Аннотация: Старый рассказик. Первый, с которым я вылезла на МП. Изрядно переработан.
Давным-давно этот рассказ участвовал в минипрозе, без особого успеха. Вот - переработанный вариант.
Господа Литераторы
А. Так тонок ледок этих ночей, щука-месяц с лёгкостью пробивает его зазубренным хвостом, и светит-сияет-горит у меня в сердце. Жарче солнца порою беспощадная луна: зубастая рыба, или тот недопёсок, коему суждено в конце времён пожрать светило. Дуплистая ольха, надменный тополь, розовощёкая вишня и инокиня-смоковница,- серебрятся дрожащим саваном деревья. Шайтан надувает краснотой ягоды кизила. Русалки лелеют в ночи тайный цвет. Степь гудит, и мычат в такт подземной музыке стада. Так тонка летняя ночь.
1. Ты живёшь: пьёшь кофе, бегаешь на работу, материшься - это одно; а вот "ты пишешь" - зачастую совсем другой человек. Не обязательно даже из твоего времени. Сонечка давно это знала и возвела в аксиому: вот я каждодневная, простая, а вот я на бумаге - почти Вселенная по мощи, помилуй Господи...
Посуду всё продолжали сваливать в мойку. Сонечка иногда представляла себе, что эти тарелки - летающие. Спустились они, размеренно кружась, точно крупные снежинки, откуда-то с колец иных галактик, и, войдя в атмосферу, вместо того чтобы сгореть облеклись в пластик и стекло ( может, вернее сказать: запеклись в пластик и стекло?); обрели вполне земной звук сварливого звона - и плюхнулись к ней в раковину.
Хозяйка, пробегая мимо, резко затормозила у дверей, шурхнув тапочками без задников:
-Быстрее, быстрее не мечтай, и три тарелки, а не поглаживай !
Странно: Сонечке казалось, что она работает быстро. Наверное, её внутренний темп не совпадал с физическим; где-то в процессе включался рапид и сковывал движения. Получалась замедленная съёмка вместо нормального кадра.
Она мыла полы, с ненавистью выжимая тряпку, и пересказывала себе "Мадам Бовари", эпизод с мышьяком. Меняла детям памперсы, и нанизывала одну на другую, пока не иссякла память, строчки "Мцыри".
В четыре часа пополудни родители начали разбирать крикливых отпрысков. Сносили их по лестнице, уткнувшись носами в воротнички рубашонок, попахивающих кисловатой пищей и затхлостью заброшенного скучного детства в окруженье настольных игр, цветных карандашей, полусдувшихся мячей.. и детей таких же занятых родителей.
Муж вернулся. Молча поставил у двери портфель. (Господи, анахронизм: в двадцать первом веке ходить с "дипломатом"!), неодобрительно хмыкнул, глянув на растрёпанную Сонечку. Она каждый раз собиралась причесаться и накраситься к его приходу, и всякий раз не успевала как-то, верно, не хотела. Даня подошёл к плите; поводил задумчиво ложкой в борще; зачерпнул; поднёс ко рту; скривился. Каждое движение определенно, неторопливо, со знаком препинания, как речь хоошего актёра, умеющего наполнять смыслом фразы и выдерживать паузы. Они уже давно не разговаривали. Ему была неинтересна Сонечка. Тридцать метров: салон, спальный угол и кухня вмещали в себя жизнь. На стене - старый-престарый плакат "Русские современные писатели". На плакате в ряд по три: Тургенев, Соллогуб, Толстой (совсем молодой Толстой!), Некрасов, Григорович, Панаев. 1857 год. Литография. Время было! Послезлатой век литературы. Серебряный ещё впереди. Ещё не загрохотали по рельсам вдоль маков и одуванчиков эшелоны мировых войн. Смерть ещё страшной кажется, и - значительной. Ещё никто не подозревает о выгребных ямах революций. Наверное, в голове у Сонечки царит
то время. Даник - тоже анахронизм, смесь века девятнадцатогог и двадцатого. Ходит в ешиву, подкручивает пейсы, точно бохер (парень) из черты оседлости, выскользнувший из пропахшего сеном и яблоками Витебска. Портфельчик квадратный носит, как совслужащий скмидесятых годов. Сонечка - раньше была. Медленне она. На бричках едут её мысли по пыльным шляхам Гоголя и Шевченко. Данечкины думки уже знакомы с метро и троллейбусами. Разбегутся эти двое рано или поздно из-за разности в скоростях.
