В прозрачной литературе века девятнадцатого, где ещё ново было рифмовать раны с туманами и талисманами, существовал Пушкин.
Период о Пушкине, талисмане, завернутом в потёртую парчу зубе гюрзы, и шуме Чёрного моря был готов у Лизоньки уже десять лет. Он лежал в папке "наработки" и изредка поскуливал, напоминая о себе несмело. На самом деле всё, что ей было напмсано когда либо находилось в папке наработок.
В том числе и вот это:
Стукнула щеколда. Звякнул потерянно колокольчик над дверью. Взвыло в печной трубе...Когда-то верилось в привидений, и было не так одиноко. Сейчас понятно: это только бездушный ветер, не умеющий слушать и понимать... И он никогда не был человеком.
Раз в месяц Лизонька перебирала листки с записями и спрашивала себя:
-А что такое собственно - сюжет? Что превращает набор картинок в историю? И никогда не могла найти ответа на этот вопрос. Отчаявшись, она отправлялась на кухню. Там её ждали красные в белый горошек банки с крупами. Лизонька варила манную кашу с какао... она не жалела сахара и масла.. и меланхолично размышляла о сладости жизни, которую никак не могла заменить патока еды. В конце концов - всё эрзац, кроме какого-то непередаваемого щемящего чувства, которое никак не вписывается в классическую пятёрку...
Это то чувство, которое создаёт стихии и талисманы. Обычно его принято называть вдохновением. Потому что, истинное, оно легко, как вдох и безгранично, как воздух.
Лизонька открывала тяжеленные словари. Они жили на полке, и не успевали запылиться, поскольку обращались к ним очень часто. Фасмер, Даль, словарь рифм, словарь диалектов и говоров. Лизонька шуршала страницами, и падали на ковёр полоски бумаги, заменявшие закладки. Прибегал котёнок и весело гонял по комнате "Нагайку", "Мокроступы" или "Окоём". Тоска была тупой и привычной, как пожелтевшие листы давно знакомых справочников. Она никогда не выходила из дому, эта тоска. Устраивалась в кресле, закутывалась в малиновый плед и поджидала Лизоньку. Та приходила с работы, лёгкая после воздуха, улиц, лиц, троллейбусов.. и тоска, потягиваясь, поднималась навстречу, точно большой ленивый пёс.
Б. Проросшая картошка
И однажды Лизонька подхватила тоску, закрутила её по комнате в бешеном танце.. и метнула в окно. Ей даже почудилось, что звякнуло в соседнем измерении вдребезги разбитое стекло.
-Хватит! - и Лизонька решительно поднесла ножницы к своей мышиной косе. Краска оттенка рубин 7 уже полгода дожидалась этого момента в измазанном зелёнкой скрипучем шкафчике, нависшем над узенькой ванной.
В этот день Лизонька, отогнула пахнущую клеем обложку сиреневой тетради, и написала крупными, слегка косящимися буквами:
Дорогой дневник..
И задумалась. О чём она может рассказать? О том, какие коды заменяют у неё на кассе подгнившие лимоны и унылые огурцы? О том, как сморкается в синий клетчатый платок заведующий? О том, что соседка вечно носит белую шифоновую юбку с ботфортами, и сказать ей об этом неудобно? О том, что всё затхло, и недвижно, и примято.. точно сваленная в холщовый мешок в погребе проосшая картошка.
И дневник её будет таким. Как прорсшие картофельные клбуни с кривыми носами-наростами, с фиолетовыми пятнами старости на боках, с ростками, выпирающими, как порой выпирают с возрастом бородавки. Уже лет пять, как к ней не обращались в толлейбусе "девушка". Всё "женщина" да "женщина"... И древние - древние советские мелодрамы по вечерам. Те мелодрамы, в которых весь сюжет строится на незатейливом заклинании неудавшейся жизни:
-А вдруг когда-нибудь...
В. Плётка
Вава приходила к ним в магазин по средам и пятницам. И покупала весёлые мандарины.
