
  - Что?
  - Я, право, удивлен. Бортоломео Хардван, образец правдолюбия, человеческой гордости и кодекса чести образца пятнадцатого века, предлагает мне обворовать родную сестру!
  
  Барт задумался. Но быстро нашел, что ответить.
  
  - Она сама нарушила все кодексы! Шантажистка! Мы должны проучить её... К тому же - я не хочу стоять с ней пред алтарем. Когда придет время и священник спросит: "мистер Хардван, берете ли вы в жены Мэриэн Ортшоу", я скажу "да, черт возьми". Хотя, в душе я терпеть ее не могу! Но я же не вправе отказывать даме, которая вдруг скажет "о, мой герой, я ваша навек"!
  - Даже если она весит, скажем, двести фунтов?
  - Даже если она весит, все пятьсот!
  - Ну, Мэри хотя бы стройна и я бы сказал - красива.
  - Да, возможно. Но ее внутренний мир в гораздо худшем состоянии, нежели внешний.
  - Ладно. Будем считать, что ты меня убедил пойти на это рисковое предприятие. Значит завтра, сразу же после завтрака?
  
  Барт кивнул.
  
  
  Глава Љ5: Сто на сто.
  
  После ужина есть, так сказать, стародавняя английская традиция: женской части коллектива растворяться где-нибудь в пределах дома, а мужской - сидеть за столом дальше допоздна, травить байки, пить горячительно-увеселительное, и, вообще, отдыхать от общества прекрасных дам. Поэтому я остался и некоторое время курил. Увы, увы - вероятно, я бы посидел еще часок, но исчезновение из-за стола Мэриэн и сестры Бэйзила не сказалось на уровне, создаваемого стариками, шума. Именно посему я решил поскорее докурить, и пойти в сквер обдумать всё аспекты, знаете ли, бытия.
  
  Сквер не был огромным или даже большим - просто был средних размеров. Хоть дядя Мортимер и величал это место парком "Animae dimidium meae" [лат. - половина моей души], но всё же это был сквер. Кстати сказать весьма скверный сквер. Здесь, в Ортшоу-холле, где всё зиждется на болотах и топях обычно полным полно комаров. А насекомые не разбирают, как я помню из курса зоологии, где парк, а где их родное болото - и живут радостной жизнью и там и здесь. Особенно если эти места почти что единое целое.
  
  Но довольно о грустном. Это была та ночь, когда на удивление тихо и свежо, когда земля и камни медленно отдают свое, накопленное за долгий солнечный день, тепло, и небеса стоят ясные. Такие, что можно увидеть все звезды, созвездия, и всякие-там кометы без помощи телескопа, а так - невооруженным взглядом. Листва в эти дни приобретает необыкновенную легкость, и подчиняется малейшему позыву ветра, а птицы тихо щебечут где-то там, в кронах деревьев. Да, даже в такой дыре, как дядино пристанище можно найти, как писал какой-то поэт-романтист, "милый сердцу и глазу уголок".
  
  Именно здесь я и решил все обдумать, однако, дойдя до бронзовой статуи трех коней (вероятнее всего - посвященную, уже известным вам, Небесному Грому, Наполеону и Ватерлоо) я осознал, что я здесь не один. Нет, конечно, как говорит Герби, мы всегда не одни - нас вечно "окружает мировая душа, дух планетарной сущности" и что-то этакое, вроде "вселенского эфира". Но, мы люди логичные, и не станем приплетать всякую театральную чушь - условно можно сказать, что в парке был кто-то размером больше комара.
  
  Этот Кто-то сидел на скамейке и читал книгу. Я решил, что раз так уж сложилось, надлежит сказать "здрасьте", что я и поспешил сделать. В ответ я ожидал услышать что-то вроде "добрый вечер, молодой человек", так как я искренне был уверен, что на скамейке нежится один из стариканов, отбившийся от общего стада.
  
  - Добрый вечер. - ответил мне женский голос. В этот момент, как пишут в сентиментальных романах, в окне второго этажа кто-то включил свет, и я смог увидеть свою собеседницу. Это была мисс Хардван. Увы, я не знал ее имени, а она, вероятно не зала даже моей фамилии. Поэтому мне, как истинному наследнику титула и джентльмену, следовало представиться.
  
  - Позвольте предст...
  - Да, да! Вы Эдвард Ортшоу, племянник лорда Мортимера Ортшоу. - перебила она меня, сказать по правде, весьма поразив.
  - Мисс Хардван! Откуда такие познания?
  - Ну-у... Мой брат много говорил о вас. Кстати, зовите меня Джейн.
  - Хорошо.
  
  Я помялся с ноги на ногу, думая - что бы такое сказать. Джейн предложила мне сесть, что я охотно сделал. Расположившись на скамье, я вспомнил про книгу в ее руках - ведь разговор о книге тем и хорош, что один из самых удачных и ненавязчивых: собеседнику будет приятно порассказать о любимом чтиве.
  
  - Что читаете?
  - Один детективчик. Нашла его в южной гостиной на диване. И кстати, я почти уверена, что эта книга принадлежит вам.
  - Вот как? А как она называется.
  - "Кто убил Мори". Автор какой-то шотландец, судя по фамилии.
  - Да, я читал такую книженцию. Но, разве это редкость: такое легкое чтение частенько продают то там, то сям. Когда едешь в поезде это самое милое время препровождение, но увы...
  - Что "увы"?
  - Я так за нее и не взялся. В купе со мной ехал мистер Торнотт.
  - Простите?
  - Ну, один тип. Он все крутится у моей сестры Мэриэн.
  - Это такая... ну... скажем так, компактная?
  - Ага.
  - Понятненько...
  
  Это "понятненько" меня насторожило. Такое безобидное слово, но как сказано! Словно передо мной не хрупкая особа, а матерый сыщик из Скотланд-Ярда.
  
  - Так, как вы решили, что эта книга моя?
  - Вы читали первые пять страниц?
  - Да, дома за завтраком. Но, там ничего интересного. Во всяком случае, Мори еще жив-здоров.
  - Так вот. Вы заложили между пятой и шестой страницей сигарную обертку, или как её еще называют "сигарный бант" от дорогих кубинских сигар. А как я видела, находясь на террасе, вы закупили как раз такую сигару. Да и брат не раз описывал эту вашу привычку. Поэтому я сразу сделала несколько выводов. Во-первых - книга принадлежит курящему мужчине. Во-вторых, обеспеченному материально. В-третьих, книга легкого содержания современного автора - это верный признак желания "скоротать время". То есть, как вы и заметили - дорожное чтение. Значит, это должен быть человек недавно прибывший в Ортшоу-Холл. А сегодня прибыли только вы. Да и всё прочее сходится.
  - Потрясающе!
  
  Видимо напрасно люди говорят, что романы и всякие детективы не стоят выеденного яйца - прок от них есть. Это, несомненно: дедукция и склад ума, как у Эркюля Пуаро.
  
  - Ну что ж, Джейн. Теперь эта книга по праву ваша. Во всяком случае, до тех пор, пока вы не отыщите убийцу Мори.
  - Это сделала его кузина Памона.
  - Вы уже дошли до конца книги? Ну и ну!
  - Нет - это я так думаю. То есть - я это знаю.
  - А там есть дворецкий?
  - Да. - ответила она, судя по всему, предполагая, что я скажу.
  - Вот он и убийца.
  - Нет, я его сразу исключила. Он стар, как... местный дворецкий.
  - Финчерс?
  - Да. А Мори убили топором. Ой! Простите, вы же еще не читали, а я всё рассказываю...
  - Да ничего-ничего. То есть вы клоните, что Финчерс не сможет поднять топор?
  - Имеются некоторые сомнения.
  - Зря - он, знаете ли, крепкий малый. Он в детстве работал у мельника - таскал огромные мешки с мукой по сто раз в день.
  - И все же, я не уверенна.
  
  Далее мы углубились в размышления на тему современной и старой литературы, творчества всех от Шекспира и Байрона до сегодняшних марак, вроде упомянутого выше Торнотта. Когда дело дошло до произведений Герберта, я вспомнил о картине, и о письме, и о завтрашнем плане. Поэтому я пожелал мисс Джейн Хардван "спокойной ночи", и ринулся к себе в комнату, готовится ко сну.
  
  Стоит заметить, что мисс Хардван была совершенно великолепна во всем, за что она бралась: она великолепно говорила, великолепно держала книгу в руках, великолепно рассуждала. Да, господа! Раньше - еще час назад - я полагал, что в природе встречаются только два вида девушек: сильные умом, но дурнушки внешне, или красавицы, но, увы, абсолютно неразумные. Это, как я понимал, можно объяснить своеобразным уравнением - красота плюс сообразительность, а всё вместе это должно быть равно ста процентам, ста частям. И ситуации бывают всякие: скажем, моя сестрица была умна в меру, и соответственно красива в меру тоже. То есть, в случае с Мэриэн, где-то семьдесят к тридцати частям.
  
  Но теперь! Я понял, что раз в тысячу лет рождается мессия, у которого оба таланта пребывают на недосягаемой высоте. Этот (вернее - эта) мессия сейчас читает книжку в саду. Она была красива, умна, а главное - не мнила о себе ничего лишнего. Знаете - женщинам свойственно мнить. Они мнят, что самые-самые, мнят, что никто им не нужен, и даже - что сами способны заработать себе на безбедное существование! Ха! Мне не известно ни одной такой бойкой дамочки.
  
  Надо сказать, что в те минуты, когда я пытался обрести покой, и поскорее попасть в царство Морфея, мне не было известно и половины правды. Я и мыслить не мог, какие страшные сети плетет старушка судьба вокруг моей персоны, и что у нее это весьма успешно получается. В то время, как я начинал видеть свой первый сон, некий господин только закончил пить чай, и пошел в буфет звонить.
  
  Это был мистер Генри Оливер Хардван Старший - умный коммерсант и папаша Барта и Джейн по совместительству. Бывший военный - коренастый и крепкий, он умел общаться лишь, как он сам говаривал, с "солдатским отрепьем". Он поздно ложился спать и рано вставал, так как полагал, что много спать не стоит, ибо "на том свете отоспишься". Так, что он еще и не помышлял о сне как таковом - его день еще только набирал, знаете ли, обороты. Поэтому он поднял трубку и, гордо задрав голову, продекламировал.
  
  - Оператор! Ортшоу-холл мне.
  
  Ждать пришлось недолго. Мистер Хардван жил в городке Илкли, что уютно разместился в долине реки Варф, которая, как и дядины пенаты находилась в местных лесах. Если быть точным - от дяди Мортимера, до этих угодий было миль девять - десять.
  
  Когда соединили, к телефону подошла одна из горничных, которая как раз направлялась втихаря поесть в кухню, а не дворецкий, который, как и все нормальные люди, давно видел десятый сон. Однако Хардван Старший был не промах, и не растерялся.
  
  - Барышня, позовите мне лорда Мортимера Харлема Ортшоу. И поживее.
  
  В ответ, вероятнее всего, ответили, что уже слишком поздно, и спросили, кто звонит.
  
  - Это мистер Генри Оливер Хардван... И ничего не поздно! Лорд Ортшоу ждет моего звонка!
  
  Ожидание было недолгим - лорд Ортшоу, видимо, и, правда, ждал звонка, потому что пасся где-то неподалеку от телефона. Хардван Старший откашлялся.
  
  - Добрый вечер! Это снова я. Я бы снова хотел затронуть вопрос о браке между вашим племянником и моей дочерью. Как мне кажется, венчание стоит провести через месяц в местной илклинской церкви. Да, да. Там починили орган, и теперь будет и музыкальное сопровождение...
  
  Ах, если бы я только мог слышать эти слова! Я бы бежал в Лондон этой же ночью. Но - увы, увы - я крепко спал в своей постели, и мне снился сон. Один, знаете ли, из тех снов, рассказав который психиатру вы наверняка загремите в больничные палаты какой-нибудь "Долины покоя" лет этак на цать. Мне виделось, что сижу и пью чай с молоком и в ус не дую, а тут раз - и стучат в дверь. Входит констебль и Герберт Торнотт. Констебль проходит по комнате и спрашивает:
  
  - Это вы украли произведение молодого Гэ Торнотта из Национальной Галереи Искусств?
  - Нет! Это не...- отвечаю я, что это враки.
  - Он лжет! - кричит Торнотт.
  - Да-а? Тогда вы мистер Эдвард Эвэрэд Ортшоу арестованы! - орет мне на ухо полицай.
  
  Короче, проснулся я в холодном поту за пять секунд до звонка будильника.
  
  Глава Љ6: Мистер Хардван Старший.
  
  Я всегда задавался мыслью, что думает убийца перед тем, как, знаете ли, убить свою жертву. То есть - не так! Я всегда интересовался, какие размышления тревожат убийцу, который обдумывает свое убийство, сидя с будущим покойником, скажем, в парке на лавочке или за обеденным столом. В пресловутом романе "Кто убил Мори" как раз всё начиналось с подобной сцены: убийца и жертва ужинают в кафетерии, а назавтра труп последнего вылавливают из мутных вод Темзы.
  
  И знаете, мне представилась такая возможность: я сидел за завтраком, и прятал взгляд так, что бы он ни коим случаем не пересекся со взглядом моей сестры. Это была пытка! Я ведь знал, что всё, в принципе, идет ровно: сестричка Мэри уедет с Бартом играть в крокет, а я тем временем обнесу её апартаменты, и буду таков. Это проклятущее письмо я, конечно же, тут же разорву, сожгу и съем, что бы оно родимое не попало больше в руки алчного врага.
  
  Но пока я сиживал за столом, пил чай и думал о том, как бы это дело побыстрее провернуть. Не знаю чувствовалось ли за столом моё напряжение, но Мэриэн вдруг спросила:
  
  - Эдвард, что с тобой?
  - Как это "что со мной"?
  - Ну, ты словно сам не свой! Отчего бы это?
  - Мне как-то... э... ну... нездоровится.
   Она осмотрелась - кругом не было не души: стариканы еще спали, Барт уже пошел собираться, Бэйзил к завтраку не явился (видимо, всё еще опасался за свою жизнь), а Герб минуту назад вышел в сквер "подышать".
  
  - Это ты... из-за картины так? - спросила она.
  - Конечно. - нашелся я.
  - Да ладно - не дрейфь. Всё будет нормально. Ты ловкий молодой человек. Корче - справишься.
  - Ага. - ответил я.
  
  Мне решительно повезло, что Мэриэн не поняла моих предательских намерений выкрасть своё письмо из её тайных архивов. Как раз, когда я сказал своё "ага" в дверях возник дворецкий Финчерс. Он был явно удивлен, что все так рано разбежались, и в чайной были только я с сестрой.
  
  - Вы что-то хотели Финчерс? - спросила Мэриэн, заметив его растерянный взгляд.
  - Мисс Ортшоу, я намеревался сообщить обществу, что прибыли мистер Хардван и его секретарь мистер Хостер.
  - Какой Хардван? Он же тут... То есть - не совсем тут, знаете ли - он пошел переодеваться. - вступил я.
  - Мистер Хардван Старший, сэр. Отец мистера Бортоломео Валема Хардвана, с которым вы имеете честь общаться.
  - Папаша Барта. - пояснила Мэриэн.
  - К тому же, мисс Ортшоу...
  - Да? - откликнулась Мери.
  - Мистер Хардван Младший, мисс.
  - Барт. - уточнил я.
  - Он уже привел себя в совершенный вид, и готов отправиться с вами, мисс, в Стоунбридж-Виллидж. Мистер Хардван Младший ждет вас у центрального входа. Он сейчас приветствует отца, я полагаю.
  - Хорошо, пожалуй, я поспешу. Ты все понял, Эд? - удостоверилась напоследок Мэри.
  
  Я ответил, что понял всё. Она вышла вслед за Финчерсом, а я остался сидеть, дожидаясь, когда потенциальная чета Хардван-Ортшоу скроется за горизонтом. Я решил, что для этих целей хватит десяти минут. И это был чертовски верный, так сказать, расчет - Мэри и Барт шагнули за порог ровно, когда мой хронометр отмерил десятую минуту. Они сели в дядин автомобиль, и старина Финчерс повез этих двоих, набор для крикета, пару складных стульев и большую корзину для пикников в сторону вышеозначенной деревушки Стоунбридж.
  
  Я решил, как это пишут в романах и дешевых детективчиках, "не терять ни минуты" и покончить с этим, весьма нервным по своей сути, предприятием как можно скорее. Я уж, знаете ли, такой человек - если мне приспичит что-то поскорее сделать, я это поскорее сделаю! И поэтому я встал, на ходу допил свой чай, и резкими кавалерийскими шагами замаршировал по лестнице. Я был готов! Готов, черт возьми, украсть из Букингемского дворца, или где они там лежат, королевские регалии, колонну Нельсона и Тауэрскую башню в придачу!
  
  И именно когда я был в состоянии решительно исполнить задуманное, меня остановил окрик.
  
  - Эй! Вы... как вас там? Стоять.
  
  К слову сказать, это довольно таки болезненно, когда вы идете воровать колонну Нельсона, а вас останавливают грубым окриком. Несколько смущает, что ли.
  