Б. Что такое боль? Она не возникает внезапно, не налетает, точно бандит с кастетом, из-за угла. Боль не любовь. Тихонько, на цыпочках подкрадывается, ходит за тобой примерно полдня, пробует суставы на прочность цепкими, гибкими пальцами. Легонько пробежится, почти не нажимая, ты и не заметишь её сперва. Потом слегка надавит, будто опытный, внимательный врач. Отойдёт на три шага, чтобы усыпить твою бдительность - а тогда уж вцепится без жалости и снисхождения в кишки внизу живота, и начнёт выворачивать тебя наизнанку, медленно, аккуратно, не отвлекаясь, без лишних движений. Знает своё дело боль. Вскоре ты уже готов лечь наземь и вжаться в песок, почву, камень, ища у них поддержки. Но нет под тобой ничего, кроме асфальта в окурках, лужицах пролитой колы и крошках. Упасть бы на него - тогда боль остановится, отойдёт и станет в задумчивости над твоей неподвижностью. Под правую руку подкатится пивная банка, под левую нырнёт случайный одуванчик. А где-то будет выть сирена, точно отчаявшаяся сбыться жизнь.
2. Свет отрубили, суки! Сонечка зажгла свечи и уселась на пуфик, глядя на них. Свечи гоели тускло, нехотя, пыхтя от натуги - и рады бы подарить сияние, но не хватит на это силы их фитильков. Она, как фитилёк - сверхновой бы вспыхнула - но точно комками ваты забили отверстие, через которое могла бы вырваться эта сила. Вязнет свет в ленивых волокнах, и выходит наружу слабый, тусклый рапид, у которого едва хватает сил согреть себя самое. А как пылало!
У Макса на стене рисунок углём - Ника.
-Безголова. Но крылата - как истинная поэзия. - изрекает Макс.
Как-то Сонечка у него спросила:
-Как бытьб с несоответствиями?
уверенная, что он понимает её и мучается тем же рапидом. Макс только плечами пожал:
-Любые несоответствия - от недостатка техники.
Он вкусно выпевал это словечко: техника, будто следование подчёркнутым карандашдм линиям в теоритических трудах могло помочь, пронзить грифельными стрелами прямых маршрутов слой серой ваты.
Разве что любовь? В детстве она жила на задрыганном виниле пластинок, в завываниях певцов, и в мягких сотрясаниях стенки родительской спальни. Потом - всяко бывало. Она примеряла запахи Хьюго Босс и солёного пота; рядилась в джинсы разных фасонов и фирм; брынчала на гитаре и рычала мотороллерами... Даже раввином тянула слова древнего обряда. Но никогда не была такой, как в этой комнате, с угольной Никой на стене. Сонечке казалось, что позвоночный столб размягчился в пружинистое крыло; подкидывает её до потолка и опускает, подкидывает и опускает, подкидывает...
В. Слова всякие бывают, по-разному колючие. Одни, как спина ежа, только щекочут. Другие, точно тупой кухонный нож - скребут да не режут, портят кожу, не проливая крови, а кровь - истина сердца. Третьи - иголками прячутся в подушках обыденной речи. Гладко, мягко, никак..- и вдруг кольнёт неожиданный звук. А есть слова не просто колющие - пронзающие, визжащие стрелами, сражающие, ввлящие тебя в траву с дырой в груди. Бьётся душа, по ней такие слова. Мазохистка она, что ли?
3. -Прошу вас, господа литераторы,- Сонечка нервно мнёт распкчатку. Она основательно подготовилась. Сходила с утра в лавочку, взяла мяса. Днём жарила рулетики, перевязывая их нитками. Нитки впивались в тугие волокна, потом с трудом развязывались, норовя прорвать кожу на пальцах...