-Ты зачем подстриглась? - охнула Вава, и прижала к нарумяненным щекам аккуратные, почти кукольные, ручки в чёрных перчатках,- и в такой цвет покрасилась..- просто ужас.
-Что, мышь должна оставаться мышью вечно? - неожиданно зло ответила Лизонька,- и точить проросшую картошку, не высовывая носа из подвала?! Надоело! Можете себе это представить? Всё надоело!.. - она резко бросила пакет на весы, - и по затёртому прилавку покатились крохотные мандариновые солнышки.
Лизонька принялась собирать их, согнувшись, раскорячившись неловко, шаря по пластику и металлу покрасненвшим руками с обгрызанными ногтями.
-Ты бы зашла ко мне в гости вечерком,- неожиданно сказала Вава,- недалеко ведь живёшь.
-Можно и в гости,- уныло согласилась Лизонька,- всё равно делать нечего.
Квартира Вавы больше всего напоминала дорогой салон стекляшку, где на окне написано L'Oreal и стоят в ряд надменные пузырёчки и флакончики, символизирующие принадлежность к высшей касте. В такие салоны проскальзывают женщины в дорогих туфлях, а Лизонька в стоптанных кроссовках остаётся на улице, под старым каштаном, и заглядывает в окно.. - как Золушка, о которой позабыла фея - крёстная, замотавшаяся по своим волшебным делам.
-Проходи, проходи,_ Вава суетливо потирала руки, и шуршали розоватые манжеты на старомодной блузке. Сейчас чай будем пить. Зелёный. Ты любишь?
Лизонька исподтишка разглядывала старушку.У дивительые у неё глаза всё-таки, зелёные, яркие, будто ей двадцать лет.. и на дворе вечный апрель. Вторая половина апреля. Линзы, наверняка, линзы... время стирает такие оттенки.
-У тебя есть талисман? - вдруг спросила старушка, глядя мимо Лизоньки на загорающиеся в сумерках янтарные, шафрановые, красноватые огоньки.
-Нет,- опешила Лизонька,- а нужен?..
-Конечно, глупая,- старая дама встала с места и вышла, прошуршав широкой длинной юбкой.
-В её возрасте только юбки с оборками носить..- раздражённо подумала Лизонька.
Вавы не было долго. Лизонька скучающим взглядом следила за медно-жёлтой тяжёлой стрелкой, с лёгким хрипом поворачивающейся на чёрном циферблате напольных часов. Потом не выдержала:
-Вава, вы где? С вами всё в порядке, Вава?
-Ну чего кричишь-то? - ворчливо проговорила старушка, входя в зал.- На, держи, дома на стенку повесишь.
Она протянула Лизоньке тяжёлую старинную плеть с витой рукояткой. Лизонька вскрикнула,- рукоятка плети была горячей, почти раскалённой, точно ручка сковороды
-Ничего, потербишь,- старушка как ни в чём не бывало потянулась к заварочному чайнику,- достойная вещь. Триста лет тепло копила. Ты себе даже представить не можешь, через какие руки она прошла,- тут Вава лукаво усмехнулась..- наследственная нагайка русской литературы.
-И что мне с ней делать? - растерянно спросила Лизонька
-Я же сказала, на стенку повесишь, дальше она сама всё сделает.
-А я думала талисманы маленькие... И потом, какое я имею отношение к русской литературе?
-Надоела ты мне,- зевнула Вава,- как да почему, да за что? - дают тебе подарок,- прими и скажи спасибо. Намекну: обычно такие подарки делают особо упрямым и не особо одарённым.
Г. Седло
И повисла плеть на зелёных обоях в цветочек. Ничего она ощутимо не изменила. Только словари пыли лись без дела на полке, а Лизонька всё чаще обращалась к папке "наработки". Кроме того, у неё появилась новая, быстро разростающаяся папка "готовое".
И снилось:
Бьётся нетерпеливо под седлом вороной конь. Пахнет кострами, клевером, цветущей вишней. Поют за рекой о звёздном небе, и дрожит у седла горячая старинная плеть, нагайка, заменяющая перо... Теперь Лизонька может дать ей имя - порыв.