  Я остановился и посмотрел откуда кричат. Внизу, у подножия лестницы, гордо поставив одну ногу на её ступеньку, стоял некто с рыжими усами и небольшого роста. За ним стоял еще один некто. Оба этих "некто" были как раз - мистер Хардван Старший и мистер Хостер. Однако тогда я с ними знаком не был. Нет, я, конечно, предполагал, что у Барта Хардвана должен быть папаша, но что такой папаша!
  
  - Молодой человек! Кстати, я не расслышал ваше имя?
  - Э... имя?
  - Да, идиот! У тебя же есть имя? - вскипел мистер Хардван.
  
  Ему, как выяснилось, надо было мало, что бы вот так вот взять и вскипеть. Секретарь вышел из тени, и что-то прошептал мистеру Хардвану на ухо. Вероятно что-то вроде "спокойствие, только спокойствие". Но я поспешил представиться.
  
  - Я... это...
  - Что вы там мямлите?!
  - Я... Моё имя - Эдвард Эвэрэд Ортшоу! Э... сэр.
  
  Он помолчал, обдумывая сказанное, и спросил с явным сомнением в голосе.
  
  - Ты что ли сын сэра Мортимера Ортшоу?
  - Никак нет. Племянник.
  - Племянник! Знаю я этих племянников - попрошайки и губошлёпы! - он посмотрел на Хостера, который терпеливо слушал все бредни отставного полковника.
  - Разве я неправ? - спросил секретаря хозяин.
  - Ка-ка-ка... - начал заикаться Хостер.
  - Ироды! Иуды!
  - ...ка-ка-ка... - продолжал свою мысль мистер Хостер.
  - Продадут за тридцать серебряников!
  - ...ка-ка-канечно, мистер Ха-хардван, сэр.
  
  К слову, Хостер - секретарь - был хроническим заикой, и человеком "недалёкого ума". Почему его держал при дворе старый полковник - загадка. Хардван привык, как уже было замечено, за годы службы в войсках не церемониться с людьми, но этого почему-то терпел.
  
  - Значит - племянник старика Морти?
  - Так точно.
  - Ага... ну беги - играй. Хотя нет! Стой. Ваш прощелыга дворецкий повез моего сына и юную мисс в Стоунбридж, кажется. Так что, отведи-ка меня к своему дяде, а потом... там... катись куда следует.
  
  И наша кавалькада двинулась! Впереди, как заправский абориген-проводник, шел я, сразу же за мной - мистер Хардван Старший собственной персоной, ну а замыкал нашу цепь - секретарь. Целью нашего турне был дядин кабинет, напротив которого он, как вы верно помните, удостоил меня чести созерцать его винтовку.
  
  Мистеры Хардван и Хостер исчезли в двери дядиного кабинета. Оттуда донеслось что-то вроде "Генри, как я рад вас видеть" или "сколько лет, сколько зим, старина", однако в ответ последовало недовольное бурчание гостя. Подслушивать я не стал - это по всем моим представлениям нарушало Кодекс Чести Ортшоу, который мне, право, уже изрядно наломал дров.
  
  Глава Љ7: Письмо, ливень и шкаф.
  
  В те славные дни, когда Ортшоу-холл и окрестные деревни были в цвету, когда запах десятка трав и лесных хвой лился повсеместно, когда туманы стояли редко, и уходили с утренней зарей, мне хотелось в тесный и грязный Лондон. Даже дядин дом в эти дни был каким-то веселым, пропитанный запахом тины и пыли, он, словно бы, оживал, радуясь светлым погодистым денькам. Увы, так обычно бывает, когда на твоей главой висит дамоклов меч - стоит только заботам нахлынуть на тебя, и - весь мир спешит радоваться жизни, и предаваться беззаботной неге, когда ты "должен".
  
  Я уже говорил раз сорок, что одна только мысль о том, что мне предстоит переступить порог сестриной обители, и я тут же ощущал в горле ком, размером с Восточный Экспресс! Мне казалась дикой сама мысль этого грабежа. Однако, лучше так, нежели письмо с подтверждением платежа за известный уже вам клуб попадет в дядины ручонки.
  
  Я шел по коридору к заветной двери, озираясь - нет ли где какого вредного старикашки или горничной? Но, фортуна, которая обычно стояла ко мне спиной, вдруг показала свой лик - путь был свободен! Я бы сказал - "увы свободен", так как я давно уже искал весомой причины что бы отложить эту чертову шпионскую миссию.
  
  Но что это! Дверь оказалась заперта. Мэри никогда не пользовалась ключом, так как полагала, что "дома не от кого прятаться", а тут - получите. Это значило, что в комнате есть что-то ценное для нее. А возможно и для меня тоже.
  
  Я встал перед дверью, как баран, узнавший о новых воротах последним. Внутренний голос сказал:
  
  - Ты пришел за делом! Определенным делом! Так ломай дверь и бери письмо! Хотя - нет! Слишком шумно, и улик потом многовато. Лучше так - напротив её окна должна быть сливная дождевая труба...
  
  Это была первая светлая мысль за сегодняшний день. Погоды, как я упомянул, стояли тихие, можно даже сказать, что тёплые, и окна во многих комнатах были раскрыты. Не исключением было и гнездовье Мэри - в углу было открыто небольшое, узкое окошко, через которое я спокойно мог войти и выйти.
  
  С всё выглядело, знаете ли, очень просто. Труба, окно. Но влезть на второй этаж дома - задачка не из легких. Я хоть и был зачислен в своё время в оксфордский клуб гребцов (и даже пару раз участвовал в соревнованиях за приз "какой-то-там ленты"), но подобный альпийский опыт стал для меня первым.
  
  Комната Мэри была образцом отеческой любви: большая и светлая, она была снабжена кроватью с балдахином, ванной комнатой, французским зеркалом эпохи Луи Четырнадцатого, и, конечно же, трюмо. Да, именно! Трюмо!
  
  Удача она такая штука - если где-то повезло - в другом начинании жди беды, если, наоборот, сначала преследуют неудачи - готовь широкие закрома для плодов следующего предприятия. Так свершилось и тут: комната старушки Мэриэн сначала встретила меня холодно - запертой на ключ дверью, но теперь, напротив, порадовала незапертым трюмо. Увы и ах - на этом мои удачи кончились.
  
  Я обшарил всё, но письма не было. Были какие-то письма из Франции, записки, даже два дневника (читать которые я не стал, ибо это подло - врываться в спальню сестры и читать ее сокровенные записи). В этом чертовом трюмо было всё! Не было только моего письма из банка. Оно словно провалилось в тартар!
  
  Я сел, и даже чуть машинально не закурил. Настроение было понурым. Именно в этот момент я заметил, что за окном состоялся жуткий ливень. Деревья вдалеке плясали от мощного ветра то вправо, то влево. Да, ливень начался с мелких капель ровно, когда я лез по водосточной трубе. Но, тогда я был занят тем, как не свернуть себе шею, и не очень-то раздумывал о прихотях природы.
  
  Я подошел к окну и, приложив немало усилий, закрыл его. Ситуация была, как бы это сказал Торнотт, весьма и весьма недоброй, и, так сказать, предвещала беду. Письма, содержавшего на меня финансовую крамолу, найти не удалось, да еще и этот чертов дождь! Теперь мне придется сиднем сидеть тут, пока погода не выправится.
  
  Моё внимание привлекла дверь. Думаю этот интерес комментировать не стоит. Замок, был таким, что открыть его представлялось возможным лишь ключом, как изнутри, так и снаружи. Наверно, какой-нибудь шпион вмиг отпер бы дверь своей чудо-отмычкой, или взорвал бы стену. Увы, увы.
  
  Именно в тот самый момент, когда мне представлялось, как здорово бы было сейчас разнести в клочья эту дверь, в коридоре послышались шаги. И тут я понял всё! За мгновенье в моем мозгу пронеслась целая вереница мыслей, которая четко иллюстрировала, что эти шаги несут лишь зло. Ливень! Этот ливень, остановил Мэри, заставив вернуться домой! В секунду я ринулся к окну - действительно, автомобиль стоял у порога, и Финчерс распаковывал вещи.
  
  В дамских романах десятки раз описывались моменты, когда некто, пришедший к чьей-то благоверной, оказывается застигнутым врасплох именно таким образом. Однако, в романах вместо сестры героя часто фигурировали мужья, обычно весьма брутальные и физически подготовленные к подобной встрече. Всех до единого Дон Жуанов в такой ситуации выручал старый шкаф. Именно туда я, нужно заметить, и ринулся.
  
  В шкафу было темно, пахло пылью и, как мне показалось, даже каким-то ладаном. Шкаф, кстати сказать, был уже не новый - его лучшие годы были в конце девятнадцатого века, когда такие штуковины размером с полдома были в моде, и вызывали у юных модниц неистовое желание купить это чудо и набить его всякими там тряпками-шмотками под самые антресоли. Шкафом, видимо, так активно пользовались, что двери его не закрывались плотно, образовывая дюймовую щель, через которую я мог обозревать часть спинки кровати и прилегающее к ней пространство.
  
  Наступила тишина. Шаги за дверью смолкли. Быть может, что старушка Мэри решила заняться чем-нибудь более важным? Или это вовсе была не она, а какой-нибудь ровесник адмирала Нельсона из дядиных друзей? Но... нет. Чу! Лязгнул замок, и дверь отворилась.
  
  - Боже! Это невыносимо. - сказал голос, который (насколько я разбираюсь в голосах) принадлежал Мэриэн.
  
  Мэри любила побубнить, знаете ли. Если её что-то не радовало, то она могла целый вечер бубнить себе под нос, что отомстит обидчикам, что "всех покарает карма", в прочее в таком же духе.
  
  Так или иначе, она прошла мимо моей импровизированной бойницы, вероятно, затем что бы обратиться к окну, и вернулась снова в зону прямой видимости из шкафа. В руках у нее был легкий макинтош. И именно глядя на этот самый макинтош, я снова почуял недоброе.
  
  Конечно! Мэри направилась к шкафу, намериваясь положить предмет своего гардероба на его законное место. В моём сознании всё закувыркалось, словно меня ударило электротоком. Ведь, как, подскажите, как я должен оправдываться, что я должен говорить, когда родная сестра, открыв дверь шкафа, обнаружит там среди своих платьев и панталон родного братца! Извращенец, да и только! У меня и так в этом доме репутация, как у Калигулы или Нерона - всё обитатели этих славных долин полагают, что в Лондоне я только и занимаюсь тем, что придаюсь мотовству и разврату. Дядюшка, бес ему в ребро, так и говорит "Эдвард - развратник, сумасброд, дармоед, гуляка и самый безответственный тип, которого знала Англия". Теперь, как я полагаю, к моим регалиям можно добавить еще "подглядывальщик за родной сестрой" или "гардеробный маньяк".
  
  И вот рука её уже, было, взялась за бронзовую ручку шкафа, как в дверь постучали.
  
  Она отстранилась назад, кинула на постель свой проклятый макинтош, и, что вполне понятно, пошла к двери.
  
  - Мисс, вам срочный телефонный звонок - сказал Финчерс, который, надо отдать должное, сказал это весьма кстати!
  
  - Звонок?
  - Да, мисс. Телефон есть в буфетной.
  
  И Мэри убежала в буфетную. Она любила, знаете ли, когда ей звонят и всё такое. Однако в комнате я всё еще чувствовал чьё-то присутствие. Словно тень что-то мелькнуло в просвете между неплотно прилегающими дверьми - и в следующее мгновение распахнуло их.
  
  Когда долго сидишь в шкафу, любой свет, даже не слишком тусклый, воспринимается, как прожектор в тысячу свечей. Я, наверно жмурился минут пять, так мне показалось. Когда, наконец, глаза мои прозрели, я увидел перед собой Финчерса, лицо которого было как всегда никаким. Именно "никаким" - ни радостным такой встрече, ни грустным, ни переполненным ужаса, а просто - "никаким".
  
  - Добрый день, сэр.
  - Да-да. Добрый.
  
  Ситуация требовала объяснений с моей стороны.
  
  - Э... Финчерс... старина...
  - Не трудитесь, сэр. Мистер Хардван...
  - Барт? - спросил я, подразумевая "не Бортоломео ли выручил меня, послав на помощь верного старика Финчерса".
  - Совершенно верно, сэр - мистер Хардван Младший.
  - А то в этом доме развелось слишком много всяких Хардванов.
  - Вы правы, сэр.
  - Я просто полагаю, что следует уточнять о ком идет речь: о моём товарище или о его милитаристе-папаше.
  - Да, сэр.
  - Так или иначе, что там Барт?
  
  Я сделал шаг и горделиво вышел из шкафа.
  
  - Он сообщил мне о вашем положении. Учитывая все аспекты дела, я осознал, что вы, сэр, находитесь в щекотливой ситуации.
  - Я бы сказал, в весьма щекотливой!
  - И поэтому, я решил, что вызвать мисс Мэриэн к телефонному аппарату - наиболее простое и успешное из всех предприятий.
  
  В тот момент, я поймал себя на мысли, что Бортоломео весьма добрый малый, и с головой у него всё очень даже. Однако в следующую секунду я понял, что слышу в коридоре шаги. И эти самые шаги, вероятнее всего, принадлежали моей обманутой сестре.
  
  Сказав дворецкому что-то в роде "благодарю покорно" и всё такое прочее, я выскочил назад в окно и оседлал сливную трубу. Это было моё спонтанное решение. Дождь, слава богам, кончился - это очевидное преимущество. Но, как и под большинством дождевых труб, после сильного ливня, под этой за время моего отсутствия выросла целая лужа. В которую, надо сказать, я и съехал.
  
  Весь мокрый и в грязи по самые уши, ваш покорный слуга припустил в сторону уже вышеупомянутого сквера.
  
  Глава Љ8: Планы.
  
  Я проскочил мимо статуи трех коней, и уже ринулся в открытые стеклянные двери южной гостиной, как столкнулся лицом к лицу с кем-то. Именно с кем-то. Когда летишь весь в грязи к себе, параллельно прячась от глаз посторонних - такие встречи в дверном проеме явно некстати.
  
  - Привет, Эдвард! Кстати... что с вами?
  
  Это была Джейн. Ах, Джейн... При других обстоятельствах я был бы рад такой встрече.
  
  - Э... Я, знаешь ли, гулял... м-м-да... а тут этот ливень.
  - Ах, вот оно что! Так. Скорее, скорее переодеваться!
  
  Это было сказано таким менторским тоном, что я словно снова очутился в школе, и меня отчитывают за какую-то шалость.
  
  - Переодеваться?
  - Да! Мой дядя Стив, как сейчас помню, тоже промок под дождем до нитки. Именно, так же - гуляя в саду. И, знаешь что?
  - Что?
  - Получил воспаление легких и чуть не умер! Если бы я не привела доктора - он наверняка бы испустил дух!
  
  Я сказал Джейн, что именно первое что я сделаю, как окажусь в своем пристанище - так это тотчас же переоденусь, переобуюсь и выпью огромную кружку шоколада, причем самого горячего, что есть на свете. Она ушла в сквер - радостная тем, что спасла еще одного бедолагу от неминуемой смерти, а я ринулся наверх, навести порядок в своем облике.
  
  То как я принимал ванну, читал, сидя в халате, свежую "Таймз" и перехватил немного бренди - я полагаю, не суть важно, и эти события вполне можно пропустить. Однако на моменте выбора галстука следует остановиться подробно.
  
  Только я приступил к решению этой сложной проблемы, как в дверь постучали.
  
  Я открыл дверь и увидел Барта.
  
  - О, Бортоломео! Ты как раз кстати. Какой галстук ты посоветуешь: этот - серый, в легкую черную клеть; или этот - черный, в серую полоску?
  - Какой, к чертям, галстук! Ты достал письмо?
  - Увы и ах. Я видел у нее сотню писем, но ни одно из них не было моим.
  
  Барт, как мне показалось, волновался за это письмо куда больше меня. С одной стороны - понятно - любой, здоровый умом, человек будет готов сделать всё, что бы уберечься от брака с моей сестрой Мэри. Однако, с другой стороны - опасность не была столь велика. Ведь если я не похитил или (мне так приятнее для слуха) не добыл письма, то единственным выходом для меня было украсть эту жуткого вида картину. А как мне это сделать - я ума не приложу!
  
  - Значит ты не нашел письма?
  
  Иногда некоторые даже самые сильные интеллектом люди вдруг, словно бы, теряют весь свой ум. Именно это явно и случилось с моим приятелем, когда он услышал от меня дурные вести. Вспоминая, что Гунны обычно казнили гонца, принесшего аналогичные факты, я решил продолжить свою мысль.
  
  - Именно из этого следует заключить, дорогой друг, что тайная операция по обшариванию трюмо Её Величества - провалилась. Что, вероятнее всего, ведет меня в сырую могилу неизвестности.
  - Какой, к чертям, неизвестности?!
  - Ну, это очевидно - либо украсть картину кисти Герби Торнотта, и тем нарушить все свои моральные каноны; либо этой картины не красть, и не получить от дяди ни одного звонкого дуката.
  
  Я прошел к зеркалу и принялся завязывать галстук.
  
  - К тому же - продолжил я - у меня есть одна теория, куда Мэри могла спрятать письмо. Но...
  - Что "но"?
  - Но, это место недоступно. Когда я спросил Мэри, что я буду делать с картиной Торнотта после её похищения, она ответила громко и ясно - сдашь в камеры хранения на местной станции. Так, я полагаю, она и поступила. Камер там немного больше десяти, и грабить железнодорожную кампанию я не намерен. Так что - сам понимаешь, что меня ожидает.
  