Макс почёсывал затылок. Такой жест у него означал озадаченное неодобрение.
-Совсем-совсем не понравилось? - упавшим голосом спросила Сонечка
-Совсем! - отрубил молчавший до сих пор Боис,- ерунду ты напорола, мать.
Борис куховарил, вернее - варил винт. Он всё убеждал Сонечку, что эфедринсодержащие подхлёстывают воображение и стимулируют талант
-Ты так десять лет развиваться будешь,- объяснял Боря, нервно теребя бандану. Он перекрутил косынку так, что концы её оказались у него перед носом и болтались наподобие длинных ушей.
-Вот винтик тебе - рраз!- и откроет путь.
Сонечка испуганно затрусила кудряшками. Она предпочитала естественную игру фантазии. Просто игра эта должна быть не как смог и запах бензина, а как бабье лето и море на рассвете.
-У тебя масштаба не хватит,- покачал головой Макс,- калибр души не тот.
Сонечка настолько обиделась, что позвоночник у неё закостенел, заиндевел и не смог обернуться крылом. Она недолго полежала под боком у сопящего Макса, потом скатилась на пол, взяла запасной матрац и тихонько выскользнула на веранду.
Г. О, кружево века девятнадцатого! То, что в самом этом веке было дедовским - обсыпанные поблёскивающей трухой манжеты, сваленный в сундук парики. Пудра и позолота разворошённого времени - точно сорочье гнездо.
Закладки, закладки. Вольтер, Парни, Руссо. Франция ещё властвует в умах, но уже слышен прерывающийся от страсти голос Байрона. Угасающий Державин, юный Пушкин. Кружево слов. Как оскорбились бы романтики, сравни кто их неистовость с манжетами и бантами! Пожар кружев, ярость хрупких линий, бешенство фарфора.
Диво только, что порой это становилось истинной бурей.
4. Сонечка неизменно ощущала родство с прошлым веком. Простите, уже с позапрошлым. Он не прекращал звучать у неё в голове периодами Гоголя и неспешными диалогами Тургенева. Он трясся на рессорах, он молотил бледными пальчиками по роялю - Шопен, Шуберт - слегка фальшивя, совсем слегка, точно приятный акцент.
С некоторых пор Сонечкину террасу посещали призраки. Настоящие, видимые и почти осязаемые. Они приближались по ночному небу, с юго-востока, со стороны моря, вместе с ветром,и , приземлившись, становились едва прозрачными фигурами в костюмах деятнадцатого века.
-Пушкина не приглашаю, - говаривала Сонечка,- он ведь терпеть не мог семинаристов в шалях... хотя и гений. И вообще, неловко мне как-то. Прошу вас, господа ли-тераторы - от волнения она слегка заикалась и её голосок, и без того мелкий, становился еле слышен.
Фигуры появлялись каждую ночь, рассаживались на перилах, точно гигантские птицы во фраках. Соня им неоднократно предлагала кресла, - но они предпочитали перила, у привидений свои причуды. Гости мало говорили, но всегда с удовольствием выслушивали Сонечку. Кивали уважительно, доставали из карманов табакерки... А поутру беспощадное солнце не обнаруживало на террасе никаких табачных крошек. Впрочем, неизвестно, настоящий ли табак у призраков.
Одно серьёзное изменение внесли в Сонечкину жизнь ночные гости: она стла писать взахлёб и помногу, не оглядываясь почти, не редактируя, зная наперёд, что призраки будут благосклонно кивать, улыбаться и прикладываться к ручке.
Обидно одно: в тот день, когда в издательстве приняли её роман и Сонечка собиралась закатить грандиозный при, даже предупредила соседей, что может быть немного шумно,- призраки не пришли.
Со стороны моря явился только одинокий юго-восточный ветер и разворошил арахис на пластиковых тарелочках. Соня грызла кислое яблоко и смотрела на луну. В этот день луна напоминала жар-птицу, и была оранжевой.