  Барт изменился в лице. Еще пару минут назад он был не то что бы ликующим, но, во всяком случае, здоровым на вид молодым человеком. Сейчас же лицо его стало пепельно-белым, а под глазами налились мешки. Так или иначе - он явно был несколько, я бы сказал, расстроен. Пожевав немного носовой платок, он спросил:
  
  - А о моей судьбе ты не подумал?
  - Ну, знаешь ли...
  - А то... как бы это сказать... в случае если Герби не пойдет под венец с твой сестрой, то, вероятно, следующий по очередности иду я!
  
  Это не было для меня секретом. И у меня в голове (еще, когда я выбирался из лужи, в которую не так давно угодил) возник дерзкий план. Поэтому я закончил работу на галстучным узлом, и с демонстративной жеманностью подошел к камину и нажал кнопку электрического звонка.
  
  - Зачем ты вызвал дворецкого? - тут же спросил Барт, словно эта кнопка и его способность говорить были каким-то образом связаны.
  
  Я не стал отвечать. Почти сразу в дверях возник Финчерс. Дело в том, что, то ли его комната, то ли комната для слуг была на этом этаже, и весьма недалеко, надо сказать. Так что вот он - старина.
  
  - Что вам угодно?
  
  Я ждал этого вопроса.
  
  - Мистер Бартоломео Хардван планирует совершить небольшую поездку.
  - Какую, тысяча чертей, поездку? - вскричал Барт, несвойственным для разумных приматов, голосом.
  - В как-его-там... Ну эту деревню... э... Финчерс, вы не помните?
  - Да, сэр?
  - Тот дом, который я выиграл в прошлом году? Ричстон? Виркстоун?
  - Высоко вероятно, сэр, что вами подразумевается деревня Фишбонстоун, что находится в сорока милях к северо-западу.
  
  Да это была та самая деревенька. Я выиграл дом и - сколько не помню, но точно больше ста - акров земли у одного прохвоста. Он проигрался тогда здорово, и был готов уже поставить на кон всё что угодно, включая последнюю рубаху. Конечно, покер нельзя назвать моей стихией, знаете ли. Я, вообще, считаю карты величайшим злом - после денег, разумеется.
  
  Так вот. В этом доме, что зиждется на пологом, поросшем камышом склоне озера Фоллоу, я провел две недели с ряду в начале этого лета. Места там замечательные: холмистые высоты, дикие и не стрелянные лесные угодья, и - полная скука! После Лондона, где каждый на каждом шагу кипит варево жизни, деревня Фишбонстоун показалась мне некрополем.
  
  - Финчерс - сказал я - подготовьте скарб мистера Хардвана к продолжительной поездке в этот самый Стоун.
  
  Хардван смотрел на меня так, как рождественский гусь смотрит на топор. Он молчаливо прошелся по комнате, собираясь с мыслями, и, наконец, спросил:
  
  - Может быть ты, Эдвард, растолкуешь мне... э... какого черта я забыл в этой деревне? Это - во-первых. Во-вторых - что я должен сказать отцу? Который, кстати здесь.
  - Да-да. Я имел честь встретить его.
  - И, наконец, в-третьих - как эта поездка убережет меня от женитьбы с Мэриэн?!
  
  Я не знал ответов на многие вопросы. К примеру, я не имел ни малейшего понятия, почему луна крутится вокруг земли, земля вокруг солнца, а не наоборот. Я не знал, почему горит лампочка, и всё такое прочее. Но! Я точно знал всё три ответа на эти вопросы.
  
  - Итак, во-первых - в эту деревню ты едешь с целью схорониться там до лучших деньков. Так сказать, переждать временное помешательство моей сестры, и так далее. Это, собственно, одновременно и ответ на твой третий вопрос. Сорок миль расстояния для нее это хорошая преграда, так как уехать сейчас она не может. Ей, как я понял, так же как и мне, нужно получить дань с нашего общего дядюшки Морти.
  - Хорошо... Но... что я скажу отцу?
  - Ну, это очень просто. Скажешь ему... вернее - я сам ему передам, что ты уехал в этот Стоунфиш или как его там для заключения сделки.
  
  Барт вроде бы оживился. Потом снова потускнел.
  
  - Какой еще сделки?! Это же дикие места!
  - Ну, это не Вест-Индия же, а просто - деревня. Скажешь, что тебе нужно купить, ну, скажем, акции или ценные бумаги.
  - Акции?! В богом забытой деревне!
  - Ну, или что-то еще можно купить. Финчерс - обратился я к дворецкому.
  
  Он уже довольно-таки долго стоял в дверях, разглядывая потолок.
  
  - Что там можно купить, в деревне этой?
  - Сэр, я бы посоветовал сказать, что мистер Хардван Младщий надумал купить дом и определенное количество земельных угодий. Так же, сэр, для большего эффекта в разговоре с мистером Хардваном Старшим советую заметить, что земля в тех местах стремительно дорожает.
  
  Мне эта идея показалась прекрасной.
  
  - Именно, так. Я передам твоему папаше, что ты ухал в этот самый...
  - Фишбонстоун, сэр - пришел на помощь Финчерс.
  - ... скупать земельные наделы у местных землепашцев.
  
  Бартоломео неохотно согласился. Когда перед моим товарищем, знаете ли, встает выбор, слышать ли: гневный рёв отца или свадебные колокола в местной церкви - он неизменно выбирал первое.
  
  Глава Љ9: Стоунбридж Виллидж.
  
  Поезд, окутанный облаками жгучего белого пара, рванул вперед, словно им выстрелили из огромной пушки. Дав два длинных гудка, локомотив прибавил ходу и скрылся за поворотом. Я, как помню, еще долго стоял, глядя вслед. Откуда-то из-за елок и сосен, что тянулись вдоль всего холма, всё еще доносился рокот паровоза. Я думал. Нет, не о том, как далеко шагнула научная мысль, и всё такое прочее. Я думал о том, как мне теперь тихой сапой украсть эту чертову картину.
  
  Отпустив старика Финчерса с машиной в Ортшоу-Холл, я поспешил в местный придорожный паб. Это был весьма насыщенный событиями день, и посему моему организму требовалось некоторое количество топлива. Хорошая жареная дичь сгодилась бы. В "Холл" возвращаться хотелось меньше всего. Я, конечно, наобещал Бортоломео, что поясню причину столь неожиданного отступления его отставному папаше. Но, сами понимаете, так как мистер Хардван был хорошим собеседником, и человеком крайне приятным - мне не терпелось с ним свидеться.
  
  Паб, между тем, словно вымер. За столами и столиками (которых я насчитал ровно четырнадцать штук) сидел лишь один посетитель. Поскольку это был паб, или, вернее сказать, трактир, или даже просто - придорожная харчевня - в помещении было темно и пахло базиликом. На стенах висели обитатели местного леса: две белки, кабанья морда, лисьи и кроличьи шкурки и кто-то еще в том же духе. Трактирщика где-то носило.
  
  Как я заметил выше - было темно. И поэтому я не сразу признал в единственном посетителе мистера Воунтберри, который (если вы еще помните) уронил на голову мистеру Торнотту ведро колодезной водицы, а затем бесследно пропал. Так или иначе, он радостно махал мне куриной ногой.
  
  Я сел. Мы заговорили. Выяснилось, что Бэйзил здесь уже довольно долго, снял комнату, и, короче, назад не спешит.
  
  - Может это и верно - заметил я - Спешить в "Ортшоу-Холл" ради того, что бы увидеть ненаглядную Мэриэн, дражайшего Торнотта и солнцеподобного мистера Хардвана Старшего - это чересчур.
  - Верно - отозвался Бэйзил.
  - Единственный приятный взору человек из всей этой своры - Джейн.
  - Э-э-э...
  - Что "э"?
  - Ну-у-у...
  - Ты не считаешь её приятной? По-моему среди всех этих маразматически-ревматических стариканов, она это, словно яркий луч солнца, пробившийся сквозь серые своды облаков.
  - Ну, конечно. Она, конечно же, серый свод солнца среди стариков - или как оно там - но в сравнении с другими барышнями она довольно-таки брутальна.
  - "Брутальна"?
  - Да. Видишь ли - своим умом. Она раздавит тебя, задушит извилинами за первые три дня собеседований. Именно "собеседований", поскольку говорит она так, что любой, даже самый толковый архивариус от зависти повесился бы. Ты ей: "я думаю, что эта шляпка тебе не идет". Она тебе: "ваш конгломерат стихийных мнений лишен смысла, и не поколеблет моего решения носить сей головной убор". Уж поверь мне - не поколеблет.
  - Ты, что... её знаешь?
  
  Бэйзил рассмеялся так, что чуть не подавился своей трапезой.
  
  - Знал ли я её? Да мы были помолвлены.
  - Когда? Где?
  - Год назад, в Каннах.
  - И, долго?
  - Три дня.
  
  Подобные новости всегда вызывали у меня исступление. Нет, конечно, глупо полагать, что цветущая леди, наподобие мисс Хардван, вела до встречи с молодым человеком, наподобие меня, отшельнический образ жизни. Она, что само собой разумеется, "вольная птица", да и ухажеров у нее вероятно было два батальона. Но! Вот так вот! Что бы закадычный друг-приятель был без пяти минут женат на той единственной и приятной моему взору!
  
  Короче, сами понимаете, я не сразу нашел, что же такое ответить.
  
  Бэйзил, увидев моё замешательство, решил продолжить.
  
  - Ну, вот... Так о чем это я? Да - помолвлены мы были ровно три дня. Я встретил её еще в Лондоне. Кажется на вечеринке у мистера Стью Харбора. Ты знаешь Хромого Стью?
  - Нет.
  - Странно... Впрочем - это и не важно. Тогда я думал таким же путем, как и ты, братец. Она идеальна - думал я, она само совершенство, бла, бла, бла, яра, яра и все такое прочее. С денежками у меня проблем не было никогда. Я познакомился с ней, и мы начали кутить! Ах, как мы кутили! На те звонкие дукаты, что разошлись по ресторанам и игорным заведениям Сохо, можно было бы купить дюжину клубов наподобие твоего "Дедала".
  - Хорошо. Можешь не докладывать про то какой ты щедрый малый. Наслышан.
  - Так или иначе - уже через недели мы объявили о помолвке. Свадьба была обведена в календаре жирным грифелем - и тут началось! Я, как и всякий нормальный джентльмен привык выпить какого-нибудь шери или бренди, выкурить добрую трубку или заморскую сигару. С этим было покончено уже к полудню второго дня.
  - От тебя отняли выпивку - и ты убежал?
  - Почти. Помимо выпивки, Джейн крайне ревнива и пунктуальна. Я терпел еще полутора суток - и затем бежал в Индию. Якобы к умирающему дяде.
  - Не прощаясь - так и сбежал?
  - Ну, нет. Позже, как сейчас помню, письмом я сознался в ошибочности своих чувств. Короче - открестился от нее чем мог.
  - Ты не думаешь, что этим мог ранить сердце юной мисс? - негодовал я.
  - Это вряд ли. После нашей псевдопомолвки она "почти что выла замуж" три или четыре раза. Результат этих попыток был аналогичен моему случаю. Теперь, правда, другая ситуация.
  
  Последняя фраза особенно меня заинтересовала. Услышав ее, я отчего-то сразу представил, что ничегошеньки доброго для меня эти слова не значат. Я выдержал паузу и спросил.
  
  - Какая еще "ситуация"?
  - Папаша...
  - Мистер Хардван Старший.
  - Да... этот мистер... Старший. Он твердо вознамерился выдать и сына и дочь. С сыном - Бартоломео - проблем никаких. Папаня отправил его в Ортшоу-Холл с одной целью - свести его с твоей сестрой.
  - Мэриэн?
  - У тебя есть еще сестры?
  - Нет. Я полагаю...
  - Так вот. С Джейн же сплошное расстройство. Учитывая то, что я уже пройденный этап в ее биографии, а мистер Торнотт просто не в счет - следующая жертва - ты, Эдди.
  
  Не знаю как вы, но я не слишком почтительно отношусь к слову "жертва". Мне отчего-то вспоминаются зулусы и прочие дикие племена, не брезговавшие человеческими жертвами во славу своих диких божков. Для всех зулусов такое событие было религиозной вакханалией, для жертвы - смертным часом, когда его трепещущее сердце пронзали кремневым ножом. Поэтому мне, опять же, захотелось уточнить некоторые детали.
  
  - О чем ты?
  - Ну... Бартоломео в поместье уже месяца два, а прогресса в его отношениях не видно.
  - Кстати он сегодня отбыл. В Фиш... Бонк... Шмонг... Какой-то-там Виллидж. По делам, я бы заметил.
  - Да? Тогда, их отношения окончательно зашли в тупик. К тому же, пребывая здесь, я встретил папашу Барта. Утром он прибыл поездом. Громогласный такой воевода.
  - Да, этот малый умеет произвести впечатление.
  - Так или иначе, он не был уверен, что отыщет тебя. А меня он помнит хорошо, поскольку знаком с моей теткой Елизаветой, и гостил у нас что-то около месяца. Короче, он передал мне это приглашение на твое имя.
  - Приглашение? - переспросил я и взял в руки конверт. - Вот как...
  
  Он не был заклеен. Внутри находился лист мелованной бумаги, на котором значилось следующее:
  
  " Семейство Хардван приглашает мистера Эдварда Эвэрэда Ортшоу принять участие в праздновании Карнавала Илклинских Лесорубов."
  
  Я помолчал немного, затем неуверенно спорсил.
  
  - Каких еще, к чертям собачьим, лесорубов?
  - Илклинских. У жителей Илкли есть поверие, что один раз под топором заговорило дерево, и его не стали рубить.
  - Заговорило дерево. Как интересно. И мистер Хардван зовет меня в это Илкли смотреть на говорящие деревья? Сомневаюсь... Не удивлюсь если на этом празднике топора будет и Джэйн.
  - Ну, вот! Можешь же когда захочешь.
  - Да. Тут всё шито, я бы сказал, белыми нитками. Схема стандартная и новшествами не блещет. Сначала конгломерат "отцов семейств" пытался скрестить Барта и Мэриэн - но из этого, как известно, мало что вышло. Теперь взялись за меня и Джейн.
  
  Бэйзил выдержал паузу и заявил.
  - Так или иначе, но это неплохой повод для тебя смотать из Ортшоу-Холла после того, как ты сегодня вечером украдешь картину мистера Т!
  
  Глава Љ10: Кража века.
  
  Вечер наступил предательски быстро. Я договорился с Бэйзилом, что он будет ждать меня у старинных часов на втором этаже. Однако, ждать пришлось мне.
  
  План был прост до безобразия. Я должен был проникнуть во флигель, выключить дядюшкин генератор, затем вломиться в пустой "номер" мистера Торнотта, что бы стащить шедевр, и тут же рвануть на станцию в Стоунбридж Виллидж. Там я сяду на первый же поезд и рвану в этот чертов Илкли к Хардванам на праздник. Единственное, что омрачало этот продуманнейший план - я толком не представлял куда деть эту самую картину. На то что бы сжечь её просто не было времени, а оставлять её в станционной камере хранения мне бы не удалось, поскольку в это время они закрыты. Ну, а про то, что бы сплавить картину Бэйзилу не было и речи.
  
  По ходу составления плана возникли некоторые вопросы. Во-первых, как по исполнении получить от Мэриэн интересующий меня документ? Во-вторых, не будет ли комната мистера Торнотта заперта так же, как в свое время было с комнатой Мэриэн? И, наконец, в-третьих - не выйдет ли мне всё это боком.
  
  На первые два вопроса ответы нашлись сами собой. Платежку за "Дедал Клаб" в мое отсутствие получит Бэйзил. А, что бы не волноваться по поводу торноттовской двери, я решил раздобыть ключи у какой-нибудь горничной.
  
  Третий вопрос был, скорее, риторическим.
  
  Бэйзил появился с получасовым опозданием. Я не скрывал своего праведного гнева.
  
  - Слушай! Я опоздаю на поезд если ты... Кстати, о поездах... Билеты принес?
  - Да, да. Вот они. Продавали только во второй класс. Видимо до Илкли вагоны первого класса не ставят. Хотя раньше ставили...
  - Хватит молоть ересь! Лучше скажи Финчерсу, что вещи стоят у порога моей комнаты. Пусть отнесет их в машину.
  - Уже сказал.
  - Хорошо. Ладно, Бэйзил. Иди, жди в автомобиле. А! Да... Ты попросил горничную оставить ключи?
  - Этого не потребовалось. Я одолжил их у Финчерса. Держи.
  
  Закатное солнце зашло за кроны деревьев. День тихо отдавал свои форпосты, уступая ночи. Бэйзил ушел к автомобилю. Для моего побега был выбран дядин паровой автомобиль. И если вам кажется, что моя учесть была много хуже участи Бэйзила - попробуйте сами кочегарить подобного монстра!
  
  Я же, выйдя из дома, отправился к флигелю. Он, слава богам, не был заперт. Рядом с флигелем лежала старая лестница. Нужно сказать, хорошие идеи приходят в самый разгар таких дел, ровно, как и аппетит приходит в самый разгар еды. Я решил, что будет странным, если картина пропадет из запертых апартаментов художника. Начнут разбираться, выяснят, что я просил у дворецкого ключи. Необходимо симулировать ограбление. Или что-то в этом роде.
  
  Посему я взял лестницу и кинул ее под окнами, где приблизительно выходили окна Герберта. Сначала я хотел прислонить ее к окну, но, во-первых: я точно не знал какое из окон именно его (и вычислять это было долго и не слишком-то нужно), во-вторых: лестница, стоящая у окна, хорошо видна издалека, и уже сама по себе наводит на мысли об ограблении. А так всё выходит довольно логично: вор украл бесценное творение, вылез по лестнице, и как смог замел следы.
  
  Я вошел во флигель. Строение было небольшое, но все же внутри его поделили еще на три части: кладовую, дровяник и комната с интересующим меня генератором. Помимо генератора в комнатке находился еще всякий хлам - канистры с топливом, швабры, метлы, лопаты, садовая тележка, целая куча тяпок и даже - железный лом. Над генератором был пульт с лампой накаливания, по работе которой можно было судить о работе генератора в целом.
  
  Машина пыхтела, и делала электричество. Я стоял рядом, смотрел на часы и думал: как, черт возьми, обезвредить это чудо двадцатого столетия! Как-то до этого я не слишком думал о том, что стану делать, что бы вырубить это механическое счастье. Во всяком случае, я ожидал увидеть здоровый рубильник или красную кнопку. Но на пульте была дюжина каких-то вентилей, которые я крутил в разные стороны минут десять. Иногда лампочка тускнела, иногда начинала гореть раз в пять ярче. Но выключить ее я не мог.
  
  И тут я вспомнил про лом.
  
  Дело в том, что из корпуса аппарата выходил вращающийся маховик. Ну, или что-то в этом духе - такое большое чугунное колесо с тремя толстыми спицами. Вероятно, во мне проснулся древний человек-дикарь, который решил, что если что-либо не выходит понять, то это "что-либо" надо сломать, тупо долбанув по этому "чему-либо" кремневым топором.
  
  Как вы верно уже догадались, я схватил лом и сунул его между спицами. Лом зажало. Маховик остановился, в чреве мотодинамо что-то дважды весьма колоритно лязгнуло - и свет погас.
  
  Я вышел из флигеля. Было уже довольно темно. Но, не темноты я боялся, господа! Мне было по-настоящему боязно столкнутся с кем-нибудь на выходе из флигеля. Ведь, потом будет необычайно сложно объясниться.
  
  Озираясь, я пошел к парадному входу. Там у входа стоял уже под парами автомобиль. Бэйзил курил неподалеку. Проходя мимо, я подал знак, что, мол, всё хорошо. Впрочем, и сам Бэйзил наверняка понял, что все идет как надо - дом, еще пять минут назад утопавший в электрическом свете, был темным, словно склеп.
  
  Войдя в дом, я понял, что совершил первый просчет - не взял фонарь. Это может показаться мелочью, недостойной особого внимания, но можете мне поверить - добраться до заветной двери комнаты мистера Торнотта было задачкой не из легких.
  
  Мэриэн была права в одном - в доме царила паника, как на тонущем корабле: прислуга и дядины гости носились по слабоосвещенным коридорам, натыкаясь друг на дружку, ругаясь, падая, роняя свечные упаковки. Бардак был дикий. Пока я путешествовал по дому, на меня, кажется, налетел старик Торнотта (или кто-то еще весьма упитанный), извинился, и побежал дальше.
  
  Так, в обычной обстановке и при нормальном уровне освещенности, на то, что бы добраться до апартаментов Герби было нужно пара минут. Но сейчас! О боги! На это самое путешествие потребовалось полжизни. Скажем, Одиссей, будь он на моем месте, проклял бы всё, и сбежал назад на Итаку к жене и детям. Но я был несколько из другого теста, нежели этот сказочный грек - и потому, растолкав всех по углам, и даже дав два смачных пинка по корме одного из дядиных гостей, который плотно застрял в лестничном проходе, я-таки достиг цели своего странствия!
  
  Отперев дверь, проник вовнутрь. М-да. Да же без электрического освещения комната выданная мистеру Торнотту выглядела на сто очков вперед всех прочих комнат. В ней были два широченных окна, выходящих на запад (вернее, на северо-запад - но это к делу не относится) так, что лучи умирающего закатного солнца богато освещали её алыми красками. Конечно, Герби, как знатная свинья и растяпа, успел превратить эту комнату в полный бедлам, раскидав кругом свое художничье барахло: краски, мольберты, полотна, - но даже такой эта комната была великолепной!
  
  Впрочем, меня сейчас куда больше интересовала возможность опоздать на илклинский поезд, нежели полудохлое солнце и творческий сумбур, залитый алыми красками.
  
  Кстати, о красках. Отыскать работу "портрет Мэриэн, тонущей в океане" оказалось не так-то просто - кругом лежали легионы картин, одна краше другой, и орды тубусов. Откуда у человека, который отбыл из Лондона с одним тубусом, через два-три дня их появился целый выводок - было для меня загадкой почище, знаете ли, загадки того же Сфинкса. Но, как говорится, кто ищет - тот всегда найдет.
  
  Через двадцать минут я был на станции "Стоунбридж Виллидж", а нужный тубус стоял среди моего багажа. Безил крутился рядом. Он был необычайно счастлив, что мы обдурили всех, а главное - мистера Герберта Торнотта, которого он не мог терпеть, и, по его мнению, тепереча этот неудачник сядет в такую глубокую лужу, со дна которой долго будет всплывать.
  
  - Я вот что подумал. - обратился я к Бэйзилу, который любовался тубусом немного издалека.
  - Да?
  - А что если меня обнаружат с картиной... ну...до того, как я её сожгу или что-нибудь в этом духе?
  - Обнаружит?
  - Ну. Скажем, приеду я в гости к Хардванам в Илкли, а там меня спросят: "что это за тубус такой, молодой человек?". Не пошлю же я к черту хозяина дома, сказав что это не его ума дело!
  - Да, Эд, в этом есть рациональное звено. Но, есть выход. Можно эту картинку модернизировать.
  - Модоизи... Что сделать?
  - Обновить. Да так, что бы её сам автор не узнал. Ну, скажем, закрасить... или нарисовать что-нибуть поверх. - сказал Бэйзил и куда-то смылся. Тоже мне - мастер интриги! Как её закрасить или модернизировать? У меня минут пять до поезда. Кровью, что ли!
  
  Как бы в ответ на это Бэйзил возник, словно из-под земли. В его руке было ведро с дёгтем.
  
  Глава Љ11: Илклинское гостеприимство.
  
  Я прибыл в Илкли поздно - пробило уже часов одиннадцать. Было совсем темно, и все местные жители наверняка разбрелись по домам. Поэтому, выбравшись на "Илкли Стэйшен" я впервые задумался о том, как же мне добраться до хардвановского гнездовья. Мне и моему багажу.
  
  На платформу вывалило еще несколько человек. Они деловито разбрелись, поскольку, вероятно, были здесь уже раньше и хорошо представляли, куда им двигаться. Я же застыл на месте, прикидывая где может находится кэб или какая-нибудь там повозка.
  
  Тут я обратил внимание, что у станционного зала ожидания топчется человек с табличкой "Э. Э. Ортшоу".
  
  - Добрый вечер. - поздоровался я. Хотя скорее подошло бы "доброй ночи", но это уже мелочи.
  - Здравствуйте.
  - Я Эдвард Эвэрэд Ортшоу. Вы, часом, не меня встречаете?
  - Вэ-э-вас. - ответила принимающая сторона. Только сейчас я узнал, что это был мистер Хостер. Тот самый Хостер, который еще утром барражировал с папашей Барта по коридорам Ортшоу-Холла.
  
  - Вы же Хостер, верно? Я думал, откровенно говоря, что вы остались в гостях у дяди Морти.
  - Не-нэт. Я прибыл сюда днём, что бы подготовить всё к прибытию гостей.
  - На праздник илклинских лесорубов? - уточнил я.
  - Дэ-дэ-да. Зэ-зэ-завтра дэ-дэ-днем должны прибыть еще мистер Ортшоу Старший - ваш дядя и мисс Мэриэн Ортшоу.
  - Моя сестра? Как мило. А я-то надеялся на тишину и покой... Вы не желаете выпить? - спросил я, поскольку после сегодняшних приключений мне больше всех хотелось утопить свою усталость и печаль в вине пьянящем и дурмане.
  - Почэ-чэ-му нет! - оживился Хостер. Он сказал, что тут неподалеку есть таверна "Сизый голубь", а чемоданы мои можно отправить вместе с прислугой. Я согласился, и мы пожаловали в таверну.
  
  В вышеозначенном заведении было пустынно. Мы сытно поели и принялись за большую бутылку конька.
  
  - А где же хозяин дома? Разве он не должен точить топоры и всё такое прочее - ведь завтра такой важный день! - поинтересовался я.
  - Он звонил... Вам налить?
  - Да, спасибо.
  - Скэ-кэ-казал, что срочно отбывает на машине в какой-то Фишпоркстоун - или что-то в этом духе - за сыном.
  
  У меня ком встал в горле.
  
  - Как это "за сыном"? Он поехал в Фишбоунстоун? Вы не путаете?
  - Нэ-эт. Днём ему сказали, что мистер Бортоломео уехал по делам. Точнее - скупать землю в какой-то богом забытой деревушке. Папаша был в ярости. Он так и сказал: "поеду в - как вы там сказали - за этим прохвостом, будет знать, как не слушаться отца родного".
  - Плохо.
  - У мэ-мэ-мистера Хардвана Старшего свои планы... Еще? - спросил Хостер, указав на бутылку.
  - Да, не откажусь.
  - Так вот, папаша Хардван планирует выдать своего сынулю за вашу сестру.
  - Да, мне это уже доложила разведка. Однако, я... Будете?
  - Кэ-кэ-конечно!
  - Это... О чём это я?
  - "Однако, вы".
  - Ах, да! Однако, я подозреваю, что и на мой счет имеются планы.
  - Что вы говорите...
  - Да-а. Мне кажется - быть может, что только кажется - что картель "папаша Хардван & дядя Мортимер" задумал выдать меня... за меня... мисс Джейн.
  
  Хостер как-то погрустнел, знаете ли. Он ничего не ответил, а только налил себе полный стакан коньяку, осушил его и сунулся носом в тарелку с остатками гарнира. Через секунду он рыдал, как ребенок. Рыдал и заикался.
  
  - Ну-ну, старина. Не стоит так расстраиваться... - начал было я рефлекторно успокаивать товарища по оружию, как он оторвался от блюда, выпрямился и налил себе и мне еще.
  
  - Э-это вполне закономерно... - сказал он.
  - Конечно.
  - Я ждал этого...
  - Разумеется.
  - Я люблю её, а она... она такая солнцеподобная! Понимаете?
  - А то!
  - Она тоже любит меня... Но, как она пойдет против воли отца?
  
  Я уже давно пришел к выводу, что в клане Хардванов весьма строгая субординация. И если уж Барт - этот красавец и пожиратель женских сердец - бегает по всяким там Ортшоу-Холлам только потому, что папаша "так сказал", то что можно говорить о бедняжке Джейн! Папенька скажет ей: "Джейн, дорогуша, мне и моему кошельку надобно, что бы та вышла за Эдварда прямо на празднике лесорубов" - и она выйдет как миленькая. И похоронит все грезы свои и мечты, я бы сказал.
  
  Чарли подтвердил мою предпоследнюю догадку:
  
  - Она говорит, что вышла бы за меня, но "папенька" наверняка будет против.
  - "Наверняка"? То есть - никто этого не проверял?
  - Конечно нет!
  - Конечно! Всмысле... Какого черта - "конечно". Может он и согласится? Как можно быть в чем либо уверенным до самого... этого... конца, когда, черт возьми, никто не спрашивал папашу! Может он только и ждет когда ты... Кстати как тебя?
  - Чарли...
  - ... когда ты, Чарльз, подойдешь к нему и скажешь: "я хочу встретиться с Джейн у алтаря"! Может быть, он запрыгает от радости на одной ножке и благословит вас!
  - Вряд ли. Скорее выкинет меня ко всем чертям. Еще?
  - Давай. Может быть, и выкинет! Ведь кто не рискует, тот не пьет шампанского. Кстати о шампанском! Хозяин принеси нам с Чарли еще одну добрую бутылку!
  
  Не знаю, добрый человек, можешь ли ты похвастаться такими же рекордами на ниве винопития. Мы с Чарльзом просидели в "Сизом голубе" всю ночь и выпили столько, что даже самый прожорливый верблюд удавился бы от зависти! Мы немного побуянили, расплатились и выкатились вон что-то около десяти часов следующего дня. Нас было трое: Чарли Хостер, ваш покорный слуга и чертов тубус с чертовой картиной. Наше трио маршировало к гнездовью Хардванов.
  
  Путь был, я бы сказал, долгим и ненастным - нас швыряло из стороны в сторону. Мистер Хостер даже пару раз опробовал на глубину местные канавы. Да и про меня нельзя было сказать, что я был трезв как стекло.
  
  Вдалеке я увидел человека. Сначала я не придал этому факту значения - знаете ли, людям свойственно ходить то там, то здесь, и всегда есть ощутимый шанс наткнуться на одного-другого. Но этот братец мне был подозрительно знаком. Всё в нем напоминало одного моего знакомого - и сутуловатость, и длинные патлы волос. И, вы знаете что? Я не ошибся - это был мой старый знакомый. Вы, вероятно, уже растопырили уши, чтобы услышать про него хоть что-то для себя новое. Но, увы - этот господин вам уже примелькался.
  
  Итак, шаркающей походкой и радостно вертя зонтом, мне на встречу маршировал сам мистер Воунтберри! Проще говоря - Бэйзил. Учитывая, что мы с ним расстались вчера вечером, и я рассчитывал не увидеться с ним еще, минимум, до Лондона - это был, знаете ли, сюпризец.
  
  Я замахал ему. Чарли сказал, что его, вероятно, заждался хозяин и поспешил домой.
  
  - Привет, привет. - сказал я.
  - Очень интересно... - ответил Бэйзил.
  - Что?
  - Что "что"?
  - Что, говорю. "очень интересно"?
  - У тебя видок, Эдди, словно тебя пыльным мешком из-за угла огрели. Ты же должен быть дома у Барта!
  - Ага. А ты должен быть в деревне Стоунбридж, дрыхнуть в доме, у какого местного поселянина.
  
  Бэйзил замялся - было видно, что он бы с радостью дрыхнул сейчас в деревне, но прихоть судьбы закинула его на праздник Илклинских лесорубов, черт бы их всех побрал.
  
  - Я не могу и носа показать в этой самой деревне! Вынужден был иммигрировать на нейтральные территории.
  - Что так? Должен в трактире?
  - Если бы так. Надеюсь, местное пиво не вытеснило событий прошлой ночи из твоей худой башки?
  - Нет, не вытеснило. Впрочем, мы с Чарли не пили пива. Нас щедро снабдили шампанским, портвейном и вишневой настойкой.
  - С каким еще Чарли?
  
  Я прояснил ситуацию про Чарльза Хостера и его давнее амурное взаимопонимание с мисс Джэйн Хардван.
  
  - Печально. - сказал Бэйзил.
  - Весьма. А ты значит здесь прячешься от мистера Т.
  
  Бэйзил ответил, что-то вроде того, что подозревал мистера Т в том, что он заподозрит его (Бэйзила), поскольку он (Бэйзил же) первый подозреваемый. Но, Бэйзил не из тех, кто прячется за чужие спины. И если выпадает единственный за тысячу лет шанс дать смачного пинка этому-самому мистеру Т, то Бэйзил готов сделать это хоть сейчас, не взирая на последствия. Так что сейчас автор похищенного полотна явно перерыл уже весь Ортшоу-Холл, и уже начал рыть в Стоунбридже.
  
  Но разговор вдруг принял иной оборот. Бэйзил увидел у меня в руках тубус, и заорал как бешеная корова:
  
  - Какого черта?!
  - Что, что, что?
  - Тэ-тэ-тэ... - начал заикаться Бэйзил. Да, эта чертова хостеровская икота, видимо, передается воздушно-капельным путем - иначе такой эпидемии не объяснить.
  
  - Тубус! - выговорил наконец Воунтберри.
  - Да, совершенно верно. - согласился я, ибо совершенно очевидно, что мой собеседник прав.
  - Я думал, что ты его сжег!
  - Нет, я пока не успел... Но что так волнуешься - ведь ты же картину "модернизировал" так, что её сам автор не узнает.
  - Ну, да... Конечно, конечно... - немного успокоился Бэйзил.
  
  И его беспокойство было вполне очевидным, и даже более того - я полнейшим образом разделял его. Однако, не судите меня строго. Я был занят разговорами с Чарли, и времени на то, что бы развести кострище да побольше на полу трактира у меня просто не было. Поэтому я сказал, что, как только окажусь в доме у Хардванов - сожгу картину в камине. Это успокоило моего сотоварища.
  
  - Кстати, я остановился в "Рыжем Лисе". Это что-то вроде отеля, но на илклинский манер. Там же поселился твой или, вернее, дядин друг - Кембел Секонд.
  - Дядя Герберта?
  - Собственной персоной. Его, как собственно и всех прочил гостей твоего дяди, не пригласили жить в доме у Хардванов. И они - эти старики-весельчаки - понаехали на праздник, разместившись в этом, с позволения сказать, "отеле". Понимаешь теперь, олух, почему я волнуюсь за сохранность или, вернее, "несохранность" этой чертовой мазни! В Ортшоу-холле сейчас весело - там полиция.
  - Полиция?
  - Они решили, что это ограбление. Попросили Торнотта описать шедевр - и он описал! Так, что у констеблей сложилось впечатление, будто это как минимум золотое руно, расшитое рубинами! Я лично оцениваю нынешнее положение в пять лет каторги. Но это мелочи по сравнению с тем, что нас ждет!
  - А что нас, собственно, ждет?
  - То! Эдвард, включи свой мозг - это помогает. Хотя в твоем случае... Короче, Герб обыщет все поместье и всю деревню - так?
  - Так. Но картины не найдет. - сказал я, поигрывая тубусом.
  - Там нет. Ну и куда он поедет? К дяде! А крутиться где будет? В этом "Лисе"? Нет! Он будет ухлестывать за Мэриэн, а это в пяти шагах от тубуса! Так что сожги его! Сожги!
  
  На этом мы и расстались. Я побрел к Хардванам, мистер Воунтберри побрел к "Рыжему Лису".
  
  Глава Љ12: Подарок любимой.
  
  Вероятно, любой другой, оказавшись в Илкли, принялся бы описывать красоты местности: леса, окружавшие город, луга на юге, холмы на севере и, несомненно, реку Варф, которую называли "рекой" скорее по привычке, так как нынче это был поросший камышом ручей. Я же не из числа тех, кто крадут картины, а потом любуются природой где-нибудь в захолустье. На душе у меня было неспокойно. Однако, ситуацию надо было оценивать трезво, что в моем случае сейчас было тяжеловато, знаете ли.
  
  Дом Хардванов носил гордое название "Тихий Дол", что больше подходило для какой-нибудь психиатрической лечебницы, но это к делу не относится. Сам дом находился глубоко в парке, который, по сравнению с дядиным сквером, казался слоном против новорожденной мухи. Тут были и пруды-озёра, и вековые деревья, и тихие аллеи, и беседки с гротами. Короче, всё по высшему разряду.
  
  Дело в том, что фамилия Хардванов сделала состояние на древесине, или еще вернее - на бумаге. Давным-давно, кто-то из пра-пра-пра-пра-Хардванов решился заняться этим делом, и уехал из Лондона в местные края. В те времена тут вместо каменных мостовых и кирпичных зданий были две-три мазанки и колодец с мутной водой. Но, за десять лет большие деньги сделали своё дело. Так что вся культура этого города была, я бы сказал, "лесорубской", и предстоящий праздник так же был из этой когорты.
  
  Как мне рассказали позже, праздник ввел сам "пра-пра". Дело в том, что местные жители очень много, с позволения сказать, потребляли пива, и это сказывалось на работе лесопилок и прочей инфраструктуры. "Пра-пра" собрал всех и сказал, что так, мол, дело не пойдет - лучше вы работайте весь год без пива, а потом, раз в год, пейте, пока бочки в трактирах не опустеют. Мало того - пейте на деньги этого самого "пра-пра".
  
  Конечно, кое-что с тех пор изменилось. Выпивку в большинстве случаев надо покупать самому, да и праздник ограничили одной неделей (открытие - в воскресенье, закрытие - в следующую субботу). Так, что (учитывая, что это был четверг) очень скоро прозвучат фанфары, и начнётся пьяная лесурубщина.
  
  Но что давали мне эти бесценные знания? Ровным счетом нуль полезности, которую я бы смог применить так, что бы оба потенциальных брака Ортшоу-Хардван не состоялись. Этой ночью я понял, что желаю счастья и долгих лет совместной жизни Чарли и Джэйн, поскольку Чарльз Хостер подходил для неё в сто крат удачнее, чем Эдвард Ортшоу. Короче это был именно тот день, когда любовь, зародившаяся в ночной тишине дядюшкиного сквера, начала умирать.
  
  Но это мало относится к делу, так как ваш покорный слуга уже стучал бронзовой колотушкой в фамильные дубовые двери "Тихого Дола".
  
  Мне не спешили открывать, и я повернулся к парку. День был погожий. Солнце заливало кроны деревьев и пронизывало их тонкими струями лучей. Старый тенистый парк. Я вздохнул полной грудью. Это жизнь! Никаких топей, болотищ и гнилых трясин - только чириканье маленьких пернатых дуралеев, засевших где-то в зелени вековых дубов. Аллеи, начинавшиеся у дома, нитками разбегались до самого горизонта. Это рай. Может эта детективоподобная Джейн и не так плоха? Может в сени этих аллей она откроется как романтическая или даже рафинированная барышня? И тогда - может к черту этого Чарли?
  
  Вдруг я услышал, что за мой спиной кто-то кашляет. То есть - нет. Не заходится кашлем, а, скорее, просто сказал "кхе-кхе". Привлек внимание, знаете ли.
  
  Я обернулся. Огромная двойная дверь была приоткрыта, и на пороге стоял чинный дворецкий. Стоял, похоже, уже давно.
  
  - Что вам угодно, сэр? - спросил дворецкий, и я понял, что наш Финчерс против него - мальчишка. Этот (хоть и тоже в годах, но) высок, "широк в кости" и обладает необычайно властным голосом и такой же внешностью.
  
  - Сэр? - переспросил он, подозревая, что имеет дело с мимом.
  - А! Да-да... Я... это. Ну, приехал на праздник этих лесопилов... рубов! - ответил я. Голова напрочь отказывалась работать без порции мартини. И pronto!
  - Вы, вероятно, мистер Ортшоу Младший, племянник лорда Мортимера Ортшоу, сэр? - догадался дворецкий.
  - Да. Но я предпочитаю, что бы меня звали "Эдвард Ортшоу". Или просто "мистер Ортшоу". Или... да - можно "Эдвард". Или... Ну, раскрепощенно - "Эд", "Эдди"...Или... А то, просто, вы знаете. Это "Младший", оно как-то угнетает... Ну, типа, как бы, говорит "ты младший". Понимаете? Нет? Ну, вроде как, "ты недоросль, который ничего не смыслит во всех этих штуках, вроде жизни и её... денег и прочая". - я заметил, что меня понесло, поэтому решил остановиться на достигнутом. Конечно, всё это было результатом выпитого с Чарльзом в "Сизом голубе".
  
  Мы вошли в холл. Огромное помещение с парадной лестницей в три этажа и каменным барельефом во всю стену. На барельефе рыцари, орлы, змеи, еще какая-то чушь и, конечно-разумеется, герб Хардванов.
  
  Я спросил дворецкого можно ли мне комнату с камином потому, что я якобы болею простудой и не выношу сырости. Дворецкий сказал, что моя комната с камином и прочими удобствами, и если я хочу, то камин растопят прямо сейчас, и впредь будут так же поступать хоть каждый вечер. Я был счастлив - прислуга растопит камин, а я швырну в огонь этот чертов тубус - и делу венец. Но не тут-то было.
  
  Раздался грохот такой силы, словно "Тихий Дол" со всеми его обитателями провалился в преисподнюю. Это спустилась (или, вернее - "слетела") с парадной лестницы некая особа женского пола. Точнее, она сначала сказала некое приветственное "А" или "Ага", и после этого кубарем ринулась вниз. Конечно же - прямиком ко мне.
  
  Если бы эта женщина передвигалась по дому с большей грацией, то я бы успел спросить у дворецкого кто это такая. Но, увы-увы. Она встала передо мной во весь свой рост, и выдала:
  
  - Вы, верно, Ортшоу Младший! - это было именно утверждением, а не вопросом. Я сказал, что я, и верно, Ортшоу. Мне уже хотелось выдать ей свой коронный монолог "зовите меня Эд", как вдруг - бац - и в голове моей возникло временное просветление. Пока мартини боролся с шампанским за право обладания моим разумом, способностью говорить и трезво мыслить, я вдруг осознал, что владею (впервые за часов восемь-десять) ситуацией. Эта барышня, решил я, жена папаши Барта - проще говоря, миссис Дафна Хардван. Она, как я слышал от Барта, женщина волевая, споров не терпит, и если уж она говорит, что "это надо делать так-то, а не иначе" - лучше делать так, как она говорит.
  
  - Да... Я - Эдвард Орт...
  - Вы художник? - перебила она.
  - Что? - переспросил я.
  - Я заметила у вас в руках тубус. И сделала вывод, что или вы художник, или инженер. Но как говорил ваш папа вы, скорее, гуманитарий, нежели математик. Поэтому я решила, что вы художник.
  
  Этот чертов шерлокхомсизм просто в крови у Хардванов. Вернее у всяких мисс и миссис, населяющих вышеозначенное семейное древо. Ты еще не успел и рта открыть - а уже и не надо. "Вы любите гулять ночами по крышам, а вашу кошку зовут Эллис". Чертовщина какая-то!
  
  - Вероятно, эта картина особо дорога для вас? - продолжила допрос мамаша Хардван.
  - Не-ет. Я, вообще, собирался её... - чуть не сказал "сжечь". Вовремя понял, скажи я так, и весь Илкли не будет ни минуты сомневаться в том, что я сумасшедший, который сначала рисует картины, потом их жжет. Поэтому, что бы избежать неловкой паузы, я ляпнул первое, что пришло мне на ум.
  
  Кто-то из великих сказал, что оговорок не бывает. Что это всё из "подсознательного" переходит во "что-то-там-еще" с тем, что проецироваться на нашем эго. Или вроде того. Короче, у меня, видимо, была еще жива в памяти история несчастного Герберта (собственно, в соавторстве с Бейзилом, сотворившего это полотно), решившего принести своё творчество как дар любимой. Да и вполне очевидная свадьба давно будоражила моё воображение. Поэтому я и выдал:
  
  - Вообще-то, я собирался её... подарить.
  - Подарить? Как мило! В наши времена "отдающих" всё меньше. - с радостью в голосе сказала мамаша. Она также уточнила, что вакантные места этих самых "отдающих" часто занимают "берущие": хапуги и скупердяи. Некоторое время она бредила насчет "современных нравов" и "юношей", которые по, её мнению, "не те, что при Виктории". С этим, братцы, не поспоришь. Но, замолчав на секунду, она вдруг, что называется, вогнала в крышку гроба последний гвоздь:
  
  - Погодите-погодите! Я знаю, на спор знаю, кому причитается в дар эта картина!
  
  С меня спрос маленький, так как связь с реальностью я снова утратил. Дело в том, что я, пока хозяйка разглагольствовала о нравах и всяких там давателях-брателях, заказал у дворецкого виски с содовой (в соотношении девять к одному). Поэтому я, в момент последнего высказывания мамаши Хардван, стоял упоенный добычей, и думал о том, как приму ванну, а потом - сожгу чертову торноттовскую мазню. Конечно, я поддакивал там, где требовалось, что бы подчеркнуть свой интерес к беседе.
  
  - Э? - спросил я, ибо только что вышел из комы.
  - Да! Это ведь ясно! Я слышала, что вы ухаживаете за Джэйн. Очевидно, что это подарок для нее! Ведь так?
  - Ну-у-у... Выходит так... Подарок... - мысли, из без того вялые, после приема очередной порции алкоголя почти сникли. Я решил, что не важно для кого этот подарок - гореть ему через час-другой в огнедышащем чреве камина. Поэтому я добавил:
  
  - Для... этой... как бишь её - Джэйн.
  
  Миссис Хардван прямо-таки ожила. Она стала похожа на курицу или утку - так она закудахтала. Она сказала, какой я, понимаешь, правильный, и как всё это романтично. Но во всяком благом деле, отметила она, нужна помощь со стороны. Монолог был очень длинный. Я скучал и потягивал виски с содовой, как в друг, случилось страшное. Даже боюсь вспоминать.
  
  Мамаша как раз говорила о помощи любящим сердцам, как вдруг её осенило:
  
  - Да вам же нужен багет!
  - Багет?
  - Рама для вашей картины. Как же вы, молодой человек, наивны! Ваше полотно будет во сто крат краше, если его обрамить изысканным багетом!
  
  Я, по правде говоря, рассчитывал, что "мое полотно" во сто крат краше разгорится в камине еще до обеда. Но, из чувства глубокого уважения сказал:
  
  - Разумеется! Я то думаю: "чего мне для полного счастья не хватает". Так вот, спасибо вам, сегодня же отнесу это... эту картину... полотнище это в ближайшую багетную мастерскую. Что б там её как надо разделали под орех.
  - Да что вы! Не надо я обо всем позабочусь. - говорит, значит, и выхватывает у меня картину в тубусе. Я в шоке, стою с пустым стаканом и смотрю на нее так, как выкинутая на берег рыбина смотрит на море.
  
  - Это... Да не утруждайтесь... - сказал я.
  - Нет, для меня это не проблема. Видите ли, дедушка Барталомео был коллекционером - он сорок лет сряду продавал и скупал картины. Так что, весь чердак завален пустыми рамами от его произведений. А наш садовник хорошо столярничает. Я попрошу его подогнать багет, а Вудсмитт - наш дворецкий - повесит её где-нибудь на видном месте. Вы её Джейн и пода"рите!
  
  Сказала, и побежала вверх по лестнице. Унося с собой ценный тубус. Впрочем, ну и черт с ним, подумал я, и попросил старика Вудсмитта сляпать мне еще один виски с содовой.
  
  Глава Љ13: Вся шайка в сборе.
  
  Прошло три дня. Если вы помните, я возлагал великие надежды на местное парковое хозяйство, красота и благолепие которого должно было, по идее, превратить детектива-любителя миссис Джейн Хардван в кроткую и романтическую натуру, внимающую стихам, и нежно вздыхающую: "Ах, Эдвард". Но, не тут-то было. То есть, с "Эдвардом" я оказался прав - она меня только как "Эдвардом" и звала. Не "Эд" или "Эдди" - именно "Эдвард". Клянусь, если я был бы лордом, как мой дядя Морти, она звала бы меня "лорд Ортшоу, сэр" или что-то в таком роде. Такая у нас была романтическая дипломатия.
  
  Если учитывать, что мои чувства к юной мисс начали угасать еще с момента прибытия на "Илкли Стэйшн", то после того как она официально запретила мне курить и употреблять спиртное - я понял точно, что мы не пара друг другу.
  
  Я не из тех, кто выкуривает по три портсигара в день и выпивает шесть литров портвейна - но всё-таки! Надо иметь совесть! Я ведь и так почти не курю и не употребляю. А, если вспомнить наш с Чарли эпизод в "Сизом голубе", то это, так сказать, исключение, подтверждающее правило.
  
  Кстати, к Чарли, после вышеозначенного начала сухого закона, я проникся братской, я бы сказал, любовью. Я понял, что Чарльз - идеальный кандидат в мужья этой юноокой детективше. Ведь он вообще не курит, выпивает правда (видимо - с горя), но это дело поправимое. Во всяком случае, для старушки Джейн. Всё это подтвердилось снова, когда я встретил Бэйзила во второй раз.
  
  Мы встретились на Клок Сквер. Бэйзил был с зонтом, хотя дождем и не пахло - погодка была, знаете ли, погожей. На мой вопрос он ответил довольно резко:
  
  - Да, дурья твоя башка, я вижу, что на небе не облачка, и все такое прочее! Просто, кто же знал, что в этот чертов Илкли на этот чертов праздник слетятся все, кто есть в радиусе двадцати миль! Зонт нужен мне, как форма экстренной маскировки от Торнотта. Он приедет со дня на день! И я не хотел бы столкнуться с ним лицом к лицу.
  - Вот как... - удивился я. Можно, конечно, подумать, что удивление принято выражать словоформами похлеще, но, поверьте, я был сражен.
  
  Да, за те дни, что пробыл в "Тихом доле", в него съехались все - дядя Морти, Мэриэн. Кстати вернулся и мистер Хардван Старший, притащив из той деревни - Фишбоунстоуна - своего сына - мистера Хардвана Младшего. Кстати этот момент следует отметить особо. Когда папаша Хардван шел по лестнице к дому он орал на сына: "когда тебе говорят "сиди" - сиди, когда говорят "катись в захолустье" - катись в захолустье". Короче, я понял, что мой план отправить Барта в ссылку провалился, и сейчас папаша Хардван закладывал новые виражи с целью поженить мою сестрицу и своего сынка. Встретив меня, Старший трижды переменился в лице, сформировал из морщин и зубов что-то отдаленно похожее на улыбку и сказал, что очень рад меня видеть. Удивительное преображение, не так ли? В моей душе еще жива травма от встречи с ним на лестнице в Ортшоу-холле.
  
  - Значит, здесь будет мистер Т? - переспросил я.
  - Да. Как будто бы я точно сейчас это и сказал. Надеюсь, ты сжег картину?
  
  Надейся. С той самой поры, как миссис Дафна Хардван экспроприировала тубус, я даже представить себе не мог его дальнейшую судьбу. Может он сейчас висит в людской, а может - в Букингемском дворце.
  
  Я вкратце пересказал Бэйзилу итог моей встречи с мамашей Хардван.
  
  - ЧТОООО! - заорал в ответ мистер Воунтберри. Было видно - настал его черед превратиться в соляной столб минуты на три.
  
  - Да, я знаю - дела паршивые. - согласился я.
  - Паршивые?! Паршивые?!! Да ты представляешь, что теперь со мной сделает Герберт, если встретит?
  - Нет, не представляю. И почему именно только с тобой. Крал-то я.
  - Да нет. Ты не понимаешь. Картина... ну... Он думает, что виноват я, поскольку я не удержался и...
  - И?
  - Подколол его...
  - "Подколол"?
  - Ну, да! Пошутил, если будет угодно.
  
  Я знаю, какие у Воунтберри шуточки. Да и вы помните одну типа "облей-водой-Герба". Поэтому приготовился услышать повесть.
  
  - Я посадил тебя на поезд до Илкли, а сам поехал назад в Ортшоу-шолл. Во-первых: вернуть авто твоего дяди, во-вторых: посмотреть, как будет метаться Торнотт. И тут мне пришла мысль!
  - Мысль.
  - Да такая идейка. Приходит, скажем, Герб в свою спальню и видит: картины ценной нету, окно открыто, внизу лестница лежит - так?
  - Так-то оно так, но...
  - Так вот, слушай. Приходит, видит такое дело, и... что делает?
  - Идет к дяде Морти, и говорит, что у него картину стырили.
  - Нет. Он в шоке. Он, верно, рванет за полицией в Стоунбридж Виллидж. Телефон-то в доме есть, но его нет у констебля. Единственный телефон в деревне - на станции, а времени уже - ого-го. Рванет он, думаю в деревню за констеблем, так?
  - Так, наверное...
  - Я остановился у дома и жду. Машина стоит под парами. Курю. Знаю - вот-вот должен обнаружить пропажу! И, правда - обнаружил. Я уже замерз весь, собирался уходить, а тут он выскакивает. Весь взъерошенный такой. Орет: "мне срочно нужна машина". Надо, говорю, бери. Он прыгает в машину и улетает в темноту. Темно же страшно. Ему и невдомек, что я в деревни на обратном пути увидел телегу с навозом, пригнал, и грамотно припарковал её метрах в тридцати от машины. Так что бы Герби набрал порядочную скорость.
  - И он её набрал.
  - Перебрал. Перелетел через руль и ушел в вонючие глубины. Я, конечно же, не стал дожидаться всплытия. Пошел пешком в деревенский трактир, снял комнату до утра, а утром был таков.
  
  Прелестно. Только этого и не хватало. Если раньше Герберт мог подумать, что так, мол, и так картину украл какой-то сумасшедший домушник-коллекционер, то теперь Бэйзил посеял зерно сомнения. Ясно было - как бы раньше не обстояли дела, теперь Герб не исключал варианта, что картина - это дело рук негодяя Бэйзила. Так нить дедукции может довести и до меня. Но я совсем забыл об одном дельце:
  
  - А что с письмом? - спросил я.
  - Каким еще письмом?
  - Таким. Письмом с платежкой из банка, которое ты обещал вырвать из оцепеневших пальцев Мэриен, когда все будет кончено.
  - Письмо всё еще у нее.
  
  Очень славно. От этого письма, как было сказано мною выше уже раз двадцать, зависело всё: моё квартальное содержание, которое дядя исправно мне выдавал, моё благосостояние, и, вообще, будущее всей этой аферы с клубом Дедал, если вы помните о чём я. И теперь человек, которому вы доверили взять эту священную реликвию, этот Грааль моего светлого будущего, это Копье Судьбы, сообщает вам так непринужденно, что письмо он прощелкал!
  
  Бэйзил заметил моё некоторое замешательство. В состоянии некоторого замешательства, как мне сообщила год назад одна особа, я становлюсь похожим на диковинную плоскомордую рыбину - как бишь её там. Короче, можно сразу определить нахожусь ли я в состоянии некоторого замешательства или не нахожусь.
  
  - Она сказала, что сама передаст тебе письмо.
  - Очень хорошо... просто-таки замечательно.
  - Кстати вот и она! Привет Мэри! - сказал Бэйзил, глядя сквозь меня. Судя по всему сестрица стояла прямо за моей спиной.
  
  Дело было в том, что все эти дни, которые я пробыл в Илкли, я старался всячески избегать её общества. Словно ниндзя - коварный и неуловимый - я появлялся за обеденным столом и исчезал так же загадочно. Так же обстояло дело с завтраком и пятичасовым чаем. Все происходило как у фокусника, которого я как-то раз видел на Бродвее. У него там пустой черный ящик. Он накрывает его плащом. Хоп! Скидывает плащ - а там барышня. Снова накрывает! Хоп-хоп! Скидывает - а там снова пусто. Так же и я. Обед подан - хоп - я за столом. Кончился обед - хоп-хоп - меня уже и след простыл.
  
  Просто я понимал, что встреча с Мэриэн - сомнительное удовольствие. Письмо, как я думал, у Бэйзила, а картина у мамаши Барта. Мэри спросит "где картина", а я что скажу? Конечно, письмо в безопасности. Опять же - как я тогда полагал. Но, все-таки встреча не предвещала ничего хорошего, а береженого, как говорится, бог бережет. Но сейчас переговорить было нужно. Добыть письмо - и снова в подполье.
  
  - Привет-привет! - сказал я, всячески симулируя радость её встретить.
  - Привет. Что это ты, братец, за игры затеял?
  - Игры? - привычно переспросил я.
  - Да, игры. Прячешься, словно заяц. Негде тебя не застать. Просто шпион какой-то!
  - Я? Прячусь? Вот он я. И я не прячусь. Я что прячусь, Бэйзил?
  - Нет, Эд - сама доступность. Его может найти каждый, кто... - начал Бэйзил.
  - ...кто хочет меня найти. Видимо, ты, старушка, не особенно этого жаждала. Вот Бэйзил жаждал. Ты ведь жаждал? - спросил я.
  - Ага! Еще как жаждал. И нашел его. Только вышел из дому, жаждая встретить Эдварда - а вот и он! - поддержал Бэйзил.
  - Точно. А вот и я. Туточки. И не прячусь, как какой-то там кролик или шпион. - подтвердил я.
  - Я рада это слышать. Бэйзил, ты не мол бы нас оставить? - спросила она.
  - Если это дело о картине - то он в курсе всех дел. - вмешался я
  - Вот как? - удивилась Мэриэн.
  - Именно так. Я стоял, как это... Эдди? - поинтересовался Бэйзил.
  - "На стреме", если я не ошибаюсь. - заметил я.
  - Да. Так что, можно сказать, что вся шайка в сборе. - подытожил Бэйзил.
  
  Беседа могла идти в таком роде еще час или два. Но Мэриэн была конкретна:
  
  - Где картина, оболтус? - поинтересовалась она.
  - А где письмо? - парировал я.
  - Сначала картина - потом письмо.
  
  Тут у меня наступило неожиданное просветление.
  
  - Сгорела в камине пару дней назад.
  - Это точно? Бэйзил? - Мэриэн явно не особенно надеялась на случай.
  - Конечно! - подтвердил он.
  - Еще бы! - заверил я, скрестив пальцы.
  - А доказательства? - спросила она.
  - Э... Тубус! - мозги у меня сегодня шуршали так как надо.
  - Тубус?
  - Тубус Торнотта! Он у меня в комнате! - воскликнул я. Дворецкий принес мне тубус первым же вечером. Картина ушла в дело, и тубус вернули мне, как владельцу. На его корме была, кстати сказать, металлическая табличка, на которой было выгравировано "Герберт Эсквайр Торнотт". Остается только гадать, почему никто (ни дворецкий Вудсмитт, ни мамаша Хардван) не задался вопросом - что эта вещь делает у меня.
  
  - Хорошо. Встретимся и произведем обмен. Пусть - в десять вечера у... Ты знаешь Лазурный Грот? - спросила меня сестра.
  - Лазурный Грот? Какой еще Грот? Бейзил? - замешкался я.
  - Аюшки! - отозвался Бэйзил.
  - Ты знаешь где этот Лазурный Грот?
  - В Брамли-он-си, наверное. - предположил он.
  - Опа! Я в Брамли не поеду.
  - Господи! Пошли моему брату хоть фунт головного мозга! - ожила Мэриэн, - Причем тут Брамли-он-си, скажите на милость? Лазурный Грот это беседка у озера Блэквотэр, что в нижней части парка "Тихого Дола"!
  - А. Ну, да-да. Конечно. Беседка у озера Как-его-там. В парке. - отреагировал я.
  - Где-то снизу. - добавил Бэйзил.
  
  Мэриэн фыркнула и пошла к дому. Отойдя немного, она повернулась и крикнула в нашу сторону:
  
  - В десять! Запомни - в десять. Вечера!
  
  Еще раз фыркнула и была такова. Я же подумал, что найти этот грот, название которого я уже успел забыть, найти будет непросто. Так что и дома следует выйти часиков в девять.
  
  Глава Љ14: Лазурный Грот.
  
  Конечно, когда я говорю, что из дома следует выйти часиков в девять, я выхожу с получасовым опозданием. Ну, чаще - с пятнадцатиминутным. Это такая общая черта у всех Ортшоу, знаете ли.
  
  Так вот, выкатываю я из дому, и начинаю соображать: где же в хардванском парке находится это самое озеро Блэквотэр и этот самый Грот. Честно скажу, я обошел все три озера. Последнее, как явствовало из надписи на каменной плите, носило гордое название "Империал", и было выкопано по повелению основателя этого поместья, родоначальника династии Хардванов и ярого любителя лесорубов. Короче - по приказу того умника, что построил Тихий Дол.
  
  И вот, вдоволь налюбовавшись местными озёрами, я решил - довольно. И только я так решил, как заметил женский силуэт на той стороне Империала. Я поднял руку и крикнул. Девушка заволновалась, начала смотреть по сторонам. Мне же потребовалось минуты две что бы обогнуть озеро, и уже на подступах к ней, я еще раз крикнул.
  
  - Эгей!
  
  Я положительно считал, что это - моя сестра. Что Мэриэн просто надоело сидеть в гроте, и она ринулась сама меня искать. Но, когда я приблизился, стало ясно, как я ошибся. Это была Джейн.
  
  - Эгей... - зачем-то повторил я, но уже раз в пять тише.
  - Ну, наконец-то! - возмутилась она.
  - Наконец-то? - я немного недопонял. Правда, тут же пришел к выводу, что "наконец-то" это недовольство, выраженное по поводу моего затянувшегося турне вокруг озера.
  - Извините. Озеро чертовски большое. Я мог бы, конечно, и вплавь, но... - начал оправдываться я.
  - Хватит молоть чепуху! Я жду тебя полчаса, а то, может, и больше. Или ты не получил записку?
  - Записку?
  - Записку!
  - А-а, записку... Нет, не получил.
  - Я же оставила её на каминной полке в твоей комнате. А то ты словно исчез!
  
  Еще бы! Исчез. Я ведь все эти дни прятался от Мэриэн. От греха, знаете ли, подальше. Да и, честно вам скажу, с Джейн мне видеться что-то не хотелось. А в той кутерьме, что возникла сегодня, у меня просто не было времени разглядывать каминные полки на предмет всяких там рукописей.
  
  - Я полагаю, что нам стоит объявить о помолвке в пятницу на открытии Праздника Лесорубов.
  
  Сценическая пауза. Да, черт побери, в моей автобиографии я обязательно замечу, что были те пять минут в дядюшкином сквере, когда я горячо любил Джейн. Но, братцы! Не так вот - до гроба! Я онемел. Земля под моими ногами завертелась - я попятился и, будучи не в силах боле стоять, сел на парковую скамейку.
  
  - Празднике... - немощно промолвил я.
  - Ну да, милый Эдвард. Зачем оттягивать это великое событие? Папенька давно согласен.
  - Согласен?
  - Конечно, он говорит, что вы не сахар. И будь вы под его командованием, он бы сделал из вас человека этак года за два хорошей муштры. Но, в принципе, он говорит, что у вас есть вкус и "деловизм". Хотя я и не представляю, что значит последнее - это, несомненно, хорошо.
  
  Я был в шоке. Вероятно, Видок у меня был, знаете ли. Брови взметнулись, глаза округлились, рот был открыт. Короче, вид приятно озадаченного человека, на которого вдруг свалилась с неба тысяча фунтов манны небесной. Единственным, что я мог сказать, было:
  
  - Э-э-э...
  - Я не из тех девушек, что "себе на уме". Не эмансипированна, как сейчас говорят. - заявила Джейн.
  - Ну-у...
  - Однако, вы не подумайте. Мне поначалу были не по душе папашины викторианские наставления. Ведь сегодня женщина вправе выбирать себе мужа, не так ли? - продолжила она.
  - Пф-ф-ф...
  - Но потом я подумала: "а что я теряю", и решила, что вполне готова выйти за вас.
  
  Какая радость. Вот так всегда - судьбы мира решаются где-то на стороне, и для самого мира всегда являются сюрпризом.
  
  - Итак, я - ваша на век. - заявила вдруг она.
  - Это, в общем, мило, и всё такое прочее. Но я...
  - Ничего страшного. - уверила меня Джейн.
  - Ничего?
  - Нет. Ваш дядя согласен.
  
  Она ушла, я же остался сидеть на скамье. Мой дядя согласен. Конечно! Для дяди это брак шиллинга с пенсом, где пополнением семьи вот-вот должен стать фунт. А для меня? Меня кто-нибудь спрашивал?
  
  Я полагаю, тот же Барт, попади он в такую передрягу, резвенько выкрутился бы из нее. "Что вы милочка, с дуба рухнули" спросил бы он великосветски, и был бы таков. Только его и видели. Но это Всемогущий Барт, гроза женщин и вообще. А тут я - немеющий сказать "нет" женщине.
  
  Увы и ах! Кажется, в эту пятницу я буду официально помолвлен, и, следовательно, через месяц-другой торжественно окольцован в местной церквушке под звуки нового органа. Прелестненько.
  
  В общем-целом, как вы понимаете, настроение моё сникло. Джейн, повторюсь, красива, как та самая богиня, что выкатилась из пены морской, и умна, как весь Скотланд-Ярд. Но! Это очень хорошо, когда такая барышня красит ваше общество на какой-нибудь вечеринке, пускай - на том же празднике, посвященном лесорубам, однако делить с ней кров до гроба - это уже перебор.
  
  Я сидел пораженный в самое слабее место. Так вероятно, вероятно, сидел тот парень из древней Эллады, когда его в жестоком бою враг хапнул за пятку, которая была у него тем самым слабым местом. Увы, в древней Элладе не было сигарет, а у меня были.
  
  Я курил и думал, когда услышал сзади чертовки знакомое "эй". Я обернулся и увидел сестру. Она стояла на аллеи - как это называется - "руки-в-бо"ки".
  
  - Где ты был? У тебя есть часы?! Я просидела в этом гроте, словно немец в окопе, целую вечность!
  - Словно немец? Очень интересное сравнение. Ты принесла письмо?
  - А ты? Принес тубус?
  
  Принес. Я уже столько болтался с этой штукой по парку, что был готов с чистой совестью отдать это барахло кому угодно - хоть Гербу Торнотту.
  
  Обмен состоялся: я отдал ей тубус, а она мне письмо. Да это было именно ТО ПИСЬМО. Однако, такое событие поистине планетарного масштаба не доставило мне никакого удовольствия, ведь получи его теперь мой дядя для меня мало что изменилось бы. Я сунул письмо во внутренний карман пиджака и закурил.
  
  - Ты, верно, чем-то расстроен, Эдди? - спросила Мэриэн.
  
  Да, бывает и такое, что твоя крысоподобная сестрица иногда превращается в великого миротворца и благодетеля, готового выслушать и утешить. И если уж она немец, то я - француз. И словно в Великую Войну - насидевшись в окопах, мы бежим брататься.
  
  Я рассказал ей всё. И про Чарли и его душевное горе, и про заговор дяди и папаши Барта, и про разговор, что случился десять минут назад, и от которого я еще не мог оправиться. Можно сказать, что я рыдал у неё на плече, или как это там говорится. Короче, ждал понимания. И - что самое удивительное - получил его!
  
  - Это ужасно. Как так! Ты что не мог сказать своё "нет"?
  - Не мог. Как я мог? Ко мне прибегает девушка и говорит, что "я ваша навеки", а я говорю ей своё "нет"? Это малость не по-джентельменски. Если бы она была хотя бы жуткая, ну, внешне. Так было бы проще, понимаешь? Но она - богиня...
  - Прямо там.
  - Именно - богиня! Она идеальна.
  - Как кукла.
  - Эх, если бы. Была бы она красива и тупа - я бы сам вытащил её к алтарю. Так нет! Она просто гений!
  - Ну, братец, знаешь ли...
  - Именно - гений! Это Наполеон в юбке - она мыслит стратегически. Ты еще не открыл рта, а она знает всё, что ты хочешь сказать.
  
  Мэриэн задумалась. Если вы видели когда-нибудь таксу перед атакой, то вы поймете, о чем я говорю. Брови её напряглись, взгляд сфокусировался на моем галстуке, шея втянута - ну точно Филли, такса моей матери, перед тем как вцепиться мне в ногу.
  
  - Есть единственный способ спасти тебя от брака... - выдала наконец она.
  
  Боже! Эти слова... Прагматики, вроде моего дяди, говорят, что всякие там стишки-песенки это полная ахинея, ибо это просто слова и не более того. Эти слова были тоже "просто слова". Но смысл ими переданный полностью развенчал теоретические выкладки старика Морти. Это была музыка. Тра-ля-ля, есть способ один, трю-ля-ля, от брака освободим. Короче, как-то так.
  
  Я был готов расцеловать сестрицу или пойти и спереть все картины Торнотта, что бы хоть как-то отплатить ей за эти слова.
  
  - Нужно что бы твоя Джейн снова снюхалась с Чарли!
  
  И тут я опомнился. Улыбка моя обвисла, превратившись в оскал. Представьте, служители местной церкви уже сдули пыль со скамей и начали раскачивать свадебные колокола, как тут вы решаете возобновить старые отношения вашей невесты с ее бывшим. Быстрая же реакция и острый же ум должны быть у вас.
  
  - Но как?!! - спросил я, изрядно выпучив глаза.
  - Надо что бы их чувства вспыхнули с новой силой.
  - Я на днях буду помолвлен! Каким образом можно сделать такое чудо за столь короткое время?! Не подойду же я к Чарли и скажу: "эй, знаешь, мне чтобы у вас с Джейн все снова было тип-топ".
  - Надо подумать.
  
  Подумать. Да уж. Для меня, черт возьми, было очевидно, что "надо подумать". Я шел к дому, когда было уже совсем темно. Думал.
  
  Мысли в голове бегали в полнейшей панике, то строясь в четкие парадные коробки, то снова теряя всякую логику порядка движения. Уже дойдя до дома, я понял - сегодня решения мне не найти.
  
  Глава Љ15: "Визитная карточка" человека.
  
  С утра лил дождь, что называется "как из ведра".
  
  Сразу после завтрака я сбежал ото всех в библиотеку. Не то что бы ваш покорный слуга страсть как любил читать книжки. Просто, библиотека была одним из наименее популярных мест во всем доме, и здесь можно было предаться размышлениям о предстоящем спасении от брака с Джейн.
  
  Непопулярность этого места доказывало наличие моей картины над камином. Я очень удивился, когда обнаружил здесь ту самую торноттовскую мазню, что притащил с собой из Ортшоу-Холла. Картина весела украшенная дорогим багетом. И, вероятнее всего, ради того, что бы угодить мне и моему дяде, хозяевам пришлось снять и спрятать в шкаф какого-нибудь выдающегося мастера.
  
  Густые аспидно черные разводы смотрелись очень по-авангардистски. Сам Герберт никогда не узнал бы в "этом" своего произведения.
  
  Я сел в кресло и уже собрался закурить, как в комнату влетела Джейн.
  
  - Эдвард! Где ты шатался!
  - Ну, там-сям, знаешь ли...
  - Я ищу тебя битый час.
  - Поздравляю, похоже, твои поиски увенчались успехом.
  
  Только сейчас я заметил, что Джейн пришла ко мне на поклон не с пустыми руками. С яростью, достойной сарацина, она швырнула мне на колени стопку бумаги.
  
  - Учи!
  
  На поверку выяснилось, что это дюжина листов плотно исписанных какими-то текстами, читать которые сейчас мне было, право слово, лень.
  
  - Еще немного и будет новелла. Я изучу это завтра же утром.
  - Ты изучишь это сейчас! И не просто изучишь, а выучишь так, словно от знания этого текста зависит твоя пустая жизнь! К слову, она и правда зависит.
  - А, что это, воинственная моя?
  
  О, сейчас Джейн напоминала паровой котел перед взрывом. Я никогда не видел взрывающиеся паровые котлы, но в "Попьюлар Сайнс" писали, что перед взрывом им свойственно выглядеть приблизительно так: их распирает во все стороны, заклёпки шрапнелью бьют по стенам и пар вырывается из образовавшихся щелей.
  
  То же творилось и с Джейн. Я могу поклясться, что одна из легиона пуговиц щедро украшавших её наряд со свистом скрылась в темноте отрытого окна.
  
  - Раскрой глаза! Это речь! Та самая речь, которую ты должен прочитать на открытии праздника!
  - А, конечно, конечно... Праздник Дровосеков...
  - Лесорубов. Илклинских Лесорубов!
  - Какая разница. Те и другие, вроде бы, с одинаковым успехом валят деревья...
  
  На свете точно есть провидение, ангелы хранители или еще кто-то в этом роде. По какому-то великому стечению обстоятельств я запнулся, и это, видит бог, спасло мне жизнь.
  
  Джейн прокипела, и немного успокоившись, произнесла:
  
  - У тебя сутки.
  
  Моя потенциальная женушка ретировалась, и я принялся рассматривать её творчество. Откровенно говоря, меня хватило на первый абзац, адресованный мне. Там значилось следующее:
  
  "Эдвард! Будь любезен, выучи эту речь до завтрашнего праздника, на открытии которого тебе предстоит блистать! Помни, что ораторское искусство - визитная карточка человека, и мой отец считает грамотно поставленную речь одним из определяющих факторов.
  
  Далее, поле твоего выступления я торжественно объявлю о нашей помолвке.
  
  Джейн.
  
  P.S. Учи наизусть!"
  
  Последний раз ваш покорный слуга учил что-то наизусть в школе. Это был Закон Божий, а если точнее история про Садом, Гоморру, Лота и его жену, которой не посчастливилось стать соляным столбом. Я уже не помню всех подробностей моего декларирования, но одно могу сказать точно - класс давился со смеху ближайшие полчаса. После такого фурора учитель освободил меня т публичного чтения библии и всего того, что с ней хоть как-то связано, вероятно, с тем, что бы не прогневить Бога.
  
  Учить что-то не училось. Первые страницы три были про историю возникновения праздника, остальные я не читал.
  
  Где-то я слушал, что один лист читается около пяти минут. Выходит, что народонаселение Илкли было обеспечено минимум полуторачасовой лекцией, пестрящей такими историческими фактами, которые и для многих местных были ранее неизвестны. Джейн, как хороший инспектор, изложила всё точно и четко.
  
  В тот самый момент, когда я читал про месторасположение первой лесопилки, дверь, ведущая в сад распахнулась, и передо мной предстал мистер Торнотт собственной персоной!
  
  Он вошел, грохнул на пол целую гроздь чемоданов, и, отдышавшись, спросил:
  
  - Какого черта, не открывают?! Стучу уже битый час! Где этот доходяга-дворецкий?!
  
  Думаю, вы понимаете моё удивление. Я сиживаю в библиотеке напротив изгаженной и, до этого, украденной картиной кисти Герберта Торнотта и тут вваливается автор!
  
  И, именно, тут же устремляет взор и помыслы к камину. Мокрый и взъерошенный он жаждет обсушиться, что вполне естественно для человека, который топал от станции под проливным дождем, и без зонта.
  
  - Приезжала полиция! - сообщил Торнотт обернувшись: - Они сказали, что это было запланированное ограбление. Ведь больше ничего не украли...
  
  Только я хотел сказать что-то вроде "ай-ай-ай" или "что ты говоришь", но тут заметил, что Торнотт как-то странно уставился в полотно, висевшее над камином. Время для меня остановилось. Сейчас он всё поймет...
  
  - Бо-о-оже мой... - наконец-таки протянул Герберт.
  - Я могу всё объяснить! - вскочил я из кресла: - Понимаешь... Так получилось, что я....
  -Да уж потрудись. - сказал Торнотт выжимая рукав пиджака.
  - Э... Ну... Я...
  - Ну? Что "ты"?
  - Я, так сказать... Э, я... Ну, а она мне... И еще этот вексель. Я, вообще, этого никогда раньше не делал... Но тут...
  - Да я вижу, что ты этого никогда раньше не делал. - покачал головой Герберт.
  - Видишь? - удивился я.
  - Ну, да. - еще раз подтвердил Герб: - Слепой увидит.
  - Да, пожалуй... - сказал я, посмотрев на полотно, щедро размалеванное дёгтем.
  - Какая мазня. Тебе еще учиться и учиться. - резюмировал наконец Торнотт, махнув рукой.
  
  В этот момент до меня дошло. Торнотт сох у камина, над которым висела его, изуродованная Бейзи, картина. Воутберри, можно сказать превзошел учителя, замалевав полотно так густо, что сам его автор, отец и родитель не смог признать в нем своего детища. В довершение всего, на багете оказалась картонная табличка с полным именем вашего покорного слуги.
  
  - Ты привез это Джейн? - поинтересовался соавтор.
  - Джейн? Ну да, ну да. - ответил я, ибо что мне оставалось ответить?
  
  Собственно, сперва мне показалось странным само присутствие Торнотта в доме Хардванов. Но, чуть погодя, мой мозг снова пришел в действие, и сообразил, что дядин гениальный план по выдачи моей сестры Мериэн за столь художественную личность - еще находится в действии. И, посему, стоит где-нибудь материализоваться Мериэн, минут, этак, через пять звучат фанфары - и появляется Торнотт.
  
  Конечно, теперь, когда его подарочно-свадебная картина запланировано похищена, он вряд ли рещится открыто сделать предложение. Но, будет следовать за своей жертвой как тень. Увы, это стандартная амурная политика всех закомплексованных размазней.
  
  - Ты не видел Бэйзила? - ненавязчиво так поинтересовался Герб.
  - Нет. - соврал я: - А, что?
  - Да так, ничего... - прорычал в ответ Торнотт: - Просто, я селезенкой чувствую, что этот выхухоль где-то здесь. И мне кажется, что не без его усилий случилась эта кража.
  
  Кража, конечно, случилась не без усилий этого выхухоля, но и не без моих усилий тоже. Сами понимаете, не очень-то хотелось своей рукой распутывать этот детективный клубок.
  
  - Нет, это явно какой-нибудь сумасшедший коллекционер или маньяк-искусствовед. - заметил я, похлопав по плечу Герберта: - Бейзилу-то она зачем?
  - Ну, в общем, я и сам склоняюсь к мысли заказного похищения. - почесал затылок Торнотт: - Но, ведь может... назло?
  - Это не его уровень - махнул рукой я: - Он может только мелко пакостить. Круные формы для него - непостижимый труд.
  - Это да. - кивнул Герб: - Мелкий пакостник. Вероятнее всего, картина уже ушла за границу контрабандой. Знаешь, в некоторых кругах моё творчество сильно ценится.
  - Что неудивительно. - согласился я.
  - И учитывая, что данная картина была одной из самых сильных...
  - Именно!
  - ...моих картин, я вполне понимаю, и, даже в некотором смысле, одобряю, выбор похитителей.
  - Искать, думаю, бессмысленно? - спросил я с грустью в голосе.
  - Если только во Франции... - вздохнул Торнотт.
  
  В этот момент в дверях появился дворецкий Вудсмитт.
  
  - Сэр?
  - Что "сэр"? - перекривил Торнотт: - Где вас черти носят, милейший?
  - Виноват, сэр.
  - Берите-ка мои вещи, и тащите их в комнату попросторнее с красивым видом на западную сторону. Я пишу закаты. - уточнил для меня Торнотт, и исчез вместе с дворецким и вещами, оставив лишь огромную лужу у двери, ведущей в сад.
  
  Я продолжил своё увлекательное чтение, иллюстрирующее быт и нравы местных жителей. В частности, оказалось, что "производство одних только илклинских опилок настолько велико, что ими снабжаются чуть ли не все конюшни центральной Англии". После этого я прервал репетицию, задумавшись над словосочетанием "производство опилок", и пыжась, пытаясь представить себе такое важное для центральной Англии предприятие, пускающее все подряд исключительно на опилки.
  
  Далее, когда я начал представлять себе профсоюзные плакаты типа "Дадим Англии опилок" или "Опилки опилкам - рознь", дверь, ведущая в сад, снова распахнулась, и на ней возник Бэйзил.
  
  - Привет-привееееее...- сказал Бэйзил, и поскользнувшись в торноттвской луже, с грохотом растянулся посреди библиотеки.
  
  Поднявшись, он полистал мою речь, закурил, и грохнулся в одно из кресел, пылившихся по углам.
  
  - Ты подался учить местную историю, или что? - удивленно спросил он, порирая ушибленное колено.
  - Нет. Мне нужно читать речь на открытии этого праздника. - уточнил я.
  - И как называется этот праздник?
  - Что-то там про лес.
  - Да-а-а, они правильно выбрали оратора. - усмехнулся Бэйзил.
  
  Я рассказал Бэйзилу про Торнотта, и про то, что он был здесь так недавно, что лужа дождевой воды, оставленная им, еще не успела выхохнуть. Впрочем, последнее Бэйзил довольно доходчиво продемонстрировал сам.
  
  - Черт с ним. Я здесь не более, чем на пять минут. - отмахнулся Воунтберри.
  - И чему же будут посвящены эти пять минут? - поинтересовался я.
  - Делу Хардвана. - таинственно произнес Бэйзил, закуривая папиросу.
  
  Вообще-то, я был практически уверен, что с Бпртом всё кончено. Моя грандиозная афера с домиком в деревне Фишбонстоун провалилась с, соответствующим по грандиозности, треском. И, после такого Ватерлоо, сами понимаете, я уже не стремился строить каких-либо наполеоновских планов касательно "Дела Хардвана".
  
  К тому же, я уже не был уверен в особом рвении своей сестры заполучить суженого. Костер страсти вполне мог и угаснуть.
  
  Так или иначе, я был рад помочь другу, и вытянув шею, спросил:
  
  - И, что с Хардваном?
  
  Бэйзил был, в некотором смысле, большой театрал. Сейчас в каждом его движении, в каждом его жесте чувствовался триумфальный бой барабанов. Он набивал себе цену, выдерживая значительную гнетущую паузу: сначала, смакуя, втянув четверть сигареты, затем выпустив ртом пряные кольца дыма, он, наконец, произнес:
  
  - Скотланд Ярд.
  
  Откровенно говоря, я ожидал всякого, но Скотланд Ярд шел в моем списке самых ожидаемых вещей месте на двухсот сорок восьмом.
  
  - Что? - не поверив ушам своим, переспросил я.
  - Скотланд Ярд, дубина! - развел руками Бэйзил: - Помнишь, я говорил тебе про Игги Троттора?
  - Нет, знаешь ли... - смутился я.
  - Ну, значит я не говорил. - отмахнулся папиросой Воунтберри: - Так или иначе, Игнасиус Троттор - сын одного умника, с которым мы одно время держали завод в Йорке.
  - Тот, который ты так выгодно продал, когда на него решил наведаться Герби? - усмехнулся я.
  
  В ответ Бэйзил подавился дымом, и впал в такую агонию, что мне пришлось пару раз осадить его рукой по спине.
  
  - Тот, тот... И хватит об этом! - закончив хрипеть и кашлять, заявил Бэйзил: - Так вот. Этот самый Троттор Младший подался в сыщики, следователи или что там еще. И сейчас, несколько лет спустя, он, кажется, уже инспектор. Или младший инспектор. Или заместитель младшего инспектора.
  - Или помощник заместителя младшего инспектора... - продолжил логический ряд я.
  - Неважно! - парировал Воунтберри: - Факт заключается в том, что он может помочь Барту.
  - И каким же образом? - поинтересовался я: - Приедет, и женится на Мэриэн?
  - Нет, дурень! - потушил сигарету Бэйзил: - Он, пускай, инспектор. Так?
  - Так. - такнул в ответ я.
  - Он может написать телеграмму, и вызвать Бартоломео в Лондон. Или еще лучше - прислать за ним заправского легавого! Скажем, для того, что бы он свидетельствовал по делу.
  - По какому такому делу?
  - Скажем по делу ограбления на улице. - начал фантазировать Бейзил: - Шел Барт себе спокойненько по улице, и видел, как грабят, скажем, ювелирный магазин. Или старушку. Нет, старушку - плохо. Барт бы наверняка вмешался... Тогда так - шел Барт себе спокойненько по улице, и видел, как грабят старушку. Вступился за пожилую даму, но воры ушли дворами. А сейчас, месяцы спустя они пойманы, и требуется их опознать. Что скажешь?
  
  А что я мог сказать? Я просто кивнул головой. И то скорее не из-за согласия, а из-за какого-то рефлекса поддакивать, когда особо не понимаешь, о чем идет речь.
  
  - Я лично поеду к Игги. - резюмировал Бэйзил, подымаясь из кресла: - Во-первых, потому, что это не телефонный разговор. Во-вторых, потому, что не знаю его телефонного номера. И, разумеется, в-третьих, поскольку мистер Великий Художник переселился в "Тихий Дол", и для меня здесь находиться просто опасно.
  
  Именно, когда прозвучали эти слова, дверь, ведущая из библиотеки в коридор, распахнулась, и на пороге возник взъерошенный Торнотт собственной персоной.
  
  - Не даром говорят в народе: вспомнишь... - начал было Бэйзил, однако Герб довольно грубо прервал его умную мысль.
  - Ты!!! - заорал Торнотт, и казалось пламя в камине вспыхнуло с новой силой, разукрасив библиотечные стеллажи багровыми разводами.
  - Ну, изволю кланяться. - сохраняя спокойствие, попрощался Бэйзил.
  
  Затем, трижды переменившись в лице, он в два прыжка оказался у двери в сад, не снижая набранной скорости, распахнул обе её створки, и оснавляя за собой выжженные следы, устремился к горизонту.
  
  Герберт, конечно, здорово оплошал на старте. Во-первых, он дал своему противнику фору тем, что поскользнулся на луже у двери. Ну и, разумеется, с точки зрения спорта вообще и легкой атлетики в частности, совершенно пустой тратой времени были выкрики с места фраз типа "Ну, погоди же, мерзавец!" (до лужи) и "Стой, гад! Убью!" (после лужи).
  
  По этим причинам я бы поставил исключительно на Бэйзила.
  
  Так или иначе, я решил, что репетиция праздничной речи на сегодня окончена, и было собрался проследовать в парк, но дождь замолотил с новой силой.
  Глава Љ16: Вакханалии лесорубов.
  
  Следующие два дня с репетицией речи что-то тоже не клеилось. Только начинал читать третий абзац - меня морило в сон. Выспавшись, я пытался продолжить, но, добравшись до третьего абзаца, снова терял всякое сознание. Более того, я решил для себя, что обязательно сохраню для себя эту чудную речь, и буду использовать в бессонные ночи вместо снотворного.
  
  Учитывая мой потрясающий уровень подготовки, я мог полагаться только на письменный экземпляр речи, которую заботливо сунул в карман пиджака.
  
  Единственной хорошей новостью было то, что накануне я наткнулся в парке на дядю Морти. В буквальном смысле, сияющего от радости. Дядина походка была легка и, я бы сказал, игрива.
  
  Подобное настроенье было обусловлено скорой благополучной развязкой его дальновидных планов породнить род Ортшоу с родом Хардванов. Уж хотя бы одна из двух свадеб обязательно состоится. Пусть даже разверзнется ад, и поглотит одно - всегда останется другое. И он, словно, сам напрашиваясь на меценатство, спросил:
  
  - Чем я могу порадовать своего любимого племянника?
  
  В ответ я сказал, что пятьсот фунтов немечеными купюрами меня бы очень порадовали. Дядя хмыкнул, но деньги дал. Рассчитывая, видимо, что этот скромный вклад окупится сторицей.
  
  День был погожий и безветренный. Небо было полно чистой лазурью. Дождя не случилось, и, следовательно, погибла последняя надежда избежать публичного позорища на центральной площади этого окаянного городка.
  
  Город, в принципе, был, как говорится, "одно только название", что город. Домов раз-два и обчелся. Главная площадь города была этаким местным центром вселенной: на нее выходила церковь, трактир и здание, отдаленно напоминающее своей конструкцией толи ратушу, толи тюрьму строгого режима.
  
  Когда мы прибыли, на площади уже было полным-полно народу. При первом впечатлении Илкли представлялся крайне малолюдным местом. Однако, теперь я четко осознал - в этих домишках сидит целый ворох поселян. И (что более всего меня заботило) у многих, по причине профессиональной деятельности, могут оказаться топоры.
  
  Четвертой своей стороной, свободной от церквей, пивных и тюрем, площадь примыкала к пресловутой реке Варф, которая человеку непосвященному могла показаться просто гнилой канавой. Именно с этой неприглядной стороны расположился наспех сколоченный из досок (дабы их здесь в избытке), украшенный вялыми цветами и всякими-там лентами, помост. На нем чинно дожидались своих особо важных персон разномастные стулья, табуретки и скамеечки.
  
  Местная публика была еще разномастнее табуреток. В толпе прорисовывались и пухлощекие крестьянки, и долговязые крестьяне, и их бандитского вида дети, и (что, опять же, крайне меня заботило) коренастые лесорубы. С последними менее всего хотелось обсуждать подробности своей речи.
  
  Помимо Вашего покорного слуги, на помост взобрались следующие действующие лица: мистер Хардван Старший и его жена Дафна, мистер Хардван Младший и его сестра Джейн, мой хитроумный дядюшка лорд Мортимер Ортшоу и моя не менее хитроумная сестра Мэриэн, и, чему я был несколько удивлен, мистер Торнотт, которого я меньше всего рассчитывал увидеть.
  
  Вся наша делегация заняла места, как говорят, "согласно купленным билетам". И только это случилось, как мистер Хардван (Старший) вскочил, будто его пырнули вилами в бок, и чуть ли не строевым шагом выдвинулся к центру сцены.
  
  - Сограждане! - рявкнул он: - Все вы знаете и любите наш праздник. И, не считая малых детей, все вы были здесь раньше и привыкли к установленному порядку. Однако сегодня он будет нарушен!
  
  Толпа немного оживилась. Естественно, всех собравшихся волновала предстоящая неделя безделья и разврата, и скажи сейчас их столь любимый оратор, что все отменяется, как они сначала пристукнули бы его, а затем ринулись громить и жечь "Тихий Дол".
  
  - Вместо меня, - продолжил мистер Хардван: - речь, посвященную открытию Празднику Лесорубов, произнесет мой дорогой друг - мистер Эдвард Ортшоу.
  
  Толпа выдохнула. Заменой одного демагога другим они еще могли переварить. И, более того, им было совершенно не интересно как содержание речи мистер Хардвана, так и содержание речи его "дорогого друга".
  
  Как только мистер Хардван занял сидячую позицию, меня нагло толкнули в бок. Я встал и направился на еще теплое место посреди сцены. Еще по пути я понял, что забыл всё то немногое, что еще как-то запомнил. В памяти были живы только опилки, и то, что Илкли снабжает ими всё сущее.
  
  - Ну, что ж, - подумал я, - буду читать с листа.
  
  Дойдя до намеченной точки, я ударил себя по карманам в поисках речи - и остолбенел. Я в панике сунул руку в один карман, потом в другой. Проверил карманы брюк и внутренние пиджака. Безрезультатно. Обнаруженные немецкая водородная зажигалка и портсигар вряд ли могли мне быть чем-то полезны.
  
  Увидев мои пляски святого Витта, мистер Хардван недовольно кашлянул. Несколько раз и весьма настойчиво. Казалось, еще секунда копошений и я наживу себе больших неприятностей за кулисами. Поэтому я оставил раскопки, и, весьма придурковато улыбаясь, начал:
  
  - Дорогие лесорубы! Братья! - зачем-то добавил я: - В те дни, когда центральная Англия переживает небывалый промышленный рост, э... когда строятся новые заводы, верфи и шахты, да... единственное что ей, так сказать, не хватает, это - опилок.
  
  В народном стане зародилось сомнение в моих словах. Розовощекие селянки начали перешептываться, а мужская половина народонаселения - чесать затылки.
  
  - Вспомним историю! - гаркнул я: - Что было здесь до семейства Хардванов? Леса и болота. А после того, как этот, как его... предок этот, вылетело имя. Ну не важно. Назовем его просто "предок". Так вот, после того как этот предок понастроил здесь лесорубок и прочих вспомогательных предпиятий - город наконец-то выбрался из тьмы средневековья! Этот человек...
  
  Я одернулся чтобы указать на мистера Хардвана, и заметил, что "этот человек" стал весьма пунцового цвета, а проявившиеся желваки и синие черви вен выдавали некоторое его несогласие с моей тронной речью.
  
  Желание продолжать как-то сразу испарилось. Однако, бросать дело на полпути в семье Ортшоу не привыкли, и я было хотел продолжить, дополнив общую картину уместными восхвалениями хозяина "Тихого Дола", однако меня нагло прервали.
  
  - Кто здесь мистер Бартоломео Хардван? - раздалось откуда-то с галерки.
  
  Через толпу к сцене пробирались два констебля.
  
  - Бейзил! - подумал я, и вспомнил наш план спасения Барта.
  
  Очень кстати. Сейчас они под благовидным предлогом заберут его в Лондон. Мало того, что он спасется от цепкой хватки моей сестры, так еще и останется героем в глазах общественности! Прятно, когда о тебе заботятся другие.
  
  - Кто из вас мистер Бартоломео Хардван? - повторил один из констеблей, очутившись на сцене.
  - Я... - как-то по-детски растерянно тихо ответил Барт, и встал с табуретки.
  - Мистер Бартоломео Хардван, Вы арестованы. - четко оттарабанил второй констебль.
  
  Теперь вскочил, будто его пырнули вилами в бок, Торнотт. Он не говоря лишних слов подлетел к Бартоломео и сомкнув руки на его шее, заголосил:
  
  - Так это ты, змея подколодная?!! Кому ты продал картину?!
  
  И тут, словно, согласно какому-то неизвестному мне расписанию, пришло время вскакивать Мэриэн. Она в три прыжка оказалась в гуще событий, оттащила Торнотта, и влепила ему звонкую пощечину, которая, надо сказать, подействовала на художника весьма отрезвляюще.
  
  - В чем его обвиняют? - обратилась она к констеблям.
  
  Кто-то из констеблей вздохнул, и извлек из кармана распоряжение.
  
  - За ограбление пожилой женщины на Оксфорд Стрит.- сообщил один из служителей порядка.
  - Не может быть. - оркрыла рот Мэриэн.
  - Что - "не может быть"? - спросил второй помощник правосудия: - Всякое мы видели, и смело заявим - может быть всё. Вот и подпись - "младший инспектор И. Троттор".
  - Что за... - начал было Барт, как тут же получил не менее освежающую оплеуху, дополненное красноречивым "мерзавец".
  
  Похоже, старина Игги понял суть операции спасения несколько по-своему. Но, так или иначе, план сработал: Мэриэн с гордо поднятой головой отправилась в одну сторону, Бартоломео Хардван с низко опущенной - в другую.
  
  На сцене остались сидеть: поредевший клан пунцовых Хардванов, мой дядя Морти, огорченный провалом своего плана сбить в семейные узы грабителя старушек и мою сестру, и потирающий левую щеку Герберт Торнотт.
  
  - Ну, думаю можно продолжать. - нашелся я: - Так вот, этот человек...
  - Довольно!!! - не выдержал папаша безвременно пленного Барта: - Развел тут цирк, клоун несчастный!
  - Я бы попросил! - вступился за родную кровь дядя-лорд.
  - К чертям собачьим Ваше "попросил"!
  
  Теперь порядок вскакивания выбрал Джейн. Конечно, утонченные в своей интеллигентной женственности юные особы, как правило, стараются не вскакивать, а вставать (я бы даже сказал - "вздыматься") как без лишних раскачиваний, так и без лишней суеты. Но это был, что называется, не тот случай.
  
  И так, вскочила, и приблизившись ко мне практически вплотную, и зашипела, выпучив глаза:
  
  - Ты почему не выучил речь?! Или хотя бы, остолоп, не прочитал её по бумажке?
  
  Задумаемся. Не мог же я ответить ей что-то вроде: хоть у меня и было полным-полно времени, я её так и прочитал полностью, а в самый ответственный момент и вовсе где-то посеял. Поэтому я сказал то, что мне казалось максимально политически корректным.
  
  - Я нашел ёё несколько постной.
  
  Удар, последовавший за этим, свалил меня с ног. И даже более того, я, вероятно, на некоторое время лишился чувств. Поскольку, очнувшись, я увидел полную смену декораций. Теперь уже дядя Морти тыкал в пузо мистеру Хардвану неизвестно откуда взявшейся коллекционной винтовкой Энфилда, которую мне уже удалось лицезреть.
  
  Дафна Хардван ревела, слоно пароходная труба, а моя экс-суженая Джейн пыталась то успокоить мать, то вразумить отца, то вырвать у дяди винтовку. Короче, все были заняты и счастливы в своём безумии. Народ на площади заметно поразбежался. Однако, все равно оставалась несколько десятков благодарных зрителей этого необычного праздничного спектакля. Именно это меня и смутило.
  
  Перспектива выбежать на площадь под радостный свист и, вполне вероятно, град гнилых овощей, которому свойственно возникать на такого рода премьерах, меня ой как не радовала. Именно поэтому я решил отступать морскими путями.
  
  Проползя под скамейкой, я перевалился через край сцены, и очутился в густых камышах реки Варф. Это было лучшим из всего предложенного на выбор. "Река", а, следовательно, и заполонившие её заросли тянулись вдоль всего города почти до самой железнодорожной станции. И, уж поверьте, возвращаться в "Тихий Дол" за чемоданами я не планировал. Многообещающая встреча с кем бы то ни было из клана Хардванов не стоила моего багажа. Поэтому, в знак глубокой признательности этой славной фамилии, я решил оставить им смокинг, фрак, твидовый пиджак, две пары брюк, и все имеющиеся у меня сокровища, в виде рубашек, пристяжных воротничков, галстуков и прочей шелухи наподобие запонок.
  
  Резюмируя все сказанное я, словно кайзеровский солдат под Орденом, пригнулся как можно ниже, и заспешил к станции "Илкли". Только выбравшись на береговую линию, я понял что кроме зажигалки и сигарет не имею никаких активов. Что ж, ноги несли меня к станции, а надежда доехать до Лондона хотя бы "зайцем" умирать еще не планировала.
  
  Оказавшись на станционной платформе я остолбенел. Передо мной стояла Мэриэн и мои чемоданы. В руках у нее была моя же шляпа и какие-то бюллетени.
  
  - Во-первых, вот твое банковское письмо, которое ты выложил в своей комнате на самое видное место. - начала Мэриэн, передав мне первый бюллетень: - Во-вторых, я купила тебе билет на ближайший поезд. В-третьих, вот твои вещи.
  
  Я стоял и жадно глотал воздух.
  
  - Во-первых, - немного придя в себя, заявил я: оно же во-вторых и в-третьих - КАК?
  - Всё очень просто. - улыбнулась в ответ Мэриэн: - Координация и планирование.
  - Я... я, я... - заякал я: - все равно не... как? Мне камердинер в Лондоне чемоданы паковал только около часа. А ты... Ты ушла минут двадцать, ну - тридцать назад. Да и откуда, скажи на милость, ты могла знать, что они вообще мне понадобятся. Ведь далеко не факт, что помолвка с Джейн рассыплется не будучи еще даже оюъявленной!
  
  К перрону, утопаяв клубах пара подошел поезд. Мэриэн надела мне на голову шляпу, и провела перед носом последним, оставшимся в её руках бюллетенем.
  
  - Речь.
  - Вот черт. - я вырвал из её рук эти скомканные листы, словно это была карта сокровищ, а ваш покорный слуга - одержимый золотом пират.
  - На свете, мой милый братец, - кокетливо прищурилась Мэриэн: - есть несколько вещей, в которых я уверенна абсолютнейше. И одна из них, заключается в твоем неумении связать двух слов на публике. Или, если сказать иначе - в своеобразной манере их складывания. То, что ты как истинный лентяй не выучишь эту кипу - сомнений не возникало. Впрочем, как и сомнений, что твой, мягко говоря, вольный стиль изложения приведет в ужас перфектционистку Джейн и её папашу военного. И поэтому сидя рядом с тобой на празднике мне и надо-то было, что вытащить текст у тебя из наружного кармана пиджака.
  - Но... это не объясняет чемоданы.
  - На посадку! - крикнули с другой части перрона.
  
   Мэриэн вздохнула, и прядь её волос устало качнулась.
  
  - Вы, милейший, всё-таки идиот. Отправляясь на этот чертов праздник, я зашла в твою комнату, и приказа прислуге сложить багаж, ну, и отправить его на станцию.
  - Бог мой! - сказал я Джейн, прощаясь: - Воистину женский ум это ящик Пандоры.
  
  Дверь за мной захлопнулась, и я оказался на мягком диване купе. Других пассажиров не было, и, посему закинув ноги на противоположный диван, я принялся читать труд пера мисс Джейн Хардван, так верно помогавший мне в вопросах с крепкостью сна до этого.
  
  За оком мелькали деревья, заборы, вереницы домиков, которые снова сменяли деревья. И, уже засыпая, я думал о том, какая верная слову у меня оказалась сестра, и что Барт, наверное, будет в обиде, а дядя больше не откроет двери своего родового гнезда. И что, и что, и что. Мысли кружились, сплетаясь в причудливые бесноватые узоры. Но даже проваливаясь в дорожную дрему, одно продолжало греть мне сердце.
  
  Всё позади. Всё впереди.
  
  Послесловие к читателю.
  
  Дорогой читатель! Я безмерно благодарен тебе за этот литературный подвиг, за то, что рука твоя не отмахнула эти строки, а бранное слово не сорвалось (а если и сорвалось, то с улыбкой).
  
  Конечно, моё безмерное уважение к тебе, читатель, не дает возможности лгать (или, скорее - лгать открыто). Признаюсь, эти строки написаны под впечатлением прочитанного ранее, и, вполне возможно, знакомого и тебе творчества Палема Грехама Вудхауза, так полюбившегося автору этой безделицы. Но это скромное подражательство не заменит истинного гения, и никоим образом не претендует на заслуженные другими лавры.
  
  Я могу лишь надеяться, что Эдвард Эвэрэд Ортшоу не будет восприниматься вторым Бертрамом Вустером, и в следующей книге отдалится от него так далеко, как только сможет это сделать в рамках английской аристократии. Конечно, ты, мой читатель, можешь посетовать, что я пытаюсь породить очередную Таню Гротер. Но видит бог, что я пытался сделать нечто новое в рамках той эпохи, того социального класса, и той страны. Если и есть моя вина, то только в этом.
  
  Искренне надеюсь, что прочтение тебя не утомило, и, вероятно, чем-то порадовало. Главная моя надежда лишь на то, что, добравшись до этих строк ты, мой читатель, не бьешься головою о косяк с криком "верни моё время", потраченное на эту водевильную прозу. Возможно, ты нашел в этом романе что-то слишком затянутым, а что-то, напротив, нераскрытым. Но, всё же, во мне не умирает скромная надежда, что я своей стряпней не испортил аппетита, или, вовсе, не отбил желания читать.
  
  С тяжелым сердцем, Виктор Беллоу.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"